ительные измерители и улавливате-ли, превращал в груду хлама собранные по жилке мно-гополюсные анализаторы. И начинал все сначала -- новая схема, новый принцип, кропотливый многодневный труд -- засечь врага, поймать его след, загнать в угол, схватиться клыки на клыки... Оксиген долго не мог уснуть, ворочаясь на роскош-ном ложе. Его знобило. Свет настольной лампы, черес-чур яркой для ночника, проникал сквозь плотно сомкну-тые веки, и оттого Ашу мерещились ледяные равнины силайских болот, прокаленные морозом до звона. Надо бы-ло бы накрыться плащом сверху одеяла, но вставать за плащом не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Наверное, он все-таки дремал, когда услышал над собой негромкие внятные слова: "Он здесь. Он сегодня здесь". Приоткрыв глаза, он увидел, как задра-лась и завернулась тяжелая серебристая штора на двери. В комнате царили пронзительный холод, запах раз-рытой земли и горелого мяса. И странные эти запахи не удивили Аша, он только подумал: "Землей пахнет от могилы, а горелым мясом -- от чего?" И вспомнил от чего. Он встал и вышел в прихожую за плащом. Плаща на вешалке не было. И он снова не удивился. Все вокруг было прежним и в то же время неузна-ваемо другим: чуть ярче желтели стены, веселей поблес-кивали анодированные затворы лифта. Оксиген Аш вошел в лифт и нажал панель с цифрой 6. Через несколько минут он остановился перед дверью, которая давно уже не существовала. Он сам за-ложил проем плитами иберского гранита и сравнял напыленным пластиком сплоскостью коридорной стены. Но сейчас дверь была. И снова не удивился этому Оксиген Аш. Не удивился он, войдя в комнату и увидев там ши-рокоплечего человека, уронившего на руки тяжелую се-дую голову. Рядом на столе лежал плащправи-теля. -- Так вот ты где, Кокиль Уран... Ты долго прятал-ся, но я тебя нашел!.. -- Ошибаешься. Я не прятался. Я ждал. -- Чего ты ждал? -- Суда. -- Ха-ха! Ты еще ждешь суда? Неужели ты не по-умнел? Я застрелил тебя в упор вот за этим столом, а труп сжег вон в том углу, на трансформаторной ши-не, -- от тебя не осталось горсточки пепла! Если ты действительно сделал тайную дверь, через которую мож-но проникнуть в Башню, то о ней никто не узнал! И еще я замуровал твой бывший кабинет -- ведь ты здесь сделал дверь, не так ли? Ты хотел бежать -- иначе зачем она тебе... -- Ошибаешься. Я не хотел бежать. -- А зачем ты брал мой плащ -- и тогда и сей-час? -- Тогда я брал твой плащ, чтобы беспрепятственно проходить мимо охраны. Я делал дверь по ночам. И она совсем в другом месте. -- Ты лжешь! -- Мертвые не лгут. -- Но мертвые и не мстят. Что можешь сделать ты, мертвец, мне, живому? Ты -- прошлое, тебя нет, ты ис-чез, а я существую. -- Мертвые не мстят. Но мертвые будят живых. Жи-вые приходят судить прошлое и воздают по заслугам виновным и невиновным. Они судят прошлое, чтобы бу-дущее не родилось мертвым... -- Ты "проницательный", хотя всю жизнь скрывал это! Это они подослали тебя, ты служишь им! -- Нет, Оксиген Аш, я не "проницательный". Я про-сто зрячий. Ты и "проницательные" -- карты из одной колоды. У вас один крап и одна игра -- продавать и пре-давать. Вы пытаетесь убедить себя и других в том, что властны над путями человеческими и счастьем человеческим. Но пути прокладывают ноги идущих, а счастье создают руки творящих. И только добро по-настоящему властвует над жизнью, ибо только добро способно сде-лать Человека. А вы питаетесь смертью и потому никуда не уйдете от смерти... -- Опять высокопарный бред! Ни одно живое суще-ство не может проникнуть в Башню! -- Судьи уже пришли. -- Это ты провел их? -- Да. Я ждал их. -- Зачем ты взял мой плащ? -- Это не твой плащ. Это плащ Великого Кормчего. -- Но Великий Кормчий я! -- Нет. Ты уже мертвец... Холодея от ненависти и ужаса, Оксиген Аш бросился на зодчего, пытаясь вырвать у него свое законное одея-ние, но пальцы прошли сквозь мех и золотое шитье и, судорожно сжавшись, ухватили пустоту... Оксиген Аш проснулся на спине с руками, протя-нутыми к безжалостно ровному шлейфу света из-под колпака настольной лампы, и в ту ночь уже не мог уснуть. Утром он встал и, хотя лихорадка не прошла, сделал обычную физзарядку, принял душ и побрился. Потом, подумав, надел парадный хитон. За