омышленности. Для сведения сообщаем неофициальное мнение одного из опытных товароведов отдела: интересующее Вас клеймо может принадлежать Тамбовскому либо Таллиннскому промкомбинатам, имеющим в своем ассортименте ширпотреба подобные расчески Л ИСТ ДЕЛА 25. Честно говоря, я даже не хотел думать, что могу ошибиться. Это было бы несправедливо. Ведь я и так почти никогда не рассчитываю на помощь счастливых случайностей. Хотя бы потому, что нет в них прочности, нет никакого запаса надежности. Я верю только в одно -- в логику. Потому что вся моя работа -- это борьба с загадкой, которая бывает порой разложена на плечи десятков людей и сотни событий. Поэтому победить загадку можно только логикой и доброй помощью людей. Моей логике противостоит логика преступника. Но сильнее, предусмотрительнее должна быть моя логика, потому что мне нужно -- позарез -- узнать, кто этот парень, убитый на шоссе. И мне не хотелось думать ни о чем другом. Хотя это для профессионала непростительно. Но как только я прочитал слово "Таллинн", я вспомнил, что это -- большой порт. В портах моряков обслуживают бассейновые поликлиники. И эти "бассейновые" здорово ложились в полустертую печать... Фототелеграмма. Отделу милиции Таллиннского горисполкома. Чрезвычайно срочно! СЛЕДСТВЕННАЯ! Прошу проверить, не принадлежит ли Таллиннскому промкомбинату клеймо, изображенное слева с увеличением в двадцать раз [Т. П. К.]. В положительном случае - выпускает ли промкомбинат мужские расчески с таким клеймом. Сообщите также, есть ли в Таллинне Бассейновая поликлиника, кого она обслуживает и где она находится. СЛЕДОВАТЕЛЬ. ..Климов проводил меня до машины. Я возвращался домой. Климов смущенно протянул мне старую авоську с яблоками: -- Вот... значит... яблочков... У них там, у литовцев... таких не покушаешь... -- У эстонцев, -- улыбнулся я. Климов, помолчав, вдруг сказал; -- Вот мы и расстаемся... Я взглянул на него и понял, что он огорчен этим. И мне вдруг стало стыдно. Мы были знакомы всего три дня. Целых три дня. И я даже не спросил его имени. Он добросовестно выполнял мои поручения, переживал вместе со мной, мы советовались, шутили, огорчались, и, если бы он не сказал -- "вот мы и расстаемся",-- я уехал бы, не узнав его имени. Какая глупость! Как бессовестно мы обкрадываем самих себя. И я подумал, что Наташа за три дня узнала бы не только имя человека, который был все иремя рядом. Она знала бы о нем все. Как она знает обо мне. Видно, настоящей доброте ваучиться нельзя. И учиться опасно -- есть риск стать лицемером. Все-таки я спросил нерешительно; -- Послушайте, Климов, а... как вас зовут? Климов кашлянул, прикрыв рот ладонью, и сказал с достоинством: -- Андреем Степанычем кличут. Я отворил дверцу, козырнул ему и сказал: -- Мы еще увидимся... Климов пожал плечами: -- Кто его знает... Мне ведь на пенсию скоро.-- Он неожиданно улыбнулся и подтолкнул меня.-- Ну, садись, садись давай. А то опоздаешь... Мы пожали друг другу руки, "Волга" плавно тронулась. И тогда я не выдержал, высунулся из окошка и заорал: -- Мы еще увидимся... увидимся, Андрей Степаныч!.. Он, улыбаясь, стоял на дороге и махал мне вслед своей линялой, выгоревшей фуражкой. Дождь крупными блестящими каплями застревал в его коротко подстриженных, с густой проседью волосах... ЛИСТ ДЕЛА 26 ...Девушка в голубой шинельке и платочке, повязанном поверх кокетливой пилотки, остановила меня у выхода на взлетное поле. -- Это бессмысленно. Уже откатили трап... Я еще спорил с ней, хотя тоже понимал, что это бессмысленно. И почему-то вспомнил, что двери в самолетах запираются герметически. Дождь ударил сильнее, и холодные струйки противно потекли за воротник. Да, в век технического прогресса дождь самолетам не помеха. И вовсе не помощник он двум бестолковым людям, которые любят друг друга и не могут никак договориться. На самолете и в дождь работают всякие там радары, автопилоты и разные другие диковины. Эх, если бы кто-то сконструировал автопилот в любви. А чем... Ну его к черту!.. Я стоял под дождем, бездумно приглаживая мокрые волосы, и смотрел, как винты ИЛа скручивают из водяных капель сверкающие дрожащие диски. Потом как-то безразлично подумал: "Интересно, Наташа меня видит?" Вспыхнули факелы у выхлопных труб, моторы оглушительно завыли, и самолет поехал в другой конец поля, уменьшаясь и тая в дождевой пелене. Потом, уже еле видный, он остановился, развернулся, заревел еще громче и очень быстро побежал мне навстречу, и я был уверен, что около меня он затормозит. Но на середине полосы он легко подпрыгнул и, прошив низкую ветошь серых облаков, исчез из глаз. И я испугался, что больше никогда не увижу Наташку... В зале Внуковского аэропорта было людно, суетились носильщики, в очереди у буфета ругались -- не было бутербродов. Я прижимал к себе свой необыкновенной красоты букет и тоскливо думал, что надо возвращаться в Крым и снова допрашивать, посылать запросы, читать ответы. Расследовать. Динамик загрохотал прямо над ухом: "Самолет ТУ-104, следующий рейсом 718 из Свердловска, прибывает через десять минут..." Молодой человек, слушавший сообщение с напряженным бессмысленным лицом, сорвался с места и побежал на перрон. Когда он пробегал мимо, я поймал его за руку: -- Простите, вы встречаете девушку? -- Нет, маму. А что? -- Подарите эти цветы вашей маме. Ей будет приятно. -- Спасибо,-- сказал он растерянно.