едних ритуалов, касающихся твоей семьи: теперь у тебя нет ни матери, ни отца, ни страны; у тебя нет ничего." Я зачерпнул воды, и она прошла сквозь пальцы, возвращаясь назад, в реку. Все это время он распевал санскритские мантры, такие великолепные. Санскрит -- это язык, который... подобен звучащей бронзе. И те мантры обладали такой старой, древней вибрацией. Вы чувствовали себя как бы пе- реместившимся на тысячелетия назад во времени. Как будто бы каждый жест... тянул вслед за собой тысячелетия. Как если бы внезапно обнажилась глубина... столь грандиозная, столь прост- ранная, прошедшая через пески времен. Как если бы жесты, которые мы де- лали, имели бы множество, множество, множество жизней, были сделаны за- долго, задолго раньше. Все обладало такой... прекрасной... глубиной... Это было как бы... посвящение. И я не знаю, почему это было священно, но... в этом наслоилось множество веков: в тех жестах, в тех звуках... том ритуале. Я вылил в реку те капли с моей руки. Я был голым. Он сказал: "Пошли". Мы подошли к маленькому храму. Там были другие саньясины. Мы ра- зожгли костер. Я был голым. Я сел перед огнем. И саньясины начали распе- вать санскритские мантры. Он рассказал мне о жестах, о тех вещах, которые я должен был де- лать. Но всегда это был один и тот же жест: вы "бросили" что-то в огонь (в символической форме рисового зерна или масла). Вы бросали... все. Вы бросали даже ментальные представления. Вы выбрасывали ВСЕ возможные представления. Вы все клали в огонь. Вы клали добро, зло, печаль, ра- дость. Все "да" и "нет" мира. Вы выбрасывали все: я не хочу радости, я не хочу печали, я не хочу добра, я не хочу зла. Я хочу Вещь такой, какой она ЕСТЬ -- то есть, неизменной, всегда. ЭТА Вещь... она не меняется. (короткое молчание) А когда всесожжение было закончено, он дал мне оранжевую одежду (типа дхоти или набедренной повязки, не знаю, как назвать это), которую вы оборачиваете вокруг себя, четки из шариков рудракши, чтобы повторять мантры, и медную чашку для еды и питья. И я был ничем, кроме как тем ни- щим, который сжег все. Затем я странствовал по дорогам. Я ушел. Я прошел через всевозмож- ные вещи. Он прошел немного со мной. Он заставлял меня менять поезд за поез- дом, за поездом, пересекая всю Индию; спать на железнодорожных станциях под свистки паровых машин. Он пытался... РАЗБИТЬ меня еще одним образом. Я проводил недели в индийских поездах, в удушающей жаре, в повсе- местной грязи, спал на железнодорожных платформах. И москиты и все... это был какой-то кошмар, в котором я больше не отличал ночь ото дня, не понимал, гуляю ли я или сплю. Казалось... что уже ничего не осталось, что можно было бы разру- шить. Больше нечего было разрушать. Я был... превыше и вне... Вы не може- те разрушить это. Товарницки: Но Вы все еще ждали чего-то? Да -- узнать, КУДА все это приведет. КУДА все это ведет? И я отправился в Гималаи. Я еще немного попутешествовал. Но довольно скоро нечто произошло... потому что... я действительно искал то... что ЕСТЬ, что ИСТИННО, вы знаете. И та милость, которая всегда присутствует, дает вам ответ. Обнаженный саньясин Однажды, в Гималаях, я повстречал того, кого называют нанга-саньясин. Это обнаженный саньясин. Он не носит даже набедренной повязки; у него ничего нет. Он голый. Он был молодым, он был статным! Он был красивым; он бродил по доро- гам, распевая. Он был голым, только с кимтой. (Такой саньясин должен был разжигать огонь везде, где он останавливается; поэтому они всегда носят с собой так называемую кимту -- нечто вроде каминных щипцов). И эти щип- цы бренчат в такт шагам саньясина, видите ли -- они резонируют. Так он странствовал по дорогам и пел, обнаженный, со своей резони- рующей кимтой. И он был так наполнен радостью... Я решил пойти вместе с ним. Тогда я сказал ему: "Послушай, я хочу избавиться от этих одежд." Я... СТЫДИЛСЯ тех одежд саньясина! Мне казалось некой... пародией, маскировкой, облачаться "как саньясин" (в кавычках), в какую-то одежду особенного цвета! Нужно быть СОВЕРШЕННО ОБНАЖЕННЫМ! Товарницки: Вы имеете в виду, что она была как униформа? Да, просто другая униформа. Другой способ сказать: я являюсь этим или тем. Внезапно у меня стало расти отвращение ко всему этому... Поэтому я сказал ему: "Хочу быть голым, как ты." Я взглянул на свое белое тело, которое оставалось столь ужасно бе- лым -- клеймо Запада. Я ничего не имел против Запада! Я не отношусь к нему с пренебреже- нием. Ничего не имею против него. Просто у меня была "белая кожа", вы знаете, что отличало меня от других людей, кожа которых задубела под солнцем и... Тогда он ответил: "Но ты не можешь сбросить одежды саньясина! Не можешь, это твой закон! Ты -- саньясин и должен..." Я стиснул его руку: "Какой закон?" "Но ты саньясин", -- повторил он. Я начал чувствовать... что меня душит эта