Василий Лобов. Дом, который сумасшедший роман Отсканирован из "Научно-фантастический альманах "Завтра"", номер 3, 1991 год. ISBN 0869-3951 Издательство "Текст", при участии редакционно-издательской фирмы "РИФ". OCR, Spellcheck: RoketRider Об авторе Василий ЛОБОВ (1950) -- московский прозаик, поступившийся ради литературы всем, даже высшим образованием. Пишет очень давно, но первая его публикация -- повесть "Ничего особенного" вышла в свет лишь в 1991 году ГЛАВА ПЕРВАЯ В то утро я проснулся ни свет ни заря -- фонари на нашем девятом ярусе тлели всего вполнакала, -- и было еще слишком рано, чтобы идти на службу. Несколько долгих минут я лежал неподвижно, рассматривая глазами полосатые пузыри вздувшейся на потолке штукатурки, потом повернулся на левый бок и стал смотреть на шикарное убранство моего шикарного однокомнатного дворца: на шикарный пластмассовый стул с поломанной ножкой, на шикарный стол, покрытый шикарной бело-черной скатертью с обтрепанными и кое-где отвалившимися шикарными кисточками, на собственный местами лоснившийся шикарный фрак, который висел на шикарном гвозде, вбитом в дворцовую дверь... В желудок лезли самые разные мысли, я с силой пытался их от него отогнать, они не отгонялись... и мне казалось! Мне казалось, что мой шикарный дворец не такой уж и шикарный. Мне казалось, что печальна вечная песня радости Железного Бастиона. Мне даже казалось, что я несчастлив. -- Ты что это, а, братец Пилат III, совсем ополоумел?! -- наконец рявкнул я сам на себя шепотом. И помотал короной. От мотания короной казаться мне стало немножко меньше, но тут я вспомнил свой сон, вскочил с кровати и заглянул в буфет. Заветная бутыль была пуста, а в серой бронированной коробке, где у меня хранилась пыльца, не оказалось ни одного пакетика. Тогда я быстро оделся, внимательно осмотрел себя в зеркало -- глаза были спятившими -- и выбежал на улицу. Его я приметил издали. Прижав ладонь к уху на голове, он сидела на разбитом пороге обшарпанного шикарного дворца в переулке, за которым находился ближайший эскалатор, и на этой самой голове абсолютно не было никакой короны. Отсутствие на его голове короны сразу же бросилось мне в ум. Я было решил, что это -- счастливчик, но ум подсказал мне, что вряд ли: во-первых, на нижних ярусах счастливчики никогда не прохлаждались без дела; во-вторых, время счастливчиков уже кончилось, но главное, его лицо было очень и очень печальным, таким же печальным, как показавшаяся мне сегодня с утра печальной вечная песня радости Железного Бастиона. Приблизившись почти вплотную, я увидел, что край короны высовывался из черной блестящей сумочки, лежавшей у него на коленях ног. Он повернула лицо в мою сторону. Его глаза на лице были такими же спятившими, как мои в зеркале. С минуту мы молча друг друга рассматривали: я -- засунув руки в карманы фрака, который был на мне, и беспокойно перебирая пальцами кругляшки монет, он -- не отнимая ладонь от уха. Ему было холодно, он дрожала. Он была красивая. Скоро мне стало окончательно не по себе, захотелось уйти, убежать, но хотелось остаться. Наконец я сказал: -- Думал, что ты счастливчик. -- Нет. -- Голос у него был совсем не громкий. -- Почему же ты без короны? -- Мне так нравится. -- Лучше надень, еще кто увидит... -- Пусть. -- Как это... пусть? -- Пусть смотрят. -- Ну ты даешь... Что ты тут делаешь? -- Ничего. Сижу, слушаю музыку. -- Он протянула мне часы с поднятой крышкой. Странные часы. Я взял их в руку. Из часов что-то пиликало. -- Нравится? Я пожал плечами фрака. -- Наверное, ты никогда не слышал настоящую музыку. Возьми их себе. -- Очень дорого? -- Нет, -- улыбнулась он. Его губы были странными: некрашеными. -- Часы я тебе дарю. -- Дарю? -- переспросил я. -- Теперь они твои. -- Мои? А сколько я тебе должен? -- Я же сказала: дарю! Дарю, значит, даю, не требуя денег. -- Это подачка? За что? -- Ни за что. Ты мне нравишься, ясно? Мне было неясно, но спорить я не стал -- щелкнул крышкой и убрал часы во фрак. -- Ну ты чудная... -- сказал я. А он вдруг спросила: -- С тобой это часто бывает? -- Что? -- не зная, бежать или пока нет, прошептал я. -- Да это, когда начинает казаться? Если я не побежал, то только потому, что ужас сковал все мои ноги, которых у меня две штуки. Бежать со скованными ужасом ногами я не решился. Да и он перевела наш разговор на другую тему: -- Хочешь пыльцы? -- И вытащила из сумочки . пакетик. Я взял его в руку и надорвал... -- А ты? Он покачала головой, странной такой головой, головой, на которой абсолютно не было никакой короны. -- С сегодняшнего дня я с этим покончила. -- Почему? -- удивился я. -- Не хочу больше одурять себя разной гадостью. И снова я ничего не понял... -- Гадостью? Почему? -- Да потому что пыльца и божественный нектар делают из нас идиотов. -- И