проверке в сфере их действия и фактическом проявлении и с которыми поэтому может свободно и, по идее, должен согласиться, стала высочайшим достижением европейской цивилизации. Это стало достижением и триумфом индивидуалистического века человеческого общества; но оно же, по-видимому, станет и его концом, приведет к гибели индивидуализма, к отказу от него и погребению среди памятников прошлого. Ибо открытие индивидуальным свободным разумом универсальных законов, по отношению к которым индивид представляет собой чуть ли не побочное явление и которые неизбежно должны управлять им, и попытка фактически управлять общественной жизнью человечества в строгом соответствии с этими законами, похоже, неминуемо ведут к подавлению той самой индивидуальной свободы, которая и сделала возможными и само открытие, и саму попытку. В поисках истины и закона собственного бытия человек, по-видимому, открыл истину и закон вовсе не собственного индивидуального бытия - но общности, толпы, муравейника, массы. Результатом, к которому ведет такое открытие и к которому, по всей вероятности, мы по-прежнему неотвратимо движемся, является новое устройство общества по принципам жест-кого экономического или государственного социализма, при котором вся жизнь и деятельность индивида, снова лишенного свободы в его же интересах и интересах всего человечества, должна определяться - на каждом шагу и в любой момент от рождения и до смерти - работой хорошо отлаженного государственного механизма1. Тогда мы можем получить новую любопытную модификацию (но имеющую очень важные отличия) древнего азиатского или даже древнего индийского уклада общества. Вместо религиозно-этического авторитета появится на-учный, рациональный или экспериментальный критерий; на место брамина-Шастракары встанет ученый, администратор и экономист. Место короля, который сам соблюдает закон и принуждает всех - при помощи и с согласия общества - неуклонно следовать предназначенным для них путем, путем Дхармы, займет коллективное Государство, наделенное королевскими полномочиями и властью. Вместо иерархической системы сословий, каждое из которых имеет свои полномочия, привилегии и обязанности, будет установлено исходное равенство возможностей и права на образование - в конечном счете, вероятно, с распределением социальных функций экспертами, которые будут знать нас лучше, чем мы сами, и выбирать за нас нашу работу и положение в обществе. Научное Государство может регламентировать брак, рождение и воспитание ребенка, как в древности это делала Шастра. В жизни каждого человека будет продолжительный период работы на благо Государства, управляемого коллективными органами, и в конце ее, вероятно, - период свободы, отведенный не для деятельности, но для наслаждения досугом и личного совершенствования, соответствующий Ванапрастха и Саньяса Ашрамам древнего арийского общества. По жесткости своей структуры такое государство намного превзойдет своего азиатского предшественника; ибо последнее по крайней мере делало две важные уступки для мятежника и поборника новых идей. Отдельной личности там предоставлялась свобода ранней саньясы - возможность отречения от общественной жизни ради жизни свободной и духовной, а группа имела право образовывать общины, подчиняющиеся новым концепциям, - такие, как сикхи или вайшнавы. Но унитарное общество, живущее по выверенным экономическим и чисто научным законам, не может допустить ни одного из этих резких отклонений от нормы. Очевидно также, что в нем разовьется устойчивая система общественных моральных норм и традиций и утвердится социалистическое учение, в истинности которого никому не будет позволено усомниться, фактически и, вероятно, даже теоретически, поскольку подобные сомнения могут скоро потрясти или даже подорвать систему. Таким образом, у нас появится новый типический строй, который, основываясь на чисто экономическом законе и функции, гунакарме, вследствие подавления индивидуальной свободы быстро превратится в застывшую систему рационалистических конвенций. И в конечном счете этот статичный строй неизбежно будет разрушен с наступлением нового индивидуалистического века мятежа, движущей силой которого станут, вероятно, принципы крайнего философского анархизма. С другой стороны, существуют силы, которые, похоже, могут пресечь такое развитие или изменить его линию, прежде чем оно достигнет своего угрожающего завершения. Во-первых, рационалистическая и естественная Наука изживает себя и в скором времени должна будет отступить под мощным напором психологического и психического1 знания, в результате чего неминуемо утвердится совершенно новый взгляд на человека и перед человечеством откроются новые горизонты. В то же время Век Разума явно подходит к концу; свежие идеи распространяются по миру и воспринимаются со знаменательной скоростью - идеи, неизбежно препятствующие преждевременному