Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Сдвиг", 1982.
   -----------------------------------------------------------------------



   Спринглторп, еще не совсем проснувшись, уже знал,  отчего  просыпается.
Оттого, что сотрясся дом. Сотрясся как-то особенно противно, не целиком, а
отдельно пол, чуть позже и  вразнобой  -  стены,  потом  -  потолок,  а  в
промежутке и он сам, Спринглторп. Сотрясение уже кончилось, только  что-то
судорожно постукивало в шкафу. Эльзин сервиз.  Эльзу  схоронил  вчера.  Он
один, совсем, совсем один. В доме никого. Пусто и безжизненно. Холодно.  И
в нем самом тоже пусто, безжизненно и холодно. Он на три  четверти  мертв.
Он никому не говорил - просто некому было сказать, - но, когда вчера утром
он открыл шкаф, чтобы найти чистую рубашку... Чистые рубашки всегда давала
ему Эльза. Жесткие пласты, еще горячие от утюга... Он открыл шкаф,  увидел
немые стопки белья, потрогал и ощутил сырой холод. Эльза умерла. И он тоже
мертв. На три четверти мертв... Вновь накатился гром, вновь сотрясся  пол.
Спринглторп лежал не шевелясь, с закрытыми глазами и видел, как по  дороге
мимо дома прокатывается, сотрясая все вокруг, стотонный рудовоз - обросший
грязью горбатый ящер, лишенный чувств и разумения. Сейчас запнулся на  миг
его трехметровые колеса и он с натугой полезет на подъем.
   Как же так? Как же все это вышло? Всю жизнь, всю жизнь изо дня  в  день
не щадить себя, не знать отдыха и срока, работать,  работать.  Ради  чего?
Чтобы по щепочке, по песчинке собрать  дом,  средоточие  бытия.  Добиться,
воздвигнуть, посадить вокруг дома полтора десятка яблонь, три груши,  пять
слив, надеяться, что когда-нибудь окунешься в невероятное чудо цветения. И
вместо этого бессильно смотреть, как все это вянет, корчится,  рассыпается
в прах в  безответно  гибнет.  Гибнет  в  маслянистом  чаду  тысячесильных
дизелей, внезапно заполонивших весь Даблфорд - Руда! Руда! Руда!  Миллионы
лет она мирно спала, и вот доковырялись до нее,  все  вокруг  разворошили,
испоганили в - во имя чего, во  имя  чего?  -  запятнали  кровью.  Кровью!
Бедный Джонни, бедный мальчик! Эта засунутая в гробу кукла -  неужели  это
был ты? Плоть от плоти,  душа  от  души?  Эльза  просила:  "Уедем  отсюда,
уедем!" И сама понимала: это невозможно! Четыре года  до  пенсии!  Где  он
нужен, кому он нужен, что будут значить их жалкие сбережения в чужом краю,
среди чужих людей, занятых непонятными, чужими делами? Они остались,  двое
стариков, они сажали цветы на холмике, они согласились получать чеки,  где
в графе "Основание для  выплаты"  было  написано:  "Статья  43.  Премии  в
компенсации". Компенсация за то, что гигантское колесо перемешало человека
в мотоцикл. Премии за то, что против этого никто  не  возразил,  никто  не
взвыл зверем и не преградил дорогу  грузным  грязным  чудищам,  волокущим,
волокущим, волокущим руду, руду, руду!
   Изо дня в день видеть их, слышать их, трястись от их  поступи,  думать:
может быть, этот, именно этот и есть  убийца  Джонни,  клокочущий  кипящим
маслом, брызжущий сивой липучей глиной, - вот чего не выдержала Эльза, вот
чего она не вынесла. И ушла.
   Теперь он один, совсем, совсем один. Со своей никому не нужной пенсией,
с никому не нужными чеками "Покой и  компенсация",  с  никому  не  нужными
остатками дома и сада, с никому не нужным старческим приварком  по  никому
не нужному стройнадзору на  сооружение  никому  не  нужного  университета.
Университет в этом краю семей, догорающих под рев рудовозов!  Они  там,  в
округе, сошли с ума! Прожектеры! Бредовый прожект, бредовые деньги,  и  он
сам во всем им под стать - старик, мечущийся в  тяжелом  сне  убийственной
тряски, тряски...
   Тряски.
   Тряски.
   Никто  не  едет  по  дороге,  стынет  ноябрьская  ночная  тьма,  а  дом
мелко-мелко трясется. Безостановочно. Что такое?
   Спринглторп коснулся  рукой  стены  и  почувствовал  дрожь.  Нащупал  в
темноте шнурок выключателя и  дернул.  Выключатель  щелкнул,  но  свет  не
зажегся. Спринглторп сел на постели, опустил ноги на пол. Пол  дрожал  так
же, как и стены.  За  стеной  что-то  протяжно  зашуршало  и  осело.  Дом!
Рушится! Землетрясе...
   От века здесь не было землетрясений. Спринглторп подумал об этом  минут
через десять, когда его, стоящего у крылечка, сквозь наспех  накинутое  на
плечи одеяло стал  пронизывать  тысячью  ревматических  игл  сырой  ночной
воздух. Вокруг было тихо. Земля под ногами дрожала по-прежнему, но  дом  и
не думал рушиться. Спринглторп недоверчиво посмотрел на  дверь.  А  может,
вернуться? Сколько можно здесь стоять и дрогнуть на холоду! Он шагнул было
к крыльцу и ясно увидел: вот он переступает  порог,  а  на  него  коршуном
падает потолочная балка!.. Нет. Туда идти нельзя. А куда можно?  Позвонить
в полицию? Телефон в гостиной. Вывести из гаража  машину  и  отсидеться  в
ней? Но гараж под домом. И если дом рухнет...
   Ну и пусть рухнет! Джонни нет, Эльзы нет. Он на три четверти  мертв.  И
пускай падает ему на голову это опустевшее гнездо! К черту! Все к черту!
   После долгой возни в темноте Спринглторпу  удалось  нашарить  ключи  от
гаража в ящичке стенного шкафа в прихожей. Обогнув угол дома, он  привычно
протянул руку к выключателю стенного фонаря. Но ведь света нет. А в гараже
электрический замок. И теперь снаружи его не открыть. Надо идти  в  дом  и
пробираться, в гараж во мраке через внутреннюю лестничку.  Тогда  можно  и
одеться по-человечески. Минутой дольше - какая разница. Который час? И  до
каких пор все это будет продолжаться?
   Пол под  ногами  и  все,  к  чему  прикасался  Спринглторп,  продолжали
ритмично содрогаться. Обмирая  от  страха,  натыкаясь  во  тьме  на  углы,
которых никогда не было, Спринглторп шарил по дому. Наконец он пробрался в
гараж, нашарил в багажнике машины фонарь, зажег - и стало  легче.  Телефон
не работал. Водопровод тоже. Было два часа ночи.
   Выведя машину из гаража к самым воротам, Спринглторп  включил  мотор  и
печку, закутался в плед  и  замер  на  сиденье.  Ехать?  Куда?  Потом  ему
показалось, что дрожь прекратилась. Но  она  не  прекратилась.  Просто  не
чувствовалась в машине.
   Собравшись с духом, он еще раз пробрался в дом,  отпер  сейф,  завернул
все ценные бумаги  в  газету,  захватил  два  пледа  и  ручной  переносной
телевизор и отнес все это в машину. Спрятал пакет под переднее  сиденье  и
включил телевизор. Аппарат  шипел,  экран  белесо  светился,  но  ни  одна
программа не работала.
   Что же это значит? Электричества нет. Телефон  не  работает.  Поврежден
водопровод. Все эти  аварии  могли  случиться  где-то  неподалеку.  Но  не
работает телевидение. Значит, и там нет электричества. Где "там"? Повсюду,
что ли? Но если повсюду, то на карьере должна быть тревога.  Он  вылез  из
машины и долго вглядывался во тьму. Там, где карьер, было  темно  и  тихо.
Никакой тревоги. Но у него же в машине есть радио. Вот болван!
   Он включил приемник. На коротких волнах тараторили иностранные станции,
играла  музыка.  Где-то  в  непонятной  неопределенной  дали   ничего   не
произошло. Где? Он редко включал радио и никогда не интересовался тем, как
поймать нужную станцию. Худо дело.
   Земля содрогалась по-прежнему. Время подходило к трем.
   Он запер дом, захлопнул ворота гаража. Еще  постоял.  Затем  решительно
сея в машину, включил передачу, выехал на  дорогу  а  свернул  налево.  До
фермы Кэйрдов было три километра.
   Он не проехал и полпути, как вдруг фары за  поворотом  осветили  фигуру
ребенка. Мальчик! Голый мальчик! Боже мой! Взвизгнули тормоза, Спринглторп
выскочил и бросился к ребенку. - Ты кто? Откуда?
   Мальчик молчал. Он был в одной майке. Плечо  и  рука  его  были  чем-то
измазаны.
   - Ты кто? Ты Кэйрд?
   - Там!.. Мама!.. Папа!.. Все!.. - внезапно закричал мальчик, запрокинул
голову и хрипло, протяжно всхлипнул.
   Спринглторп подхватил его на руки, усадил рядом с собой, стал кутать  в
плед, опомнился, зажег в машине свет и увидел на своих руках кровь. Святое
небо! На голове у мальчишки  от  виска  до  затылка  кровоточила  глубокая
ссадина. И то, что Спринглторп принял за грязь...
   - Дом упал!.. Они там!.. Стонут!.. -  крикнул  мальчик  и  забился  под
пледом.
   - Да, да! Успокойся! Мы сейчас едем! Успокойся. Да где  же  аптечка-то?
Где же аптечка? Ты Кэйрд? Куда ехать? Ты Кэйрд?
   - Туда!
   Мальчик  слепо  ткнул  окровавленной  ручонкой   прямо   перед   собой.
Спринглторп поспешно дал газ, машина резко дернулась вперед.
   - Полковник Уипхэндл к вашим услугам. Кто вы такой и что вам нужно?
   - Меня зовут Спринглторп. Ной Спенсер Спринглторп. Я живу километрах  в
десяти отсюда.  Бывший  местный  служащий.  Инспектор  по  гражданскому  в
дорожному строительству. Нужна ваша помощь. Километрах в пятнадцати отсюда
рухнул дом, под обломками остались люди. Я привез раненого ребенка.  Нужен
автокран с длинной стрелой. Бригада - три человека. Мотор-генератор и пара
юпитеров. И прикажите принять раненого.
   - Раненого я приму. - Полковник потер подбородок.
   - Господин полковник, сто первый на связи! - крикнул кто-то из  урчащих
недр транспортера.
   - Одну минуту, мистер Спринглторп. Ждите  меня  здесь.  -  И  полковник
легко вознесся по невидимым железным скобам на борт машины.
   Спринглторп остался стоять у подножки. Без  четверти  пять.  Земля  под
ногами все так же безостановочно подрагивала. Командный  пункт  полковника
Уипхэндла - три бронированных  шестиосных  динозавра  с  колесами  в  рост
человека - затаился во мраке на площадке,  отгороженной  от  плаца  строем
толстенных древесных стволов. Освещенный плац  сиял,  и  поэтому  тьма  на
командном пункте была особенно густа. Посреди плаца быстро  росли  штабеля
ящиков. Солдаты с ящиками на плечах один за другим  появлялись  в  светлом
пространстве,  подбегали  к  штабелям.  Каждый  ящик  принимала   пара   и
передавала наверх на штабель очередной паре, которая аккуратно  укладывала
ряд за рядом. Близость людей, осмысленность и методичность их работы - это
было как раз то, в чем так нуждался Спринглторп после  всех  событий  этой
ночи.
   Конечно, он вел себя  так,  как  повело  бы  множество  людей,  впервые
угодивших в серьезную передрягу. Мягко выражаясь, не  лучшим  образом.  Но
ведь у Кэйрдов в доме полно народу, а он был один. И они получили от  него
какую-никакую, а все-таки информацию; а ему приходилось соображать самому.
   Да, Кэйрды мирно спали. Богатырский у этого семейства сон.  После  того
как он наконец понял, что дом цел,  а  мальчик  совсем  не  отсюда,  минут
десять пришлось  ломиться  в  двери,  прежде  чем  распахнулось  окно  над
крыльцом и женский голос спросил: - Кто там? Что случилось?
   - Вставайте! Я Спринглторп, ваш сосед! Будите всех! Выходите прочь! Дом
может рухнуть! Вы что, не чуете, как трясет?
   Как бы не так! Добротный, старинной постройки дом Кэйрдов устоял  бы  и
не в такой переделке.
   Жена хозяина Марджори промыла мальчику рану и сделала укол. Он лежал на
диване, плоский и безвольный, изредка вскидываясь  и  всхлипывая.  Младший
Кэйрд, лобастый десятилетний крепыш, поглядел на него,  шмыгнул  носом  и,
отвернувшись, сказал:
   - Я его знаю. Они живут у Блаунтов. В отпуск приехали.
   Чтобы попасть к Блаунтам, надо было, километра полтора  не  доезжая  до
Кэйрдов, свернуть направо. Спринглторп в темноте не разглядел  ответвления
дороги. Впрочем, он не знал ни  Блаунтов,  ни  дороги  к  их  дому.  Он  и
Кэйрдов-то знал только потому, что проезжал мимо их дома по пути в  город.
Почему он решил, что мальчик отсюда, одному богу было известно.
   Средний сын Кэйрда, Джим, пошел выводить  "черепашку",  -  по-видимому,
трактор, - а глава семьи и старший сын, оба Мартины, внимательно выслушали
сбивчивый рассказ  Спринглторпа.  Тем  временем  обе  дочери  Кэйрдов  уже
перетаскивали  скарб  в  зимний  сарай.  Здесь  все   было   свое:   вода,
электричество, газ. Все работало. Крепкое гнездо. Не работал лишь телефон.
   - Эк оно, - сказал Мартин-отец, приложив руку к подрагивающей стене.  -
Вот что, Спринглторп. Давайте-ка мы трое -  вы,  я  и  Март  -  быстренько
подъедем к Влаунтам.  Пока  там  "черепашка"  доплетется!  Может,  и  сами
справимся. Мать, а мать, кофе готов?
   - Готов!
   - Дай нам с собой. И аптечку. Я за инструментом.
   Март, давай в коровник. Там в кладовушке слева - фонарь и  аккумулятор.
Мы возьмем фургончик. Похоже, нынче молока везти не придется.
   - ЦНТ молчит, - объявил тем временем младший  Кэйрд,  заботам  которого
было поручено радио. - И ВВСС тоже. Они в это  время  музыку  передают,  а
сейчас молчат.
   - Сиди, не отходи. Заговорят, - распорядился Мартин-отец.
   - Может,  все-таки  расспросить  этого,  от  Блаунтов?  -  нерешительно
предложил Спринглторп.
   - Оставьте его в покое. У него шок. Он придет в себя часа через два, не
раньше, - сказала Марджори Кэйрд. -  Я  побуду  с  ним,  девочки  за  всем
приглядят. Езжайте.
   Дом Блаунтов предстал перед ними во тьме безобразной  грудой  обломков,
из которой, вопия к небу, свечками торчали  каминные  трубы.  Спринглторпу
стало очень страшно.
   Старый Кэйрд просунул лом под изломанный край обрушившейся панели стены
и навалился всем телом.
   - Помогайте! - прохрипел он.
   - В три лома они шевелили панель, но приподнять ее и сдвинуть в сторону
было им отсюда не под силу. Надо было  взбираться  на  обломки  и  браться
ломом оттуда. Надо, было, надо было, а вот сделать-то как!  Ведь  это  все
равно что топтаться по живым людям. Глупо! Его вес ничего  не  прибавит  к
давящей на них тяжести.  И  все-таки...  Видимо,  у  Кэйрдов  было  то  же
чувство, и Мартин-сын долго возился, цепляя трос за верхний  край  панели,
но на обломки так  и  не  влез.  Трос  закрепили  на  лебедке  фургончика,
потянули, панель приподнялась, но фургон  забуксовал  по  траве.  В  конце
концов они отвалили панель,  но  под  ней  оказалась  другая.  Она  лежала
наклонно, не поддавалась, и пустота  под  ней  гулко  отвечала  на  удары.
Издалека донесся треск мотора. Это Джим Кэйрд вел "черепашку".
   - Слушайте, Спринглторп, - сказал Мартин-отец. -  Нам  здесь  одним  не
управиться. И "черепашка" не поможет: стрела у нее коротка. А  оттаскивать
нельзя, надо поднимать и отводить на весу. Для этого нужна длинная  стрела
тонн на пять. Мне бы сразу  сообразить.  Знаете  что?  Езжайте  в  военный
городок и просите большой автокран. Должны же  они  нам  помочь!  Отвезите
туда заодно мальца в лазарет, а Мардж скажите: пусть поездит  по  соседям,
поглядит, как и что. Таких домов здесь поблизости десятка два.  Разве  это
дома!
   Вот  так  Спринглторп  оказался  в  военном  городке   2-го   батальона
мотомеханизированного гусарского полка. Батальон  был  поднят  по  тревоге
через несколько минут после второго толчка. То есть примерно  в  то  самое
время, когда Спринглторп, кутаясь  в  одеяло,  растерянно  мерз  у  своего
крыльца.
   - Мистер Спринглторп! - звонко окликнули его из светлой урчащей  утробы
бронетранспортера.
   - Я!
   - Пройдите к полковнику.
   Спринглторп вскарабкался по лесенке, пригнувшись прошел по  коридорчику
и остановился, ослепленный ярким светом, у порога штабной кабины.
   - Входите. - Полковник поднялся за  столом,  держа  в  руке  телефонную
трубку. - Мистер Спринглторп, правильно ли я вас понял? Вы работали  здесь
инспектором по строительству?
   - Да.
   - И были вдобавок инспектором по дорогам здесь же?
   - Да.
   - То есть вы хорошо знаете местные постройки и дороги?
   - Я не работаю уже два года. Я пенсионер. Но за это  время  здесь  мало
что изменилось.
   - Вы служили в армии?
   - Числился резервистом и проходил курс обучения для старших сержантов.
   - Так. Мистер Спринглторп, я  объявляю  вас  мобилизованным.  От  имени
командования присваиваю вам права  обязанности  капитана  и  назначаю  вас
своем заместителем, начальником отдела  по  оказанию  помощи  гражданскому
населению в связи со стихийным бедствием.
   - Но...
   - Никаких "но", капитан. Сержант Дэвисон!
   - Есть, сэр! - отозвался из-за спины Спринглторпа женский голос.
   Сильная рука легла ему на плечо и отодвинула в сторону.  Он  оглянулся.
Рядом с ним стояла рослая женщина в военной форме.
   - Сержант Дэвисон, я назначаю вас  заместителем  начальника  отдела  по
оказанию  помощи  гражданскому  населению.  Вот  ваш  начальник,   капитан
Спринглторп.
   - Есть, сэр!
   - Капитан, через  пятнадцать  минут  жду  вас  с  докладом  и  проектом
приказа. Можете идти.
   Пока Спринглторп сообразил, что это сказано ему, сержант Дэвисон успела
выпалить свое "есть, сэр", повернуться кругом и щелкнуть каблуками.
   - Есть, сэр! - сказал Спринглторп, неприятно удивился своему фальцету и
пребольно ушиб о высокий стальной порог ноющую от ревматизма лодыжку. Боль
ошеломила его, и он как-то отрешенно услышал за  спиной  голос  полковника
Уипхэндла:
   - Где майор Оуден? Почему он до сих  пор  не  прибыл?  Получите  десять
суток за посылку машины без радиосвязи...
   "Это не мне", - сообразил он, а сержант Дэвисон уже отворила дверцу  на
другом конце коридорчика и, не оборачиваясь, сказала: - Сюда, капитан.
   Он наследовал за ней, втиснулся  в  кабинку  и  надежно  застрял  между
спинкой вертящегося кресла и ребристым стальным ящиком  на  стене.  Кресло
было привинчено к полу перед откидным столом, на  котором  стояли  пишущая
машинка, телефонный коммутатор в несколько устрашающего вида предметов.
   - Я-а... - тягуче сказал он, не представляя, чем закончит.
   - Одну минуту, капитан. Вы пока  думайте,  думайте.  Кресло  осело  под
могучим телом сержанта Дэвисон а окончательно припечатало  Спринглторпа  к
ребристому ящику. Стало ни пошевельнуться, ни слова сказать.  Думать  тоже
было невозможно.
   - Хэлло, Джер, - объявила тем временем сержант Девис и, нажав  какую-то
клавишу, - снимай с колодок "ноль-четвертую" и гони ко мне.
   - Есть, сэр! - прогнусил в спину Спринглторпу  ребристый  ящик.  -  Вас
понял, сэр. Номер приказа, сэр?
   - Кончай паясничать. Это мой приказ, понял?
   - Слушаюсь, сэр. Пойми, кошечка...
   - Заткнись!
   - Есть, сэр. Застрекотала пишущая машинка.
   - Капитан,  я  печатаю  приказ  о  нашем  назначении,  о  развертывании
госпиталя, пункта питания и пункта приема беженцев. Потерпите пять  минут,
нам пригонят машину, тогда все будет как положено. Что еще?
   - Надо послать автокран к Блаунтам, - сказал Спринглторп.
   - Куда?
   - Хэлло, Помми, боезапас тебе грузить? - снова прогнусил ящик  в  спину
Спринглторпу.
   - Нет.
   - Вас понял, сэр.
   - И вообще  надо  выяснить,  что  происходит.  Здесь  трясется,  у  нас
трясется, а где не трясется? Вы можете мне сказать?
   -  Стихийное  бедствие,  -  ответила  сержант  Дэвисон,  не  переставая
печатать. - Не думайте об этом, капитан. Выяснять  будут  другие.  А  наше
дело - помощь. Помощь, капитан. Думайте. У нас осталось восемь минут.
   - Дайте мне карандаш и лист бумаги! И хоть какую-то возможность писать!
- осененный наитием, взмолился Спринглторп.
   - Говорите, говорите. Писать буду я. Он не  получил  ни  карандаша,  ни
бумаги, но само упоминание об этих предметах подействовало благотворно,  и
в голове что-то зашевелилось.
   - Пишите. Первое. Ночью, видимо, вскоре после полуночи, один за  другим
произошли  два  сильных  подземных  толчка,  после  чего  установилось  не
прекращающееся пока  дрожание  почвы.  Пределы  опасной  зоны  неизвестны.
Прекратилась подача электроэнергии, воды и, по-видимому, газа.  Телефонная
связь нарушена. Телевидение и  центральные  радиостанции  ЦНТ  и  ВВСС  не
работают. Пишущая машинка на миг запнулась.
   -  Пишите,  пишите.  Все  это  говорит  о  том,  что  размеры  бедствия
значительны.  Сила  толчков  такова,  что  часть  гражданских  сооружений,
как-то: жилые дома, мосты и предприятия - могла подвергнуться  разрушению,
частичному или даже полному.
   Слова приходили сами собой какими-то  длинными  стандартными  связками.
Так писали о землетрясениях в газетах. Спринглторп слишком много лет читал
газеты. "Зарываюсь, - подумал он. - Надо конкретно. Конкретно".
   - Имеются  раненые.  В  первую  очередь  могли  пострадать  дома  новой
постройки. В районе Даблфорд таких домов более двадцати. В районе Брокан -
до пятидесяти. Район Уинтербридж весь состоит из таких домов.
   - Уинтербридж - это не наша  зона,  -  стрекоча  на  машинке,  прервала
Дэвисон.
   - Пишите, сержант. Все наше, - сказал Спринглторп. Черт,  не  возражала
бы она, не сбивала наладившийся ход мысли.
   - Предлагается немедленно осмотреть район с вертолетов...
   - Это в такой-то темнотище!
   - Хорошо. Рассылкой автопатрулей по маршрутам...
   - Которые определю по мере отправки.
   - Да. И... и...
   Все мысли сорвались.
   -  Установить  на  перекрестках  дорог   по   моему   указанию   пункты
регулирования движения  и  радиосвязи.  Дальше  что?  -  торопила  сержант
Дэвисон. Тускло замерцало еще одно наитие.
   - Мобилизовать дееспособную часть населения  для  разборки  развалин  и
спасения пострадавших. Руководителем аварийных  бригад  назначить  мистера
Мартина Кэйрда, Липтон-роуд, двенадцать.
   -  С  присвоением  ему  прав  и  обязанностей  лейтенанта.  Выделить  в
распоряжение отдела пять радиостанций, три автокрана и воинскую команду  в
составе третьей, четвертой роты. Все. Пока все. Пора к полковнику.
   - Помми, пошла к тебе карета, - объявил им вслед ящик.
   - Почему он вас так называет? - спросил Спринглторп, перешагивая  через
какие-то коробки, появившиеся в коридоре.
   - Меня зовут Памела, - кратко ответила сержант  Дэвисон.  -  Разрешите,
сэр? - остановилась она на пороге кабины.
   Да-а! Вот это работа! Спринглторп  изумленно  считал  приказы,  которые
Памела Дэвисон выложила на подпись полковнику.
   Первый: о создании отдела и о назначении... Второй: о выделении  отделу
штабного  транспортера   004,   радиостанций,   автокранов,   генераторных
прицепов, вертолета, грузовиков, солдатской команды. ("Вы с ума сошли",  -
проворчал полковник,  подумал,  вычеркнул  четвертую  роту,  еще  подумал,
вписал: "первого взвода третьей".)
   Третий: о развертывании госпиталя,  пункта  питания  и  пункта  приема.
("Там должен распоряжаться кто-то из гражданских, - сказал полковник. -  У
вас есть кандидатура?" - "Так точно, сэр, - ответил Спринглторп.  -  Мадам
Кэйрд,  Липтон-роуд,  двенадцать".  -  "Женщина.  Это  хорошо",  -  кивнул
полковник.)
   Четвертый: о рассылке автопатрулей и организации связи.
   Пятый: о разрешении  мобилизовать  людей  и  оборудование  и  назначить
руководителей созданных бригад. ("Мобилизовывать в ополчение", -  дополнил
полковник). Шестой: о... Седьмой: о... Восьмой: о... Восемь!
   - Добро! - сказал полковник Уипхэндл. - Можете идти, сержант.  Капитан,
останьтесь.
   - Есть, сэр! - Кажется, они сказали это хором.
   - Насчет вас я, по-моему,  не  обманулся,  -  сказал  полковник,  когда
сержант Памела закрыла за собой дверь. - Для запасника на первый раз очень
и очень неплохо. Заваруха продолжается. А у нас  еще  город  и  порт.  Вот
карта. Дайте краткую характеристику. Учтите:  мы  все  здесь  люди  новые,
свежий набор. Мой состав, кроме десятка пивных, в городе ничего не  знает.
Я сам полтора месяца как сюда переведен. - Там  тоже  трясется?  Полковник
пожал плечами:
   - Связи нет. Здесь, у нас, трясется, там, у вас, тоже. Вероятнее всего,
и город ходит ходуном. Говорите.
   Мысль о городе до  этой  минуты  просто  не  приходила  Спринглторпу  в
голову.
   - Опаснее всех, пожалуй,  Верхний  район.  Вот  здесь,  между  рекой  и
холмами.  В  основном  новостройки,  много  бараков.  Здесь  и   здесь   -
оползнеопасные зоны, строительство запрещено. Так что район разбит на  три
изолированных участка.  Железнодорожный  мост  крепкий,  а  новый  мост  -
железобетонный. Я его не люблю. Плохо строили.
   - Кстати, о железной дороге. Скажите  Памеле:  надо  отправить  патруль
вдоль полотна. Там может быть черт знает что.
   - Есть, сэр! - Что-что, а канон молодецкого ответа Спринглторп освоил в
совершенстве.
   - Где электростанция?
   - На  южном  берегу.  Вот  здесь.  Фабрика  рыбной  муки,  холодильник,
электростанция, лесобиржа, склады "Аримпорт".
   -  Склады.  Мародерство.  Возможно  мародерство,  Спринглторп.  Да.   -
Полковник нажал клавишу на селекторе. - Двайер!
   - Есть, сэр, капитан Двайер слушает!
   - Двайер, второй взвод вашей  роты,  полный  боезапас,  два  броневика.
Общая разведка города и охрана складов.  Доведет  капитан  Спринглторп.  У
него особый приказ, так что дайте вашим людям командира. Выезд  в  течение
десяти минут.
   - Вас понял, сэр!
   - А  вы,  Спринглторп,  проедете  от  складов  к  мосту  и  попытаетесь
осмотреть район. Доложите мне. Сколько народу в округе?
   - Сто пятьдесят тысяч. В городе тридцать пять.
   - Сто пятьдесят. - Полковник задумался. - Чего мы еще не предусмотрели,
Спринглторп?
   - У беженцев на руках наверняка будут ценности...
   - Разумно. Этим займется ваша мадам Кэйрд. Я  дам  броневик  и  охрану.
Пусть организует прием на хранение. Отправляйтесь.
   - Есть, сэр!
   У выхода из транспортера его окликнули: - Капитан Спринглторп?  Сержант
Дэвисон велела проводить вас. Сюда, налево. Вон ваша машина.
   Предрассветный ноябрьский холод пронизал Спринглторпа  до  костей.  Что
это? Дождь? Только его не хватало.
   Спринглторп шел во тьме, как  избранник  фей:  куда  ставил  ногу,  там
оказывалась земля. У самой подножки транспортера он ступил-таки в глубокую
лужу. Ледяная вода хлынула в туфлю, но тут его подхватили и бросили  вверх
так стремительно, что он не успел даже  нащупать  опорных  скоб  на  борту
машины.
   Штабная  кабина  -  его,  Спринглторпа,  штабная  кабина  -   оказалась
точь-в-точь такой же, как и кабина полковника. Яркий свет, большой стол  с
четырьмя телефонами, на стене карта,  на  полу  путаница  проводов.  Сбоку
второй стол поменьше. За ним над пишущей машинкой - Памела Дэвисон. У  нее
на столе термос, вскрытая банка бисквитов и большой сверток.
   - Поешьте, капитан. Есть распоряжения?
   -  Полковник  приказал  отправить  патруль  вдоль  железной  дороги.  Я
промочил ноги. Сейчас еду в город. Нельзя ли...
   - Это для вас. Оденьтесь.
   В  свертке  оказался  теплый  комбинезон  и  пара  огромных  кубических
ботинок. Па груди и спине комбинезона были прилеплены буквы из  светящейся
липкой ленты: "КАПИТАН СПРИНГЛТОРП".
