в пол. Я еще не верил в случившееся. Не мог поверить, и тело сработало как автомат: дать газу, дать на полную катушку, чтобы машина рванулась вперед гоночным болидом, чтобы потемнело в глазах, чтобы размазаться по спинке сиденья и как можно дольше, хотя бы лишнюю секунду, хотя бы полсекунды не верить... Стая у Дарьи в доме. Адаптанты предсказуемы только поодиночке. Выловленных одиночек свозят в резерваты, а невыловленные постепенно вымирают в самом буквальном смысле. Стаи живут и множатся. Свою потребность в жилье и пище они удовлетворяют набегами на жилые кварталы. Действия стаи нелогичны и непредсказуемы. Невозможно угадать, какой дом будет следующим. Только выбрав цель, а иногда сразу две или три, если стая достаточно велика, она начинает действовать размеренно и планомерно. Экран загородила чья-то спина. Гнусавый голос оборвался лающим хохотом. Донесся пронзительный женский визг. - Дарья!.. - закричал я. Спина убралась, будто ее смахнули, - адаптант отпрыгнул от экрана. Визг повторился. - Уж! - коротко и внятно сказал кто-то, и несколько глоток ответили все тем же отвратительным взлаивающим смехом. - Дарья, держись!!! - заорал я не своим голосом. Ничего умнее я не придумал. Ощеренная харя не поместилась в экранчик. Из безгубого рта по грязному редколесью на подбородке стекала слюна. Глаза не оставляли никаких сомнений: конкурентоспособный вид был тут как тут и не терял времени. Одно мгновение адаптант и я молча смотрели друг на друга. Затем харя отодвинулась, как бы приглашая меня полюбоваться. В комнате царил разгром. Кресла были перевернуты, журнальный столик целился в потолок тремя ножками - четвертая была выворочена с корнем. Рядом со столиком, вытянувшись на полу среди осколков битой посуды, лежал с оскаленной мордой мертвый доберман Зулус. Живот собаки был вспорот по всей длине, и красные внутренности вывалились на пол. Адаптантов, кроме обладателя ощеренной хари, в кадре было двое: один не спеша натягивал на себя рваный армейский комбинезон, другой непринужденно испражнялся посреди комнаты. Еще один проволок по полу женское тело. Голова Дарьи безжизненно моталась, домашний хала-тик был разорван и висел клочьями. Экран повернулся к окну - должно быть, кто-то заботливый повернул его специально для меня. Чернявый, голый ниже пояса детина с замашками вожака и исцарапанной вокруг волчьих бельм физиономией стоял на подоконнике и несуетливо подергивал привязанную к карнизу веревку с петлей на конце - испытывал на прочность. "Держись..." Идиот!!! Не сбрасывая газа, я отвернул вбок, уходя от столкновения с искореженным автобусом, пробившим ограждение и въехавшим передними колесами на тротуар. На миг мне показалось, что машина сейчас перевернется на полном ходу, и сердце у меня отвалилось. На лобовом стекле творилось невообразимое - похоже, поваленный на пол экран топтали ногами. Мелькнуло перевернутое кресло. Мелькнул и исчез силуэт, раскачивающийся в петле на фоне темного окна, и тут же экранчик замерцал и погас. Динамик компьютера с приборной панели забормотал значительным голосом - вежливо убеждал снизить скорость и поберечь себя и окружающих. Не добившись успеха, он разразился оглушительным прерывистым воем. К черту! Зарычав, я разбил панель кулаком и оборвал провод - сирена умолкла. Ждите меня. Потому что я иду, как это ни глупо. Потому что индивидуальная трагедия бывает страшнее всеобщей, что бы там ни говорил Бойль. Потому что сейчас я не стану разбираться, люди вы или не люди. Потому что не только адаптанты умеют убивать. Визг шин сменился нестерпимым свистом. На вираже три правых колеса повисли в воздухе. ...Мозг отключается постепенно, не сразу. Так говорит медицина, а ей надо верить. Петля сокрушает гортань, перехватывает сонную артерию. Сердце работает как бешеное: мозг может погибнуть! Мозгу нужна кровь! Легкие сотрясаются спазмами: воздуха! Дайте воздуха! Хоть немного... Воздуха! Сознание уходит быстро, раньше, чем прекращаются конвульсии тела, но мозг начнет умирать только спустя пять-шесть минут... Я заставил себя сбросить газ, входя в поворот, и снова вдавил акселератор до отказа. Если Дарью только изнасиловали и повесили... Если ее повесили мучительно и неграмотно - не повредив позвонков... Допустим, ее не изрезали ножами... Не растерзали голыми руками, как адаптанты умеют и любят делать... Не вырвали для забавы глаза и внутренности... Будем считать, шесть минут у меня еще есть. Нет, уже пять. Уже только пять... Скорость перевалила за двести. Если они ее только повесили, я еще могу успеть. Должен успеть! Обязан. Две минуты. Отказывают двигательные центры. Тело замирает и вытягивается. Лицо повешенного стремительно синеет. Искусанный язык вываливается из раскрытого рта. Зачем, зачем я столько времени крутил по городу! Для какой надобности? Почему меня не было с Дарьей, когда ворвалась стая? Мы бы отбились... Я