установлению любого типического строя, основанного на экономическом рационализме; динамичные идеи, вроде ницшевской "воли к жизни", бергсоновского "превосходства интуиции над рассудком" или новейшей тенденции немецкой философской мысли, признающей супрарациональные способности человека и супрарациональную иерархию истин. Уже начинает формироваться другой менталитет и уже ищут приложения на практике такие концепции, которые предвещают смену индивидуалистического века общества не новым типическим строем, а веком субъективизма, который вполне может стать великим и плодотворным переходом к совершенно иной цели. И можно спросить, а не находимся ли мы уже в предрассветном сумраке нового периода человеческого цикла? Во-вторых, Запад в ходе своего триумфального завоевания мира пробудил дремлющий Восток и вызвал там усиление борьбы между привнесенным западным индивидуализмом и старым конвенциональным принципом общественного устройства. Последний - где быстро, а где медленно - разрушается, но его место вполне может занять нечто совершенно отличное от западного индивидуализма. Некоторые, правда, полагают, что Азия повторит европейский Век Разума со всем его материализмом и антирелигиозным индивидуализмом в то время, как сама Европа будет продвигаться вперед, к новым формам общест-венной жизни и идеям; но это в высшей степени маловероятно. Напротив, все свидетельствует о том, что индивидуалистический период на Востоке не продлится долго, а рационализм и отрицание религии не будут его характерными особенностями. И если Восток в результате своего пробуждения последует своим собственным путем и создаст новую общественную формацию и культуру, то это непременно окажет громадное влияние на дальнейшее развитие мировой цивилизации; силу его вероятного воздействия мы можем оценить уже по тем значительным результатам, которые дал первый прилив идей с еще не пробужденного Востока в Европу. Каким ни окажется это влияние, оно в любом случае не будет способствовать переустройству общества в соответствии с механистически-экономическими представлениями - тенденцией, которая продолжает преобладать в сознании и жизни на Западе. Влияние Востока скажется скорее в движении к субъективизму1 и подлинной духовности, в открытии нашего физического существования более высоким идеалам, чем здравые, но ограниченные цели, которые определяет грубая материальная природа жизни и тела. Но, что самое важное, в своем открытии личности век индивидуализма в Европе сформулировал среди идей-сил будущего две наиболее могущественные, которые уже не сможет полностью искоренить никакая следующая за ним реакция. Первая из них, ныне повсеместно признанная, - это демократическая концепция права каждого индивида как члена общества на жизнь и развитие во всей полноте в соответствии с индивидуальными способностями. Мы больше никак не можем признавать идеальным такое устройство общества, при котором отдельные классы присваивают себе право на развитие и пользование всеми социальными благами, лишая этого права других и предоставляя им одни лишь обязанности социального служения. Теперь стало ясно, что развитие и благоденствие общества предполагают развитие и благоденствие каждого отдельного его члена, а не просто процветание в целом, которое на практике сводится к богатству и власти одного или двух сословий. Эта концепция была полностью воспринята всеми прогрессивными народами и лежит в основе социалистической тенденции современного мира. Но в дополнение к ней индивидуализм открыл еще одну, более глубокую истину: личность является не просто социальной единицей; ее существование, ее право и притязание на жизнь и развитие основаны не только на роде ее деятельности и общественном положении. Человек не просто член сообщества себе подобных, улья или муравейника; он сам по себе уже есть нечто - душа, существо, которое должно реализовать свою собственную индивидуальную истину и закон, а равно исполнить природную или предназначенную ему роль в воплощении истины и закона коллективного существования1. Он требует свободы, жизненного пространства, возможности активного действия для своей души, своей природы, для той могущественной и громадной силы, которой общество так не доверяет и которую в прошлом старалось либо подавить вообще, либо направить в чисто духовную область - т.