   - Обувь универсальная. Разрешите, я вам помогу. Вот здесь застежки, это
поддув по  ноге,  на  щиколотках  включение  обогрева.  Наметьте  маршруты
автопатрулей и места для пунктов связи.
   Комбинезон  был  тяжел,  как  рыцарские  доспехи,  ботинки  неподъемны,
хотя... Ноги они охватывали плотно и тепло.  Неловко  ступая,  Спринглторп
подошел к столу, налил из термоса в чашку дымящуюся жидкость и  повернулся
к карте.
   - Вот сюда на север. Так на восток. Сюда на юго-запад, здесь поворот. И
обратно на Липтон-роуд. Еще на карьер.
   Ставя карандашом на  карте  жирные  точки,  он  отхлебнул  из  чашки  и
остолбенел. Его словно прожгло насквозь.
   - Ничего, ничего, - ободряюще сказала Памела. -  Кэйрды  едут  сюда  на
нашей машине. Блаунтов  пока  не  откопали,  но  там  есть  кто-то  живой.
Отзывается. Патруль обнаружил еще два разрушенных дома.  Если  так  пойдет
дальше, нам придется туго.
   - П-послушайте, Памела, - прошептал он. - Что за пойло?
   - Химия, - ответила та. - Бодрей будете. Держите  связь  со  мной.  Мой
позывной "Дюрер", ваш - "Рафаэль". По коридору загромыхали быстрые тяжелые
шаги. - Капитан Спринглторп? Лейтенант Хорн. По приказу капитана  Двайера.
К выезду готов.
   В голове у Спринглторпа зазвенело и воцарилась полная пустота. И в ней,
словно огромный мыльный пузырь,  поплыла  одна-единственная  мысль:  "Я...
Должен... Их... К складам... В город... К мосту..."
   - П-прощай, Памела! Держись! Мы  их  всех!  -  с  безмерным  удивлением
услышал Спринглторп громовой героический бас. Свой  собственный  бас.  Бас
полководца. - Лейтенант! Впер-ред!
   Грохочут ботинки! Это прекрасно! Вперед! Их. К складам. И на мост.
   Внезапно его дико затошнило. Спасение  было  только  в  одном:  вперед!
Молниеносно! Сметая препоны!..
   Он ощутил, как под ногами дрожит земля, и восхитился! Вот!  Она  дрожит
от нашей поступи! Рванул дверцу командирского джипа и обрушился на  кресло
рядом с водителем. Кресло тоже должно быть раздавлено! И сметено!
   - "Рубенс", "Рибейра", я  "Рембрандт"!  Как  слышите?  -  возмутительно
робко лепетал кто-то сзади. - Следовать за мной: дистанция сорок, скорость
тридцать, связь постоянно. Повторите. "Ван-Гог", я - "Рембрандт", к выезду
готов, прошу "добро".
   Ему нахлобучили па голову шлем  с  наушниками,  под  подбородок  что-то
вдавилось. Спринглторп непроизвольно глотнул, и в ушах  у  него  зазвучала
музыка сфер.
   - "Рафаэль", я "Дюрер". Как слышите? - пропищал кто-то.
   - Я "Рафаэль"! Вперед! - И Спринглторп великолепным  жестом  двинул  на
врага неисчислимое, несокрушимое воинство.
   - "Ван-Гог", я "Рембрандт", "Рембрандт"! Прошел сто  двадцать  седьмой.
Справа бензоколонка. Людей нет. Повреждений не видно.
   - "Дюрер" - "Рафаэлю", "Дюрер" - "Рафаэлю"! Введено осадное  положение.
Прибыли Кэйрды. Развернута операционная и перевязочная. Доставлена  партия
раненых, семь человек.
   Осадное? Прекрасно! При чем тут раненые! К складам! И на  мост!  Мы  им
покажем!
   - "Ван-Гог", я "Рембрандт", "Рембрандт"! Миновал Виллоу-три. На  улицах
много людей. Достиг сто двадцать девятого. Видимость ноль. Вешаю люстры.
   В небе перед Спринглторпом одна за другой  распускались  монументальные
сияющие хризантемы. Они постепенно увядали, тускнели, но тут же вспыхивали
новые. Ниже, над  полотном  дороги,  полоскалась  мятущаяся  перламутровая
завеса мелкого дождя.
   Ногам стало жарко, просто горячо. Спринглторп  пригнулся,  нашаривая  в
темноте выключатели на щиколотках. И ткнулся головой во что-то твердое.
   - "Ван-Гог", я "Рембрандт"! Па шоссе вода!  На  половине  сто  тридцать
первого. "Рубенс", "Рибейра", стоп!
   Какая вода? Откуда здесь вода? Спринглторп тупо посмотрел на сияющий  в
свете фар придорожный рекламный щит "ОТПУСК ТОЛЬКО В  КАТАЛОНИИ".  Сколько
тысяч раз он проезжал мимо этого щита! Еще четыре  километра  -  и  город!
Почему мы стоим? Вперед!
   - "Ван-Гог" - "Рембрандту"! Продолжайте движение вперед со всеми мерами
предосторожности. Связь постоянно. Водопровод прорвало. Вот  оно  где  его
прорвало. Ди... Диверсия! Изловить! Военно-полевой суд!
   - "Дюрер" - "Рафаэлю"! Поставлено пять больших  палаток  для  беженцев.
Принято шестьдесят  человек,  из  них  двенадцать  раненых.  Двое  раненых
скончались. Позывной Мартина Кэйрда - "Дега", позывной  Марджори  Кэйрд  -
"Делакруа".
   - Я "Рафаэль". У нас  вода!  Идем  вперед!  Теперь  ниже  перламутровой
завесы в свете хризантем поблескивала черная гладь.
   - Капитан, джип дальше идти не может. Будем продвигаться на броневиках.
Осторожно!  Броневик   подойдет   с   вашей   стороны.   "Рубенс",   кювет
прощупывайте! Свидитесь, дьяволы! "Ван-Гог", "Ван-Гог", вижу сто  тридцать
первый!
   Сзади нарастали рокот и свет. Спринглторп распахнул дверцу и  увидел  у
самой подножки воду. Плещущую воду. Пить! Вот чего ему хочется.  Пить!  Он
зачерпнул  горсть  и  поднес  к  губам.  Господи,  какая  гадость!   Какая
горько-соленая гадость! Соленая!
   - Лейтенант! Она соленая! Как морская! Она... Морская! Это море!  Мы  в
темноте заехали в море!
   В сотне метров впереди сверкал надписью километровый столб "131".  Нет,
они не сбились с дороги. Но отсюда до моря... километров двенадцать!
   Огромное мокрое рубчатое колесо броневика с плеском надвинулось справа,
остановилось. Еще двинулось вперед.
   - "Ван-Гог"! "Ван-Гог"! Это море! Море! Видимость ноль! На сто тридцать
первом море!
   - Это не море, - сказал Спринглторп. - Это океан.  И  в  последний  раз
повторил про себя, как молитву: "К складам. И потом к мосту".
   Броневики прошли вперед еще метров  двести,  остановились.  Вода  стала
заливать двигатели. Дорога под ней слишком быстро шла  под  уклон.  Уклона
здесь никогда не было. Здесь всегда была равнина, плоская, как  бильярдный
стол. А как же город?
   Впереди трепетала непроницаемая беззвучная перламутровая завеса.
   - "Ван-Гог" - "Рембрандту"! Срочный  возврат!  Оставьте  наблюдательный
пост на джипе перед урезом воды. Связь по мере движения уреза. "Ван-Гог" -
"Рафаэлю"! Срочный возврат! Начните эвакуацию людей из Виллоу-три. Высылаю
самоходные понтоны. Броневики используйте по своему усмотрению до прибытия
понтонов.
   - Вас понял! - механически ответил Спринглторп, уже понимая  и  еще  не
понимая. Не принимая того, что вероятнее всего произошло.
   Дробный стук отдавался в плечах и в затылке. Сиденье под  Спринглторпом
подпрыгивало.  Вертолет  словно  висел  на  трепещущей  ниточке,  а  внизу
шевелилась, переваливалась дымящаяся серая гладь океана.  По  ней  неслись
стаи ящиков,  бочек,  бревен,  пакеты  досок.  Вот  стремительно  пробежал
рыболовный траулер, потом второй. Нет, это был тот же  самый,  просто  они
вернулись к нему. На палубе стояли люди в призывно махали руками.
   - Скажите им, пусть идут на восток, - зазвучал  у  него  в  ушах  голос
полковника Уипхэндла.
   Капитан Двайер, сидевший рядом со Спринглторпом,  наклонился,  защелкал
тумблерами и произнес, четко выговаривая слова:
   - Траулер четыре тысячи пятьсот тридцать  три.  Идите  курсом  двадцать
пять до линии электропередачи и вдоль нее до шлюза. Там вас встретят.
   Траулер запрокинулся влево, и на его  бот  приплыло  торчащее  из  воды
закопченное жерло трубы, рядом второе, третье.
   - Электростанция, полковник! - крикнул Спринглторп.
   - Не кричите, капитан. Вас прекрасно  слышно,  -  ответил  Уипхэндл.  -
Какой высоты трубы?
   - Пятьдесят два метра.
   - Торчат метров на десять, - оценил  Уипхэндл.  Значит,  здесь  глубина
сорок.
   Внизу, плотно прижавшись бортами друг к другу, наискосок пробежали  две
баржи, а  следом  проплыл  огромный  серебристый  круглый  бак  с  длинным
радужным хвостом. Еще один. Нефтехранилище.  Всплыло.  Действительно,  оно
должно было всплыть.
   Водная гладь под ними еще раз перевалилась, приблизилась,  стремительно
понеслась в сторону.  Местами  она  кипела,  пузырилась,  местами  на  ней
пластались какие-то пестрые лохмотья,  но  большей  частью  она  была  так
спокойна, так безмятежна,  словно  не  эта  зелено-серая  лоснящаяся  жижа
бесшумным  молниеносным  наскоком  часов   восемь   тому   назад   удушила
тридцатипятитысячный  город.  Предусмотрительно  опоенный  зельями  Памелы
Дэвисон, Спринглторп не чувствовал ни ужаса, ни страха -  только  холодную
сосредоточенность, желание что-то увидеть. Что угодно.
   В поле зрения двинулась блестящая стеклянная стена, торчащая  из  воды,
резко сломалась в плоскую замусоренную кровлю. "Джеймс Коммерс Билдинг"  -
единственное   двадцатиэтажное   здание   города.   Кровля   приблизилась,
повернулась, стремительно всплыла и ударила вертолет снизу. Он  закачался,
грохот умолк, и Спринглторп осознал, как воет у него голова, какое  в  ней
бесконечное  пустое  пространство  и  как  бродят  по   нему,   бестолково
сталкиваясь, неясные болезненные отзвуки.
   Уипхэндл  приподнялся,  оглянулся,   и,   ощутив   молчаливый   приказ,
Спринглторп встал и  пошел  к  дверце,  которую,  согнувшись,  придерживал
рослый  сержант.  Лицо  овеял  пахнущий  морем  воздух.  Как  хорошо!  Он,
пошатываясь, спустился по  лестничке  и  стал  на  твердый  бетон,  широко
расставив ноги. Его качало. Нет, это сотрясалось здание, его била  все  та
же дрожь. Боже мой!
   Вокруг было море. Не тот крохотный кусочек, который он видел  в  оконце
вертолета, а щедро распахнутая гладь. Под громоздящимися  белыми  облаками
на ней вдалеке сияли пятна солнечного света.
   Он побрел было к краю кровли, но, остановленный повелительным  окриком,
оглянулся, увидел полковника, стоящего  с  поднятый  рукой,  рядом  с  ним
группу офицеров, а в стороне, у облупившейся зеленой двери, ведущей внутрь
дома, сидящего  на  корточках  солдата.  Спринглторп  покорно  поплелся  к
группе, стал сбоку, полковник опустил руку, солдат  отпрыгнул  в  сторону,
под дверью сверкнуло, хлопнуло, створка резко откинулась, нижний  край  ее
задрался, и она так и застыла, вывихнутая кверху. Полковник вошел  первым.
Спринглторп - четвертым или пятым. Внутри  было  полутемно  и  тихо.  Шаги
гулко отдавались в коридоре, застеленном  ворсистым  пластиком,  двери  со
стеклянными табличками были заперты и недвижимы. Кто-то  нашел  внутреннюю
лестницу - узкий бетонный лаз, - и все они,  друг  за  другом,  спустились
вниз на несколько этажей, освещая путь ручными фонариками. Когда в светлом
круге заблестела чуть подрагивающая черная вода, все остановились.  Резкий
шорох  шагов  утих.  Уипхэндл,  твердо  ступая,  спустился  на   последнюю
ступеньку над водой, снял фуражку, вытянулся и сказал:
   - Упокой, господи, их души. Его голос гулко прозвучал в бетонной шахте.
   - Упокой, господи, их души, - беззвучно пошевелил губами Спринглторп  и
потянул с головы шлем. Но шлем был крепко застегнут рукой  Памелы,  а  как
расстегнуть его, Спринглторп забыл. Воцарилась  мертвая  тишина.  Нет,  не
тишина. Шахта гудела, от подрагивающих стен шел гул.  Бить,  бить  по  ним
кулаками и  громко  кричать:  "Да  сколько  же  это  может  продолжаться!"
Бессмысленно. Но только скорей отсюда, скорей из этой ловушки, где  сейчас
на них со всех сторон... Но все стояли, и он  тоже  стоял,  только  сердце
внезапно стало разрастаться, пухнуть, подступило к горлу. Он вытянул  руки
по швам, и сердце послушалось, чуть осело, но барабанило внутри мятежно  и
мощно.
   Стоявший впереди посторонился, пропуская  наверх  полковника.  Уипхэндл
поднимался, глядя под ноги.  Спринглторп  тоже  посторонился,  повернулся,
стал ждать, когда же все они пойдут наверх.  Наверх!  Скорей  наверх!  Как
медленно идут там, впереди! Обогнать их!  Бегом!  Наверх!  Зачем  они  так
далеко опустились в эту мрачную западню, в это подземелье? Да, подземелье!
Ад!
   Выйдя в коридор верхнего этажа, окунувшись в его замершую  роскошь,  он
продолжал идти за впереди идущим, и оказалось, что все они гуськом  входят
в открытую дверь поодаль на противоположной стороне коридора.  Значит,  ее
взломали.
   Большой  светлый  кабинет,  стены  обиты  квадратами  белой  и  голубой
искусственной кожи,  на  стыках  крупные  светло-золотые  звезды.  Поперек
кабинета - длинный стол, накрытый темно-синей скатертью. На  столе  -  две
армейские рации, захватанные грязными руками, облупившиеся по  краям.  Его
покоробило от их вида, он попятился в коридор,  отошел  от  двери  и  стал
искать глазами табличку. На соседней стеклянной двери тускло  поблескивали
золотые   буквы.   Спринглторп    долго    читал    их:    "Ге-не-раль-ный
ад-ми-нист-ра-тор О-ба-ди-я П.Джеймс-млад-ший".
   Да, да, конечно. Здесь, на верхнем этаже, восседал сам Обадия П.Джеймс,
создатель и хозяин этого никому не нужного колосса,  в  котором  пустовали
целые этажи. Он считал это надежным капиталовложением, все ждал бума.  Где
он сейчас? Там, внизу? Под водой? Как и весь город? Боже мой,  да  что  же
это, что же это!..
   - Капитана Спринглторпа - к полковнику! Спринглторп кивнул  сержанту  и
прошел в кабинет. Офицеры кучкой стояли в стороне, полковник сидел у стола
и протягивал ему телефонную трубку. Его к телефону? Кто? Спринглторп  взял
трубку и сказал:
   - Капитан Спринглторп слушает. В трубке раздался чистый и ясный голос:
   - Мистер Спринглторп, с вами говорит  министр  по  делам  информации  и
туризма Питер Джеффрис. Здравствуйте.
   - Здравствуйте, - пробормотал Спринглторп.
   - Мистер Спринглторп, мы обсудили с полковником создавшееся  положение.
Мы пришли к выводу, что округ  прежде  всего  нуждается  в  восстановлении
высшей гражданской администрации. Дело безотлагательное. Полковник дал вам
отличные рекомендации.  Что  вы  скажете,  если  мы  назначат  вас  главой
временного административного комитета округа? - Спринглторп немо открыл  в
закрыл рот. Голос продолжал: - Я подчеркиваю: временного. Разумеется, если
вы  сможете  составить  комитет  из  популярных  представителей   местного
самоуправления,  это  будет  прекрасно.  Но  если  это  вызовет   затяжку,
подберите людей по своему усмотрению. Прежде всего я прошу вас довести  до
сведения населения заявление правительства. Что-нибудь  так:  "В  ночь  на
двадцать четвертое ноября на наш остров обрушилось стихийное бедствие. Его
природа выясняется компетентными органами. Определяются размеры  ущерба  и
принимаются меры по оказанию помощи". Надо успокоить  людей,  Спринглторп.
"Правительство скорбит вместе с вами  о  потерях",  -  эту  мысль  следует
донести в сильных  выражениях.  "Оно  призывает  вас  объединиться  вокруг
органов участи, оказывать им  всемерную  поддержку,  соблюдать  порядок  и
организовать  взаимопомощь".  Подредактируйте,  согласуйте   со   мной   и
обнародуй те. Это первое. Второе. Обеспечьте связь по округу  и  вне  его,
где только сможете. Мы должны знать все. Прошу вас  ежечасно  поддерживать
связь со мною. Для вашего сведения, но  не  для  распространения:  столицы
больше нет. Весь восточный берег - это  кромешный  ад.  На  севере  и  юге
относительно  стабильно,  ваш  запад  очень  пострадал,  но  это  не   так
чудовищно, как у нас. По-видимому, из всего состава правительства в  живых
остался я один. Только потому, что из-за недомогания выехал за город. Пока
об этом ни слова, прошу вас. Нельзя допустить паники. Третье.  Организуйте
караваны к нам на восток.  Нужны  люди,  медикаменты,  продовольствие.  Мы
обратимся за помощью,  во  она  придет  не  сразу.  Я  даю  вам  право  на
реквизицию, но помните: наша традиция - доброе согласие.  Вы  хорошо  меня
слышите?
   - Да, господин министр.
   - Рад, что мы с вами договорились. Не допускайте паники - это  главное.
Да, и у меня к вам личная просьба. Я прошу  вас  принять  меры  к  розыску
Эуфимии Паркер. Она живет в Брокане, Конноли, восемнадцать. Это мать  моей
жены. Помогите ей добраться до нас. Передайте ей, что мы все целы. Пожилая
женщина не очень крепкого здоровья. Конечно, не в индивидуальном  порядке,
а в рамках воссоединения семей перед  лицом  общей  опасности.  Этим  тоже
необходимо заняться. Вы записали? Эуфимия Паркер,  Конноли,  восемнадцать,
Брокан. Мы все - в Файфкроу, она знает.
   - Да, господин министр.
   - Благодарю, Спринглторп. Надеюсь на вас. Жду разговора  с  вами  через
час-полтора. А теперь, извините, пожалуйста, передайте трубку Уипхэндлу.
   - Я... Конечно, мы приложим все силы...
   - Сэр! Срочное донесение!
   Радист второй станции протянул  полковнику  бланк  с  зеленым  уголком.
Поднося трубку к  уху,  Уипхэндл  кивнул  и  передал  бланк  Спринглторпу.
Спринглторп прочел: "Рубенс" - "Ван-Гогу".  Море  отступает.  Море  быстро
отступает. Преследую урез воды. Достиг 132 посуху, двигаюсь дальше.  Прошу
инструкций..."
   Океан отступил так же безмолвно, как и нахлынул. К пяти часам вечера он
не только отдал все, что поглотил ночью, но откатился еще дальше на запад.
И продолжал отступать, обнажая свое вековечное дно - россыпи  изъязвленных
глыб, обросших бурыми косами  водорослей.  Быстро  темнело.  Была  в  этом
отступлении   зловещая   парализующая   непроницаемость,   и   Спринглторп
распорядился отвести патрули ополченцев, достигшие былого берега, на линию
ночного продвижения воды. Он понимал: эта линия ничего  не  гарантировала,
но в ней была хоть какая-то определенность. Определенность - то,  чего  за
последние сутки они были начисто лишены. Пережитый ужас  стократ  усиливал
страх перед надвигающейся тьмой, подавлял, лишал воли к действию. Всех.  И
большинство  покорялось,  опускало  руки.  Металось,   искало,   па   кого
понадеяться, кому  пожаловаться,  не  на  кого  возложить  тяжесть  своего
отчаяния. Он, Спринглторп, знающий и умеющий не больше, чем  другие,  -  а
зачастую и меньше, - волей обстоятельств стал тем, кому можно  жаловаться,
и люди шли, шли, шли к нему, к нему. Они не разбирали развалины,  не  шили
палатки, не кормили, не лечили, не поддерживали друг друга. Они каждый сам
по себе создали огромную безобразную очередь жалобщиков. Очередь  домовито
устроилась возле плаца. И кто-то составлял список, кто-то писал на ладонях
номера, кто-то убедил всех, что их примут, выслушают и  отдадут  приказ  -
кому, кому можно отдать такой приказ? - накормить,  починить,  возместить.
Ярость, беспомощная ярость вскипала в нем всякий раз,  как  он  видел  эту
толпу, слежавшуюся в удава, обложившего его палатку. Разогнать!  Разогнать
их всех! Пусть делают дело!
   - Ни в коем случае, - возразила Памела Дэвисон. - Они не смогут.  Лучше
пусть будут собраны в одном месте.
   - Чтобы они  так  и  сидели?  Вы  что,  считаете,  что  я  могу  сейчас
заниматься их приемом?
   - Это должен делать ваш заместитель.
   - То есть вы? Вы в своем...
   - Именно.
   - Кто ЖР?
   - Найдем. Надо найти.
   И нашла. Цены нет этой женщине. Нашла какого-то самоотверженного  попа,
отца Фергуса, и определила ему в штат четырех бог весть как попавших  сюда
монахинь. Они внимательно выслушивали каждого, записывали каждое слово  на
формулярах складских требований - где-то отыскалась  их  целая  кипа  -  и
каждого выслушанного записывали в следующую очередь,  на  решение  по  его
делу. Лишь бы он не ушел, не сеял растерянности и безволия.
   - Ведь это страшнее всего, - сказала сержант Дэвисон. И была совершенно
права.
   Землю била все та же непрекращающаяся мелкая дрожь. И как-то к ней  все
привыкли,  притерпелись.  Настолько,  что  кто-то   распорядился   отвести
беженцам  для  ночлега  четырехэтажную  казарму  в  военном   городке,   и
Спринглторпу пришлось самому выметаться и самому собирать швейные  бригады
для шитья палаток.
   Как мало было тех, кто сан находил себе дело и попросту брался за него.
Но они  были.  Учитель  физики  из  Брокана  сам  нашел  электромонтера  и
подручных. Они установили на вертолете прожектор. Теперь можно было  ночью
следить за океаном с воздуха. Зубной врач собрал десяток старух,  прицепил
автобус к  трактору  и,  разъезжая  по  окрестным  лугам  и  фермам,  доил
брошенных коров. "У меня шестнадцать тонн молока! -  кричал  он  в  трубку
радиотелефона, добравшись до поста связи. - Их надо  доставить  в  лагерь.
Кто должен это делать?" - "Вы, - ответил Спринглторп. - Мобилизуйте людей,
реквизируйте грузовики и горючее. Я даю вам право!" "Черт  знает  что!"  -
ответил врач, но часа через два Спринглторп увидел посреди лагеря рудовоз,
с которого скатывали в толпу столитровые молочные бидоны.
   Конечно,   Уипхэндл   настаивал   на   ночном   патрулировании    чудом
возвращенного города, словно его солдаты не устали смертельно за весь этот
сумасшедший день. Спринглторп собрался было спорить, во вдруг  понял,  что
спорить не надо. Есть сотни вещей  куда  более  важных:  ночлег,  топливо,
вода, хлеб. Утром в лагере было около  трех  тысяч  человек,  к  вечеру  -
пятнадцать. Завтра будет тридцать или сорок. Все налаженные системы словно
растворились. Как не было их! Он выхватывал из толп нужных людей,  сначала
стыдил, убеждал, потом настолько устал, что  начал  крикливо  приказывать,
сам удивляясь, что никто не прекословит.
   Выполнялись или нет его приказы - этого он большей частью не знал и  не
мог узнать. Да и сама мысль о проверке попросту не пробивалась сквозь гущу
кричаще неотложных дел. Он давно и безнадежно запутался  бы,  если  бы  не
сержант  Дэвисон.  Памела  умудрялась  записывать  все  распоряжения,  она
составляла немыслимые графики и таблицы. В них  находилось  место  всем  и
всему. В клеточках и квадратиках, как в сетях,  застревали  люди,  знающие
люди.  Она  по  собственному  разумению  отважно  пичкала  их   армейскими
медикаментами, кого вдохновляя на подвиги,  кого  безоговорочно  подчиняя,
кого делая гением обороны. Спринглторп заикнулся было, что  таблетки  надо
раздавать всем.
   - По крайней мере одному из десяти. Это норма, - ответила Памела. -  Но
у меня осталось четыре коробки. Весь наш НЗ.
   Она поставила перед ним банку с омлетом а кружку кофе. - Ешьте.
   Спринглторп покосился на кофе.
   - Вы опять туда чего-нибудь намешали?
   - Нет. Вам уже не  надо.  Вы  втянулись.  Он  только  что  вернулся  из
Брокана. Там была типография, она была в  полном  порядке,  не  было  лишь
электроэнергию, но, предвидя это, Спринглторп привез туда дизель-генератор
и бочку  солярки.  Ему  быстро  удалось  разыскать  профсоюзного  старосту
типографии. Он  был  готов  мобилизовать  рабочих,  вести  на  работу  под
конвоем, но все это  не  понадобилось.  Когда  печатная  машина  пришла  в
движение, Спринглторп понял почему. Зданьице тряслось так,  что  куда  там
стихийному бедствию!
   Две тысячи экземпляров воззвания к населению Спринглторп взял с собой и
отправился к мэру. Местный мэр,  тощий,  высокий,  с  кустистыми  бровями,
повел разговор так, словно это Спринглторп устроил землетрясение и  теперь
должен ответить перед ним, мэром, за свое преступное деяние. Мэр  требовал
восстановить  электросеть  и  водопровод,  требовал  доставки  бесплатного
продовольствия, а Спринглторп слушал, кивал  в  злился  на  себя  за  это.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, но  мэр  перегнул  палку.  Он  начал
что-то плести о том, что делом о смерти двух  раненых  граждан  броканской
общины в  госпитале  военного  городка  должен  заняться  суд.  Пусть  суд
выяснит, была ли им  оказана  квалифицированная  помощь,  в  чем  я,  мэр,
сомневается. И тут Спринглторпа взорвало. Продовольствия  в  Брокане  хоть
завались! Аптека есть. Есть гараж и живопырка  по  изготовлению  церковных
электрогирлянд, - стало быть, есть инструмент. И полно  людей!  И  это  не
его, Спринглторпа, а его, мэра, дело - организовать  питание,  медицину  в
ремонт. За счет своих ресурсов. И если он, мэр, к завтрашнему  утру  всего
этого не сделает, то он, Спринглторп, арестует его и предаст суду? А  если
он, мэр, не в силах  с  этим  справиться,  то  пусть  убирается  вон!  Он,
Спринглторп, найдет другого мэра.
   - Вы превышаете... Вы узурпируете... Я не позволю... Меня избрал народ!
-  прохрипел  мэр.  Лицо  его  исказилось  от  праведного   гнева.   Какой
законченный, какой непрошибаемый идиот!
   - Да или нет? - орал Спринглторп. - Да или нет? И он, Спринглторп, тоже
идиот!
   - Я буду жаловаться!.. Я обращусь лично...
   - К кому? - простонал Спринглторп, изнемогая. - К кому? Да или  нет,  я
вас спрашиваю!
   Скандал засосал его в свою омерзительную трясину. Выхода не было...
   Выручил профсоюзный староста типография, который привел его  к  мэру  и
при всем этом невольно присутствовал.
   - Не надо, шеф, - сказал он. - Не надо. Верно говорите: разбежались  по
углам, хнычем, неизвестно, чего ждем. Соберем комитет, ребята сделают, что
можно. А что нельзя, уж поможете.
   - Как вас зовут? - спросил Спринглторп. Есть имена, которые золотом  бы
выводить. На скрижалях. Хорош начальник округа. До сих пор  не  удосужился
узнать, как зовут человека, делавшего для него дело.
   Выяснилось, что в Брокане  есть  профсоюзный  комитет,  к  председателю
которого, Ангусу Куотерлайфу, типографский староста Дэд  Борроумли  сейчас
без долгих разговоров и отправится. При упоминании о  комитете  "избранник
народа" как-то поубавил  прыти,  договорились  о  связи  через  патруль  в
сквере, и Спринглторп  отправился  разыскивать  министерскую  тещу.  Мадам
Паркер оказалась цветущей дородной матроной в полном сознании своих особых
прав. Сопровождающего для нее Спринглторп  привез  с  собой.  Его  выбрала
Памела Дэвисон. "Он из Файфкроу,  так  что  доставит  ее  туда  мигом",  -
сказала она. Сцену отправки видело множество народу, и Спринглторпу до сих
пор было стыдно  за  возню  с  этой  лавочницей  посреди  полуразрушенного
поселка. Наверняка, если  бы  вместо  него  поехала  Памела,  всего  этого
безобразия не было бы. Что  же  теперь?  Звонить  Джеффрису  и  предложить
вместо себя в начальники Памелу Дэвисон?..
   Он ел омлет и пил кофе. Всю жизнь он терпеть не мог  омлетов,  и  Эльза
никогда их не готовила. Какие глупости. Вполне съедобно. Вот так проживешь
с человеком тридцать пять лет,  сына  вырастишь,  а  потом  окажется,  что
кое-что важное вовсе не так уж важно, как представлялось. Эльза... Но ведь
Эльза же умерла. Когда? Вчера? Позавчера?
   Он стал считать дни, но тут в кабину угловатой глыбой вдвинулся  старик
Мартин Кэйрд, грохоча пластиковыми латами пожарника-спасателя.
   -  Послушайте,  Спринглторп,  ребята  дело   говорят.   Нужен   кабель.
Километров пять. И у нас будет электричество. - Март! Каким образом?