метка, и подумал: "Прок- лятье! Я снова пленник. Я `саньясин'. Следовательно, не могу делать то или это...". Я снова почувствовал себя окруженным со всех сторон. Я спросил его (на том языке, на котором мы могли общаться, это было что-то вроде плохого английского): "Ну хорошо, ты странствуешь по доро- гам ... и странствуешь. И сколько ты собираешься так странствовать? Что затем?" "Ну", -- ответил он, -- "затем я буду еще странствовать!" -- "Но ПОТОМ? ПОТОМ?" "Что же", -- подытожил он, -- "когда все будет кончено, все будет кончено. Твое тело сожгут. И все кончено! Ты свободен." Все мое существо внезапно наполнилось неимоверным возмущением. Получается, что мы ПРОХОДИМ через все это, СТРАДАЕМ от всего этого, ЖИВЕМ во всем этом только ради того, чтобы в конце швырнуть все в огонь как старое тряпье! Но в чем тогда смысл этой жизни? Я уж не говорю, что повидал немало всех этих йогов, вы знаете, ко- торые выглядели столь светлыми и безмятежными. Я видел их! Я сидел с ни- ми! Я тоже медитировал! Я закрывал свои глаза. И я знал их... безмятеж- ность! Я знал, как... повернуть определенный способ бытия, и тогда, да, все становится необъятным, улыбающимся, беспредельным -- нет больше проблем! Но что ПОТОМ? Это был мой постоянный вопрос: Что потом? Что затем? Вы остаетесь в созерцании? Вы в состоянии... скажем, "безмятежнос- ти" или "радости" или... (не могу сказать радость; не могу сказать, что я опытный йог). Но я знаю безмерность -- ту безмерность без какой-либо ряби. Есть ощущение необъятности; там чувствуешь себя так легко, так хо- рошо. И там величайший свет. Но когда вы снова открываете свои глаза... то видите, что человечество не изменилось! Вы находите, что и вы не из- менились, что вы все также подвержены голоду, холоду, страху, конфликту- ющим мыслям, поднимающимся снизу. И тогда, ЧТО тогда? Состоит ли смысл жизни действительно в том, чтобы... уединиться в некотором дальнем уголке Гималай, сесть там и оставаться в созерцатель- ности до конца? Так ли это? И что тогда? Товарницки: Вы видели, как йоги демонстрируют свое умение? Конечно! Шарлатанов хватает! Чем больше они демонстрируют свое уме- ние, тем с большей вероятностью они просто шарлатаны. О, да, все их трю- ки не составляют особого труда. Это просто... еще одно шоу. Это не имеет ничего общего с истиной. "Истина" (мне не нравится это слово) есть нечто, чем дышишь. Это подобно запаху цветка, ветру в кронах деревьев, вы знаете. Подобно поры- ву ветра на море. Вот что для меня является истиной. Это нечто, что те- чет, чем можно дышать через поры своей кожи. Но в конце того длительного пути -- "через поры кожи"... не остает- ся больше пор! Вы просто поднимаетесь и поднимаетесь до некоторой точки вашего существа, как язык пламени или свечи все поднимается и поднимает- ся и исчезает, и... нет больше проблем! Очень счастливое состояние. Но... Что потом? Я хотел чего-то, что наполнило бы меня... в то время как я гуляю по улице или пью виски, если нужно! Пока делаю... пока живу своей жизнью, вы знаете! Нечто, что наполняло бы меня каждую секунду и не зависело бы ни от Гималай, ни от одежды монаха! Я хотел нечто, что не зависело бы ни от чего. И вот когда тот МЕЧ -- тот меч света, каким был взгляд Матери, по- тянул меня назад. Потому что то было не то, что "парит в вышине" и ос- тавляет вас с чувством обширности и безмятежности и... блаженства. Сов- сем наоборот, это было нечто, что шло ВНИЗ, в вашу плоть и стремилось прикоснуться к чему то там, в глубинах вашего существа. Так что тот взгляд привел меня назад, в Пондишери. Я сказал себе: "Ты сбежал. У тебя не хватило мужества смело встретить ТО." И поэтому я вернулся в Пондишери. Дороги Индии Товарницки: Можно поговорить о тех дорогах, дорогах Индии, Сатпрем? Я спустился с Гималай. Я повернул назад, на юг. Да, есть величайшая красота Индии: все те люди, те существа Индии, и та великая мягкость, которую вы встречаете повсюду. Куда бы вы ни пош- ли, вас везде приветствуют с улыбкой. В них есть нечто, что понимает. Вам не нужно объяснять -- они чувствуют. Это тоже было большим благосло- вением Индии. Это те люди, среди которых вы не чувствуете себя -- даже с белой кожей -- не чувствуете себя "чужестранцем". Вы не сможете пройти незаме- ченным, за вами сразу же увяжутся ребятишки, но вы не чувствуете себя чужестранцем. И они чувствуют, кто вы. Вы не обманите их; они чувствуют, кто вы. Так что, да, есть та необъятная теплота Индии. И невероятное коли- чество ... храмов Индии. Да, это могло бы ... привести к тому, что я бы определенно потерял себя, скорее здесь, чем в Гималаях. В некоторых храмах была такая прекрасная... вибрация. Вы не знаете санскрит, но... это такой "полный", такой "плотный" язык, так... начи- ненный силой. Вы даже не знаете, откуда исходит тот язык. У меня такое ощущение, что он