...По существу заданных мне вопросов могу показать следующее: 13 сентября я пришел в ресторан "Перле". В середине вечера, когда я уже выпил бутылку коньяка и был основательно пьян, я решил потанцевать. С этой целью я подошел к одному из столиков, за которым сидели неизвестные мне мужчина и женщина. Я пригласил женщину танцевать, но она засмеялась и, как мне тогда показалось, сказала что-то обидное или оскорбительное. Тогда я сел за их столик и начал "выяснять отношения". Мужчина стал меня гнать, оскорблял нецензурными словами. Я разозлился и сказал, что я -- чемпион города по боксу. В ответ он прошипел: "Я тебя сейчас убью, сволочь..." Тогда я схватил стул и хотел им замахнуться, громко кричал что-то при этом. Мужчина встал и взял в руку бутылку шампанского, намереваясь меня ударить. Но тут подбежали люди, схватили нас обоих за руки, а вскоре подоспела и милиция... -- ...А вы что, действительно чемпион по боксу?-- спросил я. -- Нет,-- грустно покачал головой дебошир Иванов.-- Сам даже не знаю, почему я это сказал... Я посмотрел на него с каким-то сочувствием. -- А вы знаете, Иванов, что он вас действительно мог убить? -- Шутите?-- побледнел Иванов. -- Нет, не шучу. Я серьезно говорю. Вы запомнили его внешность? Иванов неопределенно развел руками: -- Высокий такой, черный, а глаза, по-моему, наоборот, светлые. Больше не помню ничего. -- Он вам говорил что-нибудь после прибытия милиции? Иванов задумался: -- Не помню. Вроде ничего. Он только очень бледный был и все время шипел сквозь зубы: "Фраер, фраер проклятый, фраерюга". ЛИСТ ДЕЛА 56 Смешно, но дебошир Иванов стал своеобразным водоразделом в расследовании дела. Для меня он был первым человеком, столкнувшимся с убийцей уже после смерти Жени Корецкого. Ведь до этого момента я говорил только с людьми, видевшими "Сабурова", когда Корецкий был еще жив. Дебошир Иванов даже приблизительно не представлял себе, какой реальной опасности подвергался... Ну, вот, значит, и всплыл. Произошло это почти две недели назад, и вряд ли Бандит сидит и дожидается меня здесь. Но здесь его видели люди, много людей, и какие-то зацепки должны остаться. Надо карабкаться, как это делают альпинисты,-- используя малейшие уступы, выбоинки, трещины. Такую зацепку я нащупал, читая вновь протокол о скандале в "Перле". В нем упоминалось об официантке Э. Э. Смилдзине. Эта женщина заинтересовала меня. Машина мчалась на взморье. Мокрый ветер бросал в лобовое стекло опавшие листья, серое, в белесых полосах, море тускло светило справа между деревьями. Потом машина юркнула в какую-то аллею и выскочила прямо на берег. С холма над морем нависал сияющей огромной линзой ресторан "Перле". У стеклянных дверей толпился народ. Я обошел вокруг ресторана и нашел дверь с табличкой "Служебный вход". Я нырнул в нее, и в лицо ударило тягучим, как резина, запахом сырого мяса, жирного пара, подгоревшего масла. Над ухом заорали: -- Посторони-ись! Я шарахнулся в сторону -- мимо на большой тележке везли несколько говяжьих туш и длинных острых, как торпеды, осетров. Мне пришел на память рисунок из "Занимательной арифметики"-- человек-гора широко раскрыл рот-туннель, в котором исчезает железнодорожный состав с продуктами. Это, мол, к вопросу о том, сколько за свою жизнь поедает разного один средний человек. Хорошо хоть, что платить за все это надо не сразу! Какая-то женщина в высоком белом колпаке преградила мне дорогу: -- Вы что здесь делаете, гражданин? Не моргнув глазом, я соврал: -- Ищу директора Я новый санитарный врач. -- Он в зале. Пройдите по коридору и там -- направо. Я шел по коридору и лениво раздумывал о том, что какая-то доля правды в моей лжи есть. С точки зрения социальной -- я и впрямь санитарный врач. "Очищаем общество от отбросов". Чепуха! Насколько все сложнее в жизни... Я все шел по этому нескончаемому душному коридору и мечтал только об одном: чтобы завтра утром было солнце, хрустящий ветер разорвал белые облака и унес за далекое далеко дождь, осень и все мои проклятущие дела, и чтобы желтые сосны гудели, как струны огромного контрабаса, и я не ходил бы по этим сумрачным кухням с мерзким запахом горелого маргарина, а лежал на белом песке, спал, читал Экзюпери и ни о чем не думал бы. Я очень устал думать... Потом я сидел за столиком в дымном, до железной арматуры прокуренном зале, смотрел на длинный плакат "Пьянству -- бой!", ковырял вилкой чуть теплый цеппелин и думал с предстоящем разговоре со Смилдзиней. Она прибежала, запыхавшись: -- Вы хотели поговорить со мной? -- Да,-- сказал я и отодвинул тарелку... ПРОТОКОЛ ДОПРОСА Элги Смилдзини Вопрос. Что произошло вечером тринадцатого сентября в ресторане "Перле"? Ответ. В этот день я работала в вечернюю смену. За мой столик сели мужчина и женщина. Через некоторое время я увидела, что к ним подошел какой-то мужчина, сильно пьяный, что-то сказал моим клиентам, а потом подсел к ним. Вскоре я поняла, что они ругаются, и пошла к столику. В этот момент подошедший вскочил и схватился за свой стул. Мой клиент тоже вскочил и взял со стола бутылку. Поднялся крик, и обоих мужчин схватили за руки подбежавшие с разных сторон люди. Кто-то вызвал милицию, и дебоширов забрали. Меня пригласили, составили протокол, записали мое объяснение, и я ушла. Что было дальше -- я не знаю... ...