к выезду на улицу, стрекоча двухтактным двигателем. Анатолий был занят управлением: они как раз выезжали на оживленную трассу, и Георг, глядя на дорогу, по ассоциации припомнил подробности гибели Руфины. Погибла она совершенно нелепо (если вообще кто-то погибает "лепо") во время какой-то демонстрации. И вовсе в ней она не участвовала, а проезжала мимо на директорском лимузине. Спешила в аэропорт, на самолет, вылетавший в Москву. Обычное дело - командировка в Главк. Машина увязла в потоке неистово оравших демонстрантов, требовавших возврата советской власти, права на труд, низкие цены. Портреты усатого вождя и лозунги, порченные молью, колыхались над их разгоряченными головами. К сожалению и ужасу, рядом с машиной оказались не относительно безопасные домохозяйки, а та пьяная деклассированная сволочь, в основном мужского пола, что всегда оказывается на острие любого эксцесса, едва чуть-чуть запахнет погромом. Озверевшая толпа охотно приняла пассажиров машины за новых буржуа. Лимузин дружно перевернули и, когда потек бензин из бака, кто-то бросил спичку... Шофер чудом спасся и сумел спасти дочку Руфины, провожавшую мать. А сама Руфина погибла страшной смертью. В сущности, если вдуматься, какие подчас мелочи коренным образом влияют на нашу судьбу. Эти случайные, ничтожные мелочи гирьками падают на ту или иную сторону весов нашей жизни. Случайность первая - трагическая: самолет вылетал днем, а если бы рейс был вечерним, Анатолий отвез бы жену на своей колымаге, которую бы никто пальцем не тронул. Возьми Руфина такси и тоже наверняка ничего бы не случилось. А ведь она так и хотела поступить. Но оказался свободным директорский автомобиль. А сам директор - человек любезный: "Бери, поезжай, время торопит". Поехали. Вторая случайность - счастливая, спасшая жизнь водителю. Дочь Руфины увязалась проводить мать: "Два квартальчика, мама" (как чувствовала, что больше ее не увидит). Не будь девочки, водитель все равно бы не спас главного бухгалтера - 80 килограмм живого (еще) веса из окна не вытащишь, особенно когда тебя лупят цепью (у пролетариата ничего не осталось, кроме цепей) по голове, - но погиб бы сам, толпа разорвала бы его. Однако на руках у него был ребенок. Он спасал ребенка, а ребенок, в свою очередь, спасал его самого. Вид окровавленного лица девочки, беспомощно лежащей на руках окровавленного человека, на миг отрезвил толпу, кто-то опомнился и ужаснулся содеянному. Эти мгновения и спасли водителю и девочке жизнь. Их засосала человеческая масса, и вскоре им уже ничего не угрожало в окружении воинственно настроенных, но не потерявших разум домохозяек. Те проявили заботу о раненых. Среди скопившихся машин очень кстати оказалась машина "скорой помощи". Раны были перевязаны, и пострадавших отправили в больницу. Случайность, случайность... Судьба играет в кости. Каждое наше решение, даже, казалось бы, совершенно несущественное - возможный шаг в пропасть, либо шаг к вершине. 3 Посреди одного из кварталов в центре города они застряли в автомобильной пробке. - Обычное дело в это время, - сказал опытный Анатолий, откидываясь на сидении. Георг высунул голову в окошко и оглядел длинную вереницу машин, стоящих впереди в два ряда. Движение было односторонним, и водители других машин, маневрируя, переезжая в более короткий ряд, тоже вытягивали шеи, высматривали, что творится на перекрестке, а может, и дальше его, гадали, какая чертова колымага тормозит движение. Вскоре колонна тронулась со скоростью хромой черепахи. Не дотянув до перекрестка метров двадцати, машина Анатолия опять была вынуждена остановиться. Светофор не работал, в перекрестии улиц, в центре, махал руками и жезлом милицейский регулировщик. Георг с недоумением вглядывался в низкорослую фигуру, одетую в форму мышиного цвета, и чувствовал какую-то несообразность в ситуации. Что-то странное было в облике этого регулировщика, а вот что именно - сразу и не въедешь. Дирижер перекрестка повернулся в профиль, утер рукавом свой маленький носик и взмахнул жезлом. Анатолий врубил скорость и газанул. Однако, не успела его машина разогнаться, как регулировщик уж снова повернулся к ним своим толстым, отвислым как у женщины, задом. - Сволота! - Анатолий ударил по тормозам, машина, взвизгнув шинами, застыла у самого перекрестка. - Что ж он творит?! Георг чуть ли не по пояс высунулся в окно, пытаясь понять непонятное в регулировщике, и вдруг все постепенно встало на свои места. На оттопыренные уши орудовца наезжала милицейская фуражка, но уж очень маленькая какая-то. А погоны! Погоны были из не обшитого материей картона. Да и форма, теперь это ясно было видно - больше напоминала маскарадный костюм. Самошитка! И только белая портупея и жезл были настоящими. Лжерегулировщик повернулся на 180 градусов и стал к ним лицом. Георг чуть не задохнулся от смеха. На перекрестке стоял