пришел... от чего-то, что было до человека. Кажется, что звуки не отражают тот язык, каким мы его знаем, с подлежащим, пред- логами, сказуемым. Кажется, что звуки... обладают силой и "выражают" нечто. И храмы имели ту ВИБРАЦИЮ, которая была для меня чрезвычайно... пленительной. Вы как бы звучите вместе с ней, танцуете вместе с ней... Было нечто чрезвычайно очаровательное. Товарницки: Храм Шивы? Да, храм Шивы. Особенно один в Бенарасе, он так необычен. Вы чувс- твуете, что можете очень легко потерять себя там. Хотя, должен сказать, что я познал нечто аналогичное и в Египте. Египет В первый раз я отправился в Египет после войны. Я не знал ничего; я действительно был просто хорошим малым с Запада. Для меня Азия была просто географическим понятием. И я не знал абсолютно ничего, ноль, о религии, духовных традициях Востока. Я был полным мирянином (под миряни- ном я подразумеваю, что прочел множество вещей по этому вопросу, я был полон западной культурой). Но я поехал и пробыл три недели возле Луксора. Именно там я был необъяснимо переведен в некое состояние восторга. Я не мог гулять по этим храмам -- хотя они казались совершенно мертвыми руинами -- я не мог гулять по ним или прикасаться к тем камням без того, чтобы не быть переполненным некой эмоцией превыше всякого понимания, мышления или чувства. Это было необъяснимо. Я не мог понять... Но это наложило на меня неизгладимый ФИЗИЧЕСКИЙ отпечаток. Вы видите, для нас, западных людей, все как бы четко разграничено: это скала, это кресло, это джентельмен, это леди. Все как-то загоняется в точные, хорошо определенные, ограниченные конструкции. Всякая вещь оп- ределена. Теперь, когда я снова смотрю на Запад с ... иной перспективы, у ме- ня возникает чувство, что вся интеллектуальность -- западная интеллекту- альная формация -- есть нечто чрезвычайно юридическое и воинственное. Все жестко. Все в ящике. И даже люди, даже люди "определены". И во время первого контакта с Египтом (и даже больше в Индии) это маленькое определение было внезапно вытолкнуто в необъятное измерение, которое лежит за тем маленьким объектом, который, как я думал, я опреде- лил. Внезапно за одной глубиной вскрывалась другая, за ней -- следую- щая... И те глубины ВИБРИРУЮТ. Они вибрируют. И та вибрация пробудила во мне нечто, что ... я не мог определить, поскольку у меня не было слов. Но вещи больше не были зажаты в определе- ния; они внезапно были охвачены безмерностью, которая простирается дале- ко назад во времени. И эта безмерность не была абстракцией; она ощуща- лась как "звук", вибрация. Как, например, те стены сохранили отпечаток веков гонгов и ритуа- лов, и они удерживали это в вибрирующем состоянии. Вибрирующем с чем? С зовом. И посреди всего этого я распознал свой собственный зов. Зов, исходящий не из этого времени. Зов, тянущийся через чреду ве- ков. Как если бы этот крик, эта нужда была рождена не сегодня, даже не в этой жизни, даже не со времен моего детства в Бретани. Как если бы вдруг вся жизнь расширилась назад, и этот маленький сегодняшний зов того приятеля, каким я являлся, был бы всего лишь "проекцией" нечто, что ухо- дило далеко, далеко, далеко назад в прошлое, и которое все вибрировало и вибрировало. Нечто, что призывалось и призывалось -- и было зовом со времен... с очень давних времен. Товарницки: Нечто, что уходило также далеко, далеко в будущее? Может быть и в будущее! Возможно. Потому что... когда вы там были, в том самом древнем измерении, это чувствовалось как "вечность". Это не... ПРОШЛОЕ (как я его описываю, оно может показаться нечто очень, очень, очень далеким по времени); это вечное... Это ВЕЧНОЕ... Но эта "вечность" без какой-либо проекции в будущее. Вечность, которая ЕСТЬ... не знаю. Церкви: Буддизм, Нигилизм и Нирвана. Товарницки: Могут ли и христиане почувствовать то же самое в соборе или церкви? О, безусловно! Безусловно. Конечно же, могут. Вы видите, в действительности, ВСЕ является средством, предлогом, чтобы подвести нас к открытию ДРУГОЙ глубины нас самих. Но люди обращают средства в цель и тюрьму. Так что те стены... Посмотри, довольно давно, в Тибете нашлись не- которые люди, которые сказали: "ХВАТИТ ЭТИХ СВЯЩЕННИКОВ!". Церкви повсю- ду, всегда. Кто-то саньясин, ашрамит, католик, марксист... Мы сами дер- жим себя в тюрьме. Все эти вещи превосходны. Религия превосходна, марк- сизм превосходен. Все превосходно -- при условии, что это... поможет вам достичь ТОЙ точки, где вы начинаете быть человеком. Человеком, то есть, нечто, что имеет собственную вибрацию -- которая столь стара и которая присутствует и в настоящем, которая столь вечна. Но все, что только ни помогало бы вам достичь того другого измере- ния, подходит к своему концу. Становится догмой. Становится тюрьмой. Или же становится Гуру (с большой буквы). Становится Богом (с боль- шой