-- Но откуда вы узнали... -- Я даже этого не узнал, -- сказал я и вышел на улицу... Я посидел в кресле, бездумно глазея в окно, потом пошел на кухню и стал варить пельмени. На столе, придавленная стаканом, лежала записка: "Еда -- в холодильнике. Белье и рубашки -- на второй полке в шкафу". И точка. Последний раз я был дома утром того дня, когда все заварилось. Сейчас уеду и, видимо, не скоро попаду сюда снова. Наташа как-то сказала: "Стоило мне так добиваться отдельной квартиры... Ведь твой идеал домашнего очага -- это четырехместный номер в гостинице". Она очень хотела быть счастливой со мной. Да вот не получилось. Или я допоздна на работе, или не прихожу совсем, а прихожу -- сил хватает только добраться до постели. И вдруг понял, что последний скандал действительно был последним. Наталья больше жить со мной не будет. Ну и пускай! Мне это тоже надоело. Обидно только, что все так глупо получается. Да еще и стыдно, когда жена уходит. Всегда как-то неловко, если жена бросает мужа. "Идея женского равноправия еще не до конца проникла в наше сознание",-- сказал я и погрозил половником своему отражению в зеркале. Потом стал вываливать пельмени в тарелку и обжег руку. На черта оно нужно в семье, это равноправие! И пельменей готовых с ним толком не поешь... Зазвонил телефон. Какой-нибудь знакомый? Я снял трубку и сказал противным гнусавым голосом: -- Алье! Но это не был знакомый. Звонил дежурный -- из Таллинна пришла телефонограмма. В СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ Ваш No 0472с No 38/сл ЗАПИСКА ПО "ВЧ" Сообщаю, что Таллиннский промкомбинат имеет товарное клеймо, переданное Вами по фототелеграфу. Фабрика подтверждает факт изготовления расчесок, подобных обнаруженной Вами. Сообщаю также, что в Таллинне имеется бассейновая поликлиника, обслуживающая работников морского пароходства. Адрес: улица Пикк, дом 3. Зам. нач. отдела внутренних дел Таллиннского горисполкома подполковник милиции Т. Энге ...Я достал из-под кровати чемоданчик и стал бросать в него рубашки, майки, носки... Таллинн ЛИСТ ДЕЛА 27 Не люблю я на самолетах летать. Стыдно признаться -- побаиваюсь. Конечно, знаю, что жертв в авиакатастрофах меньше, чем на железных дорогах, и в поезде тебе не принесет лимонада с конфетами стройненькая стюардесса. И все-таки в тот момент, когда самолет, напряженно содрогаясь, отрывается от надежной бетонной земли, у меня всегда холодными капельками сочится мыслишка: а вдруг сейчас клюнет носом? Чушь, конечно. Паровоз тоже может свалиться с рельсов. Но вот в поезде -- спокойно. А здесь -- нет. Единственное, что меня утешает,-- это неестественно веселые, возбужденные или нарочито сосредоточенные лица соседей. Они наверняка думают о том же, но, конечно, стараются не подавать виду. И мне легче хотя бы оттого, что не один я такой трусишка. И когда я спустился по трапу на поле Таллиннского аэродрома, мне как-то стало веселей. Хотя впереди была тьма беспросветная -- начиная от гостиницы и кончая делами, которые привели меня в этот город. Было три часа дня, шел дождь, и дул сильный, пахнущий рыбой ветер с моря. Я поехал в гостиницу "Тооме". Мне нравится этот старый дом с полутемными лестницами и крошечными холлами, с деревянными панелями и резными филенками дверей. Здесь всегда -- как в коммунальном многоквартирном доме. По части вкуса -- я ретроград. Не по душе мне весь этот домашний модерн, смешные геометрические комнаты, по сантиметрам заставленные микроскопической мебелью. Мне всегда хочется в квартирах чего-нибудь старого, нелепого -- часы с боем, рассохшийся буфет. А лучше всего -- фикус. Магда -- администратор в "Тооме" -- моя старая знакомая. Она радостно заулыбалась мне, светясь всеми своими белыми длинными зубами. -- Оставьте чемодан, приходите к вечеру -- номер будет,-- шепнула Магда. Мне стало совестно перед терпеливой очередью, покорно взиравшей на типографски отпечатанный трафарет "Мест нет". Но Магда -- одна из немногих женщин, которым я нравлюсь. Было бы просто преступно не воспользоваться ее симпатиями и утвердиться в своем мужском самосознании. -- Так давайте чемодан... -- Нет уж,-- сказал я. Мысль оставить чемодан с уголовным делом в вестибюле гостиницы меня рассмешила.