оде. Жить будешь у меня. Помогу, чем только сумею. -- Спасибо, дядя Вадик, -- серьезно ответил он. На том и порешили. Домой я вернулся в тоскливом, даже смятенном настроении. Что ни говори, смерть матушки означала некую черту, которую я незримо переступил. Тяжесть давила на сердце, не хватало воздуха. Оставаться в комнате было невозможно. Я оделся и вышел на улицу. Погода стояла отвратительная. Нудный дождь, колючий ветер, рваные облака, несущиеся через лунный диск... Напиться, что ли? А толку? Водкой этот камень не размоешь. Почему же мне так скверно? Я медленно брел по темному бульвару. Ни одного прохожего. Редкие машины шуршали по мокрому асфальту. Далеко впереди светились огни гостиницы "Мир" и ресторана "Волна". Рядом остановилось такси. Из него выпорхнула влюбленная парочка. Молодой человек склонился к окошку водителя, а девушка огляделась и решительно направилась ко мне, держа что-то на вытянутой ладони. -- Простите, вы не могли бы разменять? Занятый своими мыслями, я не сразу понял ее просьбу. -- У водителя нет сдачи, -- пояснила она нежным голоском. Девушка была тонкая, стройная, с короткой стрижкой. Я кивнул и полез в карман за кошельком. В тот момент, когда я опустил голову, какое-то едкое облачко брызнуло мне в лицо. Гостиница "Мир" почему-то стала заваливаться набок. Это последнее, что я запомнил. * * * Пробуждение было тягостным. Страшно раскалывалась голова. Я лежал на чем-то жестком, мои руки и ноги были разведены в стороны и привязаны по отдельности. Вот, значит, как! Я снова пленник. Кто же меня вычислил? Где я дал пенку? Надо же быть таким олухом, чтобы попасться на дешевенький приемчик! Ловко меня провела эта смазливая малышка! Однако нечто подобное со мной уже случалось... Ну да ладно, не впервой выпутываться из критической ситуации. Сбоку послышался кашляющий смех. Я повернул голову и... не поверил собственным глазам, увидев торжествующего Кителя. В первую секунду я его даже не узнал -- не потому, что он состарился и обрюзг, просто я давно вычеркнул его из своей памяти. Оказалось -- рано. Но самое удивительное заключалось в том, что Китель тоже был пленником: наручники приковывали его к металлическому кольцу в бетонной стене. Похоже, однако, что собственное положение его не расстраивало. На его землистом лице блуждало выражение злорадной мстительности. А напрасно Саныч утверждал, что Китель больше не опасен. Судя по безумному блеску его поросячьих глазок, он еще способен натворить немало бед. Не без содрогания узнал я и место действия: да, это был тот самый подвал на Лесной Даче, ставший кошмаром моей жизни! Сомнений никаких! Смутное предчувствие кольнуло меня: с этого подвала начались мои злоключения, здесь же они и завершатся. Это -- рок. Однако же не будем забывать о главном правиле: никогда не терять головы. Китель резко оборвал смех. -- Посмотри на меня, гипнотизер! -- прохрипел он. -- Хорошо выгляжу? Как на картинке, а? Это по твоей милости я провел лучшие годы за колючей проволокой. Из-за тебя терпел унижения и потерял здоровье. Потерял все, что имел: свободу, имущество, жену... Ты раздавил меня как дождевого червяка, но торжествуешь рано. У меня остается последнее счастье в жизни: увидеть, как ты подыхаешь, и, клянусь памятью жены, я увижу это! -- Его глаза все сильнее разгорались нездоровым демоническим огнем. Передо мной был сумасшедший. Он помнит! -- вдруг осенило меня. Он помнит обо мне все! Но ведь это невозможно! Блокиратор начисто стер из его памяти все, что касалось меня. Каким образом к нему вернулись давние воспоминания? Что-то здесь было не так... А он продолжал, то и дело захлебываясь кашлем и звеня наручниками: -- Да, мне осталась месть. Ух, как я истомился в зоне! Но зато сегодня утешусь досыта. А ловко я все устроил, а, гипнотизер? Последнюю копейку пустил в дело и не прогадал. Ты здесь, на Лесной Даче... Тепленький, смирный... Ха-ха! Ну, пробуй свое хваленое биополе, пробуй! Хрен тебе в глотку! Я специально велел приковать себя к стене, чтобы не поддаться на твои чары, когда ты пустишь их в ход. Я знаю, что надолго тебя не хватит. Знаю! Я увижу, как ты мучаешься, а мне этого очень хочется, приятель! Да, ты хитер и изворотлив, но на этот раз тебе не выкрутиться. Впрочем, рискни, вдруг получится. -- Он опять надрывно рассмеялся. Ответить я не успел. Раздалось отвратительное визжание, заставившее меня насторожиться. Я приподнял, насколько мог, затылок, упершись подбородком в грудь, и увидел кошмарное зрелище. В пространстве между моими щиколотками бешено вращалась циркулярная пила. Я же был накрепко привязан к некоему верстаку, медленно наезжавшему на чудовищный диск с зубьями. Линия разреза должна была пройти от моего паха до темечка. -- Понял?! -- в экстазе заорал Китель. -- Дошло?! Ха-ха! Я велел отрегулировать