Красивая девушка, эта Элга. Я и не знал раньше, что у латышек бывают такие черные волосы. А глаза -- огромные, серые, со смешинкой. Ее, видимо, сильно удивил мой визит: расспрашивать спустя две недели о какой-то пустяковой пьяной сваре! Она ведь не знала, кто в действительности участвовал в скандале. Поэтому ничего особенного и не запомнила. Я сказал: -- Вы помните, как выглядел ваш клиент? -- Да, приблизительно. Он -- высокий, темный, по-моему, черноволосый. На какой-то руке -- не помню -- не хватает пальца или двух. Я подумал и спросил -- на всякий случай: -- А где была в это время его спутница? Элга удивилась: -- Как -- где? Она тоже пошла в милицию. Но ее, по-моему, не допрашивали, разобрались без нее. Кстати, пока мы там сидели в коридоре, мы с ней разговорились. -- Так-так. И что она о себе сказала? -- Зовут ее Ванда, она выступает с эстрадными песнями в каком-то кафе или ресторане на взморье. -- А где она живет? Элга пожала плечами: -- Мы об этом не говорили... Я не сдержался и ударил кулаком по столу: -- Ах, черт, досада какая! Элга иронически подняла бровь: -- Можно подумать, что вы послали меня с заданием, а я его не выполнила... Я сообразил, что веду себя нелепо, и сказал тихо: -- Не обижайтесь, Элга. Просто мне сейчас очень нужна эта Ванда. Элга сочувственно улыбнулась: -- Она очень красивая женщина... -- Мне на это наплевать! Тысячу раз наплевать! Мне не смотреть на нее, мне поговорить с ней надо! Вы себе не представляете, как это важно! -- Я действительно этого себе не представляю,-- с нажимом сказала Элга.-- Вы ведь только спрашиваете, а я только отвечаю. Я оценивающе посмотрел на нее и, еще не решаясь быть до конца откровенным, попытался отшутиться: -- Я воюю вот под этим лозунгом,-- и указал на плакат "Пьянству -- бой!". Элга без улыбки сказала: -- И стоит кому-нибудь подраться в ресторане, как вы приезжаете за тридевять земель?.. Я внимательно посмотрел на нее и решился: -- Скандал, который здесь произошел, затеял ваш городской чемпион-алкоголик, так? -- Так. -- Спутник Ванды в нем не виноват?.. -- Так. -- Так вот, он человек тихий. Ему скандалы не нужны. Потому что он бандит и убийца. За ним я и приехал за тридевять земель... Послушайте, Элга, вы могли бы при встрече узнать эту Ванду? -- Конечно...-- тихо сказала девушка. Я шел в гостиницу пешком и раздумывал, как бы мне отыскать эту самую Ванду. Запрос давать бессмысленно. В Риге может быть тысяча Ванд, высоких, полных блондинок, до 30 лет. Певица? Но они не нанимаются через концертное объединение. В трест общественного питания? А если кафе не относится к городскому тресту? Голова кругом идет. Остается только один путь. Я зашел в автомат и позвонил Элге... Ветер с моря нес косой холодный дождь. Сонно кряхтели, встряхиваясь время от времени, два черных лебедя в городском пруду. Вот дураки, мокнут и мерзнут здесь, когда могли бы давно уже лететь на юг, к солнышку. Ведь у них нет на руках безнадежного уголовного дела. И не надо искать Ванду... ЛИСТ ДЕЛА 57 Я проснулся оттого, что было очень светло и очень холодно. Вскочил с кровати и подбежал к открытому окну. Еще не облетевшие деревья, крыши автомобилей, тротуары, подоконник были покрыты снегом, плотным, тяжелым, как мороженое. И я вдруг с тоской подумал о черных лебедях, которых видел вчера. Подошел к зеркалу, посмотрел на свои худые плечи, посиневшую от холода кожу в пупырышках, рваный багровый шрам поперек груди и плюнул от досады на блестящий паркетный пол. До чего же глупо устроен мир! Ведь красивый человек с с-амого рождения имеет фору перед всеми остальными. А вот что делать нам, если, особенно по утрам, противно на себя в зеркало смотреть? Но все-таки я смотрел, наклоняя во все стороны голову. Спасибо, хоть не лысею и не седею. Я вспомнил, что в книжках у следователей почему-то "седеющие виски". Это такой же обязательный атрибут, как две руки, штаны и пистолет. Непременно седеющие виски, на худой конец -- совсем седые. Вот уж ерунда. Большинство следователей -- люди довольно молодые. Самому старому из знакомых мне следователей -- Пашке Каргину -- сорок два года. И виски у него не "седеющие". Может быть, правда, потому, что