-- Чемоданчик пускай будет при мне. Магда удивленно посмотрела на меня. Я пояснил: -- У меня здесь любовная переписка. -- А... Ну, пожалуйста,-- разрешила Магда.-- У вас, как всегда, много дел? -- Не слишком. Часиков до двенадцати ночи. Магда ласково посмотрела на меня: -- Я вас устрою на втором этаже. -- Спасибо.-- Я вспомнил про климовскую авоську и протянул ее Магде.-- Вот, погрызите пока. У вас таких нету... -- Ой, откуда такие красивые?-- обрадовалась Магда. -- Это вам Климов передал. -- Климов? Какой Климов?! -- Есть такой человек,-- сказал я и пошел к выходу. Один из командированных, кивнув в мою сторону, сварливо сказал соседу: -- Небось этому гусю койка найдется... -- А тут по делу приедешь -- и сиди...-- охотно отозвался сосед. Я вышел на улицу и пешком отправился в бассейновую поликлинику. Ветер складывал лужи в изящные гофре, дождь накрывал серой вуалью кирпичные стены и башни, и здесь уже по-настоящему жила осень. В порту было холодно, водяная пыль садилась на лицо. Круизный белый теплоход отваливал от стенки, и люди на борту, отсюда, с причала, казались крошечными, и эти крошечные люди все время махали провожающим платками, будто передавали на разные лады один! и тот же семафор: "Все наши дела в порядке, мы отправились немного отдохнуть, а вы уж тут постарайтесь получше, так что -- большой привет"... И хоть среди отъезжающих никого знакомых у меня не было, да и быть не могло, я им тоже на всякий случай помахал. По серой вспененной воде гавани медленно двигался, постепенно сбрасывая с себя паруса, шведский барк. И я остро пожалел, что совсем не умею рисовать. А ведь как здорово было бы нарисовать этот серый задымленный порт, и свинцовую, в радужных нефтяных разводах воду, и четырехмачтовый краснобрюхий парусник. И повесить у себя дома на стене -- это же ведь ужасно здорово, знать, что на свете еще -- ты это точно знаешь, ты это сам видел, сам рисовал -- бегают по морям парусники, а коли существуют парусники, значит, и мечтать еще можно, и любить, и надеяться. Сердитые влажные порывы ветра раскачивали на стропах огромные контейнеры, их несли по воздуху плавно горбатые желтые краны, протяжно гудели, требуя дороги, маневровые мотовозы, и сухо щелкали колесами на стрелках железнодорожные вагоны, от рыбного причала мчались серебристые коробки авторефрижераторов. Я бы охотно проболтался весь день на причалах -- смотрел бы на тяжелые сухогрузы под разноцветными флагами, охотно помог бы такелажникам подтягивать крючьями к кузовам ящики с пугающей надписью "не кантовать", а потом напросился бы в гости на парусник. Но в кармане у меня лежали снимки убитого молодого парня и обрывок рецепта. Надо идти в поликлинику. Там сразу исчезнет запах соли, водорослей и рыбы, весь утот добрый гул и суета, там будет чистота, тишина, запах йода, коллодия и хлороформа, запах беды и боли. В регистратуре поликлиники я показал фотоснимок подписи на рецепте, и мне сразу сказали: -- Это хирург Аар... Хирург Тийт Аар, старый, элегантный, невыразимо чистый, с опущенной на подбородок маской, курил, держа сигарету никелированным пинцетом. Я показал ему свое удостоверение. Аар иронически глянул на меня светлыми умными глазами из-под золотых дужек очков, сказал: -- К вашим услугам... Я попросил его осмотреть рецепт и попытаться определить: кому он был выдан. Аар сказал что-то медсестре, и та, раскрыв застекленный шкафчик, достала толстый канцелярский журнал. Быстро полистала страницы и положила журнал перед хирургом. Я заглянул в журнал через его плечо. Аар, вежливо отодвинувшись от меня, стал перечислять: -- Двадцатого августа такой рецепт получили... ПРОТОКОЛ ДОПРОСА Тийта Аара ...Осмотрев предъявленный мне обрывок рецепта, заявляю: он написан и выдан мною, подпись на нем -- моя. Поскольку рецепт выписан на лекарство, являющееся сильнодействующим средством, он должен быть зарегистрирован в специальном журнале. Из записей в этом журнале за 20 августа видно, что рецепты с аналогичной прописью были выданы мною трем больным: Пяртсу А. А., Корецкому Е. К. и Пименову А. Б... -- А как мне разыскать этих больных? Аар поправил указательным пальцем дужку очков пожал плечами: -- Их адреса можно получить в регистратуре.-- подумал и нерешительно спросил: --А почему вас заинтересовал этот рецепт? Я достал из кармана несколько фотографий убитого, панорамный обзорный снимок места происшествии и протянул врачу. -- Мы обнаружили ваш рецепт здесь. Нервным движением Аар пригладил серебристые белые волосы, скрипуче проговорил: -- Господи, несправедливость какая! Сколько иногда мы затрачиваем сил и нервов, чтобы вытянуть больного. А потом появляется какой-то мерзавец -- раз-раз -- и нет человека... Я негромко сказал: -- По отношению к убитому это еще большая несправедливость. Аар непонимающе посмотрел на меня своими яркими голубыми глазами и досадливо сказал: -- Да я разве о себе говорю. Родить человека, питать его, научить, вылечить -- это же все такой громадный труд, сколько лет! А убить -- одно мгновение. И в этом есть какая-то ужасная несправедливость, человек -- такая хрупкая тонкая штука. Обидно! -- Да,-- согласился я.