божественный? -- Конечно. Ничего себе, вот это да, подумал я, а потом приложил пакетик к ноздрям, закрыл оба глаза -- левый и правый -- и вдохнул в себя аромат пыльцы. Казаться мне стало немного меньше. -- Иногда по утрам у меня это бывает, -- тихо сказал я. -- Вот сегодня, например, мне казалось, что я не очень счастлив. Ужас... А как же, когда это найдет на тебя? -- Никак. Пусть находит. -- Ну да! Сегодня ночью, когда я спал, мне снился сумасшедший дом... Целый сон снился... Ужас! Ты что, хочешь туда попасть? -- Не думаю, что там хуже, чем здесь. -- Как... -- выдохнул я из себя. -- Как ты сказала? -- Да не трясись ты, нас никто не слышит. Легче стало? -- Немного, но все равно придется добавить. Я иду на десятый ярус, в забегаловку братца Великана. -- Можно я пойду с тобой? -- Только надень корону! -- А если не надену? -- Как хочешь... На таможне придется. Он поднялась с порога. Маленькая, тоненькая, сероглазая, черноволосая. Одета он была в сильно поношенное широкополосое платье, выдававшее в нем довольно низкую корону. Он была очень красивая. -- Как твоя кличка? -- спросил я, когда мы направились к эскалатору. -- Золушка. -- А с какого ты яруса? -- Да плюнь ты на все эти ярусы! -- вдруг воскликнула он, и я подумал, что иметь с ним дело крайне, крайне, крайне опасно. Подумав об опасности, я стал думать об опасности. Было самое время сбежать от братца Золушки. Но ведь он была чрезвычайно красивая! Я повернулся назад. Из подъезда обшарпанного шикарного дворца, на пороге которого он недавно сидела, вышел и пошел за нами какой-то братец пятизубочник. Наверное, решил я, это один из тех самых братцев, которые цепляются к одиноким красивым братцам, несколько от меня физиологически отличающимся, чтобы силой или подачкой вступить с ними в некоторые физиологические связи. Я представил себе братца Золушку в его объятиях. В объятиях этого толстого противного пятизубочника! Я не хотел, чтобы братец Золушка попала в его объятия! Я хотел братца Золушку сам! -- Иди к братцу Великану, я скоро приду, -- сказал я и повернул себя быстро назад. Я надвигал себя на него Железным Бастионом. Через минуту мы друг друга догнали. Он сделал шаг в левую сторону, но не приподнял корону. Я схватил его за фалду фрака. -- Почему не снимаешь корону перед младшим по рангу, братец родимый пятизубочник? -- Виноват, братец девятизубочник, -- пробормотал он и попытался вырваться. Я не отпускал. Наконец он стянул с головы корону. Был он очень стар и очень лыс. -- Виноват, братец девятизубочник, замечтался... -- Ах, он, видите ли, замечтался! -- уже совершенно серьезно рассердился я. -- Мечтать нужно у себя в шикарном дворце! Он с силой дернулся. Я не выпускал. -- Служи! -- приказал я. Служить он не стал -- еще раз дернулся и прошипел: -- Да отпусти же, тебе говорят! -- Что?! Всякие тут паршивые пятизубочники не снимают перед тобой корону, а потом еще и огрызаются? Ну я тебе сейчас покажу... -- Хорошо, -- зло выдавил он из себя. Его лицо сделалось пепельно-черным, в уголках губ появилась пена. Он отвернул лацкан фрака... и я увидел своими вмиг онемевшими глазами серый орден, на котором была изображена обвитая черной змеей маленькая белая двадцатизубая корона. Что-то во мне здорово дернулось, я вытянулся в струнку. В моем несчастном желудке царил настоя- щий сумбур, но мысль о том, что на этот раз я вляпался в историю хуже некуда, была четкой до безобразия. -- Виноват, братец Белый Полковник, -- как можно громче и как можно подобострастнее рявкнул я. -- Меня ввела в заблуждение твоя секретная корона. Чего изволите? -- Служить! -- Так точно! -- Кличка, братец родимый девятизубочник? -- Пилат III. -- Ага... -- Так точно! -- Место службы? -- Департамент круглой печати Министерства внешних горизонтальных сношений. -- Синекура? -- Постановщик печати. -- Право- или левосторонний? -- Так точно: левосторонний, -- ответил я и от себя лично, хотя братец Белый Полковник -- Великий Ревизор Ордена Великой Ревизии -- вовсе не спрашивал, добавил: -- Порядочная шлюха! -- Ага... О чем, братец Пилат III, ты разговаривал с братцем, который сидела на пороге? Докладывай. Я доложил: -- О чем обычно разговаривают братцы с братцами, несколько от них физиологически отличающимися, когда собираются вступить с ними в некоторые физиологические связи? Да ни о чем таком особенном... -- Вы договорились встретиться? -- Так точно! -- Где? -- В забегаловке братца Великана. -- Когда? -- Сейчас. -- Спецзадание: сойтись с ним как можно ближе, запомнить все, что он говорит, передать все мне. Сегодня в двадцать один ноль пять я буду ждать тебя вот по этому адресу. -- Братец Белый Полковник протянул мне визитную карточку, в левом углу которой была изображена обвитая черной змеей маленькая белая двадцатизубая корона. Спрятав