Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     Изд: "Зеленые двери земли", М., "Молодая гвардия", 1978
     OCR: Виталий Шпигорь
---------------------------------------------------------------

                                  Фантастический памфлет






     Несостоявшийся математик Оксиген Аш стал Корм-чим случайно и совершенно
неожиданно для себя. В один из  летних  дней, прокаленных  белым  солнцем  и
оглушенных  звоном ситар, двери  колледжа захлопну-лись  за ним  навсегда, и
Окси оказался лицом к лицу со своей судьбой. Ничто не предвещало ее величья,
а по-тому Окси,  следуя древнему завету "Возьми свое, а по-том чужое", набил
полные карманы узкими  синими  яб-локами-скороспелками в маленьком  садике и
вышел че-рез ворота на центральную площадь столицы.
     Площадь,  обычно  пустынная  в  полуденный   час,  на   этот  раз  была
многолюдна.  Планета  Свира переживала  очередные потрясения, и все, кого не
обременяли неот-ложные труды, принимали  в  событиях  деятельное уча-стие. У
бочек  с  красным  силайским  пивом толпились  мужчины,  обвешанные оружием.
Женщины в белых ко-сынках медсестер предпочитали ледяной сливочный кок-тейль
с   мятными   хлебцами.   По   мостовой   в   разные   сто-роны  проносились
бронетранспортеры  с повстанцами и  служителями порядка.  Мальчики-лоточники
сновали  среди прохожих, предлагая новейшие  образцы бесшум-ных пистолетов и
пуленепробиваемых  жилетов.  Голубые девушки из  Уличного страхования  жизни
бойко  заключали блицдоговоры. Кто-то где-то  стрелял, кто-то кого-то ругал,
кто-то  за кем-то гнался, кто-то что-то  кричал  --  все это было  красочно,
захватывающе и волновало.

     Но Оксиген  шел  среди  толпы  задумчивый и  печаль-ный.  Исключение из
колледжа  было для  него  тяжкой обидой. Ведь он совсем  не был глуп  --  не
глупей дру-гих,  во всяком  случае, -- но  ему отчаянно претила  теория.  Он
чудесно обходился без нее. Он любил яблоки, не испытывая потребности узнать,
как и зачем они  рас-тут. Он любил мастерить забавные штучки из разнород-ных
деталей,  но  никогда  не ведал  наперед,  что у него  по-лучится.  Историки
называют   это  качество  духовным  ас-кетизмом  гения.  Преподавателям  оно
казалось ограни-ченностью.
     Меланхолично   жуя   яблоко,   Окси   дошел  до  Дворца  Свободы.   Под
полуразрушенной аркой главного входа  застрял  танк, и полицейские гвардейцы
вместе с  по-встанцами пытались  его вытащить. Аш  поглазел  на дружную,  но
бесплодную работу и от  нечего  делать во-шел в правительственный сад.  Парк
был  весь  изрыт окопами и затянут маскировочными сетями, из кустов  ежевики
торчали  стволы  скорострельных  орудий.  Пред-ставители  враждующих  сторон
дремали на своих бое-вых постах. Два пулеметчика лениво ругались из-за места
под деревом: оба были толстые, оба обливались потом, и оба  в равной мере не
хотели заниматьпози-цию на солнцепеке.
     В  саду  пахло  бензиновой  гарью,  порохом  и  потом,   и  Оксиген  Аш
беспрепятственно  прошел  мимо двух  зеваю-щих  охранников в приемный  зал к
Великому Кормчему Свиры. Здесь  было прохладнее и спокойнее. Работал бу-фет,
музыкальный  автомат наигрывал медленную шору, отравители-профессионалы пили
шипучий билу со льдом и делились вполголоса новыми рецептами.
     На  Аша никто не  обращал внимания. Даже когда он заглянул в  секретный
блок-кабинет Кормчего,  ему крикнули только, чтобы он прикрыл за собой дверь
и не устраивал сквозняка. Сквозняка боялись все.
     В кабинете Кормчего не было  ни души, и  это обра-довало Оксигена.  Ему
хотелось  посидеть одному, на-едине со своими невеселыми думами. И поскольку
другой мебели в кабинете не было, Окси направился к единственному  креслу --
Великому Креслу,  запятнанному кровью десятков  правителей,  продырявленному
сотнями   пуль,   обугленному   огнеметами    и   лазерами,   забрыз-ганному
всевозможными ядами и кислотами.
     Он  сел  в  кресло,  не  ведая, что  творит,  и  вой сирен,  включенных
датчиками от сиденья,  уведомил планету Свиру о приходе нового диктатора.  У
дверей мгновенно выросла охрана из гвардейцев.
     Первую  минуту  Оксиген Аш  усидел с перепугу -- он был уверен, что его
схватят и накажут за необдуманный поступок. Мало-помалу до  него дошло, что,
сидя в  Вели-ком  Кресле,  он сам может наказать кого  угодно. Для  пробы он
приказал  высечь всенародно математика из колледжа, поставившего ему "неуд".
Правда, он  забыл  назвать  свой  колледж,  а  потому  все  математики  всех
колледжей  Свиры  были  через  час  нещадно  биты  бамбу-ковыми  палками  на
городских площадях. У нового Пра-вителя была крепкая рука.
     Первую неделю Аш  продержался благодаря  обилию  соперничавших групп на
Свире и жестокой конкуренции между ними  --  каждая боролась за  возможность
укоко-шить диктатора и поднять свой авторитет. Они торопи-лись и мешали друг
другу.  Трое  злоумышленников  зало-жили под Дворец Свободы термитную бомбу.
Все трое  оказались  некурящими, а прохожих  не было видно. В это  время  во
Дворце шла церемония вручения Кормчему памятной  зажигалки. В зажигалку была
вмонтирована адская  машина. Кормчий принял дар и уже поднес его к сигарете,
собираясь  опробовать,  когда  террорист-одиночка  с  крыши  соседнего  дома
выстрелил  в  него  и  едва не  попал. Кормчий,  стоявший  у  окна,  выронил
за-жигалку, и  коварный  дар упал прямо  к  ногам некурящих злоумышленников.
Злоумышленники возликовали и че-рез минуту взорвались. Термитную бомбу нашли
маль-чишки  и  заложили ее под старый фургон, в  котором скрывалась ракетная
установка,  нацеленная  на  броне-автомобиль  Кормчего.  В  итоге  этого дня
Оксиген толь-ко порезал себе пальцы. Бинты спасли его на следую-щий день при
подписании  какой-то  декларации,  страни-цы  которой  были  пропитаны ядом,
действующим через кожу. Яд впитался в бинты, и личный доктор Кормчего, делая
перевязку,  умер  в  страшных муках, так  и не успев сделать своему высокому
пациенту укол цианистого калия.
     Словом, к исходу первой недели своего правления Оксиген Аш почувствовал
некоторую  усталость  и  жела-ние  разделить с  кем-нибудь бремя  власти. Он
объявил о создании Союза Особо Преданных Кормчему. К его великому удивлению,
на  призыв  откликнулись весьма  охотно. Ряды  бунтарей заметно поредели  --
многие явно  и тайно  спешили  приобщиться  к новому союзу.  Начался раскол.
Недовольные  махнули  рукой на  Кормчего и стали  охотиться друг  за другом.
Теперь стрельба греме-ла  по всей  Свире,  а в правительственном саду  мирно
паслись ручные силайские козы с кудрявой розовой шерстью.
     В пятницу в  одной из комнат  Оксиген Аш  нашел мя-тый  клочок бумаги с
кривыми строчками: "Дорогой Ок-си! Ты  имеешь крепкий лоб, и мы имеем выгоду
с тобой дружить. Твой  процент -- кресло с высокой спинкой, об-щий восторг и
долгая жизнь. Мы тихие люди и не пере-носим шума. Проницательные".
     Кормчий дважды прочел записку и внимательно ее обнюхал.
     Никто  никогда  не узнает,  какие великие  мысли  про-неслись  в голове
Кормчего.
     Он аккуратно свернул клочок  бумаги и положил в тайный карман,  где еще
полмесяца назад носил шпар-галки. Конец второй недели Оксиген Аш ознаменовал
ука-зом, потрясшим всю  Свиру. Он протянул руку своим про-тивникам.  Человек
по  натуре отходчивый, он собрал  остатки  недовольных в Прайд Исключительно
Преданных Кормчему. На такой шаг еще не отважился ни  один из многочисленных
предтеч Аша.
     Перед Дворцом собралась ликующая толпа.  Женщи-ны и  мужчины, старики и
дети размахивали свежими вы-пусками газет и скандировали:  "Аш наш!  Аш наш!
Аш наш!" Полицейские  гвардейцы,  привычно сомкнув  за-щитное кольцо  вокруг
главных ворот, пыхтели и всхли-пывали от желания присоединиться к напирающей
массе.
     Какой-то  верзила, оседлав крестовину фонарного столба,  завопил: "Отец
родной!  Аш -- наш  отец род-ной!" И когда  толпа смолкла  нестройно, и  уже
набрали  побольше воздуха  груди, чтобы  грянуть  новый клич  снизу пискнуло
невидимое:"Врешь, рыжая скотина! Отец отцов! Великий Кормчий!"
     "Кормчий!!!" -- взревела толпа, и это было имя выс-шей судьбы...
     К  началу четвертой недели с неурядицами  было по-кончено.Благосклонная
мудрость и воля Кормчего стали  прочной основой и гарантиейвсеобщего счастья
и довольства. Астоль необходимые и дорогие мятежным сердцам  свирян "пики" с
успехом   заменили  ежегодные   многодневные  карнавалы,   где   разрешалось
использовать  не только шутихи и устраивать  не только фейерверки. Свободная
торговля  оружием  и  боевым сна-ряжением  вплоть  до  гаубиц  и  реактивных
минометов во время карнавалов помогала развеяться после годичных  трудов,  а
заодно и разрешать  всякие мелкие  бытовые  проблемы.  Полицейские гвардейцы
следили только, что-бы  стволы смотрели  в сторону, противоположную  Двор-цу
Кормчего.
     Но Оксиген Аш не был бы  настоящим  правителем, если  бы остановился на
достигнутом. Он  постепенно освободил свой  народ  от тяжкого  ярма принятия
реше-ний -- он все решал сам.
     Правда,  некоторые утверждают, что  он по-прежнему получал таинственные
советы  на  мятой бумаге,  но  исти-на  скрыта за бронированными  дверями  с
электронными запорами.
     Зато доподлинно известно, что уже в первом своем основополагающем труде
"Указания по палеонтологии, психологии  и  филологии" Кормчий  провозгласил,
что проницательность во времена Всеобщего Благоденствия является  фикцией, а
проницательные  люди  --  фиктив-ными  людьми,  в  связи  с  чем  необходимо
вышеназванное слово,  на языке  свирян,  изъять,  а  всех проницатель-ных --
ликвидировать.  По требованию общественности день публикации "Указаний"  был
объявлен  Днем  спа-сения. Зримой гарантией  вечного процветания Свиры стали
"Указания  по  производству  и  растениеводству", где  Пра-витель  установил
законы новой экономики.  Он  доказал, что причиной всех прошлых бед  планеты
было ядовитое  растение  чернук.  Его выращивание  приравнивалось  от-ныне к
экономической  диверсии,   а  употребление  в   пищу  каралось  конфискацией
имущества и изгнанием.
     Свыше двухсот фундаментальных  трудов создал Кормчий в  считанные годы.
Этой   титанической  работой   он   заложил  краеугольные  камни   всеобщего
процветания и спокойствия. Конечно,  такая работа требовала  больших усилий,
ломки  старых,  отживших понятий. Но цель оправдывала средства. В поэтичных,
полных философ-ских  откровений "Указаниях по нужным  чувствам  и  по-лезным
искусствам" Кормчий писал: "Чтобы иметь, надо сначала не иметь". Народ Свиры
получил  возможность  денно  и  нощно  цитировать  эти  (и   другие)  мудрые
выра-жения, размноженные в миллионах экземплярах.
     И все-таки  Кормчий  окончательно  осчастливил Свиру только на  десятом
году  своего  служения согражданам.  Именно тогда  было начато строительство
Великого Стального Кокона, который должен был навеки упрятать  всю планету в
броневую  скорлупу. Строительство тянулось двадцать лет, и  получился  он  с
изрядными  прореха-ми.  Но  и  здесь  цель  оправдала  средства -- духовному
здоровью свирян теперь не грозили никакие залетные инфекции.
     Шли  годы.  Космос  вокруг  обживался.  Далекая   Зем-ля  слала   своим
поселенцам  тяжелые  транспорты  и  мате-ринские  наставления.  Строительные
отряды  буравили пу-стоту, соединяя  окрестные планеты невидимыми туннеля-ми
автоматических  трасс. Населенные миры  словно протягивали  друг другу руки,
чтобы   вместе    противосто-ять   убийственному   равнодушию   космического
про-странства.
     Но ни  один  транспорт  не всплывал  из  минус-времени  около  планеты,
опутанной  стальной паутиной, ни одного  отзыва не  получали гостевые шлюпы,
приглашающие со-седей на новоселье, ни одному скитальцу, терпящему бедствие,
не распахнула своего неба Свира...






     --   Занятно,  крайне  занятно.  --  Инспектор  с  неж-ностью  погладил
свежевыбритую щеку. -- Но кто же сейчас хозяин Свиры?
     -- Великий Кормчий.
     -- Простите... Полтораста... Двадцать... Десять... Да еще лет двадцать,
не меньше... Что-то около двухсот получается. Сколько же лет правителю?
     -- Двести четыре с хвостиком.
     -- Ах вот как...
     Инспектор  Службы  Безопасности  8-го  Галактического района Иннокентий
Шанин  искренне старался заинтере-соваться разговором, но  мысли его вопреки
желанию  убегали   прочь  --  туда,  к  трем  бессонным  неделям  погони  за
контейнерами  с активированным лютением, которые разлетались по всему району
после странной аварии  гру-зового поезда.  Шанин уже много раз ставил  перед
МСК ( МСК  -- Международный Совет Космонавтики.) вопрос о запрещении провоза
лютения. Ему обещали и ничего не  делали. И  вот результат... Все контейнеры
удалось  своевременно выловить. А  что было бы, попади один такой  ящичек  в
гравитационное поле любой из окрестных звезд? Грузовая трасса в  его  районе
-- лег-комыслие  на  грани  преступления.  Теперь  это  должны  понять  даже
замшелые крабы из МСК...
     -- Вы не слушаете, Инспектор.
     -- Слушаю, товарищ Главный. Но  я не понимаю, при чем тут  я. Свира  не
входит в  наш район, никаких сведений о возможных  контактах с нашими у меня
нет, я вообще ни одного свирянина в глаза не видел...
     -- Увидите. Мы в Координационном центре обсуж-дали много кандидатур, но
выбор пал на вас. Это, Инс-пектор, директива, а не просьба.
     -- Выбор? Директива?
     -- Именно так.
     -- Какой выбор и на что директива?
     -- Именно так.
     -- Какой выбор и на что директива? Я битый час слушаю, но до меня никак
не доходит, в чем дело. Что случилось на Свире?
     -- В  том-то  и  дело,  что  ничего не  случилось.  За  по-следние  сто
пятьдесят  лет  на Свире не  произошло ничего существенного. Доходит или нет
еще?
     -- Нет.
     Главный сердито фыркнул.
     --  Простите,  товарищ  Главный,  но  Инспектор  Шанин имеет  право  на
подобные  вопросы,  --  вступил  в разговор  сидевший  справа  от  Главного.
Ситуация, прямо скажем,  необычная, и мне хотелось бы, чтобы  все уяснили ее
исключительность...
     -- Арнольд Тесман, директор сектора социальных проблем СДН (СДН -- Союз
Дружественных Наций.), -- представил Главный своего спутника.
     Шанин  присмотрелся  к   высокому   гостю   вниматель-нее.  Тесман  ему
понравился: немолод, но  спортивен лицо моряка, глаза  упрямые  и  добрые, с
легкой вызы-вающей  смешинкой.  С таким можно договориться,  отвер-теться от
нежданной  и непонятной директивы -- разве мало у каждого своих забот, своих
проблем, ждущих немедленного  решения? А  Главный тоже хорош: мало того  что
приберегает для своего помощника самые голо-воломные задания --  так  теперь
решил, видно, сдавать его в аренду в другие ведомства...
     -- Послушайте, товарищ Тесман, у  меня есть  контр-предложение. Давайте
пока оставим Свиру. Жила она в своем коконе  полтораста  лет -- потерпит еще
пару ме-сяцев.  А  вы поживите  у  нас. Вы скандинав, судя  по  все-му.  Для
акклиматизации могу предложить Ибсен-2 или Григ-8.
     -- Спасибо за приглашение, но...
     --  Нет, нет,  подождите.Не  отказывайтесь  сразу.  Ведь  наш район  --
уникальный уголок. Звездный Мон-мартр,  так  сказать.  Основное население --
люди твор-ческие.  Живут в  буквальном смысле в атмосфере своих творений, на
земле своих предтеч и кумиров. Несколько миллионов профессионалов, остальные
любители. На лю-бой планете -- полная свобода творческой  фантазии... Ничего
от вас  не  требую и  не  берусь  ничего  доказывать. Просто полетим вместе,
посмотрим, что, где  и  как. И  ру-чаюсь головой --  через месяц Свира с  ее
причудами по-кажется вам самым ординарным цирком.
     Тесман  посмеивался, глядя  в потолок, в полупрозрач-ной толще которого
плыли разноцветные пузатые солн-ца и вилась  вокруг них  серебристая мошкара
планет.  Даже  на  этой  сугубо  деловой   карте   угадывалось  неверо-ятное
пространство -- расстояния, покоренные челове-ком во имя жизни.
     -- Да, Иннокентий Павлович, теперь  мы  живем про-сторно  и  можем себе
кое-что  позволить.  Сейчас  на Земле около шестидесяти миллионов человек, и
это  вто-рое превосходит  экологическую  норму для планет треть-его  класса.
Земле сделано  исключение, но уже сейчас многие считают, что такое положение
устарело.  А ведь  к концу двадцатого века на Земле  жило чуть  ли  не шесть
миллиардов  человек!  Я даже  представить  себе  не  могу, как  это возможно
физически  -- ежедневно  видеть толпы людей, и совершенно  незнакомых людей!
Каждый день разные лица... Непостижимо!
     Шанин  энергично кивнул  --  у него появилась надеж-да. Но когда Тесман
опустил глаза, в них не было ульгбки.
     --   Однако   Свира  не   цирк  и   не  порождение  фантазии  неумелого
новартиста-любителя. Она существует и про-цветает.
     -- Ну и пусть себе процветает на здоровье! Разве это плохо?
     --  Иногда плохо... Материальная обеспеченность плюс духовная нищета --
страшная  смесь... История дала  немало  примеров тому,  чем кончается такое
"про-цветание"... Мы не  можем допустить самоуничтожения целой  планеты.  Но
официальное  вмешательство -- край-няя мера. Чтобы пойти на него, мы  должны
иметь кон-кретные и веские доказательства недееспособности пра-вителя. Иначе
В глазах народа Свиры мы будем агрессо-рами и вместо спасения только ускорим
трагические события.
     -- Но, быть  может... быть может,  рано еще  бить тре-вогу? Может быть,
свиряне еще  сами  дойдут до сути?  Ведь наших прапрадедов в России в начале
два-дцатого века,  в  семнадцатом  никто  не  спасал. Сами  разо-брались.  И
неплохо разобрались. И еще других на-учили.
     --  Вы  вправе гордиться своими  предками. Но как  раз  история русской
революции,  история  строительства  социализма научила человечество братской
солидарно-сти.    Вы   начали   первыми   и   могли   первыми   наслаждаться
коммунистическими благами, так сказать, за своим  столом. Но ваши прапрадеды
ограничивали  себя  во  всем, помогая другим  народам преодолеть  трудно-сти
переходного периода, оберегая их от врагов. Не так ли?
     -- Сдаюсь, товарищ Тесман, сдаюсь.  Я хотел только сказать -- возможно,
на Свире уже есть силы, решаю-щие сегодня те же вопросы, что и мы? И надо им
просто помочь?
     --  Возможно. Возможно, хотя сомнительно. Но  тогда тем более на  Свире
нужен наш  человек,  способный уста-новить связь  революционного  подполья с
Внешним миром.
     Шанин задумался.  Главный,  считая,  видимо,  свою  миссию законченной,
подчеркнуто внимательно просмат-ривал бортовые журналы. А Тесман говорил, то
ли объ-ясняя собеседнику, то ли думая вслух.
     --  Правитель... Оксиген  Аш начинал весьма  традици-онно,  и весь  его
тернистый  путь вплоть до  строитель-ства Стального  Кокона прямо-таки шаг в
шаг повторял бурную деятельность всех больших и малых монархов прошлого. Все
они доводили свои народы до нищеты...  Свира после  Стального Кокона была на
грани экономи-ческого краха...  Только  жесточайшим  террором  Оксигену  Ашу
удалось удержаться... После целого ряда отчаянно смелых,  но безрезультатных
покушений он во-обще перестал показываться народу... И вот с этого  мо-мента
начинается  непонятное.  Правитель  доводит  свои  полномочия  до  абсурдных
границ.  Он  решает  все  сам,  правда,  ничего  не предлагает, но все,  что
происходит или будет происходить на планете, включая даже такую ме-лочь, как
время включения ночных  фонарей, зависит от его согласия или несогласия. Ему
подают проект, он го-ворит, вернее, пишет: "да", "нет", "отложить".
     -- Но ведь даже прочесть такую массу бумаг невоз-можно! Не говоря уже о
большем... Может быть, он за-менил себя машиной?
     --  Исключено.  Машина  может   хранить  огромный  объем  информации  и
оперировать им  в  пределах про-граммы, но  все ее  могущество --  на уровне
прошлого    человеческого    опыта.    Она    способна    самообучаться    и
са-мопрограммироваться, но она  не  способна изменить свой принцип подхода к
материалу,  что  ли,  свою  позицию,  свою  логику. Она не  способна  думать
творчески...  Точ-нее,  не способна ошибаться... Я что-то  сам запутался, но
сошлюсь  на  авторитеты:  наши специалисты, анализи-руя данные прослушивания
эфира  Свиры, заявили твер-до,  что  логика  решений Оксигена  Аша исключает
вме-шательство  электронного компьютера...  Но, с  другой сто-роны,  это  не
человеческая логика...
     -- Простите, что вы сказали?
     -- Я сказал,  что  специалисты по  логическим струк-турам  в один голос
утверждают,  что  "Слова  Кормчего", определяющиекаждый  день  существования
Свиры, не могут принадлежать ни машине, ни человеку.
     -- Час от часу не легче...
     -- Практически это выглядит так -- каждый день газеты Свиры открываются
рубрикой  "Слово  Кормче-го",  где   перечисляетсявсеодобренное  правите-лем
накануне.  Думать  над перечнем  небезопасно,  да  и бесполезно --  его надо
немедленно выполнять,  о  чем за-ботятся соответствующие органы. Так вот, на
первый  взгляд  "Слово"  электрический  казус,  экономическая  и  социальная
бессмыслица. Найти  какой-то ключ,  какой-то  принцип, какой-то  стимул этих
законодательных  "Слов"  невозможно...  Есть  и еще одна особенность, Сви-ра
отрезана от мира. Это аквариум. И потребности свирян тоже движутся по кругу.
Остановившаяся культура. Отсутствие новых идей -- для них нет пищи, и к тому
же они  жестоко  преследуются.  Технический и научный  уровень  Свиры крайне
низок -- все открытия и новинки  ограничиваются  сферой потребления. "Иметь"
-- лю-бимое  слово  свирян. Неважно что, неважно зачем, не-важно откуда,  но
"иметь". "Иметь" больше, чем другой...
     --  Но  ведь  там  же  люди  живут, а  не  рыбы! Должно  быть  какое-то
несогласие. Я не знаю, что еще... Как будто другим веком повеяло...
     --  Действительно,  другой век.  Буквально.  Планета  с  остановившимся
временем. Конечно,  там есть недоволь-ные. Некоторым удается бежать.  От них
-- крупицы сведений, которыми мы располагаем.
     -- Бежать в космос?
     -- Невероятно  трудно, но возможно. На Свире  почти легально существует
контрабанда.  Правитель  и его  "ко-ролевская рать"  смотрят на  нее  сквозь
пальцы,  ибо  пользуются  негласным  каналом связи  для  своих личных  нужд.
Полицейская  гвардия следит только  за  тем, чтобы  с  "внешним"  товаром не
проникли на Свиру "внешние" мысли...
     -- Да,  рисковая профессия... Но, видимо,  игра стоит свеч  --  ведь их
собственное производство отстало лет на сто... Какие же блага Внешнего  мира
интересуют свирян больше всего? Или они хватают все подряд?
     -- Не сказал бы... В основном их интересует чернук.
     -- Чернук?
     --  Да,  Они  увозят  на  Свиру  огромное  количество  чернука.  И  еще
лекарства.   Особую   популярность   имеют   разного   рода  тонизирующие  и
геронтологические сред-ства.  Еще  -- всякая бытовая мелочь  и  украшения. И
это, пожалуй, все.
     -- Ясно... Вернее, совсем ничего не ясно. Какова моя роль?
     -- Вы должны, Иннокентий Павлович, превратиться в разведчика. Профессия
давно позабытая,  но,  как гово-рят,  окруженная  в  былые  времена  ореолом
романтики. Скажу откровенно --лично я вам не завидую. Я был
     против такого варианта, но мои коллеги убедили меня,  что иного  выхода
нет. СДН должен обладать полной  и достоверной информацией о подлинной жизни
Свиры и, насколько возможно, об Оксигене  Аше. Или о том, кто за этим именем
скрывается....
     -- Неужели вы всерьез верите, что Кормчий не че-ловек?
     -- Верить, не верить... Свиряне, к  примеру, беспово-ротно уверовали  в
то,  что ими  правит  некое высшее су-щество.  Возможно,  такая  уверенность
исподволь насаж-дается сверху, но  согласитесь -- при желании можно привести
массу   доказательств.   И   поразительное   долго-летие,   и   необъяснимая
догадливость,  порой  даже  меня наводящая  на мысль, что  правителю  ведомы
случайные зигзаги будущих  событий, и нечеловеческая способность к обработке
огромных масс информации, и мгновенность решений, недоступная нашему  мозгу,
и,  в конце концов, эта самая  злополучная логика  -- логика,  отличная и от
человеческого, и  от машинного  мышления...  Разгадать правителя  --  значит
разгадать Свиру. Но  мы не ставим перед вами такой задачи. Пока она, видимо,
выше  на-ших возможностей. Ваша задача -- узнать о  Свире и о правителе все,
что   в   силах   ваших.   Никакого  вмешатель-ства,   никаких  действий   и
противодействий. Только смотреть и запоминать...
     -- А  вы уверены, что я смогу  проникнуть  дальше первой балки Великого
Стального Кокона?
     -- Уверен. Вся операция продумана до мелочей и гарантирована от опасных
последствий. С вами полетит настоящий свирянин, всего несколько лет бежавший
от-туда. Он пытался организовать покушение на правите-ля. Он  знает все ходы
и  выходы и  поможет вам  осво-иться на  месте. Его  надо только держать под
наблюдением: с Кормчим у него свои счеты. Вы высадитесь  в  Силае. На первое
время,  видимо,  Силай будет  вашей базой, и вам легче, чем кому-либо, будет
освоиться и ориентироваться в суровой и дикой  местности...  Неужели  остыла
кровь пращуров-первопроходцев? Ваш начальник рассказывал о вас другое...
     --  Ох, товарищ  Тесман, хитрый вы  человек! И  успо-коили  и польстили
вовремя!  Раз  все  продумано   до  ме-лочей  без  нашего  ведома,  то  куда
денешься... Но  если можно,  для справки -- как же  все-таки предстанет пред
ясны  очи  полицейских  гвардейцев разведчик  из  Внешне-го мира  в компании
беглого  террориста,  разыскиваемо-го  по  всей Свире?  Гвардейцы,  конечно,
возликуют, а что делать нам -- плакать или смеяться?
     -- Меня  искренне  радует,  Иннокентий  Павлович, что вы уже вникаете в
детали будущей операции. О них разговор особый и долгий. Но на первый вопрос
я  могу  ответить и сейчас.  На  прошлой неделе на  соседнюю со Свирой Зейду
пожаловали три  гостя. Двое  из них  сейчас в  больнице.  Несчастный случай.
Лежать  им еще не мень-ше месяца, и  это для них нож острый. Такая  задержка
вызовет подозрения,  конфискацию корабля,  расследова-ние,  которое на Свире
почти всегда  равносильно смерт-ному приговору. Третий, в  свою очередь,  не
может вер-нуться один -- те двое автоматически будут считаться бег-лецами, а
он -- "перевозчиком".  В общем, положение у  гостей отчаянное. Мы предложили
им  взаимовыгодное   соглашение   --   вместо  двух   заболевших   на  Свиру
отправ-ляются двое наших  людей. Срок -- месяц.  Через  месяц вы  на том  же
корабле  и с тем же сопровождающим воз-вращаетесь на Зейду.  Выздоровевшие к
тому  времени гости,  сделав свои дела, убираются восвояси. Гарантия тайны с
их и с нашей стороны. Ваши цели гостей не интересуют -- профессия отучила их
от  любопытства. Они боятся только, чтобы подлог на Свире не обнару-жился, и
потому согласны изложить вам  такие места  из  своей биографии,  которых  не
добился бы  ни один суд.  Остальное доделает пласт-дубляж лиц и свойственные
вам артистические способности...
     -- С чего мы начнем?
     -- С Бина. Бин  -- это кличка. На языке, который вам предстоит освоить,
значит "Двойной" или "Двули-кий". Ваш  спутник, помощник и консультант  ждет
вас на Зейде. И лететь туда надо немедленно.
     Шанин  закинул  голову  к  потолку,  где  по-прежнему  плавно,  как   в
причудливом древнем танце, кружились кукольные солнца  и планеты, попробовал
найти Зейду. Не нашел и встал.
     -- Я готов.
     -- Будете заезжать домой?
     -- Нет.Автопом соберет все необходимое лучше меня.
     У двери Главный положил ему руку на плечо, за-держал.
     -- Ты прости  меня, Кеша,  что  я  так вот...  Но  дело-то  деликатное,
понимаешь? А  у тебя  получится. Тяжело только будет... --  Главный  скорбно
пожевал  губами:  --  Я  понимаю, ты вправе  обижаться. Без подготовки,  без
согласования с тобой -- сразу директива...
     -- Какая директива?  --  искренне удивился Шанин. И,  поняв,  как ловко
обработал его Тесман,  превратив требование начальства в собственное горячее
желание Инспектора, он тихо рассмеялся:
     -- Хорошая директива! Замечательная!  Спасибо  вам, товарищ Главный, не
то я совсем зачах бы в своем  запо-веднике гениев. Надо и самому  размяться!
-- И,  про-пуская  Главного  вперед, добавил с  веселой  угрозой:  --  Ох  и
растрясу  же я эту Свиру! Как пить  дать растрясу. Чтобы  не морочила голову
честному человечеству...
     3. ДРЕЙФ У СТАЛЬНОГО КОКОНА