-- Но природа не могла предвидеть, что со временем люди придумают для себя пистолеты и будут из них стрелять в затылок венцу творения. -- Разве в пистолетах дело?-- как-то устало спросил Аар.-- Злая рука и камнем может сделать то же самое. Я придвинул к нему фото и попросил: -- ...Доктор, посмотрите, пожалуйста, еще раз. Не был ли этот молодой человек среди ваших больных? Хирург взял фото, внимательно всмотрелся, покачал головой: -- Не помню. Быть может.-- И, будто оправдываясь, добавил:-- У меня ведь на приеме до двадцати человек бывает. Ежедневно... ЛИСТ ДЕЛА 28 Я не верю в случайные совпадения. И не зря. Обычно они играют против меня. Так было и сейчас. Из истории болезни я узнал, что Пименову -- двадцать семь лет, Корецкому -- двадцать девять, Пяртсу -- тридцать два. И если убитый на шоссе парень -- один из этих двоих, то по возрасту они подходят все. Ну, что стоило бы случайности свести в тот день пациентов так, чтобы Пименову было девятнадцать лет, а Корецкому -- пятьдесят шесть? Искать пришлось бы только Пяртса. Но случай всегда играет в другой команде. Поэтому мне надо было объехать всех их по очереди, потом -- побывать в аптеках. Пименов жил в центре, в переулке рядом с улицей Пикк. Я поднялся по железной гремящей лестнице на третий этаж и долго звонил в дребезжащий медный звонок на тяжелой крепостной двери. Наконец мне отворили, и толстая старуха объяснила, что ее сына нет дома -- он на работе. Говорить старухе, кто я такой, не имело смысла -- она бы попросту испугалась за сына, и ничего толкового я бы у нее не узнал. Вечером пришлось бы приходить снова. Поэтому я сказал, что проверяю работу аптек и хочу узнать, помогло ли Пименову лекарство, которое ему выписали в прошлом месяце. В этом вопросе старуха проявила полную осведомленность, пожаловалась на массу собственных болезней и неэффективность современных лекарств. Уходил я, держа в руке аптечную сигнатуру с той же прописью, которая сохранилась на моем рецепте. Пяртса я застал дома, и он мне сразу же предъявил лекарство и аптечную сигнатуру, объяснив, что сам рецепт оставил в аптеке. На обеих сигнатурах было написано: "Аптека No 1". Я решил зайти в эту аптеку, благо она была рядом, неподалеку от церкви Пюхаваиму, проверить сигнатуры, а уж потом искать Корецкого. В аптеке было малолюдно, тихо. Желтые бронзовые лампы отодвигали к стенам сумрак. Провизор, белокурая красивая девушка, искала в толстой пачке нужные мне рецепты и весело болтала со мной. -- У нас, наверное, самая старая аптека в мире, -- говорила она. -- И лекарства, наверное, самые лучшие? -- Не знаю, были ли они самыми лучшими, но самыми необычными -- наверняка. -- Излечивали, например, от рака? -- Тогда еще не было таких грустных болезней, -- улыбалась девушка.-- А лекарства от трусости были -- настойка из желчи дикого козла и крови черной кошки. -- Б-р-р -- помотал я головой.-- А от неразделенной любви? -- Пожалуйста -- экстракт лунного света и цветов черемухи. -- А что-нибудь для укрепления сообразительности и развития мудрости? -- И это можно -- толченые кости жабы. -- Дайте, пожалуйста, двенадцать порций. -- Боюсь, что от старости эти лекарства утратил свое действие. А вот и ваши рецепты... Итак, рецепт получил Корецкий. Но сейчас его, как я узнал в пароходстве, и в городе-то не было... СПРАВКА Больной, получивший интересующий следствие рецепт, -- Корецкий Е. К. -- по данным регистратуре проживает не в Таллинне, а в Ленинграде и служит Таллиннском морском пароходстве. Зам. начальника пароходства Линнамяги Ф. К. в разговоре по телефону No 47-45 сообщил, что Корецкий является штурманом рыболовецкого сейнера РС-4. Вчера, т. е. 11 сентября, в 19 час. 10 мин. сейнер РС-4 с полным составом команды вышел в море после ремонта двигателя. 