   Кэйрд загремел налокотниками, опираясь о стол. -  В  городе,  в  рыбном
порту стояли траулеры. Ночью три из них остались целы, и утром по  высокой
воде их отвели в верхний ковш шлюза,  ставший  новым  устьем.  Там  они  и
сейчас на плаву. Три траулера - это две тысячи  киловатт.  Тут  есть  один
парень с верфи, гостил у родни в Даблфорде, он знает. Кинуть с них  кабель
до ближайшей подстанции - это километров пять, а  может,  и  меньше.  Пока
прямо по земле. И будет ток.
   Спринглторп припомнил огромные катушки кабеля в городе на стройплощадке
университета.
   - Так я отправлю ребят. Дайте бумагу, чтобы  патруль  пропустил.  Пошлю
Марта, он управится. Мигом.
   Сейчас? В город? Нет, с этим придется подождать до  утра.  Март-младший
пусть сейчас отдыхает,  а  под  утро  заменит  отца.  И  тут  Спринглторпа
осенило:
   - Но ведь там были еще баржи. Несколько барж. Где они?
   - Да там же, в ковше.
   - На баржи нужно перевести операционную и тяжелораненых. Там не трясет.
Слышите, Мартин?
   Пишущая  машинка  Памелы  дала  длинную  одобрительную   очередь.   Три
самоходных понтона для перевозки раненых, грузовики, вертолет для переноса
операционной и врачей. Понтоны, вертолеты, грузовики - сколько всего этого
было за нынешний день? Это же все люди, люди.  Не  железные  же  они!  Они
смертельно устали. И смены не будет.
   А вдруг вот сейчас, сию минуту тряска  прекратится?  Не  может  же  она
длиться вечно! Спринглторп нажал ногами на пол, чтобы она прекратилась. Но
она не прекратилась. Он вздохнул. Зазвонил телефон. - Вас, капитан.
   Почему Памела называет его капитаном? Его же  демобилизовали.  Часов  в
девять утра. Забыл, забыл ей сказать об этом.
   - Спринглторп, как у вас?
   - Кое-что удалось сделать,  господин  министр.  Памела  молча  положила
перед  ним  исписанный  листок.  Он   благодарно   кивнул.   Хлебопекарня.
Наблюдение за океаном. Палатки. Воззвание. Караван. Караван ушел на восток
на трех рудовозах. Когда они  ползли  мимо  его  дома,  казалось,  что  их
тысячи. А их всего-то полтора десятка. Мало. Хорошие машины.
   - Прекрасно, Спринглторп. Кое-кого надо  будет  наградить.  Подготовьте
мне, пожалуйста, список.  Кстати,  примите  благодарность  от  всей  нашей
семьи. Моя жена и я - мы глубоко вам признательны. Ее мать рассказывает  о
вас чудеса. И еще одно. Что у вас там вышло о броканским мэром?
   Господи, сумело-таки нажаловаться это полено! Нашло кому!
   - Спринглторп, вы глава округа. Не сочтите за упрек, но в таких случаях
следует быть осмотрительнее и сотрудничать  более  гибко.  Я  надеюсь,  вы
сделаете выводы. И мой вам совет: не следует так расширенно толковать роль
профсоюзов. У них свои задачи, у самоуправления - свои. И вот  еще  что  -
это самое главное.  Завтра  к  двум  часам  дня  здесь  у  меня  соберется
гражданское руководство округов и депутаты, с которыми удалось  установить
связь. Ваше присутствие обязательно. Есть мнение, что следует  объявить  о
создании партии национального возрождения. Подумайте над этим. В два часа.
Всего вам доброго.
   - Как можно сотрудничать с этим броканским кретином? Как?
   - Очень просто, - сказала  Памела.  -  Назначьте  его  на  какой-нибудь
важный пост.
   - Сейчас на важных постах лямку надо тянуть, - проворчал Мартин Кэйрд.
   - Можно придумать. Назначьте его  председателем  комиссии  по  временно
бесхозной недвижимостью. Я имею в виду город.
   Памела Дэвисон всегда права - Спринглторп успел к -  этому  привыкнуть.
Кэйрд молча развел руками.
   - Договорились? Свяжитесь с ним сами. Так нужно.
   - Памела, помилуйте! Зачем нам этот мадридский этикет? Я  не  собираюсь
на старости лет делать политическую карьеру.
   - Вы хотите, чтобы ее делал он? Алло! Капитан, вас. Нет, почему  Памела
Дэвисон всего лишь только сержант?
   - Спринглторп, зайдите-ка срочно ко мне.
   - Хорошо, полковник. Иду.
   Перед  столом  Уипхэндла  спиной  к  Спринглторпу  стоял   черноволосый
низкорослый человек в кожаной куртке и быстро говорил, мешая английские  и
французские слова. Он подружился с виконтом Кельтхайром в  Африке.  Корпус
процветания. Виконт много раз прилетал к нему в  Сен-Мало  на  собственном
самолете. Встречались они и у виконта, но не так часто, как  хотелось  бы.
Если у вас на руках хозяйство в  молодая  жена,  которая  предпочитает  не
забираться  в  небеса...  Они  были  у  Шарля.  По  телевидению  поступили
отрывочные  сведения.  Шарль  -  коротковолновик.  Просидели  до  полудня,
удалось кое-что поймать. Шарль связался с Франс Пресс и  телевидением.  Он
дежурит и ждет сообщений. Вот его сертификат. Какая жена любит,  как  моя?
Но тут и Силь-Силь сказала: "Миш, надо лететь". Он шел по  маякам.  Брест,
Липард, Кармаррен. Здешние маяки молчат. В принципе  довольно  и  тех.  Но
береговых ориентиров он не узнал и понял, что вышел  из  коридора.  Поверь
электронике - пропадешь. Он пытался прямо  связаться  с  Кельтхайр-мидоус,
по... как это сказать: "сан сюксе"? Тогда он решил идти по  ориентирам  на
западном берегу. У  него  есть  карта.  Вот  здесь  виконт  пометил  своей
рукой... Но берег, был неузнаваем. Неслыханно неузнаваем. Он  слышал,  что
принимал  Шарль,  но  одно  дело  -  слышать,  а  другое  дело  -  видеть.
Собственными глазами! Тогда он повернул в глубь острова, чтобы  сесть  при
первой же возможности. Увидел много  палаток,  военных,  свободное  прямое
шоссе. И сел. Конечно, он хотел бы прежде всего связаться с  виконтом.  Но
такое бедствие, такое бедствие! Может быть, он может помочь? "Сансонне" не
"Туполев", не "Боинг", но может  взять  двух-трех  раненых.  У  него  есть
лицензия на ночное вождение. В спешке он не смог,  но...  Есть  три  ящика
мясных консервов, ящик хлеба, ящик вина.  И  он  взял  в  аптеке  двадцать
пакетов первой помощи и три хирургических набора. Больше там  не  было.  С
Красным Крестом он уладят сам, так что  пусть  у  него  примут.  Но,  если
только это не затруднит, он хотел бы связаться с виконтом. Вот карточка.
   - Как вас зовут? - спросил Спринглторп.
   - Гийом.  Мишель  Гийом.  Вот  мой  паспорт.  Виза  до  конца  года.  К
счастью... И здесь все время так? Трясется?
   - Да. С ночи.
   - Вы бы видели эту  табуретку,  Спринглторп!  Как  он  на  ней  летает?
Четыреста миль над океаном! Эти летчики-любители все полоумные.
   - Не знаю,  полковник.  Летчик,  самолет,  связь  с  Францией.  Мне  не
приходило в голову этого желать. Это замечательно.
   - Он нарушил правила полета для  гражданских  самолетов.  Пролетел  над
запретным районом. Я должен его арестовать.
   - Это действительно запретный район?
   - Какое это имеет значение?
   - Но ведь он не намеренно. Может, позвонить Джеффрису?
   - Джеффрис обязан исполнять законы так же, как в все мы.
   - Но ведь законы не действуют. Введено осадное положение.
   - Тем хуже для этого Гийома.
   - Полковник, вы в самом деле хотите его упечь?
   - Имею на сей счет установленный порядок.
   - Но это же... похоже на нелепость? - Спринглторп  в  последний  момент
успел проглотить неположенное слово "идиотизм".
   - А чем вы поручитесь, что  он  не  мародер  или  не  соглядатай  банды
мародеров, только и ждущих от него условного сигнала?
   - Полковник, мы слишком часто говорим о мародерах,  а  ведь  ни  одного
случая...
   - Потому-то и ни одного, что мы слишком часто говорим.
   - А если я возьму его на поруки?
   - Не вздумайте. Пусть это делает виконт Кельтхайр. Придется его искать.
Только этого нам недостава...
   Пол выскочил из-под ног Спринглторпа. Свет померк, но было  видно,  как
полковник всем телом метнулся влево и распластался на дверце  несгораемого
шкафа. Что-то хрястнуло Спринглторпа по шее сзади,  он  ткнулся  спиной  и
локтями в стену, но соскользнул на пол и уже было  привстал  на  корточки,
как его пнуло. Он упал ничком, ударился головой. Что-то  гремело,  падало,
разбивалось. Кто-то кричал. Он тоже закричал. Его подбросило, и  он  падал
томительно долго. Упал, и стало совсем темно. В атом стальном ящике сверху
на него ничего не обрушится. Значит, он останется невредим,  это  главное!
Как темно!..
   - Послушайте, не курите здесь! Дышать нечем!
   - Тише. Тише!
   Фонарь бился о шест палатки и безостановочно дребезжал.  Огромные  тени
метались по стенам и своду, когда кто-нибудь вставал или переходил с места
на место, к  от  этих  внезапных  бестелесных  бросков  сжимало  горло.  В
ушибленный затылок монотонно вгрызалась боль, повязка  стесняла  движения,
но они и без того были тяжелы и неуклюжи. Все тело как  налилось  свинцом.
Долго он так не выдержит. Шестьдесят два года возьмут свое,  и  он  рухнет
как подкошенный на вздрагивающую землю.
   При мысли об этом его закачало, и он сжал руками край стола,  чтобы  не
упасть с узкого железного стульчика.
   - Вот здесь трещина выходит на сушу. Ширина ее - метров  тридцать.  Она
идет дугой на юго-восток, вот здесь пересекает реку. Река  обрушивается  в
нее водопадом. Дальше трещина суживается, сворачивает на юг,  потом  снова
на восток, задевает озеро. Судя по всему, озеро стекает в нее.  Мы  летели
вот здесь. Вода отступила метров на двести от берега. Дальше трещина  идет
очень прямо на юго-восток и теряется в лесу.
   - А дороги? ("Глупый вопрос. Кто это?") Пилот пожал плечами.
   - Что? Разорваны? ("Конечно же разорваны!")
   - Кроме этой, восточной. Мы вдоль нее возвращались. Видимых повреждений
на ней нет. В пределах зоны наблюдения.
   - Скажите летчикам: пусть отдыхают в вертолете, - подсказала Памела,  и
Спринглторп, через силу подняв голову, громко произнес:
   - Благодарю вас. Мы  теперь  более  отчетливо  представляем  себе  ваше
положение. Вы можете идти и отдыхать в вертолете.
   Пилот медленно пошел к выходу. Его громадная  тень  чиркнула  по  стене
палатки. Спринглторп покачнулся.
   - Я должен добавить, - сказал он, одолев слабость. - С узла  связи  нам
пока не звонят. Это значит, что связи нет. Ни с кем. Ни на севере,  ни  на
востоке. В том числе и с правительством. С правительственными органами.
   - Надо послать вертолет к Файфкроу!
   - Мы обсуждали этот вопрос. Из четырех наших вертолетов цел лишь  один,
остальные повреждены. Мы с трудом  сможем  восстановить  еще  один.  Запас
горючего крайне ограничен. Поэтому мы решили отложить вылет. До  тех  пор,
пока окончательно не выяснится, что иным способом связи не установить. - А
французский самолет?
   - Это особый вопрос.  Самолет  имеет  легкие  повреждения,  его  сейчас
ремонтируют. Надеемся, что утром  он  будет  в  порядке.  Мы  предполагали
использовать  его  для  отправки  во  Францию  обращения  за   помощью   к
международным организациям и отдельным странам. Через наше  посольство  во
Франции.
   - Это было согласовано с правительством?
   - Нет, - сказал Спринглторп и только тут ясно вспомнил слова Джеффриса:
"Мы обратимся за помощью". - То есть я  хочу  сказать,  что  правительство
собиралось это сделать, но, по-видимому, не успело. Мы посовещались - мисс
Дэвисон, мистер Кэйрд, отец Фергус  и  я  пришли  к  выводу,  что  медлить
нельзя. И мы решили предложить комитету взять на себя  ответственность  за
этот шаг перед всей нацией и ее будущим правительством. Будущим, поскольку
очевидно, что сейчас у нас его нет. Ради этого мы вас и собрали. Мы хотели
обсудить обращение позже, когда обстановка станет яснее. Но раз  уж  зашла
речь... Может  быть,  проголосуем?  Есть  ли  возражения  против  отправки
обращения? Нет. Тогда давайте зачитаем проект. Мисс Дэвисон, прошу.
   -  "К  Объединенным  Нациям,  ко   всем   международным   организациям,
правительствам и народам всех стран. Наш остров постигла  катастрофа.  Уже
более суток длится непрекращающееся землетрясение,  разрушающее  страну  и
все, что создано в ней руками людей. Число жертв  огромно,  страна  лишена
столицы и правительства, ресурсы тают с каждым часом. Мы обращаемся к  вам
с призывом оказать нам  любую  возможную  помощь  воздушным  путем.  Нужно
эвакуировать раненых, детей и стариков из  опасных  вон.  Нужны  источники
энергии, машины и оборудование для восстановительных  работ.  Нужно  жилье
легкого типа, продовольствие и медикаменты.  Нужны  вертолеты  и  летчики.
Нужен медицинский персонал и оборудование для полевых госпиталей. Мы  пока
не представляем себе, как и когда мы сможем возместить расходы, но  готовы
использовать  для  этого  все   средства,   которые   окажутся   в   нашем
распоряжении. Поспешите установить с  нами  связь  и  помочь  нам.  Именем
народа гражданский комитет округа Рэли". Все.
   Мертвая тишина. Только ходит ходуном земля и  дребезжит  фонарь.  "Кого
назначить вместо раненого Уипхэндла?"  -  в  сотый  раз  тоскливо  подумал
Спринглторп, а вслух спросил:
   - Какие будут предложения?
   - Есть предложения. Надо вычеркнуть слова, что мы лишены правительства,
- ответил голос из тьмы, где беспокойно покачивались бледные пятна лиц.  -
Но ведь мы же его лишены.
   - Нет. Вы и мы - это и есть правительство. Уж раз мы за это  беремся...
- начал голос и потерялся в нестройном гомоне.
   - Это не так. Никто не давал нам таких полномочий. Мы не можем... Тише!
Тише, пожалуйста!
   - Хорошо, пусть это и не так. Я  не  юрист,  хотя,  по-моему,  вся  эта
казуистика гроша ломаного не стоит.  Но  нельзя  писать,  что  у  нас  нет
правительства. Нельзя. Поймите! - настаивал голос.
   - Кто вы такой? Вы  слышите?  Назовите  себя!  -  раздался  фальцет  из
глубины палатки.
   - Я председатель броканского профсоюзного комитета Ангус Куотерлайф.  Я
кандидат  в  члены  правления  Центрального  совета  профсоюзов   и   член
руководящего комитета рабочей партии. И готов подписать воззвание от имени
этих организаций. И не как член гражданского комитета округа, а вместе  со
всеми здесь  присутствующими  -  как  член  временного  правительственного
совета.  Так  и  надо   подписать:   временный   правительственный   совет
республики.
   - Что за самозванство! - взвизгнул фальцет, и в ответ тьма  разразилась
путаной разноголосицей. - Не самозванство, а он прав!
   - Но совет прежде всего должен как-то конституироваться.
   - Пока он будет конституироваться, мы все тут передохнем!
   - Без истерики! И так тошно!
   - Опишите в воззвании хотя бы то, что произошло у вас!
   - Мы думали об атом. Но решили, что это надо сделать позже, - попытался
ответить Спринглторп кому-то, кого расслышал и понял, но голоса продолжали
спор.
   - И правильно!
   - Нет, неверно! Кто даст средства, когда нет фактов?
   - Постойте, постойте. Есть  предложение.  Давайте  утвердим  пока  так.
Самолет полетит  только  утром.  Если  до  утра  что-нибудь  дополнительно
выяснится...
   - Вот-вот! Господа центристы во всей своей красе!
   - Прекратите! Вам что здесь, дискуссионный клуб?  Я  считаю,  обращение
написано правильно и надо его утвердить. И оповестить об этом  немедленно.
Всех. "Временный правительственный совет" может присоединиться любой.  Кто
к ней сейчас не присоединится?  Капитан,  голосуйте!  Есть  описание,  нет
описания - какая разница! По сути дела возражений нет? Нет.
   Это был голос Куотерлайфа. "Куотерлайф", - запомнил Спринглторп.
   - Не курите здесь! Сколько можно просить! - отозвался кто-то.
   "Больше никто ничего не скажет", - понял Спринглторп в громко объявил:
   - Тише! Спокойней. Я ставлю вопрос на голосование.  Кто  за  то,  чтобы
утвердить текст обращения, прошу поднять руку.
   - Без слов, что у  нас  нет  правительства,  и  с  подписью  "Временный
правительственный совет республики"! - настаивал Куотерлайф.
   - Да. Без этих слов и этой подписи. По-моему,  это  разумно.  Как  ваше
мнение, мисс Дэвисон, мистер Кэйрд, отец Фергус?
   - По-моему, Куотерлайф прав, - сказала Памела.
   - И этот балаган я должен считать правительством? Ну  нет,  увольте!  -
крикнул  кто-то;  последовала  короткая  возня,  и  в   тишине   отчетливо
раздалось: "Дурак!"
   - Кто против? Нет. Текст утвержден, - нерешительно сказал  Спринглторп.
- Мисс Дэвисон, исправьте текст и подпишите. Теперь мистер Кэйрд ознакомит
нас с положением в округе. Прошу.
   Мартин-отец грузно поднялся и оперся рукой о шест. Дребезжание утихло.
   - Что в округе? Худо в округе. Домов, пригодных для  жилья,  много,  но
кто в них пойдет, пока все это не кончится? Сто тысяч народу без крова.  И
какой народ? Все старики да детишки. Сами знаете, кто  тут  живет.  У  нас
тысяч десять рабочих рук. Декабрь на носу, а жить можно только в палатках.
Мы тут придумали утеплять их фуражными брикетами. Сена в округе полно. Наш
экспорт. Оно  все  и  резерв  топлива.  Надо  объявить  полную  реквизицию
брикетов и сена россыпью...
   У входа в палатку раздался  шум.  Спринглторп  с  трудом,  всем  телом,
обернулся и увидел парня с приемником в руках.
   - Слушайте, слушайте! - кричал тот, подняв приемник над головой.
   - "...Всему населению острова и его властям. По данным,  полученным  от
геодезических спутников, ваш остров как  географический  массив  пришел  в
движение. Он  смещается  на  юго-запад  со  скоростью  пятьдесят-семьдесят
метров в час  и,  по-видимому,  дополнительно  поворачивается  во  часовой
стрелке. Точные измерения затруднены неустойчивостью конфигурации берегов.
По  полученным  снимкам,  наибольшие  изменения  произошли  на   восточном
побережье. По просьбе вашего представителя в  ООН  назначено  внеочередное
заседание Совета Безопасности. Заседание,  однако,  отложено  в  связи  со
срочной эвакуацией городов восточного побережья Соединенных  Штатов  после
цунами, вызвавшего значительные жертвы и разрушения  по  берегам  Северной
Атлантики. Внимание, внимание! Мы ведем для вас  непрерывную  передачу  на
частотах ваших центральных радиостанций. Мы примем от вас любые  сообщения
на частотах пять тысяч сто восемьдесят, тесть тысяч двести десять в  шесть
тысяч восемьсот  сорок  килогерц  при  любом  уровне  мощности.  Мы  будем
повторять эту передачу каждый час до получения ответных сообщений.  Сейчас
будет передана инструкция по сборке коротковолнового передатчика. Затем мы
расскажем об устройстве сейсмоустойчивых убежищ для гражданского населения
и к вам обратятся архиепископ кентерберийский и кардинал Патрик О'Кледлан.
В течение  ближайших  суток  начнет  работать  программа  телевидения.  Вы
примете  ее  на  ваш  телевизор,  если  из  подручных   средств   сделаете
специальную приемную  антенну.  Мы  сообщим,  как  ее  сделать.  Внимание,
внимание! Ваш представитель в ООН Лойгайр О'Брайд призывает  всех  граждан
страны довести до сведения  правительства,  что  он  ждет  инструкций.  Во
Франции начата эвакуация  Нормандии,  Бретани  и  Аквитании.  В  Голландии
толчки причинили  серьезный  ущерб  водоотливным  сооружениям.  В  Лондоне
объявлено о больших разрушениях  на  западном  побережье.  Рассматривается
вопрос  о  частичном  введении  осадного  положения  и   оказании   помощи
пострадавшим районам. Внимание! Мы повторяем наше  сообщение!  По  данным,
полученным от геодезических спутников, ваш остров..."
   - Боже мой, боже мой, да что же  это!  Мы  же  все  погибнем  здесь!  -
раздался чей-то пронзительный крик. - Люди! Люди! Помогите! Да сделайте же
что-нибудь, люди!
   Голос захлебнулся рыданием, но вся палатка взорвалась всеобщим  воплем,
тени взметнулись, и Спринглторп, не в силах совладать с собой,  рухнул  на
стульчик и  вместе  с  ним  наземь.  Памела  Дэвисон  вскочила,  выхватила
пистолет и, держа  его  в  поднятой  руке,  стала  мерно  стрелять  вверх,
пронзительно крича:
   - Молчать! Молчать! Мужики вы или бабы! Перестреляю!  Подонки!  Ложись!
Ложись, я сказала! Встать!.. Ложись!.. Встать!..
   "Она права! - сообразил Спринглторп. - Иначе не совладать. Паника..."
   "Сансонне", полупрозрачный  перепончатый  самолетик,  стоял  на  шоссе,
облитый розовым светом зари. Утро наступало  с  неспешной  постепенностью,
словно ничего не произошло,  словно  не  разверзается  под  ногами  земля,
внезапно ставшая устрашающей коварной хлябью. И словно не мечутся  по  ней
люди, пораженные распадом жизни, захлестнутые безумием безысходности.
   Как странно! Пока они были одни лицом к лицу с катастрофой, все  как-то
держались.  Но  вот  раздался  голос  человечества,  обещание   помощи   и
поддержки, и все потеряли рассудок. Дэвисон знала лишь  одно  средство  от
этого   безумия;   труд,   неимоверно   тяжкий,   непроизводительный,   но
осмысленный. В  три  часа  ночи  поднять  лагерь,  наливающийся  динамитом
истерии, разослать сотни людей на  реквизицию  сена  -  больше  ничего  не
пришло им в голову. И они сделали это. И напряжение ослабело, рассосалось.
Нет, оно не исчезло, оно просто перешло на них самих.
   Спринглторп чувствовал, что весь дрожит, что чуть что  -  и  он  начнет
кричать, кидаться на людей. И он изо всех сил старался найти  и  для  себя
какой-то труд. Не думать о других и за других, а просто схватить лопату  и
копать, копать, пока не обнажится в земле пульсирующее напряжением ядро  -
средоточие всего этого ужаса. Копать...
   Было холодно, сыро и безветренно.  Вокруг  самолетика  хлопотали  люди,
чуть поодаль сбилась кучка солдат с карабинами. Капитан  Двайер,  которого
он, Спринглторп, назначил командовать батальоном вместо  тяжело  раненного
полковника  Уипхэндла,  видимо  прошел  ту  же  школу  по   предотвращению
гражданских беспорядков, что и сам  полковник.  Словно  это  не  армия,  а
полиция. Да, кстати, полиция! Куда она подевалась? Было-то ее раз,  два  и
обчелся. Кому она была  тут  нужна?  Ее  надо  возобновить  и  привести  в
действие. Пусть займется... Хотя бы учетом источников воды  и  соблюдением
порядка возле них. Вода - это...  Спать!  Как  хочется  спать!  Вот  Гийом
улетит, и он пойдет спать. А кто останется  за  него?  Памела?  Нет,  отец
Фергус. Да, он.
   Мотор "Сансонне" взрезывал, стрелял, затихал и снова взрезывал. Наконец
кто-то побежал оттуда, и Спринглторп увидел, что это Гийом и что он  бежит
к нему.
   - Все в порядке, шеф. Я могу лететь.  Спринглторп  молча  протянул  ему
руку.
   - Я... я понимаю, я должен вернуться, шеф. Но... не знаю.
   Он хороший парень, этот француз, но шел бы он ко всем чертям.  Он  что,
хочет, чтобы ему  пали  на  грудь,  благодарили  и  великодушно  дозволили
считать себя свободным? От упряжи, которую сам на себя напялил? Пусть  сам
разбирается. Пижон!
   Подошла санитарная машина. "Сансонне" возьмет трех раненых. Один из них
- полковник Уипхэндл. У него поврежден  позвоночник  от  удара  о  рукоять
несгораемого шкафа. Они полетят без  сопровождающего.  Гийом,  подлетая  к
дому, вызовет санитарную машину, а в воздухе им все равно никто и ничем не
поможет.
   Полковник Уипхэндл был бледен как полотно и  лежал  прямо  и  недвижно,
примотанный к неструганой доске полосами из какой-то легкомысленной  ткани
в оранжевых цветочках.
   -   Слушайте,    Спринглторп.    Запомните    адрес.    Тринити-Майнор,
Патрик-кресчент, три.  Это  мой  дом.  Двадцать  километров  к  северу  от
Латании. Надеюсь, он цел. Я  не  знаю.  Там  жена,  девочки.  Скажите  ей.
Портфель моего отца. Она знает.  Там  бумаги.  В  синей  папке.  Я  слышал
сообщение. Видимо, они были правы.  Вы  сами  поймете.  И  еще.  Двайер  -
надежный офицер. Позаботьтесь о его семье. Она где-то  на  северо-востоке.
Будьте осмотрительнее. Не исключайте альтернатив. Вы склонны. Я желаю вам.
Бумаги - там ничего экстренного, но эту возможность не следует  исключать.
Простите. Очень больно. Так глупо, глупо.
   - Да, - сказал Спринглторп. - Я все понял. Мы постараемся. Доброго  вам
пути, полковник. Потерпите.
   Уипхэндл прерывисто вздохнул и закрыл глаза. Лоб  у  него  был  весь  в
поту. Спринглторп кивнул санитарам, они подняли носилки с доской  и  стали
заталкивать их в самолет через боковой люк.
   Гийом на прощанье высунулся из кабины, поднял руку в  черной  перчатке,
зачем-то стукнул два раза кулаком по борту и захлопнул фонарь.  "Сансонне"
взревел,  побежал  по  шоссе,  взмыл  и  ослепительно  сверкнул  в   лучах
восходящего солнца. Его путь сегодня будет длиннее, чем вчера.  Километров
на двенадцать. Со  спутников  передали,  что  сползание  острова  в  океан
продолжается...
   Спринглторп медленно побрел к своему джипу. Спать, только спать.  Найти
укромный  уголок,  забиться,  как  в  нору,   ощутить   блаженное   тепло,
охватывающее йоги, и заснуть. Проснуться - и чтобы всего  этого  не  было,
чтобы по-прежнему, натужно рокоча, плыли  мимо  дома  рудокопы,  чтобы  из
кухни вкусно пахло гренками, которые жарит Эльза,  чтобы  светило  розовое
солнце, а все это оказалось сном. Длинным, тяжелым, связным. Когда  же  он
начался? Когда погиб Джонни?..
   - Мистер капитан, вам.
   Мальчик  лет  десяти  подал  сложенную  мятую  бумажку.  Он  щеголял  в
офицерской фуражке, съехавшей ему на  глаза,  поверх  курточки  на  шнурке
висел игрушечный автомат. В этом аду он был посыльным. Он принес сообщение
с радиостанции. Удалось  связаться  еще  с  тремя  округами  на  севере  и
востоке. Он был самым настоящим гонцом с важным поручением, но  этого  ему
было мало. Он играл. Бездомный, может быть, потерявший родных, бегущий  по
неверной  земле  острова,  низвергающегося  в  океанские  пучины,  он  еще
нуждался в чем-то, что могла дать ему только игра, только его  собственная
фантазия. Вот так, наверное, играл и Джонни. Тогда  было  столько  работы!
Спринглторп уезжал и возвращался затемно и редко  видел,  как  играет  его
сын. Да, у Джонни не было отца. Как он был ограблен,  бедный  мальчик!  Во
имя чего? В нем всколыхнулась нежность.
   - Благодарю за службу, - сказал он и с радостью увидел, что  угадал.  -
На вас по пути нападали?
   - Да! - выпалил  мальчик.  -  Целая  тыща!  Они  стреляли  отравленными
стрелами! Я их всех - паф! паф! паф!
   Два округа безоговорочно присоединялись  к  решению  пяти,  с  которыми
удалось установить радиотелеграфную связь часам к четырем утра. К  решению
создать временный правительственный совет, принимающий всю полноту власти.
Третий округ сообщал, что  па  его  территории  забило  несколько  горячих
соленых гейзеров, просил о помощи, обещал обсудить  предложение.  Файфкроу
молчал. Что же там случилось? Где Джеффрис?..
   - Награждаю вас  Большим  крестом  разведчика,  -  торжественно  сказал
Спринглторп. И  вдруг  спохватился.  Ему  теперь  нельзя  так  шутить.  Он
действительно тот самый генерал-адмирал-фельдмаршал,  который  награждает,
наказывает, велит: "Сделать так!". И никто ему не возразит, и  все  станут
делать так.
   - За веру, отчизну и короля!  -  отрапортовал  посыльный.  -  Прикажете
доставить ответ?
   - Да, - сказал Спринглторп. - Будьте осторожны по пути и не опаздывайте
к завтраку.
   - Слушаюсь, сэр!
   - А где твоя мама?
   - Там. - Мальчик махнул рукой.  -  Они  там  шьют.  Спринглторп  вырвал
листок из записной книжки, коряво написал: "Отец  Фергус,  надо  сообщить,
что к нам присоединились еще два округа. Я должен поспать. Не могу больше.
Вы пока за меня. Дэвисон будет знать, где я. С."
   - Ты знаешь отца Фергуса?
   - Не, - ответил мальчик. - Я  найду.  Давайте.  Он  схватил  записку  и
побежал прочь. Земля под ногами резко дернулась, мальчик споткнулся, по не
упал и продолжал бежать, размахивая белым листком...