карточку в карман, я опять вытянулся в струнку. От моего прежнего состояния психического неравновесия, возможно, из-за действия пыльцы, возможно, благодаря благотворной встрече с Великим Ревизором, не осталось и следа. Я снова ощущал себя настоящим братцем: братцем, готовым не раздумывая выполнить любое исходящее снизу приказание. Меня наполнили бодрость и радость. Железный Бастион запел вечную песню победы. -- Все ясно? -- спросил меня братец Белый Полковник. -- Так точно! -- рявкнул я, хотя и подумал, что ясно мне все, кроме одного: если братцем Золушкой заинтересовалась Великая Ревизия, нужно держать себя от него как можно дальше, однако как мне держать себя как можно дальше, если мне приказано сойтись с ним как можно ближе, а? А братец Белый Полковник, ничего более не добавив, развернулся и не спеша зашагал в противоположную эскалатору сторону. Вдруг сбросил личину, превратился в белое облачко и дематериализовался. Спустя минуту дематериализовалась и валявшаяся на асфальте личина. Асфальт в месте личины продолжал дымиться, я немного посмотрел на дым глазами и пошел ногами к эскалатору. ГЛАВА ВТОРАЯ Вообще-то забегаловка "У братца Великана", как и все остальные на десятом ярусе, обслуживала только братцев десятизубочников, но братец Великан слыл демократом и принимал за соответствующую подачку монеты от посетителей всех рангов, как ему, впрочем, и было предписано специальным циркуляром. Это делало забегаловку "У братца Великана" популярной в среде тех братцев, что занимались всякими светлыми махинациями и были вынуждены встречаться с братцами более высоких или менее низких рангов. Смачно улыбаясь, швейцар распахнул передо мной дверь. В забегаловке никого не было, только компания таких же, как я, девятизубочников проводила перед началом службы свою обычную утреннюю зарядку. Братец Золушка сидела в углу на стуле за легкой пластиковой занавеской. При моем появлении он махнула братцу Пилату III рукой. Я ответил щелчком каблуков и пошел к братцу Великану, карлику, десятизубая корона которого едва высовывалась из-за медной стойки. На мое приветствие он ответил зловеще-радостной улыбкой. -- Два божественных, -- сказал я, но после того, как сказал, вспомнил, что мне говорила братец Золушка о пыльце и нектаре, и поправил сказанное: -- Один божественный и какой-нибудь фрукт подешевле. Братец Великан не шелохнулся, братец Великан продолжал читать газету, разложенную на стойке. Я вытащил из потайного кармана пять десятизубови-ков. Братец Великан покачал короной. Я понял, убрал десятизубовики и достал пятнадцатизубовик. Кивнув в знак нашего согласия, братец Великан спрятал газету в бронированный сейф, наполнил бокал божественным, достал из-под прилавка контрабандную сливу, положил контрабандную сливу на мелкую тарелочку с серой каемочкой, отсчитал сдачу, причем пятизубовиками, один пятизубовик движением ловкой руки сбросил под стойку, а все остальное пододвинул мне. Почему-то на этот раз возражать, как того требовали от меня правила хорошего тона, я не стал, и отсутствие у меня хорошего тона привело братца Великана в некоторое недоумение и еще более зловеще-радостную улыбку. Уже понимая, что имею дело с кем-то не тем, за кого он себя выдавала, что это, несомненно, братец довольно низкого ранга, по каким-то своим тайным причинам скрывающая свою истинную экзистенцию, я взял в две руки бокал и тарелочку с серой каемочкой и, чеканя шаг, направился к братцу Золушке. При моем приближении он опять сняла с головы корону и спрятала в сумочку. Достоинство короны я разглядеть так и не умудрился. Остановившись возле столика, я как можно громче щелкнул каблуками, но рявкать "чего изволите?" не осмелился по конспиративным причинам. Он улыбнулась, его лицо побелело. Он была необыкновенно красивая. -- Что стоишь? Садись, -- сказала он. Я сел. -- Надеюсь, братец Золушка, от фрукта ты не откажешься? Неожиданно он рассмеялась, хотя ничего особенно смешного я не сказал. А может, все же сказал, но только не понял, что сказал что-то смешное. -- Я пошутила. Золушка -- имя из сказки, которую я очень люблю. -- Любишь сказки?.. Но ведь сказки -- это ложь! Ты что, хочешь сказать, что любишь ложь? -- А ты читал хоть одну сказку? -- Конечно, нет. Зачем читать ложь? -- Как же ты можешь утверждать, что сказки -- ложь, если ты ни одной не читал? -- Если бы это была не ложь, то сказки назывались бы не сказками, а как-то совсем по-другому. Так как твоя настоящая кличка? Моя -- Пилат III. -- Принцесса, -- ответила братец Золушка. -- Принцесса? -- не поверил я. -- Как... Принцесса? Тот самая Принцесса? -- Ну да, та самая. -- Сынок Самого Братца Президента? -- еще более не поверил я. Он молча кивнула, вытащила из сумочки и положила на стол корону. Двадцать один зуб! Кое-как справившись с