он совсем лысый? В десять часов пришел мой старинный приятель, следователь рижской милиции Янис Круминь. Тоже молодой, но степенный, немногословный, добро-голубоглазый, он уселся в глубокое гостиничное кресло и погрузился в сосредоточенное молчание. Я включил радио, взял из тумбочки электробритву и начал скоблить физиономию. Диктор радостно вещал: "По сведениям синоптиков, столь раннего сентябрьского снегопада в Риге не наблюдалось последние восемьдесят два года..." Я сказал меланхолически: -- Просто это я к вам не приезжал в сентябре последние восемьдесят два года... Ведь за мной и в очередь никто не становится. -- Да, этот снег тебе совсем ни к чему,-- подумав, серьезно отозвался Круминь. -- Из-за этой погоды все курортники разбегутся,-- сказал я.-- Тогда и кафе, где поет эта самая Ванда, могут прикрыть ко всем чертям... Ищи-свищи потом. Мно-ого их, девушек с прекрасным именем Ванда... Слушай, Янис, а что будет с лебедями? -- С какими лебедями?-- деловито спросил Круминь. Я махнул рукой: -- А-а, это я так... Ах, как мне нужна эта Ванда! -- Понимаю,-- кивнул головой Круминь. -- Я вожделею к ней сейчас куда больше, чем дебошир Иванов. -- Не понимаю,-- сказал Круминь, не обнаруживая чувства юмора. Я походил по комнате, потом взял справочник и уселся на подоконник. На улице суетливо носились машины, деловито топали прохожие, размешивая снег в жидкую коричневую грязь, и мне было очень жалко этого треклятого снега. Тем более что курортников грязь устраивает не больше, чем снег. -- Не понимаешь? -- сказал я.-- Тогда слушай, что написано в справочнике: "Юрмала. По праву снискал этот курортный город на взморье славу жемчужины Прибалтики. В великолепных санаториях, прекрасных домах отдыха, комфортабельных гостиницах ежегодно отдыхают десятки тысяч трудящихся. На много километров протянулись..." На много километров -- это ты понимаешь? Сколько там может быть кафе и ресторанов? Понимаешь? -- Понимаю...-- спокойно кивнул Круминь. Честно говоря, в этот момент достижения соцстраха у меня не вызвали восторга. -- Я бы предпочел, чтобы Юрмала была поменьше...-- сказал я мечтательно.--...или хотя бы чтобы Ванда пела в другом месте. -- Правила игры не выбирают,-- флегматично отозвался Круминь.-- Ты же не хочешь спрашивать в тресте ресторанов? -- Хочу,-- сказал я уныло.-- Но нельзя, Янис. Представляешь, если кто-нибудь шепнет Ванде, что ее ищет милиция?! Нет... Не стоит. Рискованно... Зазвонил телефон. Я схватил трубку. Элга. -- Сегодня мы начнем наше турне, Элга? Вы готовы? -- Да. Но вот как на работе? -- Я уже договорился с директором ресторана. Право, мне совестно, что вы теряете в заработке, но нам очень важно найти эту девушку. Элга сказала неуверенно: -- Хорошо... Я буду вас ждать в шесть часов около университета... Я сказал торопливо: -- Кроме того, мы очень интересно проведем это время -- будем ходить из кафе в кафе, танцевать, пить вино, есть миног и говорить всякие умные вещи. Прямо сладкая жизнь, как в той картине... Я почувствовал, что она улыбнулась. -- Хорошо...-- и гудки отбоя забормотали, застучали в трубке апрельской капелью. Я положил трубку и с облегчением сказал: -- Еще никогда не ждал звонка от девушки с таким нетерпением... -- Что, такая красивая?-- невозмутимо пошутил Круминь. Я задумался: -- Красивая? Пожалуй... -- Ну вот, а все жалуешься на невезение...-- Круминь достал из внутреннего кармана кителя аккуратно разграфленный и исписанный в несколько столбцов лист.-- С красивой девушкой вот это тебе покажется не таким страшным...-- И Круминь протянул мне бумагу. -- Это что? -- Это список всех кафе на взморье. Я схватился за голову... В дверях нас остановил телефонный звонок: -- Дежурный горотдела милиции капитан Пельдт. На ваше имя из Ленинградского уголовного розыска поступила записка по "ВЧ". -- Прочтите, пожалуйста... Ленинградским уголовным розыском установлен покупатель "Волги" кофейно-белого цвета из Тбилиси. Это -- КОСОВ Виктор Михайлович, житель гор. Луги Ленинградской области. Номер "Волги" ГХ 89-35. На машину Косое предъявил техталон No ГХ 765354 на имя Сабурова Алексея Степановича. Документ направлен на криминалистическую экспертизу. Заключение экспертизы и протокол допроса Косова вышлем-авиапочтой. Инспектор Ленугрозыска Леонидов ЛИСТ ДЕЛА 58 Никогда еще я не был таким прожигателем жизни. Мы ездили с Элгой Смилдзиней от кафе к кафе, танцевали один-другой танец -- чтобы она лучше присмотрелась к певице,-- пили кофе, вино, ели угрей, миног и все время весело болтали. И я чувствовал себя настоящим прожигателем, потому что все это -- как настоящему прожигателю -- было мне утомительно, скучно, и я хотел только, чтобы оно скорее закончилось. И боялся, что это надоест и Элге, и