   - Памела, мне нужно  отдохнуть,  -  сказал  Спринглторп,  вернувшись  в
бронетранспортер. - Я уже ничего не соображаю.
   - Я разбужу вас в  полдень,  капитан.  Она  вывела  его  в  коридорчик,
отворила боковую дверцу. Узкое помещение, одна над другой две  застеленные
койки.
   Спринглторп удивился, вошел, дверца лязгнула за спиной. Он  сел,  чтобы
снять тяжеленные ботинки, понял, что у него не хватит на это сил,  ткнулся
головой в подушку и,  чувствуя  себя  ужасно  виноватым,  потянул  ноги  в
ботинках на койку.
   Нет, так нельзя. Нельзя  позволять  себе  распускаться.  Никому  нельзя
распускаться.
   Он снова сел и непослушными пальцами начал расстегивать застежки.
   - Вы меня простите, Спринглторп, мой врач в соседней комнате, и  вам  в
случае чего придется  его  позвать...  Зрелище  не  из  приятных,  но  что
поделаешь?
   Сенатору  Джонатану  Баунтону,  главе  гражданского   комитета   округа
Линкенни, было уже за семьдесят, и его донимал  диабет.  Большой,  полный,
седовласый, бледное лицо, вялые нечеткие движения, изнурительное  дерганье
под сенью шприца с инсулином. Единственный  сенатор  прежнего  времени  из
числа девятнадцати начальников округов - новоиспеченных членов  временного
правительственного совета.
   Спринглторп кивнул и блаженно погрузился в надувное кресло. Не  с  чего
было блаженствовать. Да. Не с чего. И  все-таки  как  хорошо  было  просто
сидеть в кресле и не чувствовать себя давимым червем. Все, что  они  могли
делать и  делали  в  Рэли,  было  слепой  возней  червяка  под  топочущими
подошвами бегущих гигантов. Он понял это, и дела начали валиться  из  рук.
Закричи он об этом, стало бы легче. Но он должен был скрывать. Ото всех. И
это стало невыносимо. В прощальных словах Уипхэндла был какой-то  странный
намек. Портфель, бумаги. И совещание в Файфкроу.  Оно  не  состоялось,  но
должно быть собрано. Там, в Линкенни, сенатор  Баунтон.  Все  же  сенатор.
Надо ехать к нему. С этим согласились все. И только он сам знал, что это -
бегство. И еще Памела - у  нее  он  был  как  на  ладони.  Бегство  -  это
унизительно, это стыдно, но он больше не мог. Иначе он сошел бы с ума.
   Выбираясь на бронетранспортере за пределы округа по  восточной  дороге,
единственной, которую еще не оборвали когти взбесившейся стихии, он  горел
от этого стыда. Но в первом же городке соседнего округа Тлеммок  ему  дано
было взглянуть на вещи с другой стороны.  Городок  был  пуст.  У  входа  в
полуобвалившийся  продовольственный  магазин  высилась   груда   картонных
коробок с овощными консервами. Когда они приблизились, раздались выстрелы,
по броне  защелкали  пули.  "Прекратите  огонь!"  -  оглушительно  взревел
радиомегафон транспортера. В ответ донеслась брань.
   Баррикада  наполовину  перекрыла  путь.  Тратить   время   на   объезд,
переговоры? "А, ну его! - сказал лейтенант Хорн, командовавший экипажем. -
Давай вперед помаленьку".
   Транспортер боком разворошил сооружение и пошел вперед. Банки  хрустели
и  звонко  лопались,  обдавая  машину  струями  томатного  соуса.   Сквозь
смотровую щель Спринглторп на миг увидел  на  пороге  магазина  мужчину  с
двумя  охотничьими  ружьями,  женщину  с  кочергой  и  старуху.  К  подолу
старухина платья жалось двое малышей.  "Дурачок!"  -  рявкнул  мегафон  на
прощанье.
   Не было и признаков того,  чтобы  кто-то  разбирал  развалины,  пытался
собрать людей, поддерживать порядок. Они проехали мимо беспорядочных, явно
самочинных лагерей. Люди жили в палатках, автомобилях, трейлерах.
   В придорожном ресторанчике его владелец  устроил  госпиталь.  Он  носил
раненым воду из колодца, его жена кормила их  консервами,  но  надолго  ли
хватит? Есть три врача: стоматолог, гинеколог и педиатр. Был и хирург,  но
прошлой ночью  исчез.  Нет,  от  властей  никого  у  них  не  было.  Какие
медикаменты, что вы! Раненых человек  шестьдесят.  Кое-кто  добрался  сам,
некоторых привозят и оставляют.  Кое  за  кем  ухаживают  родные.  Столько
работы! Есть очень тяжелые случаи, четверо скончалось...
   Только на подходе к  самому  Тлеммоку  они  встретила  наконец  военный
патруль. Их проводили к начальнику округа, багроволицему  майору,  видимо,
из тех, что приказывают выщипывать травку, проросшую в неположенном месте.
В гражданских делах он ничего  не  понимал.  Опереться  па  профсоюзы?  На
приходские советы? На лице майора изобразилось крайнее  напряжение  мысли.
Госпиталь? Да-да, кажется, ему говорили. Надо  будет  спланировать  выезд.
Так, чтобы исключить возможность дезертирства.
   Вот что они сделали в Рэли - они дали людям порядок веру в  свои  силы,
способность самим устраивать пусть примитивный, но  все-таки  уклад  общей
жизни. Во имя им самим не ясной, но  кем-то  "наверху"  осмысленной  общей
цели. Здесь, в Линкенни, было относительно спокойно,  но  наметанный  глаз
Спринглторпа  всюду  находил  упущения,  которые  легко  можно  исправить:
тысячные очереди к цистернам с водой, отсутствие постоянных постов  связи,
кое-где те же баррикады у  магазинов  -  поветрие  это,  что  ли?  Баунтон
незамедлительно  принял  его,  но  за  советы  не  благодарил,  исправлять
положение не устремлялся, только кивал головой и время от  времени  глотал
пилюли.
   В Рэли  земля  тряслась  непрерывно.  Здесь  она  судорожно  и  коротко
подергивалась раз в десять - пятнадцать минут. Везет же  людям!  На  целых
четверть часа можно забыть о том, что происходит.
   - У нас серьезная проблема, Спринглторп. Здесь ведь  каторжная  тюрьма.
Пять тысяч  всякой  нечисти.  В  основном  рецидивисты.  Кой-кого  я,  так
сказать, заочно знаю: я  член  верховной  апелляционной  коллегии.  Мы  им
объявили: малейшее неповиновение - расстрел на месте. Но во время  толчков
все сходят с ума, возможно всякое. Мы оцепили  тюрьму  войсками,  говорим,
что готовим перевод в специальный лагерь. Но лагеря у нас нет. Я ничего не
могу пока придумать. - И сенатор, вздохнув, проглотил очередную таблетку.
   - И они что? До сих пор в здании?
   - Да. Сооружение крепкое. Все еще держится.
   - Может быть, вывести группу более или  менее  безвредных?  Пусть  сами
себе строят лагерь.
   - Честно говоря, лагерь изолировать нам будет намного труднее. Все  это
крайне сложно, так что будьте к нам снисходительнее. Да вот, кстати. У нас
тут в политехникуме довольно сильная  группа  преподавателей  естественных
наук. Вы знаете, что они говорят? Оказывается, есть такой закон.  Кажется,
Перэ. Толчки происходят в момент прохождения Луны через меридиан.  Простая
штука, когда тебе об этом говорят другие,  не  правда  ли?  Они  составили
расписание ожидаемых сильных сотрясений. У вас есть своя связь с Рэли? Вот
копий, передайте.
   Это уже было кое-что! Даже  более,  чем  кое-что.  И  в  Тринити-Майнор
Спринглторп отправился приободренный.
   Дом Уипхэндла в трех местах треснул  на  всю  высоту,  кусок  стены  на
втором этаже обрушился, сквозь пролом был виден ковер на стене  и  люстра.
Жену полковника и двух его дочерей Спринглторпу помогли найти в лагере  за
городком. Они жили в своем летнем трейлере. Да, ей уже все известно. Муж -
в Виши, месяца через три встанет на ноги. Со спутника передали.  Переехать
в Рэли? Нет, в этом нет нужды. Здесь у них много родни. Единственное, чего
они хотели бы, - это поблагодарить всех, кто позаботился об  отце  Медб  и
Грайне. Спринглторп кивнул.
   - Ваш муж, мадам, - человек весьма высоких достоинств. Мы все и  я  сам
многим ему обязаны. Может быть, вы переберетесь к нам? Это была  бы  честь
для всего нашего округа.
   - Не будем больше говорить об этом, мистер Спринглторп. А  с  вами  это
его солдаты?
   - Да, мадам.
   - Они прекрасно выглядят. Так редко сейчас видишь спокойных людей.
   В городок они отправились на бронетранспортере.  Спринглторп  предложил
послать за портфелем солдата.
   - В этом нет никакой надобности. Я сделаю это сама. До толчка  еще  три
часа, так что никакой опасности я себя не подвергну.
   Что-то в повадках мадам Уипхэндл  и  в  ее  манере  говорить  напомнило
Спринглторпу Памелу Дэвисон. Эльза была совсем не  такая.  Как  повела  бы
себя Эльза, окажись она на месте сержанта Дэвисон? Он поймал себя на  том,
что уже неоднократно пытался это себе представить. И не получалось.  Эльза
предвидящая, Эльза рассчитывающая, Эльза,  владеющая  людьми  и  машинами,
которые в первый раз видит, - нет, это невозможно, невероятно. Будь  Эльза
сейчас жива, кем бы она стала? Сиделкой в госпитале? Швеей? Поварихой? Или
в  оцепенении  ждала  бы,  когда  же  он,  вывалянный  в  тысяче   дел   и
столкновений, ввалится и рухнет на пороге? Само появление этих мыслей было
изменой, изменой человеку, который беззаветно отдал их союзу  свою  жизнь.
Единственное, чем он должен был отплатить, -  это  сохранением  памяти  об
этом человеке,  вознесением  его  образа  надо  всеми  прочими,  живыми  и
мертвыми. Но он не мог, не получалось. И душу  его  терзало  чувство  вины
перед   Эльзой,   уничтожаемой   забвением.    Забвением    стремительным,
беспощадным, всепроникающим, как кавалерийская атака. Как буря!
   Нет, Эльза умерла не тогда,  в  постели.  Она  умирала  сейчас  в  нем.
Лишенная речи, она тянула к нему руки, а он позволял этой  буре  гнать  ее
прочь, не защищал, не сражался. Она глядела на  него  с  немой  удивленной
укоризной - а вокруг были тысячи! Тысячи людей,  живых  людей,  ничего  об
этом не знающих и зависящих  от  него.  Он  должен  был  принадлежать  им.
Исключительно и самоотверженно. Что значила для них вся  "та"  его  жизнь.
Жизнь, никому не нужная, ничего не  означавшая.  Которой  не  должно  было
быть...
   ...Синяя папка оказалась полупрозрачной пластиковой обложкой, в которой
лежало несколько листков бумаги. Первой по счету была вырезка из какого-то
журнала - карикатура: роденовский "Мыслитель" отпиливал  сук,  на  котором
сидит; на  земле  под  суком  стоял  человечек,  обвитый  геликоном;  щеки
человечка были раздуты, глаза  лезли  из  орбит  от  натуги,  а  из  жерла
геликона извергалась запись знаменитого марша "Преславное дело".
   Следующие несколько листков были,  по-видимому,  рукописным  черновиком
письма,  начинавшегося  со  слов  "Ваше  высокопревосходительство".  Затем
следовал лист атласной бумаги с грифом  "Управление  по  делам  президента
республики". Доктору Фиаху Дж.Дафти сообщалось, что его докладная  записка
была передана на рассмотрение  в  Высший  лицей  наук  и  ремесел,  откуда
получен ответ за подписью профессора М.Д.Литтлбрэйна, копию какового имеют
честь ему препроводить. И наконец, шли машинописные странички, подписанные
профессором Литтлбрэйном.
   "Заявитель считает опасной технологическую схему атомной электростанции
Арк-Родрэм мощностью четыре миллиона киловатт, проект которой  подготовлен
группой  ведущих  специалистов...  Он  считает   опасной   схему   закачки
отработанных вод через восемь скважин на глубину  до  шести  километров  -
прием, успешно примененный на всемирно  известной...  Ссылаясь  на  теорию
Флетчера-Сэксби,   согласно   которой   геологический    массив    острова
располагается на наклонной плоскости,  обращенной  в  сторону  абиссальных
глубин западноевропейской котловины Атлантического океана  и  образованной
наклонно-восходящей палеоморфной оливиновой плитой, заявитель считает, что
отработанные   воды   могут   привести   к    усиленной    серпентинизации
поверхностного слоя плиты, и вследствие этого  к  нарушению  спайности,  и
вследствие этого к нарушению геостатического равновесия массива острова...
   Теория Флетчера-Сэксби,  в  свое  время  пользовавшаяся  популярностью,
является всего лишь  живописной  гипотезой,  основанной  на  недостаточном
числе экспериментальных данных... Неоднократное всестороннее  исследование
свойств отработанных вод не подтверждает... Механизм нарушения  спайности,
предлагаемый заявителем, как показано в  небезызвестном  труде...  следует
считать сомнительным...
   Остается  лишь  сожалеть,  что  заявитель,  по-видимому,   недостаточно
информирован  о...  поскольку  он  не  является  специалистом   в   данной
области... Математическая модель варианта, убедительно  подтвержденная  на
прототипе, несомненно подтверждает применимость проекта в условиях  района
Арк-Родрэм...
   Отдавая  должное  гуманным  чувствам  заявителя  и   отнесясь   к   его
аргументации со всем вниманием, которого он  заслуживает,  будучи  автором
известных  работ...  комиссия  рассмотрела  высказанные  положения  и   на
основании вышеизложенного пришла к единодушному  выводу,  что  выдвигаемые
возражения недостаточно обоснованы и спорны..."
   - Мадам Уипхэндл, можно мне задать несколько вопросов?
   - Пожалуйста.
   - Чьи это бумаги? Кто такой Фиах Дафти?
   - Это друг покойного отца моего мужа, насколько я знаю. У нас в альбоме
есть несколько фотографий, где они сняты вместе.
   - Как эти бумаги оказались у вас?
   - Понятия не имею. Я случайно наткнулась  на  них,  муж  попросил  меня
спрятать их в этот портфель. - Когда скончался отец вашего мужа?
   - Более десяти лет тому назад.
   Спринглторп  посмотрел  на  атласный  лист.  На   официальных   письмах
проставляются даты. Дата была. Сорокалетней давности.  Сорок  четыре  года
тому назад никому неведомый ныне, давно ушедший из этого  мира  Ф.Дж.Дафти
тщетно стучал кулаком по надутому спесью  пузырю  технического  прогресса.
Почему-то  он  представился  Спринглторпу  изможденным,   обросшим   седой
щетиной, с нервно горящими глазами, в поношенном плаще, с измятой шляпой в
руке, слишком тонкой для непомерно широкого рукава.
   - Прочтите это. -  Спринглторп  протянул  мадам  Уипхэндл  машинописные
листки.
   - Боже правый!  -  тихо  сказала  она,  поднимая  взгляд  от  последней
страницы. - Что же нас ожидает?
   - Не знаю. Если считать, что произошло именно то, чего  он  опасался...
Но кто поручится, что это так? Нужны специалисты.
   - Где вы их найдете? Как они будут работать? Пока  они  разберутся,  мы
все тут утонем! Нам же надо бежать! Бежать отсюда!
   - Да. Полная эвакуация.
   - Четырех миллионов человек?
   - Нам помогут. Нам должны помочь.
   - Кто? Кто нам даст приют? Какой ужас! Наша земля! Наш народ!
   - Мадам, - медленно сказал Спринглторп. - Ваш муж сказал  мне  об  этих
бумагах, но из его  слов  ясно  не  следовало,  могу  ли  я  ими  свободно
распоряжаться. Как вы считаете, могу ли я их оставить себе? Или мы  снимем
копии?
   - Наша бедная земля!.. Господи, о чем вы говорите?
   - И тем не менее...
   - Хорошо, - сказала мадам Уипхэндл. - Оставьте их у себя.
   - Я говорю об этом потому,  что  разговоры  и  слухи  об  этих  бумагах
способны породить всеобщую истерию. Этого нельзя допустить. И я...
   - Понимаю, - жестко прервала мадам Уипхэндл. - Вы хотите упрятать  меня
в этот ваш ящик на колесах ради уверенности, что а не проговорюсь. Так?
   - Я не беру с вас никаких обязательств. Вы  сами  прекрасно  понимаете,
как обстоит дело. Но я сделаю все, чтобы  вы  с  дочерьми  при  первой  же
оказии отправились на материк к мужу. Мадам Уипхэндл пожала плечами:
   - Типичный мужской подход. Это все, что я могу сказать. Но учтите:  нас
не трое, нас шестеро. Я взяла на попечение трех сироток. Отец у них погиб,
а мать покончила с собой.
   Трех  карапузов  -  мал  мала  меньше  -  устроили  в  спальном  отсеке
транспортера.
   - Мама им сказала, -  рассказывала  Спринглторпу  Медб  Уипхэндл,  пока
грузная машина одолевала путь в Линкенни. - Мама им сказала: "Деточки,  мы
все грешные, боженька на нас рассердился и  решил  всех  убить.  Но  вы-то
невинные, безгрешные, он вас пожалеет и не оставит. Идите по дороге, идите
и всем говорите: "Мамы и папы у нас уже нет".  И  побежала  и  прыгнула  в
черную дырку. У нас за лагерем тоже сделалась черная дырка. Когда  трясет,
оттуда страшно кричат. Это грешники, да?
   Ко времени вечернего толчка они не только успели добраться до Линкенни,
но даже с  комфортом  устроились.  Местная  фабрика  изготовляла  надувные
домики для автотуристов, товар в это время года не ходовой. На складе  был
большой запас готовой продукции, из которого сенатор Баунтон  распорядился
выделить десяток штук для округа Рэли.  Толчок  был  не  очень  сильный  и
прошел без особых осложнений. Когда ждешь, совсем другое  дело.  К  десяти
вечера была установлена связь с Рэли. У микрофона была Памела.
   Зная время толчка,  она  вовремя  подняла  в  воздух  вертолет,  и  тот
немедленно  обследовал  округ  с  воздуха.   Трещина   на   северо-востоке
расширилась до двухсот-трехсот метров и  подобралась  к  той  единственной
дороге, по которой Спринглторп  проехал  сюда.  На  остатки  города  вновь
обрушился океан.  Целых  зданий  в  округе  практически  не  осталось.  Но
благодаря предупреждению новых жертв мало.
   - Что в Тринити-Майнор? Что вы там нашли? - кричала в микрофон  Памела.
- Что-нибудь важное?
   - Да, - ответил Спринглторп и прочитал ей все  "Преславное  дело",  как
успел уже окрестить содержимое синенькой обложки.
   -  Поговорите  с  Баунтоном.  Немедленно  поговорите  с  Баунтоном,   -
донеслось в ответ. Микрофон щелкнул и умолк. Памела берегла аккумуляторы.
   Некоторое время Спринглторп сидел и смотрел на подушку с ярким  штампом
какого-то мотеля. Потом закрыл глаза и увидел доктора Фиаха Дж.Дафти. Фиах
Дж.Дафти, такой, каким  он  себе  его  придумал,  представился  ему  тяжко
поднимающимся по бесконечной дворцовой лестнице, устланной алой  дорожкой,
и Спринглторп слышал глухой отзвук его мерных шагов. Его охватило  щемящее
томление. Четверть двенадцатого. Поздно. Очень поздно. Он вздохнул и  снял
трубку полевого телефона.
   - Это  Спринглторп.  Есть  связь  с  сенатором  Баунтоном?  Попытайтесь
соединить меня с ним, если он не спит.
   Минуты три в трубке что-то  шуршало  и  поскрипывало,  и  вот  раздался
голос:
   - Алло, это Спринглторп? Вы уже вернулись?  Очень  хорошо.  Нет,  я  не
сплю. И пока не собираюсь. Вы очень своевременно.  Я  вас  жду.  Ваших  не
беспокойте, я вышлю машину.
   Баунтон закрыл "Преславное дело", положил на  стол  и  накрыл  большими
дряблыми кулаками. Молчание затягивалось.
   - Что вы по этому поводу думаете? - натужно спросил Спринглторп. -  Что
делать?
   - Я знал Литтлбрэйна, - медленно проговорил Баунтон. - Это  было  очень
давно. Мы даже встречались в  обществе.  Почетный  ректор  Высшего  лицея.
Жесткий был человек. Педантичный и, я бы сказал, болезненно честный.
   Обычно так кончают неудачники, на которых возлагалось много надежд.
   - А Дафти?
   - Не припоминаю. Нет, не припоминаю. Как это к вам  попало?  Расскажите
подробней. И если вас не затруднит, заодно расскажите и  о  себе.  Как  вы
стали начальником округа в Рэли? Я знал там многих, но о вас не слышал.  -
И Баунтон потянулся за таблеткой.
   - Так, - сказал он, когда Спринглторп закончил свой рассказ. - А теперь
посмотрите это. - Он протянул Спринглторпу пачку разнокалиберных  листков,
сколотых вычурной скрепкой. - Это последние новости.
   Северо-западный округ после вечернего толчка прекратил связь. К  десяти
вечера на его юго-восточной границе появилось несколько машин с беженцами.
Утверждают, что большая часть округа  поглощена  океаном.  Северный  округ
рассечен на три части бездонными трещинами. Паника.  Население  уходит  на
юг. Волна беженцев достигнет Линкенни через  сутки.  Из  западных  округов
сообщают о сильных подвижках, разрушениях и жертвах. Запасы продовольствия
иссякают. Местами управление и связь потеряны. Центральный округ  отмечает
резкое сокращение дебита  пресноводных  источников  вдоль  водораздельного
хребта. Главная река острова при  том  же  темпе  убыли  иссякнет  за  две
недели.
   - По сравнению с другими, наш  район  выглядит  довольно  прочно.  Даже
благополучно, если так можно выразиться. Почему - мы не знаем, но  это  не
столь важно. Важно, к  чему  это  приведет.  Через  несколько  дней  здесь
скопится все население острова. Неделю  назад  тут  жило  пятьдесят  тысяч
человек, будет четыре миллиона. Вы можете себе представить, что это такое?
   Баунтон говорил медленно  и  тихо,  словно  размышляя  вслух.  Выдержав
паузу, он сам себе кивнул и внезапно вскинул голову.
   - Так о чем же мы будем говорить с вами, Спринглторп? О давнем споре  -
ему без малого полвека, и мы оба, мягко говоря, в этих делах некомпетентны
- или об атом потопе горя  и  страха,  который  вот-вот  нас  окончательно
захлестнет?
   - Но если Дафти прав, - начал было Спринглторп. Баунтон  остановил  его
мягким жестом.
   - Полвека назад, - продолжал он, - все или почти все пришли  к  выводу,
что Дафти не прав. И сам Дафти с этим почти согласился  -  будем  говорить
так. Да, да. Он ведь спрятал эти бумаги в стол. Логика зримого.  Все  было
спокойно, и все невольно верили тем,  кто  опирался  на  эту  очевидность.
Теперь очевидность иная. Обратись мы к тем  же  людям  -  я  имею  в  виду
сословие, - что бы мы  услышали?  Что  Дафти  прав.  Как  тогда  никто  не
осмелился его поддержать,  так  теперь  никто  не  осмелится  оспорить.  А
доказательств ни тому,  ни  другому  не  было  и  нет.  Нет.  Есть  благие
пожелания и черные пророчества. И склонность верить то одним, то другим  в
зависимости  от  обстоятельств.  Чего  вы   хотите   с   этими   бумагами?
Политического успеха?
   - Если Дафти прав, - твердо сказал Спринглторп, -  то  остается  только
объявить всеобщую эвакуацию. И навеки проститься с этой землей.
   - Эвакуация - да. Это очевидно. Очевидно в любом случае. Прав Дафти или
не прав, эвакуация - мы никуда от нее не денемся. А "навеки проститься"  -
это уже эмоция, Спринглторп. Театр. Разжигание трагических страстей. После
праведных трудов и сытного обеда отчего же нет? Извольте. Но сейчас?! Надо
быть совершенно беззастенчивым политиканом, чтобы  сейчас  позволить  себе
публично дискутировать по поводу этих  бумаг.  Стопроцентный  успех  ваших
домогательств к  обществу  гарантирован.  Вас  прославят  и  изберут  куда
хотите. Но если говорить о деле, только о деле, о наших ближайших планах и
действиях, направляемых силой катастрофы, эти  бумаги  не  имеют  никакого
значения,  никакой  цены.  Эвакуация  неизбежна,  даже  если  сию   минуту
катастрофа прекратится. Зима, жилищ  нет,  транспорта  нет,  энергии  нет,
центров восстановления нет. Финансовая помощь, сколь велика  бы  ни  была,
дело затяжное. Эвакуация будет. Заметьте, я пришел  к  выводу,  ничего  не
зная о ваших бумагах. Секретариат подготовил мне исходные  материалы.  Вот
познакомьтесь. Установка на полную эвакуацию.
   - Исход, - всплыло в уме Спринглторпа отчаянное слово.
   - Осторожно, Спринглторп. Для устройства паники нам не  хватает  только
этого словечка. Все как раз наоборот. Море перед нами не расступается,  мы
идем не в обетованную землю, в сорока лет у нас с вами на это не будет. Уж
скорее сорок дней. Оставьте это  слово  борзописцам.  Дай  бог,  чтобы  мы
успели приступить к делу прежде, чем они до него доберутся.
   - Четыре миллиона душ за сорок дней! По сто тысяч в день?!
   - Одно из двух: либо мы поверим в это и осуществим,  либо  нам  следует
немедля уступить место тем, кто в это поверит.
   - И вы верите? Вы думаете, что это можно сделать?
   - Не вижу в этом ничего непосильного.  Просто  никому  до  сих  пор  не
приходилось делать ничего подобного. И  не  дай  бог,  чтобы  когда-нибудь
пришлось.
   - Но какими силами? На кого мы можем рассчитывать?
   - На Россию, Спринглторп.
   - На Россию?
   -  Да.  Вот  поглядите.  Это  доклад  О'Брайда   о   заседании   Совета
Безопасности.
   Не дожидаясь,  пока  Спринглторп  развернет  рулон  телетайпной  ленты,
Баунтон продолжал:
   - В ближайший, месяц Англия и Франция не смогут нам помочь. Они вывозят
своих. У Испании нет технических возможностей. Немцы принимают  голландцев
и бельгийцев, -  наши  беды  им  здорово  навредили.  Скандинавы  согласны
принять  по  пятьсот  тысяч  человек  в  каждую  страну,  но  у  них   нет
транспортных  мощностей.   Штаты   в   Канада   эвакуируют   сейчас   свое
Атлантическое побережье, обоснованно опасаясь цунами. Это сорок миллионов.
Остается Россия. Россия дает семьдесят процентов  транспортных  средств  и
обеспечения,  Штаты  -  двадцать,  Канада  -  десять.  Англия  и   Франция
обеспечивают промежуточные аэродромы. Секретариату  ООН  поручено  создать
международный штаб. Завтра к нам прибудет русская  техническая  миссия.  Я
дал свое согласие.
   Баунтон снова потянулся за таблеткой.
   - Вы об этом еще не знаете, но, пока вы ездили в Тринити-Майнор, у  нас
состоялись радиопереговоры. Мы не сумели с вами связаться,  и  я  взял  на
себя смелость сказать, что вы согласны. Собственно, это  было  предрешено.
После того как Джеффрис был тяжело  ранен...  Короче,  я  единственный  из
руководителей округов  член  сената.  Как  таковому  мне  было  предложено
исполнять  обязанности  президента  республики.   Это   устраивает   всех.
Худо-хорошо, соблюдена преемственность, уважено  старшинство.  Но  давайте
смотреть па вещи трезво. Мне семьдесят шесть лет, я  болен.  У  меня  есть
опыт  и  представительность,  но  сейчас  грош  им  цена.  Нужна  энергия,
решимость. Я на это не способен. Мне нужен помощник. И поэтому я предлагаю
вам исполнять обязанности вице-президента.
   - Мне?
   - Да, вам.
   - Но-о... Как я могу?
   - Можете. Приняли же вы на себя ответственность за Рэли. Джеффрис был о
вас высокого мнения.  Судя  по  вашему  подходу  к  делу,  вы  сможете.  Я
согласился принять пост  президента  при  условии,  что  сам  выберу  себе
заместителя. Не очень демократично, что поделаешь, до настало время людей,
действия. Таких, как вы. Решились же вы, никого не спрашивая, отправить за
границу призыв о помощи от имени нации. И были совершенно правы.
   "Но это не я, - чуть не сказал Спринглторп. - Это Памела,  Кэйрд,  отец
Фергус, Ангус Куотерлайф..."
   - Это не было моим личным решением, - честно сказал он.
   - Тем лучше, - спокойно ответил Баунтон. - Значит, за вами стоит группа
людей действия, признающая вас вождем. Это то, что нам позарез нужно.  Вам
шестьдесят два года?
   - Да.
   -  Неужели  вы   считаете,   что   лучше   назначить   вице-президентом
какого-нибудь мальчишку, которому еще лет пятнадцать надо учиться попросту
сочувствовать человеческой беде? Я не говорю уже о  понимании  или  опыте.
Чтобы он с отчаяния начал тут наполеонствовать, если  я...  -  Баунтон  со
свистом втянул воздух и сжал подлокотники. - Завтра утром, часов в девять,
я приведу вас к присяге. Тем временем  свяжитесь  со  своими  и  начинайте
эвакуацию Рэли. Мне  не  нравится  эта  трещина.  Половину  народа  примет
Тлеммок, половину - Линкенни. Заодно усильте руководство в Тлеммоке вашими
людьми. Русская  миссия  прибудет  часов  в  одиннадцать.  Организуйте  ее
встречу и доставку сюда. Я, к сожалению, нетранспортабелен. Возьмите.
   Спринглторп принял протянутое ему "Преславное дело" и начал:
   - Но все же, если удастся провести негласную экспертизу...
   Но Баунтон резко откинул голову на спинку кресла в отрывисто произнес:
   - Потом... Потом... Врача!.. Скорее врача!..
   Гейзер в очередной  раз  утихомирился,  серый  султан  пара,  лишившись
опоры, рухнул наземь и  пополз,  гонимый  ветром,  цепляясь  за  развалины
барака.