е. для индивидуальной мысли, воли и совести. Если человеку суждено в конце концов сплавить их в единое целое, то этим целым будет не господствующая мысль, воля и совесть общества, но нечто высшее - и он, как и все, должен получить возможность и помощь для свободного восхождения к этому высшему. Такова идея, истина, которая, снискав интеллектуальное признание Европы, безоговорочно принявшей ее внешний, поверхностный аспект, сходится по сокровенной сути своей с глубочайшими и высочайшими духовными концепциями Азии и должна сыграть важную роль в формировании будущего. Глава III. Приход субъективистского века Внутренне предопределенная цель, стремление, оправдание, психологическая первопричина, общая тенденция индивидуалистического века человечества - все сводится к одной главной потребности: необходимости нового открытия основополагающих истин жизни, мысли и действия, обросших ложью шаблонных конвенциональных форм, в которых уже умерла истина идей, давших рождение этим конвенциям. Вначале может показаться, что проще всего было бы вернуться к самим исходным идеям и высвободить ядро их истины из плотно обволакивающей его скорлупы конвенции. Но на этом пути существует серьезное практическое препятствие; есть и другое препятствие, которое лежит не на поверхности, но ближе к глубинным законам развития души в человеческом обществе. Воскрешение старых исходных идей, ныне до неузнаваемости искаженных конвенцией, на практике чревато нежелательными последствиями, ибо спустя какое-то время конвенции, которые Дух Времени стремится перерасти, обретают прежнюю силу и - когда глубинная тенденция к поиску истины ослабевает - могут восстановить свою власть. Они возрождаются, несомненно, видоизмененные, но по-прежнему могущественные; начинается новый процесс обволакивания, и истина обрастает еще более сложной ложью. И будь даже все иначе, человечеству, чтобы развиваться, нет никакой необходимости постоянно возвращаться к старым идеям. Ему необходимо двигаться вперед к более полному осуществлению, в котором старые идеи - если они вообще сохранились - должны быть преобразованы и заменены новыми, более высокими идеями. Ибо истина, лежащая в основе вещей, вечна и неизменна, но ее ментальные образы, жизненные формы, физические воплощения требуют постоянного изменения и роста. Именно этот принцип и закон необходимости оправдывают век индивидуализма и рационализма и делают его, сколь бы краток он ни был, обязательным периодом цикла. Временное господство критического разума, действие которого во многом разрушительно, безусловно необходимо для прогресса человечества. В Индии со времени великого переворота, произведенного в мысли и жизни нации буддизмом, периодически предпринимались попытки заново открыть истину души и жизни и проникнуть за покров удушающих конвенций; но попытки эти направлялись широким и терпимым духовным разумом, гибкой интуицией души и глубоким субъективным стремлением к истине, недостаточно агрессивными и разрушительными по своему характеру. Эти попытки хотя и произвели великие внутренние и зна-чительные внешние перемены, ни разу не приводили к освобождению от господствующего конвенционального принципа. Деятельность расщепляющего и разрушающего критического разума, присущего некоторым из этих движений, никогда не заходила достаточно далеко; созидательная сила, не получившая достаточной поддержки силы разрушительной, оказалась не способной расчистить широкое и свободное пространство для созидания нового. И только в период европейского влияния появляются благоприятные условия и достаточно сильные тенденции для того, чтобы положить начало новому веку радикальной и плодотворной переоценки идей и явлений. Влияние это было всегда - или во всяком случае до недавнего прошлого - рационалистическим, утилитаристским и индивидуалистическим по своему характеру. Оно заставило национальный разум посмотреть на все с новой, аналитической и критической точки зрения, и даже те, кто стремится сохранить настоящее или воскресить прошлое, вынуждены бессознательно или полусознательно оправдывать свои усилия с новой позиции и с помощью свойственных ей методов аргументации. На Востоке субъективный азиатский ум вынужден признавать необходимость пересмотра критериев жизни и мысли. Влияние западного знания, наряду с давлением новых требований жизни и совершенно изменившейся среды существования, заставило Восток пойти против самого себя. То, чего он не сделал по внутреннему побуждению, пришло к нему как необходимость извне, и в этом внешнем характере происходящего заключались огромные преимущества, равно как и великие опасности. Таким образом, в веке индивидуализма человечество предпринимает решительную попытку открыть истину и закон как отдельной личности, так и мира, которому она принадлежит. Этот век может начаться, как начался в Европе, с попытки вернуться назад, особенно в сфере религии, к изначальной истине, ныне скрытой, затемненной или искаженной конвенцией; но за этим первым шагом необходимо совершить и другие и в конце концов подвергнуть всестороннему сомнению сами основы мышления и практической деятельности человека во всех сферах жизни. Эта эпоха неизбежно завершается революционным преобразованием религии, философии, науки, искусства и общества. Начинается оно на уровне индивида и осуществляется силой индивидуального разума и интеллекта за счет требований, предъявляемых индивидом к