буквы). Товарницки: И это начало смерти. Точно! В тот момент, когда вы начинаете "определять" что-то, оно умирает. Оно мертво. Поэтому я ничего не имею против христианства, индуизма или марксиз- ма -- я ничего не имею против кого-либо или чего-либо. Но я... против -- и сильно ПРОТИВ -- всего, что заточает людей. Синдром мы-схватили-истину, вы знаете. Она в нашем мешке, раз и навсегда, и это все. Этой лжи я не могу перенести. Я не мог вынести ее в Тибете, я не мог вынести ее в Пондишери, я не мог вынести ее в Париже, я не мог ее вынести даже в джунглях. Истина есть нечто, что... "становится". Нечто извечно и навсегда в вопросе, я бы сказал, или в становлении. Это нечто, что... вы должны все больше и больше ВОПЛОЩАТЬ. "Воплощать" -- да, для меня это имеет смысл. Воплощать означает вести все это в собственную плоть. И дело как раз в том, что все мои поиски в качестве саньясина за- канчивались в нечто, что выводило меня из моей собственной плоти. Вот где я оказался в конце всех тех поисков -- в конце того, что казалось ОКОНЧАТЕЛЬНЫМ поиском. Да, для меня то окончательное не было окончательным. Если же это было окончательным, то я симпатизирую буддис- там, нигилистам, всем тем, кто повсюду сбрасывает бомбы, ведь это тоже действенный или негативный путь достичь того же самого конца. Все те практики есть ни что иное, как проклятая иллюзия. Нам предлагается выбирать между тем, чтобы выбраться изо всего и взорвать все. С одной стороны, йоги, буддисты говорят вам: "Решение в Нирване -- иди вверх"; с другой стороны, другие говорят вам: "Нет, давайте взорвем весь этот проклятый мир..." Это в точности одно и то же. Это одна и та же вещь, одна блаженная, другая дьявольская. Два отрицания, ведущие к одному и тому же. Обе дороги кончаются... тупиками. Или же эта Земля не имеет смысла. Это был тот вопрос, который привел меня назад в Пондишери, к... Ней. К Ней. Товарницки: Сатпрем, каково гулять по дорогам Индии? Ах, я всегда наслаждался путешествием, независимо от обстоятельств. Мне нравится то состояние изнеможения, когда резервы тела на исхо- де. Тогда вы начинаете... переходить в другой ритм. Тело уже больше не прилагает усилий -- нечто иное несет вас. Вы гуляете и гуляете, и... вы сливаетесь с великим ритмом. Когда вы выходите за пределы состояния изнуренности, за пределы определенной ста- дии, тогда воцаряется другое, великое состояние. Так что на дорогах Индии, да... не могу сказать, что это было БОЛЬ- ШЕ, чем где бы там ни было, потому что это был "марш", за исключением того, что люди были... я чувствовал, что был в той стране, где мог легче дышать. Это поистине милость Индии (или было милостью, потому что не знаю... можно ли сейчас сказать то же самое); это милость той страны. Там поистине другой воздух. Но я достиг конца человеческого вопроса, вы понимаете, исходил всю Индию и соприкоснулся с тем, что было ее идеалом. Я достиг конца человека. Я не получил ответа. Или же ответом было: выбирайся из этого мира, брось в огонь это старое тряпье. Я не получил ответа. И в этом действительно причина упадка и деградации Индии: вместо того, чтобы ВОПЛОЩАТЬ свою духовность, они по обыкновению использовали ее для грез, мечтаний, медитации, для какой-то духовной дремоты, которую они называют "Нирваной", но... эти люди ДРЕМЛЮТ! Они приятно и всецело дремлют -- посмотри, чем они ЯВЛЯЮТСЯ и что они ДЕЛАЮТ для земли? Вот на что я все время наталкивался. Я подходил все к той же точке и упирался в нее. Какой была их цель? В чем цель этого человеческого ТЕЛА, скажем, того самого тела ребенка на берегу моря, который удивленно всматривался в безбрежность и чувствовал, что было нечто, чем стоит жить! Так что же, конец всего этого в том, чтобы закрыть глаза -- и что тогда? Это конец? Но ребенок, всматривавшийся в волны, каким я был, не принял бы это ни на минуту! Это не жизнь! Это вовсе не божественная жизнь. И все же... в самом начале истории Индии, другие поняли -- риши, жившие пять или шесть или семь тысяч лет назад. Они поняли какую-то тай- ну. Ту же тайну открыли Шри Ауробиндо и Мать. И вот что на самом деле потянуло меня назад. Исходив Индию, я вер- нулся НАЗАД к... тому источнику -- настоящему источнику. И к настоящему смыслу этой жизни. Товарницки: То есть работать надо здесь, а не где-то а запредельном? Если бы в запредельном, то для чего же мы приходим на землю? Как тот нанга-саньясин, который говорит: "Замечательно, все конче- но! Я бросаю старое тряпье в огонь и... это все. Я свободен!" Но в чем тогда эволюционный смысл всего этого? Мы были моллюсками, мы были лягушками, мы были рыбами, мы только что были обезьянами... Мы с трудом ТАЩИЛИСЬ, действительно, миллионы лет и страдали и... Зачем? Чтобы кончить маленькой духовной медитацией? Это невыносимо! Это не имеет никакого смысла. Вся эта... проклятая история, болезненная