мужичек за тридцать - у этой породы людей возраст определить трудно. Круглое, толстощекое лицо, слюнявый рот, маленькие красноватые слезящиеся глазки "дауна". Леся! Георг вспомнил, что когда работал на заводе, то часто встречал в этом районе этого типчика, тогда еще совсем пацана. И всегда тот одет был в форму солдата Советской Армии. Аккуратно сшитая, очевидно, заботливой мамашей, эта форма сидела на нем, как седло на корове. Из игрушечной кобуры торчала ручка деревянного пистолетика. И вот теперь этот дурачок заделался милиционером. Дурак дурак, а конъюнктуру чует. - Кто это такой?! - зарычал Анатолий, уже совершенно понимая абсурдность ситуации. - Это местный дурачок, - ответил Георг и, махнув рукой псевдорегулировщику, крикнул: - Эй, ты что тут делаешь? А ну, брысь отсюда! Дурачок в форме игнорировал выпад какого-то там пассажира, задрипанного "жопарожца", но все же слегка заволновался. Его повороты и движения рук стали хаотичны и непредсказуемы. Перекрещивающиеся колонны машин судорожно задергались, как будто барахлил некий конвейер. Столпившиеся пешеходы стали роптать. Они, так же как и водители, не могли преодолеть этот чертов перекресток. "Граждане, неужели вы не видите, что это идиот!" - крикнул некто, наиболее догадливый, обладающий гражданским мужеством человек. "Да что вы такое говорите! - возмутилась какая-то законопослушная дама с седыми кудряшками, выкрашенными фиолетовыми чернилами. - Как же он может быть идиотом, если на нем - форма?!" - "А что, разве у нас нет идиотов в форме? - горячился толстый, лысоватый гражданин с авоськой, в которой раздраженно звякали пустые бутылки из-под кефира. - Да, Господи!.. Да сколько угодно! Ведь говорят же: форменный идиот. По-моему, это как раз тот случай..." "Вы совершенно правы, - поддержал лысоватого гражданина взлохмаченный, как Капица, молодой человек, по виду - непризнанный гений. - На работе я все время с ними сталкиваюсь". "Этот случай не трудный, - сказал гражданин в очках, профессорского вида, - Здесь по его физиономии можно догадаться, что перед нами кретин. А как быть, если лицо с виду умное, а сам он дурак?.. А в руках его власть... И не малая. Тогда как?.. Вот вы, типичный, так сказать, представитель народа, что вы думаете по этому поводу? А, гражданин?.. Господин!.. Товарищ!" - "Да оставьте вы его в покое, он глухонемой, да к тому же еще и нетрезв". "Да гнать его надо в т'ги шеи, а не г'ассуждать! - гаркнул какой-то нетерпеливый тип в шляпе. "...Хотя с другой стороны, - продолжал "профессор", - если он здесь находится на законном, так сказать, основании..." - "Что вы имеете в виду?" - "Видите ли, все, что вызвано общественной необходимостью, не может оцениваться в обычных нравственных категориях, ведь если речь идет о пользе целого общества..." "Да бг'осте вы мне сказать!" - отмахнулся тип в шляпе. - Виляет, сволочь, - сказал Анатолий. - Да, такой обоснует все, что угодно... - охотно отозвался Георг и вдруг подумал, что теперь ему нет нужды унижаться перед Марго, просить похлопотать об устройстве персональной выставки. Стоит только позвонить в ЦЗЛ и назвать фамилию - все в миг устроится. Но, скорее всего, даже звонить не придется: сами предложат. Теперь я в фаворе у диктатора! Противно, но вместе с тем приятно, как тайный порок... В самый разгар дебатов Леся неожиданно сошел со сцены и бочком, словно краб, засеменил прочь с перекрестка. Оглянувшись, он прибавил ходу, заработал во всю малую силу своих коротеньких кривоватых ножек, обутых в маленькие ботиночки. С другого конца улицы, со стороны общественного туалета, бежал настоящий регулировщик. Милиционер на ходу застегивал китель, а другой рукой нахлобучивал на голову форменную фуражку. Тоже настоящую. Видно, прихватило человека. Что ж, бывает. Ничто человеческое и милиции не чуждо. Законный дирижер уличного движения, наконец, занял свое место и твердой рукой стал исправлять ситуацию. В результате его умелых действий пробка быстро рассосалась, и городская артерия вновь запульсировала в привычном ритме. "ТУПОГРАФИЯ" И МОЛОЧНЫЕ РЕКИ 1 В полуподвальном помещении штаба ГО было тесно. Большую часть пространства комнат занимали громадные столы с разложенными на них картами. Со всех сторон этих столов над картами склонялись головы художников-оформителей. Цветными фломастерами они старательно выводили замысловатые цветные линии и рисовали еще более непонятные значки. Среди присутствующих оформителей никого знакомых Георгу не оказалось. Да и какие могут быть знакомые среди этой братии теперь, когда прошло столько времени. Старые товарищи частью спились, частью вымерли. Короче говоря, иных уж нет, а те далече. Один Анатолий и остался у него товарищем по старому ремеслу. Вскоре и Георг с Анатолием получили персональные задания и свою часть стола для работы. Карты были строго секретными, поэтому сначала с