Оцените этот текст:





                     "Где выражение зла,  которого  должно  избегать?  Где
                выражение добра, которому должно подражать в этой повести?
                Все хороши и все дурны.
                     Герой же моей повести, которого я люблю всеми  силами
                души, которого старался воспроизвести во всей красоте  его
                и который всегда был, есть и будет прекрасен, - ВРАНЬЕ."

                                                       Экономист  Н.Ильин,
                                      "Граф Толстой, как зеркало партийной
                                       организации и партийной литературы"










     В некотором  ханстве,  в  некотором  подпространстве,  в  ненашенские
времена жил  да  был  во  Всея-Руси  богатырь  с  чуднЫм  именем-отчеством
Соцреализм Максимильянович.
     Как, спрашиваете, жить с таким именем?
     Так вот и жить, пока не сгноят в лагерях или не прирежут  цензурой  -
не бросаться же под поезд, если ты не Илья Муромец, а какой-нибудь хрен  с
бугра? Назвали - и назвали. Живи пока...
     С папой и мамой богатырю Соцреализму повезло. Он родился  под  знаком
Буревестника на острове Капри в результате внебрачного романа  популярного
пролетарского  писателя  Максимильяна  Горькина  с  красивейшей  цыганской
актрисой того ненашенского времени Ариадной  Мариновой  из  Малого  театра
МХАТ имени Немировского и Станиславича-Данченко одновременно.






     - Очень своевгеменный гоман! Пгекгасный получился гебенок!  -  слегка
картавя,  воскликнул  по  сему  случаю  тогда  еще  мало  кому   известный
богатырь-экономист Н.Ильин (сказать по правде, его вообще никто не знал) и
буквально  в  одну  ночь,  не  задумываясь,  накатал  молочными  чернилами
эпохальную статью "Граф  Толстой,  как  зеркало  партийной  организации  и
партийной литературы", в которой ударил в Царь-Колокол и призвал Всея-Русь
к топору против Чудища Облого, Стозевого и Лаяйющего под лозунгом:

             "ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОВМЕСТНАЯ ВЛАСТЬ!"

     Под  утро  перечитал  написанное,  схватился   за   рано   облысевшую
сократовскую голову, прижмурил глаза, с наслаждением вытянулся в кресле  и
воскликнул:
     - Ай, да, Пушкин, ай, да, сукин сын! Какая глыба,  а?  Какой  матерый
человечище!.. До этого графа подлинного мужика в литературе не было!
     Допил молочные чернила, скушал хлебную чернильницу и, очень довольный
собою, пошел спать.
     К обеду экономист  Н.Ильин  проснулся,  упаковал  "Зеркало  партийной
организации и литературы" в кожаный  чемоданчик  с  двойным  дном,  вызвал
колокольчиком своего личного шофера Гулько Макара  Егорьевича  и  отправил
его на коньках по вечному льду Чудского озера в редакцию газеты  "Правда".
И хотя на линии границы  жандармские  псы-сатрапы,  обнюхав  чемоданчик  и
ничего не найдя,  с  досады  стукнули  Макара  Егорьевича  револьвером  по
голове, и тот чуть коньки не отбросил, но всеж-таки доставил второе дно по
назначению, и утром в День Печати газета "Правда"  вышла  в  свет,  как  и
подобает.
     Вот только у Макара Егорьевича с  тех  пор  что-то  с  головой  не  в
порядке.






     В то же лето по старому стилю,  пока  богатырь  Соцреализм  в  люльке
лежал и соску сосал, прочитала Всея-Русь в  газете  "Правда"  про  зеркало
Льва Толстого, наточила топор и поднялась  на  Чудище  Облое,  Стозевое  и
Лаяйющее. Надоело народу жить и работать на дядю - равно и за того  парня.
Плевали в Стозевого,  били,  крыли,  подначивали,  клеили  прямо  на  хари
предосудительные прокламации и, вообще, пушкинский безмолвный народ уже не
молчал в тряпочку, а  применял  против  Чудища  Лаяйющего  всякие  глаголы
великого  межнационального  языка,  не  известные  даже   живому   словарю
Владимира Даля, лучшего друга Пушкина - уж кто-кто, а друзья разбирались в
глаголах.
     Двенадцать лет как день пролетели...
     Хоть бы хны!
     Бывало,  одну  Голову  срубят,  тут  же  две  другие   отрастают   по
генетическим законам Менделя.
     Ходили  отважные  робеспьеры  к  дедушке  Мичурину  за  советом,  тот
отвечал:
     - Не знаю, как так получается, - честно признавался старик. - Все это
вейсманизм-морганизм и томление духа, а я не теоретик, но практик. Надо бы
на дрозофилах попробовать.
     Таким вот Макаром.