12 сентября. г. Таллинн. Следователь  Л ИСТ ДЕЛА 29 Перед вечером в клочьях сизых дымных облаков мелькнуло багровое воспаленное солнце, но дождь не угомонился, и весь Таллинн погрузился в фиолетовый мягкий сумрак. Я шел по Ратушной площади, слушая, как цокают на тяжелых, влажно мерцающих булыжниках подковки, заглядывал в теплые желтые окна, заштрихованные дождем, как на старых гравюрах, и напряженно думал. Зашел в небольшое кафе. Всего несколько человек сидели за дубовыми столами на широких деревянных скамьях. Яростно гудел камин. Я сел поближе к огню, взял густого ароматного кофе и стал прикидывать варианты. Надо было сосредоточиться, собраться с мыслями, как говорят акробаты -- сгруппироваться. Я вдруг почувствовал себя муравьем, суматошно бегающим по столу. У детей есть такое злое развлечение: муравей уже почти добежал до края стола, сейчас нырнет вниз -- и свободен! Но упрямая рука ставит перед ним спичечный коробок, который превращается в непреодолимую стену. И муравей покорно бежит в другую сторону. Но там снова препятствие, и так -- без конца. В книжках эта роль всегда отводится преступнику, обложенному со всех сторон сыщиками. Но убийца, которого искал я, мог покуда не волноваться. Пока я сам бегал, как муравей, пытаясь установить хотя бы имя убитого... Похоже, я снова зашел в тупик. Пименов и Пяртс преспокойно отдыхали дома. Корецкий вчера ушел в плавание. Рецепты, выданные Пименову и Пяртсу, лежали передо мной на столе, Оставалась последняя крошечная лазейка: Корецкий мог помнить, кому и зачем он отдал свой рецепт. Я положил на стол блестящий новенький полтинник и вышел. Из первого же автомата позвонил в пароходство и продиктовал радиограмму... ТАЛЛИННСКОЕ МОРСКОЕ ПАРОХОДСТВО РАДИОГРАММА Таллинна 7112-9.19.15. Сейнер РС-4. Первому штурману КОРЕЦКОМУ Связи уголовным делом срочно сообщите в адрес Таллиннского горотдела милиции кому зпт при каких обстоятельствах вы передали рецепт зпт полученный вами двадцатого августа бассейновой поликлинике хирурга Аар тчк Следователь.  ЛИСТ ДЕЛА 30 Я проснулся рано и удивился, что из горотдела милиции еще не звонили. Радиограмма с сейнера должна была прийти давным-давно. Я набрал номер дежурного. -- Нет-нет, ничего не передавали. У меня записан ваш телефон -- как только что-нибудь будет, сразу извещу. Тогда я позвонил заместителю начальника пароходства. Он был очень вежлив, но мне показалось, будто, он чего-то недоговаривает и старается поскорее от меня отделаться. А может быть, показалось. Связь, мол, ночью была плохая. Тогда я сказал железобетонным голосом: -- Попрошу вас ускорить это дело. Оно не терпит отлагательства. А если с сейнером плохая связь, можно запросить через базовое судно... На улице по-прежнему шел холодный дождь. Делать мне было нечего. Я завалился на диван, взял забытую кем-то в номере книжку о Фламмарионе и стал читать. "Искать звезды работа поприятней, чем искать убийц. Поспокойнее. А главное -- почище",-- завистливо подумал я. И заснул. А в четверть двенадцатого меня разбудил звонок: -- Говорит дежурный горотдела милиции капитан Антсон. На ваше имя поступила телефонограмма, -- Читайте,-- сказал я, и мне казалось, что сон все еще продолжается... ТЕЛЕФОНОГРАММА 13.9 11.00 Исх. No 76-з Сообщаю, что первоначальные сведения о выходе сейнера РС-4 в рейс с полным составом команды оказались ошибочными по вине капитана судна. Сегодня капитан РС-4 сообщил, что первый штурман Корецкий Е. К. находился в отпуске до восьмого сентября и по неизвестной причине из отпуска не возвратился, в связи с чем судно вышло в море без него. Местонахождение Корецкого в настоящее время неизвестно. Подписал: Зам. нач. пароходства Линнамяги Передала: Секретарь А. Гаварс Принял: Дежурный Антсон  ЛИСТ ДЕЛА 31 -- Включите сирену!-- сказал я шоферу, и хриплый визг располосовал дождливую туманную тишину. Машины впереди удивленно, неуклюже отворачивали в сторону, пропуская нас. -- Если можно, то еще быстрее,-- сказал я. Шофер кивнул, Энге покосился на меня. -- Не правда ли, Томас, в этом городе неуместны подобные звуки? -- сказал я ему. Он еще раз глянул на меня из-под своих белесых ресниц, потом серьезно сказал: -- Это звуки беды. А беда везде неуместна. -- Значит, и мы, Томас, везде неуместны?-- усмехнулся я. -- Не-ет,-- Энге снял фуражку и пригладил соломенные волосы.-- Ведь мы не беда. Просто мы ее встречаем первыми. -- Вторыми,-- сказал я.-- Первыми ее встречают те, к кому мы не поспели... Машина со скрежетом затормозила около пароходства. Я взбежал на второй этаж, в приемную заместителя начальника. Секретарша -- вся любопытство -- сказала: -- Заходите, вас ждут... СПРАВКА гор. Таллинн. Заместитель начальника Таллиннского морского пароходства Линнамяги, а также вызванные им сотрудники пароходства Баранов, Талсепп, Гурвич и Колокольникова, осмотрев предъявленную им фотографию мужчины, погибшего четвертого сентября на 38-м километре Ялтинского шоссе, категорически и безусловно опознали в убитом штурмана рыболовецкого сейнера РС-4 Корецкого Е. К. Следователь  ЛИСТ ДЕЛА 32 -- Как мне допросить капитана сейнера? Линнамяги понимал, что они попали в неприятную историю. Он растерянно развел руками: -- Мы можем вызвать сейнер в Таллинн. Но сейчас? самая путина -- план не выполнят. Да и люди ничего не заработают -- и так месяц на ремонте простояли. Вот если бы... -- Что -- если бы? -- Вас не затруднит добраться до плавбазы на вертолете? А капитан Астафьев прибудет туда катером. -- Не затруднит. Линнамяги обрадовался: -- Тогда мы это мигом организуем. А капитану я; дам!.. -- Подождите давать. Надо выяснить сначала, в чем там дело... ...