новоприбывших взяли подписку (какую по счету?) о неразглашении всего увиденного. Георгу досталось задание не столько трудное, сколь нудное. На одной карте требовалось нанести маршруты эвакуации и рассредоточения населения, на другой - обозначить зону затопления. Выводя линию зоны затопления по 100-метровой отметке, Георг отыскал свой квартал и с удовольствием убедился, что его микрорайон, расположенный на высотке, не пострадает, если потенциальному противнику - кто бы он ни был - придет в голову разрушить защитную дамбу Неранского водохранилища. Однако, подумал он, большая часть Непобединска, расположенная в низине, будет полностью сметена с лика земли. На каких же хрупких опорах держится наше существование. Чтобы уничтожить город, его даже бомбить не надо. Достаточно нанести точечный удар по плотине, все остальное сделает вырвавшаяся на свободу стихия... Гигантская стена воды, злотворная Ниагара с кажущейся медлительностью, но совершенно неотвратимая обрушилась в русло реки и на прилегающие земли. Водная пыль достигла неба, и над местом катастрофы повисли веселые радуги. Море, сотворенное человеком, двинулось на человека. Природа веселилась: "Горе, горе, живущим на земле!.." Миллиарды тонн воды устремились вдоль русла реки со скоростью курьерского поезда, сметая на своем пути все препятствия. Десятки заводов и предприятий взлетели на воздух и погрузились в пучину вод. С апокалиптическим грохотом, разогнавшись на прямом участке от рухнувшей плотины до изгиба реки, откуда начинался центр города, гигантский водяной кулак ударил по жилым кварталам левобережья с чудовищной силой. Стометровая цунами снесла в мгновение ока двухсот восьмидесятилетний труд людей, некогда населявших уничтоженный теперь город. "Веселитесь небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле... потому что к вам сошел диавол в сильной ярости..." Боже! вдруг ужаснулся Георг, стоя на высоком мысу, а ведь вода сметет не только наш город, но и десятки городов и селений, расположенных ниже по течению. Вот уж действительно будет горе так горе! Георг почувствовал гнетущую апатию и бессильно упал на каменистую почву. Господи, подумал он, кого мы спасем этими крестиками-ноликами, нанесенными на карту. Детский сад... 2 - Не спать, господа, не спать! - хлопая в ладоши и пробегая мимо, вскричал один из работников штаба. - На том свете отдохнем. Все оживились, всколыхнулись, демонстрируя очередной приступ усердия. Работу оформителей курировали старички-пенсионеры, бывшие военные. Несмотря на очевидную усталость, о чем свидетельствовали их красные от бессонницы глаза, - они не утратили своего ветеранского задора. Работали они не покладая рук, а также ног и не жалея поясницы; с плоскими армейскими шутками-прибаутками, и этим поддерживали в штабе атмосферу деловитости. От их энтузиазма, заквашенного на великих достижениях прошлого нашего Отечества, даже явно бессмысленная работа представлялась не такой уж бессмысленной. Напротив, временами казалось, что все заняты крайне важным делом. Даже Георг, с его приобретенным с годами скептицизмом, поверил в значимость своего задания. И, стерев с лица липкую паутину сна, он опять с головой окунулся в работу. Нанося на одну из карт-километровок очередной маршрут эвакуации и рисуя значки, обозначающие места складирования продовольствия и медикаментов, Георг обнаружил знакомые очертания берега реки Кайвы и озера Ярвеек, куда она впадала. Здесь он бывал не раз, ездили с заводчанами по грибы. С высокого берега открывалась величественная ширь озера. Под вольными ветрами на серебре вод ходила рябь, словно шевелилась чешуя на теле гигантского змея. На той стороне залива вековой еловый лес спускался к самой воде, разглядывая свое темное отражение. На этом берегу, взбираясь по кручи, рос, ширился дачный поселок Сенджа. "Наша Швейцария" - сказала, улыбаясь искусственной белозубой улыбкой, престарелая дачница, весьма интеллигентного вида, копавшаяся в огороде. Да, согласился Георг, думая, однако, совсем о другой стороне. Эти деревянные дачи, и елки, и лодка на озере казались ему более русскими, чем сама Россия, особенно ценились, как что-то запретное. Поселок, однако, на карте почему-то отмечен не был. Георг продолжил свои исследования и обнаружил, что названия близлежащих населенных пунктов были беспардонно перевраны и расположение их явно не соответствовало истинному расположению тамошних хуторов и поселков. Вот, к примеру, что это за населенный пункт - "Манино"? Отродясь тут не было никакого "Манино". А вот какие-то "Клопы" в пяти километрах севернее мифического "Манино", когда здесь должны быть населенные пункты Тагнекс и Асахле. А что у нас находится в трех километрах южнее? Болото. Какое-то " ...