и фантастическая история, кончается в маленькой... в такой бедной маленькой вещи? Если первый эмбрион начал шевелиться на земле, то это должно было иметь какое-то значение для земли! Истина есть нечто, что должно иметь смысл в этом теле! Эволюция не происходит в мозговых извилинах! Она идет в плавниках рыбы. Она происходит в когтях. Ну, хорошо, ка- кое-то время она происходит в ряде извилин, которые были чрезмерно взду- ты, но это не... ПУТЬ, ведущий к свершению тех миллионов лет. Это невозможно! Эволюция должна идти во плоти. Это должно быть нечто в теле. И вот где Мать схватила меня. Вот как она меня поймала. Товарницки: Но я не думаю, что Вы ставите под сомнение учение само- го Будды, о пути, ведущем к развенчиванию иллюзии и подводящему к центру сознания? Посмотри, есть иллюзорный человеческий путь проживания своей жизни. Это очень ясно. Иллюзия временная, полезная. Очевидно, что существует видимость вещей, через которую нужно прорваться. Вопрос состоит в том, чтобы избавиться от представления о... ма- леньких объектах, заключенных в ящик -- мы должны выбраться из этого ящика. В этом нет сомнения. Вот чем является иллюзия и ложь. Дело заключается в том, чтобы сразу же прорваться через все это в поистине необъятное измерение. И это ПЕРВЫЙ шаг. Это не конец. Это только АБВГД -- начало алфави- та! Поэтому раз уж вы прорвались через эту корку -- тот маленький "ящик", в который вы заключали все вещи и все существа -- раз уж вы пронзили тот... кусок картона (это ничто иное, как кусок картона), раз уж вы прошли через это, то что вы собираетесь делать с этим телом? Что произойдет тогда? На этот вопрос не давал ответа ни один йог, ни один иллюзионист, ни один буддист. Товарницки: Если это не побочный продукт буддизма? Побочный продукт? Товарницки: Буддизма. Но я... Товарницки: Потому что, несомненно, если вы подойдете к истоку, ес- ли вы прочтете слова самого Будды и вникните в учение основных Мас- теров, то не откроется ли вам иной порядок вещей? Да. Конечно, целый мир лежит между тем, что говорили пророки или осведомленные люди (называйте их как хотите) и что... сделали из этого их последователи и ученики... и церкви. Что мы знаем о настоящих словах Христа? Что мы знаем о настоящих словах Будды? На самом деле мы не знаем ничего. Поэтому, когда я говорю о Будде, то ставлю под сомнение не столько самого Будду, сколько... ту церковь, которая построена вокруг него. Товарницки: Припоминаете ли Вы позицию Шри Ауробиндо по отноше- нию... не к буддизму, а к самому учению Будды? Очень трудно говорить об этом, потому что буддизм стал синонимом определенного способа бытия и жизни. Поэтому мы можем обсуждать эти вещи лишь в терминах буддизма, а не в терминах самого Будды. Это невозможно. И это было очень полезно. Буддизм был очень полезен в эволюции че- ловеческого сознания, чтобы помочь нам или заставить нас ПРОКОЛОТЬ опре- деленную видимость. Но это ПЕРВЫЙ шаг! А какой второй шаг? Вот что. Вот мой вопрос.... Вот где я был в конце моего путешест- вия. И я дошел до этого не философски! Я дошел до этого столь конкретно, сколь это может быть, потому что я все еще был тем самым ... РЕБЕНКОМ, в самом деле, вглядывающимся в безбрежность моря и... говорящим себе "Но где же мой секрет? Где ЭТОТ секрет моего существа... этого тела, в кото- ром я нахожусь?" Гуру Товарницки: Но учение Шри Ауробиндо уже несколько просветило Вас? Да. Я читал Шри Ауробиндо... Верно, я прочел некоторые вещи Шри Ау- робиндо. Но, не знаю, было так, как будто бы я читал сквозь страницы. Как я уже рассказывал, я странствовал по миру с "Жизнью Божествен- ной". Но... я действительно интересовался "миром" Шри Ауробиндо, его ат- мосферой, тем, что он представлял. И всякий раз, когда я читал страни- цу-другую, я смотрел даже не на слова: на заднем плане я ощущал какой-то взгляд или глубину, и мне нравилось составлять компанию с... "тем". Так что это даже не философия -- которую я почти не знал -- в дейс- твительности притягивала меня. С интеллектом я покончил в возрасте девятнадцати лет. Я прочел сот- ни и сотни книг и понял раз и навсегда, что никакого ответа не смогу найти в книгах. Товарницки: Так что последний "снимок" того индийского путешествия такой: Вы в качестве белокожего саньясина странствуете на глазах дружественного индийского народа? О, да! Они более чем дружественные; они великодушные. Это настоящие великодушие. Великодушие, которое не просто выражается в улыбающихся ли- цах, а исходит из сердца. Это поистине милость той страны. Там было это великое великодушие. Но я не собирался проводить всю свою жизнь в одежде монаха, вы по- нимаете. Мне требовался другой смысл жизни. Мне нужно было прикоснуться к чему-то БОЛЕЕ ИСТИННОМУ, чем все это. Товарницки: Какие области Индии Вы посетили? Бенгали, главным образом. И