     В ответ на глаголы Чудище  подлое  лишь  лениво  отгавкивалось,  щеря
зубы, а самых надоедливых якобинцев, как мух дрозофил, ссылало за Полярный
Круг в Туруханское ханство на разведку нефтяных месторождений,  откуда  те
тут же возвращались на попутках или собственным ходом. Их -  туда,  они  -
оттуда.
     В сущности, Чудище Лаяйющее давно отжило свой век и уже не  содержало
в  себе  ценной  генетической  информации.  Ему  бы  добровольно  уйти   с
политической  арены  цирка   -   снять   шаляпинским   жестом   мономахову
шапку-ушанку, сдать ее под расписку в  Музей  Этнографии,  Антропологии  и
Народов Мира и красиво удалиться, прикрыв за собой дверь, - да все  как-то
лень, обломовщина... Валялось Чудище на диване, все  тянуло  с  отставкой,
откладывало  -  то  крестьянская   реформа   подоспела,   то   всенародный
референдум, а то и  столетний  юбилей  со  дня  смерти  поэта  Пушкина.  А
столетняя война в Персидском заливе?  А  очередной  перераздел  Польши?  А
разрушение Берлинской стены? То - то, то - это...
     И еще такое соображение:
     - Как это, мол, без НАС, Обла,  Стозева  и  Лаяйюща,  наш  безмолвный
народ проживет? Не протянет ли ноги от голода кормилец наш?
     - Всенепременно протянет, Ваше Стозевое  Величество!  -  подгавкивали
придворные псы-сатрапы и виляли хвостами во главе с фон  Бункер-Бундом.  -
Ни Мичурин с грушами не поможет, ни квадратно-гнездовой способ Лысенко.
     За народ, значит, беспокоилось Чудище. До всего ему было дело...
     Но если совсем откровенно - за власть цеплялось.
     А зачем ему власть? Что ему в той власти?






     - Куда же вы, сударь, прете? - с досадой спрашивало Чудище, когда ему
под Старый Новый Год старший брат  экономиста  Н.Ильина  прямо  под  диван
подложил  адский  механизм  с  дистанционным  управлением,  но  придворные
псы-сатрапы вовремя унюхали и обезвредили.
     - Зачем все это? - допытывалось оно. - Перед вами же ж стена!
     - Стена, да берлинская! Пни, и развалится! - смело отвечал за братана
экономист Н.Ильин.
     - А что потом? - удивлялось Чудище.

                              "А потом
                              мы пойдем
                              другим
                              путем"

     ...ответил стихами экономист Н.Ильин.
     - Каким-каким? - не расслышало Чудище.
     - ДГУГИМ! - с французским прононсом повторил экономист Н.Ильин, и  по
дну Финского залива ушел со своим шофером Макаром Егорьевичем, у  которого
крыша  поехала,  от  преследования   псов-сатрапов   в   соседнюю   страну
Хренландию.






     В той соседней стране  экономист  Н.Ильин  познакомился  с  одним  из
представителей восточного национального меньшинства, только что сосланного
в Туруханское ханство за особо дерзкие ограбления  почтовых  дилижансов  и
уже  успевшего  удрать  оттуда  сюда,  и  от  вынужденного  революционного
безделья развлекавшегося тем,  что  ставил  на  стол  ребром  национальный
вопрос, а тот стоял и не падал.
     - Какой  чудесный  нацмен!  Не  помните  ли  его  фамилию?  -  хвалил
туруханца экономист Н.Ильин в письмах издалека своей ненаглядной  подружке
Нессе Армаггедон. - Представляете, какой богатырь - национальный вопрос на
ребро поставил, а тот стоит и не падает! Вообще,  погода  здесь  в  Цюрихе
хорошая,  все  у  нас  идет  другим  путем.  Передайте  нашим:   единичный
индивидуальный террор ничего не даст. Одного шлепнем,  придет  другой.  Их
надо всех сразу, скопом! Шаг вперед, два шага назад - и к стенке!