глубоко вдохнул и попытался расслабиться, насколько это было возможно на бешеной скорости. Спокойнее! Если ты хочешь что-то сделать, тебе предстоит действовать с хладнокровием автомата, как тебя учил дядя Коля. Предстоит быть расчетливым и абсолютно вне эмоций, только так. В бою это очень полезно - вне эмоций... А сам бы ты смог без эмоций, дядя Коля? Три минуты. Останавливается сердце. Кровяные шарики замирают в бесчисленных капиллярах. Кровь темнеет и загустевает, как клей. Мозг еще жив, он продержится какое-то время. Очень небольшое время. На последнем вираже машина пошла юзом, едва не врезавшись в ограждение. Улица - вот она! Два шага до дома. Никто не двинулся с места и тени перестали быть тенями, когда я ослепил их противотуманными фарами. Стайка. Малая часть стаи - кордон прикрытия. Мотоциклов нет. Дались мне эти мотоциклы - как будто адаптанты не могут передвигаться пешим ходом! Тем лучше, холодно подумал я, направляя "марлин" на ближайшую ослепленную фигуру. Давить буду. Все произошло очень быстро. Фигура метнулась в сторону - и тотчас раздался такой звук, будто разом откупорили несколько бутылок с шипучкой. Адаптанты оказались предусмотрительнее, чем я ожидал. Что может быть проще колючек? Только мозги идиота, который о них забыл. Я бешено выматерился. "Марлин", хлюпая жеваной резиной, вильнул вбок и пошел в отчаянном визге тормозов кидаться от бордюра к бордюру. Мне удалось вывалиться из машины прежде, чем она с треском и скрежетом обняла бампером фонарный столб, а когда, прокатившись кубарем метров семь, я вскочил на ноги, было уже поздно. В пяти шагах от меня, картинно расставив разновеликие ноги, стоял щуплый выродок. Короткий толстый ствол, черный и блестящий в фонарном свете, был направлен точно мне в живот. Расстояние для прыжка было великовато. - Влип! - констатирующим тоном сказал выродок и по-идиотски хихикнул. Четыре минуты... В окне шестого этажа, единственном освещенном окне в доме - нашем с Дарьей окне! - был ясно виден женский силуэт, не касающийся ступнями подоконника. Я очень хорошо знал, чей это силуэт. - Ути, мой маленький, - сипловато пропел выродок. Он наслаждался. - Ути, хороший... Тот самый... Или не тот? Дубоцефал-мальчишка. Адаптанту вовек не связать трех слов. На стреме у работающей стаи всегда стоят дубоцефалы, за это стая их терпит. Я нервно оглянулся. Остальные тени были где-то рядом, но пока прятались в темноте. Не спешили. Кто-то, ответственный за мою судьбу, давал мне время. Мне одному. Не Дарье. Я сделал маленький шажок вперед. - Эй! Ты меня узнаешь? Дубоцефал шевельнул наставленным стволом - теперь я разглядел, что в руках у него обрез, а не автомат. Почему-то это меня обрадовало. Будто не все равно. - Мы знакомы, - терпеливо сказал я. - Мы встречались раньше. Помнишь? - Как? - бессмысленно спросил дубоцефал. Я показал ему пустые ладони. - Меня нечего бояться. Я друг, понимаешь? Я с тобой знаком. Я - с тобой. Знаком. Понимаешь? И ты со мной. Тоже! Знаком! Понимаешь? - Знаком, - механически повторил дубоцефал. - Сачком. Пахом. - Он задумался, чмокая губами. - Пешком. По роже мешком... Кирпич в мешке. Два. - Я тебя как-то раз отпустил, - настаивал я. - Теперь вспоминаешь? Это было летом. Вспомни. Ты тогда оторвался от стаи. Ты был один. А я тебя отпустил. Отпустил, ты понимаешь? Все мое бешенство куда-то исчезло. Ушло, просочилось, рассыпалось, истерлось в пыль, оставив взамен сосредоточенную холодную злобу. Ледяную. Я убеждал. Я сделался очень красноречив. Я уговаривал. Уговаривая, я попытался отшагнуть в сторону - ствол обреза двинулся за мной как привязанный. - Теперь я один, - сказал я. - Я, а не ты. Теперь твоя очередь. Теперь ты меня отпусти. Совсем. Ты. Меня. Отпусти. Моя стая далеко. Мы должны помогать друг другу в беде, верно? Дубоцефал отцепил одну руку от обреза, завернул ее за шею и задумчиво почесал между лопаток, усваивая сложную мысль. Моя правая рука скользнула в карман. - Эй! Отпусти меня! На лице дубоцефала отразилось слабое подобие понимания. Он неуклюже кивнул. Да, конечно. Все мы люди. Все мы братья-человеки... Дубоцефал переступил с ноги на ногу, зачем-то потянулся, передернул плечами от холода и опустил свой обрез. Тогда я выстрелил прямо ему в лицо. Возможно, я пожалел бы его, не заставь он меня потерять без толку целую минуту. Я был готов сделать такую глупость. Опрокинутый выстрелом навзничь, дубоцефал еще падал, когда я взял старт к подъезду дома. Пять минут! Осталась одна минута, еще только одна... Действие вновь приобретало динамизм: от соседнего дома ко мне бежали пятеро. У подъезда я разрядил в них пол-обоймы - передний схватился за живот и согнулся кочергой, остальные отпрянули. Кто-то дважды выстрелил слева, из темноты. Ха, мимо! На первом этаже звонко лопнуло стекло, посыпались осколки. Влетев в дверь подъезда, я сразу ушел в сторону, и вовремя: снаружи брызнула щедрая автоматная очередь, от двери веером полетели щепки. Раненый в живот страшно завыл. Вперед! На площадке первого этажа меня уже ждали. Две темные фигуры, два силуэта без лиц, плоские, как мишени, - свет настенного плафона бил им в спину. Я расстрелял их в упор, не дав им даже поднять оружие и потратив вдвое больше патронов, чем требовалось, - мне показалось, что они падают слишком медленно. Вверх, вверх! Нет, только не лифт, это мышеловка... Я несся через четыре ступеньки. На площадках второго и третьего этажей не было никого, зато сверху кто-то тарахтел каблуками по лестнице. Очень спешил. Я подождал его между третьим и четвертым этажами и подарил ему последнюю пулю. Больше патронов не было. Шестая минута! За окном продолжал вопить раненый. В этом смертном крике не было ничего человеческого. И не могло быть. К черту! Какой из меня стрелок... Я отшвырнул пистолет - секунду было слышно, как он со стуком скачет по ступенькам, - и сдернул с шеи шарф. Попробуйте меня остановить. Себе во вред вы заставили меня убивать. Человека, превратившегося в лавину, остановить нельзя, этого вы еще не поняли. От него можно попытаться спастись бегством, но ведь вы и этого не поймете... Вперед! Почему меня никто не преследует? Боятся? Не может быть. Адаптанты - и боятся?! Слух уловил далекий вой полицейской сирены. Еще немного... Дверь была выбита и висела на одной петле. Перед ней в луже темной крови, раскинув руки и ноги, словно гигантская водомерка, лежал лицом вниз сосед, Георгий Юрьевич. Врываясь в квартиру, я перепрыгнул через труп. Четверо. Восемь бешеных глаз. Никто из них не растерялся, никто не подумал об осторожности. Чернявый вожак как сидел на полу под подоконником, так и остался сидеть, разинув пасть в затяжном зевке, а трое кинулись на меня сразу - молча, с голыми руками. Только один из них выхватил из-за пазухи армейского комбинезона что-то похожее на самодельную заточку, хотел было метнуть, но передумал. Длинное грязное лезвие осталось в руке выродка. Оно войдет в тело на всю длину, повернется, вырезая кусок мяса, - вот тогда адаптант будет вполне удовлетворен... Убийцы. Обыкновенные безмозглые убийцы. Должно быть, полное отсутствие страха не всегда благотворно влияет на популяцию. Я отступил в дверной проем между комнатой и коридором и здесь спокойно, как на занятиях, сломал двоих, без сожаления добавив к приемам дяди Коли логическую концовку, - об этих двоих можно было больше не беспокоиться. Третий продержался чуть дольше и рухнул на пол уже в комнате, шипя и пытаясь выдернуть свою заточку, засевшую у него меж ребер. Огибая его, я подхватил с пола опрокинутый стул с деревянной спинкой - прекрасное подручное средство, стулом я владею как бог, почти как дядя Коля... Я кинулся на четвертого. Это была моя ошибка. Прежде я никогда не думал о том, что среди стайных выродков могут встречаться профессионалы рукопашного боя. Мне говорили об этом. Я не верил. Чернявый вожак не спеша поднялся на ноги, оттолкнув рукой мешающее ему тело Дарьи, и в ту же секунду внутри у меня взорвалось в трех местах разом. Бой между равными профессионалами длится секунды. Схватка между профессионалом и любителем длится столько, сколько захочет профессионал. Большая кошка и мышь... Он не добил меня сразу, как мог бы. Он позволил мне отлететь внутрь комнаты, а обломкам стула вместе с оконным стеклом - наружу. Четвертый удар был простонародным - точно в морду. Вожак меня попросту презирал. Он не спешил. Он ждал, когда я встану и кинусь на него еще раз. Он скалился, не слушая приближающегося вопля полицейской сирены. Он забавлялся. Дарья... Ее не было. Я видел труп с синюшным лицом. Это был порядочный труп, и даже глаза его были закрыты. Я вложил в бросок всю ярость, на какую был способен. На этот раз я даже не понял, как все произошло - лишь каким-то дальним углом сознания уловил, что адаптант сделал захват. Вонь немытого тела ударила в ноздри, в мозг. Правая кисть отвратительно хрустнула и повисла. Боли я не почувствовал, просто кисть отказалась мне повиноваться. В следующую секунду я отлетел к дивану спиной вперед - адаптант отшвырнул меня, даже не ударив. Наверно, с его точки зрения, это было бы слишком просто. Жив... Кто-то фыркнул возле самого уха. Моя левая рука наткнулась на что-то мягкое и шевелящееся. В ладонь немедленно вонзились острые резцы грызуна, но я не разжал пальцев и вытащил из-под дивана отчаянно отбивающегося Пашку. На одну попытку меня еще хватит... Я взгромоздился на ноги. Адаптант громко отрыгнул и приглашающе осклабился. Будь у меня в качестве подручного средства даже не нож, куда там, а всего лишь спичечный коробок - и тогда я швырнул бы его в эту гнусную оскаленную рожу. Что ж, морской свин - тоже подручное средство... Может быть, адаптант ждал обманного движения, а может быть, окончательно перестал принимать