жизни, и его жизненного опыта; но исходя из индвидуального, это преобразование должно стать универсальным. Ибо в результате своих усилий человек скоро понимает, что он не может быть уверен в открытой им истине и законе своего собственного существа, пока не откроет некий универсальный закон и истину, с которыми сможет их соотнести. Он является частью вселенной; во всем, кроме глубин своего духа, он является ее послушным подданным, крохотной клеткой этой колоссальной органической массы; его субстанция извлечена из ее субстанции, и закон его жизни обуславливается и управляется законом ее жизни. Из нового взгляда на мир и нового знания мира должны родиться его новый взгляд на себя и новое знание себя самого, своих сил, способностей и пределов, своих прав на существование, своего высокого пути и далекой или близкой цели своего личного и общественного предназначения. В Европе в нынешнее время это движение приняло форму чистой и могущественной естественной Науки: законы физической вселенной, а также законы экономики и социума она выводила из физического существования человека, его окружающей среды, истории его эволюции, его физических и витальных, личных и общественных потребно-стей. Но в конце концов станет ясно, что знание физического мира - это не все знание; станет очевидным, что человек является существом столько же ментальным, сколько физическим или витальным, и даже по сути своей более ментальным, нежели физическим или витальным. Несмотря на то, что физическое существование и жизненная среда человека сильно влияют на его психологию и ограничивают ее, в основе своей она определяется не ими, хотя постоянно реагирует на них, незаметно обуславливает их проявления и даже преобразовывает их силой психологических запросов человека к жизни. Сама экономическая структура государства и общественных институтов определяется психологией человека - его ожиданиями относительно возможностей, обстоятельств и тенденций жизни, уровень которых отражает соотношение между разумом-душой человечества и его жизнью-телом. Следовательно, для того, чтобы найти истину явлений и в соответствии с ней вывести закон своего существования, он должен пойти глубже и постичь субъективную тайну себя самого и явлений, равно как и их объективные формы и внешнее окружение. Какое-то время человек может пытаться осуществлять это силой критического и аналитического разума, с помощью которого он уже продвинулся довольно далеко; но это не может продолжаться долго. Ибо в своем изучении себя и мира он рано или поздно оказывается наедине с душой в себе и душой в мире и прозревает в ней сущность столь глубокую, столь сложную, столь полную сокровенных тайн и сил, что перед ней интеллект обнаруживает свою полную неспособность к исследованию, поскольку не в состоянии озарить ее своим светом: он может успешно применять свой анализ лишь к тем вещам, которые лежат на поверхности или близко к ней. Тогда потребность в бо-лее глубоком знании подвигает человека на раскрытие новых сил и средств, заключенных в нем самом. Он обнаруживает, что может полностью познать себя лишь развивая активное самосознание, а не просто самокритику; все больше и больше погружаясь в свою душу и действуя в согласии с ее велениями, а не барахтаясь на поверхности; обретая сознательную гармонию с тем, что скрывается за его ограниченным интеллектом и за пределами его поверхностной психологии; просвещая свой разум и насыщая энергией свое действие за счет более глубокого света и силы, которым он открывается. В этом процессе рационалистический идеал начинает отступать перед идеалом интуитивного знания и более глубокого самоосознания; ориентация на утилитарный критерий уступает место стремлению к самосознанию и самореализации; обыкновение жить в согласии со зримыми законами физической Природы заменяется попыткой жить согласно скрытым Закону, Воле и Силе, которые активно действуют в жизни мира и во внутренней и внешней жизни человечества. Все эти тенденции, хотя и в незрелом, зачаточном и слаборазвитом виде, ныне явно обнаружились в мире и растут день ото дня с заметной скоростью. Их распространение и все усиливающееся влияние означают переход от порожденного индивидуализмом рационалистического и утилитарного периода развития к более великому- субъективистскому веку. Этот переход начинается с быстрого превращения философ-ских течений в широкие и глубокие учения, опровергающие старые концепции, и стремительного разрушения старых заповедей. Материализм девятнадцатого века уступил место сначала свежему и глубокому витализму, который принял разнообразные формы - от учения Ницше о "воле к жизни" и "воле к власти" как основе и законе жизни до новой плюралистической и прагматической философии, которая плюралистична, поскольку сосредотачивает внимание скорее на жизни, чем на душе, и прагматична, поскольку пытается толковать бытие скорее