первым завтраком он позволил себе основатель-но приложиться к бутылке шипучего билу и несколько захмелел, что бывало с ним нечасто. Не поднимаясь из-за стола, он пересмотрел все газеты, что бывало с ним еще реже. В кабинет Оксиген поднялся только затем, чтобы взять инструменты. Все время до второго завтрака он провел в спальне: что-то вымерял, высчитывал, размечал. Несколько раз ложился на пол, очертив квадрат по своему росту. По-том вскрыл по очерченной линии настил пола слой за слоем, пока не добрался до утрамбованной земли. И только тогда сделал передышку. Обед он съел в один присест и снова воздал должное шипучему билу и красному пиву. Показалось мало. Аш вызвал из автокухни дополнительный поднос с двумя бутылками контрабандного муската и корзиной силайских яблок. Одну бутылку выпил сразу. Набив яблоками карманы парадного хитона, пра-витель взялся за лопату. То ли отвык он копать, то ли плотно затрамбовалась земля, то ли хмель мешал работе, но яма росла медленно. Все чаще Верховный делал перерывы, садился на край углубления и грыз яблоки. -- Мы еще посмотрим, дорогой Кокиль... Мы еще по-смотрим, кто покойник... Судьи!.. Скоты паршивые... Умники... К ужину яма была по пояс Оксигену Ашу. За ужином он снова изрядно выпил и запасся це-лой батареей бутылок на ночь. Вино вернуло иллю-зию бодрости, спать не хотелось, и Оксиген, постоянно прикладываясь, проработал без отдыха еще часов десять. Скоро из ямы стало трудно вылезать, и он опустил туда позолоченную стремянку. Когда над безмятежно спящей Дромой занялся рас-свет и Башня Кормчего в первых лучах солнца встала над городом сверкающим золотым обелиском, яма в спальне правителя достигла трехметровой глубины. Оксиген Аш попробовал вылезти из ямы без помощи лестницы, не смог и удовлетворенно вытер залитые по-том глаза. -- Готово, Кокиль! Добро пожаловать вместе с судь-ями! Коммунальная могила системы Оксигена Аша к вашим услугам! В любое время дня и ночи! С большим трудом он вылез наружу и вытащил из ямы лестницу. Его пошатывало и подташнивало. Яблоки на время снимали тошноту, и он грыз их одно за другим, разбрасывая ошметки по полу. Работы еще было много, а силы на исходе. Перезвон челесты сообщил, что первый завтрак при-был. Оксиген Аш подумал, не принять ли душ, но просто умылся холодной водой и выпил подряд два полных ста-кана билу. Голова приятно закружилась, мышцы рассла-бились, а кривая настроения резко метнулась вверх. -- А все-таки ты хитрый парень, Оксиген... Парень что надо... С таким приятно жить и работать.. И выпить приятно... Налив себе еще стакан, он нетвердой походкой на-правился в спальню взглянуть на дело рук своих. Вино расплескивалось ему под ноги, красными пятнами рас-плывалось по голубому френчу, но он не обращал на это внимания. -- Я буду жить, а вы сгниете... Оксигена качнуло, вино плеснуло на ботинок, чавк-нул под каблуком предательский яблочный огрызок, ногу подсекло и... Он упал в яму лицом вниз и, хотя не потерял созна-ния, с минуту ничего не мог сообразить от острой боли. А когда сообразил -- понял, что всякие попытки спас-тись бесполезны. Самостоятельно из ямы выбраться было невозможно. Звать было некого. Ждать было нечего. И тревога, много лет глодавшая Великого Кормчего, прошла. Отступил и рассеялся беспричинный страх. Оксигену Ашу стало легко и покойно. Он лег на спину, вытянулся и сложил руки на груди. Над ним близко и недоступно светлел квадрат, похожий на экран неизвестной телесистемы. Он ни о чем не жалел, никому не завидовал, ни в чем не раскаивался. Ему некого было проклинать и не с кем прощаться. Великий Кормчий закрыл глаза. Суд свершился. -- Ну, с ним, кажется, все ясно. Он кончил, как и начинал. Не лучше и не хуже. Кончил, когда пришел его срок... Шанин подвинул ногой пластиковую плиту, присло-ненную к стене. Ее не суждено было установить на место -- западня сработала раньше. Плита, простоявшая полтора века в ожидании, скользнула вниз и закрыла яму. Вошла она в квадрат точно, сровняв с землей и скрыв могилу хозяина Башни. -- Обидно, -- сказал Бин. -- Обидно за легенду. В легенде этот отъявленный негодяй выглядит значи-тельнее и... красивее, что ли. А вот мои родители всю свою жизнь отдали борьбе с властью