поэтому рассказывал ей бесчисленное множество смешных и грустных историй и оттого уставал еще больше. А во всем остальном это было невероятно "красиво", тем более что мы разъезжали на серой оперативной "Волге". Прямо высший свет -- шампанское, анчоусы, семечки! В Булдури было только одно вечернее кафе -- маленькое, уютное. В ожидании выхода певицы мы танцевали под негромкие звуки модного в том сезоне шлягера. Наклонившись к Элге, я сказал: -- Если Ванда поет здесь, то ее спутник может оказаться рядом... Элга подняла на меня глаза: -- Но он же вас не знает? -- Зато он знает вас. Поэтому упаси бог показать, что вы его заметили. -- А как же? -- Из автомата в гардеробе позвоните Круминю: он все время на месте. Пусть выезжает. -- Понятно,-- кивнула Элга. Я протянул ей ключ: -- Ко мне в этом случае не возвращайтесь, ждите в машине... -- Но... -- Без "но", Элга. Мы на работе. Элга пожала плечами и сразу же, будто забыв обо всем на свете, упоенно отдалась танцу. А на эстраде появилась певица -- высокая, гибкая, красивая, немолодая. Ее низкий, чуть хрипловатый голос сразу же вплелся в причудливую ткань мелодии. Я нетерпеливо сжал ладонь Элги, указал глазами на певицу. -- А-а, эта...-- Элга улыбнулась, покачала головой. -- Ванда моложе...-- и продолжала, полузакрыв глаза, танцевать с видимым удовольствием. Я посмотрел на часы. -- Имейте совесть, -- засмеялась Элга.-- Уходить во время танца неконспиративно! Я принужденно улыбнулся и стал рассказывать Элге заранее приготовленную забавную историю о том, как один вор сделал подкоп под магазин, влез туда, и узкий земляной лаз вдруг обвалился и он, испугавшись до чертиков, стал звать на помощь сторожа: "Спасите, засыпался!" И думал все время об этом Косове, купившем ворованную "Волгу" и что-то у меня в мозгу не контачило, цепь не замыкалась, что-то не срабатывало. Элга спросила: -- Вы женаты? -- Да, -- сказал я хмуро и почему-то добавил: -- но жена хочет меня бросить. -- Шутите,-- засмеялась Элга.-- Вы очень забавный человек... -- В том-то и дело,-- покачал я головой.-- Клоун дома и злодей на службе. -- А вы давно женаты? -- Давно. Восемь лет. -- Ну, тогда все ваши ссоры -- пустяки!-- уверенно сказала Элга. -- Разве?-- удивился я. -- Люди расходятся после первого года жизни и после семи лет. А кто уже перевалил -- те живут. Это точно. Я пожал плечами: -- Может быть, не знаю. А вы-то откуда это взяли? -- Знаю, и все. Так оно и есть... Я посмотрела на нее и снова подумал, что она красивая девушка. А она вдруг сказала: -- Вы хорошо танцуете. -- Да? Это единственная штука, которой я прилежно учился в школе милиции. -- А там и этому учат? -- Да-а... Там учат многому. Мы вышли на улицу. Снег уже весь растаял, только грязь хлюпала под ногами и моросил мелкий дождь. Сегодня надо было побывать еще в шести кафе. Рядом с нашей "Волгой" на стоянке стояла точно такого же цвета машина. Я еще присматривался к номеру, отыскивая нашу. И тут в мозгу ослепительно, как магний, полыхнуло: ведь номер "Волги", украденной у Рабаева,-- ГХ 34-52. А Косов купил машину ГФ 89-35?.. ТЕЛЕГРАММА Госавтоинспекции гор. Тбилиси Прошу проверить судьбу автомашины госзнак ГФ 89-35 тчк Результаты сообщите Рижскую гормилицию тчк Следователь ЛИСТ ДЕЛ А 59 И на следующий вечер мы ездили по всем кафе Юрмалы и искали Ванду. У меня был с собой длинный список этих кафе, составленный Круминем, и я по очереди вычеркивал из него те, где мы побывали. Когда мы ехали в Дзинтари, Элга сказала: -- А вы не хотите написать своей жене письмо? Знаете, такое, чтобы за душу брало... Я усмехнулся и покачал головой: -- Я так не умею. Чтобы за душу брало. Да и вообще словами ничего тут не скажешь. -- А вы считаете, что она не права? -- Нет. Права. -- Значит, вы сами виноваты? -- Нет. В жизни, Элга, все сложнее. -- Ненавижу, когда говорят эти мерзкие взрослые слова "все сложнее", "не поле перейти", "ты этого не поймешь"... Я засмеялся: -- А что делать? Действительно, все гораздо сложнее. Я вам постараюсь объяснить это, хотя не уверен, что получится. Моя жена -- врач-онколог. Как-то я прочитал ее научную статью и нашел там такие фразы: "выживаемость облученных больных", "полупериод жизни пациентов" и всякую другую подобную петрушку. Жизнь и смерть в клинике -- это в первую очередь работа. Научный поиск, победы, неудачи, методики лечения, диагностика -- там все, чтобы через смерть утвердить жизнь. И приходят к ним тяжелобольные, зачастую обреченные люди, которые если не в клинике, то у себя дома все равно умрут. Поэтому там и смерть не такая бессмысленно-жестокая, не такая трагичная и нелепая, как та смерть, с которой приходится встречаться мне. Ведь у них и смерть когда-нибудь даст жизнь многим. А моя работа никого к жизни не вернет. Я только обязан не допустить новую смерть. Я замолчал. Щетки на стекле с тихим стуком разбрасывали брызги, лучи фар шарили по мокрому черному шоссе. -- Ну?..