с позиции силы и действия, чем света и знания. Эти философские тенденции, которые до недавнего прошлого, до начала Великой войны1, оказывали значительное влияние на жизнь и мысль Европы, особенно во Франции и Германии, были не просто поверхностным отходом от интеллектуализма к жизни и действию - хотя умы неглубокие часто трактовали их именно так; они были попыткой серьезно исследовать Жизнь-Душу вселенной и жить исходя из нее и по методу своему тяготели к глубокой психологичности и субъективизму. Вслед за ними, заполняя пустое место, образовавшееся после дискредитации старого рационалистического интеллектуализма, начал возникать новый интуитивизм, который пока еще неясно сознает свой внутренний импульс и природу и ищет в формах и силах Жизни то, что скрывается за внешней стороной Жизни, а порой даже предпринимает все еще неуверенные попытки открыть опечатанные двери Духа. В мировом искусстве, музыке и литературе, которые всегда служат верным показателем виталистических тенденций века, тоже произошли революционные изменения в сторону углубляющегося субъективизма. Великое объективное искусство и литература прошлого больше не властны над разумом нового века. Первой тенденцией, проявившейся как в философии, так и в литературе, стал возрастающий психологический витализм, который стремился глубоко постичь и описать самые неуловимые психологические импульсы и побуждения человека, получающие внешнее выражение в его эмоциональных, эстетических и витальных желаниях и деятельности. Созданные с великим мастерством и тонкостью, но без глубокого проникновения в суть человеческого существования, творения эти редко шли дальше изображения обратной стороны наших эмоций, чувств и действий, которые они анализировали тщательно и детально, но не озаряли светом широкого или глубокого знания. Возможно, эти произведения и представляли интерес для своего времени, но как произведения искусства они обычно уступали старой литературе, которая по крайней мере прочно утвердилась в своей области за счет высокого и яркого мастерства. Они описывали больше болезни Жизни, нежели ее здоровье и мощь, и бунт и мятеж ее желаний - неистовых, а потому бессильных и неудовлетворенных, - а не динамику их самовыражения и самоограничения. Но за этим движением, достигшим высочайшей творческой силы в России, последовал поворот к более глубокому психологическому искусству, музыке и литературе - скорее ментальным, интуитивным, духовным, чем витальным, - которые отошли от поверхностного витализма настолько далеко, насколько предшествовавшие ему искусство, музыка и литература отошли от объективного разума прошлого. Это новое движение всемерно стремилось, как и новый философский интуитивизм, сорвать покровы видимого, постичь человеческим умом некое бытие, не выраженное явно, прикоснуться и проникнуть в сокровенную душу вещей и явлений. Во многих отношениях оно оставалось по-прежнему неустойчивым, не способным четко определить цель поисков, недоразвитым по форме, но оно побудило человеческий разум покинуть старую гавань и указало направление великого похода - похода к открытию нового внутреннего мира, которое должно повлечь за собой создание нового внешнего мира человека и общества. Похоже, искусство и литература окончательно обратились к субъективным поискам того, что можно назвать скрытой внутренней стороной вещей, и отошли от рационального и объективного канона или внешней природы. В сфере практической жизни уже набирают силу прогрессивные тенденции, порожденные этим более глубоким субъективизмом. Правда, ничто пока не получило устойчивого завершения, оставаясь на уровне предварительных набросков и первых попыток нащупать материальную форму для воплощения этого нового духа. То, что сегодня происходит в мире - недавние великие события, такие, как чудовищное столкновение европейских стран1 и волнения и перемены внутри них, которые предшествовали ему и за ним последовали, - является скорее результатом хаотичных полуосознанных усилий примирить старую интеллектуальную и материалистическую тенденцию с новым, пока еще поверхностным, субъективистским и виталистическим импульсом, возникшим на Западе. Последний, не подкрепленный подлинным внутренним ростом души, неизбежно вынужден был искать поддержку в ней и использовать ее для своих неограниченных притязаний на жизнь; мир двигался в направлении к ужасающе совершенной организации общества, основанной на "воле к жизни" и "воле к власти", и именно это движение ввергло мир в пучину Войны, а ныне нашло или ищет для себя новые формы жизни, которые яснее обнаруживают его главную идею и мотив. Асурический или даже ракшасический характер1 недавнего мирового конфликта объясняется этой страшной комбинацией ложно направленной виталистической побудительной силы с великой силой поставленного ей на службу интеллекта, использовавшего изощренную логику в