     Принесли псы-сатрапы перлюстрированное  письмо  Чудищу  Лаяйющему  на
диван. Прочитало Чудище, совсем озверело:
     - Что за черт, какой-такой другой путь?!
     Не хотелось ему применять  террор  и  насилие,  но  делать  нечего  -
приказало Чудище своим сатрапам отыскать палача и повесить старшего  брата
экономиста  Н.Ильина  плюс  еще  четверых  маратов  на  Кронверкском  валу
Петропавловской крепости. Предупреждало ведь!
     - Разве предупреждали, Ваше-ство? - переспрашивает фон Бункер-Бунд. -
Очень  уж  талантливый  этот   старший   брат.   Реактивное   движение   с
дистанционным управлением изобрел. Академия Наук за него ходатайствует...
     - Пр-редупреждали! Брата - повесить, а академикам выдать  заграничные
паспорта, посадить на пароход - и в шею!
     Что и было в точности исполнено.
     Вот только палача не нашли, запил палач на острове Капри в  гостях  у
своего кума Максимильяна Горькина.
     - Не могу! - кричал палач Леонард Андреев, крестный отец  внебрачного
Соцреализма-богатыря. - Не могу вешать на  веревке  живых  людей!  Так  не
договаривались! Повешенные потом три дня снятся. Вешать  не  могу,  а  вот
расстрелять - пожалуй.
     Отказался  палач  Леонард  Андреев.  Пришлось   вешать   самому   фон
Бункер-Бунду.
     Висят пятеро вольтерьянцев, ногами качают, а национальный  вопрос  на
ребре стоит.






     Ну тут вообще началось! Прям-таки Французская буржуазная революция!
     Народ высыпал вдоль по Питерской. Взяли  Его  Стозевое  Величество  в
штыки, в топоры, в дреколье. Богатыря Герцена  разбудили,  и  тот  газетой
"Правда"  Ему  по  мордасам,  по  мордасам!..  Радищева   Ему   вспомнили,
Кюхельбеккера, все дуэли Пушкина и Лермонтова. Искандер с  Огарьковым  Ему
Царем-Колоколом хвост прищемили. Чернолюбов с Доброшевским зарядили дробью
Царь-Пушку, поднесли фитиль и  шарахнули,  но  промахнулись  и  попали  по
воробьям. Сопливый еще богатырь Соцреализм стекла бил из рогатки в  Зимнем
Логове: дзынь-вдрызь, дзынь-вдрызь!..
     А в это время  экономист  Н.Ильин  поспешно  переехал  в  опечатанном
бронепоезде из соседней Хренландии в еще более соседнюю Херманию, где имел
на берлинском перроне у пивного кооперативного ларька историческую встречу
с известнейшим херманским  профессором  утопического  материализма  Карлом
Фридриксонном, в точности знавшим тот  самый  -  ДРУГОЙ  -  путь  (пойдешь
направо, свернешь налево и так далее).
     Уже смертельно больной профессор  Карл  Фридриксонн  шепнул  на  ушко
экономисту Н.Ильину  три  тайных  слова,  пожал  на  прощанье  руку  (мол,
встретимся на баррикадах) и  незаметно  для  кишащих  на  перроне  филеров
передал в наследство три секретные карты, в точности указующие  тот  самый
путь; а сам выпил  кружку  пива  и  потихоньку-полегоньку  под  присмотром
шофера  Гулько  Макара  Егорьевича  пошкандыбал  вдоль  Берлинской   стены
помирать к себе домой на Фридрихштрассе, волоча  за  собой  хвост  о  двух
филерах,  один  из  которых  являлся  будущим   ерманским   рельсканцлером
Гнидлером.






     Экономист  же  Н.Ильин  тоже  выпил  баварского  пива  на  берлинском
перроне, незаметно спрятал три заветные карты в новый  кожаный  чемодан  с
двойным дном, вернулся в опечатанный бронепоезд с кучей беспризорников  на
крыше и,  ведомый  личным  шофером  Гулько  Макаром  Егорьевичем,  который
когда-то служил в железнодорожном депо  машинистом,  прибыл  на  Казанский
вокзал, где его  встречали  народные  представители  с  хлебом-солью  и  с
жигулевским пивом.
     Там он открыл окно и бросил в толпу свежий номер "Правды" с  новейшим
лозунгом:

          "ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРТИЯ!"