правителя. Они предпочли смерть предательству. Таких, как они, много... Но они представляли своего врага иначе... Одно дело -- жертвовать собою в бою с могучим чудовищем, другое -- погибнуть по воле бесталанного ничтожества... -- Они боролись не с правителем. Хотя, быть может, и не всегда сознавали это. Правитель был для них всего лишь символом, центром мишени. А сама мишень значи-тельнее и больше правителя. Она тысячелика и многоименна -- Мос, Горон, Тирас, рыбник с улицы Благода-ти, наездники на двугорбых козлах, "топоры", "пер-натые". -- Может быть. Но я лично боролся с правителем. Я хотел отомстить, и только. И не смог -- опоздал... -- Да, с местью ты опоздал. Но разве тебе все равно, что будет со Свирой завтра? Ведь мы не знаем главно-го: как мог Аш приказывать, будучи мертвым. И даже предсказывать -- если принять на веру убеждение, что Слово Кормчего рождается в этой Башне... Что с то-бой, Бин? Зачем тебе понадобился его плащ? -- Примерить... Ну как? -- Хорош! Словно на тебя шили! -- Да, мы с Оксигеном Ашем были, оказывается, одного роста... Шан, ты очень рассердишься, если я пока похожу в этом плаще? Ну не напрасно же я, в самом деле, шел сюда по лезвию ножа -- через Зейду и Зем-лю! Должен что-то сделать такое -- поставить точку на этой куче костей? -- Ты мальчишка, Бин. Честное слово, мальчишка. Носи, если хочешь. Хоть всю жизнь носи -- плащ бес-хозный... -- Всю жизнь? -- Да. Только, откровенно говоря, лично мне ты больше нравишься без плаща. -- В полицейском мундире? -- Нет. -- В балахоне контрабандиста? -- Перестань, Бин. Дался тебе этот хлам. Надо най-ти кабинет правителя. -- Слушаюсь, высший. Я готов вас сопровождать на двадцать четвертый уровень, ибо именно там находится творческая лаборатория моего предшественника. По слу-хам, именно там рождается всеблагое и всепобеждающее Слово. -- А ты повеселел, Бин, увидев тигра дохлым... Вдвоем в лифт они втиснулись с трудом. Бин нажал панельку, но не двадцать четвертую, а шестую. -- Хочу посмотреть кабинет деда. Кабина лифта замерла в решетчатом цилиндре из толстых стальных полос в центре большого полутемного холла. Изнутри цилиндр запирался на массивный сдвоен-ный засов, но снаружи, со стороны холла, дверца не открывалась. -- Никто не имел права покидать уровень. Комфор-табельный застенок для "умников". В холле стояло около полусотни кресел, несколько чертежных кульманов с эпидиаскопическими приставка-ми и десяток демонстрационных столов. Когда-то здесь кипели жаркие ученые споры, а Кормчий с презритель-ным удивлением рассматривал своих экзотических плен-ников, которых даже неволя и реальная угроза смерти не могла оторвать от сладкой жажды творить. Радиальные коридоры вели к большим бронирован-ным дверям, за которыми угадывались вместительные залы. На всех дверях была одна и та же надпись: "Ла-боратория. Не входить -- защита включается без предуп-реждения!" И дважды перечеркнутый черным человече-ский череп... Короткие радиальные коридоры обрывались, влив-шись в длинную спираль широкого, как улица, общего коридора. На эту пустынную сейчас "улицу", крытую ве-селым бело-розовым пластиком, выходили двери помень-ше, раскрашенные в разные цвета. На них стояли только цифры -- порядковый номер и окошечко автосчетчика. Здесь пленники жили. Бин в развевающемся плаще правителя петлял от двери к двери, всматриваясь в цифры счетчиков. Двери были закрыты, а в окошечках везде стоял "О" -- в .ком-натах не было ни одной живой души. Они дошли до самого конца коридора. Он кончался комнатой номер два. Вместо двери в комнату номер один была гладкая розовая стена. -- Комнаты деда действительно замурованы... Леген-да говорила правду... -- Что ты хотел здесь найти? -- Ничего. Я должен был увидеть это своими гла-зами. Я дал клятву отцу и матери... Вернее, их па-мяти... Они постояли еще немного у розовой стены и пошли назад, к лифту. Бин снова хмурился. Настроение его ме-нялось как цвет моря перед штормом. -- И еще, откровенно говоря, я надеялся найти раз-гадку потусторонней деятельности правителя здесь, на этом уровне. На уровне науки. Не знаю как... Впрочем... Нет. Этот уровень изолирован, а лаборатории обесточены. Я смотрел. Значит, адрес чуда -- двадцать четвер-тый