   По-русски, невразумительно для Спринглторпа, заголосили  радиомегафоны,
и желто-зеленые фигурки в голубых касках,  на  ходу  собираясь  в  группы,
топоча  устремились  к  потоку,  отрезавшему  часть  лагеря.  Обгоняя  их,
вертолет волок к переправе мостик.
   Полковник Федоров, глава русской технической миссии, тоже в  лоснящемся
желто-зеленом комбинезоне с  красной  надписью  "S"  на  спине,  отрывисто
командовал по радио, глядя на часы. Тридцать две минуты! У них было  всего
тридцать две минуты до того,  как  из  трещины,  разделившей  эваколагерь,
вновь взметнется чудовищная стена кипятка.
   - Еще успеем  сделать  два  захода  до  темноты,  -  хрипло  сказал  он
Спринглторпу. - Светотехники нет. И катодов нет к ольфактометрам. Этот пар
их ест, как пончики.
   - Совсем нет? - тоскливо спросил Спринглторп.
   - Десять штук на базе. Я  приказал,  их  везут  вертолетом.  Что  такое
десять штук! Радировали американцам Высылают. Так это ж сутки ждать!..
   Пять часов тому назад во время толчка разверзлась  трещина,  отрезавшая
пять бараков эваколагеря "Тринити-Майнор", и из нее забил горячий  гейзер.
Он бил двенадцать с половиной минут и  на  тридцать  семь  затихал.  Поток
кипящей воды отсек подход к баракам с другой стороны а сливался  в  ту  же
трещину в полукилометре от лагеря. Минут за пять до того, как гейзер вновь
вскидывался в небо, земля начинала трястись так, что нельзя  было  устоять
на ногах.
   В отрезанной части лагеря было не менее пяти  тысяч  человек.  А  может
быть, и все десять. Сколько из них  погибло  в  облаках  жгучего  пара,  в
кипящем потоке, сколько свалилось в трещину, сколько завалено в  рухнувших
бараках!
   В центральном лагере "Линкенни" почти никого не было своих. Все,  почти
все надежные силы Памела Дэвисон увела на север на ликвидацию  эваколагеря
N_11,  оказавшегося  под  угрозой  затопления.  Президент  Баунтон   после
очередного приступа болезни еще не пришел в себя. Беда  гранитным  валуном
осела на плечи Спринглторпа.
   В ответ на его отчаянный звонок полковник  Федоров  собрал  всех  своих
людей - шестьдесят человек, наскоро снарядил,  проинструктировал  в  повел
всю группу на вертолетах спасать попавших в ловушку. Спринглторп полетел с
ними...
   Как только секция моста - вырубленный  кусок  железнодорожного  полотна
узкоколейки длиной метров сорок,  наспех  зашитый  досками,  без  перил  -
ткнулась в берег потока, оттуда, из клубящегося  тумана,  к  ней  побежали
люди. У входа на мост мгновенно забушевал  безумно  кричащий  человеческий
водоворот, прорвавшиеся слепо бежали по мосту, сбивая друг друга в горячий
поток. Спасатели ступить на мост не могли.
   Полковник  что-то  кричал  непонятное,  махал  рукой   в   сторону.   А
Спринглторп пошел к мосту, пошел навстречу бегущим, широко расставив руки,
задыхаясь от запаха серы, не зная, что  скажет  в  сделает.  У  одного  из
спасателей на шее болтался радиомегафон. Спринглторп рванул  его  к  себе,
ремешок лопнул.
   - Сто-оп! - крикнул кто-то сзади.
   Спринглторп ступил на мост поднес к  губах  радиометр.  Прямо  на  него
бежал мужчина,  согнувшись  в  три  погибели,  касаясь  рельсов  руками  в
выставив вперед обросшее лицо  с  открытым  ртом  и  безумно  расширенными
глазами.
   - Люди! - закричал Спринглторпа. Мужчина плечом ткнул  его  в  живот  в
пробежал дальше. Спринглторп покачнулся от удара, но боли не почувствовал,
устоял. За человеком было метров двадцать свободного пути, потому  что  на
том берегу, еле видная в тумане, кипела драка и в этот  момент  никому  не
удалось пробиться на  узкую  качающуюся  полоску,  повисшую  над  потоком.
Натужно ревел вертолет, державший мост почти на весу.
   - Люди! Я ваш капитан! Я иду к вам! Дорогу мне! Где  я,  там  никто  не
погибнет! Я капитан! Я спасение! Дорогу!
   Он никогда в жизни так не думал, никогда в жизни  так  не  кричал  воем
своим существом. От напряжения сводило живот. Мост шатало. Он видел  -  на
колею ворвался еще один мужчина, вернулся и побежал. "Он меня сбросит",  -
мелькнула мысль, Спринглторпа охватил ужас, но он продолжал идти и кричать
эти неизвестно как пришедшие ему  в  голову  кощунственные  слова.  И,  не
добежав до него пяти шагов, мужнина внезапно выпрямился, всплеснул руками,
остановился.  И  его  тут  же  сбросил  в  поток  бегущий   следом,   тоже
остановился, упал ничком, о  него  споткнулся  следующий,  завизжал,  стал
пятиться. Кто-то еще бежал, падал, копошился, но Спринглторп  шел  вперед,
охваченный ужасом и восторгом,  не  переставая  кричать.  Его  захлестнуло
торжество собственной  силы,  немыслимое,  отчаянное,  истинное.  Вот  уже
оставалось метров десять, пять, два. Вот перед ним застывшие в напряженных
невероятных позах, сбившиеся на  берегу  люди,  какая-то  женщина,  высоко
поднявшая ребенка, парень на четвереньках, запрокинувшийся назад полуголый
мужчина с окровавленным лицом.
   - Расступитесь! Дайте дорогу!  -  истошно  скомандовал  Спринглторп.  -
Дорогу мне! - И добавил в который раз, обмирая от ликующей лжи этих  слов:
- Пока я здесь, никто не погибнет.
   Медленно-медленно пятились перед ним те, на берегу. Он ступил на землю,
остановился и почувствовал, что его толкают сзади. Шагнув  в  сторону,  он
оглянулся и увидел, что мост полов спасателями. Они  шли  за  ним  плотной
стеной по два в ряд в своих желтых комбинезонах и голубых  касках.  Первая
пара несла, как канатоходцы балансир, трехметровый рельс, к которому  была
привязана толстая веревка, уходившая в глубь колонны.
   - Олл райт, дед! - крикнул Спринглторпу один  из  этой  пары,  наклоняя
свой конец рельса и втыкая его в грязь. - Вери-вери гуд! Вперед!
   "Вот  почему  передо  мной  пятились.  Некуда  было  бежать",  -  понял
Спринглторп.  Силы  оставили   его,   он   поскользнулся,   упал,   уронил
радиомегафон, но напарник того, державшего рельс, подхватил  Спринглторпа,
поставил на ноги, сунул в руку перепачканный аппарат и, указывая на него и
вперед, крикнул:
   - Континью! Продолжай! Хорошо! Спасатели пробежали вперед к баракам,  у
входа на мост осталось несколько человек, один из них  выдернул  из  грязи
по-прежнему стоявшего на четвереньках парня, поставил на ноги, наложил его
руку на веревку, туго натянутую над  мостом,  в  повелительно  толкнул  на
другую сторону потока.
   - Пошел! Пошел!
   Парень затрусил  по  мосту.  Следом,  спотыкаясь  и  вскрикивая,  пошла
женщина с ребенком, потом еще кто-то,  еще,  толпа  на  берегу  дернулась,
заходила ходуном, во спасатели были сильнее. Отталкивая  впереди  стоящих,
они выхватывали из качающейся  перед  нами  наваливающейся  стены  тел  то
одного, то другого в чуть  не  швыряли  на  мост.  Уже  никто  не  кричал,
слышалось только тяжелое дыхание десятков людей.
   Спринглторп пошел на толпу, схватил кого-то за руку и втиснулся  грудью
в толчею.  Мегафон  мигом  вышибли  из  рук,  больно  ожгло  губу.  Но  он
прорвался, выволок за собой очумелого парня, неистово старавшегося вырвать
руку, дернул его к себе и сказал:
   - Я капитан! Ты пойдешь со мной! Слушай, что я велю! Бери за  руку  еще
одного и прикажи ему взять следующего.
   Под ногами  чавкала  грязь,  навстречу  шли,  ковыляли,  бежали.  Сбоку
набежал спасатель, больно ткнул куланом в плечо, закричал:
   - Туда! Туда! В сторону! Там другой мост! Большой! Быстро!
   - Собери двадцать человек,  доведи  до  моста,  вернись  и  собери  еще
двадцать. И всем вели так делать. Ничего не  бойся!  -  велел  Спринглторп
парню. Тот как-то дико зарычал в ответ.
   Там,  в  стороне,   куда   указывал   спасатель,   Спринглторп   увидел
преградившую поток встопорщенную груду, в которой не сразу распознал крышу
барака. Ее втащил туда невесть откуда взявшийся на том берегу трактор. Вся
груда была облеплена людьми - десятками, сотнями.
   - Все туда! Все туда! - закричал он, размахивая рукой.
   Заревела предупредительная сирена. "Гейзер! - сообразил Спринглторп.  -
Надо переждать".
   - Ко мне! Ко мне! Ложитесь! Переждем! - надсадно закричал он.
   Земля заходила под йогами, затряслась, он упал на колени,  боясь  лечь,
боясь, что его растопчут, а из трещины над бараками с гулом повалил пар. И
вот взмыла ужасная серая стена, и все вокруг растворилось  в  многоголосом
шипении и реве...
   Спринглторп вернулся на ту сторону в конце третьего затишья, когда все,
кто мог сделать это сам, перебрались уже через поток. Теперь  спасательные
команды  ворошили  развалины,  искали  прячущихся,  раненых,   заваленных.
Ольфактометров, чуткие датчики которых позволяли найти  людей  по  запаху,
было всего четыре штуки. Катоды  датчиков  насыщались  сернистыми  парами,
заволокшими окрестности, и выходили из  строя  один  за  другим.  Близился
вечер, а с ним тьма. Холода Спринглторп не чувствовал, но ведь холод  тоже
был. С севера от Памелы пришел вертолет  с  двадцатью  солдатами  и  двумя
фельдшерами. Они собирали женщин и детей,  отводили  группы  за  рощицу  и
сажали на вертолеты, шедшие  в  Линкенни.  Остальных  спасенных  строях  в
колонны и вели пешком по проселочной  дороге  к  лагерю  N_3.  Оттуда  шли
навстречу автобусы, грузовики, перехватывали  колонну  на  ходу,  забирали
людей и везли в лагерь. У русских погиб один, а трое было ранено.
   Спринглторп договорился по радио с Памелой, что та пришлет еще двадцать
человек  и  они  заменят  людей  Федорова,  которым  надо  возвращаться  в
Линкенни. Там без них  могут  начаться  нелады  с  отправкой  самолетов  с
эвакуировании.
   - Тут мы сами закончим, - сказал Спринглторп Федорову. - Спасибо вам. Я
поговорю с Баунтоном. Представьте мне список. Мы наградим всех  участников
операции.
   Полковник пожал протянутую руку Спринглторпа и шумно вздохнул.
   - Такой был мужик! - сказал он. - Такой мужик! Бог связи! Что я  теперь
без него делать буду? Эх!  Не  уберегся.  Что  у  вас  тут  творится!  Что
творится...
   - Капитан! - окликнули сзади.
   Спринглторп обернулся в увидел незнакомого летчика.
   - Капитан, меня послали за вами, - сказал летчик, поднеся руку и шлему.
-  Вас  срочно  вызывают  к  президенту.  Вот  пакет.  Мне  приказано  вас
доставить.
   Спринглторп  разорвал  конверт,  развернул  листок,  напрягая   зрение,
попытался прочесть написанное. Не сумел. Летчик отстегнул фонарик,  зажег,
подал.
   - Благодарю, - сказал Спринглторп, осветил листок и, с трудом  разбирая
путаный почерк, прочел: "Поторопитесь. Через несколько  часов  я  умру.  Я
должен привести вас к  присяге,  как  президента  республики.  Это  важнее
всего. Ради всего святого, поторопитесь. Баунтон".
   Темнело. Хлюпали грязь и талый снег. Невдалеке кто-то натужно кричал  в
радиомегафон. Отвратительно  пахло  серой  и  влажным  паром.  Спринглторп
посмотрел на часы и увидел, что стекло  разбито  вдребезги,  стрелок  нет.
"Где же это я так?" - подумал он и спросил:
   - Который час?
   - Дамы и господа! Прошу внимания. У нас сегодня обычная  повестка  дня.
Сначала сообщение геодезической службы. Затеи слово управлению  эвакуации,
управлению социального обеспечения, внутренних и  иностранных  дел.  Итак,
вам слово, мистер Калверт. Прошу вас.
   Низкий басовый рев плавно  накатился,  стал  еще  басовитее  Сейчас  он
переломится и станет пронзительным свистом.  И  он  стал  свистом,  жестко
надавил на уши. И начал спадать.
   Спринглторп невольно посмотрел вверх, на белый  пенопластовый  потолок.
И, словно не было его, увидел в сером январском небе огромную рыбоподобную
тушу с шипами антенн, короткие узкие  крылья,  пузатые  моторные  гондолы,
растопыренные угольники оперения, метание ярких вспышек стартовых огней по
всему неуклюжему  грузному  силуэту.  Туша  плыла  о  такой  натугой,  так
медленно, что просто не верилось, что черва каких-то два часа она скатится
с неба в трех тысячах километров  отсюда,  где-то  под  Полтакой.  Полтака
примет сегодня двенадцать рейсов  двенадцать  тысяч  часов.  Через  десять
минут следующий самолет дойдет. Теперь, еще через десять - на  Сегед.  Все
четырнадцать сегодняшних приемных аэродромов доложили о готовности  -  так
сообщили от полковника Федорова. Отправка идет  с  восьми.  Два  аэродрома
вчера закрыли. Зона опасности первой степени добралась до них.
   Он  окинул  взглядом  развешанные  карты.  Калверт,  как  всегда  будет
обстоятелен и подробен. Как всегда. Долго ли оно длится, это "как всегда"?
Всего недели две. Как же оно стало таким привычным? Но ведь стало же!
   Просыпаясь  по  утрам,  Спринглторп  берет  со  столика   у   изголовья
коричневую папку "Р.Н.Калверт - президенту республики". В папке всего один
листок: вычерченная на кальке цветной тушью карта. Черной  линией  обведен
первоначальный  контур  острова,  синей  -  положение   перед   вчерашними
толчками, красной - после вчерашних толчков, красная  штриховка  -  районы
первостепенной опасности на сегодняшний день.
   Мистика - не мистика, но у этого шпиона просто нюх! По его исчисленьям,
от  острова  осталось  чуть   больше   половины.   Уголковый   отражатель,
доставленный из Франции и установленный рядом в правительственным бараком,
за сутки смещается теперь уже на четыре километра. Остров  стал  похож  на
расколотый сверху  кособокий  треугольник.  Еще  месяц-два,  и  все  будет
кончено, и по нашей вине! Мы виноваты!
   Памела пододвинула ему запаску: "Капитан, вы устали. Идите отдохните. Я
поведу".  Капитан.  Его  так  все  зовут.  Капитан  тонущего  корабля.  Он
отрицательно покачал головой.
   Почему мы? Да потому... Спринглторп лег тридцать варился в этой каше  и
знал всю механику подобных дел. Выгодный  заказ,  конкурсные  сроки  жмут,
какие там к черту исследования, проработки! Да на это же годы уйдут! Мы не
строим,   мы   формулируем   предложение.   Попроще,    попроще.    Только
апробированные решения.
   Решения есть. Добрый десяток. Лежат в архиве папки: потоньше,  потолще.
"Мэри,  только,  пожалуйста,  самую   тонкую".   Шеф   гонит,   светокопия
зашивается, в самом деле - уточним  потом.  Архивная  девочка  протягивает
загнанному инженеру папку  синек:  "Я  не  знаю,  мистер  Смит.  Вот  эта,
по-моему". - "Да-а!"  Мистер  Смит  взвешивает  на  ладони  увесистый  дар
судьбы: перечень сооружений, смету, планы, разрезы. Ох,  тяжко.  "Спасибо,
Мэри. Шоколадка за мной".
   В своей клетушке Смит грохает папкой о стол, рушится на стул, вправляет
в машинку лист бумаги и воздевает очи горе. "Считаю,  что  данный  вариант
обеспечивает..." Что обеспечивает? Вследствие чего? Из рутинной сумятицы в
истомленном  мозгу  выщелкиваются  гладкие  пассажи,  на   которые   клюет
начальство: простота  решения,  снижение  удельных  расходов,  надежность,
доказанная в ходе... Смит тоскливо глядит на разрезы.  На  них  все  очень
мило, а как там, в  этом  Арк-Родрэме?  Не  одна  собака  не  знает.  Смит
колеблется. Оживает телефон: его срочно требуют на совещание. Он аккуратно
прячет чертежи в сейф, кладет сверху недописанное заключение и исчезает до
конца дня.
   Назавтра, после разбора всех текущих  дел,  он  добирается  наконец  до
своего стола, перечитывает незаконченный горе-опус. Вчерашние  кругленькие
словечки, лаская взор, убеждают его самого, что все правильно.  На  данном
этапе. Твердой рукой он дописывает стандартную страховочную фразу: "Проект
и  смета  должны  быть  откорректированы  в   соответствии   с   местными,
условиями". И швыряет папку в жерло бумажной мельницы. Бедный  капитулянт,
ему бы впору копаться на своем огородике. Но  прогрессу  не  нужны  мелкие
огородники, ему нужны конструкторы. И  Смиту  надо  кормиться,  вот  он  и
пошел.
   Конкурс выигран. Смит о том ведать не ведает: он давно уже  перешел  на
другую работу. Его преемника, такого же, как и он, занимают совсем  другие
дела. Конечно, он просматривает чертежи. Сомнения ушли с мистером  Смятом,
а в бумагах все гладко. И вот отчаянный тычок пальцем  в  небо  становится
железным законом строительства. Блестящая гвардия  отдела  внешних  связей
готова в порошок стереть любого одиночку, который посмеет поднять руку  на
эту священную скрижаль. Вперед! Прекраснодушную шаткость замысла подпирает
и укрепляет громада человеческого труда.
   Нет, Баунтон был не прав. Фиах Дафти не согласился, что ошибся.  Вокруг
него сомкнулся хоровод чудовищ порядка вещей.
   Кто оплатит экспертизу? У доктора есть лишних пятьдесят тысяч? Всемирно
известная работает. Это факт. Доказательство. А где ваши факты, доктор?  К
чему вы пае призываете? Верить вашим бездоказательным  выкладкам?  Но  это
уже означает не "верить", а "веровать". Вы чувствуете разницу между  этими
словами? Цивилизованный человек имеет право веровать. Но, простите, до тех
пор, пока не появляются очевидные факты. А факты против  вас.  Возьмем  по
пунктам...
   Третьеразрядные профессора Высшего лицея возводятся чуть  выше  Олимпа,
дабы судить об истине. От них разит беспристрастностью. Доктор по  изящной
словесности полирует протоколы до блеска. Синклит решает, что истина может
быть обнаружена путем взвешивания суждений на амбарных весах, торжественно
совершает эту процедуру и пишет мудрую бумагу, в  которой  ответственность
каждого растворена за словами "комиссия пришла к выводу". Обнажите  голову
перед порфиром этих строк!
   И ведь каждый был прав и честен на девяносто восемь  процентов  в  меру
своего понимания вещей. Да большего от человека  и  требовать  невозможно!
"Дело" сплотило их в  некое  нерасчленимое  единство.  Сложился  ничтожный
недобор процентов, и сумма породила дракона.
   Сколько раз он сам, Спринглторп, бессильно поднимал руки, когда на него
накатывались подобные лавины! Поднимал - и  тем  самый  становился  частью
этих лавин, добавляя им  живой  силы.  Сколько  раз!  И,  не  сочтешь,  не
поймешь,  не  узнаешь.  А  гадостный  осадок  от  капитуляции  так  быстро
зарастает слоями  житейской  шелухи.  Остается  только  смутная  тоска  от
сопричастности к чему-то неопределенно худому.  Вот  почему  об  этом  так
трудно  рассказать,  вот  почему  обжигает  руки  синяя  папочка,  которую
протянул ему через полувековое кишение человеческих дел истлевший Фиах Дж.
Дафти...
   -  В  Австралии  находится  уже  свыше  пятисот  тысяч  эмигрантов,   -
докладывал отец Фергус. - В соответствии с соглашением, они  поселяются  в
северо-западной части континента. Австралийский поверенный в делах передал
вчера нашему представителю в Париже памятную записку. Полный текст  к  нам
еще не поступил, но кратко  мне  сообщено,  что  Австралия  настаивает  на
скорейшем подписании второй части соглашения о приеме эвакуируемых.  Особо
подчеркивается пункт о согласии на запрет в течение девяноста  девяти  лет
на создание землячеств и партий на национально-религиозной основе. И пункт
о добровольном отказе организаций и отдельных лиц от поднятия,  обсуждения
и попыток решения  вопроса  о  национальном  самоопределении  переселяемой
общины на тот же срок. Австралийцы хотят, чтобы каждый въезжающий в страну
дал письменное обязательство такого рода.
   - Но мы должны четко поставить вопрос  о  гарантиях  от  насильственной
ассимиляции! Кто это? Калверт?! Это что за новости!
   - Я думаю, нам прежде нужно подробно изучить австралийские предложения.
   - Вы правы, отец Фергус. Мистер Калверт, если  у  вас  есть  конкретные
соображения, изложите их в письменном виде и подайте записку лично мне или
мадам Дэвисон...
   В том, что все происходящее - дело рук человеческих, Спринглторп уже не
мог сомневаться. На третий день после  того,  как  Баунтона,  окончательно
сломленного болезнью, увезли в Цюрих,  в  клинику,  и  Спринглторп  принес
присягу президента, Памела Дэвисон, только что  ставшая  вице-президентом,
позвонила ему по телефону: "Капитан, тут к вам добивается один  профессор.
Его фамилия Левкович. Он  из  Югославии.  Но  он  какой-то  важный  чин  в
Международном союзе. Уговорил кого-то из английских летчиков привезти  его
сюда без разрешения на въезд. Звонил  мне  из  барака  английской  миссии.
Примете?" - "Приму, - ответил Спринглторп. - Только безо всяких протоколов
в сообщений в газетах. Это можно?" - "Ясно", - ответила Памела.
   Года три назад по телевизору передавали "Бориса Годунова". Пел какой-то
русский певец.  "Ка-акой  красавец!  -  восхитилась  Эльза,  даже  вязанье
отложила. - А я-то, дура, вышла за тебя". Левкович оказался  именно  таким
невероятным красавцем. Даже неприятно  стало,  таким  красавцем  был  этот
серб.
   -  Ваше  превосходительство,  -  сказал  Левкович.  -  Я  действительно
вице-президент Международного союза геофизиков. Для пущей убедительности я
излишне напирал на это, но говорить с вами я собираюсь просто как  ученый.
Я не стал бы отнимать у вас время, я честно пробовал все иные пути,  но...
Ко мне, как к редактору международного геофизического  журнала,  поступила
заявка профессора Стоббарда. Я буду очень краток. Существует такая наука -
термостратиграфия. Со спутника в определенных условиях получил...  как  бы
это сказать... Ну, обобщенную характеристику поверхностного  слоя  планеты
толщиной  километров  десять-пятнадцать.  В  виде   фотографий.   По   ним
определяют перспективные горизонты: вода, нефть, руды.  Американцы  делали
это для себя, потом к программе подключились Мексика, Алжир, Ливия, Индия.
Главным образом, для исследования динамики глубинных  вод.  Метод  тонкий,
дорогой, толкование почти произвольное, но чем черт  не  шутит.  Остальные
страны, в том числе и ваша, стратиграмм не наказывали и не имеют.  Хотя  я
подозреваю, что они существуют, но... Формально американцам делать их было
нельзя. Стало быть, формально их в природе нет.  Съемка,  согласно  уставу
программы, повторяется раз в пять лет. Чтобы как-то истолковать получаемые
результаты,  избрано  два  привязочных  района:  Исландия  и   Трансвааль.
Считается, что там все ясно до этих глубин. Не очень все это прочно, но...
Так вот, Стоббард докопался - во всяком случае он так говорит, - что после
привязочной  съемки  Исландии  ввиду  близости  Алжира  фототермограф   на
спутнике не выключался, и благодаря этой счастливой случайности -  оставим
ему выбор выражений - в  его  распоряжении  оказались  стратиграммы  ваших
мест. Вся эта история несколько сомнительна, но не в этом дело. Стоббард -
автор метода дифференцирования  стратиграмм.  Он  применил  его  к  вашему
району - и вот результаты. Полюбопытствуйте.
   Левкович  выложил  на  стол  пачку  бурых,   пятнистых,   с   разводами
фотографий.
   - Вот. Это стратиграмма  сорокатрехлетней  давности.  Для  удобства  на
снимок  нанесен  контур  острова.  Теперь   следующая.   Практически   они
одинаковы.   Видите?   Берем   их   за   исходные.   Теперь   стратиграмма
тридцатитрехлетней давности. Обратите внимание:  вот  здесь,  в  восточной
части острова, появилась светлая точка. Можно принять  за  дефект  снимка.
Дальше. Двадцать восемь лет  тому  назад.  Смотрите.  Точка  расплылась  в
пятнышко. И вот здесь язычок на северо-запад. Еще можно сомневаться?  Меня
бы это всполошило, во... Кто стал бы копаться в груде никем не  заказанных
снимков! Тем более, что самого метода дифференцирования тогда и  в  помине
не было. Вот следующая стратиграмма. Глядите.  Это  уже  какая-то  медуза.
Осьминог. Размах отростков с севера на юг больше ста километров. И вот эта
рябь. Глядите. Восемнадцать лет тому назад. Тринадцать. Восемь.  Три  года
тому назад.
   Светленькая медузочка расползлась на снимках в  силуэт  каракатицы.  Ее
щупальца протянулись на север и юг, широкими дугами  повернули  на  запад,
они змеились подо всем контуром острова, становились все толще  и  наконец
слилась в светлый полуовал, четко ограниченный  с  востока  и  размытый  к
западному краю далеко за пределами острова.
   - Что же это?  -  холодея,  спросил  Спринглторп.  От  этих  фотографий
сводило пальцы. К ним страшно было прикоснуться. И все это где-то валялось
столько лет! Подумать только!
   - Мы не внаем. Никто не знает. Профессор Стоббард просто заключает, что
в принципе катастрофы подобного рода - независимо от вызывающих их причин,
я  подчеркиваю:  это  его  выражение  -  предсказуемы  на  основе   метода
дифференцирования стратиграмм, разработанного под его руководством. И  что
термостратиграфия - это вовсе не шарлатанство, как  считали  некоторые,  а
очень полезная и нужная вещь.
   - И это все?
   - Нет, не все. Лично я не сомневаюсь,  что  Стоббард  разумеет  гораздо
больше, чем о том пишет. Но у него нет вещественных доказательств. А  есть
жизненный опыт. От свары с промышленными концернами ничего хорошего он для
себя не ждет. Поэтому он вежливо и без единого лишнего слова уступает  все
дальнейшее тем, кто пожелает заняться. Вам все ясно?
   - Продолжайте.
   -  Там,  где  на  стратиграмме  тридцатитрехлетней  давности  появилось
светлое пятнышко, примерно полсотни лет тому назад была построена  атомная
электростанция Арк-Родрэм,  -  отчеканил  Левкович.  Спринглторп  невольно
кивнул в проглотил слюну. - Она была построена по проекту "Ньюклеар пауэр"
и все эти пятьдесят лет изо дня в день выдавала свои миллионы киловатт,  -
продолжал геофизик. - Надо быть последним идиотом, чтобы  не  связать  это
белое пятнышко и станцию. Но фактов нет.  Мы  запросили  Штаты.  "Ньюклеар
пауэр" давно окончила свои дни. Ее  правопреемником  является  "Ти-Пи-Ай".
Оттуда нам ответили, что по условиям контракта  вся  документация  станции
была передана заказчику для хранения и использования.  Это  обычный  пункт
международных контрактов такого рода. В данном случае очень удобный пункт.
Но мы должны знать! Человечество должно знать, что произошло под  станцией
Арк-Родрэм.
   - Так. И мне предлагается помочь человечеству?
   - Первое: надо предпринять розыск документации станции.
   - Это невозможно.
   - Понимаю. Но все-таки!  Надо  опросить  людей,  работавших  там.  Люди
должны быть. Пенсионеры, уволившиеся, временно работавшие. Мои сотрудники,
восемь человек, ожидают в Англии.  Все  расходы,  всю  ответственность  мы
берем на себя.
   - Здесь государство, а не  допотопный  лес,  профессор.  Оно  не  может
передавать ответственность.
   - Понимаю вас. Но и вы должны понять...
   - Вы сказали "первое". А что второе и третье?
   - Есть только второе. Мы просим  разрешить  пробное  бурение  скважины.
Работу будут вести добровольцы. Условия те  же.  Руководить  буровой  буду
лично я.
   - Не могу вам этого разрешить.
   - Почему?
   - Эго безумное предприятие. Почва ходит  ходуном.  В  любой  момент  вы
можете провалиться в тартарары  вместе  со  взятой  ответственностью.  Это
никому не нужно. Тем более что ваши обсадные трубы лопнут  при  первой  же
подвижке.
   - Верно. Шанс на успех - один из миллиона. Но мы обязаны попытаться.  И
мы этого хотим. Человечество должно знать, господин президент. Я вас очень
прошу, не надо здесь сейчас ничего решать. Поручите это дело  кому-нибудь.
Мы договоримся. Безопасность будет обеспечена, насколько это возможно.
   - Я не могу вам это разрешить.
   - Но можете не запрещать.
   - Нет. Разговор бесполезен.
   - Но вопрос вы разрешите?
   - Занялись бы вы этим там, у вас, в приемных лагерях!
   - Надежней это делать при входе на эвакодромы.
   - Вы ошибаетесь.
   - Господин президент, я вынужден сказать, что за вашими словами  ощущаю
некую предвзятость. Меня это крайне настораживает. Да, истина - булавка  в
стоге сена.  Но  есть  способы  довольно  быстро  выудить  ее  оттуда.  Не
забывайте об этом.