     Народ вначале не понял:
     - Какая-какая? - переспросил народ.
     - ТАКАЯ! - хитро прищурился экономист Н.Ильин, посолил ломоть хлеба и
съел.
     И запил пивом.
     - Ага! Вот оно что! Ура! Хитер, экономист! - обрадовался народ.
     - Качать экономиста! - заорали беспризорники и гроздьями  повалили  с
крыши бронепоезда.
     Всем дело нашлось - кто "ура" кричит, кто  новый  лозунг  несет,  кто
каравай доедает, кто пиво допивает, кто  на  вокзале  экономиста  Н.Ильина
подбрасывает.
     Где пальто, где кепка, где что...
     А беспризорники во главе с богатырем Соцреализмом носятся  толпой  по
городу и буржуазию козой пугают:
     - У-у-у, забодаем!
     Шуткуют пока.
     Пока указаний не было буржуев резать.
     Пусть живут пока.





     Наконец нашли экономисту Н.Ильину кепку, отнесли его на  носилках  на
балкон Кшесинской, что в Доме на Набережной, и сразу взялись за  дело:  из
дома жильцов выселили, назвали дом Штабом Восстания, подтянули броневики и
эсминцы, развели мосты и костры, выпустили из бастилий  всех  уголовников,
политических  и  политических   уголовников,   захватили   Главпочтамт   и
Центральную Сберкассу,  все  газеты,  кроме  "Правды"  прикрыли,  обложили
Зимнее логово флажками  и  назначили  на  завтра  низвержение  ниагарского
водопада, везувий народного негодования и последний день помпей, - все  по
плану программы-максимум, как у настоящих гарибальдийцев.
     - Вчера еще было рано, сегодня - уже поздно, а завтра - в самый  раз!
- гадал по звездам экономист Н.Ильин, выходя с чайником кипятку на  балкон
бывшей благородной девицы.
     - Гляди, лобастый, чайник кипит! - кричат ему  снизу  вооруженные  до
зубов рабоче-крестьянско-солдатские депутаты.  -  Накипело!  Хлеба  давай!
Чаю! Масла! Мяса! Яйцев! Куда все подевалось?
     -  Завтра  все  сами  возьмете  в  свои  руки  у  буржуйской  теневой
экономики, - твердо обещает экономист Н.Ильин.  -  Ничего  чужого  нам  не
надобно, все и так наше. А кипяток-с, товарищи, за углом в буфете.
     - Ура-а!
     Настала последняя ночь старого мира.






     Ночь. В Доме на Набережной  электричество  жгут,  бывшая  благородная
девица Кшесинская разносит крепкий  чай  с  клюквенным  повидлом.  Пива  -
ни-ни! Не спят богатыри Такой партии, думу думают:
     - Что еще подзабыли? Чем еще Облой Чудище досадить?
     Шепчутся по углам:
     - Оторвать ей собачьи головы! - кипятится Зализный Феникс.
     - Не поможет, новые отрастут, - протирает пенсне военмор Бронштейн. -
Слышал,  что  Мичурин  сказал?  Он,  говорит,  не  в  курсе   генетической
рекомбинации.
     -  Тогда  фитиль  ей  под  хвост!  -   кипятится   Овсей   Антоненко,
замкомпоморде (заместитель командира по морским делам).
     - Вот вы и займитесь.
     - А где тот чудесный нацмен? - вдруг вспоминает экономист Н.Ильин.  -
Что-то с памятью моей стало - опять фамилию забыл.
     - В Разливе шампанских вин, - злорадно  отвечает  военмор  Бронштейн,
лучший враг Нацмена.
     - А что он там делает в такое ответственное время?
     - Пишет "Краткий курс истории Такой партии".
     - Нашел время! А послать за ним связного!
     Сказано  -  сделано.  Посылают  мальчика,  Соцреализма-богатыря,  тот
плывет под разведенными мостами вне подозрений у  псов-сатрапов  -  что  с
босяка возьмешь? - приплывает  ночью  в  Разлив,  находит  наощупь  шалаш,
расталкивает Чудесного Нацмена и доставляет того, полусонного,  в  Дом  на
Набережной.
     - Вот он! - говорит Соцреализм.