приступом чуть не задушившего меня кашля, я вскочил со стула на ноги и застыл перед братцем Сынком Самого Братца Президента по стойке "смирно" двадцать первой степени. -- Чего изволите? -- как можно громче и как можно подобострастнее рявкнул я. Он почему-то сразу же погрустнела. -- Сядь, пожалуйста. И пожалуйста, не кричи и не таращь на меня глаза. Я упал на стул. Мои руки потянулись к бокалу с божественным нектаром, я попытался с ними совладать, упрятав под стол. Упрятал. Упрятать глаза было некуда, разве -- зажмурить, но на это я не решился и продолжал таращиться на братца Принцессу. А он сказала: -- Давай договоримся, что в отношениях со мной ты забудешь о рангах. -- Как это... -- было попытался заикнуться я. -- Да так. Будто в Нашем Доме нет никаких рангов. -- Это как... -- опять было попытался я заикнуться. -- Я уже жалею, что показала тебе эту дурацкую корону... Ну, договорились? -- Если братец Принцесса приказывает... -- Не приказываю -- прошу. Идет? -- Так точно, -- неуверенно рявкнул я и стал размышлять о том, что все это очень, очень странно. Прошу... Влиятельнейшая корона -- и просит. Просит, когда нужно отдать приказ. Двадцатиодно-зубая корона просит у короны девятизубой! Мои размышления прервала братец Принцесса, он положила руку на мое запястье моей, братца Пилата III, руки. -- Скажи, а почему ты остановился и заговорил со мной? -- Можно я сначала немножко попью божественного нектара? -- попросил я. Он кивнула головой без короны, и я залпом осушил бокал. -- Так почему? -- Да ведь ты красивая! -- Разве только поэтому? Честно. Раз братец Принцесса, сам Сынок Самого Братца Президента, приказывала, хотя вроде бы просила, говорить честно, я не имел права говорить нечестно. К тому же любые свои высказывания и любые свои действия я мог смело списать на полученное от братца Белого Полковника спецзадание. Вот почему яцсказал: -- Глаза, все дело в глазах... Когда я вижу такие глаза у себя в зеркале, всегда страшно пугаюсь. Трепещу от ужаса! Такие же глаза мне снились сегодня целый сон ночью, когда я спал, -- у сумасшедших. Ужас, ужас, ужас! Ведь сумасшедшие -- это те, кому кажется, а когда братцу что-либо кажется, он галлюцинирует, а галлюцинации -- это иллюзии, а иллюзии -- это порождение враждебной нам окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды. Я понизил голос и продолжил: -- Сегодня утром, когда я только-только проснулся, я галлюцинировал. Я вроде бы был не очень счастлив... Они-то, наши славные братцы мыслево-дители, конечно же, лучше знают, счастлив я или нет. Тогда что же это, я им не очень верю? Конечно, верю. Все братцы в Нашем Доме верят. А те редкие, кто не верит, кому это кажется, те просто сумасшедшие. Значит, я тоже сошел с ума? Ужас! Но ведь, как правило, мне ничего не кажется. Значит, я не совсем сошел с ума, а только чуть-чуть? Ну а это чуть-чуть... считается или не считается? Ужас это или все же не очень ужас?.. Вот об этом я и думал, когда шел по переулку. И вдруг встретил тебя. У тебя был взгляд из сна, из зеркала по утрам... но я почему-то даже не затрепетал от страха, а почему-то даже обрадовался... Да, видит Сам Братец Президент, обрадовался, да... Братец Принцесса сжала мое запястье братца Пилата III. -- Твои глаза там мне тоже понравились. Именно потому что они были ясными. Такие глаза внизу никогда не встретишь. Это хорошо, что ты галлюцинируешь, очень хорошо. А что тебе еще кажется? -- Иногда мне кажется, что в моем шикарном дворце... шикарно не то чтобы очень... И еще что радостная вечная песня Железного Бастиона радостна тоже не очень... -- Все? -- Так ведь и этого на троих хватит. -- А бывает, что ты сомневаешься? Ты не сомневаешься в справедливости существующего в Нашем Доме порядка, нет? -- Как это? -- не понял я. -- Порядок может быть только один. А что-то другое -- это уже беспорядок. В чем тут можно сомневаться? В том, что порядок лучше беспорядка? Ну, знаешь... -- Я только развел руками. -- Ладно, -- сразу же согласилась братец Принцесса. -- Об этом поговорим потом. Ты ведь хочешь со мной дружить? -- Это как? -- спросил я. -- Мне хотелось бы, чтобы мы сошлись с тобой как можно ближе... Ага, -- подумал я, -- оказывается, дружить-то с братцем Принцессой и приказал мне братец Белый Полковник. Тут их приказания и желания полностью совпадали. Желая дружить, я рявкнул: -- Я очень хочу с тобой дружить! А братец Принцесса, улыбнувшись, продолжила: -- Вчера я ушла из дворца... Навсегда. -- Навсегда? -- не поверил я. -- Не могу там больше жить. -- Что? -- Мне там все надоело. -- На двадцать первом ярусе? -- На двадцать первом... -- Надоела Великая Мечта? -- Да ты просто не знаешь, что это такое! -- Значит, именно поэтому за тобой подглядывает братец Белый Полковник? -- С чего ты взял? -- Тот пятизубочник... -- Это