гийское", первый слог затерт, не разобрать, но название явно не литавское. Вот те раз!.. Тут же все литавские хутора стояли... Ведь что такое, по сути, Леберли? Город-государство. Даже полгорода. А вокруг литавские хутора. Своего сельского хозяйства у нас практически нет, если не считать за оное заводские подсобные хозяйства и так называемые "мичуринские сады", это, чисто русское, порождение садоводства и огородничества. Основная масса продовольствия поступает из России (потому что цены более низкие) по так называемой "дороге жизни". Узкий коридор, соединяющий Леберли с Россией, проложен через земли литавских фермеров. Может быть, это уже территория России? - пришла удивленная мысль. Или какая-то неизвестная земля? Terra incognita! Странно... А может, действительно, все поменялось, за два года, когда последний раз был в этих местах Георг. Литавцы ушли, бросив хутора, из ненависти к "оккупантам". Хотя в данном случае кавычки, наверное, уже не уместны. Леберли расширяет свое жизненное пространство, это очевидно. И, стало быть, войны с Литавией не избежать. Георг поймал за полу пиджака пробегавшего мимо старичка-куратора и указал ему на это явное несоответствие. Старичок склонился над картой, обдав Георга запахом пота и дешевенького одеколона. Вникнув в суть дела, старичок бодрым голосом сказал с явным белорусским акцентом: - Усе верно. Так и должно быть. Ввиду секретности, местоположение и названия населенных пунктов специально изменены. У командиров отрядов имеются другие карты. Потом, по ходу дела, они будут соответственно корректировать маршрут. Георг приуныл. Видя это, старичок подбодрил его: - Так надо, понимаешь? Ты делай, как говорят, и ни о чем не думай. Нехай начальство думает, а наше дело - исполнять. Георг понимающе кивнул и вновь принялся за работу: проводить линии секретных маршрутов к несуществующим деревням. Старичок же, урвав свободную минутку, впервые за последние несколько часов опустился на старинный диван, обитый потрескавшимся дерматином. К нему присоединился его коллега, возрастом чуть помоложе. Он примостился на валике дивана и закурил. - Покури, Егорыч, - сказал коллега помоложе, - а то ты сегодня не разгибался. Старичок махнул рукой и погладил усталые свои ноги. - И то верно, - согласился он, - малость посидеть надо, а то цельный день на ногах, как заведенный... В это время из личного своего кабинета вышел упитанного вида майор. Лицо его было красным - то ли от духоты помещения, то ли от хорошего, высококалорийного ужина, который ему принес его денщик. Начальственный грозный взгляд обежал комнату. Все молча работали, как мышки-норушки. И только те двое штабных так не кстати устроились отдыхать. Закон подлости! Увидев бездельничающих кураторов, майор сейчас же подошел к ним вплотную, громко бухая по полу своими сапогами. Толстое брюхо, перехваченное широким офицерским ремнем, нависло над худенькими старичками. Глаза начальника постепенно наливались кровью. Казалось, от возмущения он не может выговорить ни слова. Георг, найдя ситуацию забавной, откинулся на спинку стула, чтобы свободнее наблюдать за сценой под названием: "Праведный начальственный гнев обрушивается на головы нерадивых подчиненных". Онемевший майор, взглядом приказывал кураторам встать по стойке смирно, хотя старички-пенсионеры, по всей видимости, вовсе не обязаны были это делать. Коллега с папиросочкой не выдержал пытки взглядом, беззвучного гневного напора и робко поднялся, пряча в рукав окурок, как провинившийся школьник. Егорыч подавил в себе аналогичное желание и продолжал сидеть в позе кучера, устало опустив руки между коленями. Несмотря на покорность, проявленную коллегой с папиросочкой, тот все же получил свою порцию нагоняя. Майора наконец прорвало, и он гаркнул, багровея: - Почему здесь курим?! Робкого десятка старичок попятился в коридор, а белорус продолжал сидеть, искоса поглядывая на блестящие сапоги начальства. - Ну, чего сидим?.. - Майор уже посинел от злости. - Да ведь цельный же день бегали... - проговорил упрямец, и унылая его физиономия стала совершенно несчастной. - Ноги так и гудут... Майор запыхтел как паровоз, взбрыкнул ногами и рысью сделал круг по комнате. От его сапог и портупеи пахнуло креозотом. - Почему обрезки валяются?! - блестящим носком сапога майор указал на узкие бело-зеленые полоски бумаги, оставшейся после склейки карт в большой формат. - Все аккуратно собрать в мешок и сдать мне под расписку. Шевелитесь, шевелитесь! Наконец старичок-куратор кряхтя встал с дивана и принялся собирать с полу обрезки секретных карт, чтобы, не дай Бог, подлый враг не сделал бы этого за него и, склеив пятимиллиметровые полоски, не разгадал бы хитроумные планы национальной обороны. Майор для острастки сделал по комнате еще один круг, сверкнул глазами и скрылся в своем кабинете, с грохотом затворив за собой тяжелую, обитую кожей дверь. Старичок тоже удалился, в подсобку за мешком. Анатолий засипел, словно кран, лишенный воды, - это он так смеялся - бросил на стол очки. - Вот это начальник! - сказал он, отсмеявшись и вытирая слезы двумя кулаками, как это обычно делают дети. - Зверь!.. А этот - "ноги гудут"... ну умора... Он снова засипел, потом достал пачку "Беломора" и позвал Георга перекурить. 