   - Вот уж о чем я могу забыть, профессор. Всегда найдется тьма  желающих
напомнить. Четыре миллиона душ и всех надо собрать, охранить от этого ада,
паники,  голода!  Всех  надо  попросту  пожалеть,  увезти  отсюда,  где-то
поселить, вдохнуть в них веру и желание жить! У  четырех  миллионов  людей
размозжена душа! Вот чего я не имею права забыть. Ни на секунду. Кто я? Вы
знаете, кто я? Я - провинциальный чиновник. Всю жизнь я  смотрел  на  вас,
ученых, как на добрых богов, которые все знают, все могут! В конце концов,
как все, я  отдавал  вам  долю  своих  денег.  И  не  роптал.  А  вы?  Вы,
представитель мировой науки? Вы в страшный час  моего  народа  пришли  ему
помогать? Нет.  Вы  явились  искать  истину.  Как  сыщик!  Миллионы  людей
помогают нам. Сотни тысяч не спят ночами, чтобы успеть что-то сделать  для
нас. А передовая наука дифференцирует наше горе!  И  ей  мало  этого.  Она
хочет проковырять дырочку и посмотреть, что там внутри!..
   - Я категорически протестую!..
   - Категорически?! Вот если бы вы пришли ко мне  и  сказали:  "Мы  хотим
помочь вам. Неосторожные глупые люди столкнули ваш остров в  бездну.  Надо
сделать все, чтобы остановить падение. Мы попытаемся. Тысяча!  Три  тысячи
наших коллег только и ждут, чтобы приехать! Чтобы вцепиться  в  эту  землю
мертвой хваткой, гвоздями приколотить, да!" Я бы отдал вам все. Я пошел бы
с вами в лагеря эвакодромов. Это страшные лагеря! Вы не  знаете,  что  это
такое! Я сказал бы: "Вот кто прибыл на помощь! Отдайте им все, что  у  вас
осталось. Они хотят сохранить нам хотя бы часть нашей  земли".  А  вы?  Вы
собрали восемь энтузиастов ученого сыска! И битый  час  расписываете  мне,
как благородно мы поступим, если позволим вам что-то там  искать!  Истину!
Да вас в первом же лагере в клочки разорвут! Идите вы ко всем чертям! Вот!
Читайте! Наслаждение! Вы правы! Это сделали  люди!  -  Спринглторп  рванул
ящик письменного стола и протянул  Левковичу  синюю  папочку  "Преславного
дела". - Неужели это все, что вам может предложить мировая наука?
   - Но это же важнейший  документ!  -  взорвался  Лев  Юрьевич,  потрясая
"Преславным  делом".  -  Распубликовать!  Распространить!  Почему  же   вы
молчите? Это же преступление!
   - Ну, опубликовали бы. Ну и  что?  Что  из  этого  проистекло  бы?  Что
виновата строительная фирма, которая не ведала, что творила?  Три  десятка
не очень далеких людей? Свалим все на них? Нет. Виноват  весь  наш  уклад,
наш способ жить. Вы можете предложить другой?  Я  не  могу  это  правильно
выразить, меня этому не учили. Я только чувствую: нельзя это превратить  в
скандальчик, в поношения  десятка  таких,  как  я,  в  какой-то  картонной
конторе. Это не решение. Такие штуки по мелочам  сто  раз  проделывали,  и
что? И все остается по-прежнему. Нужен кто-то, кто сумеет повести это дело
правильно. У нас нет таких людей. Мы все в истерике, мы не способны. Я дал
приказ взять таких людей на стороне. Мне объясняют,  что  это  практически
невозможно сделать. Нет таких людей во всем мире, понимаете?
   - Господин президент, доверьте это дело мне.
   - Вам?
   - Да. Я должен извиниться перед вами. Еще не очень понимаю, что именно,
но в ваших словах есть доля правды. Есть и чушь, смешение понятий,  но  не
будем... Потом. Выяснится. Остановить остров! Эк  куда  хватили!  Полсотни
лет его подтачивало, и в три дня остановить. Да тут гром  небесный  нужен.
Химера. Жуткая химера! Но я вас понимаю. Я ничего не могу  обещать,  но...
Короче, разрешите мне и моим "сыщикам" въезд, дайте бумаги. Надо работать.
Другого способа нет.
   - Хорошо. Обратитесь к мадам Дэвисон. Я с ней поговорю.
   - Остановить эту глыбу! Химера. Химера... У вас  тут  хоть  лаборатория
какая-нибудь есть?
   - Есть развалины политехникума. И при них несколько человек. Они делают
что могут и умеют. Свяжитесь с ними.
   Спринглторп,  машинально  распутывая  узлы  на  шнуре,  потянул  к  уху
телефонную трубку.
   - Памела? К вам войдет профессор Левкович, Любомир Левкович. Ему и  его
людям надо как-то оформить въезд.  Они  собираются  нам  помочь,  но  пока
придется помогать им. Это связано с "Преславным делом".
   - Ох, во наломал бы  он  дров,  капитан!  -  во  всеуслышание  ответила
трубка. - Что-то он мне не показался.
   - Месяц назад многие из нас были не лучше. Давайте попробуем, - ответил
Спринглторп,  деликатно  не  глядя  на  Левковича,  собиравшего  со  стола
разбросанные стратиграммы.
   ...Вновь накатился басовый рев, переломился, стал свистом.  Спринглторп
посмотрел на часы. Затянули.  Еще  полчаса  на  финансовые  дела,  и  пора
кончать.
   Неспешная   устоявшаяся   рутина   эвакуации.   Деловитое    управление
человеческим горем. И он во главе всей  этой  машины!  Неужели  он  сумеет
довести это дело до конца? Нет, все они и он сам просто сошли с ума.
   - Ко мне! Вижу цель. Вижу вас. Мой азимут -  триста  девять.  Забегали.
Быстрей! - прохрипело в уши Спринглторпу.
   - Разрешите начинать, сэр? - заторопился молодой звонкий голос.
   - Начинайте, - сказал капитан Двайер. Он  сидел  впереди  Спринглторпа,
чуть ли не на плечах у летчиков.
   - Первый, к бою.  Второй,  к  бою!  Слушать  меня.  Наземный  противник
северо-западнее, пять километров. Задача - обеспечить  поголовный  захват,
сопротивление  подавить.  Первый,  азимут  триста,  скорость  сто,  высота
пятьдесят. Второй, азимут триста двадцать, скорость  двести,  высота  сто,
заходите с севера. С севера заходите! Третий на месте, высота пятьсот!
   Два передних вертолета, проваливаясь вперед в вниз, стали расходиться в
стороны.  В  боках  у  них  распахнулись  прямоугольные  люки,  и  оттуда,
позвякивая длинными хоботками, высунулись пулеметы. Щетинистая седая шкура
заснеженного леса внизу повернулась, как грампластинка. Спринглторп увидел
на ней длинную прямую борозду -  дорога!  -  большую  белую  проплешину  -
поляна! - на ней три черных кубика - палатки! - а чуть в стороне грузовик,
автобус и самолетик.
   Звонкий голос торопливо, но четко командовал. Из-под ближнего вертолета
выскочил желтый сполох, тут же на земле сверкнуло, самолетик подпрыгнул  и
окутался плотным черным комком дыма. Дальний вертолет  полз  по  дуге  над
северным краем поляны. Между ним и землей посверкивали косые зеленые нити.
   Где же патрульный вертолет? Спринглторп тщетно пытался его  разглядеть.
Он должен быть где-то над лагерем.
   - По мне стреляют! - прохрипел первый голос. - Ребята, здоровый  такой,
в черной куртке! Осторожней! У них оружие.
   Из-под ближнего вертолета снова  выскочил  сполох,  и  на  земле  между
палатками в лесом вспух еще одна черный комок.  На  месте  первого  взрыва
пылал высокий костер, от него бежала вверх и медленно стыла  кривая  струя
дыма. Внезапно Спринглторп  увидел,  как  вдоль  нее  камнем  падает  вниз
крохотный вертолетик. Вот он повис, раскачиваясь, над самой землей.
   - Психи, кончай бегать. Соберись подо мной,  руки  вверх!  Не  то  всех
перещелкаем! Брось пушку, гад! Брось, говорю! - хрипело в ушах. Это  пилот
патрульной машины командовал по радиомегафону тем, на земле, не выключаясь
из общей связи.
   - Белый флаг! Они выкинули белый флаг, - вновь заспешил звонкий  голос.
- Прекратить огонь. Первый, на  посадку.  Нулевой,  второй  -  в  воздухе.
Третий, пожалуйста, не приближайтесь.
   - Кто у  флага,  стой,  не  отходи.  Бог  за  вас,  -  снова  прохрипел
патрульный. - Лейтенант, горючку теряю. Похоже, он мне дырку сделал.  Огня
нет?
   - Огня нет, - ответил звонкий голос. - Разрешаю вам сесть.
   Ближний вертолет заскользил к лагерю. На земле тучей взметнулся снег, и
машина исчезла в белой облаке. Вот из  него  побежали  к  палаткам  черные
комочки.
   - Операция закончена, всем разрешаю посадку, - ликовал звонкий голос. -
Здесь сам Живодер-паша. Мы его взяли. Он!
   Мрачные опасения полковника Уипхэндла оправдались. Гиен  было  немного,
но они были. Что гнало этих людей с далеких благополучных берегов, ночами,
над грозным океаном на эту распадающегося под ногами землю? Спринглторп не
мог этого понять. Здесь не было золота, скульптур, картин - их не  было  у
него, и ему казалось, что все это есть где-то там. Скажем, в Италии.  А  в
его стране, стране крестьян, рудокопов, рыбаков,  мелких  лавочников,  еле
сводивших концы с концами, - что у  них  может  быть,  кроме  расхлябанных
движков и дедовской утвари?
   Он спустился на землю вслед за Двайером. Пахло гарью. Командир десанта,
молоденький лейтенант, был на седьмом небе  от  счастья.  Его  первый  бой
проведен по всем  правилам  на  глазах  начальства.  Противник  ошеломлен,
раздавлен. Взято в плен одиннадцать человек. И среди них сам Живодер-паша,
о котором тревожно шепчутся в эваколагерях...
   Нынче утром, часов в девять, радиодозор засек  в  воздухе  самолет.  Он
летел в юго-запада на малой высоте. Крохотная зеленая  точечка  исчезла  с
экрана где-то в этих местах. Сообщили Двайеру. "Гиены,  -  сказал  тот.  -
Будем ликвидировать". И  немедля  позвонил  Спринглторпу:  "Накрыли  гиен.
Видимо, крупный лагерь. Будем брать. Вы хотели досмотреть. Поедете?" "Да",
- ответил Спринглторп. "Тогда в я лечу, - заключил Двайер.  -  Высылаю  за
вами. Вылетаем через полчаса. Надо спешить.  Туда  только  что  пожаловали
гости, в долго ждать они не буду!".
   Лагерь существовал, видимо, неделю-другую. За одной  ив  палаток  кучей
валялись на снегу домашние сейфы, разъятые плазменными  резаками.  В  этой
палатке  было  что-то  вроде  мастерской.  На   разостланных   пластиковых
полотнищах лежали горелки, дрели, баллоны с аргоном, какие-то инструменты.
   - Металлоискатель, - указал лейтенант на длинные штыри с  разветвлением
на концах. - Искали в развалинах сейфы.
   - За чем охотились? - выдавил Спринглторп. Его подвели к штабелю  тюков
на краю выжженного круга. Один  тюк  обгорел,  развалился.  Полуобугленный
ковер, какой-то белый  мех,  тошнотворный  запах  паленой  шерсти.  Торчит
хрустальное горлышко вазы. И это все?
   - Нет. Ценные бумаги иностранных фирм. И наших тоже.
   - Наших-то зачем? - почти беззвучно спросил Спринглторп.
   - Н-не знаю, сэр, - на миг растерялся лейтенант. На снегу, сцепив  руки
на головах, сидели  пленные.  Почти  все  в  одинаковых  рыжих  куртках  с
вывернутыми карманами. Двое  отдельно  -  у  них  на  коленях  грязноватая
простыня. "Это те, что выкинули  белый  флаг",  -  сообразил  Спринглторп.
Держа пленных под прицелом, похаживали по снегу трое караульных.
   "Надо поговорить. Хотя бы с  Живодером.  Который  из  них  Живодер?"  -
подумал он и  шагнул  было  к  пленным,  но  у  ног  своих  увидел  троих,
неподвижно лежащих ничком. Снег рядом был весь в красных пятнах.
   Он отшатнулся и пошел к палатке. У входа на замасленном брезенте горкой
лежали пистолеты, пара автоматов и несколько потертых нательных кошелей. -
Бесхозное оружие. Кой для кого  ценная  вещь.  Лейтенант  поднял  один  из
кошелей, расстегнул, подал. Кошель был неожиданно тяжел.  Кольца,  серьги,
ожерелья - безобразно спутанный ком, покалывающий глаза бликами...
   ...Он вошел в  палатку:  десяток  надувных  матрацев,  спальные  мешки,
скомканные одеяла, пара складных стульчиков, нетопленная железная печка, в
изголовье одного из  матрацев  -  большой  кубический  предмет,  прикрытый
полотенцем.
   Лейтенант, протиснувшись между  матрацами  и  обойдя  лежащий  на  полу
рюкзак, подошел к кубическому предмету и сдернул  полотенце.  В  полумраке
блеснул хрустальный куб, и Спринглторп  тоскливо  замер.  Чуть  вздернутый
вперед, в полном блеске славы, в торжестве развернутых парусов и  плещущих
вымпелов в кубе застыл  фрегат  "Беллерофонт".  Модель  была  выполнена  с
отчаянной  скрупулезностью  одряхлевшего  боцмана  -  памятник   любви   к
безвозвратно ушедшей поре странствий,  воли  и  каждодневного  утверждения
силы своих рук и глотки.
   Давным-давно, настолько  давно,  что  это  словно  случилось  с  кем-то
другим, он увидел, быть может, именно этот  фрегат  в  витрине  столичного
магазина. Близилось рождество, на витрине  сказочно  искрились  невероятно
красивые вещи, без которых человек не может жить.  Ему  было  десять  лет,
ровно столько, сколько нужно, чтобы понять это раз  и  навсегда.  И  ровно
столько, чтобы знать: такой игрушки у него никогда не будет. Ведь  он  уже
разумел смысл цифр на этикетке.
   Он прожил потом пятьдесят с лишним лет, из памяти бесследно ушли  сотни
обид и унижений, десятки мелких побед и радостей. Но эта не его игрушка  -
не ушла. Не то чтобы он все время помнил о  ней,  нет.  Этот  образ  порой
оживал  сам  собой,  безо  всякого  усилия  или  заведомого   желания.   И
становилось до тоски ясно: будь у него "Беллерофонт", вся его  жизнь  была
бы совершенно иной. И он сам  представал  перед  собой  тем,  другим,  кем
угодно, только не инспектором по гражданскому строительству  с  краю,  где
мужицкая хитрость и ненависть к надзору почитались доблестями,  достойными
народной памяти.
   Чтобы ничего подобного не случилось с Джонни, он и купил сыну  желанный
мотоцикл...
   - Живодер говорит, что сейчас они ничего не собирались  выбрасывать  на
рынок. Говорит, что лет через двадцать этим вещам не  будет  цены,  -  пел
лейтенант-победитель.
   - Что ж, наверное, он прав,  -  тихо  сказал  Спринглторп,  повернулся,
тронул жестяную печурку.  Она  ответила  гулким  шуршанием  прокаленной  и
остывшей ржавчины. "И парус напряжен, как грудь поющей девы" - откуда это?
Палатка, пропахшая потом опасливой возни в  развалинах.  И  "Беллерофонт".
Встретились.
   Закрывая  выход  из  палатки,  перед  ним   высился   капитан   Двайер.
Спринглторп поднял на него вопросительный взгляд.
   - Лейтенант, выйдите, - негромко скомандовал  капитан.  -  Спринглторп,
постойте минутку. Нам надо серьезно поговорить. Сядьте.
   - В чем дело? Что случилось? - удивился Спринглторп, послушно садясь на
шаткий раскладной стульчик.
   - Прочтите это и подпишите, - сказал Двайер, протягивая сложенный  лист
бумаги.
   Текст был отпечатан на плохой машинке через очень жирную ленту, так что
отдельных букв было просто не  разобрать.  "К  народу  и  армии,  -  читал
Спринглторп. - В тяжкий час  нашей  отчизны  бремя  власти  пало  на  моих
сгорбленных годами плеч. Я, как мог, прилагал все силы для спасения нашего
страдающего народа, его материальных и духовных ценностей. Я знаю, что  вы
верите в честность и глубину моих усилий, и тем более  горестно  для  меня
сознание, что тяжесть лет и пошатнувшееся  здоровье  препятствуют  мне  на
этом  пути,  лишая  мой  труд  той  полноты,  которая  необходима  в   это
судьбоносное время. Но рядом со мною  трудятся  молодые  и  сильные  люди,
которые, по моему убеждению, достойны стать у кормила власти. Настоящим  я
слагаю с себя всю полноту власти и  назначаю  своим  преемником  на  посту
президента республики Осгара Милтона Двайера и рекомендую ему назначить на
пост вице-президента Ройга Нейна Калверта.  Я  призываю  вас  объединиться
вокруг них с той же самоотверженностью, с тем же патриотизмом, с каким  вы
объединялись вокруг меня, с каким неизменно объединяется наш народ  вокруг
своих вождей в часы испытаний. Н.С.Спринглторп. Линкенни, января".
   Не смотреть на Двайера - это было самое  главное.  Не  смотреть.  И  он
поднял на него глава. "Молчи! Не говори ни слова!  Молчи!"  -  твердил  он
себе и лихорадочно перебирал  мятые  слова,  обрывки  фраз,  чтобы  что-то
сказать, потому что молчать было невозможно. Молча встать и пойти прямо на
Двайера, как на пустое место! И что он сделает? Будет кричать?  Попытается
остановить силой? Ах да, он достанет пистолет и будет грозить пистолетом.
   И вдруг Спринглторпу стало смешно.  Ну  да!  Двайер  будет  пугать  его
пистолетом. Его! Схоронившего сына! Схоронившего жену! Схоронившего, давно
схоронившего свою былую жизнь! Живущего не по своей  воле,  согласившегося
стать  чем-то  простым,  полезным,  почти  неодушевленным!   Сначала   для
Уипхэндла! Потом для Джеффриса! Потом для Баунтона, потом  для  всех-всех.
Разве его можно испугать  пистолетом!  Как  он  смешон,  этот  захолустный
бонапартишка! А Калверт? Гадатель  по  географической  карте!  Ополчились!
Заговорщики! Кто это сочинял? Калверт,  Калверт!  Уж  больно  высокопарно.
Тайком отстукивал одним пальцем на машинке. А  каково  ему  было  выбивать
священные литеры своей фамилии на втором  месте!  Да  его  же  корчило  от
уязвленного тщеславия!
   - Нет, - сказал Спринглторп. - Я не подпишу. Я не могу подписать  такую
безграмотную стряпню. "Пало на моих  сгорбленных  годами  плеч".  Где  вас
учили грамматике?  Я  так,  по-вашему,  благообразно  выражаюсь,  и  вдруг
окажется, что я первый в мире малограмотный президент тонущей  республики.
Исправьте текст.
   И Двайер, взъерошенный Двайер, глава  заговорщиков,  лично  исполняющий
тайное  кощунство  высшей  государственной   измены,   растерянно   принял
протянутую бумагу и полез за пазуху. Не за кинжалом!  Не  за  пулеметом  о
десяти стволах! За канцелярской принадлежностью! И стал на  весу  царапать
ручкой  по  своему  поддельному  манифесту,  пятнистому  от  тошного  пота
нелегальщины. И конечно же ручка не писала.
   Спринглторпа разбирал смех. "Дурацкий смех", - определил он и сказал:
   -  Положите  вон  туда.  Вам  будет  удобней.  И  указал   на   куб   с
"Беллерофонтом".
   Двайер оглянулся на куб, поколебался и пошел к нему  по  проходу  между
надувными матрацами. На пути у него был рюкзак. Лейтенант обошел рюкзак. А
Двайер не обойдет. Он слишком обозлен. Он его пнет - Спринглторп понял это
раньше, чем Двайер поднял ногу и пнул...
   Ослепительная вспышка брызнула в глаза  Спринглторпу,  по  лицу  словно
веником хлестнуло, громом шарахнуло по ушам, снесло со стульчика, он упал,
зажмурился, открыл глаза и сквозь темные пятна в них увидел, что лежит под
открытым небом. Где же палатка? Он с трудом  сел,  огляделся  и  понимающе
кивнул лежащей в стороне куче мерзлого брезента. "Сорвало, - подумал он. -
А где Двайер?" И тут его подхватили, подняли, ощупали;  вокруг  замелькали
люди - целая толпа; губы у всех шевелились, но он  ничего  не  слышал.  Он
вздохнул, и вся глотка заполнилась  гнусной  химической  смесью.  В  горле
запершило.
   - Где Двайер? - спросил он и вместо собственных  слов  услышал  неясное
лающее повизгивание, больно отдавшееся в голове.
   Куб с "Беллерофонтом" стоял как стоял, спереди к нему обожженным комком
прислонился дымящийся рюкзак, а чуть дальше на брезенте  палаточного  пола
лежало что-то громоздкое, неузнаваемое.
   Подбежали двое с носилками.
   - Не надо, - сказал он и отрицательно повел рукой. Шагнул.  Пошатнулся.
Еще шагнул. Увидел пленных. Они не сидели на снегу, они лежали кто  как  и
были недвижны.  "Застрелили,  -  понял  он.  -  Охранники  с  перепугу  их
застрелили". Он дернул и повел шеей, чтобы не было так душно, и  увидел  у
своих ног лист бумаги. "К народу и армии". С натугой присел, взял  лист  в
горсть, смял и сунул в карман. Встал.
   В правом ухе зазвенело, что-то распахнулось, и он услышал сразу все,  а
громче всего голос лейтенанта:
   - ...аше превосходительство, я прошу вас. Ваше превосходительство!
   О чем он просит?
   - Что с Двайером? - спросил Спринглторп, и тут распахнулось  во  втором
ухе.
   - Капитан Двайер убит, - заспешил-заспешил лейтенант.  -  Прошу  вас  в
вертолет, ваше превосходительство.  Вас  должен  осмотреть  фельдшер.  Вам
необходим покой.
   Покой. Спринглторп  криво  усмехнулся.  Господину  президенту,  фигуре,
кое-как сляпанной ради  людей  и  обстоятельств,  нужен  покой...  Значит,
Двайер на свой страх я риск... Значит...
   От усилия осмыслить стало дурно.
   - Я сам, - сказал Спринглторп. - Сам пойду. Ни  на  ком  не  обвиснуть,
дойти, сесть, лечь. Самому. Нет,  ложиться  нельзя.  Ходить-ходить-ходить,
держать себя в руках. Превозмочь.
   Он пошел. Ему казалось, что он идет прямо к подножке вертолета.  Откуда
ему было  знать,  по  какой  извилистой  кривой  добрался  он  наконец  до
вонзившихся в снег железных ступенек.
   Когда  открывалась  дверь,  Спринглторпу  становился  виден  сидящий  у
противоположной стены коридора человек в сером рабочем  комбинезоне.  Лицо
его было  полуприкрыто  съехавшей  вперед  каской,  он  сидел  неподвижно,
видимо,  дремал,  поддерживая   руками   и   высоко   поднятыми   коленями
поставленный на попа огромный пулемет.
   В комнате было полутемно. На панели  селектора  бестолково  помаргивали
лампочки. И все они: он сам и Куотерлайф, сидящие у стола, и старик Мартин
Кэйрд, сгорбившийся на кресле  в  углу,  -  молча  смотрели  на  лампочки,
мигание которых только представлялось бестолковым, а  по  сути  дела  было
полно тайного напряженного смысла. Вот-вот он должен был открыться, и  все
станет ясно.
   Сколько своих людей и кого именно Двайер взял с собой  в  лагерь  гиен,
было неизвестно. Но они там  были,  в  их  число  входил  кто-то  из  трех
радистов. Иначе нельзя было объяснить, откуда Калверт узнал о происшедшем.
А он узнал, и явно раньше, чем пришедший в себя после  антишокового  укола
Спринглторп успел связаться с Памелой Дэвисон  со  взлетевшего  вертолета.
Узнал и начал действовать.
   Дэвисон  немедленно  вызвала  в   президентский   барак   всех   членов
правительственного совета. Явился Кэйрд-старший, явился Ангус  Куотерлайф.
Отец  Фергус  вел  в  Париже  переговоры  с  австралийцами.   Калверта   и
Мартина-сына, заботам которого была поручена лаборатория Левковича, Памеле
найти не удалось.
   Армия - если можно назвать армией  две  караульные  роты,  роту  связи,
взвод аэродромного обеспечения и взвод в мотопарке - была вся в разгоне на
работах.  Старший  офицер  штаба  -  хорошо  знакомый,   Спринглторпу   по
совместным поездкам лейтенант Хорн - спокойно выполнил все приказы Памелы,
объявил сбор в лагерь всех  воинских  команд,  по  роду  работы  способных
временно прекратить исполняемые дела, и сам явился в президентский  барак.
Памела  тут  же  назначила  его   командующим.   Куотерлайф   связался   с
авиамастерскими,  где  заправлял  другой  хороший  знакомый  Спринглторпа,
бывший броканский  профсоюзный  староста  Дэд  Борроумли,  и  поручил  ему
обеспечить порядок на аэродроме и встречу возвращающегося президента, буде
он, Ангус, не успеет прибыть вовремя. Ему уже подали джип, когда Борроумли
сообщил, что на поле появилась группа военных и штатских - человек сорок -
и спешно грузится в вертолеты. На верстаке  у  Борроумли  был  только  что
проверенный пулемет. Он не замедлил пустить его в дело. Два вертолета  все
же ушли, три других удалось отбить. Большая часть группы осталась на земле
и отступила от аэродрома и от  близлежащего  главного  оружейного  склада,
караул которого, поддержанный Борроумли, открыл предупредительный огонь.
   Получаса не прошло, как из мотопарка сообщили о нападении  и  об  уводе
четырех  бронетранспортеров  -  Спринглторпу  памятны  были  эти   машины.
Куотерлайф тут же распорядился снять печати со склада  и  вооружить  людей
Борроумли  -  человек  тридцать   рабочих   авиамастерских.   И   вовремя.
Транспортеры, еще издали постреливая для острастки, не замедлили вломиться
на летное поле.
   Один из парней  Борроумли  всадил  в  головную  машину  противотанковую
ракету. Машина потеряла ход. Остальные развернулись и ушли прочь. Подбитая
машина,  по  терминологии  Борроумли  "скорпиончик",  угрожающе   ворочала
башенкой, изредка отплевываясь огнем и  никого  к  себе  не  подпуская.  К
счастью, оставшиеся на поле вертолеты оказались  в  мертвом  углу  для  ее
пушки. Люди Борроумли постепенно  окружили  транспортер,  но  особенно  не
высовывались. Вернувшиеся из лагеря гиен вертолеты пришлось сажать прямо в
барачном городке среди поднявшейся метели. Горючее у них было на исходе.
   Спринглторп, отряхивая снег, вошел  в  кабинет  Памелы  как  раз  в  ту
минуту, когда та говорила по селектору с Левковичем:
   - Ради бога, профессор, не подавайте вида, что вы встревожены и  что-то
знаете. Старайтесь держаться от них подальше и не теряйте связи с нами. Мы
вас в обиду не дадим. Это исключено.
   Она подняла глаза на Спринглторпа:
   - Кэйрд-сын. С ним десятка полтора вооруженных людей. Пока  ведут  себя
тихо, ни во что не вмешиваются. Прилетели на двух вертолетах.  Явно  ждут.
Ждут Калверта, это ясно, Калверт идет туда на бронетранспортерах. Нам шах.
Они занимают лабораторию и грозят уничтожить ее, если мы не  капитулируем.
Лаборатория дороже всего. Мы капитулируем. Нужно остановить  Калверта.  Во
что бы то ни стало! Хоть на самом пороге.
   -  Слушайте,  Спринглторп,  -  натужно  бормотал  Кэйрд.  -  Дайте  мне
возможность связаться  о  Мартом.  Надо  вызвать  Мардж.  Мы  поговорим  с
пацаном. Не может быть, чтобы он спутался с этой компанией! Чушь какая-то!
Объясните хоть вы!
   Спринглторп молча выудил из кармана мятый манифест капитана  Двайера  и
протянул Кэйрду.
   - Дэд, к вертолетам пройдешь? У тебя там  есть  кто-нибудь,  кто  может
вести вертолет? Отлично, Дэд! - надрывался Куотерлайф. - Сажай вместо себя
кого-нибудь, бери человек двадцать,  бери  вертолет  и  немедленно  дуй  к
лаборатории! Те три "скорпиона" прут туда! Ты понял? Не  должны  допереть,
ты понял меня? Там в лаборатории младший Кэйрд. Они что-то замышляют,  они
не должны соединиться! Седлай дорогу! Выстой полчаса! Через полчаса  наших
будет что гороху! Быстро, быстро, Дэд!
   - Профессор, - торопливо говорила Памела по другому каналу,  -  от  вас
нужен радиосигнал. Пеленг. Немедленно. Вы можете это сделать, не подвергая
риску себя и своих людей? Это очень нужно, профессор.
   - Мистера Кэйрда к телефону Баракеш, - щебетало по третьему  каналу.  -
Алло, мистер Кэйрд у вас? Срочный вызов.
   Лейтенант Хорн по четвертому каналу вызывал бензовоз  и  собирал  роту,
чтобы  отправить  ее  следом  за  десантом  Борроумли  к  лаборатории   на
вертолетах, приземлившихся у президентского барака.
   - Есть пеленг! Хорн, Куотерлайф, есть пеленг! - воскликнула Памела. - У
Левковича работает плазменная горелка. Минуту работает, полминуты перерыв.
Пусть ловят шумовой пеленг: минута  шум,  полминуты  молчание.  Ангус,  вы
остаетесь здесь, у вас хорошо получается. Я пойду о Хорном к  лаборатории.
Хорн, готовьтесь. Организуйте мне оружие.
   - Спринглторп, послушайте, - молил Мартин Кэйрд.
   - Что тут слушать! - резко обернулась Памела. - Они  стреляют,  Мартин!
Вы слышите? Они стреляют.
   -  Поверьте,  Мартин,  мне  очень  жаль,  -  с  трудом  находя  себя  в
обрушившейся суете, сказал Спринглторп. - Я не знал, что Март  с  ними.  Я
его очень уважаю и...
   - Алло! Алло! Баракеш на проводе, - щебетал селектор.
