описать того, к кому она повернулась, и поэтому Джордж остался в еще большем неведении, чем до встречи с мешком. И тут он ничего не мог поделать. Нет, поправил себя Джордж, кое-что он все-таки мог -- например, пойти дальше. А ландшафт менялся прямо на глазах. Джордж слышал голоса. -- Демотическая фраза. -- Беспридаточное склонение. -- Потерялся в других широтах. -- Слова за пределами знания. Джордж с грустью думал о том, что такие же слова иногда произносил его словесный мешок, когда он бывал в хорошем настроении. Ему вспоминались те далекие годы, когда словесные мешки считались еще большой редкостью, и каждый, кто имел хотя бы небольшой запас слов, относился к ним с враждебностью и презрением. Хотя слова остались, в принципе, теми же. Однако в те времена Джордж их понимал, и они не казались ему такими странными. В них чувствовался вкус и какая-то специфичность. А теперь она, к сожалению, исчезла. И что тут такого, сказал он себе. Исчезла -- так исчезла. Неужели в этом есть что-то новое? Но налет искусственной бравады слетал с него, как пыль со словесного мешка, который переживал нелучшие дни. На какой-то миг ему показалось, что он сейчас зачахнет, рассыплется на куски и развеется по ветру. Но был ли тут ветер? Что-то продолжало с ним происходить -- иногда медленно, а порой и с возраставшей энергией в ответ на неясно осознанные законы естества. Хотя это никуда не вело. И все же он шел. Он двигался вперед -- вернее, продолжал идти. А что ему еще оставалось, как не продолжать? Задом назад, кругами на окнах -- туда, где собаки могут скакать верхом. Теперь он даже не понимал того, о чем говорил. -- А о чем он говорил? Да, все начиналось опять -- вечные вопросы, поиски без ответа, слова без конца и без смысла. Он попытался взять над ними контроль. Это превращалось в довольно хитрое блуждание вокруг. Бессознательная словесная мельница продолжала вертеться даже после того, как они собрали урожай всех хороших слов и, наполнив словесные мешки, отправили их в мир. Дело принимало плохой оборот, и требовалось незамедлительное хирургическое вмешательство. -- Просто лежи, Джордж, лежи, -- сказал хирург. -- У нас нет времени на соблюдение всех правил. Джордж попытался вскочить на ноги, но его удержали на месте ремни. -- Послушайте, Док. Я передумал. На самом деле мне не нужна эта операция. -- Теперь слишком поздно, -- ответил хирург. Его маска на лице собиралась в складки, когда он загребал слова в совочек языка и выбрасывал их наружу. -- Тебе надо было подумать об этом заранее. У нас больше нет дороги назад. Мы должны ослабить давление в твоем мозговом мешке, потому что он переполнен до предела. По всей вероятности, после потери словесного мешочка ты так и не нашел способа эвакабуляции. Вот почему некоторые слова затвердели, спрессовались и начали давить на стенки кишечника. Их надо немедленно вывести наружу. Но не беспокойся, Джордж. Мы объясним тебе всю процедуру задолго до заблаговременного времени. Он знал, что спорить было бессмысленно. Такие вещи, как эта, обычно делались во что бы то ни стало. Джордж молча наблюдал за анестезиологом, на голове которого белела светлая коробочка из-под пилюль. Тот, злорадно ухмыляясь, приближался к нему с тампоном, пропитанным снотворной эссенцией -- почти магическим веществом, которое извлекали из одурманенных наркотиком коз. -- Расслабься, приятель. Положись на нас, а мы посмотрим, куда тебя отнести. -- У меня нет времени для объяснений, -- зашептал ему в ухо голос маленькой девочки. -- Но я послана, чтобы вывести вас отсюда. Вставайте! Вставайте быстрее! -- Эй, минуточку, -- возмутился он, и шепот Джорджа стал более настойчивым, когда эта невоспитанная девчонка вцепилась ему в рукав и потащила его туда, откуда пришла. -- Я давно здесь не был, и мне не хочется никуда уходить. -- Не надо валять дурака, -- ответила девочка. -- Это слишком опасно. Вас и так тут избаловали сверх меры. Теперь же попрошу подчиняться приказам того, кто лучше вас знает о происходящих событиях. На все вопросы я отвечу вам позже. В каком-то фигуральном смысле Джордж действительно валял дурака. Но что ему еще оставалось делать? Даже зная, что он сейчас занимается не очень правильным делом, Джордж не мог остановить этот процесс. Потому что нет ничего более дурацкого, чем дурак, который по дурости пытается не валять дурака. Вступив в глухой и дремучий лес, Джордж увидел далеко впереди себя что-то блестевшее среди тысячи оттенков зеленого цвета. Он начал приближаться к этому предмету -- сначала медленно и осторожно, шагая как тот, кому не дали никаких инструкций; а потом быстро и решительно, как подобало тому, кто заново обрел свою потерянную отвагу. Блестевшая вещь оставалась на своем первоначальном месте, тем самым убеждая Джорджа в том, что ему не придется исследовать блуждающие огоньки. По поводу