был Белый Полковник? Я понял, но слишком поздно, что сдуру сболтнул секретное лишнее. Но вроде бы братец Белый Полковник не приказывал мне не сбалтывать сдуру братцу Принцессе секретное лишнее, и я рявкнул: -- Так точно! -- Да не кричи ты, пожалуйста... О чем он спрашивал? -- Братец Принцесса приказывает мне доложить ему о всех наших разговорах? -- Ничего я не приказываю... Конечно, в покое они меня не оставят. Мы помолчали. Когда мы помолчали, я вспомнил, что должен продолжать собирать разведывательную информацию, которую ждет от меня братец Белый Полковник. Не выполнить спецзадание я не мог. Законспирированно безразлично спросил: -- Что ты собираешься делать? -- Не знаю. Ничего... -- Где будешь жить? -- Сниму комнату в каком-нибудь отеле. -- Сними, если, конечно, хочешь, на девятом ярусе в "Черном яблоке". Это отель без непорядочных шлюх. Я там недалеко живу. -- Хорошо. Я вытащил из кармана подаренные мне братцем Принцессой часы. Щелкнул крышкой. Было уже восемь двадцать. -- Пора идти? -- Минут через пять. Часы приглушенно пиликали в моей ладони, звуча диссонансом с радостной песней Железного Бастиона. Я приложил их к левому уху... Чудно, и вот это он называла музыкой?.. -- Где ты служишь? -- спросила братец Принцесса. -- В департаменте круглой печати Министерства внешних горизонтальных сношений, -- ответил я и убрал часы во фрак. -- О! Пилатик, ты бываешь за Железным Бастионом? -- Нет. -- Ты не видел живую природу, жаль... -- Какую природу? -- Ну, окружающую среду. -- А, ядовитую окружающую среду -- почему, видел... По телевизору. Ужас! Не знаю, чего некоторые братцы туда так рвутся. -- По телевизору не видно главное -- не виден цвет. -- Какой еще цвет? -- Кроме черного и белого, существуют другие цвета: синий, желтый, красный... Их много, не говоря уже об оттенках. А в Нашем Доме повсюду горят монохромные лампочки. Кроме дворцов на двадцать первом ярусе. Вот почему мы все видим в черно-белом свете. Я беспокойно заерзал на стуле, на котором сидел. Возможно, самому Сынку Самого Братца Президента и позволялось иногда нести всякую бредя-тину, но я-то, вовсе не сынок, как был должен реагировать на подобные сумасшедшие высказывания? Меня об этом братец Белый Полковник не инструктировал. -- Ты бы потише... -- жалобно заскулил я. -- А я не боюсь. -- Братец Принцесса... -- И пожалуйста, никогда не называй меня братцем. Я не братец, я -- женщина! Ничего себе -- не братец, подумал я, ничего себе -- какой-то женщина... И в одно какое-нибудь мгновение перед моими несчастными глазами во всех своих страшных подробностях пронесся давешний сон: мрачные, узкие, грязные коридоры, палаты, заполненные бывшими братцами в клетчатых фраках. Мне захотелось бежать. Но я не имел ни малейшего права не выполнить спецзадание, пусть даже подвергая и без того несколько расстроенную психику воздействию этой новой заразной заразы. Посмотрев на мое возмущенное лицо, братец Принцесса ласково улыбнулась. -- Не бойся, то, что они называют безумием, совсем не заразно. Да и никакое это не безумие. Никогда и ничего не бойся. Запомни: все наши несчастья от страха, страх -- самая страшная зараза. А они заставляют нас всех дрожать, чтобы им было проще над всеми нами измываться... Затрепетав от ужаса, я закрыл уши руками. Зажмурил глаза. Стиснул зубы, чтобы не сказать братцу Принцессе что-нибудь такое, чего подобной короне сказать не мог... Но он отвела мои руки в стороны и примирительно спросила: -- Хочешь сегодня взглянуть на живую... на окружающую среду? Не веря собственным ушам, я разжмурил глаза. Нижняя челюсть отвалилась от верхней сама... -- Ты можешь вывести меня за Железный Бастион? -- выдавилось из меня. -- Нет. Но я знаю, как и где это можно сделать, не выходя из Нашего Дома. Часов в девять тебя устроит? -- В девять... Никак нет, в девять никак не могу, -- с сожалением сказал я. А потом, будто кто-то задергал меня за язык, взял его да и сказал им: -- В девять мне приказано быть у братца Белого Полковника. -- А... -- Я обязан доложить ему о нашей встрече. -- Конечно, -- погрустнела он. -- Да ты не бойся, ничего лишнего я не скажу, прикажи только. -- Я не боюсь! -- гордо сказала братец Принцесса, и его глаза так и полыхнули безумием. -- Мне надо идти, можно? -- Иди. -- Я приду в отель часов в десять, можно? -- Я буду ждать тебя в холле. -- До свидания, бр... Принцесса. Я направился к выходу, завернул к стойке, выпил залпом два бокала божественного нектара и, щелкнув на прощанье братцу Принцессе каблуками, вышел из забегаловки. ГЛАВА ТРЕТЬЯ До расположенного на пятнадцатом ярусе родного Департамента круглой печати я был обязан добираться по своему девятому ярусу: доехать на трамвае до Южного Железного Бастиона и спуститься на эскалаторе вниз. Спрятав все имеющиеся у