уровень... Двадцать четвертый... -- Двадцать четвертый, -- повторил он кондуктор-ским голосом, пуская лифт вверх. Виной тому, что произошло после, была элементар-ная неосторожность. До сих пор Башня обращалась с ними отменно вежливо, и цепочка счастливых совпаде-ний помогала довольно легко решать ее хитроумные за-гадки. Но кроме везения, их берегла собственная бди-тельность. Они ждали подвоха и коварства от всего окружающего и потому вовремя замечали тайные пру-жины и контакты смертоносных систем. Убедившись в гибели тирана, они позволили себе рас-слабиться. Они забыли, что зло, как и добро, пережи-вает своих создателей и способно сохранять веками убийственную силу. В Башне продолжала жить злая воля Великого Кормчего, Башня только притворялась мертвой, она ждала удобного случая, чтобы нанести удар. Лифт остановился на двадцать четвертом уровне, но дверь не открылась, как на остальных уровнях. Шанин попробовал открыть ее силой, но она не поддавалась. Бин начал шарить на пульте. -- Здесь есть какая-то кнопка, но я не знаю... -- Ви-димо, Бин все-таки нажал кнопку, потому что дверь при-открылась. Шанин повернул голову на голос Бина. Дверь приоткрылась только затем, чтобы в прорези показалось какое-то приспособление, похожее на обрез с оптическим прицелом. И почти тотчас в кабине грохнул выстрел. Шанин схватился за голову. Бин бросился к товарищу. Землянину повезло: он стоял в профиль к двери, и пуля, направленная прямо в лоб, прошла по касатель-ной, оставив полосу рассеченной кожи от виска до вис-ка. На какую-то секунду Шанин потерял сознание, но не упал, осев на руку Бина. Бин оказался хорошим санитаром. Перебинтовав ра-ну полосой ткани, оторванной от сорочки, он усадил Ша-нина на откидное сиденье лицом вверх, осторожно и сильно массируя шейные артерии. Шанин быстро приходил в себя. Голова еще звенела после удара, а перед глазами догорающим фейерверком плясали цветные искры, но слабость проходила, и воз-вращалась ясность мысли. -- А ведь мы влипли в ловушку, Бин. -- Надо вернуться вниз. Кабинет правителя от нас никуда не уйдет. -- А если этот объектив дает команду на все уров-ни? Внизу теперь нас могут тоже встретить выстрелы или что-либо похуже... -- Но надо сделать настоящую повязку, дезинфици-ровать рану. Я видел внизу аптечку. -- По идее, здесь должно быть нечто посерьезнее аптечки. Вроде автоматической самолечебницы. Не мог же правитель оставить себя взаперти без медицинской помощи. Наверняка... -- Но я не знаю, где может находиться такая лечеб-ница... И вряд ли где-нибудь есть план Башни. Хозяин держал его в голове. А я почерпнул кое-что, анали-зируя "Солнце для мертвых". В строчках запрещенной поэмы-легенды зашифрованы реальные, хотя и приблизи-тельные, данные о Башне... Но многие места непонятны, их можно расшифровать, только пользуясь фальшкартой Вечного Дворца и Башни, которая есть в кабинете. -- Значит, в кабинет... -- Нет. Вниз. Назад. Сейчас главное -- твоя рана, -- Знаешь, Бин, у моих предков в Сибири было древ-нее правило: если сбился, заплутал в тайге, никогда не поворачивай назад. Иди только вперед, иначе закрутит, заманит, заворожит тебя лесной хозяин, уведет в безысходные топи и погубит тебя тайга. Мы с тобой в этой Башне как в тайге -- не знаем, что, куда, как и зачем. II леса за деревьями не видно. Так что надо и действо-вать по таежному закону: хочешь кругом -- иди прямо. Отступать не годится... Надо как-то обмануть объектив. Разбить его, что ли? Не успеть... -- Объектива я, к сожалению, не видел... Как он вы-глядит? Как те, которые осматривали стол? -- Нет. Этот короче. И линза не голубая, а почти черная... И по-моему... Да, пожалуй, линза плоская... -- Да... Больше похоже на окуляр фотоэлемента, чем на объектив... И плащ... Зачем Правителю плащ в поме-щении с идеально кондиционированным воздухом, а? А плащ этот висит в двух прихожих, и, кажется, Аш на-девал его каждый день... Стоит попробовать? -- Не понимаю. -- Минуту... И прежде чем Шанин среагировал, Бин запахнул плащ на груди и снова нажал кнопку. Все повторилось --дверь приоткрылась, показался обрез с оптическим при-целом и... Через томительную паузу дверь лифта распахнулась настежь. Кабинет Правителя оказался отлично