-- сказала Элга. -- Баранки гну! -- сказал я. -- Вот Наташа и не понимает, как из-за такой малости можно неделями не бывать дома, приезжать на рассвете и в отпуске бывать только порознь... -- Но ведь это же совсем не мало -- сторожить смерть!-- тихо сказала Элга. Я посмотрел на нее и подмигнул: -- Элга, веселее! Своей выспренностью я вверг вас в возвышенно-трагический тон. Я не смерть, я живых стерегу от смерти. Вот какой я стерегущий. Она долго смотрела в ночь перед собой, потом сказала: -- Бросьте фанфаронить! Вам сейчас совсем не весело, и совсем вы не такой гусар, каким хотите казаться. И вообще все это, наверное, очень трудно... Я промолчал. Элга сказала: -- А ведь когда-то всех преступников ликвидируют и вы останетесь без работы. Что будете делать? -- Вступлю в садовый кооператив, выращу сад и буду продавать на рынке яблоки. Элга засмеялась: -- Но ведь это, наверное, нескоро будет. -- Почему же? Один друг сказал мне как-то: "Мир разумен и добр". -- Это не ваш друг придумал,-- задиристо возразила Элга. -- Да, но он это сказал, когда мы шли брать вооруженного бандита. Я часто вспоминаю его слова и все больше убеждаюсь, что он прав, этот мой друг. Элга упрямо покачала головой: -- Нет, нескоро еще... -- Ну, конечно, не завтра и не через год, но ведь ликвидируют! Вот, обратите внимание: сейчас почти не встретишь рябого человека. А ведь еще недавно засмеялись бы, скажи кому-нибудь, что рябых не будет. А вот нет! Нет оспы -- и нет рябых. И преступников не будет... Мы возвращались в Ригу около двух часов иочи. Не нашли мы Ванду, и завтра надо будет искать вновь. Элга уснула. Она спала, прижавшись ко мне и положив голову на мое плечо. На поворотах я крутил руль осторожно, чтобы не разбудить ее. Лицо девушки было ясно, улыбчиво. Около дома Элги, рядом с университетом, я затормозил, выключил мотор и долго сидел неподвижно, не решаясь ее будить. Потом она открыла глаза, огляделась и удивленно сказала: -- А я уже дома! Мы сидели молча, лицо Элги мягко высвечивали крохотные лампочки приборного щитка, и я сказал вдруг: -- Вы хороший человек, Элга... Она улыбнулась: -- Конечно... -- Только хорошие люди во сне поют и смеются...-- сказал я серьезно. -- А я не спала...-- лукаво сказала Элга.-- Завтра тоже поедем? -- Обязательно...-- Я смотрел на прилипший к ветровому стеклу желтый осенний лист.-- Обязательно... -- Вот и хорошо,-- сказала Элга радостно.-- До завтра...-- Она кивнула мне и вышла из машины. Я завел мотор и ждал, пока Элга дойдет до парадного. Но на середине тротуара она остановилась, повернула назад и, обогнув капот автомобиля, подошла ко мне. Я опустил стекло, подумав, что она забыла что-то. -- Можно я вас поцелую?-- сказала Элга. Я растерялся и сказал дурацким каменным голосом: -- Что? Ну, конечно, если это надо... Она тихо засмеялась: -- Конечно, надо...-- и поцеловала меня в лоб, в щеки, а потом в нос. И побежала к подъезду. -- Спокойной ночи!-- крикнула она уже у дверей. Опомнившись, я закричал: -- Элга! Девушка обернулась. -- Элга! -- сказал я.-- Элга, меня впервые целует свидетельница по расследуемому делу... Элга сердито посмотрела на меня, круто повернулась и ушла. Несколько секунд я сидел неподвижно, потом резко включил скорость и дал полный газ. В кабинете Круминя было темно. Я включил свет, и дремавший на диване Круминь проснулся. -- Это ты так со мной оперативный контакт держишь, Янис?-- сварливо сказал я. -- У тебя помада на щеке,-- флегматично отозвался Круминь, сонно щурясь. -- Ну и что?-- сказал я задиристо.-- Может, меня девушки жалеют... -- Открой шкаф, там зеркало. Я открыл дверцу шкафа, достал носовой платок и, глядя в зеркало, начал ожесточенно тереть щеку. -- Сегодняшний вечер опять запишем в убытки,-- сказал я.-- И чтобы обойти остальные кафе, потребуется еще вечеров пять минимум. Круминь потер глаза: -- Может быть, завтра в первом же кафе ты встретишь эту Ванду. -- Ну что ты, Янис. За мной ведь очередь не занимают. Я найду ее в последнем. -- Ты тогда прямо с последнего и начни,-- невозмутимо сказал Круминь.