     Овальная  дверь,   нещадно  скрежеща,   задергалась  судорожно,  но  не
открылась:  сервомоторы  не смогли  справиться с толстым  слоем инея и льда,
намерзшим по периметру. Потом, видно, кто-то очень сильный  налег снаружи на
ручку. Дверь затряслась, выгибаясь, и вдруг с лязгом и хрустом ушла в стену.
В проеме показалась фигура, огромная и неповоротливая из-за толстой мехо-вой
куртки и надвинутого на самый лоб остроконечного вязаного башлыка.
     --  Пригрелись,  паучата?  Я должен  оберегать товар  и  превращаться в
мороженый окорок  в этом летающем холодильнике,  а они здесь  греют  зады  и
шпарят в карты. Великий Кормчий!
     -- А ты и впрямь  похож на силайского  медведя  Шан. Кличка тебе впору,
как  обручальное кольцо  невесте,  --  заметил один из  сидящих  в пилотской
кабине, не оборачиваясь.
     Другой ловким жестом смахнул  с пульта игральную колоду, побарабанил по
ней пальцами и развернулся вместе с креслом к вошедшему.
     -- И вдобавок как две капли  воды похож на настоя-щего Шана, которому я
так неосторожно  проломил  че-реп.  Он  тоже трезвый  только ругается,  а  в
подпитии ре-вет своим нутряным басом: "Всем вам  висеть на  ябло-не!"  Зачем
напоминать  лишний  раз? Вот  и  допелся...  А мы  тут, милый,  не шпарим  в
картишки. Мы работаем. Я просто прикинул -- напоремся на гвардию или нет?
     -- Что же вышло?
     -- Напоремся...
     -- От  того, что мы будем висеть в пустоте, везенья  не прибавится. Или
ты от карт ждешь разрешения вклю-чить двигатель?
     -- Не пикай, если без  понятия.  Мы не  висим.  Мы  па-даем. Падаем  на
Стальной  Кокон, прямехонько  в ту ды-рочку,  через  которую вылезли  в свое
время.  Это наш  постоянный  ход. Мы  его нашли с Шаном  и Си-пом,  мы его и
застолбили. Кроме нас, здесь никто не ходит.
     -- Ясно. Но ведь на тяге-то быстрей будет!
     -- Быстро можно только  на яблоню  угодить. Поли-цейские визиры засекут
вспышку  за полпарсека.  Мы  и так  выскочили  из минусовки чересчур близко.
Вспышки при этом, правда, не бывает, но радиоэхо  есть. Если ря-дом  шастали
слухачи -- мы уже на крючке. Так-то, милый.
     Пилот  снова сыпанул  колоду  на  пульт и  начал рас-кладывать какой-то
сложный  пасьянс,   прихлопывая  каждую  карту  ладонью  и  бормоча   не  то
ругательства,  не то  заклинания. Оттаивающий Шан втиснулся  в третье кресло
рядом с Бином,  с  трудом  вживаясь в роль  Сипа. Сип,  судя  по  всему, был
человеком своеобразным, ибо прозвище "Гадюка" надо заслужить.
     -- И долго еще так?
     --  Думаю,  часа четыре бортового.  Скоро  уже  можно  будет разглядеть
фактуру Стального Кокона.
     Бин потер лоб, отчего синие, словно свитые из вен, большие буквы старой
наколки  "Слава Кормчему"  по-розовели. Шанин  невольно потрогал свою свежую
на-колку -- она еще побаливала.
     --  Если удачно проскочим щель  -- это уже полдела. На посадку уйдет не
меньше  трех  часов,  а  это  значит,  что  мы  успеваем  к рассвету  совсем
впритирку. Но если даже и часок светлого  времени прихватим --  не страш-но.
Силай не Дрома, в силайских буреломах нас за сто лет не сыщешь.
     -- Дикий край?
     -- Добром туда не попадают. Одних ссылают вла-сти, другие сами бегут от
властей. Пестрый народ. По-донки, торгаши, уличные  головорезы. И все должны
дер-жаться вместе -- порознь Силай проглотит,  как муху. Силай -- заповедник
преступности, для городского  жите-ля между словами "силаец" и  "преступник"
нет разницы.
     -- Опять  не сошлось! -- взвизгнул пилот и запустил злополучной колодой
прямо в лобовой экран.  -- Великий Кормчий! Зачем я только согласился лететь
третьего числа? Ведьма всегда  учила  меня -- не ставь на тройку, тройка  --
твое несчастливое число! А я как полоумный... Надеремся! Напоремся...
     --  Кончай зудеть, Мож!  Хоть ты и "Гнус",  но  не ца-рапай  душу.  Что
раскис? Раз веришь в приметы -- надо было раньше думать.  Ведь вы  уже шесть
лет втроем летаете --  ты, Сип и Шан. Шесть -- это две тройки, а вас трое --
еще тройка. Целых три тройки!
     -- И...  правда...  -- Мож уставился на Шана  белыми  глазами,  которые
росли и росли,  точно  пытаясь вырвать-ся  из орбит.  И вдруг  взвыл  дурным
голосом: -- О-о-о! О-о-о! Пропади все пропадом! О-о-о!
     -- Ну, понесло... -- Сип хмуро поднялся,  подошел сзади  к дергающемуся
пилоту и сильно ударил  его  реб-ром  ладони  по затылку.  Потом неторопливо
развернул к себе и влепил две увесистые затрещины. Мож перестал выть, только
изредка вздрагивал всем телом.
     --  Истерика, --  бросил Сип встревоженному Шану.  -- Ничего страшного.
Реакция после чаки. Не заме-тил, когда он к ней успел приложиться...
     -- Чака? Что еще за гадость?
     -- А те  семена  в зеленых пакетах,  что в  трюме.  На Свире она хорошо
растет, но  не размножается. Семена завозят  контрабандой.  Из  листьев чаки
варят настой.
     -- Наркотик?
     -- Нет.  Сильное возбуждающее. Полностью снимает чувство опасности.  Но
зато потом начинается такое...  Пробовал я это зелье. Не советую.  Даже  для
изучения жизни на Свире.
     Мож полез за пульт, нашаривая там что-то и стуча зубами.
     Сип следил за ним с неприязнью.
     -- Чака?
     -- А твое какое дело?
     -- Сделай лучше успокаивающий укол.
     --  Катись  ты...  Тоже  доктор  нашелся...  Видали мы таких желторотых
спасителей... Сам себя спа-сай...
     Он  отхлебнул  сразу  полстакана мутной коричневой  жижи и, распаляясь,
зашипел:
     --  Думаешь, я  не  вижу,  кто ты?  Мож  все  видит!  Ты  из  этих,  из
недорезанных проников... Вот  Шан -- свой парень, сразу  видно. А ты проник.
Вы все на правителя зуб держите. А я за Кормчего любому глотку пере-хвачу!
     Он  допил  стакан и  вытер губы, победно  усмехаясь  своему призрачному
отражению в экране.  "Вот  и первый сюрприз  Свиры,  -- невесело подума-лось
Шанину. -- Гонимый и презираемый неудачник, жи-вая мишень, нищий, у которого
Кормчий отнял все, кроме права умереть, и  тот боготворит правителя, вме-сто
того чтобы его ненавидеть".
     -- Стальной Кокон, -- негромко проговорил Сип. Ничего внушительного Шан
не  увидел.  Свира  выгля-дела  как  и  все  подобные  планеты  с   близкого
расстоя-ния -- ощутимо вогнутая тарелка, и ничего больше. По-скольку на этой
половине   была  ночь,  то  никаких  деталей  поверхности   или  причудливых
атмосферных  образований   видно   не  было:  тарелку   до  краев  наполняло
черно-синее густое желе. И, только присмотревшись, на терминанте можно  было
уловить что-то вроде  серебристого пушка.  Этот  пушок рос  и  окружал Свиру
уплотняющимся  орео-лом. На темном  круге  центральной части проступила сеть
светлых прямых линий. Словно марсианские каналы, только погуще.
     -- Да, в принципе это  гигантская стальная сеть,  -- подтвердил Сип. --
Она  вращается,  за  пределами  атмо-сферы  и  практически  не изнашивается.
Крупные  метео-ры,  конечно,  оставляют дыры, но  таких  камешков  не-много.
Корабль  ее  тоже пробьет, но неизбежно взорвется... Скорость!  Кроме  того,
сеть заряжена электри-чеством колоссальной мощи.
     -- Откуда же энергия?
     -- Даровая. Из атмосферы. Со Стальным Коконом на Свире навеки кончились
грозы.
     -- А где же патрули и что они делают?
     --   Внутри   сферы   Кокона  остались   десятки  бывших  обсерваторий,
лабораторий  и просто строительных спут-ников. На  них теперь находятся базы
полицейских  гвар-дейцев и причалы сторожевых катеров. В космос они почти не
выходят -- нет  надобности  и  опасно.  Они  шас-тают  в стратосфере и несут
патрульную службу. Счи-тается, что они охраняют  планету. Но поскольку никто
на Свиру до сих пор  нападать не собирался и десантов  не забрасывал, бравые
пограничники грабят возвращаю-щихся контрабандистов.
     -- "Пернатыми" зовут пограничников?
     --  Вообще  всех  полицейских гвардейцев.  Охраняю-щее  крыло  --  герб
полицейской гвардии...
     -- А кто такие "проники"?
     -- Проники? А, это ты про Можа... Проник -- грам-матическая хитрость. С
тех пор как слово  "проницатель-ный" запрещено на Свире, всех представителей
этого клана называют прониками.
     -- Ты сказал -- клана? Так их что -- много?
     Сип посмотрел на Шанина с искренним удивлением.
     -- Проников? Добрых девяносто процентов городско-го населения!
     -- Ничего не понимаю.
     -- Поймешь.
     Мож, прилипший к приборам и визирам, махнул рукой.
     -- Ну все. Вышли на старт. Теперь пора рвать когти...
     Истерика  и возбуждение  после  очередной дозы чаки прошли, и  Мож  был
снова похож на человека. Только
     налитые кровью глаза  с  узкими,  как иголочный укол, зрачками выдавали
причину его беспредельной отваги.
     --  Смотри,  Шан, и  учись. Пригодится.  Мы дотопали  до нужной  точки.
Дальше нас все равно засекут, с дви-гателями или без. Поэтому сейчас главный
козырь  -- скорость. Низко над  лесом  нас они потеряют: мешает эхо. Значит,
надо  прорываться отсюда почти до  самой  Земли  на предельной  струе, чтобы
катера  не  успели  выйти наперерез.  А там  выручай,  парашют  и  тормозная
ба-тарея. Но стукает все равно прилично...
     Мож положил руки на клавиши и закрыл глаза, слов-но колясь. И Шанину --
вот обратная  власть  образа! --  тут  же захотелось  сотворить какое-нибудь
заклинание.
     -- Эх, тетя ведьма, выручай!
     Пол под  ногами дрогнул, и всех  троих вдавило в  кресла.  Неправильное
синее  пятно впереди, свободное от  серебряной паутины, ощутимо  прогнулось,
поползло во все стороны.
     Внезапно на корабль обрушился тяжелый удар, че-рез полминуты -- второй,
потом третий.  После десяти-минутного затишья удары возобновились, но  стали
сла-бей и чаще. Скоро они  перешли в трескотню  крупного града и добродушное
бормотанье летнего ливня.
     -- Теперь  на  Свире  осталась  только  такая гроза,  -- кивнул Сип  на
верхний экран кругового обзора.
     А гроза была  внушительная --  таких Шанин еще  не видывал. Ни на своих
экстравагантных планетах, ни в  космосе. Не было ни традиционных вспышек, ни
мгно-венных  ветвистых молний.  Со  всех  сторон,  откуда-то из-далека,  где
угадывались острые ребра и пики  Кокона, тянулись живые щупальца  сиреневого
света. Они ловили корабль в свое жадное перекрестье, конвульсивно ощу-пывали
его обгоревшую обшивку, пытаясь найти  хотя бы  маленькую  щелку  внутрь, не
находили и, истончаясь,  рвались,  чтобы со следующим  толчком голубой крови
ожить  и повторить все сначала. Эта одушевленность действий гипнотизировала,
угнетала, лишала воли и сопро-тивления -- щупальцам не было числа и конца, и
поиск  их казался осмысленным.  Они, липкие и  холодные на  взгляд, тянулись
прямо к  сердцу,  искали сердце,  чтобы выпить  всю теплую  красную кровь  и
согреться самим.
     Корабль  начал разогреваться.  С  Шана,  в  его тяжелой экипировке, уже
давно  лил пот, но раздеваться  в  этой  электрической каруселипочему-то  не
хотелось.  Шан ругал  себя за малодушие  и  излишнюю впечатли-тельность,  но
стоически терпел жару.
     Гроза кончилась, как и началась, -- электрические разряды стали реже  и
сильнее, и наконец, получив два основательных "пинка", корабль влетел внутрь
Кокона.
     Впереди  теперь дышало и  ворочалось  что-то серое и бесформенное,  как
закисающая опара.
     -- Облачность -- это хорошо, -- сказал Сип.
     -- Для "пернатых" хорошо, -- зло парировал Мож. Они нас видят,  а мы их
нет. И у нас больше шан-сов ковырнуться со всего маху.
     Сторожевой катер первым заметил Сип. Он  закри-чал,  вцепившись в плечо
пилота:
     --Слева, слева! Слева--крючок!
     В левом верхнем углу экрана разгорался и трепетал красный уголек.
     Можу не  надо было повторять дважды. От неожидан-ности Шанина выбило из
кресла и швырнуло влево, на переборку.
     Когда  он  поднялся, уголька слева уже не было,  зато справа  заплясали
целых  три звездочки. Корабль заме-тался, беспрерывно меняя курс, но красных
огней становилось все больше, и узкое горло прохода сжималосьна глазах.
     -- Бесполезно, -- прохрипел Мож. -- Вниз не пробиться...
     Выламывая запястья и упершись коленом,  он  оття-нул штурвал на себя  с
такой силой, что пластиковая баранка выгнулась. Шанин снова не  удержался на
но-гах. На этот раз сверху  на него упал  Сип. Корабль  словно  догоняя свой
огненный хвост, вывертывал вверх' назад, к спасительному пролому. Высота уже
начала  предательски буреть, и на всем обозримом простран-стве пересекались,
образуя правильные квадраты, чер-ные полосы.
     -- Так...  Так... выглядит... небо  над Свирой?  В круп-ную  клетку? --
выдавил Шанин, ворочаясь, в потный затылок Сипа.
     -- Да, -- отозвался Сип, упираясь ему локтем в жи-вот. -- Но если здесь
родиться и не видеть другого, то и оно покажется прекрасным...
     Перегрузка резко ослабла. Мож почему-то тормозил.
     -- Я так и знал,  --  безнадежно  процедил  он.  -- Мы  в  бутылке. Они
заткнули пробку... Что делать, Шан?
     Сип  и Шан  вскочили,  чуть  ли не топча  друг  друга. Прямо  по  курсу
полукругом  горело четыре красных фа-кела. Вокруг  ближнего время от времени
рассыпалось оранжевое ожерелье.
     --  Приказ остановиться... Они нас поджидали,  это точно... Иначе такой
стае не собраться... Это Горой... Он один знает нашу дыру... Кто-то из наших
донес, и он ждал нас... Что делать, Шан?
     Тот Шан, который сейчас  блаженствовал  в больнич-ной  палате на Зейде,
был здесь атаманом, и Мож  по  привычке ждал  приказа от нового, поддельного
Шана.
     -- Прорываться! --  ненависть перехватила горло Си-пу. -- Напропалую, в
лоб -- прорываться! Все равно смерть!  Здесь  есть шанс -- в застенке его не
будет. И там будут пытать. Лучше умереть здесь, сейчас. Все равно смерть!
     --  Тебе -- смерть, --  подтвердил Мож. --  Они тебя сразу  раскусят. А
я...
     -- И тебе -- смерть! Ты знал, кого везешь...
     -- Что делать, Шан? -- в третий раз повторил Мож.
     -- Прорываться! -- горячо зашептал Сип. -- Идти на таран! Пойми, Шан, у
нас нет выхода. Они раскусят час в первую же минуту. Меня  шлепнут на месте,
по-скольку  я уже  дважды приговорен, а  тебя, как  ино-странного шпиона,  с
триумфом  потащат  в  Дрому. Ты знаешь, как там  пытают? Ты  будешь молить о
смерти, но они  будут  наслаждаться твоими муками, пока  возможно - ведь  ты
будешь  первым настоящим иностранным шпионом, который попал  им в лапы. Надо
умереть достойно, Шан... Таран, только таран!
     Шанина  страшила не смерть и не пытки -- хотя,  как всякого нормального
человека, такая перспектива его не радовала. Но он представлял, какой козырь
дает он Кормчему своим появлением на Свире,  какая разнуз-данная  вакханалия
клеветы  поднимется  вокруг  него, оправдывая самые черные дела  правителя и
давая  по-вод для крайних мер против всего,  что осталось на Сви-ре живого и
мыслящего. Как ни тяжело и горько  это было, он был  готов сказать: "Таран!"
Но что-то мгно-венно мелькнувшее в памяти удержало.
     -- Ты говоришь, Мож, это должен быть  Горон? Тот  самый, что накрыл вас
шесть лет назад?
     -- Другому некому. Мы задолжали  ему, и он решил нас накрыть.  Я говорю
--  они ждали...  Зверюга... Дру-гие вычистят все и отпустят... Хоть  телегу
оставят... А этот долгов не прощает!
     -- Что он сделает, если попадемся?
     -- Что? Конфискует телегу со всеми потрохами, а нас -- за решетку...  А
там... Эх, тетя ведьма, что же ты со мной наделала?!
     Шанин  знал о Гороне много. Шан,  разоткровенничав-шись, рассказывал  о
нем   охотно  и  зло.  Этот  елейный  суб-майор  был  грозой   и  проклятием
контрабандистов Свиры.  Раньше  он служил в Дроме и ходил  в "топо-рах" -- в
петличках  личной полиции Кормчего, -- но непомерная  жадность заставила его
сменить весьма почетное, но  недоходное место  в столице  на  бесславную, но
выгодную работу  небесного пограничника. Все без ис-ключения  "рыцари удачи"
платили  ему  дань. И горе тому, кто забывал об  этом  долге. Цепкая  память
суб-майора  работала с точностью  компьютера.  Он  помнил  в лицо почти всех
своих пациентов. Он  знал все  дыры Стального Кокона и кто через  них ходит.
Ему  было из-вестно,  когда и чьи контрабандные  "телеги"  отправля-ются "на
небо". А перекупщики  за  некоторые  услуги  до-кладывали ему,  кто,  что  и
сколько "добыл  на  небе". Суб-майор  Горон мог бы в  один день покончить  с
контрабандой  на  Свире.  Там,  в  высших сферах, знали об  этом  лучше, чем
кто-либо. Но  никто не отдавал  и не  собирался  отдавать ему такой  приказ.
Гораздо практич-нее было поддерживать с суб-майором добрые деловые  связи. И
командир пограничников пользовался ими, что-бы поддерживать и укреплять свое
незаконное "дело".  Остряки утверждали, что всемогущего бога нет потому, что
есть всемогущий Горон...
     -- Ложись в дрейф, -- приказал Шан.
     Мож  послушно  убрал реверс главного хода. Легкая дрожь говорила о том,
что двигатели работали, но  ко-рабль теперь неподвижно  висел над  планетой.
Мягкий толчок и качанье -- это вышел в пространство стыко-вочный рукав.
     -- Трусы, -- тихо выдавил Сип. -- Но я живым не дамся...
     Он вытащил  из  заднего  кармана  комбинезона писто-лет,  перезарядил и
положил в нагрудный -- ведь при-дется поднимать руки. Передумал, засунул его
за ши-рокий раструб перчатки.
     Шанин подошел к нему, положил руки на плечи.
     -- Я не трус, Сип. Я очень не хочу умирать,  но я не трус.  У меня есть
мысль -- шальная мысль, но  вы-бирать не  приходится... Надо  попробовать. И
если не получится...
     Сип глядел недоверчиво.
     --  У меня  к тебе личная просьба,  Бин.  У меня  нет оружия.  Если  не
получится -- первая пуля мне. Дого-ворились?
     -- Кончайте шушукаться, -- подал голос Мож.
     Пол под  ногами  ушел вниз,  потом  в сторону.  Где-то  далеко и  глухо
царапнул металл о металл.
     --  А вот  и  гости  дорогие... Стыкуются... Слушайте -- мы ремонтники,
рабочие  внешнего ремонта, ясно?  Сби-лись  с  маяка, попали  не в  ту дыру.
Ремонтники -- и все тут. До последнего, слышите? Ох, тетя ведьма, пронеси...
     -- Но Горон же знает вас, как своих детей!
     -- У  нас не  принято узнавать друг друга.  Такой за-кон... Ремонтники.
Двести  семьдесят  пятая  рембаза,  яс-но?  Она  здесь  ближе  всех.  Двести
семьдесят пять -- и точка. Больше ничего не знаем...
     Дверь вздрогнула под ударом,  скользнула  в  стену. В проеме  никого не
было.  Томительная  минута показалась  годом.  Маленький  седой  старичок  в
неряшливой черной  фор-ме  с  крылышком  на  лацкане  ворвался  в  кабину  с
ра-достной  улыбкой  гостеприимного   дедушки,  встречаю-щего   долгожданных
внуков.
     -- Вот сорванцы, вот сорванцы, --  причитал он. -- Совсем молодым жизни
не жалко, совсем! На такой ско-рости --  и вниз! А потом ни с того ни с сего
вверх!  Ну,  думаю, пришла  твоя пора,  Горон,  не  иначе инозем-цы какую-то
пакость затеяли! Приготовился грудью, так сказать... Ан нет, тут все свои по
обличью...  Отлегло  от  сердца-то...  Боится,  слава   Кормчему,  иноземная
не-чисть, зубами скрежещет, а боится... Ибо мы -- монолит, один за всех, все
за одного... Словом могучая Свира всегда начеку... Ах, сорванцы, сорванцы...
     Старичок все сыпал и  сыпал, заглядывая во все углы, а  трое молодцов с
грустными глазами бульдогов привычно быстро  обшарили "сорванцов" и застыли,
упе-рев карабины им в животы.
     -- А вы, ребятки, наверное, ремонтники?
     -- Да, высокий, -- растерянно откликнулся Мож и встретившись глазами  с
Шаном, утвердительно кивнул -- Горон.
     -- С двести семьдесят пятой рембазы, наверное?
     -- Да, высокий, -- тупо отозвался Мож.
     -- Так, так. Сбились с маяка, попали не в ту дыру, наверное?
     -- Да, высокий, -- едва слышно промямлил Мож. Он начал подергиваться --
к нему опять возвращалась истерика,
     --  Ремонтнички,  значит,  сорванцы-ремонтнички... Это хорошо,  дырки в
Коконе надо штопать...  А то некоторые висельники  повадились  через них  на
Зейду  шастать... Я-то сослепу за таких  вас принял. Уж очень вы мне ста-рых
знакомцев Можа, Сипа и Шана обличьем напомни-ли. Вы-то ребятки хорошие, а те
трое -- мразь. Забыли честь и совесть, долг перед Великим Кормчим забы-ли...
Ох, добраться бы  мне до них! Уж они бы у  меня  если не яблоню, то каменный
курорт заработали... А вы ремонтники, значит... И за этой дверкой инструмент
у  вас, да? Взглянуть  на него  можно,  да? Любопытный я страсть  до  всякой
техники...
     Старичок торкнулся в трюмную дверь -- она не под-далась.
     -- Туда  нельзя.  Радиация,  --  сказал  Шан.  Старичок, удивленный его
наглостью,  обернулся  и  затрясся  в беззвучном дробном смехе,  держась  за
сердце.
     -- Что... ох! Что ты сказал?  Ох, Великий Корм-чий,  уморил...  Тот мой
знакомец Шан,  на  которого ты  похож...  ох! Тоже был  большой остряк, пока
тре-пыхался. Радиация! Ох, сорванцы, сорванцы-ремонтнички...
     -- Я тоже знал одного суб-майора, Гороном звали. Умнейший был  человек,
догадливый -- прямо всю  душу  до дна  видел. Так  вот,  будь на вашем месте
Горон,  он бы  поинтересовался сначала, какой нынче урожай на яблоки  и  чем
пахнет навар с варенья. Тоже любопыт-ный был...
     -- Как! Я?--Старичок как-то непонятно быстро очу-тился рядом с Шаном.
     -- Да нет, вы непохожи вроде... Тот догадливый был.
     -- Высокий,  --  проворковал старичок,  заглядывая  снизу в глаза Шану.
Грустный  бульдог, стороживший  атамана,  перекинул  карабин в  левую руку и
зубами  подтянул правую перчатку. На сгибе  пальцев и ребре ладони выгнулись
свинцовые блямбы -- вензеля с кры-лом и буквами "ПГ". "Дешево и рационально,
-- мельк-нуло у Шанина. -- Кровоподтеки от ударов выходят как  печати. Сразу
видно, что били от имени государства, по закону".
     -- Когда обращаешься к полицейскому гвардейцу, надо говорить "высокий",
-- терпеливо повторил ста-ричок.
     -- Простите, высокий, больше не повторится... Вос-поминания!
     Старичок моргнул,  и Шан влип в переборку --  на этот раз с рассеченным
до кости подбородком.
     --  Чем  же  пахнет  навар с варенья? -- наклонился над ним  с ласковой
улыбкой старичок.
     -- Словом Кормчего. -- Шан слизнул с губы кровь. -- С Гороном поделился
бы рецептиком... Он бы меня на руках носил... Умел снимать пенки Горон, не в
пример тому старому бодливому козлу.
     Грустный бульдог поднял правую руку, но старичок остановил его.
     -- А ты и со мной поделишься. Битое мясо мягче.
     -- Мясо -- да, а колокол, как ни бей, ничего, кроме звона, не выбьешь.
     Старичок    перестал    улыбаться    и    с    минуту   буравил    Шана
глазками-шурупчиками.
     -- Вставай. Говори.
     --  Душно  здесь. Горло  пересохло! У меня  в трюме пиво холодное... Да
только на двоих осталось.
     -- Я тоже до холодного  пива охотник. Пошли,  ремонтничек.  Только если
пиво с пригарью -- не обессудь. Я обидчивый.
     Хрястнула под плечом Шана  трюмная дверь, мяук-нула  басом, как рысь  в
капкане.
     -- Ну и холодина  тут у тебя, дружок. Наверное, весь чернучек  подмерз.
За такой товар и сотни серебряных не дадут. В отопительных баках сикер?
     -- Не молоко же! -- Нагло скривил Шан опухшую губу.
     --  Зейда,  --  пнул  старичок ящик  с плохо  отскоблен-ной  этикеткой,
выглядывающий  из-под пакетов прессо-ванного чернука. -- Протовит в ампулах.
Добрый то-вар, хоть и синтетика. Настоящего протовита давно нет в природе...
     -- Протовит -- пшено. Есть почище да покрупнее.
     -- Покажи.
     -- Сначала разговор.
     -- Горон знает дело.
     -- Так то Горон...
     Горон  запыхтел,  сел  на ящики.  Теперь  он не  походил  на  умильного
дедушку.  Дряблые  брыли  глубокими складками неестественно удлинили губы, и
этот нечело-веческий  огромный  рот на желтом крючконосом лице  будил память
детства. Такие одинаковые плотоядные лица были у глиняных божков, что лежали
на сувенирных лотках, у развалинкакого-тодревнего храма.
     -- Не темни, Шан. Выкладывай. Кораллы с Голубо-го Шара? Силун с Дзойси?
     -- Мелочь. Все это мелочь.
     --Медвянка из Оранжевого Кольца? -- почти ше-потом выговорил суб-майор.
     -- Ладно,  Горон.  Давай в открытую. У  меня жень-шень. Настоящий дикий
женьшень с Земли. Корни...
     Горон оглянулся на  закрытую дверь, словно там  уже  стояли  "топоры" и
черный бронефургон без око-шечек.
     --  II  семена, -- выпустил последнюю  пулю  Шан.  Горон  долго молчал,
колупая ногтем нитрокраску на ящике.
     -- Ты гнешь горбатого, Шан. Ты не мог достать женьшень.
     -- И все-таки он у меня. Корни и семена, годны для посева.
     --  Ты  зря сказал мне об  этом. Ты перегнул. Ты, вид-но, на самом деле
способный парень, но я теперь не смо-гу  отпустить тебя. Живым -- не  смогу.
Даже с корабля. Даже отсюда, из этого трюма.
     -- А я  и не прошу отпускать. Мне одному  не оси-лить. Я предлагаю тебе
дело, половина наполовину.
     -- Половина наполовину?
     -- Да. Если дело  выгорит,  ты  можешь плюнуть  на  всех  и  всю  жизнь
купаться в серебряных. Ты будешь  богаче  всех богачей, вместе взятых. И  я.
Мне тоже хо-чется пожить с прямой спиной.
     Горон  хохотнул и вскочил с ящиков. Он снова запри-читал и заметался из
угла в угол.
     -- Ну сорванец,  вот сорванец...  Не ожидал от  те-бя, ремонтничек,  не
ожидал...  Такой тихий  да  вдумчи-вый --  и такой  недотепа...  Ай-ай-ай...
Нехорошо... При-дется наказать тебя,  сердечного, ой, придется... А  то ведь
болтливый ты такой,  ой, болтливый...  Совсем  язык без костей... Непохож на
Шана, нет... Тот все  больше бочком да молчком,  ан и с молочком... А ты, не
зная погоду, в воду... Сам виноват, ремонтничек, сам...
     И, подскочив к Шану, переменился враз.
     --  Половина  наполовину, говоришь? Горон  будет иметь все!  Ты мне  не
нужен.  Я выброшу  тебя,  как  стре-ляную гильзу.  Ты не  выйдешь  отсюда. Я
разберу весь корабль на  винтики и найду твою захоронку. И продлю себе жизнь
годочков на двести-триста.  Это  почти  бес-смертие.  Весь товар  будет мой,
весь!
     -- Не надо разбирать корабль. Он еще пригодится Можу и всякой  мелкоте,
вроде него. А нам теперь нель-зя ссориться, Горон. Мы -- как  орел и решка у
сереб-ряного: один без другого ничто...
     Шан достал из-под стеллажа обыкновенный крас-ный саквояж.
     -- Здесь товар. Открой и посмотри.
     Горон впился в саквояж, пытаясь его открыть.  Он не открыл  его.  Он не
открыл  его через минуту после  вни-мательного  и тщательного осмотра. Он не
открыл его после возни  с кучей хитрых  отмычек. Он не открыл его через пять
минут, орудуя чем-то, что тщательно прикры-вал корпусом.
     -- Я понял. Ты перехитрил меня. Если эта штука во-обще открывается,  то
открыть ее можешь только ты? Шифр?
     Вместо  ответа  Шан  провел  рукой  по  крышке.  Крыш-ка  подскочила  и
захлопнулась снова при первом же дви-жении суб-майора.
     -- Мы еще не договорились, Горон.
     -- Говори, Шан. Такие, как ты, мне нравятся.
     -- Этот товар не возьмет ни один перекупщик Си-лая, так?
     -- Так.
     -- С этим товаром засыплется любой перекупщик Дромы, так?
     -- Так.
     -- Никто из высоких и  высших,  которых ты знаешь пли можешь узнать, не
сможет купить у тебя всего сак-вояжа, так?
     -- Так.
     -- Но охотиться заним, не брезгуя ничем, будет каждый, так?
     -- Так.
     -- И  если  кому-то удастся  напасть  на след товара  или  продавца  --
исчезнут I! товар и продавец, не так ли?
     -- Так.
     -- А можно ли сохранить тайну, доверив ее десят-кам и сотням людей?
     --- Нет.
     -- Значит, продавать товар по  частям, в розницу ---верное самоубийство
для нас и нежданное счастье для какого-либо дурака.
     -- Слушать тебя,  Шан,  одно удовольствие.  Но  я пока не вижу  дела, с
которого я что-то буду иметь.
     -- Надо найти человека, который мог бы купить у нас саквояж. Весь товар
оптом.
     -- Таких людей нет на Свире, Шан. Это говорю тебе я, Горон.
     -- Такой человек есть, Горон. Единственный на Свире. Кормчий.
     Трудно  было  предположить,  что суб-майора  может что-то  поразить или
испугать. Но Горон  вздрогнул. Под-ковообразный безгубый рот его открылся  и
закрылся, проглотив  неведомые  слова,  а шурупчики-глазки  пре-вратились  в
тонкие иглы.
     Шанин  услышал свое сердце.  Словно  кто-то в боксер-ских перчатках бил
изнутри в ребра. Хватит ли Горона на такое? Или страх сильнее жадности?
     -- Кто же сделает... это?
     -- Я. С твоей помощью. Я и ты. Половина наполо-вину.
     -- А если...
     --  Не смеши. Ты  отлично  понимаешь, что рискую только  я. Даже если я
выдам  тебя, провалившись, мне никто не поверит. А если и поверят -- сделают
вид, что не поверили:  у тебя  достаточно  ловкости и связей,  что-бы  выйти
сухим из воды.
     Горон затих. На сухой желтой коже заблестели до-рожки пота.
     --  Этого не может никто.  Немногие могут похвастать  тем,  что  видели
Кормчего.  Говорили  с  ним  -- еще  меньше.  Но никто и никогда не  являлся
правителю без его зова. Таков единственный закон Свиры, который ни-кому  еще
не удавалось переступить.
     -- Я буду первым.
     -- От  тебя не пахнет чакой... Ты... ты или сумасшед-ший... или великий
человек.
     -- В любом случае ты не проигрываешь.
     -- Если я соглашусь... что я должен делать для тебя?
     -- Для нас. Для Сипа и меня. Мне нужен помощ-ник и телохранитель.
     -- Он знает?
     -- Нет. Но он узнает. Ровно столько, сколько нужно.
     -- Я против. Я не хочу третьего. Помощника дам тебе я.
     -- Третьего не будет. Сип -- это я. А "помощничка" ты за нами все равно
пошлешь, верно, Горон?
     -- Верно. И не одного.
     --  Твое дело... Ты  даешь нам  в Дроме  все  свои связи  среди высших,
которые около правителя, с которыми ты имел дело и которые у тебя на крючке.
У тебя есть такие.
     -- Допустим, но...
     -- Мы скормим им протовит и кое-что из мелочи. Мне  и Сипу нужно осесть
в столице на какое-то  время и оценить положение. Окончательный  план  и его
выпол-нение -- наша  забота, тебя она не  касается. Ты должен только сделать
так, чтобы "пернатые" не путались у нас под ногами...
     -- Правителя стерегут "топоры".
     -- Кто их начальник?
     Горон  оторвался от  красного  саквояжа, и глаза его тоже были красные.
Как на аварийных  табло, в них высветилась тревога: удивление, подозрение --
и тревога. Шанин понял, что сгоряча задал вопрос, который Шан задать не мог.
     --  Кто  начальник? После прогулки на небо у  тебя что-то сдала память,
Шан... А чемоданчик у тебя хо-рош... В первый раз вижу такой... Где ты  взял
его? Или тоже запамятовал?
     -- Помню! Там, где и товар.
     -- Ай, сорванец, сорванец! Где товар, говоришь... А где брал товар, это
уж, конечно, не вспомнишь...
     -- Не вспомню, Горон.
     -- Ай,  сорванец, сорванец... Насмешил ты меня, на-смешил... И внука бы
моего восьмимесячного тоже бы насмешил... Чего только с памятью не бывает...
А как же  все-таки чемоданчик открывается, а? Секрет не говори, скажи только
суть, а? Принцип скажи, а?
     -- Я  не знаю. Я  просто думаю, чтобы он открылся, и он  открывается. И
перестань ломаться, Горон. На-доело.
     --  Грубишь,  дружок,  грубишь... А  я вот о твоих со-товарищах  думаю.
Скучно им. У Сипа  в перчатке писто-лет  спрятан.  Вдруг он со скуки  в моих
ребятишек  палить начнет? Ребятишки у меня нервные. Пришьют  на  ме-сте -- и
одним хорошим человеком на Свире  меньше  будет...  А  из-за чего? Все из-за
твоей забывчивости, Шан... Только нет,  милый, нет! Ты  стой, где  стоял, за
мной не ходи.  И саквояжик не трогай,  не надо. Неровен час... Ай,  какой ты
сердитый, Шан, какой серди-тый... И притомился малость, видно, белый весь...
По-стой, постой, отдохни маленько...
     Горон выглянул  в дверь,  коротко  что-то пролаял. В рубке вскинулась и
затихла  короткая возня. Выстрела  не было. Шан  успел сделать только  шаг к
двери. Писто-лет Горона уперся ему в живот.
     -- Не надо,  Шан.  Там  все в  порядке. Береги  нервы.  Я  имею желание
согласиться на твое предложение.
     Хамелеон демонстрировал новый  облик. Исчез  верт-лявый дедушка-садист,
исчез глиноликий божок.
     Даже  убрав  пистолет,  Горон остался  продолжением  своего  оружия  --
точным, молниеносным, неотвратимым.
     -- И поставим все на свои места. Я мог ответить тебе "да", мог ответить
"нет". Ты мне можешь ответить только "да". Это первое. Второе. Я веду игру с
умни-ками и с дураками. Но сам я никогда не остаюсь в ду-раках. Поэтому твой
чемоданчик  -- прости, мой чемо-данчик --  будет у  меня,  пока  не кончится
дело. Это  из-бавит тебя  и от  забот по охране, и  от  искушения  поме-нять
партнера. Или сбежать со всеми серебряными пря-мехонько в небо...
     -- Наши серебряные за Стальным Коконом -- пыль...
     -- Не знаю, не знаю... Но это не меняет суть.
     -- Но где гарантия...
     -- Твоя единственная гарантия -- верно служить мне, Шан.
     Детектива не  получалось. Не  получалось героя-раз-ведчика,  хитроумным
планом  загоняющего  врага в угол. Эта  скользкая бестия Горон  легко, одним
движением снова оказался наверху. Пришла запоздалая мысль о том, что драться
против таких их ржавым оружием безнадежно. Они владеют им с  рождения. Любая
трени-ровка не сможет заменить врожденной способности  се-ять  беду  и  зло.
Нужно  другое  оружие  --  оружие,  о  ко-тором  эти  люди  не  подозревают.
Основанное на ином принципе. Оружие добра. Но что это такое -- оружие добра?
Не читать же проповеди этой сочащейся ядо-витой слюной кобре?
     --  Что-то  ты замолчал, Шан.  Я  не слышу воплей  ра-дости.  Ведь я же
согласился. Ты уговорил меня,  Шан. Я  даже  принял твой  дележ --  половина
наполовину.
     Я мог бы... Но  я  уважаю смелость. Так что же  ты про-глотил язык, мой
дорогой компаньон? Или...
     -- Я жду твоих приказаний, Горон.
     Вынырнул   на   мгновение  дедушка-садист,  залился  дробным   хохотом,
поощрительно потрепал плечо Шани-на, умильно зачмокал ему в лицо. И скрылся,
спугну-тый жесткой диктовкой Горона-хозяина:
     -- Мы сейчас перейдем ко мне на катер. Мож вме-сте с кораблем, чернуком
и сикером пусть  проваливает ко всем  чертям. Мне некогда им  заниматься. Ты
полу-чишь форму и документы полицейского гвардейца -- 1,е "липу", настоящие.
На днях мы проводим  большую операцию  по розыску крупного  государственного
пре-ступника Канира  Урана  по кличке Бин. Мы  накроем  его.  Что  с  тобой,
дружок?
     -- Ничего. Я слушаю.
     -- В поимке Бина  ты  проявишь чудеса храбрости. И я отправлю тебя, как
героя,   сопровождать   преступ-ника   в    Дрому,   с   рапортом   министру
государственного  милосердия высшему  Тирасу Уфо, славному командиру легиона
"Слуг справедливости", которых в просторе-чии почему-то величают "топорами".
Странно, Шан, что ты запамятовал имя моего дорогого друга Тираса, странно...
Тирас примет тебя. Ты передашь ему кое-что. Остальное зависит от тебя. С той
минуты тебе придется  отрабатывать свою половину доли. А я по-смотрю. Я буду
за твоей спиной даже в... Впрочем, ты понятливый малый.
     -- С пустыми  руками мне никто не поверит. Даже правитель. Я окажусь на
яблоне раньше, чем открою рот.
     -- У тебя будет  корень. Один корень. Образец. Это все, чем я могу тебе
помочь. А  насчет  яблони...  Отлич-ный  код!  Мы будем  называть наш  товар
"Силайские  яблоки". Просто и со вкусом! Никакого повода для  по-дозрений  и
тонкий философский намек... Все мы философы, Шан. Это наша слабость.
     -- Кто это "мы"?
     --  Мы --  это мы, милый  Шан. Те,  от  которых не  уйти... Да, чуть не
забыл:  не  верь  ни  одному  слову  Тираса,  пока  он  не  покажет  золотой
треугольник. Когда покажет  -- говори напрямик.  Запомнил? Такой вот, как  у
меня, видишь? Треугольник на цепочке...
     Замурлыкал востроглазый старичок, подхватил сак-вояж  и, пропуская Шана
в рубку, подмигнул:
     -- Яблочки силайские...