   - Мартин, что в Баракеше? - перебил Куотерлайф.
   - Они задержали транспорт вольфрама  для  Левковича.  Шестьдесят  тонн.
Техконтроль не выпускает машину. Развалина, говорят, а не самолет.  Правы,
конечно. Я намекнул: дай, мол, бакшиш. Вот вызывают. Ну их к черту!
   - Балаган! У, балаган!  Алло,  давайте  Баракеш  сюда.  Будет  говорить
Куотерлайф. Куотерлайф!
   Дэвисон торопливо совала в карман куртки принесенный  кем-то  пистолет.
Хорн ждал ее у порога.
   - Не понимаю! - отчаянно сказал  Кэйрд.  -  Ничего  не  понимаю!  Мадам
Дэвисон, я вам верю. Но я прошу вас...
   - Хорошо, - резко ответила Памела. - Я постараюсь. Но  если  что  и  он
явится к вам с моим скальпом, пожурите его, пожалуйста.
   - А, будь оно все неладно! Я подаю в отставку! Слышите, Спринглторп!  Я
подаю в отставку! Я не могу! Вот как хотите -  не  могу!  Вы  все  хорошие
люди, да! Мой пацан встрял в дурное дело, да! Но я не могу!  Что  я  скажу
Мардж?
   - Капитан,  заговорите  старика,  -  тихо  сказала  Памела,  застегивая
куртку. - Хоть заприте его, пока все выяснится.
   - Погодите, Памела, - идя следом за ней по  коридору,  решился  наконец
Спринглторп. - Хватит с нас бед, зачем еще кровь?  Если  так  надо,  чтобы
меня не было, я уйду. Уйду немедленно. Имейте это в виду.
   - Да при чем тут вы! - с сердцем сказала Памела.
   - Как "при чем"? - удивился Спринглторп.
   - Ах, капитан, капитан! - неожиданно звонко воскликнула она.  -  Таким,
как вы, возня с властью крайне противопоказана. Дайте  я  вас  поцелую  на
прощание.  Господи!  Вы  мой  старый  добрый  папа,  начитавшийся   Чарлза
Диккенса. Разве так можно?
   И ушла, ушла в сияющий белый занавес, окруживший освещенное крыльцо. Он
вышел  следом  за  ней  и  услышал  неровные   пулеметные   очереди.   Это
отстреливался на аэродроме подбитый бронетранспортер.
   Вот  так  они  и  остались  втроем  в  кабинете   Памелы:   Куотерлайф,
Спринглторп и старик Мартин Кэйрд.
   - Я говорил с  Баракешем,  -  сказал  Ангус,  сосредоточенно  глядя  на
селектор.  -  Звонили  с  частной  квартиры.  Пилот  и  какой-то  тамошний
технический шейх. Потребовал сто тысяч. Я обещал. Шейх дал номер  счета  в
Риме. Галантный, сволочь. Выпустит самолет, не дожидаясь подтверждения  из
Рима. Шакал. Доверяет слову джентльмена. Только бы Левковича не задело.
   Да, только бы не задело Левковича. Только бы не задело.  Когда  же  это
было? Три недели тому назад. В этом же кабинете. Вот тут.
   - Термобомбы! -  в  восторге  восклицал  Левкович.  -  Термобомбы!  Это
единственный вариант. Представьте себе  этакий  вольфрамовый  шар,  битком
набитый ураном. Мы опускаем его  на  дно  океана  юго-западней  острова  и
приоткрываем цепную реакцию. Температура - тысяча восемьсот?  Две  тысячи!
Все вокруг кипит, плавится! И вся  эта  пилюля  проваливается  в  расплав,
прошивает корку на шарике, как каленая  дробинка  масло!  За  ней  вторая,
третья! Перфорация земной  коры!  Полторы  недели,  и  они  добираются  до
магматического очага! Пять, семь,  десять  таких  параллельных  каналов!..
Оттуда, из недр, все это начинает  выхлестывать  наружу!  Вы  знаете,  что
такое вулкан?  Так  вот,  я  вам  обещаю  десяток  вулканов  по  западному
периметру острова. Через неделю-две после начала на океанском дне  встанут
горы, отличная горная цепь. И ваш остров упрется в нее  и  затормозит  как
миленький. А мы подопрем его еще с севера и с юга. Все, что к тому времени
останется от вашей республики, так и будет вашим и никуда не денется.  Еще
с запада вулканчики подсыплют вам землицы. Вулканчиков не  бойтесь.  Живут
исландцы с вулканами, и лучше вашего живут. Договоритесь. Нужны расчеты? Я
вам их дам, все равно ничего не поймете! Обратитесь  за  экспертизой?  Все
скажут, что я сумасшедший. Да, я сумасшедший! Но я прав. Хотите  остров  -
давайте вулканы. Покорежит эту вашу косую линзу еще месяца три - и  живите
себе мирно на вашем острове, селитесь и размножайтесь!  Только  аэродромов
больше не дозволяйте строить разным губошлепам! Вот так! Нужен вольфрам  -
три тысячи тонн, нужен уран - тонны две, и не какой-нибудь, а бразильский,
извлеченный из океанских вод! Не то  нас  обвинят  в  отравлении  Мирового
океана.  Нужно  тонн  сто  графита,  плазменные  сварочные   головки   для
вольфрама, аргоновый колокол и всякая муть по мелочам, которой всюду  хоть
пруд пруди!  Найдете!  Будем  варить  вольфрамовые  коконы!  Коконы  нужны
толстые. Будут расходоваться при погружении.  Модели  мне  завтра  кончают
считать. А вы говорите - наука! Вот она, наука!
   Словно это не он за две недели  до  этого  крутил  головой  и  бормотал
"Химера, химера!" Памела,  Куотерлайф,  отец  Фергус,  оба  Кэйрда  -  все
стояли, разинув рты, а этот красавец, обросший, исхудавший,  в  прожженной
робе, колесом ходил по кабинету - вот-вот разворотит хлипкие перегородки -
и вопил:
   - Деньги? Это все стоит гроши, я вам говорю! Вам еще покажи, где у  вас
валяется кошелек о мелочью! Я геофизик, а не финансист. Ну,  геофизиков  у
вас тут давненько не бывало, я понимаю, но финансисты-то были! Где они,  я
вас спрашиваю? Выуживайте их из ваших лагерей: всех спекулянтов, обирал  и
комбинаторов! Скажите им: чтобы торговать  родиной,  надо  ее  иметь!  Вот
благороднейшее вложение капиталов, награбленных у вдов и  сирот!  Засыпьте
золотом хлябь, в которую вас тянет! - Он остановился, набрал полную  грудь
воздуха и неожиданно тихо сказал: - Может быть, есть другой путь. Но я его
не знаю. Никто не знает. И не успеет узнать. А вы, - и он ткнул пальцем  в
Спринглторпа, - вы!  Попробуйте  теперь  запретить  мне  пробное  бурение!
Должны же мы знать, по каким таким шарикам катится эта колымага! А?..
   - Ангус! - ожил селектор. - Ангус, я сижу перед лабораторией. Дошел  по
пеленгу. Пеленг идет хорошо. Густо. Вреде бы нормально. Метет, спасу  нет.
Там, у Левковича, дымит, полыхает, и вонища жуткая, как от доменной  печи.
Мало нас. Оцепить ничего не можем. Я жмусь к дороге. Ты  уверен,  что  они
пойдут по дороге?
   - Спасибо, Дэд, - ответил Куотерлайф. - Пойдут по дороге.  Они  спешат,
им хитрить нечего, в лаборатории их люди. Жди. Через  полчаса  на  тебя  с
неба посыплются наши. "Вольфрамы". Ты - "Уран".  Понял?  Не  шарь  вокруг.
Наткнешься на чужих - будет шум  раньше  времени.  Твоя  задача  -  только
"скорпионы".
   - Это-то я понимаю. А вот объяснил бы ты мне,  если  время  есть:  чего
ради вся игра?
   - Тут одна компания принялась за  капитана.  Двайер,  фюрер  и  младший
Кэйрд. Я-то думал, фюрер притих, делом занялся, а  он  куснул-таки,  змей.
Кэйрд-младший где-то в лаборатории, у тебя за спиной, а  фюрер  колесит  к
нему на  "скорпионах".  Хотят  взять  нас  за  горло,  пригрозив  прикрыть
Левковича. Им-то рисковать нельзя, - стало быть,  мы  благородно  -  лапки
вверх. И настанет светлое царство нового порядка. Вроде так.
   - Вон оно куда! А Двайер где?
   - У райских врат. Подорвался на коробке с детонаторами, судя по  всему.
Капитан ему подсунул вовремя. Отбился.
   - Мозговитый, черт! Молоток! Здорово он тогда в Брокане кипятился.  Как
в театре. Значит, фюрер рожки показал. Я так ребятам и скажу. Будь здоров.
   - Что за фюрер? - спросил Спринглторп.
   - Да Калверт, - тягуче ответил Куотерлайф. - Мы  его  внаем.  Лет  пять
назад перед выборами людям головы крутил. Разве  не  помните?  Все  насчет
бессмертных  идеалов  национал-социализма.  Он.  Штурмовиков  себе  завел.
Каски, велоцепи в кулаках, мундирчики, мордобойный кабинетик с изречениями
по стенкам. Сходились мы пару раз. У Дэда во все плечико память,  рубанули
его цепью на обувной фабрике. Большая драка была. Не припоминаете?
   - Нет, - сказал Спринглторп. - Я политикой не интересовался.
   - Зря. Ну, нас не очень-то обведешь. Подвели его под тюрягу  -  и  тихо
стало. И вдруг - на тебе! - является. Ну, вижу,  при  деле  мужик.  Может,
образумился. Да и  не  до  того.  А  он,  чуть  нам  изо  всей  этой  каши
засветило... И сынка его знаю, - обернулся Куотерлайф к Мартину Кэйрду.  -
Он ведь тоже бегал с ихним аксельбантом. "Страна, проснись!" Разве не так?
Кэйрд не ответил.
   - Что же вы раньше молчали? - упрекнул Спринглторп.
   - А что было говорить? Старое делить? Сыск заводить?
   - Но своих людей в авиамастерскую, как я понимаю, вы все же собрали.
   - Они сами собрались. Народ дружный, сам к делу тянется, просить-искать
не надо. Вот и пригодились. Сидим, можем кофе попить. Хотите кофе?
   Спринглторп взял протянутую кружку, обжег пальцы,  поставил  кружку  на
стол.
   - А вы в рубашке родились. Ухлопал бы вас этот сукин сын в  палатке,  и
концы в воду. Свалил  бы  на  Живодера.  Хороши!  Ах,  гиены!  Ах,  своими
глазами! И никому не сказавши, бегом...  Мы  тут  с  Памелой  вас  с  утра
обыскались. Еле дозналась она, куда вы подевались. "Ладно,  -  говорит.  -
Пусть полюбуется старик". И я тоже хорош! Развесил уши. Вот и полюбовались
бы.
   - Алло, Ангус! Сыплются со мною рядом, - ожил голос Дэда  Борроумли.  -
Вовсю сыплются.  А  на  дороге  никого.  Я  на  всякий  случай  инструмент
приготовил. Как у вас?
   - Порядок у нас. И у тебя порядок. Сыпаться могут только  наши.  Дорогу
береги. Людей береги. Ты  теперь  тут  у  нас  вроде  гвардии,  понял?  Не
последний день живем.
   -  Погоди  минутку.  "Вольфрамы".  Порядок!  "Вольфрамы".  Где  ж  твои
"скорпионы"? Вы там часом не напутали?
   - Мы-то не напутали, а вот они могли.  Давай.  Куотерлайф  обернулся  к
Мартину Кэйрду.
   - Слышишь, отец? Молись.  Ежели  твой  сынок  напоследок  сам  чего  не
напортит, скоро обниметесь. Бери назад отставку-то. Бери, пока не приняли.
Хороший ты мужик.  Авось  без  крови  обойдется,  так  приложи  наследнику
отеческой рукой. Чтоб нам об этом не стараться. Аэродром - семнадцатая? Не
помните? Спринглторп кивнул.
   - Алло, на проводе  Куотерлайф.  Что  у  вас?  Отстреливаетесь?  Понял.
Держите меня в курсе. Куотерлайф отключил селектор.
   - Надо бы мне, капитан, самому  грянуть  на  этот  транспортер.  Что-то
долго они с ним возятся. Пора  кончать.  Побудьте  здесь,  через  вас  вся
связь.
   - Мартин, - мягко  сказал  Спринглторп,  когда  дверь  за  Куотерлайфом
закрылась. - Не расстраивайтесь так. Памела - умная женщина. Она  сделает,
как обещала. Простите ей горячность. Ведь тяжело. Кэйрд шумно вздохнул, но
не шевельнулся.
   - Ваш сын много сделал для людей. Никто из нас об этом не забывает.  Ни
Памела, ни я, ни Ангус. Откуда мы знаем: может быть, он пошел туда,  чтобы
уберечь Левковича?
   - Спринглторп, я вас прошу, - глухо сказал Кэйрд. - Не говорите со мной
ни о чем. Я никуда отсюда не  уйду,  ничем  не  помешаю,  ничего  не  буду
просить. Но бога ради, не говорите со мной.
   - Алло, Ангус, - ожил селектор голосом Памелы. - Как у вас?
   - Говорит Спринглторп. У нас все спокойно. Куотерлайф ушел к  подбитому
транспортеру.
   - Капитан, у вас есть  связь  с  Ангусом?  Передайте  ему:  я  принимаю
решение. Лабораторию пока не трогаем, оставляем перед ней взвод и  команду
Борроумли. Вторым взводом на трех вертолетах перебежками  идем  по  дороге
навстречу Калверту. Он заставляет себя ждать.
   Вдали  громыхнуло  раз,  другой.  "Это  на  аэродроме",   -   сообразил
Спринглторп.
   Куотерлайф ответил на  вызов  минут  через  десять.  -  Мы  разворотили
"скорпиончику" борт, подводим мотопомпу с пеной. Будем качать внутрь, пока
они оттуда не полезут.
   На панели замигала незнакомая лампочка. Спринглторп поспешно переключил
связь.
   -  Алло!  Алло!  Говорит  третий  эвакодром.  На  поле  прорвались  два
бронетранспортера. Они держат под прицелом готовый к  отправке  самолет  с
беженцами. Их экипажи требуют немедленной посадки на самолет. Что делать?
   - Говорит Ной Спенсер Спринглторп! Что? Капитан говорит. Да.  Разрешите
им грузиться. Скажите: я гарантирую им беспрепятственный  вылет.  Я  прошу
только сообщить, где находится третий транспортер. Третий. Вы меня поняли?
   - Да, сэр.
   - Памела, Памела!
   - Говорит Дэд Борроумли, капитан. Мадам Дэвисон ушла вперед по  дороге.
Что ей передать?
   - Передайте, что два бронетранспортера появились на третьем эвакодроме.
Их  экипажи  требуют  немедленного  вылета.  Грозят  применить  оружие.  Я
разрешил им лететь.
   - Ага. Ясно.
   В  коридоре  загрохотали  шаги,  дверь   распахнулась,   и   вслед   за
Куотерлайфом солдаты протиснули в комнату носилки.
   - Господин  Калверт  собственной  персоной!  -  объявил  Куотерлайф.  -
Застряли здесь, но вышли с женой.
   - Мистер Борроумли, передайте мадам Дэвисон: Калверт здесь. Он  был  на
подбитом транспортере. Он взят в плен. По-видимому, на дороге никого  нет.
- Ясно, капитан.
   - Алло! Говорит третий  эвакодром.  Они  требуют  заложника,  иначе  не
соглашаются  очистить  полосу.   Они   требуют   кого-нибудь   из   членов
правительства. Они дают час сроку и запрещают приближаться  к  самолету  с
беженцами.
   - Передайте им: мы вступим в переговоры, как только они,  сообщат,  где
третий транспортер, - сказал Спринглторп, глядя на хлопья пены, падающие с
носилок. Пена остро пахла. Калверт был весь в пене.  Его  невидящие  глаза
уставились куда-то в угол комнаты.
   - Приподнимите его. Подержите за плечи, - хлопотал военный фельдшер.  -
Так. Так.
   - Алло! Алло! Они говорят, что третий транспортер провалился в трещину.
   Раздался нечеловеческий хрип.
   - Тихо, тихо, - приговаривал фельдшер. - Сейчас, сейчас, потерпите.
   Он обернулся, рванул с рук пластиковые перчатки.
   - Его надо в госпиталь. Я уже  говорил:  срочно  в  госпиталь.  Осколок
торчит, но я  не  могу  его  вынуть.  Нужна  операция,  полная  анестезия,
переливание крови.
   - Зачем вы доставили его сюда? - тихо спросил Спринглторп.
   - Не так уж он и ранен,  -  резко  ответил  Куотерлайф.  -  Только  что
выражался вполне связно. Мог бы сгоряча и вам сказать кое-что интересное.
   - Вы, - не выбирая, сказал Спринглторп  одному  из  военных.  -  Я  вам
приказываю: немедленно доставьте раненого в  госпиталь.  На  моей  машине,
если других нет.
   - Миндальничаете, капитан.
   - Ангус, спокойнее. Мне только что сообщили: два транспортера пришли на
третий эвакодром. Задерживают эвакуацию. Требуют заложника. Я разрешил  им
лететь. Мы дадим им заложника.
   - Прекрасно! Уж не меня ли пошлете?
   - Нет. Пойдет Мартин Кэйрд. Правда, Мартин?
   Куотерлайф резко обернулся к Кэйрду. Тот медленно  поднялся  с  кресла.
Ростом он был выше Ангуса.
   - Вы правы, Спринглторп. Спасибо. Я пойду, и  все  кончится  миром.  Не
думайте больше об этом деле. Сам справлюсь.
   - Исторический момент! - с издевкой сказал Куотерлайф.
   - Ангус! Ангус! Полубезумцы против  полубезумцев  в  сумасшедшем  даме.
Фарс! Неужели вы не понимаете? Вы! Зачем нужно делать из  этого  трагедию?
Пусть Мартин едет. Да придите же в себя! Молчание было недолгим.
   - Ладно, - сквозь зубы сказал  Куотерлайф.  -  Будь  по-вашему.  Берите
транспортер в парке. Там еще осталось два.
   Кэйрд молча протянул Куотерлайфу  свою  ладонь-лопату.  Тот,  помедлив,
стащил перчатку и подал Кэйрду руку.
   - Алло! Третий эвакодром? Заложником  будет  Мартин  Кэйрд-старший.  Он
выезжает.  Прошу  вас,  ведите   переговоры   очень   спокойно.   Никакого
раздражения.
   Кэйрд вышел. Куотерлайф швырнул перчатки на стол, сел было, но  тут  же
вскочил и заходил по комнате.
   - Ангус, так нельзя, - начал Спринглторп. - Решимость решимостью, я  не
спорю, это хорошо. Но пойми, иногда она слишком далеко заводит.
   - Давайте лучше не будем об этом, капитан. На нашем прекраснодушии,  вы
меня извините, можно заехать гораздо дальше. Так ведь тоже  нельзя!  Черт!
Надо же, как прошляпили!
   - Ничего худого не случилось, Ангус. Хотя и  могло.  Я  уверен,  что  в
лаборатории все кончится благополучно.
   - Да я не об этом! Через неделю  Левкович  начнет  кидать  свои  бомбы.
Предположим, все пойдет как задумано. Что это означает? А  то,  что  через
полгода, ну, через год все успокоится. Понимаете, капитан? Здесь  начнется
жизнь, новая жизнь! Какая жизнь? Вот что мы прошляпили! А  фюрер  об  этом
подумал!  Дрянь  он  последняя,  сами  видите!  Но  подумал.  Вперед  нас,
благородных, умных, честных - называйте, как хотите!  -  а  по  сути,  так
слепых котят!
   - Ангус, постойте! Вы что, всерьез считаете нас  с  вами  благородными,
умными и так далее?
   - Давайте без самоуничижения. Не надо. Дело таково.  Нам  эти  качества
припишут, не сомневайтесь. Вы и сами только что к этому руку приложили.  А
так это или не так, не имеет никакого значения.
   - Не знаю, Ангус, и знать не хочу. Я смотрю на это иначе. Просто  я,  и
вы, и все мы попали в беду. Рухнул дом. Из-под обломков  надо  выбираться.
Мы пытаемся выбраться. Вот и все.
   - В том-то и дело, что не все. Не все! Надо построить  новый  дом.  Вот
что нам предстоит. Хватит  ли  у  нас  на  это  пороху?  Вот  о  чем  пора
задуматься.
   - Рано, Ангус, рано. Вы говорите о политике, я никогда в ней ничего  не
понимал, но знаю: сейчас не до нее. - Слепое мещанское  чистоплюйство!  Вы
извините меня, но это так. Всегда до нее! Всю жизнь кто-то на вашем хребте
гнул политику в выворачивал как хотел, а  вам  все  было  не  до  нее!  Вы
понимаете,  что  произошло?  Страна   подошла   вплотную   к   социальному
перевороту. В нашей власти сейчас повернуть ее на новый  путь,  и  нам  не
простится, если мы эту возможность упустим. Я говорю вам открыто: ни я, ни
ребята Дэда Борроумли - они сегодня много сделали, не забывайте о  них!  -
мы вернуться назад не позволим.
   - Вы говорите так, словно объявляете мне войну.
   - Капитан, если нам придется это сделать, мы сделаем. Это  будет  очень
трудно.  Ваш  авторитет  громаден.  Больше  его,  пожалуй,   только   ваша
удивительная наивность. И умопомрачительная  везучесть.  Я  не  знаю,  что
отдал бы, чтобы твердо знать, что вы на нашей стороне. Но вы не  на  нашей
стороне, вы сами по себе. Не хочу, не желаю  сражаться  с  вами.  Но  если
понадобится, буду. Буду. У меня нет другого выхода.
   - Как странно, Ангус.  Вы  только  что  поставили  на  карту  все,  чем
располагали, чтобы я остался на своем месте. И тут же чуть ли не  умоляете
меня убраться подобру-поздорову, чтобы я рам не мешал.
   - Да нет же! Нет же! Дело не лично в вас и не во мне. Надо строить дом.
Я хочу, чтобы мы строили. Начинать надо сегодня.  А  кто  не  начнет,  тот
станет врагом. Не мне - делу. Огромному и достойному.
   - Извините, Ангус, но, по-моему, вы излишне драматизируете. Как-то  это
все театрально. У меня какое-то неприятное  чувство,  словно  всем  нужно,
чтобы я был достопочтенной говорящей куклой в чьих-то  руках.  Хватит!  Не
буду. Не буду, слышите! Все эти ваши "нынче одно, а завтра  по-другому"  -
чушь! Надо просто честно работать, и все образуется само. Не слишком ли вы
поверили в какую-то идеальную схему? Берегитесь! Ее плен может погубить не
только меня или вас.
   - Капитан, я вас не перевоспитаю. К большому моему сожалению. Я  должен
был вам сказать то, что сказал. Давайте будем честно  трудиться.  Давайте.
Там видно будет.
   - А вы не думаете, что много будет значить  еще  и  то,  что  по  этому
поводу думает  мадам  Дэвисон?  Куотерлайф  на  полушаге  остановился  как
вкопанный.
   - Капитан, - сказал он, помедлив, - да неужели же вы  настолько  слепы!
Она своими руками потащит остров на место, если только прикажете вы.  И...
не только потому, что вы для нее  авторитет.  Это  гораздо  больше.  Чтобы
такая женщина, как Памела Дэвисон... Человек  же  вы!  Неужели  же  вы  не
понимаете, не чувствуете...
   - Алло! Капитан! Капитан! - загремел селектор. - Дэд Борроумли говорит!
Капитан, вы меня слышите? Мы Кэйрда-младшего сгребли! Слышите? Он  тут,  у
меня!
   - Дэд, старик! Как тебе удалось? - завопил Куотерлайф.
   - Ангус, ты там? Слушай! Пока суд да дело, я  отправил  туда  две  пары
наших посмотреть, как да что. Они в робах. Кто отличит?  Том  Программа  и
Кожаный пошли. Том доску подхватил для маскировки, а Кожаный  -  угольник.
Проходят мимо туалета, глядь - а он оттуда собственной персоной, и  с  ним
два лба из его команды. Медвежья болезнь одолела. Ребята-то в курсе, я  им
тут все в красках описал. Кожаный с ходу угольником  одного  по  каске,  с
другим сцепился, а Том ему, красавчику,  в  живот  головой;  положил,  рот
снегом набил, шарфом завязал, он и  не  очень  рыпался.  Тех  двоих  ребят
упаковали и в кабину упрятали.  А  его  к  доске  примотали  и  на  плечах
вынесли, никто ничего и не заметил. Сидит здесь,  что-то  такое  бормочет.
Вроде бы он у всей этой компании был на крючке  за  какие-то  свои  старые
дела, от одного их вида его тошнит. И от нашего тоже. Плачет от облегчения
души. Похоже, так. Сейчас Дэвисон придет - выясним.  Она  вернется,  совет
держать будем. Еще Дятел ходил  и  Регбист.  Говорит,  их  там  с  десяток
толчется возле трансформаторной и человек пять у вертолетов. Мы  их  мигом
прихлопнем, не беспокойтесь.
   - Благодарю вас, мистер Борроумли. Это замечательная новость, -  сказал
Спринглторп. - Но только я впредь попрошу вас:  в  разговоре  со  мной  не
упоминайте, пожалуйста, подпольных кличек, а называйте людей по именам.
   - Слушаюсь, капитан, - радостно отозвалось из селектора.
   - Ч-черт! - Куотерлайф ударил кулаком в ладонь. - Капитан, вам не может
так везти! Не может! Это какой-то цирк, фокусничество! Что же мне,  верить
в вас, как в бога? Идиотизм!
   - Почему вы считаете меня удачливым? - тихо спросил  Спринглторп.  -  Я
одинокий старый человек, я ко всем этим вещам не стремился. Если  считать,
что существует судьба, так это больше похоже на ее издевку. К  счастью,  у
меня не было времени раздумывать  на  эту  тему.  Когда  у  меня  выдается
минута, я думаю о сыне и жене. Их нет, - значит, и меня нет. До  сих  пор,
Ангус, я не очень твердо знал, что я здесь делаю. Баунтон  говорил,  но  я
как-то не очень усвоил. Спасибо вам, теперь я,  кажется,  понял.  Я  живу,
пожалуй, только для  того,  чтобы  добры  молодцы  вроде  вас  не  слишком
увлекались экспериментами в новом доме. Я-то знаю: людям там  должно  быть
удобно. Так что я снова инспектор по  гражданскому  строительству.  Имейте
это в виду на будущее.
   -  Как  хотите,  -  ответил  Куотерлайф.  -  Строить,  по-моему,  более
достойное занятие, чем инспектировать. Впрочем, кому как.
   Вдали над океаном грузно  кренилась  титаническая  колонна  желтоватого
пара,  подсвеченная  снизу  багровыми  сполохами.  Оттуда  несся  могучий,
расслабляющий ноги рев. Вода за бортом была  недвижна  -  вся  в  белых  и
черных разводах гуща из вулканического пепла. Светло-кремовая, только  что
отмытая   надстройка   танкера   с   алой   надписью   "Эльпидифорос"    -
"Надеждоносец",  одно  название  чего  стоит!  -  на  глазах   покрывалась
безобразными черными потеками. Пепел был всюду: на зубах,  на  бровях,  на
одежде.
   - А! Как работает! Как работает-то! - восхищенно приговаривал Левкович.
   Он пританцовывал, размахивал руками, он места себе не находил,  любуясь
делом рук своих. Рук, сбитых в кровь, почерневших  от  возни  с  металлом.
Такие  руки  здесь  у  всех,  кроме  господина  Баркариса  Хараламбоса   -
совладельца и капитана танкера. По мере того как  белоснежная  пластиковая
капитанская  роба  с  золотыми  галунами  покрывалась  теми  же  потеками,
господин Хараламбос начинал  беспокойно  и  брезгливо  оглядывать  себя  и
наконец отлучался к помпе, откуда являлся сияющий  великолепной  белизной,
нервно отряхиваясь, как холеный домашний кот, негаданно угодивший в грязь.
Отлучки капитана повторялись каждые четверть часа, и Спринглторп  невольно
следил  за  их  регулярностью,  ловя  себя  на  мелком  злорадстве,  вовсе
неуместном и потому огорчительном. Кот  не  кот,  а  из  кошачьих.  Этакий
ягуарчик на зыбких водах с великосветскими замашками.
   Господина Хараламбоса указал старику Кэйрду тихий  незаметный  человек,
на миг вынырнувший из кишащих толп эвакуируемых. Человек был из  тех,  кто
считал, что всю эту катастрофу господь бог устроил только для того,  чтобы
покарать именно его, - ну, в крайнем случае, еще десяток ему  подобных.  У
него погибли жена и калека дочь, ради благополучия которой он  пускался  в
темные дела по всему свету. Какие именно,  он  не  стал  рассказывать.  Он
вручил Кэйрду чек на пять миллионов. "Мне самому не нужны  деньги,  мистер
Кэйрд, - сказал он. - Слухом земля полнится: говорят,  вам  нужен  хороший
корабль. Завтра моя очередь  эвакуироваться.  Дайте  мне  ваш  телефон.  Я
думаю, я смогу кое-что сделать. Есть один человек, он стоит больших денег,
но на него можно рассчитывать".
   Через десять суток "Эльпидифорос" сообщил, что  находится  на  траверзе
мыса Финистерре и готов принять  людей  и  груз.  Это  обошлось  в  три  с
половиной миллиона. Погрузкой руководил Дэд Борроумли и Мартин  Кэйрд-сын.
"Этот парень на свободе  гораздо  полезнее,  чем  в  тюрьме,  которую  нам
заводить  не  ко  времени",  -  сказал  Спринглторп.  "Хорошо,  -  ответил
Куотерлайф. - Он и Борроумли". Пара выглядела причудливо, но распоряжалась
напористо: в три дня на борту  танкера  был  смонтирован  перекупленный  у
норвежцев  комплект  электроники  для  подводного  бурения  и  установлены
сбрасыватель и стеллажи для термобомб.
   Хараламбос на все это согласился, он поставил только одно условие:  все
работы ведутся островитянами, из них же  формируется  команда  танкера,  а
прежняя команда, за исключением старшего механика и штурмана-радиста, тоже
совладельца корабля; снимается с борта. "У вас  там  уран.  Нам  троим  не
понять, но ваши моряки - это семейные и  не  очень  знающие  люди,  мистер
Кэйрд. Мы все земляки или родственники, иначе нам нельзя работать. И  если
кто-нибудь из них пострадает, вина ляжет на меня, и все очень  осложнится.