последних он знал, что, пользуясь манящим и привлекательным видом, они бессовестно завлекали в лесную глушь все тех, кто начинал ухаживать за ними. Но встреченная им блестящая штучка вела себя совершенно иначе. И хотя она помигивала в стиле блуждающих огоньков, ее положение в окружающей среде от этого не менялось. -- Тады лады, -- сказал Джордж. -- Щас мы позырим, чо тута таке. Он и сам не понял такого резкого перехода на псевдо-итальянскую диалектику -- что, впрочем, было самой старой и жалкой отговоркой из всех, поскольку она возникла у него первой. К тому времени он находился неподалеку от объекта. Его шаги, сообразуясь с визуальным откликом, замедлились настолько, что он без труда замечал каждую новую деталь, которая раскрывалась по мере приближения. Джордж не любил спешить при первом знакомстве, и на этот раз он тоже не стал нарушать своих правил. Он подступался не спеша, бочком и как бы нехотя. Джордж решил не только обезопасить себя, но и чутко воспринять всю полноту мастерства нашего творца и спасителя, дабы, составив верное мнение, не вызвать в дальнейшем упреков и оскорблений. И он действительно их не вызвал -- то есть ни один творец не выбежал из кустов и не обругал его последними словами. Сделав еще парочку шагов, Джордж оказался на расстоянии вытянутой руки от того, что блестело. Он мягко и нежно раздвинул лианы, за которыми, дразня несбыточными надеждами, скрывался загадочный предмет. А потом Джордж около минуты смотрел на бронзовую пластину, пяти дюймов длиной и двух с половиной дюймов шириной, на поверхности которой, среди множества причудливых завитушек и росчерков, виднелось слово "ВХОД". -- Ага! -- сказал Джордж, ни к кому не обращаясь, поскольку в тот момент он был один. -- Все, как я и думал! И хотя Джордж вовсе так не думал, эти слова немного успокоили его. Они давали ему ощущение контроля над тем неизвестным, с которым сплелась его жизнь после того... Впрочем, он уже и не помнил после чего именно. Но раз уж так происходило все последнее время, то можно было ожидать подобного и в будущем, которое, кстати, выглядело не менее странным и необъяснимым. -- Куда же ведет этот вход? -- спросил у себя Джордж (он все еще имел полный карман цитат и поэтому находился в несколько безрассудном настроении -- хотя и с оттенками осторожности). Джордж еще раз взглянул на табличку или, вернее, перенастроил фокус, так как его взгляд, сорвавшись с выгравированных букв, непроизвольно кружил по их периферии. Под бронзовой пластиной в дюймах четырех-пяти, а то и всех шести, он увидел другой металлический объект, который из-за недостаточного блеска не привлек к себе его внимания при первоначальном осмотре. Присмотревшись и вновь подстроив фокус, а затем отодвинув одной (вероятно, правой) рукой очередную лиану и сопутствующую ей лозу, он увидел бронзовую дверную ручку. И это, как он сразу понял, было неспроста. Дверная ручка под бронзовой пластиной! Дверная ручка... Но что же она открывала? -- Это вовлекает дальнейшее изучение вопроса, -- пробормотал он и раздвинул в сторону еще несколько лиан и ветвей, используя теперь уже обе руки. И тут он увидел, что ручка и пластина были закреплены на прямоугольном деревянном предмете, который, до известной степени, напоминал дубовую дверь. -- Это вовлекает дальнейшее изучение вопроса! -- воскликнул Джордж. А затем, не желая, чтобы его приняли за непросвещенного человека, он добавил: -- Мы вытащим эту тайну на свет летнего дня. Его голосовые связки приятно резонировали. Предчувствуя что-то хорошее (хотя прежде он предчувствовал что-то плохое), Джордж осмотрел дверь -- сначала напрямую; потом с других точек зрения, то есть с боков. Стороны двери ни к чему не примыкали, и там не было ни стен, ни каких-то иных технологических конструкций, которые обычно назывались косяками. Джордж видел перед собой только дверь, и ее окружали деревья, заросли лозы и длинные лианы, по которым ползали различные насекомые, рептилии и мелкие животные. Между ветвей порхали две маленькие птички. Хотя, возможно, там порхало их не две и даже не три. Двигаясь слева направо, он обошел вокруг двери, потом развернулся и еще раз обошел вокруг нее, но уже справа налево. Каждый раз, завершая круг, Джордж возвращался на то место, с которого начинал обход. По крайней мере, он считал, что это -- то самое место. Впрочем, здесь трудно было говорить о чем-то наверняка, потому что заросли с обоих сторон двери выглядели абсолютно так же, как и остальная часть джунглей -- беспорядочным сплетением биологических организмов без точных и прямых углов. Задняя сторона двери почти ничем не отличалась от передней. На ней не было бронзовых пластин и дверных ручек, но зато имелся листок бумаги, приколотый к древесине большой кнопкой из какого-то пурпурно-бронзового металла. На бумаге виднелась надпись, но Джорджу не