     Весь путь от Силая до Дромы пассажир  проспал, и, только  когда аэробот
пошел  в  посадочный  вираж, он  недовольно зарычал. Полицейский  гвардеец с
вензелем сержанта скрипнул зубами.
     -- Оставь его в покое. Он опять будет биться.
     -- Но  это  я.  И  я не  позволю, чтобы  всякая шваль скалила зубы  над
Бином...
     --  Говорю, оставь. Ему уже  ничем  не  поможешь.  Че-ловек убит  в нем
давным-давно.
     -- Но он -- это я, понимаешь, я! Я мог бы стать та-ким, если бы...
     -- Замолчи. Немедленно замолчи. Иначе я надаю тебе пощечин. Ты сопливый
истерик. Ты все погубишь. Не только себя и меня -- все!
     Пассажир тяжко с подзывом заскулил. Пилоты не успели еще сбросить трап,
как прямо по посадочной полосе к аэроботу подкатила закры-тая машина. Из нее
посыпались  широкогрудые  пар-ни  в  небесно-голубых  мундирах.  Не  обращая
внимания на  двух  "пернатых"  коллег, они споро  взялись  за  дело, и через
минуту  клетка с рычащим и воющим Бином бы-ла уже в машине. Шан долго не мог
понять,  кто  у них старший,  пока  не  приметил рядом  с водителем скучного
человека с двумя серебряными топориками в пет-лице.
     -- Окс-капитан, у меня сопроводительный пакет и письмо к высшему Тирасу.
Скучный человек протянул из кабины руку.
     -- Мне поручено передать их лично.
     Рука нетерпеливо дернулась -- давай.  Секунду по-колебавшись, Шан сунул
письмо и пакет в  ленивые пальцы.  Рука  исчезла.  Аудиенция  была окончена.
Го-лубые  громилы скрылись  в кузове.  Взвыла  сирена,  и  тяжелый фургон  с
неожиданной  прытью  умчался  по  бе-тонному  нолю,  оставив  растерянных  и
недоумевающих гвардейцев на произвол судьбы.
     -- Я не  знаю правил этикета в этих кругах, но  с точки  зрения здешних
нравов  нас  встретили  в   Дроме  сдержанно.  Жду  ваших  ценных  указаний,
септ-капитан.
     --  Обалдуй,  --  сказал  Шан.  Они  шли  с летного поля  не  спеша  --
торопиться им  было  некуда -- и,  полу-чив наконец возможность говорить, не
опасаясь быть подслушанными, не находили слов.
     --  Обалдуй, -- сказал Шан. --  Если бы я знал, что буду из-за тебя так
волноваться, никогда бы с тобой не связался...
     -- Ты волновался за меня? Или за исход операции?
     -- Не знаю... Я дилетант в этой  профессии. Когда я услышал, как  ловко
тебя обезоружили,  а  Горон мину-той позже заявил,  что Бин в его  руках, я,
честно говоря, думал только о том, как тебя выручить. Я был уве-рен, что нас
раскрыли... И чуть было не наломал дров...
     -- Да,  Горон применил старый прием: выдал за Бина беглого  уголовника,
сошедшего  с  ума в силайских  дебрях. И  начальство это  знает.  Начальству
выгодно  быть обманутым -- будет громкий процесс, будет по-казательная казнь
-- и да устрашен будет всякий неотвратимостью возмездия! И ко  всему прочему
новые чины и награды...
     -- Но такой вариант выгоден и  тебе. Тебя  уже не  будут искать. Нельзя
казнить одного человека дважды...
     --  Выгоден... Ты начал  говорить, как Горон. А  како-во мне? Наверное,
тот, кто сейчас в клетке, был на сво-боде большим подонком. Но его казнят не
за  это.  Его казнят за меня.  Я должен  теперь ему  жизнь,  понима-ешь? Они
лишили меня права распоряжаться своей жизнью...
     --  Не  раскисай,  Сип.  Я  понимаю --  тебе  тяжело.  Но  ты ничего не
исправишь жалобами. Здесь нужно другое...
     -- Я знаю. Прости. Но что же нам все-таки делать теперь?
     -- Послушай, Горон проницательный?
     -- Разумеется.
     -- Ты все-таки  когда-либо  объяснишь толком, кто такие проницательные?
Что их объединяет? Каковы их цели? Как их узнают? Я только и слышу -- проник
да  проник,  слышу  в  разных  вариантах,  в  самых  неожиданных  и  взаимно
исключающих значениях! Наваждение какое-то!
     Сип долго молчал, расшвыривая камешки с дорож-ки коваными ботинками.
     --  Проник...  Проник  есть  проник...  Это  не вмещается в ваши земные
категории. Внешне они неотличимы  от всех, они неотличимы от  всех остальных
свирян.  Они  бесформенны  и  всепроникающи.  Теоретически  они  вне закона,
каждому   разоблаченному   пронику   грозит   смерть.  А   практически  весь
государственный,  весь администра-тивный аппарат  Свиры -- сплошные проннки,
потому   что  доказать,   что  проник  действительно   проник,  практи-чески
невозможно... Они выходят сухими  из любых чис-ток, которые устраивает время
от времени Кормчий -- они получают награды за усердие, а на яблоню попада-ют
те, кто им мешал...
     -- Заумь какая-то! Много страха  и мало  смысла. Ты что-то перегибаешь,
Сип. Здесь что-то не то. И не так.
     --  Так, Шан. Просто это сразу  трудно укладывает-ся в  голове. Мы  уже
привыкли, а ты нет. Впрочем, уви-дишь сам. Поймешь. И привыкнешь.
     -- Но как ты все-таки узнаешь, что кто-то проник?
     --  Спроси  что-либо полегче... Как узнаю?  Сам не знаю! Конечно, не по
внешности.  Хотя...  Есть  что-то, но...  Вот стоит ему заговорить --  сразу
видно.  По  же-стам,  по  поведению, по речи,  по  какой-то внутренней  злой
затаенности --  на  языке  мед,  в  глазах яд... Тыся-ча  мелочей...  Трудно
объяснить... Ты меня понимаешь?
     -- Пытаюсь изо всех сил. Но, честно говоря...
     -- Стоп!
     Сип приложил палец  к губам. Шанин оглянулся, но ничего подозрительного
не заметил.  Они потоптались  у ворот  аэрогавани, глядя, как пе-регруженный
грузовой дирижабль безуспешно  пытается оседлать причальную  мачту. Рядом  с
ними останови-лись несколько зевак, по традиции обсуждающих про-махи пилотов
и их шансы причалить в такой ветер.
     -- Им "пернатые" помогут. У них крылышки,  -- ядо-вито хихикнул  кто-то
за спиной. Шан обернулся. Все с постными лицами смотрели в небо.
     -- Надо идти в ближайший участок "ПГ"  и связы-ваться с  Гороном. Пусть
он  сам  разбирается,  что  к че-му и какого  лешего нас бросили  посередине
дороги...
     -- Не надо, септ-капитан. Все делается согласно при-казу. Та команда не
имела инструкций на ваш счет.
     У говорящего не было лица. Потом, через минуту после разговора, ни Шан,
ни  Сип не  могли  вспомнить наверняка ни одной  четкой  черточки, ни  одной
особен-ности фигуры,  ни  одной броской  детали  одежды  -- какое-то смутное
облако, желе,студень с бесцветным го-лосом.
     -- Кто ты такой?
     Молчание.  Наручные  часы,  где  вместо  циферблата  -- силуэт  топора.
Какие-то розовые бумажки.
     -- Вот ваши места в гостинице и суточные на не-делю. Вас позовут, когда
будет надобность.
     Он растаял  в  воздухе,  не  оставив следа.  Но  еще  раньше,  едва  он
появился,  растаяла  толпа  зевак  вокруг  Шана  и  Сипа.  У  жителей  Дромы
выработалась мгно-венная реакция.
     -- У меня  был  один знакомый исследователь  древ-ней  письменности. Он
постоянно тренировал воображе-ние. Нарисует две черточки и пристает ко всем:
"Что это может значить?" Что это может значить?
     --  Только  одно  --  даже на улице  следует говорить  вполголоса.  А в
гостинице -- орать.  У  них паршивая  ап-паратура,  работает  с искажениями.
Глупо влипнуть по вине неисправного магнитофона.
     -- Думаешь, нас собираются пощупать? Вместо ответа Сип кивнул на такси,
которое медлен-но  тащилось за  ними, явно  желая  "случайно"  попасть-ся на
глаза.  Они  сели  на  заднее  сиденье и  молчали  всю  дорогу,  чем  весьма
расстроили водителя.  И только пос-ле остановки Сип вознаградил  его, громко
воскликнув  "Слава  Великому  Кормчему,  высшие  умеют ценить  пре-данность!
"Изобилие" -- лучший отель Дромы. Здесь не соскучишься"...
     Они стояли со  своими  провинциальными чемоданчи-ками  на  тротуаре, не
решаясь   войти  под  гулкие  своды  гигантской  пирамиды,  составленной  из
разногабарит-ных  полушарий.  Поражало  мастерство,  с  которым  архи-тектор
рассчитал   все  детали  своего   нелепого   сооруже-ния.  Оно  должно  было
развалиться  без всякого внешне-го толчка,  само  по  себе, но оно высилось,
венчая центр столицы, и высилось, вероятно, не одно десятилетие.
     -- Нравится?
     -- Впечатляет. Одна из  вершин абстрактного архи-тектурного  искусства.
Того и гляди сейчас все посыплется...
     -- Не посыплется. На века. Гостиница -- ровесница Стального Кокона.
     -- Вот как. А кто архитектор?
     --  Тише...  Об  этом не  спрашивают.  В  справочниках  говорится,  что
гостиница построена волей правителя...
     Подозрительный бритоголовый  юноша, тоже  заинте-ресовавшийся  бетонным
десертом, сразу заскучал и отошел.
     --  Леший их разберет.  То ли вправду  уличный  без-дельник,  то  ли...
Всякие тут ходят...
     Фойе   встретило   гостей    сладковатым   запахом.   Боль-шая    часть
храмообразного  пространства  была  отдана  растительному  миру --  плодовым
деревьям,  ягодным кустам,  овощным  грядкам.  Строгие  таблички "Руками  не
трогать" и защитные металлические  сетки под  током предостерегали,  однако,
заезжих лакомок от вольного обращения с этим соблазнительным великолепием. У
таблички,  удостоверяющей,  что за барьером  портье, гости  простояли  минут
десять. Портье смотрел  сквозь  их прозрачные тела в глубины,  доступные ему
одному. Робкие  попытки вывести его из каталепсии  успеха  не  имели,  и Шан
довольно внятно пробормотал:
     "Сип, здесь нет таблички "Руками не трогать", и я  сей-час попробую..."
Сип  наступил  ему на  ногу.  Тем  не ме-нее портье протянул руку -- ленивым
жестом, как го-лубой окс-капитан в машине.
     Розовые  бумажки   имели   волшебную   силу.  В   своем   двухкомнатном
номере-люксе  гости  оказались  ровно  че-рез минуту, слегка  обалдевшие  от
подобострастных  улы-бок  носильщика,  выросшего  из-под  земли,  запаленных
вздохов  скоростного  лифта  и  магнитофонной  скороговор-ки  очаровательной
горничной,  которая  оставила  после себя  аромат  нектара и  горячий чай  с
какими-то желты-ми орешками.
     --  Сказка,  --  проворковал  Сип,  оглядывая  безудерж-ную  безвкусицу
литерного номера. -- Как щедро платит правитель своим преданным слугам!  Сто
лет не спал на такой кровати...
     Он  плюхнулся  на  свое   необъятное  ложе,  ловко  под-дел   матрац  и
внимательно осмотрел группу  пружинных  контактов, от которой в ножку уходил
красный провод. Потом включил бра на стене. Вместе со  вспыхнувшей лампой  в
настенной стойке что-то щелкнуло и зажуж-жало.
     -- Для  любителей ночного чтения,  --  прокомменти-ровал Сип.  -- Очень
хорошо видно, что читаешь...
     Они обследовали номер и  обнаружили массу  не ме-нее интересных  вещей:
радио   динамик,  который   не   вклю-чался   и   не  выключался;   странное
вентиляционное отвер-стие в потолке над люстрой; сушилку в  ванной,  которая
не сушила, но трещала, как автоматическая кинока-мера.
     Шанину наконец все это надоело.
     -- Эти желтые орешки с  чаем вызывают отличный  аппетит. Не заняться ли
нам этим вопросом? Там, ка-жется, есть какие-то талоны в ресторан, который я
при-метил внизу...
     -- Талоны пригодятся  на потом.  А сейчас  с помощью вот  этого чека мы
должны стать богатыми людьми...
     * * *
     Несмотря на  рабочий  день,  улицы  Дромы были  мно-голюдны,  пестры  и
бестолковы.  Человеку, привыкшему  к  тишине  и успокаивающей медлительности
современных поселений Большого мира, здесь было нелегко. А Ша-нину в мундире
гвардейца  было  нелегко  вдвойне: Дрома  кишела "пернатыми",  и приходилось
бдительно следить  за людским потоком,  чтобы  ответить на  приветствие  или
откозырять самому.
     Улицы  бесконечно  петляли, переламывались,  рас-ходились  зигзагами  у
подножия одинаковых, как дет-ские кубики, многоэтажных коробок,  упирались в
не-ожиданные тупики, по ним, вплотную  друг  к  другу,  скрежеща и  цепляясь
бортами,   судорожными  толчками   продвигался  чадящий   бензиновой   гарью
автомобильный  поток. Порой где-нибудь впереди  раздавался  вой  тор-мозов и
хруст  сплющиваемого металла.  Урчащий кон-вейер  замирал тогда надолго,  но
никакая сила на свете не могла прекратить его движение совсем.
     Зато людской поток на  тротуарах тек  безостановоч-но, Каждый  прохожий
что-то делал  на ходу -- жевал, курил, читал, --  и, может быть,  поэтому на
всех лицах каменела равнодушная отрешенность от окружаю-щего.
     -- Куда мы все-таки несемся?
     -- Никуда.  Мы уже на месте. Тут можно присесть или  постоять без риска
быть  сбитым с ног... Когда-то здесь был Дворец Свободы -- правительственная
рези-денция. По  Слову Правителя  он  был  снесен  и на его мес-те  выстроен
Вечный Дворец, увенчанный персональной Башней Кормчего. В ней находится  его
рабочий  каби-нет.  А  Вечный  Дворец  отдан  исполняющим   Слово  Корм-чего
министерствам.
     И снова пирамида,  но уже не из полушарий, а из не-правильных  конусов,
опоясавших тонкую свечу  башни, зеркальный купол,  который  поздно вечером и
рано  ут-ром  полыхал  языком  пламени  на  сером  небе.  И   та  же  печать
незаурядного  мастерства, скрученного  и  извра-щенного злой волей  нелепого
заказа.  И  скульптура у главного входа:  юный  бог  в куртке с  надкушенным
яблоком в руке.
     -- Правитель в ту великую минуту, когда он заду-мался о судьбе Свиры  и
принял решение взять на  плечи  бремя Кормчего...  Ну как? На что похоже это
со-оружение?
     -- Похоже на  то, что гостиницу "Изобилие" и Веч-ный Дворец строил один
и тот же архитектор.
     -- Тот же? Нет... Но... Разве есть сходство? В чем?
     -- В характере. Во взгляде, что ли. В мастерстве... Словом, если это не
он, то его ученик.
     -- Да...
     Сип долго молчал, разглядывая дворец, словно ви-дел его впервые.
     -- Да... А  ведь действительно...  А ты  зорок,  Шан. Дворец строил сын
того, кто поставил злополучную гос-тиницу.
     -- И он плохо кончил?
     -- Да. Можно мне задать тебе вопрос без околич-ностей?
     -- Разумеется, Сип.
     -- Что ты собираешься делать?
     -- Сейчас? Продолжать прогулку.
     -- А завтра, послезавтра, через неделю?
     -- Наблюдать, запоминать, анализировать.
     -- А действовать?
     --  И действовать. Во всех  детективных романах, ко-торые  я специально
проштудировал перед Свирой,  го-ворится, что  главное в профессии разведчика
-- дедук-тивный  метод. Действие --  частность, а  частное  по де-дуктивному
методу должно выводиться из общего. Сле-довательно, чтобы действовать,  надо
основательно побездействовать.
     -- Ты все шутишь.  Тебе все это кажется пока забав-ной игрой. Не спорь.
Ты попал в  прошлое,  в пройденные вами века.  И  ты не  прочь подурачиться,
уверенный, что завтра вернешься в свое время.  А  ведь Горон ждет, ко-гда ты
проникнешь к правителю.  И  он  не будет ждать  бесконечно.  И он  не  любит
шутников.
     -- Хорошо, давай серьезно. Мы  работаем не для Горона. И  если говорить
откровенно, я вообще не соби-раюсь встречаться с правителем. Потому что меня
и мо-их друзей интересует не  то, каким образом этот древний хрен сумел себя
законсервировать на двести лет, а то, каким образом Свира так долго держится
на краю неизбежной пропасти. Уверен, что правитель не выложит ответа даже за
женьшень. Придется докапываться самим, изучать производство и распределение,
понять  по-ложение  и взаимоотношение  всех  классов  и  прослоек  общества,
оценить настроение и степень зрелости на-рода...
     -- Для этого надо прожить здесь две жизни...
     --  Чтобы уловить общее --  нет. Иногда его мож-но почувствовать сразу,
на  одном дыхании. Как  по-везет.  И как смотреть  на  все,  что  происходит
вокруг.  Ты здесь  родился, ты ко всему  привык, многое про-ходитмимо твоего
внимания. Глазпостороннего зорче.
     -- Возможно... Но меня интересует одна  частность  -- собираешься ли ты
посещать правителя?
     -- Пока нет.  Пока это  просто  невозможно  --  мы сто-им перед  глухой
стеной, и эта стена неприступна. Нуж-но найти хотя бы какой-то дефект в этой
стене, дыру или щель, и только тогда...
     -- А если я  знаю такой дефект? Шан внимательно посмотрел на  Сипа. Сип
выдержал взгляд.
     -- У тебя завелись от меня секреты, Сип?
     --  Нет.  Не завелись. Этот секрет был  со мной все-гда.  На Свире,  на
Зейде,  на  Земле.  Но  этот секрет я  открою  только  тому, кто поможет мне
выполнить клятву.
     -- Какую клятву?
     -- Судить Великого Кормчего.
     -- Убить?
     -- Нет. Судить. И приговорить к смерти, И привести
     приговор  в  исполнение. Чтобы  это  не  было убийством, нужны хотя  бы
двое...
     Да, еще  Тесман говорил,  что  у Бина свои  счеты  с правителем. И  вот
теперь... Отговаривать бесполезно. Согласиться на соучастие нельзя. Остаться
в стороне нечестно. Обманывать подло.
     -- Когда и кому ты дал клятву?
     -- Не надо об  этом, Шан. Я забыл, что ты человек Земли.  Что ты просто
наблюдатель. Что для тебя  все  наши  горести  и  беды не более  как трудный
ребус,  ко-торый  надо  решить, научный  казус,  который  надо объ-яснить. Я
забыл.  Прости. Я не  оставлю тебя, пока... Словом, забудем этот разговор. Я
ничего не спрашивал.
     -- Бин...
     -- Я Сип. Прежний Сип. Твой Вергилий.
     -- Жарко. Давай выпьем пива...
     Они остановились под  зеленым навесом против рыб-ного магазина. Пожилой
гвардеец  с жезлом  дружелюб-но им улыбнулся и  подвинул кружку,  освобождая
место  за  столиком. Улыбка  в Дроме  -- явление редкое,  и Шан  улыбнулся в
ответ.
     -- Дежуришь?
     --  Разве это  дежурство,  септ-капитан? Хочешь -- спи,  хочешь -- пиво
дуй. А  вот я работал в Олоне, воздушные верфи там -- вот  где действительно
держи ухо востро.  Известное дело,  работяги --  у них свой закон. Дер-жатся
один за одного, косяком -- с ними лучше не свя-зываться...
     Пиво  было,  что  называется,  на  любителя  --  цвета  спелой  малины,
горьковато-сладкое и почти без пены. Шан взял  три  кружки -- себе,  Сипу  и
говорливому блю-стителю порядка.
     --  Благодарю, септ-капитан. Многовато будет...  Ну Да  ничего, мне уже
через час меняться.
     -- А ты за свою жизнь в разных местах бывал, на-верное?
     -- Да,  помотался. Я  все больше по  охране, для  стра-ха стою. Так  не
стало страха теперь, даже Вечного Дворца не боятся, шалый народ стал.
     -- А почему, как ты считаешь?
     -- От жиру.  Я говорю -- от жиру. Заелись, на  пра-вителя обнадежились.
Он, мол,  благодетель, всех накор-мит.  Я последнее время в глуши,  в Трижах
существо-вал -- молодые затерли. Так и там дикари, обезьяны земляные, только
и могут, что  свою сатуру крупноплод-ную сажать да выкапывать. Так и эти. Не
хотим по шестнадцать часов работать, хотим по десять. А этого не хотите?
     Заметно приободрившись,  ветеран  грозно  потряс  жез-лом,  как  боевой
дубиной.
     -- А сюда меня сын перетащил, слава Кормчему. В "топорах" у меня сын...
Здесь благодать. Конечно, тоже как когда...
     Что-то стряслось в рыбном  магазине напротив. Крик  возмущения и  боли,
звон  разбитого  стекла,  шум  свалки,  снова  крик  --  тот  же  голос,  но
сдавленный,  зовущий на помощь, ругань, глухие  удары, снова  звон стекла...
Гвар-деец поскучнел и прислушался, не спеша, однако, до-пивать свое пиво.
     --  Опять что-то не поделили... Вот народ!  Всего вы-ше горла, лопай --
не хочу, так нет, каждый в рот со-седу смотрит. Зависть, зависть... Не люблю
драк.  Ни-когда  не поймешь, кто  прав, кто виноват,  все  хороши... Пакость
одна...
     Шанин почувствовал  на  себе  хмурый  изучающий взгляд Сипа. Ему  стало
неуютно. Никаких  действий --  это  легко  приказать. А  если  бьют женщину?
Ребенка?  Ты чужой,  тебе  все  равно  -- утверждало молчание  Си-па... Нет,
дорогой. Очень не все равно. Очень.
     -- Надо прекратить это. -- Шан одернул ремень. -- Пойдем, дежурный.
     Они не успели. Кто-то мелькнул в дверях, пытаясь
     выскочить на улицу, его перехватили, ударили спиной о притолоку.
     Руководил  боем  коротышка  в кожаном  фартуке. Уви-дев гвардейцев,  он
бросился к ним, крича:
     -- Это проник! Он оскорбил Великого Кормчего! Он сказал про него такое!
     Тротуар  опустел мгновенно. Ни избиения, ни свиде-телей -- жара, звенят
ситары, недопитое красное пиво на столике -- и неподвижное тело на тротуаре,
лишь от-даленно напоминающее человеческую фигуру.
     Шанин предполагал в этот день съездить куда-либо на окраину, например в
рабочий  пригород Дромы Сил-ку.  Было  еще  рано,  до  Силки  часа три  езды
экспрес-сом, и они вернулись в гостиницу. Возвращались в от-крытом автобусе,
который  немилосердно  дергало  в  рит-ме бесконечного  автоконвейера.  Люди
стояли и сидели, отрешенно жуя, и согласно качались в такт рывкам.
     -- Ну как дедуктивный метод, -- спросил  Сип, ис-подлобья поглядывая на
Шанина. -- Помогает? Шан потер лоб.
     -- Плохо помогает?
     -- Поможет. В  свое  время. А  завтра мы  с тобой  должны разыскать вот
этого человека. Зовут его...
     * * *