3 В штабе ГО они проработали всю ночь. Под утро Георг почувствовал, что переутомился, когда минут десять пытался провести линию. Только это он нацелится, как вдруг происходит какой-то неуловимо быстрый наплыв, и все приходилось начинать сначала. Он разозлился, взял себя в руки, напряг внимание и... начертил три линии вместо одной. Пришлось пойти покурить, хотя голова и так раскалывалась, а в горле стоял противный привкус от переизбытка никотина в организме. В 6-00 их освободили от каторги. К тому времени практически и так никто не работал. Вся оформительская братия сошлась в одном углу и принялась допивать спирт, выданный для оживления засохших фломастеров. Лишь Георг упорно старался добить свою последнюю карту. Имел он такую привычку: доводить дело до конца. - Колос! - позвал Анатолий. - Кончай ты эту бодягу, иди быстрей сюда, а то они все сейчас выпьют. - Ну и на здоровье, - отмахнулся Георг. - Я не хочу. - Не теряйте времени зря, молодой человек, - сказал подошедший к нему старичок-куратор. - Мы за вас тут все закончим. Старичка изрядно пошатывало, то ли от выпитого спирта, то ли от усталости. Скорее, от того и другого вместе. Глаза его были безумны. Георгу стало стыдно, но соблазн был слишком велик, и он подчинился. И еще ему очень польстило обращение - "молодой человек". Давно уж - ох, как давно! - никто его так не называл. Потом они сходили к майору, тоже не смыкавшему глаз, отметились в журнале и получили пропуска "на два гражданских лица и одно транспортное средство", поскольку комендантский час еще не закончился. 4 Несмотря на утреннюю прохладу, царившую в салоне машины, Георг сразу, как только упал на скрипучее сидение, погрузился в тяжелый тревожный сон. Сознание его то внезапно выплывало на зыбкую поверхность реальности, куда тут же вплетались нелепые, вязкие какие-то видения. Вдруг равномерное, потряхивающее движение прекратилось. Автомобиль остановился. Георг сразу проснулся и сел прямо. - Что, приехали? - спросил он товарища, вытирая слюну с уголка рта. - Да нет еще... - отозвался Анатолий, высматривая дорогу сквозь запотевшее ветровое стекло. - Впереди какое-то оцепление, так что сопи дальше. - А я уже выспался. Всего несколько минут, а голова ясная, как пустой бокал. - И так же звенит? - усмехнулся Анатолий и протянул другу "беломорину". - Ладно, перекур. - Спасибо. У меня свои. Я привык - с фильтром... - А я не могу с фильтром, ничего не чувствую. Мне надо, чтобы пробрало до самого турсун-заде. - Проверка документов, что ли? - сделал предположение Георг и стал рукой протирать окно. - Ни хрена не видно... - По-моему, хуже, - буркнул Анатолий и, двинув локтем дверцу кабины, вышел наружу. Что может быть хуже проверки документов, весело подумал Георг и тоже ступил на асфальт размяться и глотнуть кислорода. Небо было ясное, глубокое, бездонное, темно-голубое на западе и розовато-искристое на востоке. Сунув руки в карманы, зябко поеживаясь от прохладного утреннего ветерка, они не спеша пошли по дороге к перекрестку. Там, впереди, кучковался народ, загораживая движение (и чего ему, народу, не спится?). Впрочем, машин не в пример было меньше. Раз, два - и обчелся. Дорогу, на которой они стояли, пересекала улица, спускавшаяся в направлении реки Неран, главной реки города, и по этой улице, перекрывая все движение, текла молочно-белая густая жидкость. Медленно текла она, точно лава. Но в отличие от лавы, никакого жара не излучала. Просто текла этакая густая, двухметровой ширины речка, как будто так и должно быть. Со всех сторон к этой речке подбегали люди с пустой посудой - кто с бидоном, кто со стеклянной банкой, набирали жидкость и спешили обратно, домой, по-видимому. - Что за притча? - озабоченно сказал Анатолий и привычным движением поскреб затылок, потом пригладил растрепавшиеся волосы вокруг лысины. - Да вот, говорят, что это, вроде бы, сгущенка, - с готовностью отозвался пожилой мужчина, слишком легко одетый для прохладного утра. На нем были только майка, трусы да сандалии, надетые на босую ногу. Зато на голову мужчина нахлобучил громадных размеров, вязанную из пушистого мохера кепку. Его мучила тяжелая одышка, но страсть к просвещению народа была сильней. - Вы не верите? Я тоже сначала не поверил... пых-пых... пока сосед мой не попробовал. Клянется, что... пых-пых... настоящее сгущенное молоко!.. пых-пых... Анатолий с сомнением поджал губы и усмехнулся, чем еще больше раззадорил человека в кепи. Георг, стараясь чтобы его не толкнули в вязкую жидкость, повел взглядом вниз по течению. Странная речка пересекала еще несколько улиц и терялась в дымке начинающегося дня. "Небось, уже в Неран льется", - подумал он и перевел взгляд в противоположную сторону. Яркое, низко стоящее солнце слепило глаза. Прикрывшись ладонью, Георг увидел довольно близко, примерно в полуквартале вверх по улице, источник чудо-речки. Посредине дороги, раскорячившись и подломив одну из четырех посадочных ног, громоздился бочкообразный аппарат, явно неземного происхождения; весь какой-то нелепый, точно модернистская скульптурная композиция. Одним боком он касался дороги, и в этом боку виднелась большая звездообразная трещина. Из нее-то и выливалась судорожными толчками белая жидкость, видом и, возможно вкусом, похожая на сгущенное молоко. - ...