меня в карманах монеты ниже девятизубовиков в потайной карман фрака, я подошел к таможне. Братцы таможенники произвели тщательный таможенный досмотр. Потайной карман вместе с припрятанными монетами они обнаружили, и мне пришлось уступить им пару пят-надцатизубовиков, чтобы получить тайное разрешение пронести вверх остальные. Поднявшись ярусом выше, я заспешил к остановке трамвая. На остановке трамвая собралась большая трамвайная толпа. Увидев толпу, я вдруг вспомнил, что увидел толпу в четверг, значит, в это самое время по нашему девятому ярусу собирался проехать трамвай с одним из братцев мыслеводителей из Кабинета Избранных. Пристроившись в конец толпы, я стал ждать. Тут было много переодетых в штатские конспиративные фраки братцев из Ордена Великой Ревизии и братцев из Ордена Святой Экзекуции, которые крайне зорко бросали по сторонам бдительные взгляды. Один из этих взглядов попал прямо в меня. Я отвернулся лицом к ближайшему шикарному дворцу и стал смотреть на ближайшую стену, которую снизу доверху облепляли предвыборные плакаты обеих кабинетных партий: белая кошка в черную полоску -- левосторонней, черная кошка в белую полоску -- правосторонней. Несмотря на то, что выборы уже давно прошли, плакатами были оклеены все шикарные дворцы на всех улицах всех ярусов всего Нашего Дома, делая все это еще гораздо шикарнее. Обе партии призывали голосовать за Самого Братца Президента. Мне сильно захотелось проголосовать за братца Президента еще раз. Но тут из-за угла вышел трамвай. Я надеялся, что первым к остановке прибудет обычный, рейсовый, а это оказался не обычный, не рейсовый, -- это оказался даже не спецтрамвай для тех, у кого имелись спецкарточки о выслуге, а кабинетный, бронированный, в яркую широкую полоску, с затемненными и пуленепробиваемыми окнами, за которыми в трамвае сидел демонстрировавший нам нерушимую с нами связь братец мыслеводитель из Кабинета Избранных. Трамвай остановился. Открылись двери. Какой-то братец из толпы попытался придвинуться к трамваю поближе, видимо, чтобы получше разглядеть невиданную двадцатиоднозубую корону, но его тут же оттеснили братцы орденоносцы из обоих Орденов, скрутили и поволокли. Все остальные громко крикнули "Ура" и "Да здравствует Кабинет Избранных!" Я постарался, чтобы мой крик был самым громким криком. Звякнул звонок. Двери закрылись. Трамвай пошел дальше, по улице, стиснутой с двух сторон полосатыми громадами шикарных дворцов, упиравшихся крышами в потолок девятого яруса, оканчивающейся в далекой дали невообразимой мощью неприступного Железного Бастиона, певшего, как и всегда, вечную песню радости нашей бесповоротной победы над диким хаосом окружающей Наш Общий Дом ядо- витой среды. Я посмотрел вслед ушедшему трамваю. Следую- щего пришлось бы ждать никак не менее десяти минут. Поразмыслив, я решил рискнуть: добраться до родного департамента по пятнадцатому ярусу. Пройдя беглый таможенный досмотр, во время которого братцы таможенники, конечно же, не преминули уговорить меня уступить им еще пару монет, я сошел на пятнадцатый ярус. Рядом со стоянкой такси, на мое счастье, святых экзекуторов не оказалось. Я залез в автомобиль и назвал братцу таксисту родной адрес. Взглянув на мою корону, он протянул руку. Я порылся в карма- нах, вложил в братцевскую руку пять пятнадцатизубовиков и те пятизубовики, которые были всучены мне братцем Великаном в его паршивой шикарной забегаловке, так как понял, зачем ко мне эта рука была протянута. Братец таксист молча спрятал деньги в карман и все так же молча тронул автомобиль и нас с места. Его молчание показалось мне подозрительным, я было решил, что нужно испугаться, что он отвезет меня в ближайший участок Ордена Святой Экзекуции, но не испугался, так как вспомнил, что получил от братца Белого Полковника специальное спецзадание. Впереди, на высокой полосатой тумбе, показался одетый в форменный полосатый фрак братец святой экзекутор, браво размахивавший туда-сюда полосатым экзекуторским жезлом. -- Пригнись, -- сказал мне братец таксист. -- Да ладно... -- ответил я на эту подсказку. И потом из самолюбия добавил: -- Спецзадание. Братец таксист кивнул короной, а братец святой экзекутор, меня не заметив, отвернулся в сторону. И мне стало обидно -- когда нельзя, обязательно остановят, а когда можно, обязательно не остановят... "Тоже мне орденоносец, -- подумал я, -- так-то ты выполняешь свои служебные обязанности?" И решил сегодня же записать в книгу жалоб и предложений предложение о том, чтобы этого святого экзекутора сильно повысили в ранге. После этого решения мои мысли вернулись к братцу Принцессе. А мысли о братце Принцессе заставили меня подумать о братце Белом Полковнике, интерес которого к братцу Принцессе теперь не вызывал во мне недоумения. Неясно мне было другое: почему он именно мне поручил сойтись как можно ближе с такой короной? Конечно, как и всякая любая другая порядочная шлюха, я являлся полуорденоносцем, то есть внештатным сотрудником Ордена Великой Ревизии, но ведь всегтаки я не был профессионалом, а в любом ближайшем участке Великой Ревизии более чем хватало и профессионалов. Ответа на этот коварный вопрос я не находил и, чтобы больше не ломать себе понапрасну желудок, снова вернул свои мысли к братцу Принцессе. Такси остановилось возле департамента, тем самым прервав все мои размышления, сколько их у меня ни было. А было их у меня вообще-то два: о братце Принцессе и братце Белом Полковнике. Но о братце Белом Полковнике я уже размышлять перестал, и думал только о братце Принцессе, поскольку братец Принцесса была красивая, а братец Белый Полковник, хоть он мне и очень нравился, нисколько от меня физиологически не отличался. Даже несмотря на свою корону. Вот братец Принцесса отличалась и короной, и физиологически. К тому же он была красивая, и я думал о братце Принцессе. Но тут такси остановилось. Братец таксист протянул руку, я понял, вложил в эту руку пятнадцатизубовик и, громко хлопнув дверцей автомобиля, выбрался наружу, при этом чуть не столкнувшись с каким-то почтенным братцем пятнадцатизубочником. Кое-как увернувшись от столкновения, я даже успел почтительно приподнять корону. Братец пятнадцатизубочник лишь что-то пробурчал себе под нос, видимо, какое-то нравоучение, но так как из-под его носа я ничего не расслышал, то нравоучения не понял, а так как не понял, то вошел в родной департамент без всяких нравоучений. Братец ассистент при знамени братец Мона Лиза сидела в своей отгороженной от бронированного хранилища толстой бронированной перегородкой маленькой бронированной ассистентской. -- Привет, -- радостно сказала он, растянув в радостной улыбке ярко-белые от губной помады губы. -- Привет, -- радостно сказал я. -- Ну что у нас тут, братец, новенького? -- Тобой интересовался братец Цицерон П. Просил зайти, как только закончишь инструктаж. -- Ударение он сделала на слове "просил". -- Просил? -- очень сильно засомневался я. -- Да... представляешь, именно так и приказал. С чего бы это, подумал я одной мыслью, что могло произойти такого, что заставило начальника департамента просить зайти к себе обыкновенного постановщика печати, да к тому же еще и не срочно! И тут другая, вторая, мысль подсказала мне, что всего каких-нибудь полчаса назад или минут сорок, а может быть, и сорок пять... меня уже кое о чем просила влиятельнейшая корона. Что-то творилось явно неладное в Нашем Доме. -- Что у нас сегодня? --- справившись с удивлением, поинтересовался я. -- Две группы, -- радостно улыбаясь, ответила радостная братец Мона Лиза. -- Состав? -- Десять и восемь братцев. -- Время? -- Девять тридцать и четырнадцать ноль-ноль. -- Ясно. Набрав сверхсекретный шифр, я открыл толстук бронированную дверь, с которой сорвал сверхсекретную печать. Вошел в хранилище. Сделал запись о своем прибытии в журнале прибытия. Сел на стул, стоявший непосредственно под портретом Самого Братца Президента, и стал испытывать радость от того, что под ним сижу. Но в желудок опять полезли разные мысли. Я попытался их разогнать, они меня не слушались и не разгонялись. А не разгонялись они потому, что я постоянно думал о встрече с братцем Принцессой, вспоминая наши с ним откровенные разговоры, в том числе свои собственные разговоры о том, что иногда мне кажется, будто бы я не очень счастлив. А что, братец Пилат III, сказал я себе, давай вот так, спокойно, без всяких эмоций, с тобой разберемся, что нам кажется и насколько нам кажется, совсем ты спятил или только чуть-чуть. Сказал, помолчал немного, а потом продолжил: раз братцы мыслеводители и Сам Братец Президент объявили всех братцев Нашего Дома счастливыми, то так оно и есть и иначе быть не может. Раз этого быть не может, значит -- мне только кажется. Раз мне кажется, значит -- я сошел с ума. Да, сошел: нормальному братцу ничего казаться не будет, нормальный братец всегда вооружен прочными знаниями, разработанными Кабинетом Избранных, наша сила в знании, а не в незнании, к чьей области относится понятие "кажется"... С другой стороны, окружающая среда меня подери, раз я сошел... иногда схожу с ума, то в эти-то самые мгновения я уж точно не могу быть счастливым, поскольку братцы мыслеводители из Кабинета Избранных объявили всех сумасшедших не счастливыми, а несчастными... Это что же выходит-то? Выходит, что когда мне кажется, что я не совсем счастливый, мне это не кажется, а так и есть на самом деле. Но ведь братцы мыслеводители не раз говорили, что сумасшедшим так только кажется, и из-за этого именно "кажется" они-то и несчастны... Тут я подумал, что, наверное, мне только кажется, что