качестве своего орудия и дух совершенной материалистической Науки в качестве своего джинна, могущественного творца великих, осязаемых и бездушных чудес. Война была взрывом получившейся таким образом горючей смеси, и хотя она покрыла мир руинами, вполне вероятно, что ее последствия подготовили распад той чудовищной комбинации сил (оказавшейся если не полностью уничтоженной, то по крайней мере сильно разрушенной в результате войны), которая привела к войне, и теперь, на фоне этого спасительного распада, происходит расчистка поля человеческой жизни от главных препятствий, мешающих истинному развитию и движению к более высокой цели. Bся надежда человечества заключается в тех незрелых, пока еще слабо проявленных тенденциях, которые несут в себе семена нового субъективного и психического2 отношения человека к собственному бытию, к своим ближним и к устройству своей личной и общественной жизни. Влияние этих тенденций можно увидеть в новых концепциях детского образования и воспитания, получивших широкое распро-странение в довоенные годы. Прежде образование ребенка сводилось к чисто механическому воздействию на его природу и насильственному подчинению жестким стандартам обучения и процесса познания, которые в последнюю очередь принимали во внимание его индивидуальность и субъективные качества; семейное же воспитание заключалось в постоянном подавлении и принудительном формировании его привычек, мыслей и характера по образцу, установленному кон-венциональными идеями или личными предпочтениями и идеалами наставников и родителей. Открытие того, что образование должно выявлять интеллектуальные и нравственные качества ребенка, максимально развивать их и основываться на знании детской психологии, стало шагом вперед к более здоровой, более ориентированной на личность системе обучения. Однако и такая система далека от идеала, ибо она по-прежнему видит в ребенке объект, который учитель должен обрабатывать и формировать - "образовывать". Но здесь уже намечаются первые проблески понимания того, что каждое человеческое существо представляет собой саморазвивающуюся душу и что задача и родителей, и наставника состоит в том, чтобы дать возможность и помочь ребенку самому образовывать себя, развивать свои умственные, нравственные, эстетические и практические способности и свободно расти как самостоятельной личности, которую нельзя мять, лепить, как тесто, по образу и подобию воспитателей. Еще не открылось осознание того, что такое есть эта душа, или того, что настоящий секрет заключается в помощи человеку (не важно, взрослому или ребенку) в обретении своего глубинного "я", подлинного психического существа, скрытого внутри. Это психическое существо - если мы позволим ему выйти на передний план и, тем более, если призовем его на передовые позиции как "главнокомандующего, возглавляющего поход", - возьмет на себя всю задачу нашего образования и разовьет способности нашего внутреннего разнопланового существа по реализации его потенциальных возможностей, почувствовать которые или создать адекватную концепцию их развития нам мешает механистический взгляд на человека и жизнь и основанные на нем привычные шаблоны поведения и реагирования. Эти новые воспитательные и образовательные методы прямым путем ведут к истинной реализации потенциальных возможностей человека. Предпринимается попытка более тесно соприкоснуться с психическим существом, скрытым за витальной и физической ментальностью, а растущая вера в его возможности должна в конце концов привести человека к открытию того, что по сокровенной природе своей он есть душа и сознательная сила Божественного и что пробуждение этого подлинного внутреннего человека и есть истинная цель воспитания и образования, да и всей человеческой жизни, если человек хочет найти скрытую Истину и глубочайший закон своего бытия и следовать им. Именно это знание древние пытались выразить в религиозном и общественном символизме, и субъективизм есть путь назад к утраченному знанию. Начинаясь с углубления внутреннего опыта человека, продолжаясь как восстановление интуиции и самосознания в масштабах всего человечества, возможно, на невиданном доселе уровне, этот путь ведет к революционному преобразованию способа самовыражения человека на социальном и коллективном уровне. Между тем зарождающийся субъективизм, подготовливающий рождение нового века, обнаружил себя не столько в отношениях между людьми или господствующих идеях и тенденциях общественного развития, которые по-прежнему остаются в основном рационалистиче-скими и материалистическими и лишь в незначительной мере затронуты влиянием более глубокой субъективистской тенденции, сколько в новом коллективном самосознании человека в той организованной сфере его жизни, которая в результате прошлого развития обрела наиболее устойчивую форму - нации. Именно здесь субъективизм - либо виталистический, либо