     -- Мос Леро...
     Чтобы  разобрать  витиеватую надпись  на почернев-шей медной  пластине,
пришлось  включить поясной фо-нарик. Шан махнул рукой  таксисту, тот,  круто
развер-нув  машину, дал  полный  газ, и  через полминуты  только серая  пыль
висела над петлей накатанной дороги.
     --  Даже фары  не  включил. Еще  врежется где-нибудь.  Внизу уже совсем
темно. Чудак...
     -- Кто знает,  Шан. Может быть, это мы начудили, отпустив машину раньше
времени...
     -- Не  думаю.  Хотя,  если  хозяин  подстать  своему  логову, думать  о
приятном отдыхе вряд ли придется...
     Они  звонили  у  бронированной калитки,  врезанной  в крепостной кладки
каменную  стенку,  добрых пять  минут,  но за  калиткой и  за стеной  царила
нежилая ти-шина.
     -- Однако, Мос Леро  рано  ложится спать. Вилла пряталась на дне горной
впадины,  словно в стакане  с отбитым верхом -- полупрозрачные острые  ребра
кварцевых пиков перекрывали все подходы  к ней. Лишь  по  единственной узкой
расщелине   выползала    на-верх   дорога.   Все   ее   замысловатые   петли
просматрива-лись от виллы, как с вертолета.
     -- По-моему, этот  Мос  -- атаман разбойничьей шайки. Иначе  зачем  ему
такое странное лежбище?
     -- Не знаю, Шан.  В Дроме у  него  вполне ординар-ная квартира и,  если
верить соседке, приличная репу-тация...
     Разыскать Моса  Леро по  адресу,  данному Гороном, не удалось.  Его  не
оказалось дома, а словоохотливая со-седка не знала, куда он уехал.
     Помогла хмурая консьержка. Она проводила гвар-дейцев медленным взглядом
до самых выходных дверей и уже в спину пробубнила негромко:
     --  К  Мосу, что  ли?  Давно  пора...  В  Лаане  он, где  ж ему  быть в
субботу... На Синей горе вроде дача у него...
     До местечка Лаан было не больше часа езды, но ав-тобусы туда  почему-то
не ходили, а разбитные таксисты, готовые мчать хоть в  преисподнюю, от слова
"Лаан" сразу скучнели, а стоило упомянуть еще Синюю гору... Словом, только к
концу дня Шану  с Сипом  удалось уло-мать  какого-то бедолагу за пятикратную
цену. Машина  долго кружила  по каким-то  окраинам и  выбралась на  лаанскую
дорогу  далеко  за  городской чертой, но по шоссе  водитель погнал  с  такой
скоростью, словно  от стрелки спидометра зависело спасение его души. Судя по
всему, на  Синей  горе он  бывал не  раз.  Такси  уверен-но выкручивалось из
опасных  горных виражей.  Но  оста-новился  он не у самой  виллы, а метрах в
двухстах от нее и подъехать ближе отказался.
     -- Теперь наш друг уже на шоссе. Зря мы его от-пустили...
     Шан снова нажал кнопку.
     И тогда калитка ожила.
     Нет, она не открылась. Ее шероховатая поверхность не шелохнулась, но на
уровне глаз с тугим щелчком про-резалась треугольная бойница.
     -- Кто там?
     -- Нам нужен Мос Леро.
     -- Его нет, он уехал.
     -- А кто с нами говорит?
     -- Служитель.
     -- Значит, уехал? Жаль. А то вот его  старый друг  Горон велел передать
ему письмо и долг в тринадцать серебряных.
     -- Что вы сказали?
     --  Горон  велел  передать  Мосу  Леро  письмо  и  долг  в   тринадцать
серебряных.
     Калитка   молчала  добрых  две   минуты,   прежде  чем  исторгла  новый
неуверенный вопрос:
     -- А я... Я буду иметь письмо?
     --  Нет.  Белено передать его лично твоему  хозяину. Снова молчание.  И
снова дрожащий голос:
     -- Я Мос. Мос Леро. Давайте письмо в щель.
     -- Э нет, так не пойдет. Докажи, что ты Мос.
     -- Письмо должно  быть в красном конверте с буквой  "м" в левом верхнем
углу.
     -- Это другое дело. Пожалуйста. Шанин свернул конверт трубочкой и сунул
в бой-ницу. Бойница тотчас захлопнулась.
     -- На  атамана  не тянет.  Трусоват больно, -- прошептал он Сипу  почти
весело. Сип неопределенно пожал плечами.
     Солнце давно зашло, но вечные скрещения Стально-го Кокона еще светились
тусклым малиновым накалом. Небо было иссиня-черного цвета, и голубым детским
шариком светилась на нем Зейда, маленькая луна Свиры. Она почти  не освещала
окрестность, на пиках  полы-хали  грозные отсветы стали,  но  она  была, она
светилась,  напоминая  Шанину  о том, что есть  Большой мир,  где по-другому
живут и поют...
     В  лицо ударил прожектор, а через десяток секунд щелчок  возвестил, что
калитка снова ожила.
     -- Я вас вижу впервые. Я вас не знаю.
     --  Меня зовут  Шан,  его Сип. В письме написано, что, кроме  долга, мы
передадим тебе предложение при-нять участие в сбыте силайских яблок.
     -- Ладно. Входите.
     -- Выключи ты этот светильник! Ничего не видно!
     -- Идите прямо.
     Рука Шана попала во что-то пухлое  и влажное,  и это пухлое потянуло за
собой прямо,  направо, налево --  прожектора уже  не было, но перед  глазами
плыли  раз-ноцветные круги, лишая  возможности  если  не видеть, то  хотя бы
ориентироваться в полутемных пространствах.
     -- Садитесь. Кресла под вами.
     Пелена  рассеялась,  открыв небольшую скромную комнату с  тремя  узкими
стрельчатыми  окнами,  распах-нутыми  в   сад.   Вечерний   ветер   тормошил
простенькие пестрые шторы. На некрашеном раздвижном столике стоял запотевший
пузатый кувшин с  молоком и три ста-кана. Из плетеной корзиночки торчало три
больших ломтя черного хлеба.
     Сип  сидел по другую сторону  стола. А  в центре  си-дел Мос Леро.  Его
кругленькое тельце  перепачканно-го  детского пупса  без конца вздрагивало и
порывалось подскочить на плетеном стуле, предугадывая малейшее
     желание гостей.  В  нем все было чуточку чересчур --  че-ресчур честные
глаза, чересчур жизнерадостный  румя-нец, чересчур широкая улыбка,  чересчур
искренний голос:
     -- Я  человек простой, без претензий,  родился в  глу-хом  селении, так
сказать, от земли... Очень устаю в Дроме  -- сутолока, гром, чад...  Хочется
тишины, одиноче-ства, свежего,  так сказать, дыхания... Присмотрел вот  себе
ложбинку  с конурой...  Нет,  строил не  я, досталась по случаю -- за  свои,
конечно,  серебряные... Но недоро-го,  слава Кормчему  -- по государственной
цене распро-дажа конфискованного  имущества...  И каждую суббо-ту -- сюда, в
конурку  свою... А  что  у калиточки вас  за-держал -- не обессудьте.  Места
дикие, безлюдные -- не ровен час... Всякие тут шастают...
     -- А шастают? -- успел врезаться Шанин.
     --  Шастают, шастают, ой,  как шастают... В прошлую субботу, соседа там
вон,  за  той горочкой,  подожгли...  Вы-скочил,  а  в него  из пистолета...
Хорошо, что в доме друзья были, там целая перестрелка была, еле отби-лись...
А домик сгорел...
     -- Кто же стрелял?
     -- А ведьма их знает... Ушли все... Может, дружки хозяев бывших, может,
другой  преступный  народ...  А  вы  ехали  --  рисковали:  не  любят  здесь
"пернатых",  в   мун-дире  особенно,  --  пуля  невесть  откуда  прилетит...
Рис-ковали, рисковали... И срочность такая была, наверное, да? Убываете куда
-- в Дроме проездом, да?
     -- Проездом, Мос. Горон передает тебе твою посто-янную долю.
     -- Должок, Шан, должок...
     -- Твою  постоянную  долю, Мос.  И с условием. Шан достал  из-под стола
маленький красный чемо-данчик, с которым приехал. -- Вот... Вот... Вот... По
мере того как  на столе появились ампулы с  протовитом, пакеты прессованного
чернука,  булькающие банки  сикера,  золотые и  серебряные амулеты,  честные
глаза Моса заволакивала сладкая дымка.
     -- Ах, Горон, Горой... Нет,  старая  дружба не ржа-веет... Кажется, что
общего: я,  маленький человек, -- и Горон, орел,  повелитель "пернатых"... А
не  забывает Мо-са верный товарищ, не забывает...  Говорят про него вся-кое,
обижаются некоторые, а я  думаю -- зря. Большой души человек Горон и честен,
и справедлив, и нежен где-то... А жестким бывает иногда -- профессия  такая:
за-щитник,  сторож нашего  неба. Он  и в "топорах" орлом ходил,  как же... Я
трусоват, характера не хватает, вот и копаюсь в низине жизненной, а Горон --
храбрец, он  весь  в  небе, всегда на высоте...  И все  ж  не  забывает нас,
бескрылых, для земли приспособленных, шлет от широты души...
     --  Теперь условие, Мос.  Ты должен помочь нам. Нам --  значит, Горону.
Ясно? Мы -- это Горон. Так должно быть сказано в письме. Так?
     -- Сказано, сказано... Но я человек маленький, я всей душой, только...
     --  Ты должен  устроить нам встречу с Тирасом. Глаз в глаз. И как можно
скорее -- завтра или после-завтра.
     -- А зачем вам Тирас?
     -- Ты чересчур любопытен, Мос.
     --  Не знаю, не знаю...  Тирас -- министр, второе лицо на Свире, правая
рука Кормчего, а  что я? Червяк! Как я могу приказывать Тирасу? Меня даже не
пустят  к не-му!  Нет, не по  силам  мне, не  по силам...  Рад  бы услу-жить
старому другу Горону, за подарочек отблагода-рить, но... Не смогу, не смогу,
что другое, а  это не смо-гу... Конечно, если попросить, раскошелиться... Да
и то вряд ли... Конечно, если Горон не  постоит за расхода-ми... Так это еще
столько же надо...
     -- Ты загнул, Мос. Столько же -- чересчур. Не про-глотить. Плохо будет.
Половина -- куда ни шло. Еще половина!
     -- Да разве я себе? Я же  для людей, мне самому  ничего не  надо. Тирас
ведь,  не  пешка  какая. И сроч-ность к  тому же. А вдруг Тирас заупрямится,
спросит -- зачем я им нужен? Что я скажу?
     --  Мос, ты получил хороший подарок от Горона. Тебе  показалось мало. Я
добавил еще половину -- от себя...
     -- Я не вижу второй половины...
     -- Вторую половину ты увидишь после того, как ска-жешь, когда  и где мы
встретимся с Тирасом...
     --   Тирас  не  пойдет  на  пустой  крючок.  Я  должен  пе-редать   ему
предложение. А что я ему скажу?
     У  Шанина  пересохло горло.  Не  спрашивая разреше-ния, он  налил  себе
полный  стакан  ледяного  молока.  Мос  услужливо  пододвинул  хлеб,  и  это
окончательно  до-конало   Шана.  Он  отставил  стакан.  Резиновый  пупс  был
неуязвим.  Он  мгновенно вывертывался из любых поло-жений. И радужная улыбка
по-прежнему  цвела на его ярко-пунцовых губах. Сип тоже  ухмылялся, наблюдал
за поединком. И  Шан пошел последним козырем  --  су-нул прямо под  горбатый
мосовский нос корешок жень-шеня, похожий на голенького гнома.
     Мос вздохнул и забыл выдохнуть.
     -- Это  не тебе. И  не  Тирасу.  У  вас не  хватит  сереб-ряных,  чтобы
отколупнуть полкусочка с этого корешка. Это для Великого Кормчего. Ты понял,
какая идет игра?
     Мос  перестал ухмыляться  и отодвинулся от стола, чтобы  были видны обе
двери,  ведущие  в  комнату,  и  как  бы  невзначай  положил руку на пояс  с
пистолетом.
     -- Но зачем... зачем вам... зачем нам... нам... Тирас?
     --  Может,  ты  сам проведешь  нас к  правителю? -- со  всем  возможным
сарказмом отпарировал Шан, беря ре-ванш за час  изнурительного  словоблудия.
-- Сам -- без Тираса?
     Но Мос подскочил, не  обратив внимания  ни на из-девку Шана, ни на позу
Сипа. Он покатился к внутрен-ним дверям, возбужденно подпрыгивая и одергивая
де-шевенькую клетчатую пижаму, распахнул их настежь и закричал тоненько:
     -- Лира!  Лирочка! Вставай, детка, мы стали с тобой за счастливых людей
--  мы  имеем  дорогих  гостей!  Чудесные  воспитанные  люди!  Вставай,  мое
солныш-ко, мы будем праздновать их визит! До самого утра!
     И он воздел свои бескостные ручки, приглашая гвар-дейцев внутрь дома.
     За  толстыми  дверями   двойной   доски  открылся  иной  мир.  Огромная
паукообразная театральная люстра, от-свечивая  масляным золотом я позванивая
хрустальными подвесками, с  варварской щедростью высвечивала каж-дый  уголок
антикварного   интерьера:  инкрустированный  перламутром  и  розовой  слюдой
потолок;  застывшие  волны парчовых  портьер,  за  которыми  неярко  мерцало
золотое  плетенье противомоскитных сеток на окнах; ле-бяжьего пуха кресла на
мешках-копытцах: древние, руч-ной  работы  ковры,  которые сделали  бы честь
любому му-зею, старые  картины -- подделки  под земных художни-ков и местные
шедевры,   собранные,   правда,   не  из-за  живописных  достоинств,  а  как
иллюстрации  к  мифологи-ческим  сюжетам;  несколько  огромных  фолиантов  в
пере-плете из красного сандала с золотыми застежками,  разностильные пуфики,
качалки, лежанки, кушетки;
     медвежьи  шкуры,  вокруг низкого, едва  в  локоть высо-ты,  необъятного
круглого  стола из  черного  эбенового  де-рева, хрустальные вазы  и  кубки;
тонкий, как папиросная бумага,фарфор узкогорлыхкувшинов; майолика, резьба по
кости, серебряное тиснение, тонированное чернью...
     -- Это тайна моего сердца, высокие, Я имею это не для того, чтобы жить,
а  живу,  чтобы иметь это. У всех свои  слабости,  высокие.  Тишина,  свежий
воздух,  краси-вые  и ценные  вещи...  Вдали, так сказать, от грубого гла-за
человеческой зависти... Зачем лишний раз  дразнить  соседей,  напоминать им,
что они неудачники,  просто-фили,  недотепы?  Здесь  в  каждой  вещи  -- мой
подвиг,  моя борьба,  моя  месть и победа... Месть и победа,  о  ко-торых не
знает никто... Ну как?
     -- Потрясающе. Даже мороз по коже.
     -- Если бы я сказал тебе, сколько это стоит, тебя бы сожгло пламя, Шан.
Но я не хочу твоей смерти. Вы мои гости, и мы будем праздновать. Ты поймешь,
что с Мосом можно делать дела...
     ...В   Дрому  возвращались  на  рассвете.   Под  обшарпан-ным   капотом
неказистой машины  Моса оказался новень-кий супермотор  двойной тяги,  а под
задним сиденьем -- станковый пулемет. Все четверо оживленно болтали о погоде
и летящих мимо пейзажах.
     Дрома  еще  спала. Тишину  нарушали только всхлипы  дворницких щеток да
урчание мусоросборщиков.
     Мос высадил гвардейцев за квартал до гостиницы.
     -- Нечего мозолить глаза... Значит, как договори-лись, Шан: встречаемся
сегодня  в  три  на Большом ип-подроме, ты  имеешь  с  собой вторую половину
подарка, а я  -- место и  время вашей встречи  с Тирасом...  Я  при-ду после
начала скачек и сам найду вас. Я подсяду не-заметно...
     И, уже собираясь трогаться, снова поманил Шанина пальцем.
     -- Тираса я вам обеспечу  -- это точно... Берите его за  рога... А если
не выгорит  -- не беда... Я человек ма-ленький,  но я кое-что  могу. Вам без
Моса не обойтись,  потому что даже Высшие и Высшие из Высших не быва-ют там,
где бывает Мос... Мос Леро, старший техник Вечного Дворца...