мне кажется, что я иногда бываю не очень счастлив. Но ведь все равно кажется, братец Пилат III, сказал я, не одно, так другое кажется. Качественно другое, братец Пилат III, поправил я братца Пилата III -- одно дело, когда тебе кажется, что ты не очень счастлив, и совсем другое дело, когда тебе кажется, что тебе это только кажется... Я совсем запутался в коварных нитях собственных предательских мыслей. Чтобы распутаться, встал со стула и прошелся по трем метрам туда и трем метрам сюда, составлявшим хранилище. -- Я счастлив, я счастлив, я счастлив... -- громко повторял я. Тут в приоткрывшуюся дверь просунулась корона братца Моны Лизы. Он спросила: -- Ты чего? Я ответил с достоинством: -- Не видишь -- радуюсь. -- Чему радуешься? -- радостно улыбаясь, спросила братец Мона Лиза. -- Тому, что живу в Нашем замечательном Доме, чему еще тут можно радоваться? -- А можно мне с тобой немножко порадоваться? -- Ну, порадуйся, -- согласился я. Мы стали радоваться вместе, весело-весело радоваться, но уже через минуту братец Мона Лиза прервала нашу радость, сказав: -- Тебе пора идти на инструктаж. Я пошел, а так как мне нужно было идти на инструктаж, пошел на инструктаж: набрал шифр, закрыл за собой толстую бронированную дверь, поставил на нее печать и направился в персональный кабинет братца четвертого зама братца Цицерона И. Четвертый зам, кличка братец Апостол, плотный, высокий одиннадцатизубочник с густыми белыми бровями над маленькими глазами, был моим непосредственным начальником, так как был замом по науке и по совместительству возглавлял отдел совершенствования нашей департаментской круглой печати. В его прямые обязанности входил ежедневный инструктаж высших сотрудников, то есть меня. Братца Апостола, в свою очередь, через день инструктировал третий зам, инструктируемый раз в неделю вторым замом, которого раз в месяц инструктировал первый зам, раз в год получавший инструкции от самого братца Цицерона И. Известно, что вместилищем разума братцев являются желудки. Но на мой просвещенный знаниями Самого Братца Президента взгляд, вместилищем разума братца Апостола являлся желчный пузырь. Во всяком случае, все находящиеся с ним рядом предметы, словно бы вобрав в себя его настроение, дышали на меня именно желчью. Когда я входил в его персональный кабинет, первым же делом тайком оглядывался по сторонам и по степени дыхания желчью стола, стульев, дивана и телефонов мог с абсолютной точностью судить о душевном состоянии своего непосредственного начальника на данное мгновение. При моем появлении он говорил что-нибудь вроде: -- Так, значит, явился... А я тебя уже жду (или -- зачем пришел так рано?), разве трудно, братец Пилат III, прийти вовремя? И почему это у тебя расстегнута верхняя пуговица на фраке, которая должна быть застегнута? И что это из-под твоей девятизубой короны торчат двадцать тысяч сто сорок пять волосиков, а не как положено по уставу департаментской службы -- не двадцать тысяч сто сорок? Разве можно в таком виде являться к младшим по рангу? Это что же, а, братец Пилат III, выходит, ты меня... ты меня не уважаешь? Это что же, ты специально решил оскорбить меня своим видом? Меня? Оскорбить? Да ты что это себе позволяешь, а? На этот раз, однако, к разлитой по мебели желчи примешивалась и хорошая толика зависти. Братец Апостол учить меня нравам не стал -- вышел из-за стола и стал методически равноугольно расхаживать по кабинету, почтительно держа в пухлых руках толстую инструкторскую книгу с фотографией и автографом самого братца Цицерона II на обложке. -- Основное назначение Департамента круглой печати, который является представительством Министерства внешних горизонтальных сношений в районе спецзоны Южного Выхода, -- сразу же начал читать он, -- заключается... -- ...в представительстве Министерства внешних горизонтальных сношений в районе спецзоны Южного Выхода, -- как того и требовали инструкции, бодро продолжил я. Братец Апостол бросил на меня беглый взгляд и прочитал: -- И... -- ... в постоянной готовности всегда и на самом низком уровне проставить круглую печать на любой, санкционированной внизу специальной визой, прописке. -- Постановка круглой печати глубоко симво-лична, круглая печать... -- с особой радостью в голосе выговорил он... -- ... это символ замечательной гармонии Нашего замечательного Дома, -- радостно подхватил я. -- который... Я вложил в последующие слова всю свою свирепую ненависть: -- ... окружен хаосом окружающей Наш Общий Дом ядовитой среды. -- Куда... -- ... все выходящие братцы должны нести наш свет нашей просвещенности и наш дух нашего самопожертвования, -- радостно подытожил я. -- Необходимость существования Департамента, -- зрачки братца Апостола в глазах сильно расширились, -- круглой печати обусловлена... -- ...необход