Энге сочувственно похлопал меня по спине: -- Ничего, ничего, дружок. Облачность низкая -- качать будет не слишком. Энге не выговаривал шипящих, и слова у него получались совсем смешные: ницего, облацность, кацать будет не слишком. Я хотел сказать, что как раз самая сильная болтанка при низких облаках, но раздумал и пошел к вертолету. Какая разница? Энге же не подымет облака выше. Вертолетчики были молодые, смешливые ребята. Старший из них подмигнул: -- Ну, поболтает в крайнем случае маленько. Землю потом больше ценить станете. Я усмехнулся: -- А я что? Я ничего, я ведь не то чтобы сильно по воздуху стосковался... -- Тогда полетели? -- Полетели. Энге пожал мне руку и на прощанье сказал: -- Когда прилетите, ты с трапа не прыгай на палубу, пока не застопорят машину. Я уже отошел на несколько шагов, но обернулся: -- А тебе доводилось? -- Всякое бывало,-- сверкнул своей ласковой улыбкой Энге.-- Ну, счастливо... Где-то над головой густо заревел мотор, и по все усиливающейся вибрации я понял, что огромный винт вертолета набирает скорость. В круглое окошечко я видел Энге, который стоял, оперевшись локтем на капот "Волги". Струи ветра от винта били ему в лицо, и он придерживал фуражку. Потом я почувствовал легкий толчок -- вертолет пошел на подъем, но не покидало ощущение, будто мы замерли неподвижно, а это машущий фуражкой Энге и неожиданно вытянувшийся корпус автомобиля проваливаются куда-то вниз, в тартарары. Через несколько минут их уже нельзя было различить, а весь зубчато-острый силуэт Таллинна мне видно было из окошка, и город подо мной лежал удивительно красивый, фиолетово-синий, с дымно-серым отливом. Пилот развернул вертолет, и город исчез из моля зрения. Впереди было только мутное вспененное море. Я сел в кресло и подумал, что с меня достаточно. Таких приключений хватит для двухсерийного вестерна. Но я ведь не Юл Бриннер. Я не герой и не искатель; приключений. Если говорить честно, то я и стрелять из пистолета толком не умею. А после того как один барбос умудрился прострелить мне правое легкое, врачи предписали мне "щадящий режим". Это же надо! Слово какое красивое -- "щадящий"! Короче говоря, ко всем моим замечательным победам -- чует мое сердце -- я, вернувшись домой, смогу говорить знакомым: "От меня жена ушла!" И никто даже не скажет: "От всех жена ушла", потому что от нормальных мужей жены не уходят. Я еще долго забавлял себя этими размышлениями, стараясь не думать о разговоре с капитаном. А потом мне стало по-настоящему плохо. Я сидел, вытянув ноги и закинув голову за спинку кресла, и смотрел в белый; потолок. Как только я бросал взгляд в иллюминатор на кипящие внизу буруны волн, к горлу подкатывала тошнота. Наверное, на служебных вертолетах не возят "героев" вроде меня, поэтому здесь и не предусмотрены для таких случаев пакеты. И это было ужасно. Особенно когда вертолет проваливался в воздушные ямы. Я закрыл глаза и стал считать до тысячи, потом до двух, до трех, потом в обратном порядке... С трудом разжимая сведенные скулы, я спросил у пилота: -- Скоро? Он не услышал за грохотом мотора, но, видимо, по выражению лица понял и ободряюще подмигнул: -- Скоро... Плавбаза сверху казалась крошечной, как детский кораблик, свернутый из газеты. Только плавал он не в луже, а в настоящем море, свинцово-сером, с белыми барашками, от одного вида которых меня воротило души. Я себе не представлял, как вертолет сядет на эту скорлупку. Поэтому я просто закрыл глаза и снова стал считать до тысячи. Потом вертолет подпрыгнул, и сразу смолк двигатель, только кабина еще слабо дрожала -- винт медленно крутился по инерции. Я выпрыгнул на палубу и уда вился, как огромна была база. Но раскачивало ее сил! но. А может быть, это у меня ноги подгибались. На шкафуте стояли несколько моряков в клеенчатых регланах. Я направился было к ним, потом понял, что мне не продержаться. Я добрел до борта, нагнулся над леером, и меня долго мучительно рвало. В общем, пролог для беседы был замечательный... Капитан Астафьев смотрел на меня красными запавшими глазами. Радиограмму он получил двадцать часов назад. -- Если меня собираются освободить от должности, предупредите сразу. Мне надо сделать кое-какие распоряжения на судне... Я вытер лицо платком и сказал хмуро: -- Этот вопрос в мою компетенцию не входит... Вы мне лучше скажите, куда поехал Корецкий? Астафьев отвернулся и неприязненно сказал: -- Вы со мной, гражданин следователь, в кошки-мышки не играйте... -- Простите?! -- Как я понимаю, штурман Корецкий -- у вас. Так пот: ничего плохого о нем я вам сказать не могу... ПРОТОКОЛ ДОПРОСА капитана Астафьева ...