хотелось читать ее сразу. Слишком уж все казалось нарочитым и тенденциозными. Джордж подозревал, что эта надпись на задней стороне двери являлась приманкой в какую-то хитрую западню. Он не знал, что за люди установили здесь дверь, но, судя по отсутствию вещей, оставшихся после них, они принадлежали к очень древней и мудрой расе. Несмотря на долгие поиски, Джордж так и не нашел никаких пустых канистр, клочков бумаги и окурков сигарет. Его окружал лишь лес, безлюдный и безмятежный, и только Джордж попирал собою окружающий ландшафт. Не желая признавать отсутствие выбора, он до последнего оттягивал решающий момент. Джордж понимал, что ему придется прочитать надпись на задней стороне двери и, возможно, нажать на дверную ручку. Если эта дверь откроется, он будет вынужден войти внутрь, потому что все уже было определено заранее, как в любой хорошей западне. Но что-то в нем бунтовало против подобных правил игры. Джордж знал, что, переступив через порог, он мог стать игрушкой в чужих руках. Иначе зачем эту дверь принесли сюда черт знает откуда? Конечно же только для того, чтобы ловить неосторожных прохожих или даже нормальных осторожных прохожих, которые забредали в джунгли по своим неотложным делам, а потом нажимали на дверную ручку и становились жертвами того, что происходило с ними. Вне всяких сомнений, эта же участь поджидала и его. Но прожив жизнь по собственным правилам, он не желал подчиняться судьбе. И хотя Джордж не мог привести каких-то конкретных примеров своей независимости и свободомыслия, он ни разу не усомнился в том, что прожил жизнь, как вольный человек. Неужели открытая дверь предвещала начало его рабства? Джордж не знал ответа на этот вопрос, но его переполняли неприятные предчувствия. В глубине души ему хотелось разрушить планы врагов, выйти за пределы своих немощных на вид возможностей и сделать что-то редкое, новое и неожиданное -- то самое, что показало бы им всем, каким он был на самом деле. Однако в голову ничего не приходило. Очевидно, Джорджу мешала эта дверь -- эта чертова дверь с бронзовой пластиной и ручкой. Немного посвистев и пошаркав ногами, он решительно прочистил горло, резко шагнул вперед и как бы случайно положил ладонь на дверную ручку. Сжав бронзовую ручку изо всех сил, Джордж повернул ее и толкнул от себя. Дверь открылась. Он, не торопясь, постоял несколько секунд у порога, потом украдкой взглянул на дверной проем и увидел перед собой ярко освещенное серо-коричневое пространство. Пока Джордж рассматривал открывшуюся перспективу, ему в голову пришла интересная мысль. А не пора ли возвращаться в джунгли? Конечно, в зарослях тоже имелись свои опасности, но там не было никаких сюрпризов. Ведь каждый знает, какие дела творятся в глухом лесу, и что потом из этого выходит. Но открытая дверь, которая вела в серо-коричневое пространство... И все же она куда-то вела. В джунгли он так и не вернулся. Ему не позволили уйти правила приличия. Джордж не помнил, что это были за правила, но у него мелькнуло несколько идей о том, чем они точно быть не могли. Одним словом, он не отступил перед лицом опасности. Да и никакое отступление ему бы тут не помогло. Рано или поздно Джорджу все равно пришлось бы переступить через порог, и он решил сделать это прямо сейчас, чтобы не мучить себя пустыми ожиданиями. Джордж сделал два шага, потом три и переступил через порог. Он повернулся, чтобы закрыть за собою дверь, но ее больше не было. Лес тоже исчез. Вместо зелени и древесных стволов Джордж увидел серо-коричневое место, значительно уступавшее в размерах даже самым маленьким джунглям. Ему показалось -- и позже эта догадка нашла экспериментальное подтверждение -- что он попал в комнату с серыми стенами и желто-коричневым полом. Несмотря на свои крупные габариты, комната не шла ни в какое сравнение с тропическим лесом. Ее низкий подвесной потолок коварно и ловко скрывал осветительные лампы. Едва Джордж сделал шаг, чтобы осмотреть комнату, как на его плечо опустилась чья-то рука. -- Капитан! Я благодарю Бога, что вы вернулись! В комнате больше никого не было, и, следовательно, владелец руки обращался именно к нему. -- Да и я чертовски рад вернуться сюда, -- на всякий случай ответил Джордж. А что он мог еще сказать при таких обстоятельствах? -- Входите, сэр, и присаживайтесь в это кресло. Я всегда считал, что они совершили большую ошибку, отправив вас в Грохочущий мир. Могу ли я предложить вам выпить? -- А где мы сейчас находимся? -- спросил Джордж. -- И я вас немного не понял. Вы сказали Грохочущий мир или Хохочущий мир? Мужской голос засмеялся. -- Зачем же вы так, сэр, шутите со мной... -- Минуточку, -- оборвал его Джордж. -- Как ваше имя? -- Я -- Элдрич, сэр. Неужели вы меня не помните? Мы бок о бок сражались с вами в кусках невежественного жаргона, а потом с боями прорывались в бредовую несвязанность. Джордж