оборудованной мастерской умельца-фанатика. И внутреннее содержание ее было типичным: бестолковое и беспорядочное нагро-мождение приборов и отходов, разобранных ценных кон-струкций и аляповатых самодельных монстров. Шанину не удалось осмотреть кабинет детально. Бин, подозрительно хорошо ориентируясь в этом механиче-ском бедламе (кто знает, может, и у Бина был когда-то подобный "голубой приют"), разыскал аптечку. Он обра-батывал рану тщательно, с профессиональной безжа-лостностью -- до тех пор, пока Шанин не потерял тер-пение. -- Если больно, надо сказать, -- обиделся Бин. -- Я действую по всем правилам, но не чувствую того, что чувствует пациент.... Это заметно, -- проворчал землянин. Перевязка подходила к концу, когда Бин заметил что-то в правом углу мастерской. Это "что-то" неудержи-мо тянуло его -- он постоянно оглядывался, бинтуя го-лову Шану. И когда закончил, устремился в угол, стро-го-настрого приказав раненому посидеть минуть десять с закрытыми глазами. Шанин выполнил приказ не без удовольствия. Его слегка лихорадило. Хотя особой усталости он не чув-ствовал, время от времени мозг обволакивала баюкаю-щая волна апатии и равнодушия к происходящему. Вре-менами он словно раздваивался, чувствуя и сознавая себя на Свире, в Дроме, в Башне Кормчего, он совер-шенно реально слышал тихий пересвист ангарских сосен, колючий запах саянского горного мака, горький пихто-вый дымок невидимого костра и вкус чая, заваренного молодым багульником. -- Только сотрясения мозга еще не хватало, -- бур-чал Шанин, ощупывая повязку, но глаз все же не от-крывал. Не хотелось. Хотелось вытянуться на спине, на-крывшись чем-либо теплым и очутиться дома -- подаль-ше от всей этой бессмысленной зауми, нелепой жестоко-сти, извращенного мастерства, взаимоистребительного соревнования талантов. -- Не годится, чалдон, не годится. Когда замерзаешь, главное -- не спать. Шанин стряхнул оцепенение и открыл глаза. Бин во-зился около сооружения, напоминающего атомные часы службы точного времени. У этих часов тоже было три вразнобой качающихся маятника, но почему-то не было ни одного циферблата. Да и размер внушительный -- прозрачный корпус метра на три, почти под потолок. Против часов стоял письменный стол и несколько стел-лажей-самоходов, заваленных газетами и 'бумагами вперемешку с пробниками, кусачками, отвертками, кусками разноцветного провода и прочим нехитрым электромон-тажным хламом. Бин уселся за стол и начал набрасывать какие-то гра-фики, комкая лист за листом. Вид у него был обиженный и ошарашенный. От Шанина он попросту отмахнулся: часы его гипнотизировали. -- Может быть, Оксиген изобрел-таки машину вре-мени? Бин не ответил, отшвырнул очередную скомканную бумагу. Вблизи непонятная машина уже не напоминала часы. Несговорчивые маятники чертили свои кривые совер-шенно свободно, движимые импульсами крошечных радиоактивных ампул, спрятанных в стержне. Три кривые пересекались в одной точке. Каждый из маятников, проходя над ней, цеплял почти невидимый лепесток релейного контакта. Реле срабатывало, включая одну из трех пишущих электромашинок -- в зависимости от того, какой из маятников прошел над точкой. Литеры в машинках были убраны, кроме нескольких букв, сплавленных в слово. Каждая машинка печатала свое слово. Каждый маятник имел слово. И после каждого слова конвейер пневмопочты про-двигался на расстояние одного листа. Ровно одного листа. Сейчас на конвейере не было бумаг, но маятники качались, верша вечный перебор неисчислимых вариантов, и на вечную ленту конвейера падали приказы, обращен-ные к пустоте. ..."Да". "Нет". "Отложить". Занятная игрушка. Нелепая машина. В школьном кабинете она могла наглядно продемонстрировать тео-рию вероятностей самым маленьким ученикам. Но зачем она здесь, в кабинете Великого Кормчего. Бин расхохотался. Он смеялся, уронив голову на руки, смеялся над гра-фиком, где из точки пересечения координат задорно вы-гибалась вверх упругая экспонента, -- смеялся, всхли-пывая, страшноватым недобрым и горьким смехом, не вытирая мокрого лица. -- Болваны... Все мы болваны с гипертрофирован-ным самомнением... И только... Всех нас, молодых и ста-рых, надо собрать, снять все регалии и смокинги... и фи-зиков, и философов, и экономистов... в короткие шта-нишки... в первый класс... в младшую группу детсада... в песочники... в слюнявчики... Ну и Кормчий... Ну и мо-лодчина... По носу зазнайкам, по носу... Он поднял на Шанина отчаянные глаза: -- Ну что, землянин, как тебе нравится Свира? Кош-марная тайна нового века, гнездо Пришельца, вечный рай за порогом возможного -- как? Вы ведь тоже ока-зались не на высоте -- ваш опыт пасовал перед карточ-ным фокусом! Это зам тоже наука, тоже укор -- вы ока-зались не способны защитить истину. Ваш гуманизм стал чересчур всеядным и мягкотелым, а защита истины во все века, прошлые и будущие, требует верности и кро-ви. Да, и крови, если потребуется! Помните это, зем-ляне... Шанин знал экспансивный характер Бина и многое прощал своему товарищу по опасной работе. Но прощать не значит мириться. Когда речь шла о Земле и ее мора-ли, Шанин был непримирим. -- Я не очень понимаю, чем вызван твой монолог, Бин, но в любом случае ты не имеешь права так гово-рить. Ты можешь упрекать меня -- я мало похож на су-пермена-разведчика из фантастических книг и ориенти-руюсь в обстановке хуже тебя. У тебя быстрее реакция и тверже рука. Я могу заявить без всякой лести: только благодаря тебе мы вообще смогли попасть в Башню я раскрыть ее секреты. Ни... Не суди Землю, Бин. Придет время, и ты поймешь, что наш гуманизм не мягкотелость и всеядность, а только справедливое отсутствие жестоко-сти. И мы умеем защищать истину. Не только словом, но и делом. -- Я не хотел тебя обидеть... -- Не меня, Бин, Землю! -- Я не хотел обидеть Землю, Шан, дорогой! Но та-кое надувательство... Мы полтораста лет стояли на ко-ленях перед тремя простейшими маятниками! Полтора-ста лет! И полтораста лет вся Большая Земля, освоив-шая и обжившая галактические просторы, ломала го-лову над самоделкой физика-недоучки! Как это на-звать? -- Ты хочешь сказать... хочешь сказать, что этот за-урядный гибрид... -- ...и есть могучий мозг, безошибочно правящий Свирой! Вот, посмотри сам: на твоих глазах рождается Слово Великого Кормчего... Одно из решений в длинном ежедневном списке... На конвейере появился лист, заполненный убористой машинописью. Какой-то проект или предложение -- мо-жет, приказ заменить дуговые уличные фонари воско-выми свечами, а может, план обводнения экваториаль-ных пустынь -- двигался скачками под каретки ма-шинок. -- Что выпадет -- "да", "нет" или "отложить"? Шан прикинул на глаз расстояние от листка до ма-шинок. -- Пожалуй, "да". Бин долго присматривался к маятникам. -- Я ставлю на "отложить". Когда лист проходил под штампом "да", шары вклю-чили "нет". -- Ты проиграл, Шан. -- Но и ты еще не выиграл. -- Вряд ли "нет" выпадет второй раз... Шары выдали второе "нет". Завизированный лист поскакал куда положено, решение начало путь по кан-целярским дорогам. -- И ты проиграл, Бин. Игра в рулетку... Бред какой-то. -- Не совсем рулетка, Шан. Принцип один, а устрой-ство разное. У рулетки двоичный код: угадал -- не уга-дал, "да" -- "нет". Если бы аппарат был устроен, как рулетка, с двумя маятниками, он работал бы с КПД пятьдесят процентов -- половина его решений была бы правильной, а половина неправильной. И график работы можно было бы представить вот так... прямой ли-нией... -- И что за прок от такого аппарата? -- Совершенно верно: проку от такого аппарата ма-ло. Но если сделать еще третий маятник -- слово "отло-жить", то есть, говоря на языке математики, ввести в график константу причинно-следственной неравномерно-сти во времени, начнутся чудеса. Нелепая прямая пре-вратится в мудреную экспоненту... -- Бин, я учил математику лет двадцать назад. -- Ну... Как бы объяснить попроще... Словом, вред от неправильного решения может уменьшаться за счет последующих правильных решений, так? -- Пожалуй, так. -- А польза от правильных решений соответственно возрастет, так? -- Допустим. -- Так вот,есливвестипонятие "отложить" в график... получается этакая... вот этакая кривая, ко-торую называют экспонентой. Видишь, как она из-гибается? -- Вижу. -- Здесь по вертикали у нас правильные решения... по горизонтали -- неправильные... И что ты теперь видишь? -- Что я вижу? Как будто... сначала аппарат вообще будет нести ахинею... потом... потом... -- Что потом? -- Кривая будет с каждым днем все ближе к верти-кали, то есть процент правильных решений будет неук-лонно расти. Вплоть до полной гениальности... -- Или наоборот. -- В зависимости оттого, что считать правильным ре-шением, а что неправильным. Ты об этом, Бин? -- Разумеется! Теперь тебе ясно? -- Ясно, Бин. Правитель хотел обмануть историю с помощью математики... -- А заодно избавить себя от скучных хлопот по уп-равлению Свирой... -- Последнее ему, пожалуй, удалось... А вот с обма-ном истории... Обмануть историю так же невозможно, как построить вечный двигатель... Время всегда найдет трещину в любой стене, будь она из первозданного камня или из пластика с гравилоном... Пора остано-вить часы Оксигена Аша. Останови их, Бин. Это твое право. Бин сдвинул прозрачный щит и вошел внутрь аппара-та. Оси маятников, поблескивая, плавно разрезали про-странство у самого его лица. Достаточно было протя-нуть руку, чтобы раз и навсегда остановить их заучен-ное качание, их непредсказуемые встречи и расхож-дения. -- Несколько лет назад я бы сделал это не задумы-ваясь. Я бы разнес в пух и прах проклятую машину и растоптал осколки. Я бы открыл все двери и ворота Башни, вышел к людям, простер руку и возгласил: "Ли-куйте! Великого Кормчего нет! Он повержен! Я спас вас, жители Свиры!" -- А сейчас? -- А сейчас я знаю, что время нельзя останавливать и поворачивать, как заблагорассудится. Этому научила меня Земля. Наука должна помочь Свире вернуться к человечеству. Наука и воля народа, а не красивый жест удачливого террориста, который скорей всего развяжет руки таким, как Тирас... Ты сам все понимаешь, Шан. Я должен остаться здесь. Отсюда я могу помочь новому: пользуясь беспредельной властью правителя и непрере-каемостью Слова, постепенно уничтожить саму возмож-ность неограниченной власти. -- Послушай, Бин... Извини, но... а что, если плащ хозяина... если однажды тебе вдруг не захочется сни-мать этот плащ? Бин медленно задвинул на место прозрачный щит и снова сел за стол. Он не отвечал долго, черкая только что набросанный график. У экспоненты появилась голова с капюшоном, и математическая абстракция приобрела четкий силуэт кобры, вставшей на хвост. Бин смял ри-сунок. -- Я думал об этом, Шан. Откровенно говоря, в этом главная опасность. Человек в одиночку может немногое. Нужны товарищи. Хотя бы один для начала. Такой, на плечо которого можно опереться в минуту слабости. Та-кой, как ты, Шан. Снова звякнуло. Из проема выехала кипа газет. Она дрожала в пружинных захватах, готовая провалиться в небытие. Наверное, именно поэтому Бин взял один эк-земпляр. Через полминуты он неопределенно хмыкнул. -- Гм... Очень интересно... Ай да техник. Читаю до-словно: "Сегодня в своем кабинете двумя шпионами из Внешнего мира, вызванными недобитыми проницатель-ными, был убит наш дорогой товарищ и друг министр милосердия Тирас Уфо. Вся Свира скорбит об утрате и горит желанием..." Сам понимаешь, каким желанием го-рит Свира... Наши фотографии... Похоже... Очень похо-же... Шан, тебе не уйти. Тебя узнает первый встречный... А мне нужен друг. Такой, как ты, Шан... Бин все еще не поднимал глаз. Он не видел, как вне-запно побледневший Шанин тяжело оперся на стеллаж. Из-под повязки на лбу выступила кровь. -- Такой, как ты, Шан... Но тебе надо лететь на Зейду и доложить Земле, что правителя больше не суще-ствует. Тебя ждут друзья, твоя работа, твои проказли-вые фантазеры-художники... Ты отлично выполнил при-каз. Я... я благодарю тебя... за помощь и все, что... сло-вом... Что с тобой, Шан? -- Голова... кружится... Вряд ли Бин услышал эти слова -- они утонули в хриплом вдохе -- так всхрапывает подстреленный на скаку олень. И шары маятников гулко сошлись в одной точке, где-то в самом центре мозга, и словно посыпалось битое стекло -- это со стеклянным звоном рушился ка-бинет, Башня, Вечный Дворец, Дрома, вся Свира -- ру-шилось все, превращаясь в груду нестерпимо колючих и нестерпимо блестящих осколков, пока не осталось ниче-го, кроме этих осколков... 7. ЭПИЛОГ Словно разбилось со звоном толстое стекло, отгоро-дившее душную камеру от наружного мира, и Шанин смог вздохнуть полной грудью до приятного покалыва-ния в освобожденных легких. Он жадно дышал, уже со-знавая и ощущая себя, и с каждым дыханием тяжелая голова становилась легче, а темная пустота в голове заполнялась скользящими образами и мыслями без слов. Он еще не знал, где он, но знал, что ему ничто не угро-жает и можно не сразу открывать глаза. Он еще находился под властью только что виденного сна, его мышцы еще подрагивали от шагов и движений, которые он делал во сне, -- но он уже знал, что это про-шедший сон и что на самом деле существует только действительность, которая сейчас вне его спящего тела. И стоит открыть глаза... Шанин открыл глаза и от удовольствия рассмеялся. Над ним был ребристый потолок его "берлоги" -- он, Иннокентий Павлович Шанин, инженер-психолог по спе-циальности, Инспектор Службы Безопасности 8-го Га-лактического района, находился на Базе, в своей соб-ственной каюте, отсыпаясь после трехнедельной гонки за контейнерами с активированным лютением... Все остальное -- сон, сон, логичный и осязаемый до неправдоподобия, и тем не менее не что иное, как сложная игра перенапряженных центров вообра-жения. Ему не жаль было расставаться с ночной фантасмаго-рией. Призрак Свиры был скорее страшен, чем забавен. Немножко грустно было, что несдержанный, порывистый и наивный Бин только выдумка и с ним нельзя встре-титься снова, узнать о его судьбе. Верный, несговорчи-вый Бин... Логичность и зримость сонного наваждения, вообще-то, объяснить легко. Писатели порой пользуются активированным лютением для материализации своих идей и героев. Возможно, нуль-защита на контейнерах не так уж абсолютна, как об этом пишут. Возможно, какие-то неизмеримо малые мощности психогенного излучения все же проникают сквозь нуль-заслон. И какая-то не-уловленная приборами доза заставила отдыхающий мозг жить в более активном режиме, чем при обычном сне. Эксперты отвергают такую возможность. Но кто знает... Главный будет доволен. Сразу после утреннего душа надо позвонить ему и доложить по форме. Главный, ко-нечно, в курсе событий без всяких докладов, но ему ужасно нравится выслушивать официальные доклады. Надо побаловать старика. Он заслужил... А вот Арнольд Тесман... Да, Арнольд Тесман -- это уже из сновидения. Вряд ли он существует в действи-тельности... Ого, какая щетина! Вот что значит три недели брить-ся походной электрической вибробритвой. На подбород-ке, на щеках -- непролазная енисейская тайга. Бриться! Немедленно бриться! Шанин легко вскочил и попробовал делать зарядку. Не получилось -- упал в кресло с перехваченным дыха-нием. И несказанно удивился: неужели за три недели он так устал и потерял форму? Не может быть... Придется попотеть в кабине автодиагностики: в организме что-то нарушилось. В ванной он хотел сразу нырнуть в шипучее облако тондуша, но потом решил оставить сладкое на десерт, а сначала заняться более существенным -- бритьем. Ша-нин не торопясь раскрыл бутон объемного зеркала и сглотнул неведомо откуда взявшуюся слюну. На лбу от виска до виска резко выделялся затверде-лый старый шрам. И щетина на подбородке была седой. И лицо было в морщинах. На электронном календаре, который висел над зер-калом, было то же число и тот же год -- нет, той же самой была только последняя цифра. Количество десят-ков было больше на единицу. Десять лет... И Шанин вспомнил и месяцы тяжелой горячки после раны, в которую попала инфекция; и весть о том, что Мож улетел на Зейду в очередной вояж, не дождавшись пропавших попутчиков; и решение остаться на Свире; и годы борьбы; и Бина, открывшего изнутри все двери и ворота Башни; и провозглашение новой республики в Вечном Дворце... Десять лет. Непредвиденная задержка на десять лет. В боях с бандами, окопавшимися в сйлайской тайге, Шанина тяжело контузило. Он выкарабкался довольно быстро, но повторная травма головы дала о себе знать много позднее, после полной победы. Его парализовало. Бин потребовал срочной отправки Шанина на Землю или на Зейду. Шанин сопротивлялся - он наде-ялся, что все пройдет. А потом... Потом, видимо, стало совсем плохо... Шанин всматривался в свое лицо, привычное и но-вое одновременно. Его не оставляла затаенная уверен-ность, что рано или поздно это лицо можно будет снять как маску из теплого мягкого латекса, вылепленную чересчур поспешно. Конец