А еще, - продолжал человек в вязаной кепке, обращаясь уже ко всем присутствующим, - не слыхали? Вчера сообщили по телевизору... пых-пых... что в Бяйде... пых-пых... из городской колонки вдруг... пых-пых... потекла водка. Ей-богу! Говорят, градусов 45-50. Вы бы видели, что там началось! - словоохотливый гражданин закатил глаза и совсем захрипел, словно вожделенная жидкость уже попала ему в горло. - Пришлось ОМОН вызывать... хр-пых-хр... охр-рану ставить, пост вводить... пых-хр... кор-роче, зону устраивать, понимаете... пых-пых... - Да ладно врать-то, - сказал кто-то обиженным голосом. - Получается как у Высоцкого: "... откопали две коньячные струи...", сплетни все это. И не бывает пятидесятиградусной водки, по ГОСТУ она должна быть 40. - Госты-шмосты, - передразнил человек в кепке и ткнул пальцем в небо. - Они там не скупятся на градусы, знают - чем больше градусов, тем для народа лучше. - Кого вы имеете в виду? - поинтересовался оппонент. - Да уж ясно - "кого"... Сплетни, сплетни... А это что, по-вашему? Ведь факт же, что молоко! Гляди сам - течет! - А ты пробовал? - подзадоривал другой скептик. - Надо будет, попробую, - отозвался энтузиаст, однако с дегустацией явно не спешил. Георг присел на корточки возле текущей жидкости, достал из кармана карандаш и сунул его в массу. Вытащив карандаш обратно, он понюхал нехотя капающую жидкость. Пахло приятно. Свежим продуктом, с едва уловимым ароматом каких-то луговых трав. Конечно, не все съедобно, что приятно пахнет, и потому пришлось подавить в себе инстинктивный импульс, заставлявший лизнуть жидкость. - Вообще-то, действительно похожа на сгущенку, - подтвердил Георг и бросил карандаш обратно в массу. Карандаш поплыл, увлекаемый течением и вскоре исчез, поглощенный вязкой субстанцией. Тут подъехал бэтээр, утробно рыча двигателем, как голодный тигр. Откинулись люки, и солдаты с автоматами, в бронежилетах выскочили из боевой машины и принялись разгонять толпу. Один из военных с погонами капитана, казавшийся чрезмерно толстым из-за надетого бронежилета, поднес мегафон к своим усам, постепенно переходившим в монархические бакенбарды, и гаркнул так, что с ближайших деревьев разлетелись голуби: - А ну-ка, давайте назад! Все назад! Очистили перекресток... И - по домам, быстро! Быстро! Комендантский час еще не кончился... - капитан слегка приседал, вертел головой, всматриваясь в толпу и выискивая, очевидно, особо злостного нарушителя, и, узрев-таки его, побежал неуклюжей рысью вперед. - Брось ведро! Ты, идиот, тебе говорят, брось ведро! - от натуги лицо его сделалось красным, усы встали дыбом. - Граждане, жидкость может быть ядовитой! Те, кто попытаются унести ее домой, будут оштрафованы за нарушение санитарно-эпидемиологического режима!!! Предпоследнее длинное и без запинки произнесенное слово, пугающее своей грозной многозначительностью, возымело действие на некоторых граждан. Они побросали свою посуду с неземным молочком и опечаленные потянулись к своим жилищам. Остальные тоже последовали их примеру. Толпа рассасывалась, огрызаясь, но не теряя достоинства. Однако кое-кто, несмотря на запрет, все же пытался протащить контрабанду. В основном это были люди, находившиеся на противоположной стороне улицы. Чудо-речка уже разлилась вширь метров на шесть, и нарушители, находясь на другом ее берегу, сделали вид, что команды усатого капитана их не касаются. Но далеко они уйти не успели. Туда подкатил танк-разведчик, без пушки, с тщательно загерметизированной башней. Из танка вылезли устрашающего вида существа. Одеты они были в желтые противорадиационные комбинезоны. На ногах - здоровенные резиновые сапоги. Прибывшие напоминали слонов, это сходство усиливали надетые на голову старинные противогазы, гофрированные хоботы которых скрывались в подсумках, висевших через плечо. На шеях у них болтались тяжеленные дозиметры. Слоноподобные существа разделились на две группы. Часть из них задержала оробевших нарушителей, на предмет изъятия сомнительной жидкости, вторая группа потопала к "молочной реке", уже издали направляя на нее рогатые щупы, которые несли в руках. Проведя дозиметрический контроль, существа