даже представить себе не мог такую сложную трассу, и поэтому он наскоро состряпал вежливый ответ: -- Конечно, я помню вас, но не на самом деле -- если вы только понимаете смысл этих слов. А смысл этих слов заключается в том, что, не имея ни малейшего желания показаться вам грубым человеком, я могу поклясться, что никогда вас прежде не видел. -- Я все понимаю, -- ответил Элдрич. -- Но не волнуйтесь, сэр. Вы не первый, у кого наблюдается частичная амнезия после прохождения через Глянцевый интерфейс. Небольшой отдых, и вы будете в полном порядке. -- Глянцевый интерфейс? Что это такое? -- Вполне обычный интерфейс, но в особой ситуации, -- ответил Элдрич. -- Назван так по имени Антона Глянца, изобретателя глянцевого эффекта. Надеюсь, вы не забыли об эффекте Глянца, сэр? -- Ну, что вы! Как можно! -- ответил Джордж, поскольку ему показалось, что он потеряет лицо, если признается в своем незнании эффекта Глянца. Элдрич повел его в комнату. Усадив Джорджа в удобное кресло, он подошел к бару и смешал для них два коктейля. Желтая жидкость клубилась красными завитками в высоких зеленых бокалах. Джордж отхлебнул и нашел во вкусе приятную свежесть липы, смягченную какими-то другими компонентами, которых он не мог определить. -- Так уже лучше? -- спросил Элдрич. -- Расслабьтесь и насладитесь этой передышкой. Мне не хочется подгонять вас, Джордж, но я надеюсь, что вы вскоре сделаете свое нормальное перемещение. -- Да, думаю, мне это удастся, -- ответил Джордж. -- Как скоро вы будете готовы? -- спросил Элдрич. -- Мне тоже не хочется никакой спешки, но если у вас есть какая-нибудь идея, я мог бы внести изменения в инструктаж наших групп. Впрочем, вы и сами знаете, насколько это важно. -- Да, конечно, я знаю, -- ответил Джордж. -- Послушайте, а почему бы вам не поместить меня в следующий эпизод. Например, с постелью и подушкой. -- Что вы сказали? -- В следующий эпизод. -- А мне показалось, с постелью и подружкой. -- О, нет! Нет! -- Да, наверное, это не то, что вас интересует. Я должен был догадаться. Элдрич задумчиво потер ладонью лоб, сделал дюжину шагов по комнате и вдруг резко развернулся на каблуках, поворачиваясь к Джорджу. Прямо как танцор. -- Джордж! Неужели произошло что-то непредвиденное? Джорджа встревожила эта беспричинная паника в голосе Элдрича. Вскинув руки, тот замер в нелепой позе. Его лицо выражало явные признаки дикого страха. -- Нет, Элдрич, -- ответил Джордж. -- Все в полном порядке. Его уже начинала раздражать неправильная постановка сцены. Это он, а не Элдрич, нуждался в ответах и утешении. Это он, черт возьми, вернулся из Грохочущего мира и, несмотря на усталость, готовился выполнить еще одно перемещение. Но Элдрич совсем расклеился, и Джорджу было неловко оставлять этого симпатичного парня в таком нелицеприятном состоянии. -- Спокойно, Элдрич. Тревожиться не о чем. -- И вы не заметили ни одного проникновения? -- спросил Элдрич. -- Ни кусочка, -- ответил Джордж, хотя и не знал, о чем говорил его собеседник. -- И даже легкого перекрытия слоев? -- Вообще ничего. -- Вы в этом уверены? -- Послушай, приятель, -- произнес Джордж. -- Минуту назад я вернулся из Грохочущего мира. Но это еще не значит, что я, как какой-то отупевший идиот, не смыслю в делах, которые тут происходят. Не было никаких перекрытий, понимаешь? И уж тем более -- проникновений! -- Надеюсь, вы правы. Но Хайнберген предсказывал... -- Забудь о Хайнбергене, -- оборвал его Джордж. -- Садись. Я сделаю тебе что-нибудь выпить. А потом ты расскажешь о моем новом задании. Элдрич сел. -- Но что именно вы хотите узнать о вашем задании? -- спросил он, и в его голосе появились нотки подозрительности. -- Ладно, забудь об этом, -- сказал Джордж. -- Я и так о нем все знаю. Просто мне хотелось поддержать беседу, пока ты не успокоишься и не поймешь, что у нас все в полном порядке. -- Так значит вот в чем дело? -- спросил Элдрич. -- Ну, конечно, -- ответил Джордж. -- Как это мило с вашей стороны. Знаете, Джордж, вы всегда казались мне очень сильным и мужественным человеком. Вот почему, наверное, Цедулла так расстроился, когда понял, что вы ушли в Грохочущий мир. Я хотел сказать, что он полагался на вас, Джордж, хотя и скрывал от нас свои чувства. Да что там! Мы все полагались на вас. -- Ладно, хватит об этом, -- произнес Джордж, немного смущаясь от признания своих заслуг и, как всегда, ничего не понимая. -- Значит Цедулла расстроился? -- Да, но ведь он расстраивается по любому поводу. Идемте, я покажу вам ваши апартаменты. Он вывел Джорджа из комнаты с серыми стенами, и они вышли в длинный коридор, который занимал довольно долгий промежуток времени. Идеальную тишину нарушали только их шаги, приглушенные мягким ковровым покрытием. -- Мы решили разместить вас на прежнем месте, -- сказал Элдрич. -- Подготовка к полету еще не завершена, и вы можете