я... да, путешествовал по всей Индии. На пути в Гималаи я проходил через Бенарас, Бриндаван. В западной Индии был не особенно много. В основном на востоке и северо-востоке. Товарницки: В течение нескольких месяцев? Путешествие было очень коротким. Очень сконцентрированным. Потому что я был действительно ведом непосредственно моим вопросом. Я не соби- рался впустую тратить хотя бы минуту своей жизни: как только завершалась одна фаза, я довольно грубо ставился перед тем ответом, который я должен был услышать или ПЕРЕЖИТЬ. Товарницки: Встречали ли Вы гуру или саньясина, который поразил бы Вас? О, встречал... множество. Товарницки: Не припомните ли Вы какую-нибудь интересную историю в ходе того... Гуру, что же... Лично я нахожу "систему гуру" отвратительной. Не могу выразиться иначе. И все же... это, очевидно, манера выражаться. Потому что, на самом деле, ВСЕ является Гуру. Каждое мгновение, каждая вещь, каждая встреча, каждый случай, каж- дое происшествие ЯВЛЯЕТСЯ Гуру. Все приходит для того, чтобы показать вам путь. Мы просто не осознаем это. Мы относимся к вещам обычным обра- зом, как мы всегда принимаем их. Но если мы знаем, как смотреть на вещи, то каждая вещь ЯВЛЯЕТСЯ Гуру. Я имею в виду, что каждая вещь приходит для того, чтобы научить вас, показать вам путь. Каждая встреча, каждая личность, каждый случай, каждое событие -- это Гуру. Так почему же все это должно быть запихнуто в какую-то особенную шкуру ... шкуру, облачен- ную в белую одежду и... сидящую со скрещенными ногами? Я не могу вынести -- я просто не могу вынести всех этих людей. Я вижу их насквозь. Допускаю, что некоторые из них искренни. Но посмотри, что делают из них их ученики! Вот что отвратительно. Они делают из них божество. И это очень удобно, вы понимаете, иметь гуру: "Что же, мой гуру сделает это для меня." Это ПОЛНОСТЬЮ освобождает вас от того, чтобы прилагать какое-либо личное усилие или пройти самому через весь процесс. Ах! "Мой гуру здесь; он сделает это за меня." Гуру-гуру-гуру. Это всегда до боли знакомая вещь: бог освобождает вас от... от становления тем, чем вы являетесь. Мать очень хорошо об этом сказала. Она сказала: "Это ЛЕНЬ... это ЛЕНЬ заставляет людей поклоняться. То, что следует делать, это стано- виться." Но чтобы становиться, требуется мужество. Нет места для дремоты, вы понимаете. И вот чего касался меч Матери. Там вы не могли дремать. Вы НЕ МОЖЕ- ТЕ дремать. Вы не можете переложить все на кого-то, чтобы он сделал это за вас. И вот почему я вернулся. И в конце своего путешествия я вернулся в тот ашрам. Теперь я понял, что должен был преодолеть все свои... страхи отно- сительно стен, структур, систем -- ради НЕЕ, вот что. И не надо обращать много внимания на ашрам. Но ОНА была там. Только ЕЕ я хотел видеть. И вот где другая милость была дарована мне. Но я думаю, что всем нам милость отпускается в соответствии с нашим зовом. Все зависит от то- го, что мы призываем! И, вероятно, она чувствовала тот зов во мне. И с ее... улыбкой, ее иронией, ее вызовом -- всегда был вызов глу- боко в глазах Матери. Она как бы всегда бросала вам вызов: "Посмотрим, сможешь ли ты. Попытайся!" В самом деле был "вызов" (мне нравится английское слово "challenge" -- вызов). Глубоко в тех глазах был зов. Камешек с Ганга Товарницки: Случилось ли с Вами что-либо особенное во время того путешествия по дорогам Индии? Увидели ли Вы какой-либо особый знак? Может быть, Вас поразил какой-то случай? Событие, которое как-то Вас затронуло? Животное, сюрприз, человеческое существо, случай, что угодно? Не знаю. Да... кое-что поразило меня. Во время своего путешествия я подошел к Гангу, к истоку Ганга -- не к самому истоку, а достаточно высоко вверх по Гангу. И всегда в своей жизни я любил горные породы. Мне нравились камни. Мне нравились скалы. Мне кажется, что камни живут своей собственной жизнью. И с Ганга я подобрал камешек, который показался мне прелестным. Я оставил этот камешек у себя. А по возвращении я нашел себе приют недале- ко от железнодорожной станции. У приятного человека, который -- не знаю, имел отношение к железной дороге, возможно, это был контролер или вроде этого; как бы там ни было, у него была работа, связанная с железной до- рогой. Он жил рядом с путями вместе со своей женой, двумя или тремя детьми и престарелой матерью. И они дали мне приют. И, не знаю почему, я вынул свой камешек. И та мать посмотрела на этот камешек. Она все смотрела и смотрела на него; не знаю, почему. Спонтанно я протянул ей камешек. И сказал: "Я подобрал его на Ган- ге". После этого... престарелая женщина положила камешек перед собой на пол и приложилась к нему лбом. Это было так просто, так трогательно ви- деть... любовь, с которой женщина приложилась лбом к тому камешку с Ган- га. Не знаю почему, но это очень меня тронуло. Эта СПОСОБНОСТЬ ПОКЛОНЕНИЯ, вы знаете... Эта... легкость и спонтан- ность, с которой они могут поклоняться. Иными словами, да, слияние с нечто более широким, чем маленькая поверхностная личность или маленький предмет, или... Это глубоко меня тронуло. Я узнал... нечто.  * День Четвертый. СПУСК В ТЕЛО *  Возвращение в Пондишери: тело -- это мост Товарницки: Есть ли некие слова Матери... Сатпрем: Да, конечно. Товарницки: ... которые дали бы читателям ту же самую "встряску"... Да. Да, конечно. Товарницки: ... как человеку, который только что прибыл и еще не знает, что такое "супраментал"? Кто не знает, что означает спуск в материю? Кто лишь воспринимает знаки, намеки. Так что, Сатпрем -- Да. Товарницки: ... Вы прибыли в Пондишери. Да, действительно, есть ключевая фраза Шри Ауробиндо -- есть также одна и у Матери -- которая преследовала меня долгое время. На самом де- ле, с того момента, как Шри Ауробиндо взглянул на меня. И я путешество- вал по миру с этой фразой, не вполне понимая ее смысл или что с ней де- лать. Помнится, в "Жизни Божественной" он говорил (я цитирую неточно): "Человек -- это не верх эволюции; он -- переходное существо. Если он не хочет превзойти самого себя, то он будет превзойден." Эта фраза следовала за мной повсюду. Как если бы там он действи- тельно коснулся сути вопроса. Я прошел через весь фантастический курс, вы знаете, столь богатый событиями, в течение изрядного количества лет путешествую по миру, прой- дя через столь многие приключения, и здесь я был в моих Гималаях, дейс- твительно столкнувшись лицом к лицу с довольно... устрашающим вопросом. Ведь я достиг конца всевозможных поисков. На языке человечества я был поставлен ... перед двумя возможными вершинами. Вершина, которую я воспринял и даже "соприкоснулся", была йогичес- кой, скажем так. Путь, который поднимается подобно кончику острия к вер- шине сознания, прорываясь через макушку, которая ограничивает нас -- и вы всплываете на некой верхушке бытия, будучи чрезвычайно... удовлетво- ренными. Там исчезают все проблемы. Это... безвременное. Это вечное. Это подобно великому белому молчанию за всякой вещью, в глубинах всякой ве- щи. Оно наполняет вас; это благо. И на самом деле (теперь я понимаю это; я понял это позднее), как раз это я переживал, будучи ребенком, находясь в море в своей лодочке; и я чувствовал себя так хорошо в своей лодке, растворяясь в бризе, ветре, запахе морских водорослей -- это было то же самое очень полное состояние. Но -- и вот где лежит разница -- я чувствовал это в своем теле, в своих ноздрях, в своих руках, которые держали руль и подчинялись тече- нию, которые следовали движению ветра и направляли лодку. Тогда как то, что происходило в Гималаях (и также везде), происхо- дило после некоторого растворения, после того, как все замолкало, когда все было собрано вместе как острая восходящая кромка. Тогда я чувствовал это. Но что ПОТОМ? Вы открываете свои глаза, а жизнь как шла, так и идет. Я действительно был очень близок к этой вершине человечества, так сказать. Другой же вершиной был верх электроники, западных волшебников, ко- торые производят все более эффективных монстров -- и поедаются заживо своей же системой. Передо мной были две крайности: вершина йоги и верх электронного человека или интеллекта. Какую выбрать? Не совсем понятно, где лучше потонуть, но вы тоните в обоих случа- ях, будь то в светлой белизне или же в довольно удушающей темноте. Тем временем жизнь... божественная жизнь все еще ускользает от нас! И вот где фраза Шри Ауробиндо преследовала меня. Вот где она преследовала меня. Поэтому я спустился с Гималай и... вернулся к ней. К Ней. Потому что некоторые ее слова очень глубоко меня поразили. О'кэй, все прекрасно; вы говорите: "Человек -- это не вершина эво- люции. Мы на пути к следующей стадии эволюции." Но как? Какими СРЕДСТВАМИ? И вот где одна фраза Матери глубоко меня поразила. Действительно, это был ключ для меня. Как-то она сказала: "Это физическое тело может постепенно развиться в ходе эволюции. Физическая субстанция развивается через каждое индиви- дуальное образование (иными словами, через то, что мы претерпеваем в хо- де эволюции)...". И она добавила: "И однажды тело сможет протянуть МОСТ между жизнью, какой мы ее знаем, и той жизнью, которую мы могли бы наз- вать супраментальной, как назвал ее Шри Ауробиндо, жизнью следующего ви- да -- именно ФИЗИЧЕСКОЕ тело протянет этот МОСТ." И не поднимаясь на верх сознания, на остроконечную вершину -- столь острую, что она кончается растворением, исчезновением -- действительно движешься к чему-то иному. Или же движешься из стадии человечества, из эволюции -- изо всего! Это в ТЕЛЕ. И это глубоко затронуло меня, потому что я очень заинтересован в теле. Ведь в нем я живу, вы понимаете. И там я всегда и намерен жить. Во всех своих приключениях или действиях (не