-- А пока почитай телеграмму из Тбилиси... Волга ГФ 89-35 сообщению владельца Пелевина П. М. находится на консервации тчк При проверке обнаружено хищение с машины номерного знака тчк При обнаружении этого знака информируйте нас тчк ЛИСТ ДЕЛА 60 Теперь мне стало ясно, как убийца на "Волге", угнанной из Тбилиси, беспрепятственно проехал три тысячи километров до Ленинграда. Просто он на нее поставил номер, который украл с другой машины, стоящей на консервации, о чем ее хозяин узнал только вчера. И где-то успел перекрасить низ "Волги" в белый цвет. А пока он преспокойно ехал в кофейно-белой машине под номером ГФ 89-35, милиция искала кофейную "Волгу" номер ГХ 34-52. Вот известные мне точки его маршрута: Тбилиси -- Ленинград -- Москва -- Крым. Потом в моих сведениях провал, и Бандит появляется в Риге. И снова тьма. Чтобы ее рассеять, нужно найти Ванду. Во что бы то ни стало. Других выходов на него нет. И мы снова поехали с Элгой на взморье. Снова эти осточертевшие мне прекрасные уютные кафе, каких ни в Москве, ни в Крыму не бывает. Снова дождь и мокрое, дымящееся холодным паром шоссе -- от одного до следующего кафе. Элга весь вечер молчала и около Кемери, часов в десять, спросила: -- А вы любите свою жену? Я не знал, как ответить, потому что теперь не был уверен -- люблю ли я Наташу. Элга спросила: -- Это -- бестактный вопрос? Я пожал плечами: -- Почему же? Люблю... Она помолчала, потом твердо, как о чем-то нами давно оговоренном и решенном, сказала: -- Давайте заедем сейчас на почту и напишем ей письмо. Вместе. -- И подпишем вместе?-- усмехнулся я. -- Нет. Подпишете вы один. Да можно и вообще не подписывать. Просто письмо надо написать так, как никто бы ей, кроме вас, не написал. -- Так вы же предлагаете вместе писать? Элга заметила, что я улыбаюсь, и строго сказала: -- Я буду караулить вас. Чтобы не передумали. -- Но я ведь так писать не умею. Я ведь больше по протоколам специалист. -- Этого уметь нельзя,-- сказала Элга и сжала тонкие кулачки.-- Это надо чувствовать, тогда сможете написать. Понимаете? Чувства иногда придумывают, но они тогда чахлые, неживые. Понимаете? Я кивнул. -- Вы но любви ничего не пишите. Не надо о любви вслух говорить. Вы напишите о чем-нибудь таком, чтобы она сразу вспомнила все самое светлое, Я вздохнул. -- Об этом и говорить-то трудно, а уж написать! Она грустно сказала: -- Беда в том, что мужчины мало знают о настоящей нежности. -- Чего-о? -- Я говорю, что женщинам очень нужна настоящая мужская нежность. Ох, какой же я кретин! Вечно встреваю в разговоры, из которых сам не знаю, как выпутаться. Да и толку от них мало, от этих разговоров. Поэтому я уже приготовился отпустить какую-нибудь банальную шуточку, чтобы взорвать этот серьезный разговор изнутри. Но Элга сказала: -- Вы только не думайте, что я за розовые слюни. Или когда мужики каждой встречной юбке --"сю-сю-сю, кисонька и лапочка". Слышите -- не думайте! -- Не буду думать,-- сказал я серьезно и подумал, что у женщин какое-то поразительное чутье: они точно знают, каким мужчинам когда можно начинать приказывать. Мне обычно женщины начинают давать указания на второй день. Элга вдруг неожиданно, легко и быстро провела ладонью по моему рукаву и сказала тихо: -- Никогда не думайте обо мне плохо. У меня трудная работа. Я сказал противным сытым голосом: -- Еще бы! Целый день побегай с подносами! Она нервно дернула головой: -- Да нет! Я не об этом! В ресторане ведь не только едят, но и пьют. А напившись, пытаются вольничать... Я подумал -- какое неуклюжее и плохое слово -- вольничать. -- Мне кажется, Элга, что с вами не очень-то много напозволяешь. Вмиг получишь по лапам. Она сказала сквозь зубы: -- Случается. Но это противно... -- Послушайте, Элга, а почему вы не займетесь какой-нибудь другой работой? -- У меня мама и две младших сестрички. А я зарабатываю почти сто пятьдесят рублей. Это же ведь немало? -- Конечно, немало,-- сказал я неуверенно. Она снова долго молчала, разглядывая мелькающие за окном фонари, потом сказала, не заботясь о связи с предыдущим: -- Поэтому я знаю, какой должна быть настоящая нежность... -- Какой? -- Как первый лед на ручье -- прозрачной, хрупкой, чтобы никто не смел лапами... И я сильно испугался, что мог позволить себе тогда шуточку. Испугался так, будто уронил и поймал у самой земли любимую елочную игрушку. Элга сказала: -- Если любишь человека, то хоть изредка испытываешь к нему такое щемящее чувство нежности, будто он маленький беспомощный ребенок. Твой собственный ребенок. И уже сильнее этой нежности не может быть ничего на свете. -- Да, не может,-- сказал я и удивился, что мне это не приходило в голову раньше. -- Вот вспомните об этой минуте нежности и напишите жене, и она все поймет тогда. ...