немного вздремнуть и освежиться. Элдрич остановился перед дверью, обозначенной буквами М и Ж. Он открыл ее, и Джордж увидел небольшую гостиную, за которой через открытую дверь просматривалась спальная комната. На стене имелось окно. Оно открывало вид на широкую зеленую лужайку с каймой деревьев по бокам. Чуть дальше начинались горы с синими полосками расщелин. -- Довольно мило, -- сказал Джордж и, подойдя к окну, окинул взглядом панораму. -- Что это за горы? -- Те, которые нарисовал для нас художник, -- ответил Элдрич. -- Но какие именно? Он же, наверное, имел в виду вполне конкретную горную гряду? Элдрич, немного подумав, пожал плечами. -- Для вас выделили небольшое космическое судно, -- сказал он, прочистив горло. -- Мы отправляем вашу ракетку через час. И, я думаю, воланчики тоже. Пока у нас тут действительно все спокойно, хотя на самом деле это только так кажется. -- Вы хотите сказать, что все это нереально? -- О какой реальности здесь вообще можно говорить? -- ответил Элдрич. -- Мы находимся в пространстве РБ2, и со всех сторон нас окружает мрак небытия. А девочки были просто замечательные, подумал Джордж. Он знал, что в этой конфигурации, заново сплетенной пауком, ему не полагалось иметь такие мысли, но старая привычка брала свое. Впрочем, возводя бункер для негативных мыслей, мы тем самым лишь увековечиваем то, что нам хотелось бы спрятать и зарыть подальше в рассыпчатой почве благих намерений. Вот почему этот самонадеянный Паук, считающий себя единственным рассказчиком всех историй, осмелился присвоить теперь его голос и оплел липкой пряжой те коридоры, которые, почти наверняка, вели к фатальной аритмии. А как же женщины на берегу? Нет, нет, подумал Паук, мы покончим со всем этим! Мы просто прервем сейчас историю -- гордую и отважную историю о прежней расе и людях, которые жили задолго до того, как пауки захватили власть над планетой. Джордж, соберись же, черт возьми! Своими мыслями об их кругленьких попках ты искажаешь всю величественность моих мыслей. -- Прошу прощения, -- ответил Джордж, -- но из-за энергетических проблем, я не могу выйти на придуманный вами берег. И раз уж так получилось, то почему бы вам не взяться за это дело самому и не оставить меня в покое? -- Это невозможно, -- сказал паук. -- Они разрушаются от моих прикосновений -- даже от намека на прикосновение. Они разрушаются еще до того, как мне удается приблизиться к ним и объяснить, что им нечего бояться. Вот почему старый банк мыслей не может позволять перенастройке унести тебя прочь, и вот почему у нас ничего не меняется. Перевалив через вершину холма, Джордж увидел большой каркасный дом, окруженный цветочными клумбами. Среди ярких незнакомых цветов он узнал лишь черствые голубые незабулки и маленькие бутоны красноносой герняни. Этот дом, с белыми ситцевыми занавесками и могучими вязами, казался удивительно знакомым и близким. Джордж не помнил его, но продолжал идти по длинной тенистой аллее. Небо тонуло в глубокой и невероятной синеве, которая встречалась только в снах. В воздухе звенели птичьи песни. Солнечный свет отливал золотом в завитках колючей проволоки, прораставшей на зеленых кустах живой ограды. Рядом высились стройные решетчатые деревья, которые во многих областях вселенной назывались вышками. Передняя дверь запиралась на простой крючок. Джордж приподнял его и вошел в дом. Он оказался в скромной гостиной, которая своей клейдесдальской софой* и камином в стиле Амеса напоминала добрые времена предыдущей эры. * Имеется в виду сравнение с очень известной клейдесдальской породой лошадей-тяжеловозов. Джордж нерешительно остановился у окна. Он не знал, что ему делать дальше, а вокруг не было никого, с кем бы он мог поговорить. Пройдя по разлапистому ковру с яркими узорами змей и подков, Джордж подошел к лестнице, которая вела на второй этаж. Где-то вверху светился квадратик света. Он начал медленно подниматься по неосвещенным ступеням, стараясь наступать на каждую из них, а не перескакивать торопливо через две и не нестись, как угорелый, через три-четыре. Когда ступени закончились на лестничной площадке, он зашагал по узкому коридору, который тоже показался ему чем-то знакомым. Но разве такое возможно? Он не мог знать коридор, в котором ни разу не был -- это же понятно каждому, верно? Однако Джордж сомневался во всем. Вот почему он продолжал идти до тех пор, пока не дошел до конца коридора. Дверь слева от него оказалась открытой, и он заглянул в нее. В комнате стояла железная кровать, застеленная большим стеганым одеялом, на котором колосилась вышитая пшеница. Рядом виднелись два стула с прямыми спинками и старомодный комод на изогнутых ножках. Пока он размышлял о том, что ему делать со всем этим, снизу послышался голос. И голос звал его: -- Джордж? Ты внутри? -- Да, я уже тут, -- отозвался он. -- Ах, ты моя