меня всерьез, не знаю. И теперь уже не узнаю никогда. Морской свин с силой влепился в физиономию выродка. Оба заверещали разом. Кидаясь вперед, я видел, как взбесившийся Пашка пустил в ход свои резцы и как вожак задергался, пытаясь оторвать от себя мое подручное средство. Мгновение спустя ему это удалось, и еще одно мгновение он совсем по-человечьи смотрел на меня с недоумевающим и обиженным видом, но этих мгновений хватило мне для того, чтобы с разбега толкнуть вожака в грудь. Большего я уже не мог. И не потребовалось. Окно, разбитое моим стулом, было за спиной адаптанта. Должно быть, он осознал, что с ним происходит, только когда за окном мелькнули его ноги. Вопль был непродолжительным - шестой этаж. Кто сказал, что невозможно упасть с пола? Полицейская сирена смолкла под самым окном, и тотчас внизу лязгнуло - с таким предупреждающим звонким лязгом разворачивается в боевое положение многоствольный газомет. Между домами заметалось и стихло бестолковое эхо автоматной очереди. Раненый в живот продолжал истошно выть. Я перерезал веревку заточкой, выдранной из скрюченных пальцев выродка - каким-то чудом тот еще дышал, - и заорал от боли, пытаясь удержать тело Дарьи двумя руками. Выше кисти из моей руки торчал, цепляясь за рукав, обломок кости, очень белый на темном фоне венозной крови. Невообразимо белый. Быстрее! Еще можно попытаться... Один выдох в рот - пять нажимов на грудную клетку. Или три? Пусть будет четыре... Господи, сколько их нужно?.. Одна рука. Я могу действовать только одной рукой... Выдох. Теперь четыре нажима. Сильнее! Еще выдох. Нажим. Еще раз!.. Держись! Ты должна жить, ты же хочешь жить, я знаю! Постарайся мне помочь. Очень постарайся. Без тебя у меня ничего не получится. Резче! Еще! Темно в глазах. Почему нас учили только самообороне? Должны же быть на теле какие-то стимулирующие точки, не может их не быть... Еще! Помогая руке всем телом, я слышал, как под моей ладонью хрустят ее ребра. Я давил и давил ее грудную клетку до тех пор, пока страшная трупная синева на ее лице не начала понемногу спадать, пока мои пальцы не почувствовали первые, еще совсем слабые и неправильные толчки ее сердца... И уже кто-то, спеша, поднимался по лестнице - не один, несколько. Спешащие шаги были человеческими; кто-то, споткнувшись на ступеньках, загремел оружием и на весь подъезд матерно покрыл идиота, швыряющего себе подобных из окна на крышу казенной машины. Кто-то поддержал в том же духе. Это были люди. И что бы они ни говорили, что бы они ни делали - они были люди, и теперь для меня этим все было сказано.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ФЕВРАЛЬ *  1 Банки с говядиной были большие, одна на двоих, судя по всему - родом с какого-нибудь стратегического склада, сытные внутри и солнечно-золотистые снаружи, самодовольно блестящие и смазанные тавотом лучше, чем боевые торпеды. Отстояв очередь, я кое-как обтер тавот, заново раскурил потухшую сигарету, отыскал глазами своих и кивнул Вацеку. Тот уже получил и теперь прижимал к груди три полкирпича хлеба, тоже один на двоих. Кофе пока не подвезли, но говорили, что будет. На всякий случай дядя Коля разломал на дрова первый попавшийся на глаза ящик и теперь уминал в котелке снег. В подвале стрельба слышалась глуше, зато труднее определялось, куда перемещается эпицентр перестрелки, и это нервировало: стаю, взятую вчера в кольцо на участке девятого отряда, не сумев добить сразу, теснили к нам. Говорили о каких-то новых снайперах, то ли наших, то ли совсем наоборот. Скорее, наоборот. Курили, сплевывали, кашляли, отходили после ночного боя, и каждому было понятно, что поспать сегодня опять не удастся. Кто-то из дубоцефалов влез на протянутую вдоль стены мерзлую трубу дерьмопровода и, соря инеем, тянулся к забитой снегом отдушине, пытался проковырять смотровую щель. Заметнее других дергался длинный, унылый и гнутый, как отмычка, студент - малый, по общему мнению, безнадежно заторможенный и то ли за свой чудовищный гранатомет, то ли за особую бестолковость получивший в отряде прозвище Дубина Народной Войны. Даже в подвале он мерз и ежился - не иначе, в комбинезоне шалил термостат. Кроме студента, гранатомет здесь был только у меня, и то жалкий подствольник, зато шею каждого оттягивало подручное средство десантного образца с подогревом ложа и ночным прицелом в придачу. Ручные гранаты были без подогрева - вчера ночью один мобилизованный из молодых и краснощеких в самый разгар драки, когда часть дубоцефалов, ошалев от страха, с животным ревом дала деру под свой же пулемет, а потерявшие голову новички, не слушая команд, орали и палили в темноту кто во что горазд, схватил гранату голой рукой и, швырнув изо всех могучих сил, потерял по лоскуту кожи с каждого пальца. Гранат побаивались. Я как раз пронес банки мимо Дубины Народной Войны - он вскинул на меня воспаленные зрачки в