психический - уже начал приносить первые ощутимые плоды, и именно здесь мы увидим наиболее ясно реальное направление его развития, его недостатки, таящиеся в нем опасности, а также истинный смысл и условия наступления субъективистского века человечества и цель, к которой человеческое общество, входя в новую фазу развития, предполагает прийти на этом широком витке цикла. Глава IV. Открытие души нации Главный смысл и цель жизни индивида заключаются в его стремлении к развитию собственного существа. Сознательно ли, полусознательно, или вовсе бессознательно, блуждая в потемках, он всегда стремится - и стремится справедливо - к самовыражению: обрести себя, открыть в себе закон и силу собственного существа и реализовать их. Это главная, верная и неизбежная цель человеческой жизни, ибо даже с учетом всех оговорок, при всех своих ограничениях человек - это не просто эфемерное физическое творение, некая форма разума и тела, которая возникает как целое и затем распадается, но бытие, живое могущество вечной Истины, проявляющий себя дух. Равным образом главный смысл и цель жизни общества, объединения людей или на-ции - это стремление к самореализации; человеческое сообщество справедливо стремится постичь свою суть, обрести понимание закона и силы собственного бытия и осуществить их во всей полноте, реализовать все свои потенциальные возможности, жить своей собственной самораскрывающейся жизнью. Причина все та же: ибо человеческое сообщество - это тоже существо, живое могущество вечной Истины, самопроявление космического Духа, и потому оно должно выразить и осуществить своим способом и по мере своих способностей особую истину, силу и предназначение космического Духа, заключенного в нем. Подобно индивиду, нация или общество имеют тело, органическую жизнь, нравственный и эстетический характер, развивающееся сознание, а за всеми этими видимыми качествами и проявлениями - душу, ради которой все они существуют. Можно даже сказать, что, подобно индивиду, нация или общество не обладают душой, но сами по сути своей есть душа. Это объединенная душа, которая после того, как она обрела свойственную лишь ей индивидуальность, должна становиться все более самосознательной и реализовывать себя во все большей полноте по мере развития своей коллективной деятельности, менталитета и органической выражающей себя жизни. Эта параллель между индивидом и обществом справедлива во всех отношениях, ибо речь идет не просто о параллели, но об истинном тождестве их природы. Различие состоит лишь в том, что общественная душа гораздо более сложна, поскольку ее физическое существо слагается из великого множества ментальных индивидов, обладающих частичным самосознанием, а не является простым объединением клеток, существующих на уровне витального подсознательного. Именно поэтому формы, которые она принимает вначале, кажутся более грубыми, примитивными и искусственными; ибо перед ней стоит более сложная задача, ей нужно больше времени, чтобы обрести себя, она более текуча и не так легко поддается организации. Когда общественной душе удается выйти из стадии полубессознательного самоформирования, ее первое отчетливое осознание себя носит гораздо более объективный, нежели субъективный характер. А там, где это осознание субъективно, оно скорее всего поверхностно или неопределенно и неясно. Этот объективный характер самосознания общественной души очень ярко проявляется в привычном эмоциональном представлении о нации, которое сосредотачивается на самом внешнем и материальном ее признаке - географическом - и выражается в любви к земле, где мы живем, земле наших предков, земле нашего рождения: родине, patria, vaterland, janmabhu_mi. Когда мы приходим к пониманию, что страна - это только оболочка тела (хотя и очень живая оболочка, оказывающая влияние на всю нацию), когда мы начинаем чувствовать, что истинным телом являются люди, составляющие нацию как целое, и это тело вечно меняется, но всегда остается одним и тем же, подобно телу отдельного человека, - тогда мы уже находимся на пути к подлинно субъективному общественному сознанию. Ибо тогда у нас есть возможность осознать, что даже физическое существование общества есть некий субъективный процесс, а не просто объективная данность. По своей внутренней сути это великая объединенная душа, живущая жизнью души - со всеми открывающимися перед ней возможностями и опасностями. Объективистский взгляд на общество господствовал на Западе на протяжении всего исторического периода человечества; на Востоке он был достаточно распространен, хотя и не обладал абсолютным влиянием. Именно благодаря принадлежности нации и правители, и народ, и мыслители сознавали свой политический статус, протяженность государственных границ, свое экономическое благополучие и развитие, свои законы, общественные институты и проявление всех этих составляющих. По этой