радость! Спускайся вниз и обними покрепче свою тетушку Тез. Джордж торопливо вышел из комнаты и спустился по лестнице. Вернувшись в гостиную, он увидел там маленькую пожилую леди с седыми волосами, уложенными в пучок. По всей вероятности, это и была его тетушка Тез. Хотя еще минуту назад Джордж даже не подозревал, что у него имелась какая-то тетя. -- Что же ты так долго не возвращался? -- с упреком сказала она. -- Мы тут тебя заждались: я, дядя Терри и твои кузены Энди и Слим. Представляю, как они обрадуются, увидев тебя! -- А где они сейчас? -- спросил Джордж. -- Пошли в сарай, повалять в грязи свиней, -- ответила тетя Тез и весело засмеялась. -- Ступай на кухню, Джордж. Тебе повезло, потому что я решила испечь персиковый пирог. Твой любимый, если ты не забыл. Он сел за кухонный стол. В открытое окно влетал веселый легкий ветерок. Выглянув наружу, Джордж осмотрел ландшафт, который уже покрыли длинные вечерние тени. Не заметив сарая, он решил, что хозяйственные постройки, очевидно, находились с другой стороны дома. Тетя Тез суетилась вокруг плиты, выпекая фруктовый пирог из иррациональных чисел и глухих фонем. И те и другие по виду напоминали куриц; причем, первые все время озабоченно кудахтали, а вторые притворно прислушивались к ним. Они откладывали маленькие коричневые яйца с тонкими зелеными полосками, которые можно было рассмотреть только с очень близкого расстояния. Где-то за домом раздавалось тихое мычание свежескошенного сена. Подернутая дымкой летняя тишина нависала над миром, как плотная вуаль, лишь иногда приоткрывая уголок и пропуская жалобный крик козлодоя. На Джорджа нахлынуло непередаваемое чувство целостности, и он ощутил себя куском огромного мироздания. Но вслед за этим пришло ощущение раздробленности, а затем и рассыпчатости, когда он тщательно прожевал тот ломтик пирога, который ему вручила тетушка Тез. Крошки фонем пищали и хихикали у него во рту, что казалось не совсем верным, но и не таким уж неправильным. Цветочный чай с фруктовым пирогом сменился одним из тех чудесных вечеров, которые время от времени опускались на эту и другие древние страны во время магнитных бурь. Тут и там за окном мелькали большие пернатые птицы. -- Это грязнокрылые лебеди, -- ответила тетушка Тез в ответ на его вопрошающий взгляд, полуприподнятые брови и руку, повисшую в воздухе в вопросительном жесте. -- Люди считают их предвестниками бед и правильно делают, можешь мне поверить. Но тебе незачем тревожиться, мой мальчик. Они тебя здесь не найдут. Джордж почувствовал себя очень маленьким. Однако его тревога, источавшая запах чизбургера, вполне соответствовала размерам взрослого человека. Между тем, он давно уже планировал выпустить одного из своих голубков, и вот теперь это время настало. Внезапно на проем открытой двери упала тень, а следом за ней и небольшой угловатый мужчина, одетый во все ржаво-коричневое и серое. К его голове прижималась помятая шляпа; через плечо свисал истрепанный дорожный мешок. -- О-о! -- воскликнул он. -- Могу ли я спросить, мне тоже это надо слушать? -- Мне-то ведь надо, -- ответила тетя Тез. Повернувшись к Джорджу, она представила ввалившегося мужчину. -- Это Пьер Дунчик, наш французский наемник. Он выполняет у нас всю грязную работу. Разве ты не помнишь его, Джордж? Джордж его не помнил, но он не хотел, чтобы об этом кто-то узнал. -- Привет, Пьер, -- сказал он. Французский наемник снял шляпу. Его засаленные серые волосы беспорядочно рассыпались по плечам, но затем, оценив расстояние до пола, быстро прилипли к воротничку костюма. -- А-а, кого я вижу! -- произнес Пьер. -- Молодой хозяин вернулся из Грохочущего мира, верно? -- Да, я был в отъезде, -- ответил Джордж. -- Мне пришлось поскитаться в далеких местах. И я многое повидал -- не помню точно, раз или два. Но нет ничего лучше возвращения домой. -- Да, это, наверное, здорово, -- сказал Пьер. -- Я ведь помню, как часто ваш дядя говорил мне одно и то же: "Эй, Пук? " Это он так называет меня в кругу семьи. "Ну что, Пук, ты не знаешь, сколько майских жуков уже улетело с той поры, как с нашей шеи свалился Джордж? " А я ему: "Пару полных горстей, продувная бестия. " Очень уж нравится вашему дядюшке, когда я называю его таким образом. -- Да, он действительно это любит, -- подтвердила тетушка Тез. -- Даже странно, что ты, полукровка, находишь для нас такие точные и полные определения. -- Так ведь это все не с куста падает, хозяюшка, -- ответил Пьер. -- А вы, Джордж, надолго к нам или как? Джордж об этом еще не думал, поскольку всего лишь несколько минут назад у него и в мыслях не было заходить... Его размышления часто велись автоматически, то есть независимо от воли Джорджа. Но он не желал становиться объектом каких-то опытов над простыми людьми. Неужели им не хватало для этого других беспомощных созданий? "Мы не гордимся нынешним