контактных линзах, споткнулся о гранатомет и засуетился, выражая немедленную готовность как можно точнее выполнить повеление начальства. Хрена ему сейчас, а не повеления. Обойдется. Дубина - он дерево и есть, ему бы кого-нибудь по маковке с богатырского размаха... Так он себе войну представляет, а городскую почему-то в особенности, и вот что обидно: не дурак парень. И думать умеет, и излагать, поспорить об отвлеченном тоже горазд, зато намертво убежден в том, что на войне нужны рефлексы, а не мозги, - и комплексует, потому как с рефлексами у него от природы не густо. С навыками тоже. По ночам свои линзы он вымачивает в пластиковой кружке с водой, а чтобы никто не выплеснул, привязывает кружку к ноге специальной веревочкой. Если ночь прошла тихо, что иногда все-таки случается, студент еще проснуться не успеет, как к нему так и бегут отовсюду, так и шустрят на утреннее развлечение - давать советы насчет научного поиска этих самых линз в этой самой воде и научной их поимки. Один раз надорвали животики, когда поутру обнаружилось, что за ночь вода в кружке замерзла по самое дно. Потом-то стало не до смеха: в тот день из одной только нашей группы накрылись сразу шестеро. Самое поразительное, что в бою Дубине Народной Войны везет, а за компанию и тем, кто возле Дубины находится, надо только знать специфику и пореже торчать у него за спиной - он ведь сначала выпалит из своего гранатомета, потом с интонациями ослика Иа прокомментирует результат, а потом уже обернется посмотреть, кого там позади ветром сдуло... Для роты отряд был велик, для батальона мал и слаб. В обширном подвале люди жались кучками вокруг еды, сидели прямо на полу и на корточках, подпирали спинами промерзшие стены. Жевали. Просто удивительно, насколько велики подвалы под гаражами в современных домах, непонятно, зачем они такие и кому нужны, но сейчас это было хорошо: отряд, кроме боевого охранения, разместился в подвале весь. В дальнем углу царило оживление: наверное, убивали крысу. Крысы теперь интересные: крупные, с кота, агрессивные и все в густейшей шерсти, включая хвост. Два пожилых дубоцефала из вчерашнего пополнения молча дрались, не поделив термокостюма. Третий претендент, выбывший из борьбы в полуфинале, с хныканьем размазывал по лицу розовые слюни. К дерущимся придвигались болельщики. Кто-то давал полезные советы. Кто-то, опустив в банку лицо, отчетливо чавкал. Я пробрался к дяде Коле и с сомнением посмотрел на дрова: - Прямо здесь разжигать и будешь? Дядя Коля разогнулся, повернулся ко мне всей своей набыченной громадой ("Аки монстра", - пришло мне на ум. - Кого так обзывали? Ромодановского, кажется. Или нет? Шут с ним, с князь-кесарем, куда ему, те бояре дядю Колю не видели...") - и легко, как камышину, расщепил пальцами доску от ящика. Как всегда, это выглядело внушительно. - Не задохнемся, - он ткнул щепкой в потолок. - Тут вентиляция. - А тяга есть? - Если нет тяги, тогда это уже не вентиляция, - пробурчал дядя Коля. - Резонно. А если кофе все-таки подвезут? - А если не подвезут? Что ж, могут и не подвезти. Честно говоря, горячая вода пригодится в любом случае, не на питье, так на бритье. Хорошо бы и то и другое... хм, размечтался. Когда это мы брились в последний раз? Не без некоторой гадливости я провел ладонью по щеке и обнаружил то, что ожидал: превращение щетины в дикого вида бороду состоялось - пока еще низкорослую, колючую, но уже более чем грязную. Н-да... Все мы здесь аки монстры. Впрочем, вшивость в отряде, как ни странно, все еще нулевая... - Ладно, - сказал я, проходя мимо, - ты все-таки погоди пока нас травить, договорились? Вацек сидел на корточках и следил за экраном. Одновременно он успевал строгать ножом хлеб и бережно складывал на сгиб локтя хлипкие ресторанные ломтики. Аккуратист. Ди орднунг юбер аллес... Интересно, на какой я сейчас позиции в его табели о рангах? Не на первой, это точно. Должно быть, опять на второй, только уже не после Сельсина, а после Сашки. Черт бы его побрал: этот цивилизатор был даже брит! Если человек, имеющий право питаться лучше других и не пачкать руки тавотом, тем не менее их пачкает да еще стоит за едой в общей очереди, уважения к нему это, разумеется, не прибавит. Зато не вызовет и ненависти, а о том, что важнее, говорить не приходится. Я присел рядом, взял сразу два ломтика, запихнул в рот и учинил первой банке харакири. На вид говядина была вроде ничего, обыкновенная. Съедобная. Пряная. Обрыдлая давно и всем. Некоторое разнообразие меню случалось иногда добыть в покинутых квартирах - но банки стратегической говядины доставлялись регулярно, дважды в сутки. Дата выработки консервов скрывалась в неизвестности, пока на прошлой неделе дотошный Гарька Айвакян, вообще привычный к хорошей пище, не обнаружил на своей банке исключение: 05.98, после чего ходил голодный и злой до визга, отказавшись "в пользу