ешь ты это? И для следствия может оказаться важной самая неожиданная мелочь. Это в твоих интересах, в конце концов! Ты ведь хочешь, чтобы мы нашли тех, кто пытался убить вас с Шерил? Тех, кто заминировал машину, кто прислал тебе отравленные конфеты? Или ты пытаешься кого-то покрыть? Он пронзительно посмотрел в мои глаза. Я растерянно молчала. Комиссар был прав, но рассказывать ему про Игоря... - Пойдем, выпьем кофе, - сказал комиссар. - И покурим, тут ведь есть курилка? - Пошли, - сказала я со вздохом. - Ну! - сказал комиссар, давая мне прикурить. - Говори. Я затянулась, все еще решая, говорить ли про Игоря. - Я все равно не уйду, пока не услышу. Или вызову тебя завтра в полицию на допрос, если тебе это больше понравится, - пригрозил он мне. - Ну, хорошо... Дело в том, - начала я неохотно, - что у меня есть в Москве друг... Который знает откуда-то про Шерил. И потом, у него работает помощник, похожий на того человека, которого описала Кати... Комиссар строчил в блокноте. Имя? Фамилия? Чем занимается? Повтори дословно, что сказал... Какого числа... Я чувствовала себя опустошенной до крайнего предела. Жизнь перевернулась и жить не хотелось. Хотелось, как Шерил, завернуться в белый кокон и уснуть... Наконец, с меня полностью сняли наклейки. Если не считать, что лицо мое все еще было красноватым и опухшим, то моя внешность не пострадала. Спасибо докторам: едва заметные шовчики должны были полностью исчезнуть еще через месяц, не оставив ни малейшего следа. Без наклеек на голове я, наконец, перестала напоминать шелудивого пса. Мой светлый ежик распрямился и встал легким ореолом вокруг головы. Короче, если меня еще нельзя было назвать красавицей, то уже хотя бы не страшилой, предназначенной распугивать прохожих. Это немного улучшило мое подавленное состояние. - Придете через две недели, - наставлял меня врач. - И вот вам рецепты для кремов и лосьонов, купите их в аптеке - и никаких других косметических средств из магазина! И никакого макияжа, потерпите еще месяц... Одарив цветами и обцеловав от души всех, кто меня лечил и за мной ухаживал, заплатив по счету, я зашла к Шерил. Посидев и поговорив с нею, я обещала ей приходить ежедневно. Веки Шерил дрожали. Но сознание не возвращалось к ней. - Это не страшно, - сказала я ей. - Ты можешь не торопиться. Ты, наверное, права: пережди эту страшную историю, этот кошмарный сон. Когда все утрясется, тогда и возвращайся. А когда все утрясется? И как? Справится ли комиссар и вообще французская полиция с поисками преступника или преступников, если следы уходят в Россию? Русская милиция? Слабо верится... Я встала. Этими соображениями я с Шерил делиться не буду. АМЕРИКАНСКАЯ МАМА. По коридору навстречу мне шла Кати. - Меня выписывают, - сказала я ей, подходя. Кати остолбенело уставилась на меня. У нее задрожала челюсть. - Шерил... - прошептала она непослушными губами. Я так привыкла за это время встречаться с Кати, что напрочь забыла о том, что ей неизвестно о нашем с Шерил сходстве. И теперь, когда с меня сняли наклейки, оно было вопиюще очевидным. Я не была к этому готова, и растерянно стояла перед ней, не зная, что сказать. Она протянула мне навстречу трясущуюся руку - то ли обнять, то ли дотронуться... Кажется, она действительно приняла меня за Шерил и в своем шоке даже не понимает, что Шерил, лежавшую еще вчера, когда Кати от нее уходила, в коме, вряд ли выпишут на следующий день. - Я Оля... - сказала я ей с сожалением. В глазах недоверие, непонимание. Рука все еще висит нелепо в воздухе. Я до нее дотронулась: "Да, я Оля. Мы похожи". Теперь изумление, смешанное с ужасом. Рука ее упала. Подбородок затрясся еще сильнее. Я взяла ее за плечи и повела к курилке - там можно было присесть. Кати нашарила платок и прижала к глазам. - Почему ты мне раньше не сказала? - выговорила она, наконец. - Это бесполезно описывать. Это надо было увидеть. - Да, - ответила она. - Ты права... Ее тяжелое лицо покраснело, и она прятала его в платке. Какое-то время мы молчали. Я просто не знала, что ей сказать. Но Кати неожиданно заговорила первая. - Я всегда подозревала, что в этой истории было что-то не то. - В какой истории? - не поняла я. - В рождении Шерил. Ее мать что-то скрывала от меня... Теперь я понимаю, что! Хотя... Откуда тогда взялась ты? Если отец Шерил был русским, то это не объясняет... - Кати, - сказала я, вставая, - мы не можем здесь разговаривать. Я умирала от нетерпения услышать продолжение, желательно более внятное, но вчерашний опыт с Джонатаном научил меня принимать в расчет окружающих нас людей - кто мог сказать с уверенностью, что среди мирных курильщиков, рассевшихся на трех диванчиках вокруг пепельниц, нет того человека, который прислал мне отравленные конфеты? Того, кто подложил бомбу в нашу машину? И, хотя у меня закружилась голова от предчувствия чего-то важного, что