сняли противогазы и оказались вполне симпатичными молодыми людьми. Капитан нетерпеливо прокричал через реку в мегафон: - Алло! Дозиметристы! Ну что там у вас?! - Нормально! - ответил один из них, запихивая противогаз в подсумок. - Радиоактивность отсутствует. Капитан облегченно вздохнул и тихо добавил уже практически для себя: - Слово теперь за санэпидстанцией. - Ладно, гребем отсюда, - сказал Георг, кивнув головой в сторону машины. - В объезд придется ехать, - недовольным тоном ответил Анатолий. - Блин! Такого круголя давать... - Ха! - усмехнулся Георг. - Живем, как в сказке. Уже молочные реки потекли. Того и гляди - кисельные берега появятся. Ешь - не хочу... - Ох, и дурак же народ, - полушутя, полусерьезно сказал Анатолий, усаживаясь за баранку, - жрут всякую гадость, какую только не найдут... Она же вполне может оказаться ядовитой! Может быть, это у них топливо такое, а? Как ты думаешь? - Вполне возможно, - ответил Георг, улыбаясь. - Высокооктановая космическая сгущенка! Да... смех смехом, но ты знаешь, я нисколько не удивлюсь, если эта жидкость окажется натуральным сгущенным молоком. В последнее время у меня создалось такое впечатление, что ОНИ зачем-то дурачат нас... Сделают что-нибудь этакое... идиотское... и наблюдают, как мы отреагируем на это. - Выходит, что они сами свой же аппарат грохнули? - сказал Анатолий, - Сомневаюсь... Он завел двигатель, заскрежетал рычагом переключения передач и дал задний ход. Они развернулись на дороге и поехали в объезд. - Сомневаешься? - спросил Георг, - Ладно, пусть мы его подбили, тем более, что имеем уже в это кой-какой опыт. Про луч Анферова слыхал? Нет? Так вот у нас, кажется, есть оружие против них. - Это хорошо, - обрадовался товарищ. - Хорошо-то оно хорошо... Но что мы о них знаем? Их действия во многом алогичны. Но самое неприятное - они наглеют с каждым днем. Теперь их можно видеть в любое время суток, когда бы ни взглянул на небо. - Георг высунулся в окно и оглядел небеса, быстро затягивающиеся тучами. Как назло, тарелочки отсутствовали. - Ладно, сегодня они разбежались. Впрочем, к вечеру опять появятся. Спрашивается, что они высматривают? Патрулируют? Готовятся к массированному удару? - Ой, не дай Бог!.. - тяжко вздохнул Анатолий. Едва они отъехали с полквартала, влил дождь, словно открылись шлюзы небесные. Вмиг все исчезло: дома и улица - растворилось в мутной мгле. Казалось, этот дождь, похожий на библейский потоп, пытался смыть с лица земли несчастный город. - Во дает, во дает! - воскликнул Анатолий, приспуская окно и высовывая нос наружу, сейчас же его лицо покрылось мелкими каплями. - Вот льет, так льет! Откуда только что и взялось? Где ж ты был, зараза, все лето. У меня в огороде вся картошка сгорела. Ведь такая сушь была, такая сушь... - он вернул на место стекло и вытер рукавом лицо. - Боюсь я за дочку. - Анатолий сунул в рот папиросу и, держа одной рукой баранку, другой пытался зажечь спичку. Видя его безуспешные попытки, Георг достал зажигалку и поднес огонек другу. - Угу, - кивнул тот в знак благодарности, сладко затянулся и выпустил дым через широкие волосатые ноздри. - У нее ведь сейчас как раз тот возраст, когда им кажется, что все самое интересное происходит на улице и именно в сумерках... А у "черных родственников", говорят, в сумерки самая работа начинается... Он включил сигнал поворота и вырулил на соседнюю улицу. Машина затряслась, задребезжала стеклами, переезжая трамвайные рельсы. Когда тряска кончилась и шум установился на привычном уровне, он продолжил: - Про "черных родственников" слыхал? - По-моему, очередная брехня. Все это делается с единственной целью - поднять тираж желтой прессы. Обыватель обожает пощекотать себя ужасом. Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Ангел, ответственный за полив, решительно закрутил кран небесного душа. У перекрестка они затормозили, пропуская колонну военных грузовиков, кузова которых были покрыты брезентом и наглухо зашнурованы. В авангарде шла, мягко покачиваясь на хороших амортизаторах, милицейская "TOYOTA", голубая мигалка нервно проблескивала на мокрой крыше. Видя, что колонне нет конца, Анатолий дернул на себя "ручник" и отпустил педаль тормоза. Потом боком откинулся на спинку сидения, чтобы быть лицом к собеседнику, и сказал: - Так вот, вчера пришла ко мне Руфа - я был в гараже, возился с карбюратором, и было уже часов 11 вечера - заходит, значит, она и говорит: "Мне нужна моя дочь". Тон у нее был приказным. После смерти она стала еще круче характером. Я отвечаю ей: "Зачем тебе МОЯ дочь, ты же умерла..." Тогда она поняла, что вроде как не права и стала жаловаться на тоску и скуку, мол, соскучилась по дочке. Тебе, говорит, я уже не нужна, а с дочкой хочу поговорить. И фонариком мне в лицо светит. А холодом от нее несет, жуть! У меня аж сердце зашлось. Зуб на зуб не попадает. - Вот