     - Спасибо, мальчик, возьми конфетку, - обрадовался экономист Н.Ильин,
отвел Нацмена в уголок и тихо сказал, чтоб никто не  слышал:  -  Никто  ни
хрена не умеет, никто ни за что не отвечает. Говорим много,  а  дела  -  с
гулькин хрен. Вас-то, батенька, нам и не хватает.
     - А что, собствэнно,  нужно  дэлать?  -  зевая,  спрашивает  Чудесный
Нацмен со своим знаменитым восточным акцентом. -  Извините,  не  выспался,
всю ночь камни ворочал, ставил вопросы ребром.
     - Вот! Вот, вот, вот! Главная, архиважнейшая сегодня работа:  ставить
вопросы ребром! Да вы спите, спите... А работу делайте на ходу.  Скипидару
Чудищу под хвост - как вы думаете?
     - Уже заготовлено десять бочек скипидару. Будет нужно - еще достанем.
     - Спасибо, голубчик! Смолы бы ему горячей в глотку - как по-вашему?
     - Вагон смолы на подходе.
     - Пять с плюсом! А вы, дурочка, боялись - не  выспался,  говорит,  не
справлюсь!
     - Но это еще не все, - отвечает Чудесный Нацмен и подходит с  красным
карандашом к земному глобусу. -  Вот  Парадный  Подъезд...  А  вот  Черный
Ход... Надо бросить на штурм Зимнего логова батальон  беспризорников.  Вот
тут... и тут...
     - Стратег! Суворов! - восклицает экономист  Н.Ильин  и  обращается  к
притихшим богатырям: - Вот кому карты профессора Фридриксонна в руки!
     Хитро прищурился и уточнил:
     - После моей смерти, конечно.






     И не выдержали нервы у Чудища Лаяйющего.  Услышало  (да  недослышало)
оно про "мильен беспризорников",  потеряло  ориентацию,  начались  у  него
нервный тик и дрожь в  коленках.  Выползло  Чудище  из  своей  Могилевской
ставки и сказало сквозь зубы во множественном числе о самом себе:
     - МЫ, -  говорит,  -  ОТРЕКАЕМСЯ.  Даруем  народу  земли,  фабрики  и
свободу. Нате вам,  подавитесь.  Берите  -  сколько  возьмете  и  унесете.
Смотрите только, не протяните ноги.
     Слова не совсем исторические, но смысл подлинный, близкий к тексту.
     И пока  народ  ликовал,  ловил  псов-сатрапов,  хватал  дарованное  и
растаскивал по домам несъедобные землю, свободу и фабрики, Чудище Стозевое
притворилось шлангом, бросилось со шпиля Морского Пароходства на  булыжную
мостовую и, как в сказке, преобразилось в многочисленных чудищ-юдищ  число
не менее полу-роты лейб-гвардии Преображенского полка. Под  покровом  ночи
эти пресловутые лейб-гвардейцы сбрили усы, повязались белыми  косынками  с
красными крестами международных сестер милосердия, загрузили  всея-русский
хлеб, чай, масло, мясо и  яйца  в  грузовики  "руссо-балт",  и  огородами,
огородами бежали  из  Санкт-Питербурха  в  Таврию,  а  оттуда  пароходами,
пароходами эмигрировали в заморские страны: каждой Лаяйющей  Голове  -  по
пароходу, на каждом пароходе - по Зеваяйющей Голове.
     Занялись они в тех странах  коммерцией  и  писанием  мемуаров,  такси
водили,  в  цирке  выступали,  груши  околачивали,   все   пропили-проели,
переженились на француженках и ассимилировались там навсегда.






     Радости было!
     Первым делом батальон беспризорных рабочих, крестьянских и солдатских
депутатов перелез через чугунные Царь-Ворота Парадного Подъезда и ворвался
в  Зимнее  Логово.  Дали  сторожу  в  ухо,  отобрали  берданку,   повязали
псов-сатрапов, нагадили в античные вазы, подтерлись персидскими коврами  и
принялись  палить  из  берданки  в  хрустальные  люстры  и   в   китайский
фарфор-фаянс.
     Народ же на улицах опять кричал "Ура!", выбрасывал собственные  шапки
вверх, плясал гопака и "яблочко" и с воинскими почестями  хоронил  пятерых
повешенных, развешивая вместо них на фонарях псов-сатрапов.
     Палача же Леонарда Андреева  опять  нигде  не  нашли  -  он  сидел  в
шаляпинской  уборной  во  МХАТе  и  жаловался  первому  народному  артисту
республики:
     - Не могу уснуть, - жаловался мертвецки  пьяный  Леонард  Андреев.  -
Только усну - являются!
     - Кто является? - спрашивал первый народный  артист,  прочищая  перед
спектаклем горло добрым глотком горилки.
     - Пятеро повешенных. Стоят и в глазах двоятся.  Что  там  за  шум  на
майдане коло бани?
     - Революция идет. Ты б еще водки выпил, да повешенным налил, да  стул
бы им предложил. Глядишь, посидят, посидят и уйдут, -  советовал  народный
артист и напевал, входя в роль царя Бориса:

                             "И мальчики
                             кровавые
                             в глазах..."

     Значит, висят псы-сатрапы на Кронверкском валу, ботинками  качают,  а
посередке - сам фон Бункер-Бунд, личный кредитор Саши Пушкина,  одолживший
однажды поэту 60 тысяч рублей серебром, а  тот  возьми  и  подстрелись  на
дуэли.
     Свершилось, короче,  то,  о  необходимости  чего  так  долго  говорил
экономист Н.Ильин:
     - Свегшилось, когоче!






     Что дальше было: триумфальное шествие Совместной Власти,  бразильская
фиеста и всенародный загул.
     Все сразу надели красные ботинки и бантики. Шутки-прибаутки,  смех  и
веселье. Запрудили улицы, пили разливанное море  шампанского  из  подвалов
Зимнего Логова.
     А чем запивали?  Спиртом  из  разгромленных  складов  Преображенского
полка.
     А чем закусывали? Кто чем - кто сухарем, кто килькой в томате, а  кто
и рукавом от бушлата; а  вот  первый  народный  артист  республики  -  тот
закусывал горилку красной икрой и молочным поросеночком с хреном,  вытирал
губы, выходил к рампе и пел: "Что день грядущий мне готовит?",  тогда  как
голодные бояре пили за царским столом пустую воду и грызли бутафорию -  им
на сцене икра не положена.
     Другие же  в  этот  судьбоносный  час  отмечались  на  сцене  Историй
аршинными буквами - на обломках самовластья писали собственные имена:

                "ЗДЕСЬ БЫЛИ ДЖОН РИД С СУПРУГОЙ"
             "МАТРОС ЖЕРЕБЕНКО + ШУРОЧКА КОЛЛОН-ТАЛЬ = Л."
                           "Я - КОТОВСКИЙ!"
                        "МЫ - ИЗ КРОНШТАДТА!"

     А шофер Гулько Макар Егорьевич, у  которого,  как  известно,  не  все
дома, подумал,  подумал,  окунул  малярную  кисть  в  свинцовые  белила  и
написал:

                     "ТАКИМ ВОТ МАКАРОМ"






     Всякое было в ту ночь.
     Толпа беспризорников поймала зазевавшегося  распузатого  буржуя  и  в
научных  целях  в  назидание  потомкам  заспиртовала   этот   превосходный
экземпляр эксплуататора вместе с цилиндром и енотовой  шубой  в  громадном
стеклянном чане из-под квашенной капусты.
     Потом: "Айда, братва, купаться в Разлив!"
     Рванули в Петродворец, наполнили шампанским  и  спиртом  петергофские
фонтаны и прыгали со статуи Самсона, раздирающего пасть  льву,  сначала  в
шампанское, потом в спирт, из спирта  -  опять  в  шампанское.  И  Самсону
налили, и льву... Бедный лев,  бедный  Самсон...  Плескались,  плавали  на
перегонки, ныряли - кто глубже. Приблизительно (---) тысяч граждан  разных
сословий нырнуло (статистика закрыта в железном сейфе  Энкавэдэ),  из  них
(---) тысяч не вынырнуло  -  только  красные  бантики  всплыли  клюквой  в
шампанском, как сказал бы гений Север Игорянин, лютый враг Соцреализма.
     Потом - салют с фейерверком.  Знатный  получился  салют  -  палили  с
броненосца "Потемкина" по Санкт-Питербурху изо всех бортовых орудий.
     В результате:
     в Северной Пальмире с пригородами погибло где-то (---) тысяч  вонючих
мещан и вшивой интеллигенции, как сказал бы экономист Н.Ильин.
     Дальнобойной морской артиллерией достали:
     до   Москвы   -   погибло   около    (---)    тысяч    представителей
махрово-реакционного духовенства;
     до Киева - погибло (---)  тысяч  с  лишним  людишек  мелко-буржуазной
психологии и продажного чиновничества;
     до Одессы - погибло порядка (---) тысяч воров и обывателей;
     до Новороссийска - погибло более (---) тысяч белого офицерья;
     а один малохольный шальной снаряд  залетел  аж  во  Владивосток,  где
разорвал на куски взвод японских интервентов - погибло 33 японца во  главе
с офицером-самураем.
     Других жертв и разрушений не отмечено. За государственную границу  ни
один снаряд не перелетел, дипломатических нот и протестов ни  от  кого  не
последовало - даже японский император из врожденной вежливости промолчал.
     ИТОГО  (кругом-бегом,  без  учета  утонувших  в  спирту,  не   считая
повешенных   псов-сатрапов,   33-х   японских   интервентов    и    одного
заспиртованного  пузатого  буржуя)  ПОГИБЛА  всего  одна   десятая   часть
населения - плюс-минус, больше-меньше, туда-сюда - 0,1 (ноль  целых,  одна
десятая).
     Не жалко.
     Так что триумфальное шествие Совместной  Власти  прошло  под  сводный
духовой оркестр относительно бескровно и без посторонних эксцессов.
     Наконец уснули.
     А  утром,  проснувшись  с  похмелья,  обнаружили  на  стене  Дома  на
Набережной первый декрет Совместной Власти об антиалкогольной перестройке:
все, как один,  бросим  пить,  виноградники  вырубить,  спирт  пустить  на
протирку орудий средств производства для средств  производства,  а  взамен
увеличить выпуск фруктовых соков по рецептам дедушки Мичурина.
     Тут бы и сказке конец, да не тут-то было...











     Тем же утром Максимильян Горькин взглянул на свой барометр, изменился
в лице, заплакал, выпил натощак  четвертушку  водки  и,  нажимая  на  свое
замечательное  волжское  "О",  сказал  сынишке  Соцреализму,  который  уже
пописывал в Пролеткульте стишки:
     - Гляди, сынОк, стрелку сОвсем зашкалилО,  -  сказал  Буревестник.  -
Буря, скоро грянет буря! Больно мне за нашу творческую интеллигенцию...  А
ты уж совсем большой, экой  вымахал!  Иди-ка  ты,  парень,  в  люди.  Чую,
недолго мне жить осталось - либо сам помру, либо врачи отравят,  либо  еще
как-нибудь... Кто за меня напишет новую "Войну и мир" -  ума  не  приложу.
Оставляю тебе в наследство чистую амбарную книгу в десять  тысяч  страниц,
ничего у меня  больше  нет,  окромя  единственного  костюма  и  вышиванной
тюбетейки.  Вот  тебе  социальный  заказ  -  напиши-ка  ты  в  этой  книге
нашенскую, пролетарскую "Войну и мир". Попробуй. Чтоб, понимаешь, война  -
так уж настоящая, классовая война, а  когда,  понимаешь,  мир  -  то  чтоб
настоящий мир, а не Брестский, похабный. Живи  по  "Правде",  понял?  Пиши
правду, правду и только в "Правду". Компрене ву?
     Предсказав, значит, плохую погоду  и  стихийные  бедствия  и  оставив
внебрачному сыну в наследство пустую амбарную книгу и литературные советы,
популярный пролетарский писатель опять заплакал горькими слезами (очень уж
любил плакать), выпил еще шкалик водки, разбил  барометр  и  по  настоянию
своего лучшего друга  экономиста  Н.Ильина  ("Говно  эта  ваша  творческая
интеллигенция, - сказал ему экономист  Н.Ильин,  слушая  "Аппосионату".  -
Разбитое  кривое  зеркало  революции,  выброшенное  на   свалку   Истории.
Езжайте-ка, батенька, к себе на Капри,  не  плачьте  и  не  путайтесь  под
ногами со своими несвоевременными мыслями - иначе я за себя не ручаюсь."),
так вот, по настоянию экономиста Н.Ильина  Максимилиан  Горькин,  как  тот
жирный пИнгвин,  уехал  в  тихую  гавань  на  остров  Капри  прятаться  от
революционных цунами, лить слезы по говяной интеллигенции  и  лечиться  от
алкогольного туберкулеза.






     Делать нечего. Спрятал Соцреализм  Максимильяныч  на  груди  амбарную
книгу в  красном  сафьяновом  переплете,  заточил  чернильный  карандаш  и
отправился в люди.
     Идет, бредет, шагает по Москве. Не ворует. Перебивается  с  хлеба  на
воду. Скучно. Люди всякие вокруг снуют, футуристы, диссиденты,  попутчики.
Знакомые беспризорники, с кеми Соцреализм Зимнее Логово  брал.  Соцреализм
их в глаза не замечает. Делает вид, что гуляет по Москве,  а  сам  изучает
жизнь, как она есть, ищет ответы на больные вопросы.
     А  люди  вокруг  не  знают  что  делать.  Землю,  фабрики  и  свободу
расхватали, а что с этим добром делать - не знают.
     "В самом  деле:  что  делать?  -  размышляет  Соцреализм.  -  Ну,  по
винтикам,  по   кирпичикам   разнесли   макаронную   фабрику   по   домам,
приватизировали. Ну и?.. Где макароны?.. Ну, принес ты домой мешок  земли,
лучшего чернозема. Ну, два мешка, ну, телегу... Макароны же  из  земли  не
вырастут. Ну, взял ты дарованную свободу, а свобода такой предмет:  хочешь
- гуляй, гуляй - не хочу. Оно же ж все  несъедобное  -  земля,  фабрики  и
свобода! Где обещанные хлеб? чай? масло? мясо? молоко?.. Экономист Н.Ильин
обещал: "Завтра все возьмете в свои руки". Где ж  это  ВСЕ?  Где  это  ВСЕ
взять и куда ОНО к черту подевалось?"
     Как вдруг навстречу  Соцреализму  катится  крученый  Давид  Бурлюк  в
стетсоне и в тапочках на босу ногу.