должна мне открыть Кати, я сделала над собой усилие и оборвала ее: - Пойдем поужинаем куда-нибудь. Я приглашаю. Кати молчаливо поднялась и последовала за мной из курилки. Полицейский, охранявший меня, потащился за нами. Парижские улицы приоделись к Рождеству, каждый магазинчик, каждое здание, каждое дерево и даже каждый фонарный столб сверкали и переливались огнями, потоками елочных украшений, пожеланиями счастливого Ноэля. Я выбрала ресторанчик недалеко от Оперы, в котором мы были однажды с Игорем. В ресторане было людно, многие пришли сюда после утомительного многочасового похода по магазинам за рождественскими подарками, и на свободных стульях рядом с посетителями пузырились массивные нарядные пакеты. От этой атмосферы праздника, который я была не в состоянии разделить, мне стало совсем худо. Игорь говорил, что постарается приехать к Рождеству... Мой охранник отправился звонить - должно быть, ему понадобились инструкции, как быть дальше с моей охраной. Вопросы крутились у меня на языке, я ведь ничего не поняла из того, что произнесла Кати в курилке. Но я заставила себя прочитать сначала меню, выбрать блюда, сделать заказ, чувствуя все это время на себе настороженный, изучающий взгляд мачехи Шерил. И только когда официант покинул наш столик, я посмотрела вопросительно на Кати. - Объясните мне, Кати, о чем вы говорили в больнице, что вы имели ввиду? Почему отец Шерил мог оказаться русским? Кати долго и старательно расправляла салфетку на коленях. - Они жили несколько лет в Москве... - Кто?! - Родители Шерил. Она тебе разве не сказала? То-то Кати так насторожилась, узнав, что я русская! - Нет! Я, правда, не спрашивала, но она могла бы и сама... Почему она ничего мне не сказала, черт побери! Я достала сигареты и предложила жестом Кати. - Я не курю, спасибо. У нас в Америке никто не курит, - добавила она с гордостью. "Ну да, в Советском Союзе тоже все жили по указке партии и правительства, и все было все самое лучшее", подумала я. - Шерил скрытная, - продолжала Кати. - Она и со мной никогда не делилась своими мыслями и чувствами. Кати откинулась на спинку стула. Я посмотрела на ее лицо с тяжелыми чертами, выдававшими самолюбивую чувствительность и ранимость. Я бы ей тоже не рассказывала ничего, подумала я. Каждая ее реакция должна быть невпопад, должна быть по принципу "одеяло на себя"... - Кати, когда ее родители жили в Москве? - Как раз три года, предшествующих рождению Шерил. Собственно, ее отец там жил, а мать бывала наездами. - А почему они жили в Москве? В те годы, кажется, бизнес не очень... - Она тебе и это не сказала? - В лице у Кати мелькнуло самолюбивое удовлетворение. - Отец Шерил был дипломатом, советником американского посольства в Москве. Ничего себе! Но как же Шерил могла скрыть это от меня? Как уклончиво ответила на мой вопрос, кем были ее родители! Зачем, почему? Я прикрыла глаза - отчасти, чтобы переварить этот шок, отчасти из-за того, что мне стало даже неловко перед Кати, что Шерил меня так прокатила. Но, употребив мысленно это слово, "прокатила", я почувствовала, что оно страшно не подходит ни самой Шерил, ни ее необычайной скрытности, и объяснение будто всплыло само собой: я вдруг поняла, что Шерил на самом деле уже давно была убеждена, - и не меньше, чем я сама, - что мы сестры-близнецы, но оттягивала момент, когда придется посмотреть этому факту в глаза. Потому что тогда ей пришлось бы поставить под сомнение всю свою жизнь, свои родственные связи, начать искать секреты, разгадки которых могут оказаться мало привлекательными... Ее - нашей? - матерью может оказаться, теоретически, и как какая-нибудь забытая богом и людьми алкоголичка из русской глухомани, так английская королева! А Шерил уже приходилось однажды в своей жизни пережить потерю матери и отца, поиметь приемную мать, отношения с которой никогда не были слишком теплыми, приемного отца, который их бросил... Теперь, снова здорово, еще одна мать? Еще один отец? А вдруг уже тоже потерянные? Да, я поняла Шерил. Мне тоже было бы неприятно, до холода в животе неприятно, предположить, что моя мама - не моя, и что на сцене может возникнуть другая, некая неведомая мать... Или отец? Я ведь тоже одного отца, считай, потеряла... Но за себя я особенно не боялась, считая свою психику стойкой и здоровой. У моей мамулечки все равно никто не отнимет мою любовь, хоть тридцать новых найдется. - Робин, отец Шерил и мой брат, прожил эти три года в Москве, а Вирджини жила на два дома... Она не любила бывать в СССР, и вовсе не рвалась туда, но она любила своего мужа... Во всяком случае, так считали все. В последней фразе прозвучал намек на нечто, мне неведомое, какие-то счеты, какая-то ревность... Но я не стала вникать - у меня были вопросы поважнее: - Хорошо, понятно, Москва, но откуда предположение, что у Шерил русский отец? Ее мать, следуя вашей логике, изменила своему мужу с русским? - Никакой логики у меня нет, - сухо сообщила Кати. - Я ничего не предполагаю. Но только в начале их супружества - за четыре года до того, как появилась Шерил, - Вирджини поделилась со мной страхами, что она бесплодна. Не могла забеременеть. А потом, после Москвы - вдруг пожалуйста, с пузом. - Но если она была бесплодна - то как же она смогла забеременеть от кого бы то ни было? Хоть от русского, хоть от негра - бесплодие есть бесплодие, не так ли? - Ты еще с этим не сталкивалась, и не желаю тебе столкнуться - и не знаешь, что такое затащить мужика к врачу! Я тебе сказала - Вирджини поделилась со мной страхами! То есть, она подозревала только, что бесплодна, а проблема могла быть - и была, я уверена! - в моем брате! Подумай на секунду, у меня ведь тоже детей нет! Не вышло... А Робин мой брат... И на отца своего Шерил ни капельки не похожа, ни на йоту. - Ну, это необязательно, - пробормотала я, вспоминая мамины слова о моей непохожести на папу. Я его почти не помню, но у мамы было несколько старых фотографий с ним. Да, уж если мы с Шерил действительно сестры - то не он, не этот невысокий и довольно невзрачный мужчина с редкими серыми волосами и выцветшими глазами цвета болотной воды наш отец... - Необязательно? - Кати сверлила меня глазами. То ли я что-то сказала не так, либо в ее голове мелькали мысли, не слишком ей приятные, но она вдруг сделалась недружелюбной. - Может быть. Не все похожи на отцов, ладно. Но ты-то откуда взялась, в таком случае? - Вот я тоже хотела бы узнать - откуда я взялась? Или - откуда взялась Шерил? Короче, откуда мы обе взялись... А на мать свою Шерил похожа? - Весьма. Вирджини тоже была... Мне показалось, что Кати хотела сказать: красивая, но этой было выше ее сил. Поэтому, помявшись, она закончила фразу: - ... высокая блондинка. - Хорошо. Но если бы даже мать Шерил изменила своему мужу, то это все равно не объясняет, отчего нас две... - То-то и оно. Кати замолчала, сосредоточившись на рыбе под белым соусом. Я тоже стала ковырять свои отбивные из ягнятины - они мне так понравились вчера у Джонатана, что я готова была их есть каждый день. Но сегодня кусок не лез в горло, и мясо стыло на тарелке, покрываясь белыми крупичками жира. - Скажите мне, Кати, - заговорила я проникновенно, - у вас ведь есть какая-то мысль, я права? Вы нашли объяснение нашему сходству? Кати подняла на меня глаза и тут же их опустила обратно, к рыбе. - Может быть, тут вообще никаких загадок, и мы с ней просто - двойники, игра природы, проказа случая? Кати снова посмотрела на меня, на этот раз скептически, и хмыкнула, словно я неудачно пошутила. - Кати, для меня это очень важно! Поставьте себя на мое место: встретить Шерил и задуматься о какой-то тайне, с которой связано наше рождение... - А вы себя на мое - не хотите поставить? Я удочерила Шерил, полагая, что она моя племянница! А теперь выясняется, что она мне вообще никто! - Выясняется? - заинтересованно спросила я. - У меня лично ничего не выяснилось... - Ну все же просто, как белый день: Вирджини родила двух девочек! От своего русского любовника, а вовсе не от моего брата! И она боялась, что он что-то заподозрит! Мало того, что они на брата не похожи, так еще и двойняшки! Ни в ее, ни в нашей семье нет никакой наследственности, чтобы иметь близнецов! И Вирджини пристроила кому-то второго ребенка, боясь конфликта и развода с мужем! Поверьте, ей было что терять при разводе: такого мужчину, как мой брат, еще поискать нужно! Красавец, умница, блестящий дипломат, богат, образован, манеры - да все, все что только нужно женской душе! У нее проступили красные пятна на щеках. Завидует, - удивилась я, - завидует жене собственного брата! И ревнует. Оказывается, еще и так бывает... Я улыбнулась со всей доступной мне доброжелательностью: - Шерил говорила мне, что родилась в Париже. - Из этого не следует, что она не была зачата в Москве, - едко ответила Кати. - Да, но как тогда я оказалась в Москве? Если я - вторая девочка, которую кому-то пристроили, то было бы логично, что пристроили в Париже. Или хотя бы во Франции. Не отправили же меня посылкой в Москву на адрес моей мамы. Мама, вспомнила я. Она клялась, что я родилась у нее одна-единственная. А получается, если следовать логике Кати, что я вообще родилась не у нее. А у Вирджини... Обманывала? - Ну, этого я не могу знать, - пожала плечами Кати. Больше я не приставала к ней с вопросами. Кати я не интересовала, ее вообще, похоже, не интересовало ничего, кроме ее личных переживаний, и вряд ли она могла мне сказать еще что-либо существенное. Вежливо распрощавшись, я отправилась к себе домой, на мою новую квартирку, размышляя о том, что где-то в Париже живет кузина Вирджини, у которой она гостила, когда начались преждевременные роды. Разыскать бы ее! Проводив меня до моей квартиры, мой охранник зашел в нее первым, сунул нос во все углы и распрощался со мной. Поблагодарив его, я вошла в свое жилище, пахнувшее на меня пустотой и одиночеством. Я зажгла свет во всех комнатах - в своей, в гостиной и в комнате Шерил, в которую она так и не ступила. В этой квартире, в которой я сама прожила всего-то неполную неделю, витал дух необжитости. Комната Шерил была вообще без мебели - мы не успели ее перевезти, гостиная была обставлена наполовину... Я набрала Москву, уже ни на что не надеясь. Долгие, длинные, пустые, безнадежные гудки пронизывали мое ухо, мой мозг, все мое тело. Я представила себе нашу квартирку на "Динамо" - сидит ли Игорь возле телефона, глядя на трезвонящий аппарат и догадываясь, кто ему звонит? Или телефон отключен напрочь и его нудные и настойчивые звонки вовсе не тревожат слух Игоря? Или его просто нет дома... И вообще, я права насчет другой женщины? Я погасила везде свет и забилась в свою комнату, чувствуя, что сейчас сойду с ума от печали, одиночества и страха, незаметно подобравшегося ко мне. Все, все, что составляло мою жизнь, рушилось - или уже рухнуло? Я, конечно, ни на секунду не допускаю, что все эти чудовищные предположения Джонатана могут оказаться правдой... Но отчего Игорь так непонятно исчез, оставив меня без поддержки, без своей заботы, любви, совета? Странно, однако, что деньги на моем счету не кончались - единственная вещь, которая меня хоть как-то утешала и обнадеживала в моем ощущении одиночества. Шерил тоже меня покинула, она находилась за пределами этого мира, - если не ее тело, то ее сознание; и с ней тоже нельзя было ни поговорить, ни посоветоваться, ни просто помолчать, касаясь плечом... Джонатан, к счастью, был, существовал, ему можно было позвонить. Но к счастью ли? Страшно было впасть в чувства, которые так напрашивались, так навевались всей этой кошмарной ситуацией и рыцарским поведением Джонатана - чувства, которые я сочла бы предательством по отношению к Игорю. Однако сам Игорь - не предал ли он меня? Куда и почему он пропал? Да, у него нет моего нового номера телефона, но почему он ни разу не попробовал позвонить по старому? Почему не звонит моей маме? Если бы он хотел меня найти - нашел бы! В конце концов, есть Владимир Петрович, которого можно было бы попросить сходить в Сорбонну... Там знают, что я в больнице, там Джонатан, который мог бы объяснить... Мог, наконец, приехать ко мне в Париж, как собирался! Да и так ли уж прав Джонатан со своими предположениями, что наш домашний телефон может прослушиваться и потому Игорь не разговаривает со мной из дома? Кем, зачем! Бред какой-то. Игорь, я знаю, последнее время работал в основном для Василия Константиновича, помогал в его организационных делах. Василий Константинович имел свою партию, был депутатом и, кажется, очень рассчитывал занять в Думе одно из ведущих мест, с дальним прицелом на президентские выборы... И если допустить, что телефон Игоря подслушивают - или Игорь только боится того, что подслушивают, - политические противники Василия Константиновича, то все равно, при чем тут наши с ним частные разговоры? Причем тут Шерил? Уж не влезла ли она, действительно, со своей экологической активностью, поперек интересов кого-то, кому на экологию глубоко наплевать (чем у нас никого не удивишь, прямо скажем), но кому зато вовсе не наплевать на доходы... Тогда получается вот что: именно те, кому мешает Шерил, должны финансировать партию Василия Константиновича! Иначе какая может быть здесь связь? Но тогда... У меня голова пошла кругом от домыслов и догадок. Все это была чистой воды теория, если не сказать - фантазия; но эти домыслы хоть как-то увязывали между собой события, хотя и оставляли кучу пробелов и безответных вопросов... Мне показалось, что мои мозги аж заскрипели от натуги, свинчивая все эти реальные и предполагаемые элементы в единый блок. Ужасно хотелось позвонить Джонатану и поделиться с ним своими соображениями, но, с другой стороны, хотелось додумать все до конца. Я завалилась на диван и уставилась в потолок. Но тогда... Я остановилась на слове "тогда" и за ним что-то должно было последовать. Что же? А вот что: партия Василия Константиновича кем-то финансируется, ясное дело. И финансируется тем, кто имеет деньги. Ба-а-альшие деньги... И интересы в Думе. Это я сообразила не оттого, что я такая умная, просто про подобные вещи так часто пишут в газетах, что они стали прописной истиной, укладывающейся даже в сознании ребенка. Русского ребенка, разумеется, никакой иностранец не дотумкает сходу до наших "прописных истин"... Я снова стала натужно вспоминать лица, виденные во время выходов с Игорем, пытаясь определить среди них обладателей больших денег. Я абсолютно уверена в том, что я их видела, что я с ними говорила, вежливо улыбалась плоским шуткам, не слушая их разговоров и