положением дел, но так надо". Да, наверное, так надо, но будет ли этому конец? И еще Джорджа интересовала цель, ради которой его подвергали таким мучениям. Он всегда размышлял об этом в те странные мгновения, когда пламя внутри угасало, когда звуки вызывали лишь раздражение, и когда никто не появлялся, даже если включался свет. В такие минуты тело изгибалось в поисках опоры и прочих удобств. Тоска, сжатая до критической массы, требовала выхода. Наступал кризис, и фразы теряли свой очевидный смысл. Они выплескивались наружу в свободном контексте, словно порванные клочья незавершенных сюжетов. Вот какую ясную и очевидную картину он видел теперь перед собой. Потом появились экс-монарх Франции, комичный официант Эдди, Мартина с разбитым от горя сердцем и все остальные. Они с трудом выбирались из чернового наброска, пытаясь создать какую-нибудь сцену. Это было ужасное зрелище для чуткого и отзывчивого сердца мужчины. Вдали уже виднелись хорошие и плохие дни, но сама картина все больше превращалось во что-то ужасное и смятое... Джордж резко выпрямился и осмотрелся по сторонам. Его едва не уговорили взять то, что они раздавали как месть и награду в горных святилищах -- в местах, куда метафоры удалялись для весеннего очищения; в местах за радугой, которые не желали раскрывать себя людям. И эти места не могли быть известными, потому что о них знал каждый. Вот какие там были места. Джордж понимал, что это только начало, и здесь намечалось нечто большее, чем встреча идей. Что-то уже пробивалось вовне. "Эй, ты, не заслоняй меня, мать твою! " И оно порождало ужасное беспокойство. Формы вещей скользили на коньках, перескакивая от одного образа к другому. "Джордж, ты нас слышишь? " -- Да, я вас слышу, -- ответил Джордж. -- И мне очень жаль, что все закончилось так плохо. Я же им говорил, чтобы они никогда не будили меня таким образом. А вас, наверное, интересует, что будет впереди. Это то, что мы все сейчас увидим. Сцена по-прежнему пыталась пробиться из наброска. Но потом она выдохлась окончательно и откинула копыта. Мертворожденный сюжет, незрелый плод воображения. Утрите слезы, господа. "Джордж, ты все еще там? " Джордж захихикал. Он так здорово спрятался в куче простыней под кроватью, что они никак не могли его найти. Это было то самое место. И он знал, что здесь ему ничего не грозит. -- Я, конечно, извиняюсь, но может быть поиграем вдвоем? Джордж поднял голову. Он не ожидал услышать здесь другой голос. Они ему об этом ничего не говорили. -- Кто вы? -- спросил Джордж. -- Зовите меня Коломбиной, -- ответила она. -- Я из балетной массовки и в настоящее время ожидаю роль. А вы, случайно, не актер? -- Я главный герой, -- не без гордости ответил Джордж. Ему не хотелось использовать этот аргумент так рано -- ну, да и черт с ним. Если имеешь какой-то запас, лучше всего его когда-нибудь истратить. Место, в котором они находились, обладало признаками чего-то необычного. Однако, несмотря на определенное своенравие, оно еще не стало очевидным. Никто из них не знал, какие последуют указания, и что произойдет дальше. Последнее вообще держалось в полном секрете. Джордж решил немного рискнуть на этой стадии дел и внести со своей стороны небольшое предложение. Как следует взвесив целесообразность такого поступка, он сказал себе: "Да, черт возьми! А почему бы и нет? " Однако мысль уже путалась в лабиринтах гамбургера высокой степени защиты. Они искали способ вломиться в его схему. Они даже использовали длинноносые щипцы, которыми тыкали его, сопя и фыркая от презрения. Конструкция выгибалась и изворачивалась. Прозрачный желтый сок вытекал из множества порезов, нанесенных газонокосилкой. Но они не давали нам пути для дальнейшего самоунижения, и поэтому мы из последних сил боролись за свою свободу. Тем вечером тетя Тез приготовила на ужин песочное печение, булочки из гальки и отбивные из отбитых кусков скалы. Пьер устроился в конце стола -- специально для того, чтобы подбрасывать Пятну то один кусочек, то другой. Пятно, появившееся под его стулом, все дальше вытягивало изогнутый желтый язычок. -- Знаешь, Джордж, -- сказала тетушка Тез, -- я хочу, чтобы ты завтра встретился с другом нашей семьи. -- А кто он? -- спросил Джордж. -- Он доктор истерических наук, и мы называем его Инопланетным Историком. -- Хорошо, -- сказал Джордж с едва заметным оттенком живости, хотя он еще не понял, как ему отнестись к намеченной встрече. -- Так кто же он, этот Инопланетный Истерик? -- Ладно, Джордж, я не буду скрывать от тебя правды, -- произнесла тетя Тез. -- Мне не хотелось лишать тебя удовольствия, которое ты можешь получить от встречи с ним. -- А вы уверены, что я получу удовольствие? -- спросил Джордж. -- Пусть вас не удивляет мой вопрос. Мне просто хочется знать, что вы подразумеваете под этим термином. Вот теперь все, как надо. Это, между прочим, моя реплика, а то, что вы прочитаете дальше, будет относиться уже к мыслями Джорджа и его настроению, которое менялось с каждым днем. Ему почему-то не хотелось думать о встрече с Инопланетным Историком, но он не мог не думать об этом. Мысли о предстоявшей встрече терзали его целый день и сбивали концентрацию внимания, которая требовалась для выполнения домашней работы -- например, для выкапывания Анютиных глазок. Анюту обычно откапывал Пьер, и это была кропотливая работа, во время которой приходилось долбить землю ломом, копать ее лопатой и разрыхлять мотыгой. Длинная рукоятка мотыги из ценной породы полированного дуба имела два нароста, за которые ее обычно и держали. Иногда использовались мотыги с тремя наростами, но за отсутствием трехруких людей... А потом день прошел. Кур загнали во двор; петух важно взлетел на крыльцо и поставил там свою именную печать, после чего их пастух устало поплелся домой. На землю легла тишина, облака закрыли солнце, и слабый ветерок, поднявшись, вновь опустился вниз. В тот день Джордж часто отмечал подобные нестыковки. Однако в последующих сценах и эпизодах мы увидим Джорджа за работой в поле; в заботах о странно раскрашенной и рогатой скотине; в беседах с большой албанской свиньей. Он трудился до седьмого пота, который ему удалось смыть, нырнув в небольшой ручей, протекавший перед белым домом, построенным прямо посреди сельскохозяйственных угодий. На закате все отправились к куче камней, которые благодаря своей любопытной форме считались религиозной святыней этих мест. Тени скручивались и сплетались среди древних развалин. Могучие дубы зевали черными дуплами, и между ними блуждали жуткие зеленые и розовые огоньки. И тогда наступила ночь, и пришло время последний раз напиться, перед тем как принять неизбежный укол. А потом в постель, и живо! Прилетели сны, помахивая крыльями противоречий. Но мы пока не будем исследовать их, поскольку они займут свое достойное место в следующем цикле лекций. Поэтому переходя непосредственно к рассвету, мы пропустим остаток ночи -- тем более, что в ней не было ничего интересного. Хотя знаете что? Давайте пропустим и рассвет. Все равно Джордж думал только об одном: о встрече с пришельцем. На следующее утро, яркое и ранее, но не такое уж и раннее, чтобы там не хватило места для нескольких чашек кофе, в дом пришел Инопланетный Историк. До нас дошло несколько описаний Инопланетных Историков. К сожалению, ни одно из них не является точным, потому что пришельцы имели текучую форму. Например, Историки меняли свои взгляды и остальные части тел почти с той же регулярностью, с какой мы трансформируем наше настроение. А надо сказать, что Инопланетный Историк тоже имел гамму чувств, и его форма часто отражала их состояние. Тем утром он находился в слегка неуверенном настроении, и это отразилось на его формах соматотипа. Он долго не мог решить, в каком образе явить себя миру. Выбрать что-нибудь античное, аскетическое, с вытянутым носом и поджатыми губами? Или, наоборот, что-то яркощекое, улыбчивое и общительное? А что если попробовать какую-нибудь новинку? Допустим, взять две головы с разными на вид физиономиями. Или лучше вообще без физиономий. Пустые лица! Это всегда воспринималось как хорошая шутка и хороший тон. Пока Инопланетный Историк примерялся к различным формам, тетя Тез представила гостя. -- Любезный друг, я хочу представить вам Джорджа, моего племянника и очень хорошего мальчика, хотя мне и самой в это часто не верится. -- Очень рад познакомиться, -- ответил Джордж. -- Деге Ерат, -- произнес Инопланетный Историк. -- Не понял? -- Это традиционное торжественное восклицание, которое используется склеротиками планеты Аделдис. -- А-а, -- ответил Джордж. -- Я этого не знал. -- У вас не было причин знать об этом. -- Да, думаю не было. -- Вы тут поговорите друг с другом, а я займусь делами, -- сказала тетя Тез. Она вернулась в дом. Подходило время ставить ловушки на ячменные оладьи, которые грызли мебель и превращали все в муку. -- Вот такие дела, -- произнес Джордж, когда они остались одни на заднем дворе за маленьким переносным столом для пикников -- почти у самых кустов черной смородины, но относительно далеко от сливового дерева. -- Да, можно сказать и так, -- ответил Инопланетый Историк. В конце концов, он решил превратить себя в очень высокого двучленного мужчину, с розовыми глазами и зеленоватым цветом кожи. -- Вы, как я понимаю, с Земли? -- спросил он. -- Как вы догадались? -- По выражению недоумения. У вас, землян, это получается просто превосходно. -- Да, мы в этом часто практикуемся, -- сказал Джордж. -- А могу ли я спросить у вас, что здесь делает Инопланетный Историк? -- Историю, -- ответил пришелец. -- Жестокую владычицу наших судеб. В принципе, мы знаем, каким образом должны складываться события. И универсальная история всего бы