Вопрос. Почему Вы не сообщили в Управление о том, что Корецкий не вернулся из отпуска и судно выходит в море без него? Ответ. Когда Корецкий не явился из отпуска, я очень забеспокоился. Ведь если бы он даже заболел, то в этом случае мог бы меня известить телеграммой. Так как он этого не сделал, я предположил, что с ним что-то случилось. При этом я не исключал, что Женя по молодости попал в какую-нибудь историю, которая его и задержала. Я ждал его возвращения до самого момента отхода судна, но он не явился, а сообщать об этом было иже поздно -- я должен был это сделать заранее -- да мне и не хотелось. Я все надеялся, что Корецкий перехвалит нас где-нибудь в плавании. Я полностью осознаю свою вину и готов нести ответственность. Вопрос. Куда, зачем собирался Корецкий в отпуск? Ответ. В Ленинграде у Евгения подошла очередь на автомашину, о которой он давно мечтал. Он терпеливо копил деньги, отказывал себе во многом. Правда, у него все равно их не хватило, и я ему добавил необходимую сумму. Вопрос. Какую? Ответ. Тысячу шестьсот рублей. Кроме того, он, наверное, хотел повидаться и со своей девушкой, хотя я, к сожалению, о ней почти ничего не знаю. Женя не любил говорить на эту тему. Вопрос. Координаты этой девушки? Ответ. Я знаю только, что она студентка-географичка и ее зовут Тамара. Больше ничего... ...Я задал ему традиционный следственный вопрос: -- В каких отношениях вы находились с Корецким? Астафьев сильно волновался и все время говорил каким-то казенным протокольным языком. Так говорят на собраниях. Так пишут производственные реляции и служебные характеристики. -- Отношения между нами очень хорошие и выходят за рамки чисто служебных. Корецкий -- хороший человек и специалист. За короткий срок службы на моем судне он вырос от рядового члена команды до должности первого моего помощника. Помимо четкого служебного взаимодействия, мы связаны личной дружбой. Еще не зная толком Астафьева, я не мог сказать ему, что Женя Корецкий погиб. А капитан, видимо, и не помышлял об этом. И мне было очень важно узнать многое о мертвом Корецком из уст человека, уверенного, что Женя жив, но попал в "какую-то историю". Люди крепко проверяются в таких ситуациях. ...Вопрос. Прошу подробно охарактеризовать Корецкого. Нас интересуют мельчайшие детали личности гения, его образа жизни, круг его интересов, связей, друзей и врагов. Ответ: Да, я понимаю. Я постараюсь вспомнить все, что я знаю о Жене. Если я упущу что-нибудь, прошу поставить мне дополнительные вопросы. Прежде всего, Женя -- очень хороший парень, добрый и доверчивый человек. Он ведь прекрасный работник. Все время что-нибудь узнает, никогда не стесняется спрашивать: у меня ли, у боцмана, у простого матроса -- все равно. За свой авторитет не боится -- он вообще, по-моему об этом не думает. Под любую тяжесть первый рук" свои подставляет. Характер у него легкий, на жизнь смотрит весело, быстро сходится с людьми. Врагов в команде у него нет, хотя, когда требуется, он службу спрашивает по всей строгости. Вопрос. С кем, кроме Вас, особенно дружен Корецкий? Ответ. На этот вопрос я затрудняюсь ответить. Корецкий тепло и ровно относится к большинству членов команды. И они его любят... Я спросил Астафьева, как случилось, что Корецкий получил отпуск в разгар путины. Капитан сумрачно пояснил: -- В середине августа у нас вышел из строя двигатель. Ремонт планировали недели на три, не менее. Женя попросил дать ему отпуск. Он много трудился перед этим, а работ по его специальности фактически не предвиделось. Поэтому я дал ему отпуск с 21 августа по 10 сентября... ...Вопрос. Ваши соображения о том, как мог Корецкий оказаться в Крыму. Ответ. Абсолютно не представляю себе. Корецкий, по-видимому, выехал туда неожиданно, иначе я бы знал, что он собирается в Крым. В лучшем случае об этом знает Тамара или кто-нибудь из тех, с кем он встречался в Ленинграде. Вопрос. А с кем он мог встречаться в Ленинграде? Ответ. Этого я не знаю. Но знакомые у него там, безусловно, были... -- Послушайте, капитан, -- сказал я. -- Как же это вы ничего не знаете о Тамаре? Ведь вы же сами говорите, что Женя -- ваш друг? -- Друг, -- твердо сказал Астафьев и добавил: -- Ну, и что? Штурман Корецкий о своих личных делах болтать не любит... -- Неожиданно капитану изменила выдержка и, отвернувшись от меня, он хрипло спросил: -- Что произошло? Почему вы меня обо всем этом спрашиваете? Я молча положил на стол фотографию. Астафьев долго смотрел на нее, что-то шептал, потом накрыл карточку огромной ладонью и тяжело поднялся. Красное обветренное