самоубийц" от своей доли. Если он наивно полагал, что забитые в прошлом столетии крупнорогатые стратегические скоты не вызовут в массах энтузиазма, то здорово ошибся: "самоубийц" нашлось более чем достаточно. Теперь-то Гарька все жрет, только подноси, зато нудно бубнит, что уничтожать исторические реликвии - вандализм, и не устает вдохновенно описывать бесценные сокровища национальных кухонь, намекая, какую правильную еду имел бы отряд, если бы он, Гарька, а не кто-то другой занимался снабжением... "Плох тот солдат, который не хочет стать интендантом", - бессердечно комментирует Наташа; - "Молчи, гад, убью!" - в гневе ревет дядя Коля, глотая пустую слюну, и Гарька снова срывается на визг... Я наложил волокнистого мяса на ресторанный ломтик и ткнул им в Гарьку: - Куси, интендант... Бутерброд Гарька взял, но и только. Он был занят, а когда он занят делом, с ним вполне можно общаться, есть у него такое ценное свойство. Сейчас он даже вспотел. На грубом экране армейского монитора картинка по-прежнему стояла неподвижно. Мертво. Ни души в ней не было, ни движения. Пустота. Мощный бетонный забор полузатонул в сугробах. Проволочные ряды на заборе уныло провисли. И уже знакомая тонкая ровная строчка извещала: "Анализирую обстановку. Решение о дальнейших действиях не принято." За то время, пока я ходил за говядиной, надпись не изменилась ни в одной букве. - Не пойму, - сказал Гарька, с отвращением поднося ко рту бутерброд. - И тогда не понимал, и теперь не понимаю: почему он, собственно говоря, встал? Я пожал плечами. Мне это тоже казалось странным. Более чем. - Забор... - высказал банальное предположение Вацек. - Дурак, - Гарька даже не счел нужным повернуть голову и обращался к экрану. - Что ему этот забор? - забормотал он жуя. - Стенка как стенка, прошел бы и не заметил... Может, за забором что-то было, он ведь чувствует... он ведь не мы, он был умный... Или токовая защита... проволоку видишь? - Обыкновенная сигнализация, - возразил я, раскуривая от бычка новую сигарету. - Мухи не убьет. Кстати, тот район неделю как обесточен. - Ха! - встрепенулся Гарька. - А ты уверен? Сам обесточивал? - Присутствовал. Разве что автономный источник... - Автономный бред, - кусая губы, сказал Гарька. - Откуда там автономный источник? Не нравится мне все это, тишина эта скотская... Заметь, уже второй случай: как гоняли его по нашей территории, так ничего, а как полезли на чужую, так сразу с ним какая-нибудь лажа, а адаптантов и не видно. Анализирует он, видите ли... что тут анализировать? Анализатор какой... Стейниц! Вот тут-то я и перешел на ручное: чего, думаю, он стоит... Стоп! Ага, пошел! Глянь: пошел, зар-раза!.. - На ручном управлении отчего не пойти, - заметил я, затягиваясь. Изображение на экране дрогнуло и поплыло вбок. Этот фрагмент я помнил. Словно бы именно сейчас в двух километрах от нас вдруг задышало теплое железо, мягко провернулись обрезиненные катки, взревел двигатель, выбрасывая в небо горячую углекислоту и соляровую копоть, ударили о лед траки, крутой дрожью завибрировали выдвижные бронелисты, закачался антенный прутик - и наш потрепанный "ведьмак", безбашенный танк-робот для уличных боев, лицензионный русифицированный вариант известного в Европах "эцитона", с лязгом развернувшись на правой гусенице, взял осторожный разгон вдоль стены. По экрану побежали бетонные сегменты. Все было в точности как три дня назад - тогда у отряда еще был "ведьмак"... Последние минуты был. Только Гарькины руки тогда лежали на пульте. - Ускорь, - попросил я. - Здесь ничего интересного. Бетонные сегменты слились в серую рябь. Улица метнулась под брюхо машины. Спереди набежала тень и крякнула под гусеницей, брызнув осколками, - "ведьмак" раздавил опрокинутый автомобиль. На долю секунды картинку смазал разворот. Надвинулась и скрылась, как выстрелила в лицо, характерная для такого забора парадная вывеска фирмы - не то "Квазар", не то "Фонон", не то еще какой-то бзик из репертуара березово-силиконовых долин. Птицей вспорхнул огромный лист - танк снес стальные ворота. Взлетело и опало облако снега. - Они где-то здесь, - сказала Наташа. Я не заметил, как она подошла. - Они рядом. Я их чувствую. - Да? - Я поднял бровь. - Чем? - Шестым чувством, - объяснил Гарька. - Или седьмым. С половиной. - Я их тоже чувствую, - нежданно встрял Дубина Народной Войны. И этот тут как тут. - Тогда почему я ничего не чувствую? - спросил я, тыча пальцем в индикатор целеискателя в углу экрана. - Экстрасенсы подвальные, адаптантов в записи унюхали... Дальтонизмом никто не страдает? Индикатор был зелен, как кошачий глаз. Пусто. Ни одного теплокровного существа на сто метров вокруг танка. - Это ничего не значит, - возразила Наташа. - Они прячутся и наблюдают. Если они каким-то образом влияют на аппаратуру... Так. И еще летающие блюдца. И кристаллические свойства атмосферы. А "шавкин нос" они обманывают, потому что умеют менять гнусный свой запах и, когда надо, пахнут ландышами... Я пихнул Гарьку в плечо: - Ты тоже так считаешь? - Что? - заморгал он, отрываясь от экрана. - А? Нет, не считаю. - Отлично, - сказал я с ядом. - Хоть один человек тут в здравом уме. - Если бы не знал, что это невозможно, то считал бы, - добавил Гарька. Я затянулся последней дымной сладостью и погасил окурок о подошву. Нет уж. Хватит. Спорить - увольте. Если эти дурни намерены с бессонных красных глаз и дальше терзать видеозапись и разрабатывать версию о проникновении подсознания в электронику, это их личное дело. По-моему, все мое бывшее отделение, кроме дяди Коли, потихоньку впадает в тихое помешательство. Физиология адаптантов не столь уж явно отличается от человеческой, а об анатомии и говорить не приходится. Факт общеизвестный. Восприимчивость к ядам у них почти та же, что у нас, а все без исключения бактерии или вирусы, смертельные для адаптантов, смертельны и для людей... правда, Экспертный Совет ведет в Диагност-центре кое-какие работы, скрытые от посторонних глаз, но все это, между нами, чепуха и вода в ступе, лапша на холодные уши... В самом деле, поесть человеку не дают! Почему я должен это слушать? Объясните мне, кто сможет. - Помнишь? - сказал Гарька. - Тут мы людей нашли. Я покивал. Танк уже успел выбраться с заводской территории и теперь прессовал снежную целину в жилых кварталах. Красный огонек в углу экрана опять сменился на зеленый - как и следовало ожидать, на человеческое присутствие индикатор среагировал вполне штатно - и так же штатно переключился, когда танк оторвался и люди пропали из виду. Как они кричали вслед! Как они бежали за танком, эти люди, мало похожие на людей, измученные, хронически голодные, забывшие о том, что надо прятаться, чтобы выжить, как они плакали от радости, как тащили за собой обмороженных детей и умоляли остановиться, некоторые не бежали, а ползли, а один мужчина догнал-таки танк и принялся колотить по броне фиолетовыми ладонями, и звук был такой, будто стучат деревяшкой, - Гарьке пришлось увеличить скорость. Эту кучку изможденных людей мы вывели на следующий день - к их невероятной удаче Гарька накануне рискнул взять на себя управление не только ходом танка, но и огнем: вряд ли людям было известно, что "ведьмак" в автономном режиме запрограммирован на безусловное уничтожение любой двуногой цели... - Вот, - сказал Гарька. - Гляди. Что-то изменилось. Танк опять стоял. Перед ним имело место ветхое, жилое когда-то строеньице, кособокая рухлядь в четыре этажа, которой давно бы обвалиться, а на экране опять висело осточертевшее: "Анализирую обстановку. Решение о дальнейших действиях не принято." Ярко и ровно горел зеленый огонек. - Это опять на автоматике. Как я переключил, так он и встал, и не где-нибудь а перед самым гадюшником... Двенадцать минут стоял. - Гарька вынул из подмышек зазябшие ладони и передвинул запись вперед. - А вот теперь снова на ручном, кроме огня... Нет, ты глянь!.. "Ведьмак" с места рванулся к зданию. Крутнулась и застыла орудийная платформа. Хобот орудия продавил оконный переплет. Взвякнуло. Грохнуло. Танк содрогнулся. Снаряд, пробивая перегородки, заметался рикошетом по дому, рассеивая компонент. Пустой жестянкой вылетел вон. Длинно заработали крышевые пулеметы: по-видимому, танку что-то не понравилось в верхних этажах. Суставчато вылез и вдвинулся в окно бортовой манипулятор. Танк подался чуть назад. Это было красиво и в записи. И еще это было страшно. Даже Наташа начала кусать губы, а Вацек как вцепился зубами в бутерброд, так и замер. Танк словно бы сделал _в_ы_д_о_х_ - секунду спустя из окон первого этажа вырвались плотные языки пламени, мгновением позже - из окон второго этажа, третьего... "Ведьмак" отполз. В здании бешено крутился заряд бинарной смеси. С пушечным грохотом сорвало крышу. Из окна четвертого этажа один за другим выпали два горящих клубка; первый остался, где упал, второй принялся быстро-быстро кататься по снегу. Замер, горя. Шевельнулся. Медленно скорчился и остался недвижен. - Ну вот, - Гарька указал на красный огонек. - Кто был прав? На мертвых адаптантов он реагирует. - Пока теплые, - уточнила Наташа. Теплые... Горящие! Иногда поневоле принимаешь к себе меры, поймав себя на том, что по-нехорошему скалишься и борода у тебя встопорщена: так вас, так!.. Всех, до последнего! В пепел! За спиной Дубина Народной Войны роняет гранатомет и неумело ругается. Дрянь наше дело. Наташе простительно кусать губы - но только ей, потому как женщина. Нам трепыхаться нельзя никак. Не знаю, кто тут виноват и какой враг вбил нам в головы столько мусора, но только сейчас нам непременно понадобится изобразить, что, мол, видели и не такое (это, кстати, правда), и что вообще из нас можно делать гвозди (а это уже вранье). Глупо, но так и будет. Жаль, дядя Коля не у