интересно, почему она к тебе пришла, а не сразу к дочери? - Да черт его знает... Может, тут связь есть какая-то с машиной. Она погибла в машине. А машина-то - в гараже. Вот она и пришла в гараж... - Вообще-то ты верно подметил, - похвалил друга Георг, - возможно, так и есть. Конечно, я в этом ничего не разбираюсь... - а кто разбирается?! - но кое-что читал... Призраки, назовем их так по старой доброй традиции, и вправду тяготеют к месту своей гибели. К людям и объектам, связанным с обстоятельствами их смерти. - Хотел бы я знать: откуда у призрака фонарик? Это же полнейший бред! Анатолий сбросил ручной тормоз и резко врубил скорость, когда замызганная колонна наконец пронеслась мимо, оставив после себя в воздухе стойкий черно-синий смог и завесу грязной водяной пыли. - Ну и чем дело кончилось? - поинтересовался Георг. - А ничем, - ответил Анатолий, приспустил стекло и с отвращением выбросил наружу окурок. - Она исчезла. Выключила фонарик - и пропала, как во сне, когда неожиданно меняется действие... Я сломя голову бросился домой, даже гараж не закрыл. Пока ехал в трамвае, думал - все пропало, заберет дочку... Захожу в квартиру - она сидит, телевизор смотрит. - Кто? - Да дочь же... Теперь ей наказал строго-настрого: кто бы под каким видом ни пришел - дверь не открывать! Случай чего, зови, говорю, соседей. А она же меня еще и высмеяла. - Да, с детьми - большие хлопоты, - сказал Георг, зевая. - Но бездетному жить - еще хуже. К сожалению, начинаешь понимать это слишком поздно. Сначала дети тебе мешают гулять - шляться по бабам. Потом они мешают твоему творческому процессу. Картины - вот мои дети, говорил я себе. Но картины уходят от тебя или остаются висеть на стенах, но ты все так же одинок. И с каждым годом одиночество делается все невыносимее... - Жениться тебя надо, вот что. - На ком жениться-то? Я ж нигде не бываю. А кадрить на улице или в транспорте - вроде бы, не те года... Сейчас я постигаю искусство быть дедушкой. Мать письмо прислала, пишет: мой племянник родил сына. Но странное дело, не чувствую я себя дедушкой, и все тут! Я молод - душой и телом! Я все еще в поиске. Наверное, у меня жизненный резерв очень большой... тьфу-тьфу-тьфу... не сглазить бы... - Вот и прекрасно, ищи, кто ищет... - Ты как мой Учитель из художественной студии. "Ищите, ищите...", - говаривал он, приобняв молоденькую студийку за плечико. Георг помолчал, потом добавил почти против воли, так как не хотел трепаться: - Впрочем, завел я на днях одну интрижку, не знаю, как далеко она зайдет... Но дама мне понравилась... только уж больно много препятствий вижу я в этой связи... мне вообще не везет с подругами жизни: все от меня сбегают. Я как синяя борода, только наоборот. Тот убивал своих жен, а я их отпугиваю. Одна сбежала от меня сначала в Крым, потом уехала на БАМ, там и осталась, работать художником в автоколонне. Медноволосая Надежда. Много позже писала: имею, говорит, два мотоцикла, заботливого мужа... Другая, с дочкой, укатила аж в на край света, в Комсомольск-на-Амуре. От этой вообще ни слуху ни духу. Как-то они сейчас живут? БАМ умер - вот тебе и два мотоцикла, поди, голодают? Дальний Восток тоже из катаклизмов не вылезает - природных, энергетических, политических... И вообще, они, может, уже русский-то язык забыли, японский разучивают. Теперь мы все проживаем в разных государствах! Вот жизнь пошла... Хотя, сказать честно, никого мне из них не жалко, кроме Ольги. Может, я эгоист? - С творческими людьми очень трудно жить, они все злостные эгоисты, - философски заметил Анатолий. - А ты творческий человек? - с дружеской подначкой спросил Георг. - Я не эгоист, - честно признался товарищ. Через полчаса два товарища-художника расстались. Думали, что на время, оказалось - навсегда. Впрочем... жизнь - штука многовариантная. Авось, они еще и встретятся. Если не на этом свете, так на том. ГОРОД-МИРАЖ "Наши истерические больные страдают воспоминаниями". З. Фрейд. 1 Георг проспал как под наркозом до трех часов дня. Когда очнулся, голова была ясной, тело легким, и только в икроножных мышцах чувствовалась еще застойная тяжесть, но и та вскоре рассосалась, едва он несколько раз прошелся по комнате, одеваясь и приводя себя в порядок. Тети Эммы дома не было. Куда это она усвистала? Может, на свидание к бывшему военному хирургу? Ну да ладно. Первым делом он позвонил в арт-салон магазина "у Нюры", где выставил недавно для продажи сентиментальный морской пейзажик, верняковый в смысле продажи, тем более что цену запросил небольшую. - Здравствуйте, - сказал он в трубку кухонного телефона, когда ему ответил женский голос. - Это вам звонит Георгий Колосов. Ну, как там мой "парусник"? Все плывет еще... или уже уплыл? Что за "парусник"? Ну, помните, я картину сдавал... она еще вам очень понравилась... Название?.. "Лунная ночь в океане". Там, знаете,