ее на самый малый ход! Хочу, чтобы ты помучился подольше, гнусный гипнотизер! -- Постой, Константин Петрович! -- взмолился я, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. -- Раз уж я в твоей власти, то куда спешить? Давай поговорим по-мужски. Вдруг выяснится, что не я главный виновник твоих бед? -- Ты! Ты! -- исступленно заорал он. -- Ты заслужил более лютую казнь, да есть опаска, что выскользнешь. Сделаем просто, но надежно. Я сам развезу твои останки по разным местам. Уж тогда сам дьявол тебя не воскресит. Зубья, сливавшиеся в светлую полоску, приближались, достигнув уже уровня моих колен. Китель приплясывал как каннибал, готовившийся освежевать жертву. Но самое страшное заключалось в том, что я отчетливо понимал: на сей раз биополе меня не выручит. Китель и впрямь все предусмотрел, вновь использовав оправдавший себя вариант с "железным" человеком. Станком управлял кто-то находящийся наверху, вне подвала и зоны моего влияния. Кто же это может быть? В приступе отчаяния я послал наверх мысленную команду. Никакой реакции. Пила приближалась. Мне оставалось одно: переключиться на Кителя, который находился рядом. Тот тотчас прекратил свой ритуальный танец и плачуще заголосил, порываясь к выходу: -- Инночка! Алексей! Хватит! Довольно! Остановите пилу! Я не могу на это смотреть! Пила наползала -- острозубый хищник. Крики Кителя остались без ответа. Это и понятно. Он, несомненно, предупредил, чтобы на них не обращали внимания. -- О, я подлец! О, негодяй! -- выл Китель. Крупные слезы стекали по его бугристым щекам. -- Друг мой! -- Он подался ко мне, насколько это позволяли оковы. -- Как мне спасти вас?! Как избавить от жестокой смерти?! А пила приближалась. Из положения лежа трудно было судить, сколь велик зазор между ней и моей плотью. Но, несомненно, счет уже шел на миллиметры. Что мне оставалось? Лишь обратить свое биополе на собственные нервные клетки, чтобы, по крайней мере, не страдать от боли. Едва я сделал это, как Китель вновь злобно завопил: -- Месть! Месть! Ты подохнешь, как вонючий шакал! Да, он увидит мою смерть... Но зачем эти неприличные вопли? Я закрыл глаза. И тут что-то произошло. Сверху послышался шум, кто-то ураганом ворвался в затхлый подвал. Короткий звук, похожий на резкий удар, и -- тишина. Я открыл глаза. В подвале воцарился мрак, пила умолкла. Затем по моему лицу скользнул луч фонарика, и такой знакомый голос ласково выговорил: -- Федорыч, ну что же ты? -- Саныч?! -- Я... -- Он принялся ловко разрезать ремни лезвием топора. Наконец я смог подняться. -- Почему темно? -- Пришлось перерубить кабель топором. Не то опоздал бы. -- А топор откуда? -- Прихватил на всякий пожарный. -- Запасливый ты человек, Саныч. -- Стараюсь. -- Я этого не забуду. -- Так ведь долг платежом красен. Вдруг от стены донесся вкрадчивый голос Кителя: -- Саныч? Никак это ты? -- Я, Константин Петрович, -- сдержанно ответил он, продолжая освобождать от пут мои ноги. -- Постой, Саныч! -- воскликнул Китель. -- Не развязывай его, не надо. Это тот самый прохвост, из-за которого мы погорели. Лучше помоги прикончить его, а после закрутим новое дело. Помнишь, как хорошо мы жили? У меня есть отличная идея... -- Его одолел приступ надсадного кашля. -- Лечиться тебе надо, Константин Петрович, -- хмуро ответил Саныч, разрезая последнюю петлю. -- Все в порядке, хозяин? Не поранился? -- Ты называешь его хозяином? -- опешил Китель. -- Иуда! Забыл, чем обязан мне? -- Я тоже немало поработал на тебя, -- спокойно ответил Саныч. -- И все свои долги погасил. Какие претензии, Константин Петрович? Уймись! Твой поезд ушел. -- Э, нет... -- прохрипел Китель. -- Рано ты меня списываешь. Я еще наведу шороху в этом городишке! -- Не бахвалься, Константин Петрович, -- вздохнул Саныч и, протянув мне что-то мягкое, шепнул: -- Надень маску, Федорыч. Сейчас приведем остальных. С этими словами он выбежал наверх. Хоть в подвале царил жуткий мрак, я решил внять совету Саныча и напялил черную маску, закрывавшую все лицо, кроме глаз. Но вот в дверном проеме появился тусклый свет. Вошел Саныч с факелом в высоко поднятой руке, за ним странная процессия из пятерых фигур, две из которых поигрывали автоматами. Трое остальных были пленниками: стройная девушка с короткой стрижкой и два молодых парня. Их поставили к стене рядом с Кителем. Колышащееся пламя факела освещало их напряженные лица. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Затем Саныч приступил к допросу: -- Кто такой? -- подошел он к более высокому парню. -- Родственник... Родственник Константина... Петровича... -- пролепетал бедняга. -- Но я ничего не знаю! Я был за баранкой! -- Ты? -- Саныч подошел ко второму. -- Тоже родственник... -- ответил тот, стуча зубами от страха. -- Дальний... Очень дальний... -- Ты? -- Настал черед девушки. -- Пошел вон, болван! -- звонко отчеканила она и вполоборота вскинула голову. Ну да, именно этот голос просил меня накануне разменять несуществующую банкноту. Теперь я узнал и одного из парней, игравшего роль влюбленного. А третий, очевидно, был водителем того самого такси. -- Саныч... -- заискивающе пролепетал Китель. -- Ведь это Инночка! Доченька моя... Ты ведь не забыл, как нянчился с нею, как она тянулась к тебе своими ручонками? -- Смотри, как выросла! -- удивился Саныч. -- Ей-Богу, не узнал! Богатой будет. -- Ей уже двадцать, Саныч, -- вкрадчиво продолжал Китель. -- Совсем взрослой стала. Красавица! И такая умница! А я-то ее помню только восьмилетней девчушкой... Инночка! -- ласково обратился он к дочери. -- Ты не узнала Саныча? А помнишь, как мы его называли? Наш верный Саныч... Никто не проронил ни слова. Лишь факел трещал в тишине подземелья да ветер завывал наверху. Китель снова дернулся в своих оковах, затем повернулся ко мне лицом, искаженным жалкой гримасой: -- Послушайте-ка! Да-да, вы, которого он назвал хозяином! Я обращаюсь именно к вам! Видите ли, уважаемый, это моя дочь. Младшенькая. Она не испытывает к вам ненависти. Я всего лишь попросил ее помочь... Сглупил... -- Тон Кителя стал унизительно-жалостливым, и это не было рисовкой. -- Она ни в чем не провинилась перед вами. Отпустите ее. Прошу. Она уедет далеко, исчезнет, растворится... Ну будьте же мужчиной, пощадите ее! А я, если хотите, буду служить вам верой и правдой. Мне уже все равно. Руки ваши буду целовать... Ноги... Умоляю... -- Превозмогая очередной приступ кашля, он пал на колени и пополз ко мне, насколько позволяла, длина, его оков. Размагниченные примером главаря, оба других незадачливых похитителя тоже рухнули на колени, моля о пощаде и в один голос проклиная тот день и час, когда согласились на эту авантюру. -- Папа, встань! Не унижайся перед всякой мразью! -- прозвучал все тот же звонкий голос. Я не уловил в нем даже нотки страха. Хм! Ишь, какая смелая! Взяв из рук Саныча факел, я подошел к ней ближе. Изящная девичья фигурка, тонкие черты лица, не имеющие ни малейшего сходства с топорной рожей Кителя. В сравнении с раболепными позами мужчин облик девушки излучал одухотворенность. Недовольная настойчивым вниманием с моей стороны, она опустила голову, но ее дух не был сломлен. Я не понимал, что случилось. В моей душе вспыхнул праздничный фейерверк. Ленивая кровь, которую, казалось, уже ничто не разгонит, пришла в вихревое движение. Опять, как в студенческие годы, захотелось чудить и куролесить, но лишь затем, чтобы эта гордячка хоть мельком взглянула на меня с благосклонным интересом. -- Хозяин... -- Саныч потянул меня за рукав и заговорщицки прошептал: -- Выйдем на минуту... Мы поднялись наверх и прошли на середину двора. Да, это была она, Лесная Дача. У заметно обветшавшего барака стояло то самое такси, что обогнало меня на бульваре. Сквозь тучи светила луна, черная масса леса шумела о чем-то своем. Сколько же лет я здесь не был? Эх, лучше и не считать... -- Саныч, а ты оказался плохим пророком, -- усмехнулся я. -- Помнишь, твердил как попугай: Китель не опасен, Китель не опасен... Ну и? -- Да ведь и на старуху бывает проруха, -- виновато вздохнул он. -- Как ты оказался здесь? -- Бог надоумил, -- серьезно ответил он. -- Все же я решил присмотреть за Кителем в первые дни по возвращении. Приставил толкового парнишку. Он передал, что ночью Китель рванул куда-то по Восточному шоссе. Я сразу вспомнил о Лесной Даче. Какого рожна ему там делать? На сердце стало неспокойно. А тут еще тебя нет и нет с похорон... Мало ли чего? Вот и решил проверить. -- На всякий пожарный? -- Именно! Эх, Федорыч! Видать, в рубашке ты родился. Еще бы две секунды... Когда он произнес "в рубашке родился", я почему-то подумал про девушку, которая стоит сейчас у стены под дулами автоматов, а факел освещает ее гордый профиль. -- Надо что-то делать, -- продолжал между тем Саныч. -- Ты о чем? Он кивнул в сторону подвала. -- Что предлагаешь? -- Поставить крест, -- тихо, но внятно заключил он, -- а после завалим буреломом и камнями. Никто вовек не сыщет. -- И это ты говоришь о своем бывшем боссе? О его родственниках? -- изумился я, думая только о девушке. -- Но как же быть?! -- В голосе Саныча прорвались мучительные нотки. -- Я не хотел их трогать. Сами напросились. Я вообще не понимаю, как же он осмелился? Но раз так -- надо действовать жестко. Отпустить -- значит самим жить с оглядкой и каждую минуту ждать пули из-за угла. Надо решаться, хозяин. Сейчас. Другого такого случая не будет. Да ты не переживай! Мы все сделаем сами. Там на дороге стоят две наши тачки. Садись в мой "Москвич" и поезжай домой. А мы тут все зачистим. Эта жестокость, выраженная в мягкой, почти деликатной форме, ужаснула меня. -- Послушай, Саныч... -- заговорил я, вглядываясь в его зрачки, где отражался бледный свет луны. -- А если бы, скажем, ты опоздал? Если бы они сделали свое дело? Переметнулся бы к Кителю? Завалил бы буреломом меня? Саныч резко отпрянул: -- Федорыч! Зачем обижаешь? -- Ты не ответил. -- Хорошо, отвечу! -- воскликнул он с таким видом, словно собирался исповедоваться. -- Я рассказывал тебе, Федорыч, кое-что о своем детстве. О вечно пьяном папашке, о моей безответной маме, о нашей убогой и бесприютной жизни. Еще тогда у меня появилась мечта... Уютный домик с зеленой лужайкой, где я чувствовал бы себя хозяином, машина, красивые и удобные вещи... Верная и любящая жена... И чтобы не думать о завтрашнем дне, чтобы моим детям и внукам хватило того, что я оставлю, чтобы не пришлось им мучиться так, как довелось мне. Чтобы в моем кругу меня уважали и слово мое ценили. Только и всего. Разве я желал невозможного? -- Он проникновенно посмотрел на меня. -- Федорыч, благодаря тебе моя мечта сбылась. С тобой я добился всего, о чем мечтал. Спроси меня сейчас Господь: "Балашов, раб мой, проси у меня чего хочешь, все исполню за твои прежние страдания", я отвечу: "Спасибо, Господь, дай мне немного здоровья, чтобы увидеть своих внуков. А там можно и в твои сады". Признаться, я не подозревал в Саныче такой набожности. -- Значит, на Господни сады рассчитываешь? А не боишься, что Он предназначил тебе раскаленную сковородку? -- За что? Разве я мало настрадался душой? -- А грехи? -- Какие? -- Не ты ли собираешься казнить этих несчастных? Саныч вздохнул: -- Кто не грешен, Федорыч? Не для себя стараюсь. Не для себя иду на новую муку. Ради близких своих, ради тебя... Я не смог сдержать ироничной усмешки: -- Однако же забавная логика... Нет, Саныч, я не хочу, чтобы ты грешил ради меня. Думаю, вполне можно обойтись без жертв. Тонкая фигурка девушки все время стояла перед моими глазами. Нежданно Саныч цепко схватил меня за руку: -- Хозяин! Нельзя их отпускать! -- Почему, черт побери?! Они полностью деморализованы. -- Пойдем на это -- быть беде, -- продолжал он с непривычной напористостью. -- Какие у тебя основания так думать? -- Я предчувствую. -- Знаешь, Саныч... -- Я начал сердиться. -- У тебя уже были предчувствия по поводу Кителя. Диаметрально противоположные. Все! Довольно ходить по кругу. Сделаешь в точности так, как я скажу. Пошли! -- И, повернувшись, я направился к подвалу. Сзади семенил Саныч. До меня донеслось его тихое бормотание: -- Мне конец... Эта чертовка уничтожит меня... За время нашего отсутствия ситуация в подвале внешне не изменилась. Трещал факел, пленники кучкой сбились у стены, парни Саныча держали их на мушке. Но что-то подсказывало, что какой-то разговор тут состоялся. Возможно, Китель хотел подкупить "бойцов" или пытался их застращать, но, очевидно, получил резкий, даже насмешливый отпор. Сейчас он выглядел тем, кем и был на самом деле, -- старой развалиной. Звериная тоска, полная покорность судьбе читались в его оловянных зрачках. Когда мы вошли, он даже не посмотрел в нашу сторону, уверенный, видимо, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Девушка тоже не изменила позы. Распрямив плечи и вскинув голову, она смотрела в темноту потолка. Ни дать ни взять, пламенная революционерка перед казнью. Лишь два молодых придурка, так и не поднявшиеся с колен, вновь принялись слезно молить о пощаде. -- Заткнитесь! -- цыкнул на них Саныч, и они враз испуганно умолкли, словно захлебнувшись собственной слюной. Встав в позу грозного судии, я принялся вершить свой суд: -- Вина ваша велика. Вы заслужили самое суровое наказание. И это справедливо. Казалось, даже факел перестал трещать. -- Но... Я не мстителен. Я милую вас, хотя и ставлю при этом несколько обязательных условий. Вы оба, -- я поочередно указал на молодых людей, -- подробно напишете о своем участии в этой подлой вылазке. Ваши показания будут храниться в надежном месте. Затем вы должны навсегда исчезнуть из этого города. Навсегда! И попробуйте только сделать вид, что плохо поняли! Кара будет суровой! Запомните раз и навсегда. Оба, не осмеливаясь поверить в свое спасение, поползли ко мне, пытаясь целовать мою обувь. -- Уведите их отсюда! -- приказал я спутникам Саныча. -- Они так отвратительны, что я могу передумать. Саныч тихо продублировал мою команду. В подвале мы остались вчетвером: с одной стороны я и Саныч, с другой -- Китель и его дочь. Я подошел к Кителю: -- Слушай, старик! Ты -- главный виновник. Ты -- организатор этой глупой и бессмысленной затеи. Но я освобождаю тебя прямо сейчас. Однако же, поскольку веры тебе нет, я должен убедиться, что моя мягкость пошла тебе на пользу... С этими словами я перешел к девушке: -- Вам, Инна, некоторое время придется пожить в другом месте. В качестве, скажем так, почетной заложницы. Не волнуйтесь. Никто не посмеет вас обидеть. Вы даже сможете переговариваться с отцом по телефону, а иногда и видеться. И если ваше раскаяние будет искренним, я отпущу вас. Согласны на такой вариант? -- Да! -- твердо ответила она. -- Если вы не причините вреда папе, я согласна. -- Вот и чудесно. А ты, старик, что скажешь? Китель смотрел умоляюще. Не было никаких сомнений, что его воля сломлена окончательно. Добита и раздавлена. И этот-то тип какие-то полчаса назад пытался восторжествовать надо мной?! -- Молодой господин! -- залепетал он. -- Давайте сделаем наоборот. Возьмите заложником меня, а Инночку отпустите. Ну что вам стоит? Неужели вы ее опасаетесь? Ее, совсем еще девчонку, которая и мухи не обидит? -- Нет! -- резко оборвал я. -- С тобой, старик, мне все ясно, а вот с твоей дочкой я еще должен разобраться. Мои слова он истолковал по-своему и снова принялся ныть: -- Разве у вас мало женщин, молодой господин? Бог накажет вас за Инночку... -- Хватит! -- в сердцах воскликнул я. -- Ты меня с кем-то путаешь. Я ведь дал слово, что не будет никакого насилия над ее волей. А я свое слово держу, ты знаешь. Просто я должен убедиться, что впредь вы не пуститесь на новую авантюру. Дошло? -- Пусть так... -- прохрипел он. -- Значит, решено! -- Я повернулся к Санычу: -- Отвяжи старика! Он уже забодал меня звоном своих браслетов. Китель и вправду едва держался на ногах. Его освобожденная рука плетью повисла вдоль туловища. Я подозвал Саныча к себе и тихо отдал последние распоряжения: -- Я поеду с девушкой в твоем "Москвиче" впереди, ты с парнями следом, но позднее. Заодно прихватишь этих подонков. Наконец-то мы снова на свежем воздухе! Во дворе я еще раз осмотрелся. Территория, несомненно, по-прежнему числилась на балансе торговой базы, но пришла в полное запустение. Проклятое место! Неужели оно будет преследовать меня до конца моих дней?! -- Саныч! -- Я отвел его в сторонку. -- Хорошо бы взорвать все это хозяйство к чертовой матери! Чтобы осталась одна огромная груда щебня. И чтобы в этот подвал не осталось лазейки даже для мыши. Ты понял? -- Все сделаем, Федорыч! -- Но чтобы лес не пострадал. -- Не волнуйся. Сработаем ювелирно. -- Проследи, чтобы парни уехали сегодня же. Если надо, купи им билеты куда-нибудь до Магадана и дай на дорогу денег. -- Ладно, -- вздохнул он. -- Кителя отвези в его берлогу. Позже скажешь мне адрес. -- Считай, что он уже у тебя в кармане. -- Ну, действуй! Я подошел к девушке: -- Пойдемте! Она молча повиновалась. "Москвич" Саныча стоял у ворот. Я усадил ее на переднее сиденье, сам сел за руль и включил зажигание. Машина помчалась к городу. Инна смотрела прямо перед собой, ее губы были упрямо сжаты. Девушка с характером! Я надеялся, что Инна начнет задавать мне вопросы или оправдываться, но ничуть не бывало. А напрасно она молчит! Она даже не подозревала, какая неслыханная щедрость пробудилась во мне. Я охотно выполнил бы любую ее просьбу. Собственно, Китель и оба его подручных были обязаны жизнью именно ей. Не будь ее, я предоставил бы Санычу полную свободу действий. Жаль, что она этого не понимает. А могла бы оценить мое великодушие. И поблагодарить за него. Но почему, черт побери, Китель вспомнил обо мне? Загадка! Может, заскочить к Мамалыгину и расспросить его без всяких экивоков? Но знает ли он ответ? А если знает, то скажет ли? Я же чувствую, с каким неудовольствием и даже раздражением он взирает на меня после того случая с бусинками. Как скульптор на неудачное творение. Или автор на бездарный рассказ... Постой-ка! А зачем мне Мамалыгин? Я ведь могу раскрутить Кителя. Я мог давно это сделать, если бы излишнее волнение не помутило мой разум. Китель признается, когда и при каких обстоятельствах он впервые вспомнил обо мне, а уж выводы я обмозгую сам. Искушение было столь велико, что я совсем уж собрался развернуть машину, но передумал. Никуда он от меня не уйдет. * * * Пока мы добрались до Жердяевки, начало светать. Я не сомневался, что по двору вышагивает дед Пономарец в своем военном картузе, что при нашем появлении он гаркнет "Здравия желаим", а после подмигнет мне: "У тебя губа не дура, хозяин! Ишь, какую дамочку привез! Одно слово -- персик!" К моему удивлению, во дворе на лавочке сидел неизвестный мне мужчина средних лет. Когда мы с Инной вышли из "Москвича", он поднялся: кряжистый, большерукий, с простецкой физиономией. Я вопросительно посмотрел на него. Меня ожидало новое потрясение. Оказывается, пока я ездил хоронить матушку, скончался Иван Васильевич, а следом за ним -- через два Дня -- преставилась и Фекла Матвеевна. Незнакомец, поджидавший меня, был их сыном по имени Степан. -- Мы с моей хозяйкой Анной живем на Севере, -- рассказывал он, заметно окая. -- Вдруг получаем телеграмму: папаша помер. Прилетели вдвоем, только успели похоронить, тут и мамаша померла. Такие вот пирожки. Значит, родительский дом теперь наш. Погоревали мы с Аннушкой, а после решили перебираться сюда. На вечное жительство. До конца своих дней, значит. Она поехала дом продавать вместе с обстановкой, не везти же сюда всякое барахло самолетом. Ничего, она баба хваткая, управится, а я, значит, остался хозяйство в порядок привести... -- В его голосе нет-нет да и проскальзывали нечаянные нотки радости. Вот, дескать, как повезло, можно спокойно перебраться в теплые края на все готовое. -- Мамаша успела рассказать, что они с отцом вроде как вели ваше хозяйство. Если вы не против, мы их заменим. Сам я человек мастеровой -- и плотником могу, и по столярной части, и подмазать, и подкрасить, а моя Аннушка готовит так, что пальчики оближешь, особенно по рыбным блюдам мастерица, а уж такая чистюля -- равных нет. Не прогадаете, хозяин. Я глянул на него внимательнее, и аж мороз продрал по коже: на меня смотрели глаза Пономарца-старшего. Но наваждение тут же рассеялось. Все правильно: это же его сын! -- Степан, -- сказал я. -- Прими мои соболезнования. То, что случилось, ужасно. Мне будет их не хватать. После покажешь, где их могилы. Памятники, ограду -- это я беру на себя. Что же касается твоего предложения, вернемся к нему позже. Сейчас я занят. -- Понятно, -- хмыкнул он, бросив взгляд на Инну, и, черт побери, я готов был поклясться, что сейчас услышу: "Одно слово -- персик!" Но более он ничего не сказал и двинулся к калитке. -- Постой-ка! -- остановил я его. -- Возможно, ты мне и понадобишься сегодня. Будь дома. -- Само собой, -- кивнул он. -- Дел невпроворот. Веранду хочу перестроить. Вот справим девять дней -- и начну. -- Рюмочку выпьешь? -- Непьющий! -- с гордостью заявил он. -- Правда, на поминках пришлось пригубить, да тут уж грех отказываться. Что люди скажут? Вот еще девять дней будем справлять -- опять глотну немного этой отравы. А так -- ни-ни. -- Ну хорошо, ступай. Он ушел, а я повел Инну в дом, размышляя, говорил ли когда-нибудь дед Пономарец о своем сынке с Севера. Нет, не помню. Может, и говорил, да я не обратил внимания. Впрочем, хватит об этом. Я провел девушку по всем комнатам первого этажа. -- Инна, я полагаю, мы вдоволь наигрались в молчанку? Давайте побеседуем. -- О чем? -- Как вам эта хижина? -- Дом как дом. -- Однако же он несколько уютнее того подвала, куда вы меня затащили, согласны? -- Какая разница, где быть пленником? -- О, разница огромная, и вскоре вы убедитесь в этом. Я провел ее на веранду и открыл дверцу бара. -- Выпьете что-нибудь? А я тем временем приготовлю закуску. -- Можно, я лучше посплю? -- О, извините! Конечно! -- Только сейчас до меня дошло, что, несмотря на все свое мужество, она едва держится на ногах. -- Пойдемте, я покажу вам комнату. Она зарделась: -- Нельзя ли сначала принять душ? И переодеться во что-нибудь, если можно... Я проводил ее к бассейну, который, кажется, произвел на нее впечатление. -- Пожалуйста, плещитесь сколько душе угодно. Из одежды могу предложить только махровый халат. В ее взгляде была настороженность. -- Не волнуйтесь, я не собираюсь за вами подглядывать. Не имею такой склонности. Я вообще уйду из дома. Полчаса вам хватит? -- Вполне. -- Надеюсь, вы помните о нашем уговоре и не станете удирать. -- Я всегда держу слово. -- Рад слышать! Значит, сделаем так. Когда освежитесь, напишите на бумажке свои размеры, я попрошу знакомую даму купить вам все необходимое. Тем временем Степан вас посторожит. На всякий случай. -- Я -- пленница... -- прошептала она. -- Послушайте, милая пленница! -- усмехнулся я. -- Перестаньте играть в кукольный театр. Весь дом в вашем распоряжении, кроме подвала и башенки. Можете пользоваться телефоном, но честно предупреждаю, что разговор записывается и в случае каких-либо двусмысленностей пострадает ваш горячо любимый папаша. Расположиться можете наверху. Выбирайте любую комнату. Встретимся после того, как вы отдохнете. Тогда и потолкуем. У меня есть несколько интересных вопросов. Хотелось бы услышать ваш ответ. Ну, счастливо! Первым делом я отправился к Степану. Он поведал мне некоторые подробности похорон своих родителей, затем принялся пространно рассказывать о том, как они с Аннушкой мечтали перебраться поближе к солнцу. И вот привалило наследство! Мог ли я осуждать его за эту даже не скрываемую радость? Разве я сам не ликовал, получив наследство дядюшки, которого, кстати сказать, я не вспоминаю уже много лет? -- Степан, я беру вас с женой на службу, -- прервал я его излияния. -- Условия те же. -- Будем стараться, хозяин. Не пожалеете. -- Вот тебе первое задание. В моем доме спит девушка. Нужно покараулить ее сон, ясно? Но только снаружи. -- А кто она вам? -- бесцеремонно спросил он. -- Степан, если хочешь работать у меня, то приучись не задавать лишних вопросов. -- Да разве он лишний? -- удивился Пономарец-младший. -- Если, к примеру, она вам родня или хорошая знакомая -- это одно, а если какая-нибудь профурсетка, то может и спереть чего, а спрос-то с меня. -- Это хорошая знакомая, -- терпеливо разъяснил я. -- Ну вот видите, хозяин! Спросил-то я, выходит, правильно, а? -- Правильно, успокойся. Но все же постарайся спрашивать меня пореже и делай так, как я говорю. Аида! На столе в гостиной я нашел листок с ее записями, не читая, сунул в карман и, дав Степану последние наставления, направился к Балашовым. Вика готовила завтрак. Саныч, по ее словам, всю ночь работал на отгрузке товара, вернулся недавно и завалился спать. Измотался бедненький. Не бережет себя. А ведь рана по-настоящему еще не зажила. -- Пусть отсыпается, -- кивнул я. -- У меня дело к тебе, Вика. -- Пожалуйста. -- Она мягко улыбнулась. -- Хотите оладий со сметаной? -- Спасибо, не хочу. Вот тебе деньги, вот женские размеры. В смысле одежды. Купи, пожалуйста, все необходимое. От платья до... ну, сама понимаешь. Она вспыхнула. -- Хорошо, Вадим Федорович. Мне нетрудно. -- Это для моей гостьи. Она стройная, брюнетка. Так что сообрази насчет расцветки. Бери только хорошие вещи. А когда купишь, отнеси ко мне. Там во дворе сидит такой большерукий мужичок по имени Степан, скажешь, чтобы передал по назначению. Договорились? Спасибо, Вика. Попрощавшись с ней, я помчался в город. Утренняя прохлада врывалась в окошко. Я смотрел на дорогу, но видел Инну -- ее серые глаза, упрямо сжатые губы, вьющиеся от природы темные волосы. Инна... Замечательное имя! Оно чем-то созвучно другому дорогому для меня имени -- Алина. И в их облике есть нечто сходное, хотя они принадлежат к разным женским типам. Что же? Загадка! Да, та загадка, которая делает женщину волнующей и желанной. Я не знаю, как сложатся мои отношения с Инной. Но, клянусь, я не повторю ошибки. Никаких биополей. Я добьюсь ее расположения иными средствами. Господи, неужели произошло чудо и я снова влюбился? * * * Поначалу у меня было намерение заехать к Кителю и раскрутить его. Правда, я не знал адреса. Но ведь можно позвонить Санычу. Однако на въезде в город я почувствовал, что клюю носом. Надо бы вздремнуть пару часиков. Такая ночь позади! Дома я прилег на диван, а когда снова открыл глаза, часы показывали пять вечера. Ничего себе вздремнул! Китель подождет. Я переоделся, спустился вниз и помчался в Жердяевку. * * * Вика постаралась. На Инне был элегантный костюм цвета морской волны, замечательно гармонировавший с ее смуглой кожей и черными вьющимися волосами. Я не испытывал нужды думать о том, красива ли она. Я только чувствовал, что в присутствии этой женщины мне хочется быть значительнее, умнее, интереснее. Но в ее глазах стоял ледяной холод. Во мне она видела врага. Ее не возьмешь расхожими комплиментами. Нужно что-то другое. Искренность? Попробуем. Мы сели за накрытый мною стол. Судя по состоянию холодильника, Инна до сих пор не притронулась к еде. -- Как отдыхалось? -- Благодарю вас. -- Степан сказал, что вы проснулись довольно рано. Но следов обеда почему-то не заметно. -- Я привыкла хозяйничать только в своем доме. -- Пусть так. Но от приглашения поужинать вы, надеюсь, не откажетесь? Она промолчала. -- Что будете пить? -- Немного шампанского. -- Отлично! -- Я наполнил бокалы. -- Давайте, Инна, выпьем за взаимопонимание. -- Избавьте меня, пожалуйста, от лицемерных тостов. Я отставил свой бокал. -- Обожаю, когда женщина немного задирается, но не кажется ли вам, что вы переигрываете? -- По-моему, это вы ведете какую-то игру. -- Да, черт побери! -- не выдержал я. -- Игру, которую вы мне навязали! -- Тут меня прорвало. -- Послушайте! Что вы о себе воображаете?! У вас нет ни малейшей причины для этой киношной суровости. Вы жаждали моей смерти и, если бы не счастливый случай, расправились бы со мной самым жестоким способом. Вы, такая утонченная молодая женщина, готовы были обагрить руки, ваши хорошенькие музыкальные пальчики, кровью человека, которого увидели впервые в жизни. Но, заметьте, я даже не сержусь. И не злоупотребляю своими возможностями. Мне ничего не стоило шепнуть парням пару слов, и вы навсегда остались бы в том долбаном подвале. В конце концов, я мог попросту сдать вас в милицию, и вы провели бы восемь-десять лет -- самых лучших лет жизни -- в живописных местах, откуда прибыл недавно ваш драгоценный папаша. То есть я хочу сказать, что имею право на более благосклонное отношение с вашей стороны, вы не находите? Мой монолог был выслушан с возрастающим негодованием. Лед стремительно таял. -- О чем вы говорите?! -- разрумянившись, воскликнула она. -- Это невероятно! Убийство? Да за кого вы нас принимаете?! -- Ее голосок звенел от возмущения. Тут уж я рассвирепел: -- Милая девушка, не держите меня за дурачка! В свое время ваш папаша пытался укокошить меня более изощренным способом. Только кишка оказалась тонка. Хотите, расскажу? -- Перестаньте оскорблять моего отца, вы, негодяй! -- Она была готова запустить в меня тарелкой. -- Ах так! Значит, это была шутка? Этакая невинная детская шалость? Она первой взяла себя в руки и заговорила спокойнее: -- Вам не надо притворяться. Я знаю все. Папа -- святой человек. Он пострадал невинно. Из-за вас. Это вы его оклеветали. Он все потерял. Наш дом конфисковали, описали все имущество. Думаете, я ничего не помню? Если хотите знать... Когда папа вернулся из заключения и рассказал всю правду, мы решили, что вы обязаны возместить нашей семье, вернее, ее остаткам хотя бы часть утраченного. Это справедливо. -- Да знаете ли вы, -- заорал я, -- что еще секунда, и я был бы распилен пополам! Зубья уже захватили мою одежду! -- Благодарите за это своего Саныча! -- отрезала она. -- Он налетел на нас со своими головорезами, сбил с ног и связал, не дав слова вымолвить. Иначе мы давно отключили бы пилу. -- Ага, значит, виноват Саныч? -- Он и вас погубит, -- убежденно произнесла она. -- Разве можно верить предателю? Ее серые глаза метали молнии. -- Оставим Саныча в покое и вернемся к нашим баранам. Значит, вы утверждаете, что намеревались отключить пилу? -- Клянусь вам! -- Минутку! Если я правильно понял, ваш план был таков: попугать меня этой вертушкой и выманить энную сумму? -- Папа говорил, что вы владеете гипнозом, но не можете влиять на тех, кто находится вне подвала. Сам он остался внизу, чтобы поставить наши условия. Он сказал, что как только начнет вас громко хвалить, значит, вы пустили в ход гипноз. -- Какие ловкачи! Пилу-то откуда притащили? -- На нее мы истратили последние сбережения. -- Поумнее не могли придумать? -- Могли. Но не было денег. -- Это было сказано с такой непосредственностью, что я содрогнулся. -- И на что же вы рассчитывали? -- На ваш инстинкт самосохранения. Вы поймете, что проиграли, и согласитесь вернуть нам то, что в свое время отобрали у отца. Просто мы не могли предположить, что Саныч работает на вас. -- Мудрый план, что и говорить! Но вот какая загвоздка: ваш папаша почему-то забыл спросить меня о деньгах. У него было одно желание: увидеть мою смерть. -- Это невозможно! Тем более что ход пилы контролировали мы. Она говорила с такой категоричностью, что поневоле я засомневался. Может, и так. Им не было смысла распиливать меня пополам, по крайней мере до получения выкупа. А Китель попросту сумасшедший. Но теперь получается, что именно Саныч едва не погубил меня, пускай и невольно. Любопытный расклад... -- Допустим, все так и обстояло, -- сощурился я. -- Но откуда эта патологическая ненависть ко мне? Я имею в виду лично вас. -- Вы сломали нашу жизнь... -- тихо и вместе с тем грустно ответила она. -- А вот это -- абсолютное заблуждение, -- возразил я. -- У вашего дорогого родителя, извините за резкость, сдвиг по фазе. Смешались в кучу кони, люди... Он меня с кем-то спутал. -- У папы ясная голова, -- упрямилась она. -- Инна, вы же умная девушка. Ну, перепроверьте информацию. Расспросите старых знакомых отца, друзей семьи, тех, кто помнит суд. Какое предъявлялось обвинение? Что утверждали свидетели? Нет, совсем другие люди сделали из вашего отца стрелочника. -- Но все началось с вас... -- С меня? Ну нет! Напротив -- именно ваш родитель уже пытался однажды шантажировать меня. В том же подвале он держал меня заложником. Стоило огромных усилий и нервов вырваться из западни. Но я сумел и тем самым расстроил его планы. Вот почему он зол на меня. В остальном же... Не я отдавал вашего отца под суд. Не я приложил руку к его злоключениям. Пусть он получше пороется в памяти. А вообще, не в его положении вынашивать планы мести. Пока он тосковал за колючей проволокой, многое изменилось. Другие люди держат сейчас рычаги. Надо это понять. И принять как должное. Прежнего влияния ему уже не обрести. Его деловая песенка спета. Она задумчиво опустила голову. Кажется, мои стрелы угодили в яблочко. -- Сколько вам лет? -- спросил я. -- Двадцать один... -- Вы замужем? -- Нет. -- Любимый человек у вас есть? -- Нет. -- Кто этот тип, который изображал вашего жениха? -- Я его презираю. -- Чем вы занимаетесь? -- Уже ничем... -- Как я понял, средств у вас нет? -- Вы не ошиблись. -- И что же вы собираетесь делать? -- Что-нибудь придумаем. Есть люди, которые могут дать отцу в долг. Начнем свое дело, а там посмотрим. -- Не обманывайте себя. Если вашему отцу и дадут денег, то только в качестве милостыни. Он -- отработанный пар, поймите это. Она склонилась над столом еще ниже. Возникла долгая пауза. Наконец я прервал ее: -- Инна, у меня есть предложение.