экрана, он бы это враз пресек... Вон он - дует на костер, который не хочет гореть. Я давно знал, что дядя Коля среди нас самый мудрый. Готово: Вацек уже жует. - А жаль ведьменка, - с фальшивой небрежностью бросаю я. - У тебя, я гляжу, к тому времени неплохо получалось. - Дурацкое дело не хитрое, - строит ухмылку Гарька. - Если простой солдат может, почему я не могу? Кажется, он до сих пор мнит о себе, что он не простой солдат. Понято. Записано в подкорку. Не следует без острой необходимости его разочаровывать. В нашей записи танк продолжает ползти. Я знаю, что случится дальше: будет еще один выжженный дом, только уже не жилой, а бывшая клиника, затем несколько минут "ведьмак" будет вполне прилично работать самостоятельно и в соответствии с программой лишения противника кормовой базы доберется почти до складов, после чего проигнорирует команду вновь перейти на ручное управление, неожиданно набросится на абсолютно ничем не угрожающую ему двадцатиэтажку, дважды протаранит несущие пилоны и сам останется под развалинами. - Будь другом, - роняет Гарька через плечо, не отрываясь от экрана, - сделай еще бутерброд. Это он мне, бездельник. И зря. - Вац, - отпасовываю я, - будь другом... Вот к кому надо обращаться. Слышно, как за спиной наш общий друг Вацек ковыряет в банке ножом. Мне, надо полагать, бутерброд тоже готовится, и даже потолще Гарькиного. Субординация. - Уполномоченный здесь? Ну вот. Поел, называется. Теперь уже будет не до споров о сущности феноменов, а надо идти и предстать... Это бы еще ничего, если вместо споров. Хуже, что вместо завтрака. Встаю, засовываю в карман три ломтика хлеба, пробираюсь галсами между людьми, стараясь не наступить по пути ни в чью банку. Готово - я предстал. Командир отряда сидит поодаль от народных масс на невесть откуда взявшемся в этом подвале стуле о трех с половиной ногах. Он тоже завтракает, а рядом с ним стоят вольно и стену не подпирают оба его порученца - хлопцы рослые, крепкие и не шибко разговорчивые. Не то муниципальные десантники, не то еще чего похуже. Не гориллы, но напоминают. Личная гвардия. - Угу, - жует Сашка, глядя на меня поверх банки и как бы говоря: "Честь не отдаешь и имеешь на то право, мы не регулярная часть, - а мог бы и отдать, рука бы не отсохла". - Как твое второе? Имеется в виду отделение дяди Коли. Странно не то, что я до сих пор по привычке считаю второе отделение своим. Странно, что Сашка мне подыгрывает. - Отделение завтракает, - докладываю я. - Все пятеро. - И, видя, что не удовлетворил, добавляю: - Раненых нет, больных нет. Сашка с отвращением глотает кусок говядины и вытирает ладонью рот. - Недовольные? - Недовольных нет. - Очень хорошо. - По лицу Сашки невозможно определить, в какой степени его устраивает отсутствие недовольных. И какие виды он имеет на мое бывшее отделение, я пока не знаю. Какие бы он виды ни имел, мне они заранее не нравятся. Второе отделение у нас и так самое маленькое, а пополнения - шиш. Правда, работает отделение неплохо, лучше многих, а на фоне общей штатско-полевой бестолковости работает просто прекрасно - но ведь пять же человек только! Дядя Коля - раз. Наташа - редкой собранности боец, снайпер, - два. Низенькая, некрасивенькая, и клеются к ней только от большого мужского воздержания, заранее обеспечив себе пути отхода, зато уважение к ней настоящее. Она бывшая аспирантка и сдвинута на пулевой стрельбе, кандидат в мастера или что-то такое. От современного оружия воротит нос, чем-то оно ей не нравится, - нашла и таскает с собой старую СВД с оптическим прицелом, нянчится с этим веслом, как с ребенком, и если нужно кого-то снять издалека - тут уж ей не мешай. Ветровые потоки в городе хаотичны, холодный воздух плотен, и работать с дальней дистанции надо уметь. Весь отряд ей аплодировал, как в цирке, когда с расстояния в два километра она спокойно и даже как-то нежно сняла с крыши адаптанта и тот крошечной букашкой полетел вниз мимо всех сорока этажей, раскинув руки и ноги... Эти двое уже стоят иного отделения. А ведь есть еще Вацек, старательный и исполнительный, как всегда, есть Гарька Айвакян - тоже способный, хоть и не доброволец. Оторвали его от семьи, семью в эвакуацию, его - сюда, когда пошла мобилизация и кто-то наверху - спасибо умной голове! - придумал комплектовать отряды по территориально-профессиональному признаку. Позже других в отряд пришел, но кое-чему уже научился. Хитрый, змей, и злой, но злость у него повернута в правильную сторону, и это главное. Четверо. Пятый - Дубина Народной Войны. Этот, надо полагать, в противовес. Тоже отделения стоит, но только в ином смысле. - Вот что, Сергей... Я слушаю. Я весь внимание. - Оденься. Прогуляемся. Я стою. Жду, неизвестно чего. Ох, не хочется мне прогуливаться с Сашкой. Стоять перед ним и смотреть, как он с риском для жизни качается на своем стуле-инвалиде, мне тоже не хочется