О чем я мог написать Наташе? Как мы слушали "Прощальную симфонию" Гайдна? Гасли свечи на пюпитрах, уходили, закончив партию, музыканты, и ласковость виолончелей утешала печаль скрипок, и тогда был слышен шум близкого прибоя, а я, закрыв глаза, сидел рядом с ней, и держал ее руку в своей, и мечтал, чтобы музыканты сошли с ума, вернулись на сцену, перевернули ноты и снова играли, играли до полуночи, до утра, чтобы никогда это не кончилось, и не погасла последняя свеча... Или написать ей, как мы шли на рассвете по Сретенке и все было серебряно и сине, и луна, огромная, желтая, как пшеничный каравай, катилась к Самотеке, и тишина звенела далекими курантами? И я сказал осторожно: -- Наталья, а ты не хочешь выйти за меня замуж? А она весело засмеялась: -- При одном условии: ты сделаешь что-нибудь такое, чего никто больше не сможет. Я растерянно улыбнулся и грустно сказал: -- Я заурядный человек. Но, знаешь ли, в этом есть и свои прелести. И тут меня осенила счастливая идея. Я возгласил: -- Впрочем, ради тебя я ненадолго готов переквалифицироваться в волшебника. Просто я зажгу воду. Наталья расхохоталась. Я подошел к большой луже, покрытой густым слоем тополиного пуха, чиркнул спичкой, и весь этот белый летучий ковер вспыхнул. Несколько секунд пламя быстро и яростно лизало лужу. Наталья обняла меня и сказала: -- Придется стать женой заурядного волшебника... ...Я думал обо всем этом, и меня охватило отчаяние -- разве можно об этом написать? Элга сказала: -- Вот почта. Давайте остановимся. Я дал прогазовку и включил третью скорость. Элга сказала: -- Вы делаете ошибку... И я, неожиданно для себя самого, заорал: -- Да вам-то что за дело до всего этого? И вообще, мы сюда приехали искать эту чертову девку Ванду! Да, да! Элга помолчала, потом сказала тихо: -- Простите. Я очень хотела...-- и замолчала. А через десять минут, в Кемери, в кафе "Селга" Элга показала мне высокую красивую блондинку: -- Вот Ванда... ПРОТОКОЛ ДОПРОСА Ванды Линаре ...Вопрос. Знакомы ли Вы с Алексеем Сабуровым? Ответ. Да. Вопрос. Где он сейчас? Ответ. Мне это неизвестно. Вопрос. Что Вы можете о нем сказать? Ответ. Я его довольно мало знаю. Он инженер, приехал в Ригу по делам из Тбилиси, где живет постоянно. Вопрос. Как, когда, где Вы познакомились с Сабуровым? Ответ. В течение летнего сезона я выступаю с эстрадными песнями в кафе "Селга", в Кемери. Две недели назад один из посетителей -- это был Сабуров -- поднес мне роскошный букет цветов, сказал, что очарован моим талантом, и пригласил поужинать с ним. Алексей мне понравился, чувствовалось, что это сильный, мужественный и в то же время очень любезный человек. После моего выступления мы поехали в город, поужинали в ресторане, это был отличный вечер. Затем мы стали встречаться каждый день. Сабуров был предупредителен, старался доставить мне максимум удовольствий, и я охотно проводила с ним время. Вопрос. Видимо, Сабуров располагал деньгами? Ответ. Да, и немалыми. Во всяком случае, он не останавливался ни перед какими тратами, вплоть до того, что, когда я выразила желание побывать в Таллинне, Алексей нанял такси туда и обратно. Это стоило очень дорого. Но Алексей сказал, что он много зарабатывает. Вопрос. Где жил Сабуров? Ответ. Алексей сказал, что очень трудно достать номер в гостинице. А у меня -- отдельная квартирка. Одним словом, мне неудобно было гнать его на улицу, и он остался у меня... Ванда облокотилась на мой стол. Крупная красивая блондинка, она наверняка должна нравиться многим, и видно было, что она это сознает. С самого начала Ванда дала мне понять, что ее раздражает этот допрос. -- И какое же вы составили себе впечатление о нем? -- спросил я, глядя в сторону. Демонстрируя сдержанное достоинство, Ванда бросила небрежно: -- Прохвост. Обыкновенный командировочный врун. -- Врун?-- удивился я.-- Он вам обещал что-нибудь? -- Яхту. И все прочее, что обещают дамам в таких случаях. Обычные бредни. Я на них не обращала внимания. Впрочем... денег он и в самом деле не жалел... говорил, что не привык себе отказывать. Ни в чем. А потом он просто сбежал... Я насторожился: -- Когда это произошло? -- Погодите, сейчас я припомню... Я еще зарплату получила перед этим... Ага, это было восемнадцатого сентября: я как раз на репетиции разучивала новую песню. Он сказал, что у него какие-то дела в городе, и со мной в кафе не поехал. Я вернулась около полуночи домой -- его еще не было. Ни утром, ни на следующий день Сабуров не появился. Позже я заметила, что нет большого коричневого портфеля, в котором находились его вещи. В общем, я поняла, что он меня бросил... Самая заурядная история. Не понимаю, почему это вас так интересует... Вот как, оказывается, это было. Интересно, что же он возил с собой... Вопрос. Что находилось в портфеле Сабурова? Ответ. Пара белья, нейлоновая рубашка, несколько пар носков. А в основном -- всякие железки. Вопрос. Какие? Постарайтесь поточнее это припомнить. Ответ. Была какая-то толстая железная трубка, большой железный брусок, целая связка маленьких ключей, баночка с краской... Да, я, помню, еще удивилась: в портфеле лежал автомобильный номер. Вопрос. Какой? Ответ. Этого я не помню. Кажется, там были буквы "Г" и "X". Вопрос. Что