Мы отлично понимаем: когда мы  кончим  дело,  прежнему  конец,  мы  станем
слишком заметны. Ну что ж. Когда-то надо кончать. И лучше так, чем  иначе.
Мы трое идем на это сознательно. Но наши люди - они здесь ни при чем".
   Два десятка вертолетов  кружились  над  Атлантикой,  как  пчелы.  Чтобы
сократить маршруты, Хараламбос прижался чуть ли не  к  самому  трясущемуся
наползающему берегу. Еще сутки,  и  двести  тридцать  тяжких  вольфрамовых
шаров, начиненных ураном в  графитом,  угнездились  в  цистернах  танкера,
давным-давно забывших, что такое нефть.
   А что они помнят,  эти  цистерны?  Спринглторп  вздохнул.  Отец  Фергус
пытался деликатным образом дознаться. Следы круто повели во тьму, где люди
исчезают без следа. А господин Баркарис, спустившись вместе с Борроумли  в
недра корабля проверить крепление груза, неожиданно  спросил  с  белозубой
улыбкой, много ли еще у островитян любопытных не в меру мальчиков.  "Очень
мало, - ответил Борроумли. - Практически больше нет". - "Это правильно,  -
кивнул Хараламбос и тут же переменил  разговор.  -  Так  вот  это  и  есть
атомные бомбы? - спросил он. Шестиметровые серые шары мрачно казали  сизые
шрамы неумелой поспешной сварки. - Ах, это не бомбы.  А  переделать  их  в
бомбы можно?" Узнав, что проще начать заново, капитан еще  раз  улыбнулся,
повернулся на каблуках и начал педантично проверять трос за тросом.  "Дело
знает", - кратко отозвался о нем Борроумли,  но  каким  это  было  сказано
тоном!
   В тот же вечер в кабинете Памелы Дэвисон состоялось последнее совещание
перед вылетом Левковича на танкер.
   - Мы наметили для перфорации  пятнадцать  точек.  Вот  здесь,  здесь  и
здесь, - говорил Левкович,  тыча  в  карту  красным  карандашом.  -  Слава
аллаху, здесь,  судя  по  стратиграммам,  довольно  близко  к  поверхности
магматический очажок. Вам везет. Не бог весть что, но для  нас  хватит.  И
пилюль должно хватить. От точки до точки - двадцать миль, неполных полтора
часа ходу. Начинаем здесь. Тут хорошая впадина в дне. Пойдем вот сюда,  по
дуге к южному краю скального плато. И назад по хорде на второй заход. Один
круг - около полутора суток. Я думаю,  после  седьмого  круга,  где-то  на
двенадцатый день, кое-что прорежется. Тогда и публикуйте сообщение.
   - А если ничего не выйдет? - мучительно выдавил Мартин Кэйрд.
   - На вашем месте  я  бы  лучше  думал,  как  сделать,  чтобы  вышло,  -
отчеканил Левкович. - По расчету, я должен бросить следующий шарик в ту же
точку дна через  тридцать,  максимум  через  тридцать  пять  часов,  иначе
горячий ствол может закрыть тромб. Норвежская станция  наводку  обеспечит,
она трехканальная;  большего  запаса  надежности  могут  требовать  только
капризники, я к ним не отношусь. А вот эта ваша темная посудина... Корабль
должен пройти без остановки до  пятнадцати  тысяч  километров  со  средней
скоростью шестнадцать с половиной узлов. Около двадцать суток непрерывного
хода. Вы уверены, что хараламбосова бочка из-под керосина на это способна?
   Хорошо, что господин  Баркарис  не  слышал  этих  оскорбительных  слов.
"Эльпидифорос" работал как часы, на двадцати шести узлах. Иначе и быть  не
могло. Хараламбосу по его делам  нужен  был  не  корабль,  а  марафонец  и
вдобавок рекордсмен. Как  бы  иначе  он  мог  предложить  его,  скажем,  в
качестве вертолетоносца во время гражданской войны на островах Бакалажу  -
удачная  авантюра   шестилетней   давности,   составлявшая   предмет   его
профессиональной гордости.
   - А дозаправка? - не унимался Левкович. - Если мы станем посреди океана
без  капли  мазута,  вот  тогда  действительно  ничего   не   выйдет.   Вы
позаботились о дозаправке танкера топливом?
   "Это моя забота", - сказал Баркарис во  время  переговоров  с  Кэйрдом.
Дважды за время рейса танкер отклонялся от курса и выходил по радиопеленгу
к огромным пластиковым поплавкам с горючим,  одиноко  болтающимся  посреди
моря. Кто, на чем и когда доставлял эти пузыри с мазутом, - это никого  не
касалось. "С вас достаточно знать,  что  это  обходится  мне  в  копеечку,
мистер Борроумли, - заявил Баркарис. - Или  вы  решили,  что  я  шкуродер,
сграбастаю ваши миллионы сам и сам профинчу их по кабакам? Если решили, то
напрасно. Я больше романтик, чем шкуродер. Мне скучно было б жить так, как
вы прожили свою жизнь, суперкарго. Чтобы  не  скучать,  надо  рисковать  и
платить. Солоно платить. Зато мой сервис - это сервис. Во всяком случае от
Фиджи  до  Гибралтара.  Честно  говоря,  это  мой  первый  выход  в   ваши
измордованные законоведами края. Надеюсь, успешный?" - "Это правда, что вы
выиграли танкер в карты?" - ответил вопросом на вопрос Дэд Борроумли.  Они
сидели в капитанском  салоне,  на  столе  красовалось  невероятно  дорогое
коньячество с столетними сертификатами. Наслаждался  им  один  Хараламбос.
Борроумли не спал уже четвертые сутки и предполагал  не  спать  еще  двое.
Рюмка вина могла свалить его с ног, и Хараламбос деликатно не настаивал на
обоюдности пиршества, удовлетворившись соблюдением  ритуала  общего  ужина
капитана и "представителя владельца груза".  "Не  совсем  так,  -  ответил
Баркарис. - Это легенда. Но лично мне она нравится больше  правды".  -  "И
дорого она вам обошлась?" - угрюмо поинтересовался Дэд. Хуже не  было  для
него пытки,  чем  эти  ежевечерние  пиры  в  "будуаре",  как  он  именовал
капитанский салон. "Сразу видно, что вы неопытный в таких  делах  человек,
суперкарго, - возрадовался Хараламбос. - Легенды не продаются.  Их  нельзя
купить. Их заслуживают. У слепцов, которые их слагают. Был такой случай  в
нашей  истории.  Вот  послушайте".  И  он  включил  магнитофон.  Зазвучала
протяжная, тоскливая, с придыханиями речь. "Вой собачий", - определил  про
себя Борроумли. "Одиссея", - гордо сказал Хараламбос. "Извините,  капитан.
Как-нибудь в другой раз", - поднялся Дэд из-за стола. Он не мог  есть,  не
мог видеть, как едят другие, он  ничего  не  мог  -  мог  только  таскать,
таскать и таскать эти неподъемные глыбы  и  швырять  их  в  зыбучую  хлябь
океана.
   На  корме  готовили  к  сбросу  очередную   пилюлю.   Крепили   лопасти
гидропланера, проверяли  запальное  устройство,  вязали  тросы.  Начинался
седьмой заход. Дул пронизывающий ветер. Находиться здесь Борроумли было не
обязательно, но он  ушел  с  кормы  только  после  того,  как  шар,  тяжко
плюхнувшись, исчез в черной пучине, волоча  за  собой  кабель  управления.
Пройдя   по   грохочущему   коридору,   Борроумли   открыл   дверь   каюты
гидроакустиков. Левкович и Кэйрд-младший стояли,  склонясь  над  столом  и
прижав к ушам по одному наушнику общей пары. Завидев  Борроумли,  Левкович
поманил его рукой, потянул наушники, и Кэйрд, словно  приклеенный  к  ним,
попятился следом, не отпуская свой. Дэд прижал наушник  к  уху  и  услышал
долгий скрип, потом скрежет и серию коротких хлопков. И снова скрежет.
   - Это уже извержение, - сказал Левкович. - Пошло! Бросим еще  одну  для
гарантии, и чем быстрее уберемся отсюда,  тем  лучше.  В  этой  точке  нам
делать больше нечего. Передайте президенту: пусть публикует сообщение...
   Ничто так трудно не далось Спринглторпу, как  дело  о  гласности  работ
"лаборатории". "Распубликуем, нашумим, - а ничего не выйдет. И что тогда?"
- настаивал Куотерлайф па молчании до поры до времени. "Уран и  так  почти
что воруем, - ворчал Кэйрд-старший. - Вольфрам - металл редкий,  запас  на
рынке ограничен. Чуть прослышат, что нам без него никак, -  цены  вздуются
втрое. А транспорт?" Ведомство отца Фергуса разродилось  меморандумом,  из
которого  следовало,  что  "операция,  по  своим  масштабам  сравнимая   с
величайшим  природным  катаклизмом,  может  вызвать  резко   отрицательные
оценки, к  которым  присоединится  от  тридцати  до  семидесяти  процентов
населения заинтересованных районов. Что  затруднило  бы  ее  подготовку  и
проведение". Фразы были длинные, скатанные и живо  напомнили  Спринглторпу
лучшие страницы "Преславного дела".
   Памела Дэвисон выразилась кратко: "Конечно, ото касается всех.  Поэтому
лучше сделать вид, что это никого не касается".
   "Немедля обо всем распубликовать! - требовал Левкович. - Хватит  делать
из нас домовых!"
   Не зная, на что решиться, Спринглторп тянул и тянул дело, никому ничего
не разрешая и не запрещая, пока чуть ли не все было подготовлено. Тогда  и
было решено, что официальное сообщение следует опубликовать, как только на
океанском дне появятся признаки извержения.
   Конечно, слухи ползли и доходили до имеющих уши, но попасть  на  остров
извне было почти невозможно, толком никто ничего  не  знал.  Каждое  утро,
открывая сводку мировой печати, Спринглторп ожидал появления  сенсационных
заголовков, но все было тихо. Он догадывался, что дело  тут  не  обходится
без трудов отца Фергуса, оказавшегося недюжинным дипломатом.
   Самым  тяжким  испытанием  для  Спринглторпа   оказалось   прощание   с
полковником Федоровым, начальником русской  технической  миссии.  Основная
часть работ по эвакуации  завершилась,  всемирный  сбор  средств  позволил
приобрести технику, наскоро обучить свои кадры,  и  русские  готовились  к
отъезду.  В  президентском  бараке  был  устроен  торжественный  ужин  для
сотрудников миссии, а на следующее утро Спринглторп принял  Федорова  один
на один в своем кабинетике.
   - Господин президент, - сказал полковник после  того,  как  закончилась
официальная часть визита. - Мне поручено  передать  вам  следующее  устное
заявление. Нашему правительству в общих чертах известно,  что  на  острове
ведутся работы определенного плана. Масштаб их довольно велик, официальных
указаний  о  закрытом  характере  работ  не  имеется,  так  что  в   нашей
осведомленности  нет  ничего  предосудительного.  В  то  же   время   ваше
правительство предпочитает, по-видимому,  уклониться  от  широкой  огласки
программы и целей работ. Наше правительство и ваш народ на  деле  доказали
глубокое понимание трагической ситуации, в которой оказалась ваша  страна.
Безусловно, это не дает нам права вмешиваться в  ваши  внутренние  дела  и
требовать к  себе  особого  доверия.  Нет  и  международных  установлений,
которые,  могли  бы  регламентировать  подобные  программы.  Но   как   вы
понимаете, такие операции способны глубоко  затронуть  жизненные  интересы
сопредельных  стран.  В  связи  с   этим   наше   правительство   выражает
беспокойство и ожидает от вас действий, способных его рассеять. Ни в  коем
случае не указывая формы и содержания этих действий.
   Полковник умолк. Настал черед Спринглторпа. Что он мог противопоставить
словам этого человека, именно этого человека, которого глубоко уважал?  За
бешеную работоспособность в организованность,  за  бесконечную  готовность
помочь, пойти  навстречу  взвинченным  островитянам,  мечущимся  на  грани
истерии и изнурения.  Такому  человеку  нельзя  было  промямлить  в  ответ
уклончивую любезность. И в то же  время  нельзя  попросту  отвезти  его  к
Левковичу и показать все от начала  до  конца.  Это  вынудило  бы  русских
занять четкую позицию.  Какую?  Ясно  какую:  массированное  искусственное
подводное извержение - такого никогда не было. И не должно быть.  Ни  один
трезво мыслящий человек не способен одобрить такой  проект.  Наоборот,  он
обязан воспрепятствовать ему. Ах, как хорошо трезво  мыслить,  когда  твоя
земля не ходит ходуном, обрушиваясь в океанские хляби!
   - Полковник, - сказал Спринглторп. - Ведь вы не просто наблюдали, что у
нас творится. Вы сами и ваши люди отдали нам часть своей  жизни.  Большего
нельзя ни просить, ни требовать. Но подумайте: это  для  вас  была  только
часть. Часть. Правда? А для нас - это вся жизнь. Не только наша. Это жизнь
будущих поколений нашего народа. Мы отвечаем перед ними. Мы обязаны, свято
обязаны испытать все пути, предпринять все попытки и в любой из них  дойти
до конца. До гибели, до сумасшедшего дома, до того, что всех нас перевяжет
международная морская пехота. Вряд ли это случится,  полковник,  но,  если
случится, я обязан буду зубами грызть веревки, пока  меня  не  пристрелят.
Так думает каждый из нас, и я тут  не  исключение.  Вы  скажете,  что  это
слепой первобытный национальный эгоизм. Да, это так с точки  зрения  любой
другой нации. Но не с нашей.
   Полковник молчал, и Спринглторп, сделав круг по кабинетику, продолжал:
   - Я прекрасно понимаю, мы все прекрасно  понимаем,  что  означают  ваши
слова. Это мягкое,  но  настойчивое  предупреждение.  Предложение  утопить
начатое в дискуссиях ученых авторитетов. Мы  не  пойдем  на  это.  Пытаясь
сохранить хотя бы часть своего дома, быть может, мы повредим еще чей-то. Я
горячо надеюсь, что этого не произойдет. Но если произойдет,  мы  сто  лет
будем ходить голые и босые, мы будем каяться и расплачиваться.  Будем.  Но
на своей земле, полковник. Поймите: вы  -  часть  милостыни,  которую  нам
подали. Должны были подать.  Но  нам  нужно  большее.  И  у  нас  достанет
дерзости стребовать у человечества свою долю целиком! - Ошеломленный пылом
собственных слов, Спринглторп помедлил и, одолев сухость во рту, закончил:
- Я прошу вас, полковник, передать это вашему правительству.  Одновременно
с выражением глубокой благодарности за все, что ваш народ сделал для  нас.
Был бы очень рад услышать ваше личное мнение по этому поводу. Ни  в  малой
мере не соединяя ваших слов с мнениями служебными и государственными.
   - Господин президент, я офицер, - негромко сказал полковник. -  Работая
здесь, я выполнял приказ. Он был для меня большой честью.  Рад,  что  наша
работа заслужила высокую оценку. За нами,  за  нашей  группой  были  сотни
тысяч умов и рук, без них  мы  ничего  не  смогли  бы.  Я  проникнут  этим
ощущением и хотел бы, чтобы об этом помнили все, с кем нам пришлось  здесь
работать. Чувства и мнения этих сотен тысяч наших земляков -  это  и  есть
мои личные чувства и мнения, я от них неотделим.  Я  вам  их  высказал.  И
надеюсь, что вы отнесетесь к ним с должным вниманием. Уверен, что к  вашим
словам  наше  правительство  отнесется  со  всей  серьезностью.  Они  того
заслуживают. Позвольте мне на этом попрощаться с вами и еще  раз  сказать,
что наш народ относится к вашей  стране  с  братским  сочувствием.  Именно
поэтому он и послал нас сюда. Не забывайте об  этом,  господин  президент.
Прощайте.
   Существует,  все  же  существует  искусство,  неведомое   Спринглторпу!
Искусство слияния себя и общества. Он всю жизнь нимало не нуждался в  нем,
а теперь... Теперь-то как  трудно!  Ах  как  трудно.  Тяжесть  собственной
нерешительности,   неспособность   глядеть   вдаль   и   вширь   подавляла
Спринглторпа. И когда наконец оттуда, с неразличимого во  тьме  и  туманах
"Эльпидифороса", донеслись желанные слова,  он  почувствовал  себя  легко.
Легко? Нет. Невесомо. Больше он ничего не мог сделать, ни на  что  не  мог
повлиять, все покатилось как лавина, а он, покачиваясь, повис над ней  как
некий символ, мишень, в которую  били  молнии  запоздалых  страстей,  били
жестоко и болезненно для него самого, но нечувствительно для дела.  Пусть!
Пусть бьют!
   Он с честью выдержал неведомую для него процедуру заявления для  печати
с передачей по телевидению. Отец Фергус постарался  па  славу:  не  меньше
сотни журналистов и телеоператоров кишело на борту американского самолета,
в   салоне   которого   прямо    па    аэродроме    Линкенни    состоялась
пресс-конференция. Полуослепленный, полуошпаренный ярким светом  юпитеров,
Спринглторп прочитал правительственное сообщение. Он знал его  наизусть  и
ни разу не сбился:
   "Отдавая себе полностью отчет  в  том,  что  предпринятая  акция  может
вызвать  обвинения  в   нарушении   природного   равновесия   в   бассейне
западноевропейской котловины Атлантического океана,  мы  самым  энергичным
образом подчеркиваем, что стремимся как раз к обратному.  Ибо  неотвратимо
надвигающееся  исчезновение  нашего  острова  означает   гораздо   большее
нарушение  этого  равновесия,  чем  попытка  хотя  бы  частично  сохранить
территорию, принадлежащую нашему народу".
   На  следующий  день  пошли  протесты.  Первым  пришел  протест  Японии:
"Глубоко  и  искренно  принимая  к  сердцу  трагедию   нации,   лишающейся
собственной  земли,  правительство  и  народ  Японии  не  могут   одобрить
действий, способных привести к неконтролируемому радиоактивному  заражению
вод Мирового океана".
   - Чушь! - неистовствовал в радиотелефоне голос Левковича. -  Я  же  вам
говорил: весь уран, который мы ухлопали па это дело, извлечен  из  морской
воды. Что мы, дети, что ли? Если на  то  пошло,  попади  он  в  воду  весь
целиком - так равновесие только восстановится. Почему  вы  не  сказали  об
этом в заявлении?
   - Забыли, - ответил Спринглторп.
   - Забыли! Публикуйте разъяснение. Езжайте на сессию  ООН,  делайте  что
хотите, но чтобы с этим было все ясно! Вы поняли?
   Ехать в штаб-квартиру ООН, эвакуированную в  Виннипег,  так  или  иначе
Спринглторпу предстояло в ближайшие дни.  Международный  штаб  "впредь  до
получения разъяснений" приостановил финансирование  технических  операций.
"Ходят слухи, что группа  стран  готовит  проект  резолюции  с  осуждением
проводимой акции", - сообщил О'Брайд.
   - Поеду и выступлю, - сказал Спринглторп Левковичу. - Как у вас дела?
   - Пока работают три точки: первая, вторая и  пятая.  Суточный  выход  -
около ста тератонн, но это только начало. Разгуляется.
   Через два дня загудело в четвертой, затем в седьмой и  восьмой  точках.
Потом заработали двенадцатое и тринадцатое жерла. Восемь вулканов бушевали
на океанском дне.
   - Нам и так почти хватит! -  доносилось  по  радиотелефону.  -  Еще  бы
парочку: третью да десятую. И довольно будет.  Запас  остался,  мы  бомбим
десятую. День-два - и прорвет. Не может быть, чтобы не прорвало.  Зрелище!
Приезжайте посмотреть.
   Десятую прорвало три дня назад. Да как прорвало! В три  дня  гигантская
гора поднялась на всю четырехкилометровую толщу океанских вод и  выбросила
над поверхностью свой грозный султан.
   "Эльпидифорос" крейсировал теперь вдоль фронта вулканов. Еще два из них
- второй и пятый - приподнялись над океаном. А десятый высился  уже  почти
на полкилометра.
   Дебаты в ООН были назначены на послезавтра, и  Спринглторп  решил,  что
перед этим должен увидеть своими глазами все, что происходит в море. И вот
он стоял и смотрел, сжимая руками стальной поручень,  идущий  вдоль  борта
танкера. Смотрел и пытался себе представить, что происходит там, в ужасной
тьме океанских глубин:  бешеное  кипение  воды,  огромные  тускло-багровые
комья, витающие на струях пара, тягучее клокотание громоздящейся грязи.
   - Суточный суммарный выход по всем точкам - две тысячи сто тератонн. Мы
рассчитывали на две семьсот, но при  этом  закладывали  двадцатипроцентный
запас. Так что по делу сейчас - как раз! - кричал ему в ухо Левкович.
   Каких чудовищ пришлось выпустить из недр, каких чудовищ! Сквозь  пелену
дыма тусклым красным кружочком светило солнце. С неба свешивались  длинные
серые струи. Нечем было дышать.
   - Смотрите! Такой была Земля миллиард лет тому  назад!  -  не  унимался
Левкович.
   - А это кончится? - пролепетал Спринглторп. - Вдруг и это не  кончится.
Вдруг все это...
   - Кончится! - кричал Левкович. - Вот выдавит очажок - и  кончится.  Еще
три недельки - и будет тишь да гладь!
   - Господин президент, мсье  академик,  -  торжественно  заявил  капитан
Хараламбос, отмывшийся в  очередной  раз.  -  Мне,  капитану  корабля,  по
морским законам принадлежит право назвать вновь родившуюся сушу. Я намерен
воспользоваться этим правом, но поскольку ее создателем являетесь вы, мсье
академик, то прошу вас, нет ли у вас пожеланий?
   - Ах вот как! Ну хорошо. Не откажусь. Я хочу, чтобы  хребет  именовался
хребтом Геофизики. Вот так. А горы можете называть  как  вам  угодно.  Они
меня не интересуют.
   - Решено, - кивнул Хараламбос. - Весь хребет нарекается отныне  хребтом
Геофизики. А эта гора да именуется Гефестион Бореалис. Я сообщу сейчас  об
этом по флотилии.
   Да, вслед за "Эльпидифоросом", не отходя от него на миг, следовал целый
флот. Два крейсера, два эсминца, вдали на горизонте - авианосец, несколько
подводных лодок в походном  положении  -  только  рубки  торчат  из  воды.
Военные суда под вымпелами и флагами, ороговевшими от давней боевой славы,
с достоинством выполняли приказы своих  адмиралтейств:  помех  не  чинить,
выражать   неодобрение   своих   правительств   одним   своим   молчаливым
присутствием, ощеренностью вооружения. Баркарис был в восторге  от  такого
эскорта. "У нас на борту президент республики.  Надо  им  объявить.  Пусть
салютуют", - кичливо заявил он, едва только Спринглторп ступил  на  палубу
танкера.
   - Я вас прошу, не нужно, - попросил Спринглторп.
   - Президент здесь неофициально, - нашелся Дэд Борроумли.
   - Как хотите, суперкарго, - пожал плечами разочарованный Хараламбос.  -
Но учтите: это против правил.  И  от  этого  баклажана  вы  все  равно  не
спрячетесь.
   "Этим баклажаном"  он  именовал  пришедший  сюда  два  дня  тому  назад
теплоход   "Авзония".   Теплоход   был    битком    набит    журналистами,
фотокорреспондентами и неуемной публикой, собравшейся со всей  Европы.  На
полубаке  "Авзонии"  красовался   транспарант:   "ПОДАВИТЕСЬ   ВЫ   СВОИМИ
БОМБАМИ!", на полуюте реяло светящееся полотнище: "ХЭЙЯ,  ХЭЙЯ,  МОЛОДЦЫ!"
По нескольку раз в день на  теплоходе  вспыхивали  шумные  сражения  между
полубаком и полуютом. С воплями, хлопаньем петард  и  метанием  гранат  со
слезоточивым газом. "Авзония" шныряла короткими галсами по всей  флотилии,
старалась  прижаться  поближе  к   "Эльпидифоросу".   Стоило   кому-нибудь
появиться  на  палубе  танкера,  на  "Авзонии"   начиналось   неистовство.
Ослепительно мигали фотовспышки, десятки радиомегафонов наперебой славили,
проклинали,  сулили  бешеные  деньги  за  интервью  и  просто  разражались
дурацкой какофонией. Прошлой ночью кто-то метнул оттуда на  "Эльпидифорос"
зажигательную шашку. Хараламбос озлился, и теперь, едва "Авзония" ложилась
на сближение, он включал вдоль  всего  борта  противопожарные  водометы  и
недвусмысленно наводил их на "баклажан".  Подействовало.  "Авзония"  стала
держаться в стороне.
   Прибытие  Спринглторпа,  конечно,  не  ускользнуло  от  глаз  авзонцев.
Теплоход все же не рискнул приблизиться, но  вот  уже  второй  час  подряд
исходил неистовым, ни па миг не умолкающим криком.
   - Через месяц остров войдет в  контакт  с  горной  цепью,  -  продолжал
Левкович. - Это если  скорость  движения  не  изменится.  У  нас  тут  нет
единства взглядов. Я считаю, что скорость начнут убывать недели через две.
   Внезапно желтоватую колонну пара на горизонте  развалил  на  две  части
стремительно вздымающийся черный фонтан. Он рос, рос, и вот  верхушка  его
сломалась, словно ткнулась в невидимый потолок, и стала распространяться в
стороны, ниспадая по клубящемуся ободу трепещущей  черной  вуалью.  Вокруг
фонтана один за другим явились на небе  белые,  концентрические  круги,  и
Спринглторп увидел: к кораблю несется яркая серебряная полоса.
   - Ложись! - отчаянно крикнуло  ему  в  уши.  Танкер  стал  стремительно
разворачиваться, все вокруг попАдали на палубу - он  еще  успел  удивиться
этому, - как вдруг воздух дрогнул, опора под ногами исчезла,  его  ударило
со всех сторон, но резче всего в спину и затылок, и он мешком  сполз  вниз
вдоль чего-то твердого. Не было грохота,  не  было,  но  в  ушах  осталось
что-то  нечеловеческое,  всеподавляющее.  В  носоглотке  освободилось,  он
непроизвольно поднес руку к лицу и изумился, увидя, как  легко  и  обильно
бежит по ней алая кровь.
   Перед глазами что-то замелькало,  он  словно  взлетел.  С  отвращением,
нежеланием, страхом. "Не хочу, -  сказал  он.  -  Не  хочу".  Но  язык  не
послушался, губы не подчинились, и он стал жевать это  слово,  выплевывать
изо рта. Оно не  выходило,  не  отклеивалось,  а  перед  глазами  мелькали
какие-то бессмысленные, бессвязные картинки: небо,  черный  фонтан,  трап,
люк, поручни, потолочные плафоны, дверь с красным крестом. Он  понял,  что
этого не надо видеть, и покорно закрыл глаза.
   Когда он их открыл, то увидел солнечный свет  и  лицо  Памелы  Дэвисон.
Милое лицо, губы, глаза, брови и рыжеватые, словно искрящиеся волосы.
   - Памела, вы? Как вы  здесь  очутились?  -  спросил  он  и  не  услышал
собственного голоса.
   - Здравствуйте, капитан.
   - Я ничего не слышу, - пожаловался он. - Здорово меня трахнуло.  Танкер
в порядке?
   - Да, - ответила Памела. - Все в порядке, капитан.
   - Я оглушен или ранен?
   - Нет-нет, но врачи говорят: вам нужен абсолютный покой. Еще  несколько
дней. Врачи? Откуда здесь, на танкере, врачи?
   - Где мы?
   - Мы с вами в Тулузе. В госпитале.
   - Давно?
   - Несколько дней. Дней? А как же тая?
   - Остров остановился?
   - Останавливается. Там сейчас никого нет. Очень сильные сотрясения.  Но
он больше не тонет. Пока вместо вас Ангус. Он в Париже.
   Как немного он может сказать, и  как  много  нужно  сказать!  Нельзя...
чтобы там никого  не  было!  Неужели  они  не  понимают?  Он  долго  лежал
неподвижно и, ворочая слова,  думал,  как  сказать,  чтобы  Памела  и  все
поняли.
   - Там подснежники цветут?
   - Наверное, цветут, капитан.
   - Видишь? Они там. Никуда не ушли. И мы должны так же.  Кто-то  должен.
Кто-то должен там быть все время. Просто жить. Как подснежники. Понимаешь?
   Она кивнула, и сердце его задохнулось от  благодарности.  Он  попытался
поднять руку и погладить ее волосы.
   - Я буду там жить. Ты поедешь со мной?
   - Да, - ответила она. - Да.
   - Как же вы так? - укоризненно сказал он. - Не сообразили.
   - Отдыхайте, капитан. Отдыхайте. Вам надо отдохнуть.
   - Не хочу, - сказал он. Слово выговорилось. Оно  все  время  давило  на
него, и вот наконец он совладал с ним. Словно тяжесть  великую  сбросил  с
плеч.
   - Спите. Вам надо спать. Чтобы окрепнуть.
   -  Хорошо,  -  сказал  он  и  послушно  закрыл  глаза.  И  оказался  на
зеленом-зеленом лугу, на влажной весенней траве. Кругом цвели подснежники.
Земля под ногами подрагивала тревожными ритмичными толчками. Он  с  ужасом
ощутил это. Значит, ничто не кончилось! Значит, все продолжается! И  вдруг
он понял, что надо делать. Он опустился на колени и стал гладить,  гладить
землю ладонями, успокаивая, уговаривая, как  когда-то  маленького  Джонни,
когда тот, плача, сучил ножками в  своей  кроватке.  Кто-то  стоял  рядом.
Спринглторп поднял глаза и увидел, что это Джонни. Ну вот, наконец-то!  Он
же знал, он же знал, что Джонни тогда не погиб. Мотоцикл переломило -  это
было, было. Но все остальное - это неправда. Просто мальчику стало стыдно,
так стыдно, и он убежал. И долго прятался. "Почему  ты  прятался,  Джонни?
Хорошо, хоть мать знала, где ты и как ты. Помоги мне, сынок, делай, как я.
Гладь землю, гладь. Она успокоится, она уже успокаивается - видишь? И  все
будет хорошо".

Last-modified: Mon, 02 Apr 2001 17:47:10 GMT

Оцените этот текст: