лето. Огородик с укропом, редиской и луком (с грядки прямо на стол); зазывно краснеющая, занозистая малина у ограды; куст кислющего крыжовника, который маленький Максим объедал задолго до его созревания; клумбочки с флоксами и астрами (розы у них не росли, маме так и не удалось с ними сладить в сыром подмосковном климате); деревянная мшистая бочка с дождевой водой, нагревшейся за день на солнце: он погружал в нее с бульканьем тяжелую лейку и поливал огород, и вода теплыми пыльными языками сползала с грядок и ласково лизала его босые ноги... Костер вечерком, из старых листьев и обрезков веток, и его низкий, терпкий, горьковатый дым, стелющийся над дачами; и папа с мамой на деревянных ступеньках крыльца, и дымок их сигарет смешивается с дымом костра; и не всегда понятные разговоры о политике и об искусстве, и комары тонким звоном над ухом, и расчесанный прыщик, мешающий спать, и крем "Тайга" на коже... Дачу потом продали за бесценок - она требовала ремонта, но никто не мог ею заниматься, не было времени, не хватало денег... Максим раскрыл окно, вдыхая ночные запахи. - Нравится? - сказала вдруг Соня у самого его уха. Оказалось, что она стоит чуть позади него, тоже глядя в сад. - Нравится. Я люблю сады. Еще с детства... У вас красивый сад, продуманный, ухоженный. - Только эта дыра весь вид портит. Вон, видишь, кустов не хватает? Четыре туи засохли. Я велела их выкопать, хотела уже новые купить, а потом передумала. Решила, что лучше все туи выкопать, и посадить лавр. Мне лавр больше нравится. Он не сохнет, как туи, и красивый. Но все-таки жалко выкапывать туи - их пришлось бы выбросить... Они все-таки живые. Хотя они чаще сохнут, но, в конце концов, всегда можно засохшие выкопать и посадить новые, правда ведь? Максим слушал ее ботанические объяснения и думал: вот человек, не связанный ничем: ни работой, ни начальством, ни зрителями - одним словом, не связанный интересами других людей, которые вечно противоречат твоим собственным. Вот человек, не связанный необходимостью зарабатывать себе на жизнь, который в денежных тратах руководствуется только своим вкусом и прихотями; вот человек, не зависимый ни от чего, ни от кого - одним словом, свободный. Правда, ее свобода ограничена Пьером: это он ей дает все другие виды свобод - кроме свободы от самого себя... Потому-то она так и охраняет свой покой, свою безмятежность чувств: знает, что если рухнет, если позволит себе рухнуть в другие отношения, то лишится всех своих привилегий. Обретет разве что свободу любить, но... Приносит ли она счастье? Даже истории с хорошим концом, когда пирком и за свадебку - чем они кончаются? Тем же самым: привычкой и бытом. Хорошо, если мирным, как у Вадима с Сильви. Хуже, как это получилось у него с Лидой. Но так или иначе, любить ровной домашней любовью, в которую трансформируются со временем пылкие страсти, - можно и Пьера. В роли подобного кандидата он ничем не хуже других. А уж если совсем честно, то надо признать, что даже лучше многих других, если не как любовник, то как муж... Как муж, да. Это достаточно разные вещи. Максим, например, к функции мужа не пригоден, его семейная жизнь с Лидой лишь доказала общеизвестное... - Так я ничего и не решила, - продолжала тем временем Соня, - и мы остались с пролысиной в изгороди. Хорошо, соседей нет, они здесь только летом бывают! Но надо все-таки на чем-то остановиться, сейчас осень, время посадок еще не закончилось, надо решить. Меня эта дыра, честно говоря, пугает, мне там все время кто-то мерещится, будто кто-то в кустах стоит, Пьер надо мной смеется... - Вот я и говорю, что ты слишком своенравна, - сказал Максим. - В каком смысле?- опешила Соня. - Как с обоями... Хотела одно, решила другое, потом снова передумала... Ты привыкла следовать только своим прихотям, а в актерской профессии требуется в первую очередь дисциплина, - закончил он сурово, суровее, чем ему бы хотелось, с неожиданной для него самого ноткой обличительства. - Мне все быстро надоедает... - Соня оправдывалась под натиском Максима. - Я еще не успеваю новую идею осуществить, как она мне уже надоедает... Ты прав. Так я и остаюсь, с недоклеенными обоями и с непосаженными кустами, - виновато подытожила она. - И с мужем, которого ты не любишь, - дополнил Максим глуховатым голосом, глядя в окно. Он и сам не знал, как он осмелился это сказать. Это было, по меньшей мере, неприлично. И, снова, не понятно, зачем. Ревность? Как же это глупо!... Соня вскинула на него глаза с некоторым удивлением. - Пьер меня понимает... Он не навязывается, он мне дает свободу жить так, как я хочу... - Встречаться с Жераром, например? Соня вспыхнула. - Ты не находишь, что это не твое дело? Максим находил. О, он был полностью согласен с Соней! Но лез в атаку. - Ты ведь вчера с ним была в ресторане, не так ли? Я видел, как вы переглянулись... - Послушай, с какой стати... - Твой муж дает тебе свободу иметь любовника? - Мы не любовники! - Я не вчера родился, Соня! Не надо мне пытаться рассказать, что детей находят в капусте! - Мы правда не любовники! И это не твое дело! По какому праву... - Ты с ним вчера была в ресторане? Все равно Реми узнает. - Ну и что? Я имею право ходить в ресторан, с кем хочу! - Тогда почему бы тебе не сказать об этом своему мужу? Зачем было врать про подругу? - Это никого не касается! И Пьера тоже! - Ты так думаешь? А он где был, по-твоему? Тоже с любовницей? - У него нет любовницы! - Откуда ты знаешь? Он же куда-то уходил вчера, ты ведь об этом ничего не знала, не так ли? Каждый живет своей жизнью, никто никого не стесняет, у тебя любовник, у него любовница, прекрасная семья, вы друг друга понимаете... Соня молчала. - Хорошо тебе жить так? Удобно? - продолжал нападать на нее Максим. - Какое твое дело, я не понимаю? - наконец, холодно произнесла она. - С какой стати ты меня допрашиваешь? Ты что, в полиции нравов состоишь? В обществе борьбы за нравственность? Или - ты ревнуешь? Оп-ля! Удар пришелся точно, точнее быть не может. Максим запнулся. Что ответишь, когда и сам не знаешь, что там у тебя замкнуло в глубине подсознания, что там за всплески снов и эротических видений на дне? Когда ты понимаешь, что ведешь себя глупо, но однако же продолжаешь вести себя еще глупее?.. Теперь пришла его очередь замолчать. Некоторое время они смотрели друг на друга, и Максим вел безгласную и безуспешную битву со своим желанием ощутить, ощутить в реальности, во всей физической конкретности, приснившееся соприкосновение их тел. Он отвел глаза первым. Пауза длилась. "Я приготовлю кофе", - сказала, наконец, Соня и стала спускаться вниз, легонько стуча каблучками по лестнице, оставив Максима в задумчивости у холодного стекла. Он простоял так еще некоторое время, без всякой мысли, с сосущим ощущением пустоты в груди, глядя в темноту за окном... Пока в его размытом поле зрения не произошло какое-то движение. Едва легкое, едва заметное, но все же достаточное, чтобы Максим сфокусировал взгляд. И этот взгляд выхватил из черных теней неясный силуэт человека, притаившегося в кустах недалеко от пролысины, на которую ему указывала Соня. Непроизвольно отшатнувшись от окна, Максим тут же взял себя в руки и сообразил, что если не подходить к окну вплотную, то его нельзя разглядеть в темной комнате из сада. Осторожно приблизившись к окну снова, он стал внимательно разглядывать кусты. Там никого не было. Сад был пуст, безмолвен и неподвижен, не выдавая никаких признаков или следов чужеродного присутствия. Был ли там кто-то всего несколько коротких секунд назад? Привиделось? Ночи ли полубессоные, полные мучительных грез, утомляющих тело и ум, сказываются? Конечно, привиделось. За это время человек, если бы он там был, не сумел бы ни сбежать, ни перепрятаться. Это просто игра теней. Должно быть, тени так падают именно в этом месте, что и Соне примерещилось... Соня. Где она? И Максим, бросив на прощание взгляд в пустынный сад, закрыл окно и спустился в гостиную. - Извини, - произнес вдруг голос Максима и Соня вздрогнула от неожиданности. Максим стоял на пороге кухни и смотрел на нее. - Извини, я действительно не имею права задавать тебе подобные вопросы. Это не мое дело. Соня вручила ему поднос с чашками и кофейниками и, прихватив серебряную тарелочку с маленькими печеньицами, направилась за ним в гостиную. - Я думаю, - заговорила она, - что Пьер, на самом деле, следил за мной вчера. - За тобой?! Максим бросил непроизвольный взгляд на окна-двери гостиной, выходившие в сад. Но они были плотно задернуты занавесями. И он испытал облегчение при мысли, что в них нельзя заглянуть из сада. - Я не знаю точно... Но мне так кажется. - Ты с Жераром была в ресторане? - Да. Пауза. - С Жераром. Пауза. - Но только... Пауза. - Он мой поклонник, да; но не любовник. - Зачем ты, Соня, я ведь уже извинился, это действительно меня не касается... - Он не любовник, - упрямо продолжала Соня, - я просто позволяю ему за мной ухаживать. Меня это развлекает. Мне это... как ты говоришь, это роль, которая мне нравится... Род авантюры, приключения... - Почему ты думаешь, что Пьер за тобой следил? - Во-первых, ему негде больше быть. Я уверена, что у него нет никакой любовницы... Просто я его знаю. И раз он пытался скрыть от меня, что его не было дома... - Я понимаю. А во-вторых? - А во-вторых, мне показалось, что я его видела в соседнем зале. Я думала, что мне показалось, но теперь я уверена. - Он тебя ревнует? - Не думаю. Мне кажется, что он давно подозревает, что у меня какие-то отношения с Жераром. И - хочет знать, до какой степени. Не ревность, а так... Любовь к точности. Профессиональная. "Любовь к точности". Не она ли привела Пьера под окна в сад, чтобы следить за своей женой, которую он с деланной игривостью оставил наедине с молодым и симпатичным "родственником"? Хорошо еще, что я удержался от желания поцеловать Соню! Вот была бы сцена у окна! Бог мой, что за глупости. Он же не сумасшедший, Пьер. Как он мог бы знать заранее, что мы остановимся у окна в гостевой комнате и что нас можно будет увидеть из сада? Никак, конечно. А больше там высматривать нечего, в гостиную не заглянешь... Не из-за чего сидеть полночи в саду. Мне просто показалось, безобидная игра теней. Или - там все же был, но другой воздыхатель, Жерар? Который изводится от мысли, что его место занято? Который попросил один раз своего сыночка проверить, не освободил ли я территорию, и, получив неутешительный ответ, приперся в сад, чтобы своими глазами увидеть, что тут происходит и когда я, наконец, отвалю отсюда?" Максим улыбнулся этой мысли и уже хотел было поделиться ею с Соней, но вовремя спохватился, что может лишь напугать ее. - Ну что ж, - бодро сказал он, - по крайней мере, никаких загадок. Как Реми справедливо заметил, в этой истории и так предостаточно тайн. Соня погрустнела. - Что ты думаешь, - спросила она, - об исчезновении папы? Максим покачал головой. - Я теряюсь в догадках. Много концов, и ни один из них никуда не ведет. А ты что думаешь? - Я боюсь думать что бы то ни было... Мне страшно узнать правду. Хотя я ее уже знаю. - Ты уверена, что правда в том... - Что я его больше никогда не увижу. Живым. Снова Максим был шокирован ее прямотой. Он потер лоб. - Знаешь, - произнес он после некоторой паузы, - когда я был маленький, у нас была дача под Москвой. Зимой там все заносило снегом - глубоким, чистым, нетронутым. Когда мы приезжали на каникулы, нужно было идти в сарай за дровами, чтобы растопить печь, а сарай был на краю нашего участка, у забора. Я шел с папой за дровами, и мои валенки увязали в сугробах. Представляешь? Ногу заносишь, чтобы сделать следующий шаг, а валенок остается, как вкопанный, на месте, по края в снегу, и через носок к необутой ступне тут же пробирается жгучий холод. А то еще, бывало, не удержишься, особенно когда в руках уже дрова, и ляпнешься босой ступней в снег... Я маленький часто заглядывал в голубоватые лунки моих следов в снегу - верил, что там живут маленькие человечки, которые цепляются за мой валенок, и не пускают его. Хотел их подстеречь... И вот сейчас у меня такое чувство, будто делаешь шаг, а валенок стоит на месте. И только холод... - Я понимаю. Но что я могу сделать? Что мы можем сделать? Заявление в полицию мы положили, если бы папа нашелся, живой или мертвый, нам бы сообщили. Детектива мы наняли. Что еще? Максиму снова представился силуэт в саду... Был или не был? По его спине побежал холодок. - Не знаю, надо попытаться как-то выстроить версии, - он опустил, наконец, свою руку, прикрывавшую нервным жестом глаза, и глянул на Соню, - ты же лучше знаешь людей, которые тебя окружают, своего мужа... "Он уговорил меня остаться, потому что рассчитывал таким образом избавиться от Жерара! - вдруг осенило Максима. - Его донимает мысль, что у его жены какие-то отношения с этим Карлсоном - он не знает точно, какие, но ревнует. Успешно выжив Жерара из дома на этот вечер с моей помощью, он потом испугался, что я тоже представляю опасность... Вот что означал его странный, напряженный взгляд на прощание! И он засел в саду... Он?" - Ты подозреваешь Пьера? - удивилась Соня. - Ты предполагаешь, что он мог... иметь к этому какое-то отношение? Напрасно, он не способен на такое. - Тебе лучше знать. Но мне он кажется человеком расчетливым, меркантильным, практичным, который готов на многое, чтобы заполучить то, что он считает ценностями... ("Тебя, например", - чуть не добавил Максим.) - Он такой и есть, - слегка улыбнувшись, ответила ему Соня. Максим хотел было снова вскинуться с обличениями, в которых не было ни малейшего смысла, ни нужды... Но удержался. - Тебя это не раздражает?- спросил он только. - Ты меня не знаешь, Максим. Это то, что мне нужно. - Не совсем понимаю... ( Я говорю неправду, Сонечка, я тебя прекрасно понимаю...) - Ну, мне спокойно с ним... - И это все, что тебе нужно? (Понимаю, но лезу на рожон. Как последний дурак. Как бы остановиться? Может, просто уйти?) - А что ты хочешь? Я вроде рачка, а он для меня подходящая ракушка. Защита. - От кого? Ты чего, кого боишься? - Себя, наверное. - Я так и понял, что ты Пьера не любишь!... (Хватит, Максим, остановись, уймись, эта не твоя женщина и никогда тебе принадлежать не будет; у тебя нет никаких прав ее упрекать в чем бы то ни было!) - Я к нему привязана. Я его люблю, по-своему. Но не так, как обычно понимают это слово. Так я не хочу. - А чего же ты хочешь? Соня неопределенно мотнула головой, глаза ее потемнели и сузились, изучая какую-то точку на поверхности стола. - С меня хватит, - тихо сказала она, наконец, - Я хочу покоя. Покоя, больше ничего. И она взглянула Максиму прямо в глаза, словно проверяя, хорошо ли он ее понял. Конечно, Максим ее понял. Уже давно понял, он не нуждался в ее словах, он и так уже все это знал, почувствовал, догадался сам. Более того, он не собирался нарушать ни ее тщательно выстроенный мирок, ни ее драгоценный покой. Он не собирался, нет! Он уважает право каждого человека на свою точку зрения и так далее, и тому подобное. Но он взбесился. Одно мгновение он смотрел на нее со всей высоты своего роста, почти надменно, откинув голову, сверху вниз, прикусив крепкими зубами нижнюю губу и раздувая ноздри. Потом он властно протянул руку, крепко взял ее за плечо и потянул на себя. Яростно сжав ее хрупкое тело в своих больших руках, он опустил голову к ее лицу и, щекоча усами, выдохнул ей прямо в губы: - Тогда зачем ты меня заставила остаться с тобой? Соня замерла в его руках. Веки прикрыла, и темные полукружья зрачков стали садиться во влажный туман, как два заходящие черные солнца. Ресницы бросили тень на щеки. Губы, всегда капризные, приоткрылись в какой-то жалобной полуулыбке. Щелочка между передними зубками. Легкий пушок над верхней губой. Маленькая родинка на крыле носа. Ее лицо обращено к нему, так близко... Сон. Его кожа, впитывающая столь желанное прикосновение. Его взгляд, плавящийся в ее темных глазах, мерцающих из-под прикрытых век. Его кровь, горячо толкающаяся в венах. Его рот возле ее губ, он ловит ее дыхание... Вот она, в его руках, в его власти! Ну же, ну! Еще ближе, еще миллиметр, наклонись, прикоснись, - вот он, момент, как раз сейчас! Он разжал руки и выпустил ее. Он не сумел бы объяснить, почему. Он запрощался рано и Соня, не пытаясь его удержать, довезла его до станции РЕР. Когда Максим вошел в темную квартиру дяди, ему показалось, что там витал дух постороннего присутствия. Или ему это только показалось? Надо, действительно, срочно сменить замки. Глава 13 Максим проснулся полдесятого, разбитый и опустошенный. К десяти часам к нему уже должен был приехать Вадим, чтобы продолжить работу над сценарием. Максим вскочил и помчался умываться. "Все, баста, - думал он, брея подбородок и глядя в зеркало на свое бледное отражение, на нездоровые синие круги под глазами. - Хватит. Снов, тайных страстей, сердцебиений, как у пятнадцатилетнего мальчика, - хватит всего! Закрыли тему. Моя родственница и замужняя женщина, не более. Никаких эпитетов и игр воображения. Просто привлекательная женщина. Подумаешь, таких навалом. У меня таких пол-Москвы привлекательных. Нашел, из-за чего колотиться, дурак! Ты мне это брось! Вот и хорошо, - покивал он отражению, - договорились, бросаем. Пятиюродная сестра, да? Заметано." Запах яичницы и кофе с молоком еще витал в квартире, когда появился Вадим. Он тоже был бледен и подавлен. - Налей мне кофе, если остался, - вяло сказал он. - Голова как песком набита. Плохо спал. - С молоком? - спросил Максим. - Без. Телефон дома разрывается - журналисты звонят, со студии звонят без конца. Они что думают, если бы у меня были новости, я бы сам не позвонил? - Вадим горестно покачал головой. - Я никому не сказал, что я здесь, чтобы не доставали. Только Реми. Он поехал с Мадлен встречаться, обещал позвонить потом сюда. Он уселся на кухне за маленьким столиком, грустно наблюдая за действиями Максима. - У Реми есть новости? - спросил его Максим. - Так, мелочи. Это не Пьер был. - Где? - Ну, женщина, которая сюда приходила, когда ты спал. - Пф! - фыркнул Максим. - Конечно, не Пьер. - А ты-то откуда знаешь? - Вадим, ты же режиссер! Ну подумай, Пьер - разве он может быть в роли женщины? Как он по улице-то пойдет? - А чего ему по улице ходить? Он из машины и в машину. И вокруг темно. Только-то и видно, что женская одежда. Он же не рассчитывал на тебя наткнуться. - Ладно, в любом случае, это был не он. - Откуда ты знаешь? Ты тоже говорил с Реми? - Я с Соней вчера говорил. Она видела Пьера в ресторане, в котором сама была. - То есть... Он что, следил за ней? - Послушай... - произнес Максим, - ты в каких отношениях с Соней? Если я могу тебе задать такой вопрос. - В хороших. - Ну конечно, я понимаю, что в хороших, но я имею ввиду - ты вчера сказал, что вы друзья... - Это действительно так. Можно сказать - с детства, несмотря на разницу в возрасте. Мои родители старше Арно, но они с Арно дружили. Я вырос на глазах у Арно, а Соня выросла на моих глазах... Она мне доверяла, еще когда девочкой была. Свои секреты рассказывала, советовалась. С тех пор, как она вышла замуж, мы стали реже видеться, да я и с Арно стал куда реже встречаться, ты же знаешь, он пил... Но все-таки, встречались. Иногда семьями, иногда мы с ней в кафе вдвоем сбегались, поболтать. Я люблю ее. Она нежный человечек, ранимый. И одинокий, хотя Пьер ее безумно любит и балует. - Вот как? - неприязненно спросил Максим. - Ты разве не заметил? Максим пожал плечами, не ответив. - А почему ты спрашиваешь? - поинтересовался Вадим. - Думаю, имею ли я право тебе рассказать то, что сказала мне вчера Соня. - Ты насчет того, что Пьер за ней следил? Меня это не удивляет. Она в ресторане была с Жераром? - Это тебе Реми сказал? - Реми хранит чужие секреты. Что, в точку попал? - Попал. - Я просто догадался. Соня мне говорила как-то про ее отношения с Жераром. И тебе, стало быть, Соня призналась? - Да. Только мне она сказала, что никаких отношений у нее с Жераром нет, и она просто принимает его ухаживания, - с излишней напористостью воскликнул Максим. Вадим еле заметно усмехнулся: - Так оно и есть. Помолчав, он добавил: - Она ребенок, понимаешь? Такой Питер Пен женского рода, уцепившийся изо всех сил за детство. И играет в детские ролевые игры, только не в пиратов и не в дочки-матери, а в "роковую женщину", принимающую дань от разбитых сердец. С кокетством, но с холодным носом, без драм и без потрясений. Пьер, бедолага, этого не понимает и ревнует ее смертельно. - Соня находит, что ее муж не способен на ревность, - заметил Максим, желая услышать комментарий Вадима. - О, он это просто от нее удачно скрывает. - Видимо, - излишне сдержанно ответил Максим. - Похоже, что для тебя его ревность тоже является секретом? Меж тем, это достаточно заметно. Если иногда смотреть и на Пьера... Максим покраснел и стал молча перебирать исписанные листы на столе. - Соня тоже не понимает своего мужа, только и всего. Это безнадежный случай, этот супружеский союз, - продолжал Вадим, отводя с улыбкой глаза от пылающего Максима. - Безнадежный, но крепкий, - добавил он. - Пьер - подходящая оправа для такой драгоценной штучки, как Соня... - Ты зачем мне это говоришь? - сухо осведомился Максим. - Так просто, - невозмутимо ответил Вадим. - Разговор зашел. А что, не надо было? - с еле заметной иронией спросил он. Максим хмуро протянул стопку страниц Вадиму: - На, читай вот отсюда! ..."Наташа, Наташенька, - шептал Дмитрий Ильич, гладя остриженные после тифа волосы жены. - Все хорошо, не волнуйся, все будет хорошо... Меня большевики оставили в пароходстве работать, в прежней должности... Зарплата у меня теперь меньше, зато паек дали... Им нужны квалифицированные специалисты. Государству, даже рабоче-крестьянскому, всегда нужны специалисты... Все оказалось не так уж страшно, знаешь..." Глава 14 Объездив нескольких коллекционеров по списку Пьера, Реми понял, что он действует неправильно. Все знали о существовании антикварного туалетного столика у Арно, но никто не имел понятия о попытке его украсть год тому назад. До обеденного перерыва, в который у Реми было назначено свидание с Мадлен в кафе недалеко от парка Монсо, - она работала поблизости в одном рекламном агентстве - оставался еще час, и Реми решил использовать его более продуктивно. Он набрал номер одного своего собрата по профессии, с которым они иногда сотрудничали. Тот, к счастью, оказался на месте. - Дидье? Салют, Реми. Мне нужна консультация. Ты вел недавно дело с антикварами, так что я тебя теперь держу за специалиста. - Что нужно, говори. - Существует антикварная вещица, туалетный столик, дорогой. Год назад его пытались украсть. На месте застукали грузчика, который испарился без следа. Мне нужно понять, кто его мог нанять. - Записывай адрес: набережная Лувра, 16. Месье Фредерик Жантий, владелец антикварного магазина. Скажи, что от меня. Он мне кое-чем обязан... Даст тебе консультацию. - Это очень мило с твоей стороны. Я в долгу. - На этот счет не беспокойся, я его тебе не забуду. - У тебя как дела-то, я даже не спросил! - Как и у тебя, я надеюсь: по горло. - Да уж, верно замечено. Я тут в полном дерьме со своим антиквариатом... Месье Жантий был низенький, опрятненький, пожилой мужчина в очках, с остатками седых волос вокруг загорелой лысины и сладким улыбчивым лицом. Реми долго следовал за ним по лабиринтам старой мебели, пахнущей чужими жизнями, уже законченными; мимо стеклянных витрин, уставленных оббитой и не раз склеенной посудой, с темными щербинами и стертой позолотой; мимо прилавков с ювелирными украшениями, подслеповато глядевшими на покупателей пустыми глазницами пазов, похожих на паучьи лапки, которые когда-то цепко держали потерянные ныне жемчуга и бриллиантики, украшавшие прелестные шейки и запястья ушедших в небытие красавиц. "Что за чудные люди покупают все это! - думал Реми, пробираясь через мебельные заставы. - Как им охота тащить к себе в дом весь этот тлен и прах? Ладно бы еще по наследству досталось, но платить за него бешеные деньги? Увольте, не понимаю. Мне заплати - и то подумаю, прежде чем у себя дома поставить эти кладбищенские призраки..." Реми добрался, наконец, до двери, которую уже распахнул услужливый хозяин, и вошел в небольшой, дорого убранный кабинет. Не переставая сладко улыбаться, антиквар усадил Реми в старинное кресло (Реми не взялся бы определить, к какому стилю и к какой эпохе его отнести; для него все вещи делились на современные, старые, и старинные), предложил ему напитки, достал их откуда-то из стенки, разлил по хрустальным стаканам и забрался, наконец, за громадный старинный письменный стол, из-за которого был едва виден. - Не подумайте, что я от вас что-то скрываю, месье Деллье, - говорил он, выглядывая из-за стола и потягивая свой коньячок. - Ваша рекомендация, так сказать, служит ключом ко всем замкам моих секретов. Я наслышан об этом, так сказать, "русском наследстве", хотя самолично его никогда не видел. Но - поверьте мне! - моего слуха никогда не касались разговоры о желании его продать или приобрести, так сказать. - То есть украсть? - уточнил Реми. - Боже упаси, нет! Так у нас не выражаются. - А как у вас выражаются? - Я же вам сказал, "продать или приобрести"- улыбка не сходила с лица Фредерика Жантий. - Если бы кто-то решил его украсть, мне бы об этом не стали докладывать. До меня могла дойти информация, допустим, в виде того, что его желают продать. Или, допустим, что кто-то знает, что он будет в продаже и желает приобрести. Но такой информации до меня не доходило. И никто из моих коллег меня также об этом не информировал. - Кто-нибудь из самих антикваров мог заказать кражу? - Что вы! Это абсолютно невозможно. На этом можно только погореть!. - А купить краденое? - Это дело совести каждого, так сказать. - То есть - такое не исключено? - В данном случае - нас ведь интересует данный случай, не правда ли? - в данном случае с этим столиком я не думаю, что кто-нибудь из моих собратьев пошел бы на подобный риск. Всем довольно хорошо известно, откуда вещь, кто ее владелец, и никто бы не осмелился выставить ее у себя в магазине. - А если не выставлять? Если заранее известен покупатель? - Тогда и антиквар не нужен. Зачем им посредник? Такие вещи делаются напрямую: есть продавец - есть покупатель, из рук в руки, - сиял по-прежнему антиквар. - Продавец и покупатель могли не знать друг друга. Допустим, они из осторожности действовали инкогнито, через антиквара. Но сделка могла пройти неофициально, без регистрации в магазине. А? - Чисто теоретически, так сказать, я не исключаю такой возможности - покивал головой антиквар. - Но только теоретически. Практически, в данном случае, это нереально. Какой покупатель посмеет у себя дома поставить краденый столик? Эта меблишка слишком знаменита... А наши клиенты - уважаемые люди, солидные, знакомые между собой по большей части... Кто ж посмеет? - А если в другой город, например? - Вы забываете, что сообщение о краже было бы опубликовано в газетах... Месье Дор - человек известный, на виду. Если бы кража случилась, - то и информация бы широко прошла, и полиция бы расстаралась... Я не вижу человека, который отважился бы на подобный шаг, так сказать. - За границу? - Трудно. Трудно вывезти без надлежащих бумаг. Кроме того, за границу обычно вывозят ювелирные изделия, картины, небольшие скульптуры - словом, дорогое и компактное. В одной маленькой картине или ювелирной безделушке можно вывезти три, а то и тридцать таких столика по цене. Понимаете? - А на аукцион его могли бы выставить? - Краденый? Абсолютно невозможно. Там контроль еще строже, чем в магазинах. Я, разумеется, имею ввиду приличные аукционные заведения. Но такую вещицу и не могли бы поставить на торги где попало. На мелких провинциальных аукционишках нет покупателей, которые могут дать достойную цену. - Вы меня ставите в тупик, "так сказать" - улыбался в ответ Реми. Месье Жантий покивал ему с радостной улыбкой из-за стола, как китайский болванчик. - Я был бы рад вам помочь, но увы... Реми встал и антиквар выкарабкался из-за своего блиндажа. - Что, вы думаете, исчезновение месье Арно Дор связано с этим столиком? - спросил на пороге своего кабинета Жантий. - А вы откуда знаете о его исчезновении? - Газеты читаю, - покивал ему снова антиквар, - там про все пишут. - Гм, действительно... Вы знакомы с его зятем, Пьером Мишле? - Он захаживает ко мне в магазин, захаживает... - Это страстный коллекционер, не так ли? - Уж не думаете ли вы, - испуганно посмотрел на него антиквар и улыбка первый раз сбежала с его лица, - уж не думаете ли вы, что месье Пьер Мишле мог быть причастен к этому делу?! - К которому? - К попытке похищения столика! - По-вашему, это невозможно? - Никогда! - клятвенно провозгласил месье Жантий. - Никогда не поверю! - И это почему же? - Месье Пьер Мишле - солидный господин. Приличный. Точный. И не думайте даже, месье детектив, прямо выбросьте это из головы. И потом, зачем ему? Он его получит нормально, по наследству, со временем, конечно... - Наследство ведь "русское". - Это, так сказать, легенда! - Возможно. Только эта легенда уже в Париже. Русский родственник приехал за столиком. - Да что вы? Я не знал... Неужели и вправду?.. Какая жалость! - Отчего это вам такая "жалость"? У вас на него были виды? - Какой вы подозрительный, месье детектив. Это у меня чисто платонически, из любви к искусству: жалко, что вещь уходит из Франции... - Понятно. - Только ведь история с похищением уже год тому назад вышла, правильно? Никто не мог знать, что за вещью русский наследник приедет, правильно? Так что зря вы подозреваете месье Пьера... Год назад месье Пьер спокойно мог надеяться на наследство своей жены, правильно я рассуждаю? - Надо так понимать, что вы ничего не слышали о том, что у месье Дор нашелся русский родственник, правильно я рассуждаю? - Не слыхал, не довелось. - А Пьер Мишле вам не говорил? - Мы не в таких отношениях, признаться... Есть, конечно, у меня клиенты, которые делятся со мной своими новостями. Вот мадам Пьерар, к примеру, - она мне всегда рассказывает про свою дочку, а месье Пино - всегда про здоровье говорит... Но месье Пьер Мишле - нет, он не распространяется, он не очень разговорчивый... - Значит, как я понял, в ваших кругах об этом слухов о русском родственнике не было? - До меня, по крайней мере, не доходили... - Хорошая мысль! - Простите? - Вы мне подали очень хорошую мысль! - Я? - опешил антиквар. - Благодарю вас за содействие, месье Жантий. Всего вам доброго! - и Реми покинул антиквара с его сладкой, хотя и недоуменной улыбкой в дверях его магазина. В машине Реми набрал номер Арно. Трубку снял Максим. - Реми. Добрый день. Вы, помнится, узнали о существовании вашего дяди на прошлогоднем фестивале, во время разговора с Вадимом? - Правильно... добрый день, - удивился Максим. - А когда Арно узнал о вашем существовании? - Я не знаю точно... Вадим ему сказал по возвращении в Париж, хотите, я у него спрошу... - К сентябрю уже знал? - Знал. Я от него получил первое письмо, если не ошибаюсь, уже в июле. Это имеет какое-то значение? - Еще какое! - И какое же? - Мне это сокращает работу, вот какое! Максим растеряно замолчал, не зная, что сказать. - Поздравляю, - наконец произнес он. - И что же вы теперь будете не делать? - Я не буду искать коллекционеров по всей Франции! - А где вы их будете искать? - В узком семейном кругу... - Я ничего не понял, но вряд ли сей факт имеет для вас какое-либо значение... - Абсолютно никакого! - весело откликнулся Реми. - Вадим у вас? - Да. Мы работаем. - Привет ему. Я еще позвоню. Чао, бай! Максим с минуту тупо смотрел на трубку, затем положил ее и обернулся к Вадиму. - Пойми меня, - продолжал он прерванную звонком Реми речь, - я не хочу никакого обличительства. Тут мы с тобой не сойдемся. Вы здесь во Франции, и вообще на Западе, становитесь в позу правозащитников, забираетесь на трибуны комитетов и обличаете. Ваше право и ваша правда. А мы - жили той жизнью, наши родители жили, изо дня в день, и были счастливы и несчастны, радовались, страдали и боялись - но это была наша жизнь, и у нас не было другой. И я не хочу ее обличать - я хочу ее показать, дать возможность ею пожить зрителю, понимаешь? - Это Реми звонил? - спросил Вадим. - Да. У него там какие-то свои маленькие радости, я так и не понял, какие. Так вот, я хочу заставить зрителя сострадать и сорадоваться, а не прикармливать его сладким хлебом судьи и обличителя... Реми узнал Мадлен сразу. Высокая, стройная, одетая в элегантный бледно-голубой костюм, она была необычайно эффектна, намного эффектнее, чем на фотографии. Он поднялся и сделал ей знак рукой. Обойдя величаво столики, она приблизилась к Реми и холодно поздоровалась. Подлетел официант. Заказав салат с ветчиной и сыром, Мадлен устремила свои серые глаза на детектива. - Вы теряете время, господин детектив. Но раз уж вы так настаивали на встрече - у вас есть пятнадцать минут пока я ем, чтобы задать ваши вопросы. Ответов у меня нет, я вас предупредила по телефону, так что вам это сэкономит время. Реми чувствовал себя неуютно. Эта женщина вызывала в нем восхищение близкое к робости. В ней не было ничего того, что его обычно привлекало в женщинах, ничего того, что ему так нравилось в Ксюше: непосредственности, нежности, беззащитности. Это была уверенная в себе великанша, с царственными жестами и гордой посадкой головы; не просто деловая женщина - начальство. Патрон, шеф, босс, вершащий дела и судьбы мелких людишек. - Кх-кх, - откашлялся он для смелости, гоня от себя ощущение ученика перед директрисой школы. - Я хотел узнать, встречались ли вы с Арно Дор в субботу? В ее глазах на одно мгновение мелькнула печаль, смягчившая черты ее лица, но тут исчезла, уступив место холодной надменности. - Нет. - Не встречались? - Вам на каждый вопрос надо по два раза отвечать? Паф! Не сдавайся, Реми, не робей! Куда девался твой уверенный, слегка ироничный вид? Ты взрослый, красивый мужчина и детектив впридачу, и тебе не идут короткие штанишки нашкодившего школьника! - А с вашим отцом? - придал он вескость голосу. - Тоже нет. - Вы его не видели? - Нет. - Вы не знаете, где он был в субботу? - Нет. - Вы ему не звонили? - Нет. - А он вам? - Нет. - Хорошо... А вы где были в субботу, могу я полюбопытствовать? - Можете. На рынке, в супермаркете, в химчистке, завезла продукты к отцу, вернулась домой и больше не выходила. - В котором часу вы завозили продукты к отцу? - Я не помню точно. - Скажите приблизительно. - Между десятью и одиннадцатью часами. - И его не было дома? - Нет. - А где он был? - Не знаю. - В его отсутствие никто не звонил? - Нет. - На автоответчике не было звонков? - У него нет автоответчика. - В его квартире вы пробыли долго? - Я выложила продукты в холодильник и вымыла грязную посуду. Посчитайте сами, сколько это занимает времени. - Вы не заметили ничего странного, необычного в квартире отца? - Нет. - Где он паркует свою машину? - Во дворе. - У него белый Рено-19? - Вы хорошо осведомлены. - Машина была на стоянке? - Я не обратила внимания. Мадлен методично ела, и этот маленький допрос, по всей видимости, не лишал ее аппетита. - Когда он вернулся, он вам не звонил? - Я вам уже сказала: в субботу я его не видела и с ним не созванивалась. - Вы с ним часто видитесь? - Почти каждый уик-энд. - Обычно вы встречаетесь у него дома или у вас? - У отца. - Почему? - Я ему немножко помогаю по дому и потом... Впрочем, это не ваше дело. - Вы договариваетесь о встрече каждый раз или у вас есть условленный день и время, в который вы к нему приходите? - Я обычно ему звоню и говорю, когда приду. - И он вас не предупредил, что его не будет в субботу? - Нет. - Вы ему не звонили перед тем, как к нему поехать? - Нет. Я просто решила завезти отцу продукты, которые купила. У меня есть ключ от его квартиры. - А ключ от квартиры Арно у вас есть? - Нет. С какой стати? - Вам не показалось, что последнее время ваш отец был чем-то озабочен, взволнован? - Нет. - Ваш отец - актер. Способен ли он пародировать людей, подделывать голоса? - Не замечала. - А вы способны подделывать голоса? - Вот уж чего за мной не водится, так это актерских способностей! - усмехнулась Мадлен. - Я вся в мою мать пошла, от отца ничего не досталось. - У вашего отца есть женщина? - Вас это не касается. - Эта женщина - актриса? - Я уже вам ответила. - Она смогла бы подделать голос Сони? Наконец, на лице Мадлен отразилось что-то похожее на удивление. - Сони? Зачем кому-то подделывать голос Сони? - Смогла бы? Молчание. Реми подождал. Ответа не было. Ну что ж, у него есть еще вопросы. - У вашего отца есть другое жилье? Загородный дом, например? - Нет. - А у вас? - Дом. - Где? - На Лазурном берегу. В двадцати километрах от Ла Сьота. - Другого жилища в Парижском округе нет? - Нет. У вас все? Время заканчивается. - Секундочку. Вы виделись с вашим отцом на следующий день? - В воскресенье? Да. - В котором часу? - Около полудня. - У него есть ключи от вашего дома на Юге? - Нет. - Вам не показалось, что он ведет себя необычно? - Нет. - Он не был встревожен... - Не был. - Или слишком нервным, беспокойным... - Он всегда нервный и беспокойный. Он алкоголик, господин Реми, что, я полагаю, вам известно. И характер у него скверный, что, я полагаю, вы также знаете. - Ваш отец не раз угрожал рассчитаться с месье Дор... - Это так. И я полагаю, что у вас есть тому свидетели. - Мог он, по-вашему, реализовать свою угрозу? - Глупый вопрос. - То есть? - Вы спрашиваете дочь об отце. Конечно, я вам отвечу "нет". - А других аргументов у вас нет? Чего-нибудь более тонкого, чем родственные связи - отомстил за "глупый вопрос" Реми. Мадлен удостоила его несколько более продолжительным взглядом спокойных серых глаз и краешки ее губ дрогнули в легкой улыбке. - Вам как детективу следовало бы знать, что есть люди-делатели, и люди-говорители. Делатели редко говорят, а говорители редко делают. Мой отец относится к последнему типу. - Допустим. Однако же... Вы ведь были у него в среду? Вы слышали, как мы приходили с Вадимом Арсен к вашему отцу? Заколебалась, сомнение на секунду мелькнуло в ее лице. Но только на секунду. - Была, - ответила Мадлен твердо, глянув Реми в глаза. - Почему ваш отец не пустил нас в квартиру? - Это его квартира. Он волен