лицо его было жестко, тяжелые желваки у скул бледны, запавшие воспаленные глаза слепы... Ленинград ЛИСТ ДЕЛА 33 Еще не открыв глаза, я с нежностью прислушался к стуку колес. Слава богу, что все это, наконец, окончилось! Не будет раскачивающейся под ногами палубы, проваливающегося в тартарары вертолета и воспаленных, налитых болью глаз капитана Астафьева. Глухо и часто пыхтел впереди тепловоз, под ногами выстукивали дробь на стрелках колеса. Поезд подходил к Ленинграду. И все, что было еще только вчера, казалось мне далеким, почти забытым прошлым. Лишь ладонь хранила крепкое пожатие Энге, невозмутимо мокнувшего вчера ночью на осклизлом холодном перроне, и его ласково-детское: -- Ницего, сейцас ты на церной полосе. Пройдет. -- На какой полосе?-- переспросил я. -- На церной. Жизнь -- как матрос -- вся полосами... А потом экспресс помчал меня в Ленинград. На площади у Балтийского вокзала я сел в такси и сказал сонному шоферу: -- Петроградская сторона. Я ехал на квартиру Жени Корецкого, в дом, оставшийся теперь навсегда без хозяина... Дверь открыла старушка с забинтованной рукой. Она строго спросила: -- Кого надо? Я вдвинул ногу в дверную щель и беззаботно сказал: -- К Жене Корецкому, по делу. А что с рукой-то? -- Да старая я, видать, совсем стала -- руки трясутся. Намедни кастрюлю с горячим молоком на себя вертанула. Дегтем бы намазать, да где его сейчас в городе возьмешь-то, деготь? Вот докторша прописала мазь какую-то, да толку с нее -- как с козла молока. -- С докторши? -- механически переспросил я. -- Да не-е, докторша у нас хорошая. Мазь не помогает. А чего это я тебя ране у Женьки никогда не видела? Друзья новые вы, что ль? У него ж каждый день новые приятели. Полгорода к нему таскаются. И жрать все здоровы. Мне-то, соседке, это, конечно, без дела, но очень он уж легкий человек. -- Как это -- легкий? Легкомысленный? -- Не-е! Ты что, милый! Женька -- парень с серьезностью большой, толк в нем человеческий на троих заложен. Только доверие у него к людям легкое, как у мальца мелкого. А люди-то, сам знаешь, разные бывают. Один -- на, а двое -- дай. Вот и денег у него всегда -- "тетя Катя, десятку бы до получки". У меня-то пенсия -- пятьдесят два рубля, а у него -- три тысячи. Но -- даю, потому как он гордый: брюхо у него подведет, а у чужого не попросит. Я-то ему все как мать. Своя-то у него в блокаду погибла. Отец -- на фронте, а мать здесь, в блокаду... -- А давно Жени нет дома? -- Да числа с тридцать первого, а то первого. Примчался из Таллинна, купил машину в магазине, покрутился два дня и укатил куда-то. Да вот записку мне па кухонном столе оставил... ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО Тетя Катя! Мы поехали на Кавказ, обкатывать мою технику. Числа 9-го вернусь, не беспокойся. Уплати за квартиру, приеду -- отдам. Целую. Женька -- Вот те на! А что, он заранее не говорил, что на юг собирается? -- Не, -- старуха, видимо, истомленная одиночеством, беседовала со мной все охотнее. Она даже впустила меня в коридор.-- Я чаю, он и ехать-то решил в одночасье, а то бы знала я. Сказал бы он мне об этом непременно, как есть сказал бы. -- Так вы не знаете и с кем он поехал? -- То-то и оно, -- пожала старуха плечами.-- Отобьется парень от рук, боюсь. Это ж надо! Даже не сказал, что едет в даль такую! Оттуда, от Кавказа, почитай, и до Турции рукой подать? Ты как думаешь? -- Думаю, что так оно и есть,-- кивнул я. -- Вот про то я и говорю! В такую даль укатил, а я об этом от Зинки-дворничихи узнавать должна! -- А Зинка-то откуда знает? -- А ей как не знать -- убирает она утром участок, вот и видела, как он со двора подался... Л ИСТ ДЕЛА 34 Когда я учился на четвертом курсе университета, нас послали на производственную практику. Я, естественно, опоздал к распределению, и все хорошие места -- в следственном управлении, в МУРе, в УБХСС -- были розданы. И послали меня практиковаться в группу розыска, ту, что ищет алиментщиков, пропавших родственников и так далее. Пришел я в полнейшем унынии к начальнику группы. Толстый такой, седоватый дядя с кабаньими глазками -- только сапог бутылками не хватает. Повертел он в руках мое направление, похмыкал, говорит: -- Следователем, наверное, собираешься стать? -- Собираюсь, -- сказал я. -- А работать как будешь, следователь? -- Ну, как у вас тут, "собирать факты по крупицам", -- откровенно нагло заявил я. -- Ну и дурак,-- спокойно сказал он.-- Много ты по крупицам насобираешь в нашей колготе. По молекулам собирать надо, атомам отдельным радоваться! Скидавай свой пиджачок, иди сюда... Это был мой первый настоящий учитель следственного поиска... ПРОТОКОЛ ДОПРОСА дворника Кузьминой 3. В. ...В конце августа или начале сентября -- даты точно не помню -- я вышла убирать территор