не вникая в смысл реплик... Лица выныривали из памяти и тут же погружались обратно, в ее темные непроницаемые воды. Все те, кого я могла бы записать в разряд потенциальных "финансистов" партии Василия Константиновича, были поразительно похожи между собой. Похожи мясистыми лицами, маленькими невыразительными глазами, дорогими костюмами, нелепо сидящими на толстых боках и животах, жирными, коротко стриженными, квадратными затылками... Память моя буксовала, случайно всплывавшие имена не соотносились с обликами. Черт с ними, сказала я себе. Кто да что - какая разница? Важно, что они существуют, финансируют и имеют интересы Думе. И лошадка, которая вывозит эти интересы - наш многоуважаемый Василий Константинович. Или ввозит, если хотите, в Думу. От перемены мест слагаемых сумма-то не меняется. А уж если Василий Константинович и дальше собрался двигать, с прицелом на президентское кресло, то ставки возрастают в несколько раз... И, допустим, Шерил хотела помешать этим людям делать ба-а-альшие деньги. И ее решили убрать осторожненько, чтобы под ногами не путалась. Это тоже наши каждодневные прописные факты, никто уже и не удивляется этой криминальной логике. Знал ли об этом Василий Константинович? Не думаю. Вряд ли. Он только пользуется этими деньгами, а уж как их добывают те, кто их ему дает, - ему безразлично. Лишь бы давали - деньги не пахнут... Скорее всего, эти люди обратились напрямую к Игорю... Почему к нему? Я вижу только одно возможное объяснение: за Игорем водится репутация большого умника, толковой и дельной головы. И ему могли предложить работу по розыску некоей Шерил Диксон, которая мешает спокойно делать деньги... И вот тут-то и выяснилось, что мы с ней загадочным образом похожи, как две капли воды. И к тому же познакомились, подружились, проводим время вместе и вообще считаем себя сестрами с неразгаданной тайной нашего рождения... Большой и неприятный сюрприз для Игоря. Тогда объясняется, отчего он так заорал, чтобы я немедленно прекратила с ней общаться. И тогда же получается, что я была более, чем права, когда сказала Шерил, что она в опасности... Взрыв в машине - не тому ли доказательство? Возбужденная собственными рассуждениями, я вскочила и отправилась на кухню сделать себе чаю. Жаль, что я так мало интересовалась делами Игоря. Ничего толком не знаю, не понимаю. Даже что он, собственно, делал для Василия Константиновича - и то представляю себе смутно. А уж кто мог обратиться к нему с подобной просьбой - и подавно... Николай Георгиевич? Мне казалось, что этот человек имеет отношение к армии. Но что-то было в нем от мафиози, крестного отца. Одно другому, может, не мешает? Он никогда нигде не высовывался, не светился, существовал тихо, как серый кардинал, за спиной у Василия Константиновича, но явно вершил важные дела и принимал важные решения - ни одно собрание "мозгового центра", состоящего из Игоря, Андрюши, самого Василия Константиновича, не обходилось без Николая Георгиевича. Может, он вообще "вор в законе"? Криминальный "авторитет"? А Андрюша? Эксперт по экономическим вопросам! Уж не он ли озаботился вверенной ему экономикой, которой могли угрожать действия "Чистой Планеты"? Или за покушением на Шерил стояли другие лица, которых я вообще не знала? В конце концов, Игорь работал и на других людей. На людей заметных, с тугими карманами и видными постами... Налив себе чаю, я устроилась за маленьким откидным столиком. Хорошо хоть, что кухни во Франции сдаются оборудованные - мебель встроенная, не вывезешь. Как бы то ни было, Игорь оказался втянут в поиски Шерил. Вот только одного не могу понять, - прихлебывала я горячий чай маленькими глотками, не чувствуя, как он обжигает мне горло, - как же Игорь, осознав, что в опасности находится не только Шерил, неведомая ему девушка из далекой Америки, но и я, его любимая женщина, с которой он прожил почти три года и на которой хотел жениться, - как же он мог исчезнуть куда-то, бросив меня в опасности?! Нет, я не верю! Игорь не мог быть причастен к попытке убить Шерил... Во всем этом бредовом нагромождении причин и следствий, которые я тут понастроила, попивая свой обжигающий чай, лишь одно-единственное предположение верно: уж если бы Игорь действительно был связан со взрывом, он не смог бы больше смотреть мне в глаза. Тем более, что от взрыва пострадала еще и я. Игорь бы именно так и сделал - исчез. Стер самого себя из моей жизни. Так неужели же это правда? Наверное, я заснула, сном печальным и холодным, потому что когда зазвонил телефон, я обнаружила, что лежу одетая на диване, при ярком свете в моей комнате. Вскочив с сердцебиением, я негнущимися ногами потопала в гостиную. Телефон стоял на полу и, наклонившись к нему, я чуть не упала от головокружения. Кто может мне звонить, - с ужасом думала я, - кто знает номер этого телефона? Полиция, - сообразила я. - И Кати, я ей оставила номер. Это была Кати. - Извини, что поздно... Не разбудила? - Нет, - соврала я. - Что случилось? - Не могу заснуть. Все думаю, думаю... Для меня это такой шок, ты знаешь... Меня бил озноб и руки мои были ледяными. Я не чувствовала трубку телефона в пальцах. Неужели она меня разбудила только за этим? - Я понимаю, - ответила я, - для меня это тоже шок. - Я вот что хотела спросить тебя: Шерил не говорила тебе про свою двоюродную тетю, которая живет в Париже? Ах, вот оно в чем дело! Кати идет тем же путем, что и я. - Как-то мельком. - Не знаешь адреса? - Нет, к сожалению. - "А если бы и знала - не дала бы", подумала я. - Сама хотела вас спросить об этом. Кати помолчала. - Ну что ж, извини тогда... - Как ее фамилия, не знаете? - вдруг спросила я. - Да нет, к сожалению. Я с ней не знакома. - Если она кузина Вирджини, следовательно, она дочь либо брата, либо сестры одного из родителей Вирджини... Не знаете, кого именно? - Кажется, по линии отца. - А девичья фамилия матери Шерил? - Хайсмитт. Ты рассчитываешь ее найти по девичьей фамилии Вирджини? - Если у отца Вирджини был брат, и эта кузина - дочь брата, то есть шанс, что у нее такая же девичья фамилия. Можно попробовать. Здесь, во Франции, есть такая штука - Минитель, вроде телефона с компьютером, к которому подсоединена огромная справочная сеть. Может, повезет. - Интернет, что ли? Право, американцы стали меня раздражать. Почему они считают, что они все изобрели в этом мире и ко всему, чего-либо стоящему, приложили руку? Какая-то мания величия в масштабах государства. - Минитель существует уже лет пятнадцать, - терпеливо объяснила я, - тогда как вашему Интернету - каких-то тройка лет будет. - Ну, Интернет существует уже давно... - протянула Кати. Не сдается рядовой американец без боя. Но не читать же ей лекцию по истории компьютерных сетей? - Какое это имеет значение, Кати, - мягко ответила я. - Главное - найти адрес этой кузины. - Скажешь мне тогда, ладно? - Обязательно, - сказала я, хотя вовсе не была в этом уверена. - Спокойной ночи, Кати. С утра я отправилась на почту, исполненная решимости сесть на Минитель. И только уперевшись в глухо закрытые двери, я с отчаянием поняла, что сегодня у нас воскресенье. Неужели ждать до завтра? Но завтра - Рождество! Я просто не доживу до вторника от нетерпения! Возле почты была телефонная кабина и я ворвалась туда, треснувшись лбом о стеклянную складную дверь. Джонатан, к счастью, оказался дома. Мне снова почудилось, будто он сидел и ждал моего звонка - у него ведь до сих пор нет моего номера телефона... Какой-то остаточный страх, которому я уже сама не верила, не позволял мне его дать. Впрочем, он у меня его и не просил - чувствовал, что я все-таки не доверяю ему до конца. "Нет ничего проще, - сказал он, - у меня дома есть Минитель, ты не обратила внимания?" Влетев с легкого мороза в его квартиру, я поцеловала его, как принято во Франции, и он, придержав меня руками, поводил носом в моих волосах, шумно вдохнув: "Как хорошо пахнут твои волосы - морозом и свежестью..." И разжал руки. - Рассказывай, - сказал он, садясь на диван. - Что-то новое надумала? Выслушав мой отчет о разговоре с Кати, он только кивнул: - Я это примерно так себе и представлял... Кофе хочешь? - Хочу! - крикнула я, устраиваясь перед экранчиком Минителя. Спустя два часа у меня на руках был список из адресов двенадцати дам, проживавших в г. Париже, чьи девичьи фамилии были Хайсмитт и чьи даты рождения были не позже 60-го года - возраст кузины должен был быть в пределах возраста матери Шерил, плюс-минус несколько лет. Нам с Шерил было по двадцать одному году, заканчивался 95 год, ее матери было бы никак не меньше сорока лет, а то и больше, учитывая, что она была замужем четыре года до рождения Шерил... Было решено ехать немедленно. Джонатан разогрел свой Ровер, придержал мне дверь и я плюхнулась на переднее сиденье, сразу же погрузившись в представление и предвкушение возможной встречи. Если повезет, то... Не прошло и пяти минут, как Джонатан неожиданно затормозил и вышел из машины, обронив: "Я сейчас". Недоумевая, я проводила его глазами. Он вошел в цветочный магазин и через десять минут вышел из него с нарядным, но сдержанным букетом. Я была очень тронута, но таскаться целый день с букетом мне не улыбалось. - Это не тебе, - словно прочитав мои мысли, заявил с усмешкой Джонатан, кладя цветы на заднее сиденье. - А кому же? - опешила я. - Тетке Шерил. Если она в твоем списке, конечно. Ты ведь, небось, не подумала, что хорошо бы придти с цветами? Тем более, что дело к Рождеству... А ведь и впрямь не подумала. - Ты молодец, - похвалила его я. - Что будешь ей говорить? - поинтересовался Джонатан, когда мы подошли к дому первой мадам, бывшей в девичестве Хайсмитт. - Не имеет значения. Если она не закричит при виде меня "Шерил!", то остальное неважно. Она оказалась четвертой в списке. Внизу, по интерфону, на вопрос "кто там?" я ответила: "Это я". Я никогда не задумывалась, похожи ли наши с Шерил голоса, или ей просто было неловко переспрашивать, но дверь подъезда открылась. Лифт выпустил нас на третьем этаже, и мы сразу же увидели приоткрытую на цепочку дверь - должно быть, наши голоса все-таки не совсем похожи. Из-за дверей выглядывала женщина, довольно пожилая, с аккуратно уложенными крашеными волосами и настороженным лицом. Увидев нас, она начала снимать цепочку с двери и защебетала: - Шерил, это ты, моя девочка! Что случилось с твоими волосами? Неужели ты решила постричься? Это надо же - обратилась она к Джонатану, - чтобы с такими волосами расстаться! Вы, как мужчина, объясните ей, что длинные волосы - это состояние для женщины! Ох, простите, познакомимся: Жюстин. Как удачно! Она, как я и предполагала, приняла меня за Шерил, а Джонатана - за ее дружка, и теперь мы хотя бы узнали ее имя. - Джонатан, - протянул руку "дружок" и вручил букет роз. - Ой, как это мило, спасибо! Проходите, проходите, ты давно не была у меня, девочка. Что же не позвонила? Я понимала, что как только я открою рот, она сразу поймет, что я - не Шерил. И голос не тот, и акцент к тому же. Поэтому я просто улыбнулась и прошла в гостиную, следуя жесту хозяйки - мне хотелось сначала расположиться по-домашнему, чтобы не испугать ее и не быть выставленными в ту же минуту за дверь. - Кофе хотите? Мы дружно кивнули, улыбаясь изо всех сил. Жюстин отправилась на кухню, из которой доносились потрясающе вкусные запахи - должно быть, она ждала гостей к вечеру. Мы уселись на огромный старинный диван, оббитый темно-коричневым бархатом, с затейливо гнутыми деревянными ножками и подлокотниками и бесчисленным количеством маленьких подушечек, таких же бархатно-коричневых с золотыми клепочками. На кофейном столике из красного дерева стояла серебряная вазочка с искусственными цветами и серебряный подсвечник с рождественским еловым веночком по ободу. Мне нравилась эта гостиная, уютная и старинная, с большим камином в углу, с темным буфетом из вишневого дерева, с этажеркой, уставленной фарфоровыми безделушками, какими-то куколками и вазочками... В ней все было не так, как в наших малогабаритных и бедноватых квартирках в России, но в то же время, все чем-то неуловимо напоминало дом моей бабушки - дух времени, дух другого поколения витал в нем, и присущее этому поколению ощущение тепла, надежности, неколебимой разумной устроенности жизни... Бабушка, подумала я. У меня была бабушка, она умерла, И дедушка был, только он еще раньше умер. Но они были, я их помню, и они меня любили, свою внучку. Неужели может со мной случиться такое, что вдруг все эти люди, которые мне так дороги, обманывались или обманывали? И я им не внучка и не дочка, а не известно кто? Чушь, чушь, чушь! Главное, что любили, и любят по сей день, и я их люблю - навсегда. А все остальное не имеет никакого значения! Жюстин появилась из кухни с подносом, на котором стоял кофейник, фарфоровые чашечки и тарелка с бисквитами. Я помогла ей расставить все это на столе, Жюстин разлила кофе по чашкам и, наконец, уселась. - Ну, рассказывай, как живешь, моя милая? Откашлявшись для храбрости, я произнесла, глядя ей в глаза: - Дело в том... Я не Шерил. Жюстин не поняла. Она улыбалась, думая, что в этом содержится какая-то шутка, которую она не может уловить. - Я не Шерил, - повторила я. - Меня зовут Оля. И мы с Шерил очень похожи. Чашка звякнула о блюдце, глаза округлились, изумление залило их до слез. Она переводила взгляд с меня на Джонатана до тех пор, пока изумление не начало сменяться страхом. Должно быть, ей уже стало мерещиться, что я аферистка, шантажистка и налетчица. - Я специально пришла к вам, - сказала я веско, - чтобы сообщить, что Шерил попала в больницу. Это было грубо, но я умышленно выдала эту информацию в первую очередь: Жюстин враз перестала бояться меня - теперь она начала бояться за Шерил. В лице появилась растерянность, затем беспокойство: - Как в больнице? Что случилось? - Она пострадала при взрыве, но она жива, не волнуйтесь, - поторопилась я успокоить женщину. - А... - у Жюстин в глазах заблестели слезы, - все на месте? - Все на месте, - кивнула я. - Только она без сознания. Жюстин ахнула, закрыв рот руками. - Врачи говорят - должна выжить, - добавила я. Жюстин не отнимала рук от лица. - Какой взрыв? Диверсия в метро? - проговорила она, наконец. - Нет... Взорвалась ее машина. Преступников не нашли. Жюстин растерянно молчала, и я поняла, что наступил момент для настоящего разговора. - Это было самое настоящее покушение... Мне нужно многое рассказать вам, Жюстин, и многое у вас спросить. В этой истории слишком много загадок, и может быть, вы поможете прояснить некоторые из них... Жюстин не смотрела на меня, уставившись с сокрушенным видом куда-то в кофейную чашку. Она думала о Шерил, и мыслями она была далеко, с ней, своей племянницей, тогда как я, сидевшая рядом, была ей чужой и ей не было до меня никакого дела. Между нами возникла стена, прозрачная, как стекло, и прочная, как стекло пуленепробиваемое. - Я не стригла мои волосы, - проговорила я проникновенно, не давая воцариться пуленепробиваемой тишине, - а они у меня были такие же длинные и красивые, как у Шерил... Мне их остригли. В больнице. В той же самой, где лежит сейчас без сознания Шерил. Я выразительно посмотрела на Жюстин. Жюстин продолжала созерцать свою чашку, лишь мимолетно и как-то искоса подняв на меня глаза. - Я тоже попала во взрывную волну, - продолжала я с драматическим нажимом, - хотя пострадала меньше: я была дальше от машины. И, чтобы понять, кто хотел нашей смерти, мне необходимо понять, отчего мы так с Шерил похожи... Я нарочно так сказала: "кто хотел нашей смерти". Я до сих пор не знала, кто и чьей смерти желал, но эта резкая, как пощечина, фраза просто обязывала тетю Шерил рассказать мне все, что она знала о нашем рождении. - Могу я увидеть ваши документы? - вдруг спросила Жюстин - Пожалуйста, - я протянула свой паспорт и Джонатан полез за своим удостоверением личности. - Это твой друг или друг Шерил? - кивнула Жюстин на Джонатана, принимая его удостоверение. - Наш общий друг. - Так ты - русская? - разглядывала она мой "серпастый-молоткастый". - Как видите. - И как ты тут оказалась? Как ты нашла Шерил? - Я ее не искала. Мы с ней встретились случайно... И я рассказала Жюстин нашу короткую историю, обойдя молчанием коробку отравленных конфет, загадочных "одноклассников", поразительную осведомленность Игоря - бедной Жюстин и так хватило переживаний. Я закончила говорить. Воцарилось молчание. Мы терпеливо ждали. - Я... - с трудом расклеила губы Жюстин. - Вы понимаете... Ну же, ну! Говори, Жюстин! - А Кати знает? - выпалила она, явно вместо каких-то других слов, которые уже была почти готова произнести. - Знает. Она здесь, в Париже. Мы снова замолчали. - Мы понимаем, Жюстин, - вдруг нарушил тишину Джонатан, - что вам трудно решиться вот так, сходу, рассказать незнакомым людям доверенные вам секреты... Это он правильно сказал, Джонатан. Теперь, когда наличие секретов установлено и легализовано, ей будет легче их рассказать. - ...Но вы видите эту девушку из России, которая похожа на вашу племянницу, словно ее сестра-близняшка. Разве такое сходство может быть случайным? Поймите, вокруг этих двух девушек так много загадочных и опасных событий, что совершенно необходимо прояснить их, хоть частично! Кто знает, может быть их судьба сейчас в ваших руках, - воскликнул он патетически. Логики в этом было мало, Джонатан блефовал, но на Жюстин, тем не менее, подействовало. - Это не мои секреты, дети мои, - вздохнула она. - Я не имею права их разглашать. Жюстин задумчиво гладила бархатную подушечку и молчала, но мы с Джонатаном чувствовали, что лед тронулся. - Для Вирджини это уже ничего не изменит, - поднажала я. - Она погибла много лет назад. А вот для Шерил как раз очень важно. И для меня тоже. Чтобы нам не погибнуть... Мне было немного стыдно так сгущать краски, но что же было делать? Надо же как-то заставить ее говорить! - Хорошо, - решительно тряхнула Жюстин крашеными кудрями. - Но если у вас на уме что-то недоброе, имейте ввиду, я нигде потом официально не подтвержу свои слова. Я встала и подошла к ней вплотную. - Посмотрите на меня внимательно, Жюстин, вглядитесь в мое лицо. И вы увидите, что оно покрыто шрамами. Посмотрите на мои руки - вытянула я ей под нос свои бледные пальцы, - на них тоже шрамы. Это следы ожогов и осколков стекла, которые впились в мою кожу. То же самое у Шерил, только еще сильнее, она ведь была рядом с машиной... Это вообще чудо, что мы не оказались обе внутри. Мы должны были с ней ехать... Шерил уже завела мотор и протирала стекла в ожидании, пока я спущусь. Знаете, что ее спасло? Что она пошла мне навстречу, чтобы придержать дверь: у меня в руках были сумки.... Мои слова произвели впечатление. Жюстин с потрясенным видом схватилась за кофейник. Подлив себе кофе, она произнесла, не отрывая глаз от своей чашки: - Шерил родилась в Москве. Я, кажется, ахнула. Джонатан метнул на меня быстрый многозначительный взгляд и легонько кивнул, призывая взять себя в руки. Жюстин смотрела в окно, покачивая головой, словно упрекала кого-то, кого здесь не было. Может быть, Вирджини? На балконной ограде сидел белый голубь и тоже смотрел на Жюстин, наклонив набок голову. Оторвав свой взгляд от затуманенного стекла, Жюстин направилась из комнаты, обронив на ходу: "Я сейчас вернусь". Вернулась она спустя несколько минут с каким-то пожелтевшим листком бумаги в руках. Взяв с буфета очки, она села на свое место, надела очки, распр