причине политическим и экономическим мотивам, как наиболее заметным, придавалось преобладающее значение, а история была хроникой их действия и влияния. Единственной субъективной и психологической силой, сознательно признанной и с трудом оспоримой, была субъективная и психологическая сила личности. Это преобладание было настолько велико, что большинство современных историков и некоторые политические философы пришли к выводу, что по закону Природы объективная необходимость есть единственный фактор, действительно определяющий историю, а все остальное - следствие или поверхностные случайные проявления ее действия. Считалось, что история как наука должна констатировать и оценивать обусловленные внешней средой мотивы политической деятельности, игру экономических сил, их проявление и направление развития общественных институтов. Те немногие ученые, которые по-прежнему признавали роль психологического фактора, сосредоточили все внимание на отдельных личностях и были не далеки от того, чтобы считать историю просто набором огромного числа биографий. Более истинная и всеобъемлющая наука будущего увидит, что такое положение дел в истории характерно только для периода слаборазвитого самосознания нации. И даже в такие периоды деятельность отдельных личностей, политические и экономические движения и реформы общественных институтов неизменно направляет скрытая за ними великая субъективная сила; но действует она большей частью на подсознательном уровне - скорее как подсознательное "я", нежели как сознательный разум. И только когда эта подсознательная сила общественной души выходит на поверхность, нация начинает обретать свое субъективное "я"; она начинает постигать, пусть еще неясно или неполно, свою душу. Конечно, даже на поверхности коллективного сознания всегда смутно ощущается действие этой субъективной силы. Но если это смутное ощущение вообще становится сколько-либо определенным, то касется оно по большей части несущественных деталей и частностей: национальных особенностей, обычаев, предрассудков, явных ментальных тенденций. Это можно назвать объективированным чувством субъективного. Подобно тому, как человек привык рассматривать себя как физическое тело, наделенное жизнью, как животное, обладающее определенным нравственным или безнравственным характером, а любые творения ума считал неким изящным украшением, надстройкой над физической жизнью, а не чем-то существенным по природе своей или признаком чего-то существенного - так же, и в гораздо большей мере, общество относилось к той крохотной частице своего субъективного "я", которую научилось сознавать. В самом деле, оно всегда цепляется за свои национальные особенности, обычаи, предрассудки - но бездумно, в объективистской манере, принимая во внимание их самый внешний аспект и вовсе не стремясь исследовать глубже их суть, бла-годаря которой они существуют и которую бессознательно пытаются выразить. Это характерно не только для нации, но и для любого сообщества. Церковь является организованным религиозным сообществом, и уж религия-то во всяком случае должна быть субъективной; ибо сам смысл ее существования - там, где она не превратилась просто в этическую доктрину, наделенную сверхъестественным авторитетом, - состоит в том, чтобы помочь человеку обрести и реализовать душу. Тем не менее почти вся история религии - за исключением эпохи ее основателей и их непосредственных последователей - была настойчивым утверждением объективного: обрядов, церемоний, власти, церковных правительств, догм, внешних форм веры. Примером может служить вся внешняя история религии в Европе, эта странная святотатственная трагикомедия разногласий, кровопролитных споров, "религиозных" войн, гонений, государственных церквей и всего прочего, что является прямым отрицанием духовной жизни. Лишь недавно люди начали всерьез задумываться над тем, что есть на самом деле христианство, католицизм, ислам и каков их сокровенный смысл, т. е. подлинная реальность и сущность. Но теперь эта новая психологическая тенденция общественного сознания заметно и быстро выходит на поверхность. Теперь у нас сформировалась конценпция души нации, и, что более важно, мы действительно видим, как нации ощупью ищут свои души, пытаются обрести их, всерьез стараются действовать исходя из этого нового чувства и превращать его в сознательную движущую силу жизни и деятельно-сти общества. И, разумеется, данная тенденция наиболее сильно должна была проявиться в новообразовавшихся нациях или тех, которые борются за свою самореализацию вопреки политической зависимости или угнетенности. Им больше, чем кому-либо, необходимо почувствовать разницу между собой и другими, чтобы получить возможность отстоять и доказать свое право на индивидуальность как средство противодействия могучей сверхжизни, стремящейся поглотить или уничтожить ее. Именно потому, что жизнь таких на