еще было в портфеле? Ответ. Еще был какой-то непонятный прибор, похожий на револьвер, но с большим набалдашником наверху. Вопрос. Вы могли бы нарисовать этот прибор? Ответ. Я могу попробовать. Вопрос. Пожалуйста, изобразите его прямо в протоколе. Рисунок прибора, который я видела в портфеле у Алексея Сабурова. .......... Рисунок выполнен мною собственноручно. (В. Линаре). Вопрос. В связи с чем Вы осматривали портфель Сабурова? Ответ. Я его не осматривала. Но, поскольку Алексей жил у меня, я решила его носильные вещи переложить в платяной шкаф. Вот тогда я и видела остальные предметы. Вопрос. Документы Сабурова Вы видели? Ответ. Я видела у него паспорт, но не рассматривала его. Вопрос. Не заметили ли Вы каких-нибудь особенностей в поведении Сабурова, чего-либо, показавшегося Вам необычным или странным? Ответ. Может быть, мне это стало казаться в связи с настоящим допросом, но я припоминаю, что у Алексея была привычка вдруг очень резко, неожиданно оглядываться по сторонам. А когда он выпивал, то часто говорил всякие жаргонные словечки, мне непонятные. В остальном он был совершенно нормальным, обычным человеком. Вопрос. Какие дела были у Сабурова в Риге, с кем он встречался? Ответ, Делами его я не интересовалась, с кем он встречался -- я не знаю. Вопрос. Была ли у Сабурова какая-либо переписка? Ответ. Я не видела, чтобы Алексей отправлял кому-либо или получал от кого-либо корреспонденцию. Вопрос. Вел ли Сабуров с кем-нибудь переговоры по телефону, если да, то с кем и какие? Ответ. Нет, Алексей ни с кем по телефону не разговаривал и вообще к аппарату не подходил. Впрочем, однажды, незадолго до отъезда, Алексей говорил по междугородному телефону с каким-то приятелем. Я обратила внимание только на то, что Алексей просил у своего собеседника грибов. Я вспомнила, что засмеялась тогда и переспросила его об этом. Сабуров тоже посмеялся и сказал, что очень любит грибы. Буквально на следующее утро я сбегала на рынок и накупила целую кучу грибов, которые сама приготовила и подала на обед. Алексей был очень доволен... Я спросил ее вяло: -- О грибах?.. О грибах?.. Гм... О каких грибах? -- Я представляла себе подобные допросы иначе, -- раздраженно сказала Ванда. -- Не помню, о каких грибах! Какое-то русское название. Я-то купила белых... Я поднялся, обошел стол и встал за спиной Ванды: -- Я перечислю вам названия грибов. А вы припомните, нет ли среди них того, о котором говорил Сабуров. Ванда повернула ко мне лицо. -- Подберезовики, волнушки, подосиновики, маслята,-- начал монотонно я,-- сыроежки, волнушки, лисички... -- Маслятки,-- неожиданно сказала Ванда. -- Я вспомнила: маслятки. -- Маслята? -- уточнил я. Ванда кивнула. -- Может быть, лисички? -- "подстраховался" я. -- Да нет, маслята, я точно помню, -- сказала Ванда нетерпеливо.-- Послушайте, если у вас нет ко мне других вопросов, кроме... подобных... То уже поздно... и надо еще доехать... -- У меня есть и другие вопросы... Вопрос. В какое время говорил Сабуров, с каким городом и как он называл собеседника? Ответ. Разговор состоялся часов в одиннадцать вечера, а с каким городом -- я не знаю. Собеседника он называл Петей. Вопрос. О чем был разговор, кроме грибов? Ответ. Так, о жизни, о здоровье, об охоте. Вообще-то я не очень прислушивалась, я в это время делала прическу. Протокол мною прочитан, записано верно. В. Линаре Допрос произвел Следователь ЛИСТ ДЕЛА 61 Я долго смотрел на Линаре -- хорошо ухоженную, вкусно кормленную самку, и ненависть поднималась во мне желтой булькающей волной. За то, что, когда я носился, как чумной, из города в город, Бандит уютно устроился в ее квартирке-постели, за то, что Бандит был "внимательный и щедрый" человек и ей нужно было именно это, и совсем не нужна настоящая нежность -- прозрачная и хрупкая. Ванда сидела напротив, положив нога на ногу так, что мне были видны блестящие застежки на чулках. Я молчал, как человек, вошедший в холодную воду, и только глубоко вдыхал воздух, чтобы остановить барабанный бой сердца. Потом я негромко сказал: -- У меня вопрос к вам. Сугубо личный. Ванда посмотрела на меня с любопытством. -- Что вы можете мне лично, без протокола, рассказать о Сабурове как о человеке? Просто как о человеке? Ванда кокетливо улыбнулась: -- Ну, я уже говорила -- это любезный и в то же время мужественный человек... Я напряженно смотрел ей прямо в глаза, но голос ее стирался, пропадал куда-то, его перебивал жидкий тенорок Халецкого: "Три пули в затылок! Прямо название для американского боевика... Неинтеллигибельно!.." -- ...Я уверена, что он пользовался успехом у женщин... Впрочем, он это и не скрывал...-- вещало хорошо поставленное контральто Ванды, а я слышал жесткий скрипучий голос капитана Астафьев