знаю, как назвать это) должно участвовать мое тело вместе со всем моим существом. Иначе в чем же воп- рос? Этот вкус я почувствовал раз и навсегда, бороздя морские просторы, вдыхал с запахом дрока, морских водорослей и побегов. То было НАСТОЯЩИМ смыслом для меня. И крики морских чаек... То было ПОЛНЫМ. Для меня это было уже чем-то вроде божественной жизни. Но, конечно же, такое случается лишь в редкие минуты жизни и в ус- ловиях, которые... нисколько не похожи на божественные. Так как же найти, "воплотить" ту божественную жизнь? И все это было после того, как я ВИДЕЛ, чем являются знаменитые йо- гические реализации или пытался достичь их -- потому что я касался это- го... Что за шумиху они разводят вокруг этого! Они делают много шума из ничего. (короткое молчание) Ну, хорошо, эти йогические реализации могут быть полезными для че- ловечества, погруженного в материю. Очень хорошо отойти немного назад, прорваться через все те слои обусловленности и всплыть в некотором мол- чании и во всем том... Это хорошо; здесь нечего отвергать и не над чем насмехаться. Но все это подобно тому, вы знаете, как дышать кислородом только две и десять минут в сутки! Вряд ли это решение! А если это реше- ние, тогда эволюция есть нечто абсурдное, чья кульминация должна заклю- чаться в отходе от эволюции! Все эти слова весьма абстрактны, но, в действительности, для меня, все это имело самый непосредственный и физический смысл. Потому что я соприкасался с этим. Я соприкасался с тем светом, той необъятностью. И вот почему я внезапно был поставлен перед настоятельным и мучительным вопросом, который снял меня с моих Гималай и привел к... к Ней, которая сказала: "Это в теле. Физическое тело -- это МОСТ." И это несмотря на... все то, что заставляло меня съеживаться -- те стены, тот ашрам, все то окружение, которое казалось мне столь же бесс- мысленным на Востоке, как и на Западе. Все, что пахнет "стенами" или "школой"... просто невыносимо для меня; это душит меня. Я чувствовал удушье. Ну, хорошо, "Она" была там, в том ашраме. Поэтому я сказал себе: "Я должен... я прошел через джунгли. Почему бы не пройти через ашрам?". Вот как это было. В действительности, меня ожидала еще одна милость, потому что ми- лость присутствует всегда. Когда вы ищете, когда вы зовете, ВСЕГДА некая рука помогает вам. И, оглядываясь назад, вы сознаете, как чудесно это было: есть ведущая, такая мягкая, добрая рука, которая наблюдает и... берет вас, когда вы сами больше не знаете, что делать, или не можете это сделать. Особенно когда вы больше не можете сами делать что-либо. Вот когда приходит милость. Товарницки: На что был похож тот ашрам? Ашрам? В то время там уже была масса людей. Возможно, тысяча чело- век, тысяча учеников. Конечно же, они были разбросаны по всему городу, но обычно они собирались вместе в некотором центральном здании. Там так- же много занимались спортом, что совсем необычно для ашрама. Все ученики носили белые одежды. Они выглядели... да, довольно легко уживались с са- мими собою и с виду не печалились. Каждый занимался определенной "дея- тельностью", то есть были разнообразные "службы", где каждый ученик по- немногу работал. И они собирались вместе для медитации. Но упор (по крайней мере, официально, могу сказать), упор был сделан, главным обра- зом, на работу, материальную деятельность, спорт. Поэтому практиковалось изрядное количество спортивных игр. Тут была и хатха-йога, как и футбол, тенис и дзюдо. Допускалась всевозможная деятельность. Товарницки: К тому времени Шри Ауробиндо уже умер. Умер... Товарницки: Кем был Шри Ауробиндо? И кем была Мать? Какова была их связь? Но в этом все и дело! Ашрам сам по себе не значит ничего, вы понимаете. Существо, кем бы оно ни было, имеет переживание -- ВОПЛОЩАЕТ пере- живание. Затем этот опыт спонтанно "притягивает" некоторое количество людей, которые... которые хотят разделить это переживание или понять, что это. В этом нет ничего нового. Греки очень хорошо это знали. Перипатети- ки, я полагаю, имели учеников и общались и обменивались своим опытом, гуляя и разговаривая. Вот где берет начало ашрам: некое существо имеет переживание или достигло определенной реализации, а ученики, как они называются, прихо- дят и собираются вокруг него. Да, но беда в том, что число учеников на- чинает расти, и ашрам -- что постепенно и как бы незаметно стало ашрамом -- да, становится их собственностью, и Мастер становится их собствен- ностью, и только они распоряжаются гениальным учением Мастера. Это старо как мир. Я был как раз... свидетелем такой же истории, на самом деле. Товарницки: Хотелось бы, если возможно, услышать маленькую истори- ческую справку о роли Шри Ауробиндо в ашраме. Как и о роли Матери. О взаимоотношениях Шри Ауробиндо и Матери в прошлом. Хорошо. Воздействие того, кого называют Гуру (за