     До  начала скачек  оставалось минут  десять. Шанин  разглядывал трибуны
Большого ипподрома. Привыкший к  пестроте и буйству земных ипподромов, он не
без удивления отметил благопристойную тишину под  солнце-защитными тентами и
обходительную неторопливость болельщиков.  Присмотревшись, он понял причину:
здесь  не было молодежи, трибуны не спеша занимали люди за тридцать и далеко
за тридцать -- чаще все разряжен-ные по воскресному  зрелые семейные  пары с
выводками разновозрастных малышей.  Они проходили на свои  мес-та, груженные
пакетами, основательно устраивались  и начинали немедленно что-либо  жевать,
озираясь и с чув-ством собственного достоинстваприветствуязна-комых.
     -- Это место свободно?
     -- Свободно, -- опередил Шанина Сип. Шанин толк-нул его  под бок: разве
Сип забыл, что место для Моса? Сип успокаивающе кивнул -- знаю, мол.
     Болельщик, ищущий места, повел  себя  странно. Вме-сто  радости  на его
лице появилась  тревога. Он подозри-тельно оглядел гвардейцев и  задом  стал
выбираться из ряда.
     -- Что с ним?
     -- Все правильно. Психологический этюд. Если бы я сказал "занято", этот
тип  немедленно  бы  уселся,  до-казывая,  что  надо  приходить   вовремя  и
неизвестно еще,  придет  сюда вообще кто-нибудь. А если говорят "сво-бодно",
свирянин задумывается: почему все места за-няты, а это свободно? Значит, или
гвоздь в  сиденье,  или  ножка скамьи  сломана,  или  еще  какой  подвох.  И
пред-почитает  разыскивать другое место.  Так что  не  беспокойся -- теперь,
кроме Моса, к нам никто не по-дойдет.
     Ипподром  заволновался,  зааплодировал. Многие  повскакали  с  мест. На
травяную   дорожку  выходили  опоя-санные   лентами   и  увешанные  медалями
участники,  та-ща за  собой на серебряных  уздечках  упирающихся  дву-горбых
козлов. Эти косматые монстры пустыни, кроткие в покое и смертельно опасные в
ярости, часто потряхи-вали рогами, способными одним ударом переломать кос-ти
песчаному  тигру.  Они привыкли  к своим  хозяевам,  присутствие посторонних
одновременно пугало и беси-ло их.
     Ожили тарелки медных радиодинамиков:
     -- Внимание!  Внимание!  Через несколько минут  вы станете  свидетелями
исторического события  --  вы  уви-дите  финальный  этап  пятьдесят  первого
первенства  пла-неты  по  скачкам  козлов. Это  древнее, истинно  свирянское
мужественное состязание, как известно, проводится раз в три года. Вспомним с
уважением имена "Караба" и "Ярис" -- они создали теорию этой игры, вспо-мним
их  последователей -- они  среди всеобщего непонимания  претворяли  теорию в
практику, вспомним с бла-годарностью высокое Слово  Кормчего --  оно сделало
скачки  козлов неотъемлемой частью  нашего отдыха! Скольких людей прославило
это достойное занятие  в прошлом  и  настоящем,  скольких  прославит  оно  в
бу-дущем! Еще живы ученики  и  последователи великих основателей любимейшего
бессмертным народом  Свиры зрелища, а уже возникли  новые школы,  и изустная
молва создает легенды вокруг новых любимцев...
     Удивление Шанина возрастало. Необычно вели себя не только зрители, но и
участники  скачек.  Они  собра-лись  на стартовой площадке тесной  кучкой  и
вступили  в оживленную беседу. Искренние улыбки, дружеские рукопожатия, даже
объятия и  поцелуи...  Каждый  по  очереди  рассказывал  что-то  смешное,  и
рассказчика на-граждал  дружный хохот.  Все  участники были одеты в  цветные
комбинезоны  из "чертовой" кожи с мно-жеством  витых стальных колец по всему
телу. У всех были палки неодинаковой длины, которые Шанин при-нял сначала за
плетки.
     -- Это не плетки, это цины, -- коротко и непонятно  объяснил Сип. -- На
конце  каждого  цина  -- крючок. Надо  взять противника  на  крючок, то есть
зацепиться цином за  какое-либо  кольцо на комбинезоне. А когда противник на
крючке, его легко сбить на землю.
     -- А почему цины разной длины?
     -- Таковы правила. Цины разыгрываются по жребию.  На поле  выбежал  еще
один участник. Весь  стадион, как один человек, вскочил на ноги и разразился
овацией. Коллеги с воплями радости бросились к товарищу и за-душили бы его в
объятиях, если бы не вмешательство бокового судьи.
     -- А вот и Хид Одюй, супернаездник, баловень судь-бы, три  раза  подряд
выигравший  Всепланетное первен-ство. Одюй -- идеальный свирянин. Тщательное
меди-цинское  обследование  Хида  не  обнаружило  в  обоих  по-лушариях  его
головного мозга ни одной лишней извили-ны. Такие прямодушные достойны венца!
В  руках  Хида  вы видите  самый длинный цин --  по правилам  он  дос-тается
победителю прошлого первенства без жеребьев-ки... Внимание! Сейчас прозвучит
сигнал старта.
     Трибуны  замерли,  а  на  поле  ничего  не  изменилось.  Сгрудившись  и
обнявшись  за  плечи, спортсмены  отпуска-ли шуточки  и без устали хохотали.
Козлы  с  личными  но-мерами  участников  на  лохматых боках  разбрелись  по
до-рожке и лениво щипали травку.
     Грохнул  орудийный  залп  --  сигнал  к  борьбе.  И  тотчас без всякого
перехода  среди  участников на-чалась потасовка. Претенденты  на победу били
друг дру-га как попало и чем попало -- кулаками, ногами, цинами, головой, --
падали и поднимались, били каждого, кто пытался вырваться из узкого круга, и
каждого, кто  оставался в кругу, били  сообща и  порознь.  Наконец  Хиду,  у
которого  был  номер  девять,  и  кому-то  с шестна-дцатым  номером  удалось
вырваться. Шанин ожидал, что  эти двое тоже схватятся, но снова не угадал --
Одюй  даже помог подняться шестнадцатому, когда тот споткнулся. Оба плечом к
плечу бросились ловить чу-жих козлов.
     Драка в  общей группе  тоже немедленно  прекрати-лась. Толпа ринулась в
погоню за сбежавшей парой.
     -- Началось, -- констатировал Сип.
     Одюй и его союзник замешкались  -- козлы, храня верность, приняли новых
хозяев рогами и копытами. По-ка ловцы пытались оседлать непокорных, основная
груп-па настигла их. Снова началась свалка, на этот раз при активном участии
рассвирепевших животных.
     Исход  новой  схватки  решила  находчивость  Хида.  Он  оседлал  своего
собственного  козла и, воспользовавшись  секундой недоумения, бросил его  на
толпу.  Ему  удалось  отрезать  от  толпы  человек  семь.  Доведя  козла  до
бешен-ства,  он  прикрывал  группку  новых  союзников,  пока  все семеро  не
оседлали приглянувшихся горбачей. И потом  семерка встала на охрану  Хида --
на этот раз ему по-везло, и он оседлал чужого козла с первого раза.
     -- Правильный ход, -- комментировал Сип, -- Опыт показал, что группа из
двоих не способна противостоять большинству. Одюй увеличил группу лидеров до
вось-ми -- восьмерка  вполне боеспособна. Сейчас их задача  -- оторваться от
главной группы  и  закрепить успех.  А еще  говорят, что  у Хида нет  лишних
извилин...  Действительно, восьмерка  в отчаянной круговой обо-роне прорвала
пешее кольцо, пытавшееся взять их  на крючок поодиночке. Хида дважды чуть не
стащили  с козла, но союзники  выбивали  цины  у  нападавших  и подминали их
копытами козлов. Одюй,  в свою очередь, своим длинным цином выбивал всякого,
кто пытался по их примеру воспользоваться незанятой скотиной.
     Лидеры выбрались на дорожку и пустили своих рогатых "иноходцев" во весь
опор. Главная  группа  была  деморализована.  Человек  семь, в  том  числе и
шестна-дцатый,  лежали  на земле без  движения,  и  к ним,  увер-тываясь  от
обалдевших  "спортсменов"  и  козлов,  проби-вались  санитары  с  носилками.
Кое-кому удалось  все-таки заполучить чужого козла, и они трусили поодиночке
за лидерами, вырвавшимися далеко вперед. Кто еще мог драться, дрался, уже не
за обладание козлом,  а по  инерции.  Драчунов растаскивали боковые судьи  и
уво-дили под циркулярный душ.
     -- Восьмерка вне конкуренции. Скоро они начнут выяснять отношения между
собой.
     -- Кстати, Сип, Моса-то все нет.
     -- Придет. Мос не упустит чужого козла.
     Шанин оглядел  трибуны.  От  былой  благопристойно-сти осталось  весьма
немного:  красные, потные отцы  семейств срывали галстуки, визжали и вопили,
разнока-либерные  матроны  сладострастно ахали при  каждом точном ударе  или
явном  промахе, дети  с  родительского благословения  седлали и кусали  друг
друга,  подражая бойцам  на поле. Их  возили сюда в  воспитательных  це-лях,
учиться -- и они учились.
     А события на дорожке развивались.
     Лидеры  мчались  монолитной  шеренгой,   но   постепенно  вперед   стал
выдвигаться  пятый  номер. Его  высокий крутогрудый  горбач  был явно резвее
других, он опережал шеренгу почти на  корпус. Наконец одиннадцатому уда-лось
зайти пятому за спину лишь на мгновение, но мгновения было достаточно, чтобы
взять  на  крючок  вы-скочку.  Одиннадцатый  рванул в  сторону  --  соперник
оказался на земле. Освобожденный козел с удвоенной энергией метнулся вперед,
но не  тут-то  было. Одновре-менно  две руки  с  двух сторон схватили его за
серебря-ную уздечку -- рука Хида и рука одиннадцатого.  Козел встал на дыбы.
Оба претендента повисли на нем.  Про-тащив смельчаков  за собой  еще  метров
двадцать, козел остановился, взревывая и роя копытами землю.
     Оставшиеся допустили тактическую ошибку. Они ре-шили, что самые опасные
противники уже вышли из  игры.  Вместо того чтобы воспользоваться заминкой и
оторваться на безопасную дистанцию, они  затеяли  драку  задолго  до финиша,
едва выбравшись из общей кучи.
     Одюй и одиннадцатый среагировали  правильно. За-быв тяжбу, они оседлали
козла-фаворита  вдвоем.  Ко-зел  выдержал груз и после двойного укола цинами
даже пошел в галоп.
     -- Двое на одном  козле!  Феноменально! Такого еще не было в спортивной
истории Свиры! --  захлебывался  диктор,  стараясь  перекричать  беснующиеся
трибуны.
     -- Хиду Одюй и Дари  Лиар остается последний  виток  спирали до финиша!
Они еще обнимаются! Может быть, они решили поделить приз пополам? Но золотой
кубок не распилишь надвое!
     Нет,   они  не  собирались  ничего  делить.  Схватка  была  короткой  и
эффектной.  Одюй,  сидящий  сзади  и  обни-мавший  Лиара  за  талию,  ловким
движением пере-нес  руки  ему на шею и стал душить. Обмякшее тело завалилось
набок и кожаным мешком соскользнуло вниз.
     -- Снова Хид Одюй! Он снова обскакал всех! В чет-вертый раз! Невиданный
пример безраздельного господ-ства на козлиных скачках! Ему согласно правилам
игры  по  Слову Правителя  будет  вручен  сегодня  высший  знак  отличия  --
пожизненный Золотой Чин!  Он  достоин  этого!  Мы  преклоняемся перед тобой,
Одюй!
     Одюй,  блестя золотыми  челюстями,  раскланивался,  махал  над  головой
рукой, посылал воздушные поцелуи.
     Теперь начал беспокоиться Сип.
     -- Мосу пора бы появиться. Дело идет к концу.
     Они  стоически  досмотрели  всю  почетную  процедуру,  а   Мос  все  не
появлялся.
     Не появился он и тогда, когда самые любопытные
     болельщики полностью удовлетворили свою страсть и потянулись к выходу.
     Шан и Сип посидели еще минут пять  на пустой  три-буне. Больше ждать не
имело смысла. Они тоже напра-вились к центральной лестнице.
     У ворот Сип наклонился к Шанину и что-то ему про-шептал.
     -- Это мысль!
     Перед тем как выйти из ворот,  они  зашли  на минуту в буфет. Седенький
старичок,  который  шел  впереди  и  уже  миновал   арку,  вернулся,  нервно
потоптался  на месте  и  тоже  толкнулся  в  дверь,  налетел на Сипа и Шана,
извинился и юркнул внутрь. Шан переложил красный  чемоданчик из левой руки в
правую. -- Хвост... Мос испугался,  ясное дело. Если бы нам  дали достаточно
времени  -- обошлись бы  без него.  И  без Тираса,  который  о нас, кажется,
забыл...
     ***

     Но о них помнили.
     Шан  проснулся  среди ночи с  ощущением,  что  кто-то ходит  по  темной
комнате.  "Сип!"  --  окликнул он,  но  никто  не  отозвался. Он потянулся к
сонетке, но чьи-то пальцы вывернули запястье и заломили руку. Коротко охнув,
септ-капитан упал лицом в подушку. Кто-то схва-тил его за волосы, приподнял.
По глазам резанул бе-лый свет.
     -- Где ты прячешь его, собака? Где? Говори, ина-че... Где?
     Удар по лицу. Кровь на губах. Снова рывок за во-лосы.
     -- Куда спрятал? Говори, собака, или прикончим! Где?
     Шан  захрипел. Его бросили на кровать с  вывернутой Рукой и рассеченной
губой.  Он  ничего  не понимал. Голова  гудела и кружилась.  Отдышавшись, он
освободился от скрученного одеяла  и  сел. По комнате  метались яр-кие пятна
фонарей. Вывернутое из чемодана белье. Ко-жаную папку драли на узкие полосы.
Вывертывали кар-маны мундира. Разбили графин с водой, вода полилась со стола
на  ковер. Вывернули платяной шкаф  и про-стукивали углы.  Что-то  делали  в
ванной,  время  от  вре-мени пуская  воду. Судя  по  шуму,  в  комнате  Сипа
тво-рилось нечто подобное.
     -- Эй, кто вы такие? Я -- септ-капитан полицейской гвардии!
     -- Очухался?
     Свет снова уперся в лицо Шану.
     -- Слушай,  милок, и думай, пока  жив. Если  ты сей-час не выложишь нам
эту штуку, то сам понимаешь... А мы уйдем как пришли. Понял?
     -- Далеко не уйдете. У  министра  государственного  милосердия  высшего
Тираса длинные руки. Мы здесь по его приказу.
     В темноте раздались смешки и откровенный  хохот. Щелкнул выключатель. В
комнате  было  человек пять  в  голубых  комбинезонах  и странных зеркальных
шле-мах, скрывающих верхнюю часть лица. Тот, что стоял  против Шана, отогнул
лацкан куртки. Сверкнул золо-той топорик.
     -- Марш в машину!
     -- Может быть, лучше в брюках?
     "Топор" ткнул под горло вроде не очень  силь-но, но дыханье вернулось к
Шану  только  возле зареше-ченного  оконца, на  деревянной  лавке,  в душном
фур-гоне.
     Где-то  близко  застонал  Сип.  Шан  нашел  его  ощупью --  с  товарища
почему-то  текла вода. Шан  вспо-мнил странные звуки в ванной. Сип ободряюще
похлопал  его по руке. Они  долго  ехали, временами  включая  сирену и пугая
город. Потом долго  стояли. В зарешеченное оконце ни-чего видно не  было. Их
растолкали поодиночке. В узком -- метра  на два  -- бетонном  блоке  не было
ничего,кроме  откидного брезентового  стула. Прошло часа  три. Выпустил Шана
очень чистый и очень вежливый че-ловек в штатском, перед которым  охранник в
коридоре тянулся, как пружина.
     -- Я прошу простить нас, септ-капитан. Произошло досадное недоразумение
-- эти остолопы  перепутали но-мера. От  имени министра и  Великого Кормчего
прошу забыть инцидент. Моральный и физический урон будет  вам компенсирован.
Я прошу вас пройти в  комнату. Там вы можете привести себя в порядок.  Прошу
вас.
     Шан  мог  бы  и  поверить.  Но  он заметил  на  сгибе пальца  вежливого
штатского перстень, печать которого чувствовал на разбитой скуле.
     В комнате  был  стол, аккуратно выглаженный  и раз-вешанный  на плечики
шанинский  мундир,  горячий  чай  с  орешками,  умывальник  и  Сип,  который
разглядывал себя в зеркало.
     -- Принесли извинения?
     -- Да. Тот же тип, что... Сип приложил палец к губам,
     -- Одевайся и  прихорашивайся. Если мне не изме-няет интуиция, скоро мы
будем беседовать с министром милосердия.
     Он  оказался прав.  Еще  один  штатский, уже  не  про-сто  вежливый,  а
источающий благожелательство, попро-сил, если они  не очень  устали, немного
подождать. Сам  высший  Тирас, с раннего  утра  пребывающий  на посту, хочет
удостоить их  личной беседой. Они, конечно, могут отказаться, но министр так
занят. Иное время для бе-седы найдется у него не скоро.
     --  Пожалуй, мы  подождем немного, -- серьезно сказал  Сип. -- Нам тоже
хочется  поскорее увидать  высшего Тираса... И у нас тоже времени в обрез --
дела, дела...
     Ждать  пришлось недолго, не больше получаса. Но  путь к Тирасу оказался
непрост.  Гостей из Силая  конвоиры передавали, как ценную посылку, из рук в
ру-ки, расписываясь в сдаче и получении. Тайные и явные лифты то загоняли их
под  землю -- там в  коридорах ощутимо попахивало  плесенью, то возносили на
высо-ту -- в окнах синело.
     Шан  давно потерял ориентацию в пространстве и удивлялся Сипу, которого
охватило  непонятное возбуж-дение. Сип то норовил выглянуть сквозь неплотные
створки в лифтовой ствол, то,  к неудовольствию сопро-вождающих,  прилипал к
какому-то вполне ординарному углу, то подскакивал к бойницам-окнам коридора.
Раза два он  принимался что-то считать,  загибая  пальцы.  И непонятные  его
расчеты, видимо, шли удачно. Сип повеселел.
     Их вели неофициальным ходом, через  огромные  залы  технических служб с
телетайпами,   похожими  на  станко-вые  пулеметы,  и   счетными   машинами,
обрабатывающи-ми  сверхсрочные материалы...  Здесь почти не было мундиров --
черные  тройки,  серые пиджаки,  белые  ха-латы.  И кончили  они  путь не  в
приемной с секретарем и  телефонами,  а в белой игривой  комнатке с цветами,
низкими креслами и софой, накрытой шкурой песчаного тигра.
     Здесь Шана и Сипа оставили вдвоем.
     Сип,  едва сопровождающий вышел,  "полез"  на  стенку. Стены были обиты
белым бархатом и не про-стукивались. Сипу пришлось отодрать часть обивки, но
он нашел то, что искал. Одна  из стен звучала яв-но глуше других, словно  за
звонким бетоном был войлок.
     --  Башня  Кормчего, -- прошептал  он  зачарован-но. --  Триста восьмой
распор девятого яруса...
     Шанин понимал, что Сип  обнаружил  что-то важное,  но вопроса задать не
мог. И боялся, что несдержанный силаец вызовет подозрение,  -- в том, что за
ними сле-дили, не было сомнения. И он постарался попасть в тон Сипу:
     --  Вечный Дворец... Утес бессмертия и  справедливо-сти, который  вырос
вокруг Башни Правителя на благо Свиры... Здесь можно стать поэтом...
     -- Можно. -- Сипом совсем некстати владело весе-лое бешенство. -- Нужен
только дефект, совсем малень-кий дефект. Под левой грудью. В сердце...
     И Сип снова  "полез" на  стену  --  на ту самую стену, на  которой  был
выложен цветной мозаикой портрет Великого Кормчего.
     --  Приятно  видеть  гвардейца,  увлеченного чем-то  вечным, --  пропел
грустный низкий голос. -- Ты давно интересуешься живописью. Сип?
     В проеме маленькой потайной двери стоял Тирас. Его благородное открытое
лицо  'без  морщин,  печальные  серые  глаза  и аккуратно  зачесанная  назад
шевелюра снежной  чистоты  как  нельзя  лучше подходили  к  титулу  "министр
государственного милосердия".  Он был  очень похож на портретные изображения
Кормчего.  Возмож-но,   художники,   лишенные   натуры,  безотчетно  вносили
выразительные черты  Тираса в  абстрактный облик  прави-теля.  А возможна  и
другая причина... Нет, это  было бы слишком просто. И все равно не объяснило
бы главного.
     -- Ты давно интересуешься живописью, Сип?
     -- С детства, высший.
     Да, Сип явно переменился за последние  дни. Он  ни-когда не был трусом,
но раньше в  его смелости  была угрюмая обреченность. А  сейчас  в  нем была
уверенность и вызов. Для  простого сержанта  это  было чересчур  необычно. И
самое главное, что  эта уверенность  в своей Тайной  власти смущала и пугала
имеющих явную власть.  Они терялись перед нахальным сержантом.  Вот и сейчас
Сип не отскочил от  мозаики, не  вытянулся в струнку перед вторым  человеком
Свиры, не  затрепетал под  его ледяной  улыбкой  -- и  Тирас, поколебавшись,
уступил, даже замечания не сделал.
     -- Наверное, любовь к живописи у тебя наслед-ственная?
     -- Возможно. Я не знаю своих родителей. Как мно-гие в Силае.
     --  У всех сирот Свиры есть один великий родитель. Благодаря ему они не
знают горя, а только радость от служения обществу.
     -- Да, на Свире многого не знают благодаря Вели-кому Кормчему...
     Тирас счел возможным пропустить мимо ушей опас-ную дерзость.
     -- Чудесный портрет... И какое сходство! Но  это ко-пия! И к тому же  с
дефектом. Вот здесь идет трещина.  Я залил ее эпоксидным клеем, и она теперь
почти не  видна.  Но  дефект есть дефект!  Оригинал у меня в  каби-нете. 'Он
больше по размеру -- в полный рост и совер-шеннее по колориту. Полный эффект
присутствия. По-стоянное ощущение,  что за твоей  спиной не  портрет, а  сам
правитель. Вот что  делает искусство...  Кстати,  Сип,  ты знаешь, кто автор
этих шедевров?
     -- Знаю.
     -- Знаешь... Воистину неисповедимы пути  знания!  Даже всемогущая  воля
бессильна  преградить  их,  если  честно  признаться.  Имя таланта --  пусть
запретное,  пусть грешное -- ведомо избранным. А Кокиль Уран был  талантлив,
чертовски талантлив... Ты где учился, Сип?
     -- В Силае, высший. В "Гнезде Кормчего".
     --  В  Силае?  Странно.  Такая  эрудиция,  такая ин-теллигентность -- и
Силай. Впрочем,  возможно, голос крови... Великая  вещь  --  голос  крови...
Тебе,  конечно,  известно,  что  государственный  преступник Канир  Уран  по
прозвищу  Бин   --  внук  Кокиля  Урана,  великого   художника   и  великого
преступника?
     -- Его казнили?
     Тирас словно не замечал Шанина. Был он не в мун-дире, а в строгом сером
костюме  с голубым галстуком, и вел себя так, словно решил отдохнуть от дел,
побол-тав со старыми знакомыми. Пока, правда, он обращался только к Сипу, но
Шанин чувствовал, что каждое слово этой странной беседы направлено рикошетом
в его сто-рону.
     Шанин ждал встречи с Тирасом и готовился  к ней. Она должна была решить
многое, если не все. Тайна Кормчего, тайна Свиры обитала где-то здесь, рядом
с  Тирасом, и Тирас владел  этой тайной --  иначе быть  не могло. Надо  было
приручить Тираса. Любой ценой.
     Но пока  все шло наоборот. Инициативой  владел Ти-рас. Он вел  какую-то
свою игру, цель и смысл которой открывать не спешил.
     А  Сип... Сейчас он  плохой  союзник.  Во-первых, он крайне взвинчен  и
насторожен. А во-вторых...  В таком деле можно работать лишь спиной к спине,
безраздельно доверяя друг  другу. Шан  доверился Сипу.  Сип Шану --  нет.  В
результате даже Тирас знает о Бине больше, чем Шан. И если эти скрытые Сипом
детали родословной  соотнести с его  поведением в  последнее  время,  многое
становится  яснее,  а многое -- загадочнее. Как это труд-но -- в чужом мире,
когда приходится разгадывать не только врага, но и друга.
     -- Его казнили?
     --  Да нет, Сип, его не  казнили.  С  ним еще придется  повозиться моим
медикам... Трудный случай... Полная амнезия...
     -- Вы хотите заставить его вспомнить свою био-графию?
     --  В  этом  нет  надобности.  Биографию  Канира Урана,  который уже  к
тридцати  годам   был  незыблемым  ав-торитетом  в   области  электроники  и
прикладной физики,  а  в  сорок  --  приговорен  к  смерти  за покушение  на
Ве-ликого, мы знаем лучше самого Бина.  Но его мать и отец, которых Бин даже
в  лицо  не  видел, обладали  од-ним  фамильным секретом. Секретом  огромной
государ-ственной  важности. У меня есть сведения, что им владел и Бин,  хотя
на первый  взгляд  это  попросту  невозможно.  Супруги  Ураны  скончались...
м-м-м... под нашим наблю-дением. Связи с внешним миром они не имели. А Бин в
то время даже не подозревал об их существовании. О том, кто  его  родители и
как они  кончили, он узнал только через несколько десятков лет... Мои медики
пы-таются  выудить  золотую рыбку из мертвого моря, из головы того,  кто был
когда-то Бином...
     -- Зачем вы рассказываете нам все это, высший? Государственная тайна не
для  любопытных ушей.  Даже если  это уши  полицейских гвардейцев. Зачем нам
знать  про  Бина? Мы свое  сделали  --  отдали его  в  твои руки.  Но мы  не
медики...
     Тирас,  словно не слыша, подошел  к портрету, провел мягкой ладонью  по
нетускнеющим срезам  камня, смахи-вая  несуществующую пыль.  Постоял с лицом
человека,  изучившего за долгие годы каждую пядь, каждый изгиб, каждый  скол
изумительного сочетания естественных и искусственных линий мозаики.
     -- Дорого бы я дал,  чтобы выведать фамильный сек-рет  Уранов. Никто из
вас, даже  сами  Ураны, даже этот несчастный Бин  --  никто на свете,  кроме
меня, не мо-жет хотя бы представить цену этому секрету... Дорого бы я дал за
него...
     И он вдруг пружинисто вышел на Шанина.
     -- А ты, Шан? Ты -- дорого?
     -- Я? Я -- ничего. Это меня не касается.
     --  Брось.  Не  надо.  Мы  все  трое  --  интеллигентные  люди,  мы  --
аристократы  духа, мы --  выше тайн и махинаций. Не будешь же ты утверждать,
что тебя инте-ресуют деньги? Кто тебе поверит?
     -- Горон.
     -- Горон... Мой лучший  друг Горон -- просто мел-кий жулик с чрезмерным
аппетитом.  Он плебей.  Он  не способен  на  крупное  дело. Настоящее  дело,
достойное гения...
     -- Горон прислал тебе, высший, ящик особого силайского пива.
     -- Протовит? Премного благодарен. Протовит  вме-сте с  остальным  вашим
багажом стоит у  меня в каби-нете. А больше Горон ничего не передавал? Более
ин-тересного?
     -- Нет, высший.
     -- Странно... А как насчет красного саквояжа? - Тирас не кривлялся. Его
красивое лицо было сосре-доточенно, как у боксера, ведущего атаку. И в серых
глазах,  которые принято называть  "стальными", не  было злобы --  он просто
следил за жертвой, пресекая попыт-ки спастись или перейти в контратаку.
     --  Не  хотите отвечать?  Не  надо.  Я уже знаю, что  настоящий саквояж
остался у Горона, а у вас  -- под-делка. Не скрою -- я думал, что ты явишься
в Дрому с настоящим саквояжем.  Но Горон решил меня  пере-хитрить...  Старый
трупоед... Итак,  ситуация на сего-дняшний  день  такова: красный  саквояж у
Горона, ключ от него -- у меня. Ведь так, Шан?
     -- Я не знаю, о чем ты говоришь, высший.
     --   Я  могу  напомнить...  Ночь.  Контрабандная   "теле-га",   которую
задерживают  сторожевые  катера.  Ваша  встреча с  Гороном. Ты отдал ему  на
хранение красный саквояж,  добытый за  Стальным  Коконом.  Саквояж, ко-торый
открывается  только  твоим  мысленным  приказом.  Горон делает  тебя и  Сипа
"пернатыми" и  героями по-имки давно  уже пойманного  Бина.  И отправляет  в
Дрому,  где вы должны одурачить высшего Тираса ящиком протовита и проникнуть
туда, кудане проникалникто за всю историю Свиры.
     -- Ты знаешь все, высший.
     --  Я  знаю много,  но  не  все. Я  не  знаю, например,  что  в красном
саквояже. Как видишь, я откровенен с тобой.
     -- Там нет ничего, что повредило бы Свире, высший.
     -- Это не ответ.
     -- Пока я не могу ответить иначе.
     -- Хорошо... Тогда я задам другой вопрос: зачем вы явились в Дрому?
     -- Нам нужно видеть Великого Кормчего.
     --  Видеть  Кормчего... Скромное желание видеть правителя...  Так  вот,
дорогой  Шан,  я,  высший  Тирас,  правая рука  и  гранитная опора Великого,
никогда в жиз-ни не видел правителя Свиры и никогда не слы-шал его голоса. И
самое  горячее  мое  желание--нет, главная  моя  цель  -- видеть  правителя!
Видеть!  Своими собственными глазами  --  бога  ли,  чудовище  ли,  гору все
ведающей протоплазмы или обросший  проводами  авто-мат абсолютной  власти --
видеть! Прикоснуться руками! Осязать! Даже ценою жизни -- видеть!
     Он выбрасывал слова, как тугие кожаные  перчатки, не повышая голоса, не
теряя дыхания, скользя неслыш-но по белой комнате,  как по квадрату ринга --
он вел бой,  но его противником был уже не Сип и не Шан, а тот, кто возникал
из мозаичной стены, путая реаль-ность и фантазию.
     -- Правитель! Вы хотите видеть правителя! Вы хо-тите видеть то,  что не
может существовать, но  существует вопреки здравому смыслу! Зачем  вам  это?
Зачем?  Зачем рисковать жизнью ради  праздного  любопытства? Бросьте  ломать
комедию!  Я знаю, что  вам надо. Я  дога-дываюсь,  кто вы. Вы  оба такие  же
контрабандисты, как  я  --  министр  милосердия.  Играть со мной  в  дурачка
бесполезно. Вас выдает порода...
     -- Ты идешь  по ложному  следу, высший. Это вмешался Сип, непринужденно
оседлавший софу с песчаным тигром и наблюдавший за пируэтами  Тираса с видом
тренера.
     --  Я?  Ты  самонадеян.  Не  отказывай  и  мне в  способ-ности  мыслить
логически. Почему  Горон, поймав Бина, не отправил  его  сразу в Дрому? Ведь
его ждала  награ-да!  Нет,  он  поджидал вас и красный  саквояж...  Ведь  не
станете  же  вы  доказывать,  что  ваша  встреча  с  Гороном  на  орбите  --
случайность?  Это  раз. Вам  удалось то,  что  не удается моим  медикам,  --
вытрясти из мерт-вой памяти Бина фамильную тайну. Помолчи, Сип, по-молчи  --
ты недаром  околачивался  в  Дроме по  картин-ным  галереям. Тебе надо  было
узнать,  в  какой части  Вечного  Дворца находится дверь в  Башню  Кормчего.
Единственная  дверь,   которая  открывается  снаружи,  а  не  изнутри,   как
остальные. Дверь, которую  преступный гений Кокиля  Урана замаскировал одним
из настенных портретов  Великого...  Ну  что, Сип? Ты уже  ничего  не хочешь
сказать?
     -- Пока нет, высший.
     --  Тебе  нечего сказать. Потому что  я  попал  в  яблоч-ко. "Силайское
яблоко" --  так, кажется, Шан, вы с Гороном зашифровали это? Конспираторы...
У меня всюду глаза и уши... Надежные глаза и уши...  И вам меня не обойти! Я
ждал вас много  лет! У  меня не  было  Би-на -- я проникал  в  секрет Кокиля
Урана, как вода в ка-мень, -- микрон за микроном. Я выколупывал крохи знания
из трухлявых фонозаписей  в  пыточных  камерах,  из  бреда  сошедших с  ума.
Правитель хитер  -- он унич-тожил чертежи  и строительные документы Башни, а
по-том тех, кто видел и уничтожал чертежи и документы. Он скопом перестрелял
всех строителей,  а потом  повесил  палачей.  Он сделал все, чтобы Башня его
была непри-ступна вовеки и никто не мог проникнуть в нее...
     Сип  поднял над головой руку, сжатую  в кулак, и  заговорил нараспев  с
закрытыми глазами, как читают любимые стихи:
     -- "Ты высок, но есть выше тебя, имя которому на-род. Ты силен, но есть
сильнее  тебя, имя которому на-род.  Народ  отомстит за  все".  "Надежда  --
солнце  для  мертвых.  От  имени  всех  невинно  убитых  я  проклинаю  тебя.
Неприступна Башня твоя, но есть дверь. Твои судьи войдут без зова"...
     --  Ты  признался,   Сип.  Ты   правильно  сделал,  что  признался.  Вы
распотрошили  Бина... Все  считали поэму Ситара Урана  "Солнце для  мертвых"
поэтическим вы-мыслом. Но я верил, что в ней ключ к заповедной две-ри. Ситар
Уран был из  хлипких, он страдал  пороком сердца.  Да и  нервы не те,  что у
папаши Кокиля.  Он держался только благодаря  жене. Пришлось  заняться Ланой
Уран всерьез. Но кто-то  передал Уранам яд. Я  не успел  узнать  главного --
как. Как открыть дверь...
     --  Значит,  Ситар  и  Лана Ураны  --  твоя работа, выс-ший?  А  как же
правитель? Разве не он...
     Тирас  встал посреди комнаты,  словно  споткнулся на ровном месте.  Его
рука  медленно  поползла  к  голубому  галстуку,  распустила  его,  медленно
расстегнула ворот сорочки.
     --  Правитель?  Правитель...  Что  ж,  получайте  правду.  Она  вам  не
повредит. Вам уже больше ничто не по-вредит...
     На   ладонь  Тираса  золотой  струйкой  пролилась  тон-кая   цепочка  с
неправильным треугольником желтого металла на колечке. Таким, как у Горона.
     -- Этому знаку много сотен лет. Он попал на  Свиру издалека.  Три таких
треугольника, сложенных вместе, образуют  изображение глаза.  Всевидящее Око
-- символ Ордена проницательных...
     -- Значит, это не досужие сплетни--про тайный Орден и все такое?
     --  Нет,  Сип.  Это не  сплетни. Это --  власть.  Истинная власть, а не
кукольный  театр   для  доверчивых.  Тайная  власть  незаметных,  неуловимых
избранников Высшей Воли...
     -- Что-то не очень понятно, Тирас. Ведь правитель...
     -- Правитель! Будь он трижды проклят! Непредска-зуемый  промах, нелепая
опечатка в священном  Великом  плане! Мы, мы  усадили Оксигена Аша в  кресло
хозя-ина! Ордену нужна была кукла, ширма, козел отпу-щения -- и Совет Ордена
вытащил  этого  недотепу  из  не-бытия. Оксиген  Аш  ненавидел,  но исправно
выполнял  указания  Ордена --  сначала, чтобы выжить, потом, что-бы упрочить
власть,  а потом... Потом правитель решил уничтожить нас,  чтобы властвовать
без   помех.  Он  объ-явил  проницательных   вне  закона,  он   обрушил   на
"про-ницательных" всю карательную  мощь Свиры. Само-влюбленный  младенец! За
нами стоял опыт предков, опыт тысячелетий! Мы, неуловимые и безликие, делали
так, что от руки правителя гибли его сторонники, а "проницательные" занимали
их места. Сам того не по-дозревая, правитель продолжал работать на Орден. Мы
держали  правителя  в  напряжении  и  страхе...  и делали  свое  дело.  Нет,
"проницательные" не  стреляли  на  пло-щадях  и не  подымали  восстаний.  Мы
будоражили ис-подволь людей  и расчищали для себя  путь к цели.  Оста-валась
мелочь -- убрать правителя и официально про-возгласить правление Ордена...
     Но  Кормчий перехитрил  нас. Вернее,  не  Кормчий, а  Кокиль Уран.  Его
нечеловеческий гений  сделал  Баш-ню  неприступной  даже  для  нас...  Тогда
началась  истин-ная  трагедия Ордена.  Сначала  мы надеялись, что, вы-полняя
досконально Слова  Кормчего, мы  очень  скоро  приведем Свиру  к  пропасти и
восставший народ сам  'раз-рушит  Башню.  Но  Свира непонятным образом стала
процветать. Нам ничего не оставалось делать, как до-жидаться смерти хозяина.
Но правитель и не думает умирать!
     Только сейчас, слушая Тираса и Сипа, Шанин на-чал  улавливать связность
в  происходящем. Словно уда-лось  приоткрыть крышку сложной игрушки  и  стал
виден механизм, неожиданные и хитроумные зацепления ры-чажков и шестерен.
     Орден оказался неуязвим  для  Кормчего. Но и  пра-витель, уйдя в Башню,
стал   неуязвим  для  Ордена.  И  вот  уже  полтораста  лет,  обладая  всеми
возможностями   реаль-ной   власти,   проницательные   вынуждены   выполнять
уни-зительную роль исполнителей воли  фиктивного  владыки. Легенда  о тайной
двери, оставленной Кокилем Ура-ном  для  будущих мстителей,  стала последней
надеж-дой  Ордена. Бин, наследник трех  поколений мятежных  художников,  был
единственным, кто  знал  шифр этого тайного хода. Не об  этом  ли  "дефекте"
Башни говорил  он Шану, приглашая его в сообщники? Тогда Шанин отказался, он
ничего еще не видел и не знал. А сейчас? Как поступить сейчас?
     Тирас идет  по ложному  пути. Он уверен,  что ключи от Двери в  красном
саквояже.  Тираса  подвела  профес-сиональная логика следователя. Он  увидел
коварный умысел там, где было простое совпадение.
     Псевдо-Бина  "поймал" и сопровождалистинный Бин. Тирас  не знал этого и
знать не мог, а потому он выстроил свою версию происходящего.
     Он заподозрил Горона в попытке  единолично захва-тить  Башню  и  обойти
его, Тираса. Захватив "гостей из Силая", Тирас намеревался теперь отобрать у
Горона "силайские яблоки", ибо был уверен, что без красного саквояжа в Башню
не проникнуть.
     И  надо  было держать его в  этом спасительном  за-блуждении  как можно
дольше, хотя бы для того, чтобы попробовать найти выход...
     -- Ты прав, высший.  Можешь не продолжать.  Я по-нял тебя. Именно ты, а
не Горой  достоин  войти  в  Баш-ню. Ты заслужил  высокую участь облеченного
абсолют-ной  властью. Я и Сип поможем тебе  осуществить  твои смелые  планы.
Свире нужна свежая кровь...
     --  Свежая  кровь!  Это  отлично  сказано! Я сразу  по-нял,  что вы  из
Внешнего мира. Я всегда догадывался, что Кормчий  -- пришелец, и ждал гостей
с неба. Ведь вы оттуда?
     Сип предостерегающе поднял руку, но Шан, минуту помедлив, подтвердил:
     -- Да, мы оттуда.
     Словно что-то  забулькало в комнате--Тирас  смеял-ся счастливым  смехом
ребенка, нашедшего спрятанную родителями игрушку.
     -- Мы готовы помочь тебе, высший, но красный саквояж -- у Горона...
     -- Завтра он будет здесь.
     -- Горой или саквояж?
     -- Саквояж. А Горон...
     Шанин  с  удивлением  смотрел, как  медленно отли-вает  кровь  от  лица
всевластного министра, как  в глу-бине серых уверенных глаз прорастают страх
и расте-рянность. На шее вздулись, запульсировали две витые жилы, и с каждым
толчком пульса уходила упругая сила из  его тела -- уже не атакующий боксер,
а струсив-ший мальчишка мялся перед Шаном и Сипом.
     Шанин оглянулся. В распахнутых створках тайного бокса стоял Мос.
     -- Что же ты замолчал, Тирас? Продолжай. Где брат наш Горон?
     -- Разве я сторож Горону?
     -- У тебя хорошая память, Тирас. Ты  хорошо по-мнишь все и  вся. Но  ты
забыл сказать мне, что встре-чаешься с гостями сегодня.
     -- Я думал, ты в Силае...
     -- Да, ты  хотел, чтобы я был в  Силае сегодня. Вче-ра ты послал меня к
Горону  за  красным саквояжем,  уже зная,  что  я не застану ни  Горона,  ни
саквояжа.
     -- Горон слишком любил серебряные...
     -- Горон мог проболтаться мне о том, что в саквоя-же. И ты убрал его.
     -- Я думал о судьбе Ордена...
     -- Нет, Тирас, ты думал о себе.
     -- Именем Ока...
     -- От имени Ока говорю только я!
     Даже Бин, привыкший  с  детства к двуликости  своих  сограждан,  слушая
неожиданную интермедию,  оторопел:  великолепный  Тирас, гроза  и  проклятье
Свиры, вели-кий инквизитор,  задумавший  свержение Кормчего,  дро-жал  перед
простым  техником. А  Мос,  в  потертом  рабо-чем  комбинезоне,  пучил  свою
резиновую грудь, и круг-лую шейку его тоже облегала золотая цепь, но на этой
цепочке болтался не золотой треугольник, а круглый черный агат.
     Тирас  зачарованно  следил за руками  Моса. Старший  техник  достал  из
нагрудного кармана еще одну цепоч-ку -- с треугольником.
     -- Знак Горона... Ты сам убрал Горона, Мос! Рань-ше меня!
     -- Нет, Тирас,  -- пухло выгнулись губки старшего техника.  -- Я просто
подождал,  пока твои люди сделают свое  дело. И прижал их на месте... Ты уже
не имеешь  этих людей, Тирас.  Они  мои.  И  могут  подтвердить  пе-ред всем
Орденом, что Горона приказал убить ты.
     Пальцы  Моса  ловко  отстегнули  треугольник от  це-почки  и, произведя
неуловимо быструю  манипуляцию, вставили треугольник в агат. Нагруди техника
засверкалаполовиназолотогоглазасчерным зрачком.
     -- Око... -- выдохнул Тирас. -- Вечное Око...
     -- Нет, это еще не Око. Здесь не хватает твоего треугольника, Тирас.
     -- Ты не сделаешь этого, Мос! Это вопреки Тра-диции!
     -- Ты  же имеешь хорошую  память,  Тирас! В Тради-ции  сказано: один  в
трех, как трое в одном... Трое в одном!
     --  Мос, я объясню  тебе  все! У  меня есть  план!  Этим  младенцам  из
Внешнего мира  я  морочил голову! Я  ска-жу тебе все-все до  конца,  клянусь
Оком! Пойдем ко мне, я все расскажу!
     -- Я не злопамятен, министр милосердия... Я чело-век  простой... Пойдем
к тебе -- только без голубых фокусов, ладно?  Ты иди,  иди, а я с младенцами
имею желанье сказать пару слов...
     Тирас  ушел  за  стену,   пятясь,   словно  боялся  подста-вить   спину
недоделанному золотому Оку. И  Мос по-вернулся  к  Шану только  тогда, когда
стена закрылась.
     --  Вчера  я  не  смог  прийти, дорогие  гости. Очень извиняюсь.  Но мы
все-таки  встретились.  И  красный  че-моданчик  все-таки у  меня.  Не  тот,
поддельный,  содер-жимое  которого  вы  спрятали  в буфете  на  ипподроме, а
настоящий,  с  ключами  от  Башни.  Спасибо  за  корешок,  добрый  женьшень,
настоящий. Так-то, Шан...
     -- Слушай, Мос, я впопыхах сунул туда и свою элек-тробритву...
     -- Знаю,  Сип,  знаю.  Побриться хочешь?  Сейчас  те-бе  принесут  твою
машину, побрейся. У нас разговор по душам будет, долгий. Говорил я вам сразу
-- не свя-зывайтесь с Тирасом, зачем он  вам? Я человек простой, отходчивый.
А Тирас  зачерствел, озлился на  работе --  работа такая. Мы с  вами  быстро
столкуемся, верно. Шан?
     -- Я еще не завтракал, Мос.
     --  Ах,  Тирас,  Тирас...  Не умеет  принимать  гостей.  Ну  да  вы  не
беспокойтесь.  Отдохните,  побрейтесь, по-кушайте... А  через  часик и я вас
потревожу,  прошу  из-винения.  Ну,  оставайтесь.  Поскучайте.  Хода  отсюда
ни-куда нет...
     Пока Сип брился, Шан обследовал их новый приют.
     Ничего особенного в  белой комнате  не было. Она с успе-хом сошла бы за
гостиничный номер,  больничный изо-лятор  или тюремную  камеру,  если бы  не
отсутствие  дверей. У  комнаты  не было  ни  входа,  ни  выхода. В  ком-нату
попадали через раздвигающиеся стены. А как по-кидали? И можно ли было вообще
покинуть эту ком-нату по доброй воле?
     Завтрак, прекрасно приготовленный и  роскошно  сер-вированный, прошел в
молчании. Шан и Сип  понимали, что  каждое их слово  ловят скрытые микрофоны
под-слушивающих устройств. Да  и  говорить не  хотелось.  Требовался крайний
шаг, и каждый должен был внут-ренне, в одиночку, решиться на него.
     "Ты готов войти?" -- написал Сип на гербовом листе.
     "Да. Но как?"
     "Тирас ошибся. Дверь не у него, а здесь. В завеща-нии Урана говорится о
портрете с дефектом -- тре-щина слева, под сердцем".
     "Это спасение".
     "Идти надо немедленно. Сейчас".
     "Я готов".
     Сип взял  электробритву, вынул лезвия и подошел к  портрету. Он возился
долго,  водя  включенным  меха-низмом по цветному камню вдоль и поперек. Под
пла-стинами мозаики что-то журчало, тихо щелкало и по-скрипывало.
     "Вибромагнитный  замок, -- догадался Шанин.  --  Как просто! Полтораста
лет  самую  невероятную  тайну  человеческих поселений  охранял элементарный
вибромагнитный замок..."
     Окончив манипуляции,  Сип аккуратно вставил  на ме-сто  лезвие,  уложил
бритву в  футляр и сунул в карман. Потом,  подмигнув Шанину, уперся плечом в
плечо порт-рета.
     Дверь не поддалась.
     -- Сто  пятьдесят лет, -- виновато проворчал  Сип и  налег сильнее.  Но
стена оставалась стеной.
     -- Я все-таки Шан, --  ободряюще улыбнулся Шанин и отстранил  Сипа.  Он
расставил  ноги пошире,  слегка  присел  и  попробовал разогнуться, вминая в
стену  плечо и  правый  бок.  Когда-то в родном Причулымье он ва-лил  плечом
сухостой без топора и пилы. Здесь  не было  прочной опоры. Ноги скользили по
пластпаркету, плечо елозило  по  зеркальной полировке.  Каменный  Кормчий не
хотел  пускать  в  Башню.  Шанин  уперся  в  стену  всей  спиной  и  руками,
согнув-шись  градусов  под  сорок  к  полу, и нажал так,  что за-розовело  в
глазах. Стена ожила. Сначала по ней словно пробежала лег-кая судорога. Потом
плоскости  стены и портрета изме-нили положение:  портрет с  фоном  медленно
уходил вглубь. Раздался  тихий свист, потом  шипение.  Стало понятно, почему
дверь  подается   так  туго  --  между  Башней  и  Вечным  Дворцом  не  было
воздухообмена, а давление в Башне было выше, чем во Дворце.
     Дверь открылась  внезапно, вздохнув  шумно  и смач-но, словно сожалея о
секрете, который перестал быть секретом. Шан не успел разогнуться и, если бы
не Сип,  вылетел  бы  в  узкий  прямоугольный проем. Оба стояли, не  решаясь
войти. Башня дышала  на  них  смрадом векового  болота. В  проем  можно было
пройти только по одному. Пер-вым вошел Шанин.
     6. СУД

     -- Однако...
     Только этим  всезначным сибирским словцом и  смог Шанин определить свое
первое  впечатление  от  нутра Башни.  Ибо  предполагал  он увидеть если  не
чудеса, то все-таки нечто из ряда вон выходящее. И не увидел ров-ным  счетом
ничего поначалу. Светлый проем двери за их спинами закрылся, и они очутились
в царстве тем-ноты, недвижной  застойной тишины и  резкой  вони.  Ка-залось,
здесь гнило само  время, украденное в звездных  морях мироздания и убитое  в
каменном склепе.
     Они попали  из белой  комнаты прямо  на  зыбкие  сту-пеньки узкой, едва
пройти  одному,  металлической  лест-ницы,  прилепившейся к  влажной  стене.
Поручни с лег-ким наклоном уходили куда-то вверх и  куда-то вниз.  Шанин, не
зная, куда направиться, ухватился за них по-крепче.
     -- Хотя бы какой-нибудь завалящий фонарик... Иначе мы угодим черт знает
куда... Мне что-то не нравится этот аромат...
     Шанин слышал рядом частое  дыхание Бина. Похоже, он тоже  не знал, куда
идти, и всматривался в темноту, пытаясь найти решение.
     --  Судя  по  всему,  мы в главной отводной шах-те... Внизу должны быть
регенераторы.  Вверху --  вен-тиляционные  окна. И то  и  другое нам пока не
тре-буется...
     -- А лестница?
     -- Лестница, видимо, аварийная... По идее, она долж-на соединять уровни
Башни... А на каждом уровне дол-жен быть вход в подсобные помещения...
     -- Сколько приблизительно уровней в Башне?
     --  Не  приблизительно,  а точно -- двадцать четыре.  Мы  сейчас где-то
между  восьмым и девятым...  Но в та-кой  темноте...  Здесь  наверняка  было
освещение, то ли  оно выключено,  то ли лампы давно погорели все... Хотя  бы
вокруг по стене посветить чем-либо...
     -- У меня есть зажигалка.
     -- И ты молчишь?
     -- Я не молчу. Я пытаюсь ее найти.
     Крошечная зажигалка-сувенир была чуть побольше ногтя большого пальца, и
сразу отыскать ее в объемис-тых карманах гвардейского мундира было непросто.
Да и загоралась она не пламенем, а веером сыпучих голу-бых искр.
     Но едва  Шанин нажал податливую головку и  чах-лый кустик огня послушно
распустился в  его  руке,  на пришельцев  обрушился  могучий световой  удар.
Первое, что пронеслось  в  голове и заставило прижаться  к сте-не, --  взрыв
метана или чего-то подобного, скопивше-гося над рукотворным болотом. Но  шли
секунды, вспыш-ка не  гасла, и  не  вздымалась ударная волна, круша и корежа
конструкции.  Люди  разогнулись, осторожно осматриваясь.  Все вокруг горело.
Огромная пылающая труба,  к  стенке которой лепились они на ажурной паутинке
спиральной лестницы, выходила из света и уходила в свет. И опять нельзя было
разобрать  что-либо  ни  вверху,  ни  внизу  --  бестеневой  свет  заставлял
щурить-ся, но так же надежно скрывал общую картину, как и темнота.
     -- Что это? -- Шанин повернулся к Бину, но тот раз-глядывал не шахту, а
свою ладонь. Ладонь светилась, а на мерцающей стене словно  кто-то нарисовал
тушью черную пятерню.
     -- Люминофор? Бин понюхал руку.
     -- Сомневаюсь. Больше похоже на плесень. Плесень вековой выдержки. Твоя
зажигалка  сработала  как  све-товой  запал.  А вот сейчас свечение начинает
убывать... Надо  топать.  Кажется, Кормчий  не  очень  ревностно  следит  за
гигиеной своей обители... Впрочем, нам  это на руку.  Давай спускаться вниз.
Во-первых, спускаться лег-че, чем подниматься, а во-вторых, берлога по плану
рас-положена где-то на первых этажах.
     Скользкая плесень на ступеньках и поручнях де-лала даже спуск медленным
и небезопасным. По пути выяснилась еще одна неутешительная деталь: на каждый
уровень действительно вели аварийные ходы, но вход-ные  люки  находились под
током, и отключить его со сто-роны шахты было невозможно.
     -- Не могу понять одного, -- бурчал Шанин. -- К че-му такие излишества?
Судя  по  шахте, в  Башне спокойно может разместиться  небольшая армия...  А
Кормчий предпочитает одиночество.
     --  Раньше  здесь и  была армия.  Армия телохрани-телей. Охрана жила  в
Башне.  Это была крепость с гар-низоном. Потом стала редеть и личная охрана:
ее  посте-пенно  заменяли механизмы и автоматика. Правитель Свиры успокоился
лишь тогда, когда смог остаться в одиночестве...
     Дальше  пути  не  было.  Лестница  обрывалась в  полу-сотне  метров над
массивной донной  решеткой шахты. Плесень  здесь лежала не сплошной пушистой
массой,  как  наверху,  а  разрослась  причудливыми  сугробами,  де-ревьями,
кустарниками, оживающими при малейшем ду-новении.
     -- Добавь-ка свету, Шан. А то фейерверк пошел на убыль...
     Овальный люк первого  яруса был немного  больше остальных. Бин поднес к
разъемным  рукояткам  полюса  своей универсальной  вибробритвы.  Послышалось
мер-ное гудение.
     --  И  этот  под  током.  Десяток  киловатт,   не   меньше.  Достаточно
прикосновения, чтобы превратиться в под-горевший лангет...
     -- Что же делать?
     Бин ответил не  сразу.  Он долго возился  в  аварийном шкафчике рядом с
люком, выуживая из плесени какие-то  замысловатые  рогатины, крючья, гаечные
ключи, пи-лы и резаки.
     -- Так я и  думал. Все для механика и ничего для электромонтера.  Когда
механик  выходил  в  трубу,  ток  попросту  выключали...  Проклятье...  Даже
резиновых   перчаток  нет...   Он   выудил   наконец   какую-то  здоровенную
крестови-ну, похожую на швабру с металлическим ворсом.
     --  Придется  устроить  короткое замыкание. Может быть,  хоть на  время
выбьет предохранитель и обесточит сеть... Больше ничего не моту придумать...
     --  Это  опасные шутки,  Бин.  Во-первых,  остается пер-спектива  стать
подгорелым  лангетом,  а  во-вторых,  по-является  опасность  врубить  общую
тревогу.
     -- Ты можешь предложить что-либо другое?  Я зара-нее  готов поступиться
приоритетом и принять твой план. Молчишь? Следовательно, других вариантов...
     -- Погоди... Тихо!
     За  стеной  шахты что-то  происходило. Сначала  по  сте-не прошла  едва
уловимая  дрожь.  Затем   вибрация   уси-лилась,  и  стали  слышны  какие-то
приглушенные нерав-номерные  вздохи. Звуки становились ясней, дрожь пе-решла
в шум быстро приближающегося механизма, а вздохи -- в уханье открывающихся и
закрывающихся дверей.
     Где-то совсем рядом захрипел битый-перебитый звонок.
     Люк  откинулся вниз,  как  щучья  челюсть,  обнажив  убегающий в  горло
накатанный рельсовый путь. По не-му  навстречу Шану и Бину выкатился длинный
стол,   заполненный  пряно  пахнущими   замысловатыми  блюда-ми,  бутылками,
сифонами, графинами и тщательно, со вкусом сервированный.
     -- Какая встреча!
     -- Гм... Несколько неожиданное гостеприимство...
     -- Хлеб-соль! Правитель, видимо, неплохо знаком  с земными  обычаями...
Чем мы ответим на приглаше-ние, Бин?
     А Бин уже двинулся к столу. Но не  успел он сделать и  двух шагов,  как
стол  сделал движение, которым норовистый скакун сбрасывает седока,  -- упал
на  перед-ние  ноги  и взбрыкнул задними. Разноцветные подносы  с  яствами и
напитками  полетели в шахту. Стол принял прежнее положение, снова  всхрапнул
звонок, и... Бин  успел вогнать в шарнирное крепление конец своей ро-гатины.
Завыли  перенапряженные  сервомоторы.  Стол крупно дрожал, но  сдвинуться  с
места не смог. Рассер-женно хрипел звонок.
     -- Прошу садиться. Такси  в преисподнюю  подано!  Бин ловко  вскочил на
крышку люка, а с нее -- на стол.
     -- Скорее!
     Шан принял протянутую руку и тоже очутился на столе.
     -- Пожалуй, лежа, лучше...
     -- А-а. Особенно если держаться за поручень, кото-рый словно специально
сделан для нас с тобой... Готов?
     -- По-моему, готов.
     -- Поехали!
     Бин рывком вытащил рогатину из шарнира. Катки с  визгом пробуксовали по
рельсам,  стол  дернулся  раз,  другой,  словно примеривался  к  неожиданной
тяжести на спине, неуверенно двинулся вперед.
     -- Давай, родной, давай... Не стесняйся, мы держим-ся крепко... Смотри,
Бин, слушается!
     Стол  с  каждым  метром прибавлял скорость. Лязг-нул сзади  закрывшийся
люк, и одновременно погас свет.
     -- Опять темнота... Может быть, хозяин боится света?
     --  Не думаю. Просто  свет  здесь  не нужен. Это грузовой путь. Точнее,
путь,  которым  остатки  трапе-зы эвакуируются  из  апартаментов  хозяина  в
регене-ратор.
     -- Я бы не сказал, что это были остатки... К столу даже не прикасались.
     --  Верно. У  хозяина плохой аппетит. И он отправил  всю эту  роскошь в
утиль...
     -- Или роскошь  отправилась в  утиль самостоятельно, выждав  положенное
время.
     -- Второй вариант мне лично нравится больше...
     --  Потому что он освобождает от необходимости объяснять свое появление
Великому Кормчему?
     -- Именно. Он дает шанс осмотреться.
     -- Ты прав. Будем надеяться.
     Путешествие  было  довольно долгим, но однообраз-ным. Время  от времени
над ними вспыхивали светиль-ники, но в их мертвом свете вставала всегда одна
и  та же картина: штрек,  опутанный толстыми кабелями в  цветной изоляции, и
броневая плита,  закрывающая  путь  вперед. Из плиты выглядывал синий глазок
объ-ектива и, забавно ворочаясь в упорах, изучал  стол от  катков до крышки.
Дойдя  до верхней кромки, он снова прятался в плите. То, что было  на крышке
стола, его не интересовало.
     Плита поднималась  и опускалась,  пропуская  опо-знанный механизм, свет
гас,  и  "такси  в  преисподнюю"  продолжало путь.  Этот путь  привел  их  в
просторный зал,  залитый спо-койным  матовым светом и  заполненный ароматами
све-жей,  хорошо  приготовленной  пищи. Кухня  правителя  сверкала  чистотой
зеркального металла  и полированного  пластика. Ее оборудованию позавидовала
бы  хорошая химическая  лаборатория. В герметичных  кубах, котлах, змеевиках
вершилось  таинство  кулинарного  искусства,  трепетали  зеленые  змейки  на
экранах   осциллографов,  праздничными   гирляндами   загорались   и   гасли
индика-торы датчиков, гудели на разные голоса большие и  ма-лые  компьютеры.
На  стене поблескивали часы с ци-ферблатом. Цифры  8, 11, 3, 5 были красные,
остальные черные. Часы показывали без десяти одиннадцать.
     -- Судя по всему, через десять  минут второй завтрак. Не позаимствовать
ли нам что-либо из рациона правителя? Или мы обидим хозяина? Как, Бин?
     -- Я думаю, голодный желудок только подогревает пыл исследователя. Хотя
приобщиться  к  столу  правите-ля  я  хотел  бы.  Из  чисто   познавательных
соображений.
     На  другом конце  зала,  к немалому  своему удивле-нию, они  обнаружили
точно такой же рельсовый путь и стол, ожидающий заправки.
     -- Выходит, Правитель не один. Бин пожал плечами.
     Иного выхода, кроме столовых люков, из кухни не было. И здесь люки были
под током, как и в шахте. Бин развел руками.
     -- Ничего не остается, как пожаловать к главному людоеду Свиры прямо на
стол под видом жаркого. Если учесть, что у нас нет оружия...
     -- У нас есть фактор внезапности.
     -- Ты  уверен,  Шан?  Ты  можешь поручиться, что правитель не следит за
нами с помощью всей этой  элек-тронной штуковины с первых шагов появления  в
его царстве?
     Настала  очередь  Шанина  пожать  плечами. Тем временем часы подошли  к
одиннадцати. Сереб-ристая лента конвейера пришла в движение. На растру-бах с
цифрами  замигали  контрольные  лампочки.  Из  од-ного  раструба  выполз  на
конвейер поднос  с рыбными и мясными закусками, из другого -- сифон во льду,
из  третьего --  кофейный  прибор  в  прозрачном  термостате.  Последней  на
серебристую ленту вошла огромная фрук-товая ваза.
     --  Силайские  яблоки...  Если верить  преданиям --  любимое  лакомство
Великого Кормчего...
     -- Попробуем?
     -- Не хочется. А впрочем...
     Стол  тронулся тихо, и люк  отворился  бесшумно,  и  рельсы вели  не по
темному  штреку,  а  по  широкому  ко-ридору  со  сводчатым  потолком.  Пол,
свободный от рель-сов, был застлан пластковровой дорожкой с изрядно потертым
ворсом -- по дорожке часто ходили.
     Шанин надкусил небесно-синее продолговатое  ябло-ко с некоторой опаской
-- фрукты на  Свире по вкусу  мало  отличались  от земных, но  этот сорт  он
пробовал впервые.
     Голубая  мякоть  обожгла   рот  пряным  холодом,  как  ледышка.   Шанин
приготовился  жевать  ее  долго и тща-тельно,  ибо  ломтик казался упругим и
твердым. Но едва зубы  его успели коснуться яблочной плоти, как она брызнула
во все  стороны жгуче-сладким пенистым со-ком,  а во рту осталась  скользкая
желеобразная масса, которую можно было глотать не жуя.
     Шанин съел  одно  яблоко, второе,  третье  -- что же,  вкус у правителя
недурен, однако...
     Казалось, рельсы уходят в тупиковую стену, и  стол неизбежно  наткнется
на нее, но в последний момент стена  поднялась и  опустилась  уже за  спиной
незваных  гостей.  Стол  замер.  Шанин,  слегка  обалдевший  от  всех   этих
путеше-ствий   по   шахтам,   мусоропроводам,   кухням-автоматам,  внутренне
подобрался и  напрягся. Сомнений  быть  не могло -- теперь  они находились в
самом жилище пра-вителя, в его интимном приюте, в его личной столовой.
     Очень  богатая,  точнее   --  невероятно   богатая  ком-ната,   обшитая
сандаловым деревом. Картины, золотая  люстра  на  потолке.  Инкрустированный
каменьями  стол  и тяжелый  стул  с высокой спинкой. И даже имитация  окна с
кружевными  пышными  занавесками.  Словно  ты не-понятным  образом  очутился
далеко  от  Дромы  н  ее беза-лаберной  жизни, в  старом королевском  замке,
брошен-ном правителями.
     На Бина напала какая-то оторопь. Он застыл, тяже-ло  опираясь  на  свою
рогатину, белая маска вместо лица -- и неотрывно смотрел на дверь в коридор.
     --  Шан... Можешь меня презирать, можешь надо мной  издеваться, но я не
могу... Не могу... Сейчас он войдет... Он войдет в эту дверь... Я не могу...
Это выше меня.
     Шан положил ему руку на плечо, успокаивая.
     -- Тебе смешно, Шан? Это должно быть очень смешно...
     -- Мне не смешно, Бин. Я понимаю тебя.
     --  Это невозможно понять. Это можно только чув-ствовать. Это не страх,
нет --  другое...  Мне кажется - он войдет, и все  кончится -- я, ты, Свира,
Вселенная, --  потому что  мы  узнаем  что-то, что убьет саму  жизнь...  Все
лопнет,  взорвется,  исчезнет... Потому что ни  в чем не останется ни  капли
смысла...
     -- Разве Кормчий дает смысл жизни, Бин?
     -- Я знаю, что я говорю чушь... Но я не могу...
     --  Давай  перекусим,  Бин,  в  ожидании хозяина... Эти кухонные запахи
разбудили во мне зверя...
     Шанин переставил подносы на деревянный стол.  Бин взял несколько яблок,
землянин решил подкрепиться по-основательней: налил себе чашку густого  кофе
и  с  аппе-титом  уничтожил  какую-то птичку  в приятном  сладко-вато-кислом
янтарном  соусе. Поскольку, кроме стула,  в комнате не было  другой  мебели,
пришлось есть стоя. За-нимать  хозяйское  место было невежливо. Время шло. В
столовую никто не входил.
     -- Первый завтрак  остался нетронутым. Судя по всему,  второй постигнет
та  же участь... Или  хозяин слишком поздно встает,  или... Или он вообще не
ест...
     --  Ты забываешь,  Шан, о  втором столе. Если одно-временно сервируется
два стола,  значит,  есть две столо-вые,  и  две... не знаю, как  назвать...
квартиры, что ли. Может быть, хозяин сейчас в другой столовой?
     -- Пойдем, Бин? Ты готов?
     -- Да. Прости за слабость. Только... иди вперед, Шан. Так будет лучше,
     За  дощатой дверью  оказалась небольшая  прихожая,  набитая изысканными
вещами, если не считать  вешалки  из  саблевидных рогов двугорбого козла. На
вешалке  ви-сел  долгополый  голубой  плащ  с меховой оторочкой  и  зо-лотым
топором на рукаве.
     А под вешалкой -- совсем некстати -- валялись стремянка и заступ.
     Кроме  двери из  столовой, в прихожей  было  еще две.  За одной  из них
оказалась кабина лифта на все два-дцать четыре уровня. А за другой...
     -- Он здесь... Это его плащ.
     Шанин шагнул было к двери, но Бин задержал его.
     -- Подожди. Теперь я. Я должен. Я должен побе-дить в себе раба. Иначе я
никогда не прощу себе. Име-нем деда, именем отца, именем матери... Я пришел!
     Бин рывком распахнул дверь и шагнул в комнату.
     Шанин  не  понял,  что  заставило  Бина  остановиться  на полушаге. Эта
комната тоже  напоминала пустую  двор-цовую залу.  Но когда, обежав  глазами
резную деревянную  кро-вать под кружевным покрывалом, роскошный  письмен-ный
стол  с золотой  настольной  лампой и  большую,  во  всю стену, картину,  он
перевел взгляд вниз, -- по спине пробежал холодок.
     У ног в полу  чернело квадратное отверстие. А на  дне ямы, на глубине в
полтора  человеческих  роста,  лежал  скелет  в   парадном  хитоне  Великого
Кормчего.
     Бин опустился  на  колено, осматривая  пол.  Тронул  что-то коричневое,
окаменевшее.
     Яблоко... Силайское яблоко...



     Оксиген Аш думал о Кокиле Уране.
     Он  расхохотался  в лицо  смертнику,  услышав  угрозу.  Он  не  поверил
художнику.  Как все  мелкие  и подлые  люди,  Великий  Кормчий был убежден в
мелочности и  подлости  всех живущих.  Он  верил  во  всемогущество  страха,
лишающего сопротивления, и делал все, чтобы  страх перед именем Кормчего  не
ослабевал.  Он  не  боял-ся  суда  совести,  ибо  считал  совесть  синонимом
слабости.
     Он не боялся даже таинственных  посланий, хотя и знал, что за подсказки
рано или поздно придется пла-тить, -- он был уверен,  что в последнюю минуту
сумеет  перехитрить  проницательных.Встранномслоге   безымянных  записок  он
чувствовал  нечто родственное  -- не по крови, а  по  системе ценностей,  по
взгляду на жизнь, по стилю поступков. В минуты хорошего на-строения  он даже
симпатизировал своему безликому врагу-союзнику. Он ценил  тех, кто  понимает
вкус предательства.
     Получив от Кокиля Урана Вечный Дворец со ска-зочной  Башней и похоронив
его секреты  вместе с ге-ниальным архитектором,  Оксиген Аш  упивался  своим
всемогуществом и  неуязвимостью. Из своего рабочего кабинета он мог видеть и
слышать  все,  что  происходит  в  самых тайных  закоулках  Дворца.  Скрытые
телекаме-ры переносили хозяина на площади и  улицы  Дромы.  Лифты  в двойных
стенах и электрокары в подземных  коридорах могли в  несколько минут сделать
мнимое присутствие истинным. Ему нравилось неожиданно  воз-никать за спинами
заседающих  министров  или  на  ска-меечке  городского  сквера  и  бесследно
исчезать на гла-зах подданных, окаменевших от ужаса и благоговения.
     Правда, ему  все  больше и больше докучали дела. Но тут помогла детская
любовь к оригинальным само-делкам. Из трех "вечных маятников", табулятора  и
пишущей электромашинки он  соорудил себе "механи-ческого секретаря", который
лихо шлепал подписи на  всем, что приносил  в кабинет  конвейер пневмопочты.
Это  освободило Кормчего от  черной работы, оставив  время  для всепланетных
мыслей и проектов, а также для отдыха и развлечений.
     Оксиген  Аш  набил  Башню  личной  охраной  из  отбор-ных  фанатиков  и
замкнулся  в  ней.  Внешний  мир  приоб-рел  безопасную  форму телевизионной
картинки, а пра-витель 0'бщался с ним только на языке донесений и при-казов.
Он разработал  для  своих министров и мини-стерств  единый образец  решения,
который единообразно визировал -- "да", "нет", "отложить".
     Это было мрачное и скучное могущество, но все же могущество.
     Однажды в Правителя выстрелил спятивший тело-хранитель, которому начали
являться привидения. Окси-ген Аш был ранен в плечо, а телохранитель укокошил
двенадцать  своих  коллег,  пока  его  самого  не  изреше-тили  очередью  из
пулемета.  Человеческая психика ока-залась  ненадежным элементом  в  системе
защиты. А не-истребимое племя проницательных, видимо, решило под-вести черту
и взыскать плату по векселям.
     В Башне снова закипела работа. Казармы опустели. На место солдат пришли
специалисты по электронике и автоматике.
     Шаг за шагом, метр за метром, уровень за уровнем они превращали обитель
правителя  в удивительный, за-мкнутый механизм, в компактную квази-Вселенную
на одного человека, где Великий Кормчий мог не зависеть от людской ненависти
или любви.
     Специалисты делали свое дело и куда-то исчезали. Только Оксиген Аш знал
куда. Но он молчал. Главная Шахта регенерации тоже не выдавала секрета.
     Пришел день, и правитель  остался  один. Казалось, теперь  он  мог быть
вполне уверен, что роковой выстрел не прозвучит никогда.
     Но теперь он все чаще и чаще думал о Кокиле Уране.
     Башня была неприступна. Ничто живое не могло проникнуть внутрь. Но если
бы случилось невероятной и злоумышленник сумел просочиться сквозь  запретные
стены, он  неизбежно заблудился бы в безвыходных ла-биринтах  переходов  или
сгорел в мгновенном плазмен-ном разряде коварных электроловушек.
     И все-таки каждый раз, уходя из рабочего кабинета на самом верху Башни,
на двадцать четвертом уровне, где телеокна рисовали круговую  панораму Дромы
с вы-соты орлиного полета, Оксиген Аш останавливался в не-решительности.
     За двумя одинаковыми дверями было два одинако-вых лифта.
     Внизу, на первом уровне, у правителя было два ло-гова, повторяющих друг
друга,  как зеркальные отраже-ния, -- каждым  углом, каждой  линией,  каждой
кар-тиной   на   стене,   каждой   пылинкой.  В   близнецах-жили-щах  стояли
близнецы-столы,  близнецы-стулья,  близ-нецы-кровати.  В  близнецах-прихожих
висели близне-цы-плащи.
     Оксиген  Аш постоянно менял  жилье.  Он старался  ме-нять его как можно
беспорядочнее, чтобы шансы угадать место  его  ночлега были возможно ближе к
нулю.
     Он сам не  понимал, чего боялся. Для страха не было  никаких причин. Из
газет, которые каждое утро подавались ему  автоматами с первым завтраком, из
официальных  докладов  в министерствах,  из  секретных  рапортов  и  сводок,
подсмотренных  и  подслушанных  у   своих  приближенных,  он   узнавал,  что
каждодневные труды не пропадают даром, а обманные зерна дают буйные всходы.
     Однако  растоптанная и  поруганная  тень Кокиля  Ура-на  жила в  Башне,
росла, заполняла потайные ходы и  темные закоулки и, стоило только выключить
свет, на-висала  над  правителем. Оксиген  Аш  заблокировал все  коридоры  и
тоннели  высоким напряжением и перестал бродить по Башне. Он ограничил  свое
пространство  рабочим кабинетом  и  двумя жилыми комнатами.  Но каждый  раз,
выходя из кабинета, он замирал в нерешительности перед двумя лифтами. Он был
почти уверен, что  в одной  из комнат кто-то есть.  Но в какой? Какую кнопку
нажать,  чтобы  избе-жать  засады?  Его  кабинет  превращался  в мастерскую.
Уходили  в  утиль непрочитанные  газеты, неделями  и  месяцами не загорались
экраны  следящих камер, молчали аппа-раты подслушивания.  И впустую  на весь
свет  восхваля-ли  наперебой  поэты  всезнающий и  всемогущий гений Великого
Кормчего, ведущего Свиру по тропе невидан-ного счастья и благополучия.
     Оксиген Аш воевал с Кокилем Ураном.
     Это была  схватка не на жизнь, а  на  смерть.  Сдав  бесплотному  врагу
жизненное  пространство  Башни,  пра-витель встал  грудью  за  свойпоследний
оплот.  Он  мастерил сигнализацию, которая реагировала на  звук, на свет, на
давление, на микроколебание темпе-ратуры, на запах, на радиацию, на вибрацию
и даже на дыхание. Но его враг не имел ни цвета, ни запаха, он не дышал и не
касался пола,  его нельзя было засечь по излучению или по  звуку. Он был, он
все время  был где-то  очень  близко  --  Оксиген  Аш  чувствовал  его  всем
существом, как ревма-тик грозу. Входя в комнату, Оксиген Аш твердо знал, что
Кокиль  Уран  только что вышел из нее. А  сигнализа-ция молчала.  Другой  бы
сдался. Правитель продолжал борьбу. Он срывал только что проложенные линии и
реле,  топтал  сверхчувствительные измерители и  улавливате-ли, превращал  в
груду  хлама  собранные по жилке мно-гополюсные анализаторы.  И начинал  все
сначала  -- новая  схема,  новый  принцип, кропотливый многодневный труд  --
засечь врага, поймать его след, загнать в угол, схватиться клыки на клыки...
     Оксиген долго не мог уснуть, ворочаясь на роскош-ном ложе. Его знобило.
Свет настольной лампы,  черес-чур яркой для ночника, проникал  сквозь плотно
сомкну-тые веки, и оттого  Ашу  мерещились ледяные  равнины силайских болот,
прокаленные морозом  до звона. Надо бы-ло бы накрыться плащом сверху одеяла,
но вставать за плащом не хотелось. Вообще ничего не хотелось.
     Наверное, он все-таки дремал, когда услышал над собой негромкие внятные
слова:  "Он  здесь.  Он сегодня  здесь".  Приоткрыв  глаза,  он  увидел, как
задра-лась и завернулась тяжелая серебристая штора на двери.
     В комнате царили пронзительный холод, запах раз-рытой земли и  горелого
мяса.  И  странные  эти запахи  не удивили Аша, он только  подумал:  "Землей
пахнет от могилы, а горелым мясом -- от чего?" И вспомнил от чего.
     Он встал и вышел  в прихожую за плащом. Плаща на вешалке не было. И  он
снова не удивился.
     Все вокруг  было прежним и в то же время неузна-ваемо другим: чуть ярче
желтели стены, веселей поблес-кивали анодированные затворы лифта.
     Оксиген  Аш вошел в лифт и нажал  панель с  цифрой 6.  Через  несколько
минут он остановился перед дверью, которая давно уже не существовала. Он сам
за-ложил проем  плитами иберского  гранита  и  сравнял напыленным  пластиком
сплоскостью коридорной стены.
     Но сейчас дверь была. И снова не удивился этому Оксиген Аш.
     Не удивился он, войдя в комнату  и увидев  там ши-рокоплечего человека,
уронившего   на  руки  тяжелую   се-дую  голову.   Рядом   на   столе  лежал
плащправи-теля.
     -- Так  вот  ты где,  Кокиль  Уран...  Ты долго  прятал-ся,  но  я тебя
нашел!..
     -- Ошибаешься. Я не прятался. Я ждал.
     -- Чего ты ждал?
     -- Суда.
     -- Ха-ха! Ты еще ждешь суда? Неужели ты не по-умнел? Я застрелил тебя в
упор  вот за этим столом,  а  труп  сжег вон в том углу, на трансформаторной
ши-не, -- от  тебя не осталось горсточки пепла! Если ты действительно сделал
тайную  дверь, через которую мож-но  проникнуть в Башню, то о ней  никто  не
узнал! И еще я замуровал твой бывший кабинет -- ведь  ты здесь сделал дверь,
не так ли? Ты хотел бежать -- иначе зачем она тебе...
     -- Ошибаешься. Я не хотел бежать.
     -- А зачем ты брал мой плащ -- и тогда и сей-час?
     --  Тогда  я  брал  твой плащ, чтобы  беспрепятственно  проходить  мимо
охраны. Я делал дверь по ночам. И она совсем в другом месте.
     -- Ты лжешь!
     -- Мертвые не лгут.
     -- Но мертвые и не мстят.  Что можешь сделать ты, мертвец, мне, живому?
Ты -- прошлое, тебя нет, ты ис-чез, а я существую.
     --  Мертвые не мстят. Но  мертвые будят  живых.  Жи-вые приходят судить
прошлое и  воздают по заслугам виновным  и  невиновным.  Они  судят прошлое,
чтобы бу-дущее не родилось мертвым...
     --  Ты  "проницательный", хотя всю жизнь скрывал это! Это они подослали
тебя, ты служишь им!
     -- Нет,  Оксиген Аш,  я  не "проницательный".  Я  про-сто зрячий. Ты  и
"проницательные" --  карты из одной колоды. У вас один  крап и  одна игра --
продавать и пре-давать.  Вы  пытаетесь  убедить  себя  и других  в том,  что
властны   над  путями  человеческими  и   счастьем   человеческим.  Но  пути
прокладывают  ноги идущих, а счастье создают руки  творящих. И только  добро
по-настоящему  властвует  над  жизнью, ибо только  добро  способно  сде-лать
Человека. А вы питаетесь смертью и потому никуда не уйдете от смерти...
     -- Опять высокопарный бред! Ни одно живое суще-ство не может проникнуть
в Башню!
     -- Судьи уже пришли.
     -- Это ты провел их?
     -- Да. Я ждал их.
     -- Зачем ты взял мой плащ?
     -- Это не твой плащ. Это плащ Великого Кормчего.
     -- Но Великий Кормчий я!
     -- Нет. Ты уже мертвец...
     Холодея от ненависти и ужаса, Оксиген Аш  бросился  на зодчего, пытаясь
вырвать у него свое законное одея-ние, но пальцы прошли сквозь мех и золотое
шитье и, судорожно сжавшись, ухватили пустоту...
     Оксиген  Аш  проснулся  на спине с руками,  протя-нутыми  к безжалостно
ровному шлейфу света из-под колпака настольной лампы, и в ту ночь уже не мог
уснуть.
     Утром  он встал и, хотя лихорадка не прошла, сделал обычную физзарядку,
принял душ и побрился. Потом, подумав, надел парадный хитон.
     За  первым  завтраком  он позволил  себе  основатель-но  приложиться  к
бутылке шипучего билу  и  несколько захмелел, что бывало  с ним нечасто.  Не
поднимаясь  из-за  стола, он  пересмотрел  все газеты, что бывало с  ним еще
реже.
     В кабинет Оксиген поднялся только затем, чтобы взять инструменты.
     Все время до второго завтрака он провел в спальне:
     что-то вымерял,  высчитывал, размечал. Несколько раз  ложился  на  пол,
очертив квадрат  по  своему росту. По-том вскрыл по очерченной  линии настил
пола слой за слоем, пока не добрался до  утрамбованной земли. И только тогда
сделал передышку.
     Обед  он съел  в один присест и снова  воздал  должное  шипучему билу и
красному пиву. Показалось мало. Аш вызвал из автокухни дополнительный поднос
с  двумя бутылками контрабандного  муската  и корзиной силайских яблок. Одну
бутылку выпил сразу.
     Набив яблоками карманы парадного  хитона, пра-витель  взялся за лопату.
То ли отвык он копать, то ли плотно затрамбовалась земля,  то ли хмель мешал
работе, но яма росла медленно. Все чаще Верховный делал перерывы, садился на
край углубления и грыз яблоки.
     --  Мы  еще  посмотрим,   дорогой  Кокиль...  Мы  еще  по-смотрим,  кто
покойник... Судьи!.. Скоты паршивые... Умники...
     К ужину яма была по пояс Оксигену Ашу. За ужином он снова изрядно выпил
и запасся це-лой  батареей бутылок на ночь.  Вино вернуло иллю-зию бодрости,
спать не хотелось, и Оксиген, постоянно прикладываясь, проработал без отдыха
еще  часов  десять. Скоро  из ямы стало трудно вылезать, и  он опустил  туда
позолоченную стремянку.  Когда над безмятежно спящей Дромой занялся рас-свет
и Башня Кормчего в первых лучах солнца встала над городом сверкающим золотым
обелиском, яма в спальне правителя достигла трехметровой глубины. Оксиген Аш
попробовал  вылезти из ямы  без помощи лестницы,  не  смог  и удовлетворенно
вытер залитые по-том глаза.
     --  Готово,  Кокиль!  Добро пожаловать вместе  с судь-ями! Коммунальная
могила системы Оксигена Аша к вашим услугам! В любое время дня и ночи!
     С большим  трудом он  вылез  наружу  и  вытащил  из ямы  лестницу.  Его
пошатывало и  подташнивало.  Яблоки на время снимали тошноту, и он  грыз  их
одно за другим, разбрасывая  ошметки  по полу. Работы еще было много, а силы
на исходе. Перезвон челесты сообщил,  что первый завтрак при-был. Оксиген Аш
подумал, не принять ли  душ,  но просто умылся холодной водой и выпил подряд
два полных ста-кана билу. Голова приятно закружилась, мышцы рассла-бились, а
кривая настроения резко метнулась вверх.
     --  А все-таки ты  хитрый парень, Оксиген... Парень что надо... С таким
приятно жить и работать.. И выпить приятно...
     Налив  себе  еще стакан,  он  нетвердой  походкой на-правился в спальню
взглянуть  на дело рук своих. Вино расплескивалось  ему  под ноги,  красными
пятнами рас-плывалось по голубому френчу, но он не обращал на это внимания.
     -- Я буду жить, а вы сгниете...
     Оксигена качнуло,  вино  плеснуло  на  ботинок,  чавк-нул под  каблуком
предательский яблочный огрызок, ногу подсекло и... Он  упал в яму лицом вниз
и,  хотя не  потерял созна-ния, с  минуту ничего не мог сообразить от острой
боли.  А  когда сообразил -- понял, что всякие попытки спас-тись бесполезны.
Самостоятельно из  ямы выбраться было невозможно. Звать  было некого.  Ждать
было  нечего.  И  тревога,  много лет глодавшая  Великого  Кормчего, прошла.
Отступил и рассеялся беспричинный страх. Оксигену Ашу стало легко и покойно.
     Он лег на  спину, вытянулся и  сложил руки  на груди. Над ним  близко и
недоступно светлел квадрат, похожий на  экран неизвестной телесистемы. Он ни
о чем не  жалел, никому  не завидовал, ни в чем не  раскаивался.  Ему некого
было  проклинать  и не  с кем  прощаться. Великий Кормчий закрыл  глаза. Суд
свершился.
     -- Ну, с  ним, кажется,  все ясно. Он кончил, как и начинал. Не лучше и
не хуже. Кончил, когда пришел его срок...
     Шанин  подвинул ногой пластиковую плиту, присло-ненную  к стене. Ее  не
суждено  было  установить  на  место  --  западня сработала  раньше.  Плита,
простоявшая полтора века  в ожидании,  скользнула  вниз и закрыла яму. Вошла
она в квадрат точно, сровняв с землей и скрыв могилу хозяина Башни.
     --  Обидно,  --  сказал Бин.  -- Обидно  за  легенду.  В  легенде  этот
отъявленный негодяй выглядит значи-тельнее и...  красивее, что ли. А вот мои
родители  всю свою  жизнь  отдали борьбе с властью правителя.  Они предпочли
смерть предательству.  Таких, как они,  много...  Но они представляли своего
врага иначе...  Одно  дело --  жертвовать собою в бою с  могучим  чудовищем,
другое -- погибнуть по воле бесталанного ничтожества...
     --  Они  боролись не  с  правителем.  Хотя,  быть  может, и  не  всегда
сознавали это. Правитель был для них всего лишь символом, центром  мишени. А
сама  мишень значи-тельнее и больше правителя. Она тысячелика и  многоименна
--  Мос,  Горон,  Тирас, рыбник с улицы Благода-ти, наездники  на  двугорбых
козлах, "топоры", "пер-натые".
     -- Может быть.  Но я  лично боролся с правителем.  Я хотел отомстить, и
только. И не смог -- опоздал...
     -- Да,  с местью  ты опоздал.  Но  разве  тебе все равно, что  будет со
Свирой  завтра? Ведь  мы  не знаем главно-го: как мог Аш приказывать, будучи
мертвым.  И даже предсказывать -- если принять на веру  убеждение, что Слово
Кормчего рождается в этой Башне... Что с то-бой, Бин? Зачем тебе понадобился
его плащ?
     -- Примерить... Ну как?
     -- Хорош! Словно на тебя шили!
     -- Да, мы с Оксигеном Ашем были, оказывается,
     одного роста...  Шан, ты очень рассердишься, если  я пока похожу в этом
плаще? Ну не  напрасно же я, в самом деле, шел сюда по лезвию  ножа -- через
Зейду и Зем-лю!  Должен что-то сделать такое -- поставить точку на этой куче
костей?
     -- Ты мальчишка, Бин. Честное слово, мальчишка. Носи, если хочешь. Хоть
всю жизнь носи -- плащ бес-хозный...
     -- Всю жизнь?
     --  Да.  Только,  откровенно  говоря, лично мне ты больше нравишься без
плаща.
     -- В полицейском мундире?
     -- Нет.
     -- В балахоне контрабандиста?
     -- Перестань, Бин. Дался тебе этот хлам. Надо най-ти кабинет правителя.
     -- Слушаюсь, высший.  Я готов вас  сопровождать  на  двадцать четвертый
уровень,   ибо   именно   там   находится   творческая   лаборатория   моего
предшественника. По слу-хам, именно там рождается всеблагое и всепобеждающее
Слово.
     --  А ты  повеселел, Бин, увидев  тигра  дохлым... Вдвоем  в  лифт  они
втиснулись с трудом. Бин нажал панельку, но не двадцать четвертую, а шестую.
     -- Хочу посмотреть кабинет деда.
     Кабина лифта замерла в решетчатом цилиндре из толстых стальных  полос в
центре большого полутемного  холла. Изнутри цилиндр запирался  на  массивный
сдвоен-ный засов, но снаружи, со стороны холла, дверца не открывалась.
     -- Никто не имел права покидать  уровень. Комфор-табельный застенок для
"умников".
     В холле стояло около  полусотни кресел, несколько чертежных кульманов с
эпидиаскопическими приставка-ми и десяток демонстрационных  столов. Когда-то
здесь  кипели  жаркие ученые  споры,  а Кормчий  с презритель-ным удивлением
рассматривал  своих экзотических плен-ников, которых даже неволя  и реальная
угроза смерти не могла оторвать от сладкой жажды творить.
     Радиальные  коридоры  вели к большим бронирован-ным дверям, за которыми
угадывались  вместительные залы. На всех  дверях была  одна и та же надпись:
"Ла-боратория.  Не  входить --  защита  включается без  предуп-реждения!"  И
дважды  перечеркнутый  черным  человече-ский  череп...  Короткие  радиальные
коридоры обрывались, влив-шись в длинную спираль широкого, как улица, общего
коридора. На  эту  пустынную  сейчас "улицу",  крытую  ве-селым бело-розовым
пластиком,  выходили двери помень-ше,  раскрашенные  в разные цвета.  На них
стояли  только  цифры --  порядковый  номер  и  окошечко автосчетчика. Здесь
пленники жили.  Бин в развевающемся плаще правителя петлял от двери к двери,
всматриваясь  в цифры счетчиков.  Двери  были  закрыты, а  в окошечках везде
стоял "О" -- в  .ком-натах не было  ни одной живой души. Они дошли до самого
конца коридора. Он кончался комнатой номер два. Вместо двери в комнату номер
один была гладкая розовая стена.
     -- Комнаты деда действительно замурованы... Леген-да говорила правду...
     -- Что ты хотел здесь найти?
     -- Ничего. Я должен был увидеть это своими гла-зами. Я дал клятву  отцу
и матери... Вернее, их па-мяти...
     Они постояли еще  немного у  розовой стены и пошли назад, к лифту.  Бин
снова хмурился. Настроение его ме-нялось как цвет моря перед штормом.
     -- И еще,  откровенно говоря, я надеялся  найти раз-гадку потусторонней
деятельности правителя  здесь,  на этом уровне.  На  уровне  науки.  Не знаю
как... Впрочем... Нет. Этот  уровень изолирован, а лаборатории обесточены. Я
смотрел. Значит,  адрес  чуда  --  двадцать  четвер-тый  уровень... Двадцать
четвертый...
     -- Двадцать четвертый,  --  повторил он кондуктор-ским  голосом, пуская
лифт вверх.
     Виной тому,  что произошло после, была элементар-ная неосторожность. До
сих  пор  Башня обращалась  с ними  отменно  вежливо, и  цепочка  счастливых
совпаде-ний помогала довольно легко решать ее  хитроумные за-гадки. Но кроме
везения, их берегла собственная бди-тельность. Они ждали подвоха и коварства
от всего  окружающего и  потому вовремя замечали тайные  пру-жины и контакты
смертоносных систем.
     Убедившись  в  гибели тирана,  они  позволили  себе  рас-слабиться. Они
забыли, что зло,  как  и  добро, пережи-вает  своих  создателей  и  способно
сохранять веками  убийственную  силу.  В  Башне  продолжала  жить  злая воля
Великого Кормчего, Башня  только  притворялась мертвой,  она ждала  удобного
случая, чтобы нанести удар.
     Лифт остановился на двадцать  четвертом  уровне, но дверь не открылась,
как  на  остальных  уровнях. Шанин  попробовал открыть  ее силой,  но она не
поддавалась. Бин начал шарить на пульте.
     -- Здесь есть какая-то кнопка, но я не знаю... -- Ви-димо, Бин все-таки
нажал кнопку, потому что дверь при-открылась.
     Шанин повернул голову на голос Бина.
     Дверь  приоткрылась только затем,  чтобы в прорези показалось  какое-то
приспособление, похожее на обрез с оптическим прицелом.
     И почти тотчас в кабине грохнул выстрел.
     Шанин схватился за голову.
     Бин бросился к товарищу.
     Землянину повезло:  он стоял в  профиль к  двери, и пуля,  направленная
прямо в лоб,  прошла  по  касатель-ной, оставив  полосу рассеченной  кожи от
виска до  вис-ка.  На какую-то секунду Шанин потерял  сознание,  но не упал,
осев на руку Бина.
     Бин  оказался  хорошим  санитаром. Перебинтовав  ра-ну  полосой  ткани,
оторванной от сорочки, он  усадил Ша-нина  на откидное сиденье  лицом вверх,
осторожно и сильно массируя шейные артерии.
     Шанин быстро  приходил  в себя. Голова еще звенела после удара, а перед
глазами догорающим фейерверком плясали цветные искры, но слабость проходила,
и воз-вращалась ясность мысли.
     -- А ведь мы влипли в ловушку, Бин.
     -- Надо вернуться вниз. Кабинет правителя от нас никуда не уйдет.
     -- А  если этот объектив дает команду на  все уров-ни? Внизу теперь нас
могут тоже встретить выстрелы или что-либо похуже...
     -- Но надо  сделать  настоящую повязку,  дезинфици-ровать рану. Я видел
внизу аптечку.
     --  По  идее,  здесь  должно  быть  нечто  посерьезнее  аптечки.  Вроде
автоматической самолечебницы. Не мог же правитель оставить себя взаперти без
медицинской помощи. Наверняка...
     -- Но  я не знаю, где может  находиться такая  лечеб-ница... И вряд  ли
где-нибудь  есть план  Башни.  Хозяин  держал  его в  голове.  А я почерпнул
кое-что,   анали-зируя   "Солнце  для  мертвых".   В   строчках  запрещенной
поэмы-легенды  зашифрованы  реальные,  хотя  и  приблизи-тельные,  данные  о
Башне...  Но многие места непонятны, их можно расшифровать, только пользуясь
фальшкартой Вечного Дворца и Башни, которая есть в кабинете.
     -- Значит, в кабинет...
     -- Нет. Вниз. Назад. Сейчас главное -- твоя рана,
     -- Знаешь, Бин, у моих предков  в  Сибири было древ-нее  правило:  если
сбился, заплутал  в тайге, никогда  не поворачивай назад. Иди только вперед,
иначе  закрутит, заманит, заворожит тебя лесной хозяин, уведет в безысходные
топи и погубит тебя тайга.  Мы с тобой в этой Башне как в тайге -- не знаем,
что, куда,  как  и  зачем.  II леса за деревьями  не  видно.  Так что надо и
действо-вать по таежному  закону: хочешь  кругом -- иди  прямо. Отступать не
годится... Надо как-то обмануть объектив. Разбить его, что ли? Не успеть...
     -- Объектива я,  к сожалению, не  видел...  Как он  вы-глядит? Как  те,
которые осматривали стол?
     --  Нет.  Этот  короче.  И  линза  не  голубая,  а  почти  черная...  И
по-моему... Да, пожалуй, линза плоская...
     -- Да...  Больше  похоже на окуляр фотоэлемента, чем  на  объектив... И
плащ...  Зачем  Правителю  плащ в поме-щении  с идеально  кондиционированным
воздухом, а? А плащ этот висит  в двух прихожих, и, кажется, Аш на-девал его
каждый день... Стоит попробовать?
     -- Не понимаю.
     -- Минуту...
     И  прежде чем  Шанин среагировал,  Бин запахнул  плащ на груди и  снова
нажал  кнопку.  Все  повторилось  --дверь приоткрылась,  показался  обрез  с
оптическим при-целом и...
     Через томительную паузу дверь лифта распахнулась настежь.
     Кабинет    Правителя    оказался   отлично   оборудованной   мастерской
умельца-фанатика.  И  внутреннее содержание ее было  типичным: бестолковое и
беспорядочное  нагро-мождение   приборов  и   отходов,  разобранных   ценных
кон-струкций и аляповатых самодельных монстров.
     Шанину не удалось осмотреть кабинет детально. Бин, подозрительно хорошо
ориентируясь в этом механиче-ском бедламе (кто  знает, может, и у  Бина  был
когда-то подобный "голубой приют"),  разыскал аптечку. Он  обра-батывал рану
тщательно, с профессиональной безжа-лостностью --  до тех пор, пока Шанин не
потерял тер-пение.
     -- Если больно, надо сказать, -- обиделся  Бин.  -- Я действую  по всем
правилам, но не чувствую того, что чувствует пациент....
     Это заметно, -- проворчал землянин.
     Перевязка  подходила  к  концу, когда Бин заметил что-то в  правом углу
мастерской. Это "что-то" неудержи-мо тянуло его -- он постоянно оглядывался,
бинтуя го-лову Шану.  И когда закончил, устремился в угол,  стро-го-настрого
приказав раненому посидеть минуть десять с закрытыми глазами. Шанин выполнил
приказ не  без удовольствия. Его слегка лихорадило. Хотя особой усталости он
не чув-ствовал, время от времени мозг обволакивала баюкаю-щая волна апатии и
равнодушия к происходящему. Вре-менами  он  словно раздваивался, чувствуя  и
сознавая  себя  на Свире, в Дроме, в  Башне Кормчего, он совер-шенно реально
слышал тихий  пересвист  ангарских  сосен,  колючий  запах саянского горного
мака, горький  пихто-вый дымок  невидимого костра  и  вкус  чая, заваренного
молодым багульником.
     -- Только сотрясения мозга  еще  не хватало, -- бур-чал Шанин, ощупывая
повязку, но глаз все же  не от-крывал. Не  хотелось.  Хотелось вытянуться на
спине, на-крывшись чем-либо теплым  и очутиться  дома  --  подаль-ше от всей
этой  бессмысленной  зауми, нелепой  жестоко-сти,  извращенного  мастерства,
взаимоистребительного соревнования талантов.
     --  Не  годится,  чалдон, не годится. Когда  замерзаешь, главное  -- не
спать.
     Шанин   стряхнул   оцепенение   и  открыл  глаза.  Бин  во-зился  около
сооружения, напоминающего атомные часы службы точного времени.  У этих часов
тоже было три вразнобой качающихся маятника, но почему-то не было  ни одного
циферблата. Да  и  размер внушительный --  прозрачный  корпус метра  на три,
почти  под   потолок.  Против  часов  стоял  письменный  стол  и   несколько
стел-лажей-самоходов,  заваленных   газетами   и   'бумагами  вперемешку   с
пробниками,  кусачками,  отвертками, кусками  разноцветного провода и прочим
нехитрым электромон-тажным хламом.
     Бин уселся  за  стол и начал набрасывать какие-то гра-фики, комкая лист
за листом.  Вид у  него был обиженный  и ошарашенный. От Шанина  он попросту
отмахнулся: часы его гипнотизировали.
     -- Может быть, Оксиген изобрел-таки машину вре-мени?
     Бин  не   ответил,   отшвырнул  очередную  скомканную   бумагу.  Вблизи
непонятная  машина  уже не напоминала часы. Несговорчивые  маятники  чертили
свои   кривые   совер-шенно   свободно,    движимые   импульсами   крошечных
радиоактивных ампул, спрятанных в стержне.
     Три кривые пересекались в одной точке. Каждый из маятников, проходя над
ней, цеплял почти невидимый лепесток релейного контакта.  Реле  срабатывало,
включая одну из  трех пишущих электромашинок -- в зависимости от того, какой
из  маятников  прошел  над  точкой.  Литеры в  машинках  были  убраны, кроме
нескольких  букв,  сплавленных в слово.  Каждая машинка печатала свое слово.
Каждый  маятник  имел  слово. И  после  каждого слова  конвейер  пневмопочты
про-двигался на расстояние  одного  листа. Ровно  одного  листа.  Сейчас  на
конвейере  не  было  бумаг,  но  маятники  качались,  верша  вечный  перебор
неисчислимых  вариантов,  и   на  вечную  ленту  конвейера  падали  приказы,
обращен-ные к пустоте. ..."Да". "Нет". "Отложить". Занятная игрушка. Нелепая
машина.  В школьном кабинете  она могла наглядно  продемонстрировать тео-рию
вероятностей  самым  маленьким ученикам.  Но  зачем  она  здесь, в  кабинете
Великого Кормчего.
     Бин расхохотался.
     Он смеялся, уронив голову на руки,  смеялся над гра-фиком, где из точки
пересечения  координат  задорно  вы-гибалась вверх  упругая  экспонента,  --
смеялся, всхли-пывая, страшноватым недобрым  и горьким  смехом,  не  вытирая
мокрого лица.
     -- Болваны... Все мы  болваны с  гипертрофирован-ным  самомнением...  И
только... Всех нас, молодых и  ста-рых, надо собрать,  снять все  регалии  и
смокинги...   и  фи-зиков,   и  философов,  и   экономистов...   в  короткие
шта-нишки...  в первый класс... в младшую группу детсада... в песочники... в
слюнявчики...  Ну и  Кормчий...  Ну и  мо-лодчина...  По  носу зазнайкам, по
носу...
     Он поднял на Шанина отчаянные глаза:
     -- Ну что, землянин, как  тебе  нравится Свира? Кош-марная тайна нового
века,  гнездо  Пришельца,  вечный  рай за порогом возможного -- как? Вы ведь
тоже ока-зались не на высоте -- ваш опыт пасовал  перед  карточ-ным фокусом!
Это зам тоже наука,  тоже укор -- вы ока-зались не способны защитить истину.
Ваш гуманизм  стал чересчур всеядным  и мягкотелым, а  защита  истины во все
века,  прошлые и  будущие,  требует  верности  и кро-ви. Да,  и крови,  если
потребуется! Помните это, зем-ляне...
     Шанин знал экспансивный  характер Бина и многое  прощал своему товарищу
по опасной работе.  Но прощать не значит мириться. Когда  речь шла о Земле и
ее мора-ли, Шанин был непримирим.
     -- Я не очень  понимаю, чем вызван твой монолог, Бин, но в любом случае
ты не имеешь права так гово-рить. Ты можешь упрекать меня -- я мало похож на
су-пермена-разведчика из  фантастических книг  и ориенти-руюсь  в обстановке
хуже  тебя. У тебя быстрее реакция и  тверже рука. Я могу заявить без всякой
лести: только благодаря  тебе мы вообще смогли попасть в Башню я раскрыть ее
секреты. Ни... Не суди Землю, Бин. Придет
     время, и ты поймешь, что  наш гуманизм не  мягкотелость и всеядность, а
только справедливое  отсутствие  жестоко-сти. И мы умеем защищать истину. Не
только словом, но и делом.
     -- Я не хотел тебя обидеть...
     -- Не меня, Бин, Землю!
     -- Я не хотел  обидеть Землю, Шан, дорогой! Но та-кое надувательство...
Мы полтораста  лет стояли  на ко-ленях перед  тремя  простейшими маятниками!
Полтора-ста  лет! И полтораста лет вся Большая  Земля, освоив-шая и обжившая
галактические просторы,  ломала го-лову над  самоделкой физика-недоучки! Как
это на-звать?
     -- Ты хочешь сказать... хочешь сказать, что этот за-урядный гибрид...
     -- ...и есть могучий  мозг, безошибочно правящий Свирой! Вот,  посмотри
сам: на твоих глазах рождается  Слово Великого Кормчего... Одно из решений в
длинном ежедневном списке...
     На конвейере появился лист, заполненный убористой машинописью. Какой-то
проект или предложение  -- мо-жет, приказ  заменить  дуговые уличные  фонари
воско-выми  свечами,  а  может,  план  обводнения экваториаль-ных пустынь --
двигался скачками под каретки ма-шинок.
     -- Что выпадет --  "да", "нет" или  "отложить"? Шан  прикинул  на  глаз
расстояние от листка до ма-шинок.
     -- Пожалуй, "да".
     Бин долго присматривался к маятникам.
     -- Я ставлю на "отложить".
     Когда лист проходил под штампом "да", шары вклю-чили "нет".
     -- Ты проиграл, Шан.
     -- Но и ты еще не выиграл.
     -- Вряд ли "нет" выпадет второй раз...
     Шары  выдали второе "нет". Завизированный лист поскакал  куда положено,
решение начало путь по кан-целярским дорогам.
     -- И ты проиграл, Бин. Игра в рулетку... Бред какой-то.
     --  Не совсем  рулетка, Шан.  Принцип  один,  а  устрой-ство разное.  У
рулетки  двоичный код: угадал --  не уга-дал, "да" -- "нет". Если бы аппарат
был  устроен, как рулетка, с двумя маятниками, он работал бы с КПД пятьдесят
процентов   --   половина   его  решений  была  бы  правильной,  а  половина
неправильной. И  график работы можно было  бы представить вот так...  прямой
ли-нией...
     -- И что за прок от такого аппарата?
     --  Совершенно верно: проку от  такого  аппарата ма-ло. Но если сделать
еще  третий  маятник  --   слово  "отло-жить",  то  есть,  говоря  на  языке
математики, ввести в график константу причинно-следственной неравномерно-сти
во  времени,  начнутся   чудеса.  Нелепая  прямая  пре-вратится  в  мудреную
экспоненту...
     -- Бин, я учил математику лет двадцать назад.
     --  Ну... Как  бы  объяснить  попроще... Словом, вред от  неправильного
решения может уменьшаться за счет последующих правильных решений, так?
     -- Пожалуй, так.
     -- А польза от правильных решений соответственно возрастет, так?
     -- Допустим.
     --  Так   вот,есливвестипонятие  "отложить"   в  график...   получается
этакая... вот этакая кривая, ко-торую называют экспонентой. Видишь, как  она
из-гибается?
     -- Вижу.
     --  Здесь по вертикали  у  нас правильные решения...  по горизонтали --
неправильные... И что ты теперь видишь?
     --  Что  я  вижу?  Как  будто... сначала  аппарат  вообще  будет  нести
ахинею... потом... потом...
     -- Что потом?
     -- Кривая будет с  каждым днем все ближе  к верти-кали, то есть процент
правильных решений будет неук-лонно расти. Вплоть до полной гениальности...
     -- Или наоборот.
     --  В  зависимости оттого,  что  считать  правильным  ре-шением, а  что
неправильным. Ты об этом, Бин?
     -- Разумеется! Теперь тебе ясно?
     -- Ясно, Бин. Правитель хотел обмануть историю с помощью математики...
     -- А заодно избавить себя от скучных хлопот по уп-равлению Свирой...
     --  Последнее ему,  пожалуй, удалось...  А  вот  с обма-ном  истории...
Обмануть историю так же невозможно, как построить вечный  двигатель... Время
всегда найдет  трещину в любой стене, будь она из первозданного камня или из
пластика с гравилоном...  Пора  остано-вить часы Оксигена Аша. Останови  их,
Бин. Это твое право.
     Бин  сдвинул  прозрачный щит  и  вошел внутрь аппара-та. Оси маятников,
поблескивая, плавно разрезали  про-странство у  самого его лица.  Достаточно
было протя-нуть руку, чтобы раз и навсегда остановить их заучен-ное качание,
их непредсказуемые встречи и расхож-дения.
     -- Несколько лет назад я  бы сделал это не задумы-ваясь. Я бы  разнес в
пух и  прах проклятую машину и растоптал  осколки. Я бы открыл  все двери  и
ворота Башни, вышел к людям, простер  руку и возгласил: "Ли-куйте!  Великого
Кормчего нет! Он повержен! Я спас вас, жители Свиры!"
     -- А сейчас?
     -- А сейчас я знаю,  что время нельзя останавливать и поворачивать, как
заблагорассудится.  Этому научила  меня  Земля. Наука  должна  помочь  Свире
вернуться к человечеству. Наука и воля народа, а не красивый жест удачливого
террориста, который  скорей всего развяжет руки таким,  как Тирас... Ты  сам
все понимаешь, Шан. Я должен остаться здесь. Отсюда я могу помочь новому:
     пользуясь беспредельной  властью правителя  и непрере-каемостью  Слова,
постепенно уничтожить саму возмож-ность неограниченной власти.
     --  Послушай,  Бин...  Извини, но... а  что, если  плащ хозяина... если
однажды тебе вдруг не захочется сни-мать этот плащ?
     Бин медленно задвинул  на место прозрачный щит и  снова сел за стол. Он
не отвечал  долго,  черкая  только  что  набросанный  график.  У  экспоненты
появилась голова  с капюшоном, и математическая абстракция  приобрела четкий
силуэт кобры, вставшей на хвост. Бин смял ри-сунок.
     -- Я  думал об этом, Шан. Откровенно говоря, в  этом главная опасность.
Человек в одиночку может немногое. Нужны товарищи. Хотя  бы один для начала.
Такой, на плечо которого  можно опереться в минуту слабости. Та-кой, как ты,
Шан.
     Снова звякнуло.  Из проема выехала кипа  газет. Она дрожала в пружинных
захватах, готовая провалиться в  небытие. Наверное, именно поэтому  Бин взял
один эк-земпляр.
     Через полминуты он неопределенно хмыкнул.
     -- Гм... Очень интересно... Ай да  техник. Читаю  до-словно: "Сегодня в
своем  кабинете  двумя  шпионами  из  Внешнего мира,  вызванными  недобитыми
проницатель-ными,  был  убит наш дорогой  товарищ  и друг министр милосердия
Тирас Уфо. Вся Свира  скорбит об утрате и горит  желанием..." Сам понимаешь,
каким желанием го-рит Свира... Наши фотографии... Похоже... Очень похо-же...
Шан, тебе не уйти. Тебя узнает первый  встречный... А мне нужен друг. Такой,
как ты, Шан...
     Бин все  еще не поднимал глаз. Он не  видел, как вне-запно побледневший
Шанин тяжело оперся на стеллаж. Из-под повязки на лбу выступила кровь.
     -- Такой, как ты, Шан... Но тебе надо лететь на Зейду и доложить Земле,
что правителя больше не  суще-ствует.  Тебя ждут  друзья, твоя  работа, твои
проказли-вые  фантазеры-художники...  Ты  отлично  выполнил при-каз.  Я... я
благодарю тебя... за помощь и все, что... сло-вом... Что с тобой, Шан?
     -- Голова... кружится...
     Вряд ли Бин  услышал эти слова  --  они утонули  в хриплом вдохе -- так
всхрапывает подстреленный на  скаку олень. И шары  маятников гулко сошлись в
одной  точке,  где-то в самом центре мозга, и словно посыпалось битое стекло
-- это со стеклянным звоном рушился ка-бинет, Башня,  Вечный  Дворец, Дрома,
вся  Свира --  ру-шилось  все,  превращаясь  в  груду  нестерпимо  колючих и
нестерпимо  блестящих  осколков,  пока   не  осталось  ниче-го,  кроме  этих
осколков...



     Словно разбилось со звоном толстое стекло, отгоро-дившее  душную камеру
от  наружного  мира,  и  Шанин  смог вздохнуть  полной  грудью  до приятного
покалыва-ния в освобожденных легких. Он  жадно дышал, уже со-знавая и ощущая
себя, и с каждым дыханием тяжелая голова становилась легче, а темная пустота
в  голове  заполнялась скользящими  образами и мыслями  без слов. Он  еще не
знал, где он, но знал, что ему ничто не угро-жает и можно не сразу открывать
глаза. Он еще находился под властью только что виденного сна, его мышцы  еще
подрагивали от шагов и движений, которые он делал во сне, -- но он уже знал,
что   это   про-шедший   сон  и  что   на  самом   деле  существует   только
действительность,  которая сейчас  вне  его спящего  тела.  И  стоит открыть
глаза...
     Шанин открыл глаза и от  удовольствия рассмеялся. Над ним был ребристый
потолок его "берлоги" -- он, Иннокентий Павлович  Шанин, инженер-психолог по
спе-циальности, Инспектор Службы  Безопасности 8-го  Га-лактического района,
находился на Базе, в своей соб-ственной каюте, отсыпаясь после трехнедельной
гонки  за  контейнерами с активированным  лютением... Все остальное  -- сон,
сон, логичный и осязаемый до неправдоподобия, и тем не  менее  не  что иное,
как  сложная игра  перенапряженных центров  вообра-жения. Ему  не  жаль было
расставаться с ночной фантасмаго-рией. Призрак Свиры был скорее страшен, чем
забавен.  Немножко грустно было, что несдержанный, порывистый  и наивный Бин
только выдумка  и  с  ним нельзя встре-титься  снова, узнать  о  его судьбе.
Верный,  несговорчи-вый Бин... Логичность  и  зримость  сонного  наваждения,
вообще-то,  объяснить  легко.  Писатели   порой   пользуются  активированным
лютением для  материализации своих  идей  и героев. Возможно, нуль-защита на
контейнерах не так  уж абсолютна,  как  об  этом  пишут.  Возможно, какие-то
неизмеримо  малые  мощности психогенного  излучения все же  проникают сквозь
нуль-заслон.  И какая-то не-уловленная приборами  доза заставила  отдыхающий
мозг  жить в более активном режиме, чем при  обычном сне. Эксперты отвергают
такую возможность. Но кто знает...
     Главный будет доволен. Сразу после утреннего душа надо позвонить ему  и
доложить  по форме. Главный, ко-нечно, в курсе  событий без всяких докладов,
но ему  ужасно нравится  выслушивать  официальные  доклады. Надо  побаловать
старика. Он заслужил... А  вот  Арнольд Тесман... Да, Арнольд Тесман  -- это
уже из сновидения. Вряд ли он  существует в действи-тельности... Ого,  какая
щетина!   Вот   что  значит   три  недели  брить-ся  походной  электрической
вибробритвой.  На  подбород-ке, на щеках --  непролазная  енисейская  тайга.
Бриться!  Немедленно  бриться!  Шанин  легко  вскочил  и  попробовал  делать
зарядку.  Не  получилось  --  упал  в  кресло с  перехваченным  дыха-нием. И
несказанно удивился: неужели за три  недели он так устал и потерял форму? Не
может быть... Придется попотеть в кабине автодиагностики: в организме что-то
нарушилось.  В  ванной  он хотел  сразу нырнуть в шипучее облако тондуша, но
потом  решил   оставить  сладкое  на   десерт,  а   сначала  заняться  более
существенным -- бритьем. Ша-нин не торопясь раскрыл бутон объемного  зеркала
и сглотнул неведомо  откуда взявшуюся слюну. На лбу  от виска до виска резко
выделялся  затверде-лый  старый  шрам. И щетина на подбородке была  седой. И
лицо было в морщинах. На электронном календаре, который висел над зер-калом,
было то же  число  и тот  же год -- нет, той  же самой была только последняя
цифра. Количество десят-ков было больше на единицу. Десять лет...
     И Шанин вспомнил и месяцы тяжелой горячки после  раны, в которую попала
инфекция; и весть о  том,  что Мож  улетел  на  Зейду в  очередной  вояж, не
дождавшись пропавших попутчиков; и решение остаться на Свире; и годы борьбы;
и Бина, открывшего изнутри все двери и ворота  Башни; и провозглашение новой
республики в Вечном Дворце...
     Десять лет. Непредвиденная задержка на десять лет.
     В  боях  с бандами,  окопавшимися  в  сйлайской  тайге,  Шанина  тяжело
контузило. Он выкарабкался довольно быстро, но повторная травма головы  дала
о  себе  знать много  позднее, после полной  победы.  Его парализовало.  Бин
потребовал  срочной  отправки   Шанина   на   Землю   или  на  Зейду.  Шанин
сопротивлялся  - он  наде-ялся, что все  пройдет. А потом...  Потом, видимо,
стало совсем плохо...
     Шанин всматривался в свое лицо, привычное и но-вое одновременно. Его не
оставляла  затаенная уверен-ность,  что рано или поздно это лицо можно будет
снять как маску из теплого мягкого латекса, вылепленную чересчур поспешно.



     Конец



Last-modified: Wed, 14 Jun 2000 20:58:50 GMT

Оцените этот текст: