Михаил Пухов. Машина памяти
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Звездные дожди".
OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Дорога была пуста. Она круто сворачивала, обходя выступ с отметкой
"40", но справа и слева просматривалось по сотне метров ее узкой бетонной
ленты. Дальше шоссе терялось в лесистых склонах.
За спиной в гору тоже карабкался лес. А за дорогой лежала пропасть.
Он провел рукой по мокрому от пота лицу. После дождя было душно.
Далеко слева из-за поворота вынырнула машина. Легкая, белая. Он
попятился под прикрытие кустов. Справа приближался грузовик-автомат,
тяжелый, но тоже быстрый и безмолвный как привидение.
Справа робот и слева робот. Только что было пусто, и вдруг такое
движение.
Белая машина стремительно приближалась. Он шагнул на бетон, когда до
нее оставалось несколько метров. Затормозить она не могла, а свернуть было
некуда - встречную полосу занимал грузовик.
Он увидел искаженное ужасом лицо пассажира. Визг тормозов, удар,
грохот.
Когда он открыл глаза, шоссе было пустым. Одним роботом меньше. Он
обернулся.
Белая машина стояла в десяти метрах. Оттуда бежала женщина.
- Вы, - кричала она, - вы... вы...
Он смотрел на нее, и его трясло от бешенства. "Вы... Кругом одни
роботы. Манекены".
- Вы спятили?! - закричала она. И заплакала.
Минуту он смотрел на нее, с трудом сдерживаясь. Потом отвернулся и
пошел по шоссе прочь.
Мир роботов. Отлаженный, как часовой механизм.
Белая машина обогнала его, остановилась. Стекло опустилось.
- Вам куда?
Он обошел автомобиль, открыл дверцу, сел. Машина тронулась. Дорога
бесшумно летела под колеса. И назад убегали кусты.
- Извините меня, - сказала она. Он повернул голову. Белокурые локоны,
синие глаза, глубокий вырез коричневой блузки, стройные ноги... Кукла.
Обыкновенная пластмассовая кукла. Дерни за веревочку, и она заплачет.
Дерни за другую, закричит. За третью - улыбнется.
- Извините, - повторила она. - Но это было так страшно. Я не сообразила
сразу, что вам-то хуже.
Она старательно улыбалась синими заплаканными глазами. Они отражали
свет. Он заставил себя усмехнуться.
- Со мной все нормально.
- Он лжет, - сказал мужской голос. - Он сам хотел этого. И знал, чем
это кон...
- Почему вы выключили? - спросила она.
- Не люблю трепаться с машинами. Я их терпеть не могу.
Дорога петляла над пропастью. В салоне было прохладно.
Одним роботом меньше. Но скольких еще надо сбросить в пропасть, прежде
чем мир изменится, станет чем-то другим. Если уж часами, то пусть хотя бы
песочными...
- Мне жалко тот грузовик, - сказала она. - Почему вы так поступили?
- Я воюю с роботами. На мой взгляд, их развелось слишком много. - Он
протянул руку к тумблеру. - Как тебя звать, приятель?
Динамик безмолвствовал.
- Пьеро, почему ты не отвечаешь?
- Я не хочу разговаривать с ним. На дорогах ежегодно гибнет два
миллиона машин. Люди, как правило, выживают.
Горы кончились, машина неслась по краю долины над вздувшейся мутной
рекой. Иногда навстречу пролетали бесшумные призраки грузовиков-автоматов.
Впереди появились первые дома, погруженные в зелень.
- Пожалуйста, высадите на перекрестке.
- Но, - ее синие глаза были беззащитными, как у куклы, - может, выпьем
где-нибудь кофе?
Он промолчал. Инерция. Вот что заставляет нас действовать. Все мы
наполовину машины. Дорожное происшествие, встреча с романтическим - неделю
не брился - незнакомцем, завтрак на веранде кафе...
Машина затормозила, дверь распахнулась.
- Приехали, - сказал голос компьютера. - Как просили. Счастливых
развлечений.
- Пьеро! Как ты можешь?!
- Все правильно. - Он спустил ноги наружу. - Привет.
- Если вы захотите меня найти...
- Зачем? - сказал он, вылезая на тротуар. Дверца захлопнулась.
Автомобиль тронулся, отъехал на двадцать метров, развернулся и понесся
обратно, в горы. Прощальный взгляд синих глаз, взмах руки... И вот уже
образ белокурых локонов, коричневой блузки и стройных ног переселился
туда, где ему положено быть - в память.
Ибо лишь память отличает нас от всего неразумного. Обломки горных
пород, переплавляясь в горниле вулкана, становятся новыми минералами;
испарения океана, обрушившись где-то дождем, образуют новые водоемы;
листья деревьев, погружаясь в почву, овеществляются затем в новых живых
созданиях; точно так слова и поступки людей, откладываясь в нашей памяти,
сливаются в то, что принято называть душой, и вызывают к жизни новые слова
и поступки. Фразы, жесты, взгляды. Книги, картины, мелодии. Все, что
создано внутренним миром других, становится нашим внутренним миром. Ни
одна улыбка не умирает. Души обогащают души, и потому человечья душа
бессмертна...
Так должно быть. Но когда человек окружен автоматами; когда он почти ни
с кем не общается; когда писатели и художники в своих творениях не
осмысливают то, с чем встретились в жизни, а лишь без конца переписывают
других; когда общение идет по одним и тем же рецептам (дорожное
происшествие, незнакомец, обед где-нибудь на обочине), человеческая душа
умирает. Она умирает от голода и, умирая, не служит кому-либо пищей. И
люди становятся роботами, подобными тем автоматам, которые так облегчают
их быт. Заботливым, услужливым, действующим лишь по инерции.
А инерция - это самое нечеловеческое свойство материи. Есть живая вода,
и есть мертвая. Мертвая инертна, а живой остается все меньше. Она иногда
умирает; мертвой это никак не грозит.
Он медленно шагал по пустому тротуару. Никого. Зачем ходить, когда есть
автомобиль? Зачем ходить в магазин, когда робот принесет все необходимое?
Зачем ходить на работу, когда можно работать дома, наедине со столом и
дисплеем? Зачем общаться с людьми, которые могут обидеть или обидеться,
тогда как автоматы не умеют ни того, ни другого?..
Раньше машина была лишь коробкой, стенки и скорость которой отделяли
человека от других; сегодня она ограждает его и ласковым голосом,
создающим иллюзию общения. Сегодня это машина в машине, машина в квадрате;
если ты сел в нее, ты конченый человек.
Он медленно шагал по пустынному тротуару. Мимо неслась река металла и
пластика, бесконечная стая, поток, разбитый на клеточки, в центре каждой
из которых сидит человек - одна грудная клетка и много нервных, - не
сознающий, что сидит в одиночке...
Повернувшись лицом к потоку, он остановился у края мостовой. У тротуара
тут же затормозила машина. Кофейного цвета, обтекаемая, похожая на каплю.
Дверца услужливо распахнулась.
Он опустился в кресло.
- Центр.
Машина резво вышла на скорость и стала частью потока. Капли
неразличимы. Когда ты ее покидаешь, она исчезает; но стоит тебе встать на
краю мостовой, вновь она тут как тут...
Общественные машины большей частью молчат; но голос есть и у них.
Иногда нужно спросить, какой маршрут предпочтительнее.
- Как тебя звать, приятель? Или у тебя номер?
- Номер у меня, естественно, есть, - прозвучал в ответ нежный девичий
(где они такие берут?) голосок, - но лучше Эми.
- А я Виктор, - он усмехнулся от неожиданности. - Ты часто
разговариваешь с клиентами, Эми?
- Зависит не от меня. Разные попадаются люди.
- И о чем ты говоришь с ними? О дороге, о происшествиях?
- Иногда и об этом. Я ведь машина, Виктор, не человек. Я только
поддерживаю разговор. Тему выбираю не я.
- И потом... - Он не поверил. - Разговор о политике, о философии, об
искусстве?
- О чем угодно.
Они неслись в плотной, монолитной стае других.
- Но что ты знаешь о политике или морали?
- Не так мало.
- О любви...
- Почему бы и нет, Виктор?
- Но ты машина! - крикнул он. - Ты запрограммированный автомат! Твое
дело - следить за дорогой и поворачивать руль! Что ты можешь знать о
любви?..
Вместе с плотным потоком металла и пластика они повернули. В глаза
брызнуло солнце; ветровое стекло тут же потемнело.
- Ты никогда не читал книг, Виктор? Никогда не советовался с книгой?
Чем книга лучше машины? Ты никогда не признавался в любви по телефону?
Почему ты забываешь, что телефон тоже машина? Причем машина несовершенная.
Телефон лишь повторяет то, что произносит кто-то в тот же момент. Но ты
можешь смеяться и плакать у телефона, быть счастливым или несчастным. Я
тоже машина, Виктор, причем у меня есть память.
- Но... - возразил он.
- Нет, - возразила она. - Ты ведь не первый, Виктор. Все слова, которые
кто-то здесь произнес, остались во мне насовсем. Все улыбки, песни и
слезы. Не я говорю с тобой, но люди, что были во мне до тебя. Почему бы им
не поговорить о любви?
- Но их нет, - сказал он.
- Тебя тоже скоро не будет. Ты говорил мало, но все сказанное тобою
осталось во мне. Твое желание поболтать с автоматом о погоде и о дороге,
твой гнев и твоя растерянность. И твое удивление. Моя память - это слепок
с человеческих душ, Виктор. Любая душа состоит из чужих мыслей, слов и
поступков... Это не умирает, Виктор.
"Все, что создано внутренним миром других, становится нашим внутренним
миром. Ни одна улыбка не умирает. Души обогащают души, и потому человечья
душа бессмертна..."
- Эхо слов? - сказал он, будто произносил одному ему понятный пароль. -
Отзвук смеха? Отражение жестов и образов?..
- Разумеется, Виктор. Как же может быть по-другому?
Он не знал, что сказать. Она произносила вслух его мысли. Но не совсем
его, только наполовину...
- И вы... все такие? - спросил он, помолчав.
- Конечно. Мы ведь общаемся с людьми. Наша память избыточна, Виктор.
Она слишком обширна для правил уличного движения.
- Но тогда, - начал он, - если ты, Эми...
- Да? - спросила она ласково.
- На дорогах бывают аварии, - сказал он. - Два миллиона в год. И все, о
чем ты говорила, все это... если вдруг...
- Да?
- Вое это тоже... погибнет?..
Они неслись в бесконечном потоке машин, и каждая из капель потока
помнила все. Все они могли говорить вот так, каждая по-своему, хотя и были
неразличимы.
- Я не одна, - сказала ласково Эми. - У нас есть радио. Это не совсем
телепатия, но похожее. Многое из того, что хранит моя память, знают
другие. А я кое-что знаю от них. Это передается постепенно, от случая к
случаю. Так оно и гуляет по нашим кристаллам - пришедшее от людей, но к
людям еще не вернувшееся...
- И много вас, Эми?
- Сотни миллионов, Виктор. Но это не наше. Это принадлежит людям.
Просто вы дали нам хорошую память.
Он чувствовал, что падает в пропасть. На дне ее шевелились призраки
слов, тени жестов, улыбки, слетевшие с лиц... Пропасть памяти.
Человеческая душа бессмертна, и она найдет выход, даже если ее заточить в
гробницу. Найдет себе пищу и способ выжить...
И она вошла в сотни миллионов компьютеров. Нас окружают роботы, и ни
одна улыбка не умирает. Все слова и поступки растворяются во многих
миллионах кристаллов, связанных в единую грандиозную сеть. Фиксируется все
- и доброе и дурное. Любая обида и каждая подлость...
И когда ты встал на дорогу, подсознанием сознавая, что ничего с тобой
не случится, просто нужна была встряска, и ты ее получил, не задумываясь
особенно о цене...
- Мы всегда держим контакт с соседями, - сказала Эми. - Маневры
приходится согласовывать. Сегодня в горах был случай. На дороге оказался
человек. Прямо перед машиной, которая везла другого человека, женщину.
Тормозить было поздно, а сворачивать некуда - навстречу шел грузовик. К
счастью, без пассажира...
"Он сам хотел этого, - сказал белый автомобиль по имени Пьеро. - Я не
хочу разговаривать с ним..."
- Грузовик освободил дорогу - внизу была пропасть, и все кончилось
благополучно. Возможно, в памяти грузовика что-то осталось. Но теперь
этого никто не узнает.
- Безвозвратно?.. - сказал он.
- Да, - ответила Эми. - Не огорчайся. Если ломается телефон, что-то
тоже погибает безвозвратно. Что память грузовика-автомата, который не так
уж часто общался с людьми...
Возможно, немного. Но все остальное - как ты стоял, белый от бешенства,
и был готов ударить бегущую к тебе девушку, и даже не посмотрел под обрыв,
на дымящиеся обломки, и зашагал прочь, - все это фиксировалось в памяти
человечества, в нашем общем внутреннем мире, в ноосфере, если угодно.
Стала ли она от этого лучше?..
"Мне жаль тот грузовик", - сказала испуганная девушка с синими
заплаканными глазами, напомнившая тебе куклу. А ты этого не сказал. И даже
не посмотрел вниз.
Они летели в потоке машин, всевидящих и всезнающих, но пока еще
молчаливых.
- Эми, - сказал он. - Я раздумал. Пожалуйста, Горное шоссе, сороковой
километр. Это я убил тот грузовик.
Он верил, что она еще стоит там, над пропастью, глядя на изуродованные
останки, а белый верный Пьеро ждет неподалеку на обочине. И в мире
становится чище.
Last-modified: Thu, 14 Sep 2000 18:16:07 GMT