     - Привет птенцу Буревестника! - машет стетсоном Давид Бурлюк.  -  Где
пропадаешь, дыр, бул, щур?
     Не отвечает Соцреализм-богатырь, нос воротит.
     - Поехали к Репину спаржу жрать. И самогон у старика  найдется,  бул,
щир, дыр!
     Вот и ответ: где взять, где взять?.. У Ильи Ефимыча Репина, щил, был,
дыр.
     Молчит богатырь Соцреализм, воротит нос в противоположную сторону.
     - Что у тебя с клювом случилось, - удивляется Бурлюк. - Ты чего  клюв
задрал, жир, дыл, был?
     Надо отвечать - не отцепится.
     - Хожу тут, матерьял собираю,  -  цедит  сквозь  зубы  Соцреализм.  -
Собрался "Войну и мир" писать.
     Давид Бурлюк  так  изумился,  что  плюнул  на  мостовую  и  уехал  по
израильской визе в Северо-Американские Штаты и неплохо провел  там  время,
предназначенное ему судьбой - жил, был, пил.






     "Всегда  так  было:  лица  сомнительного  происхождения  приезжают  и
уезжают, а русский человек остается с задранным носом, - подумал  богатырь
Соцреализм, неодобрительно глядя вслед тапочкам Бурлюка. - Но  о  чем  это
я?.. Все о том же: что делать? Где взять масло, хлеб,  молоко  -  все  эти
съедобные предметы? Каждый в отдельности точно  знает,  что  нужно  делать
СВОЕ ДЕЛО - пахать да сеять, точить да сверлить, торговать да писать  свою
"Войну и мир" - хотя последнее не съедобно, но допустим,  -  а  потом  уже
смело гулять да  плясать.  То  есть,  по  профессору  Карлу  Фридриксонну:
требуется создавать то, чего еще нету - продукт;  и  проедать  прибавочную
стоимость. До чего просто! А что на деле? А на деле продуктов нет.  Каждый
знает, что каждый должен делать свое дело, только не он сам. Каждый сам за
себя, и всем скопом - никак! Ну, никак! Если всех  людей  вместе  сложить,
арифметическая сумма не получается. А получаются - штабеля."






     Вдруг, откуда ни возьмись, ползет навстречу пьяненький с утра Серега,
еле шевелит языком, приглашает в трактир, червонцы есть, он угощает.
     Не видит богатырь Соцреализм старого  дружка,  в  упор  не  замечает,
переходит на другую сторону улицы. Серега хоть и коренного  происхождения,
но Соцреализму с пьяным имажинистом не по пути. А хоть бы и с трезвым.
     - Мы идем ДРУГИМ путем, - кричит он Сереге с того берега улицы.
     Серега так обозлился, что немного  протрезвел,  кое-как  доплелся  до
своего знаменитого "Англеттера", выхлестал на пару с Аськой Дункан  полный
чайник водки, после чего по-пьянке решили оригинально расстаться с жизнью,
повесившись обнаженными в одной петле, совершая  при  этом  последний  акт
любви, что и немедленно сделали.
     Но веревка, по счастью, оборвалась, и половой акт пришлось продолжать
там, где ему и положено быть - на полу.
     Там же и уснули, обнявшись.






     И вот что еще непонятно  Соцреализму-богатырю:  народ  -  он,  вроде,
один. Голова два уха, как у Сереги. А никак между  собой  договориться  не
может.
     Вопрос: почему?
     Ответ: потому что.
     Потому что народ состоит из разных индивидуев. Каждый  в  отдельности
со своей головой и ушами. Как их всех привести к общему знаменателю,  если
один на печи лежит, второй - бывший жандармский  офицер,  третий  загулял,
четвертый в больнице  фельдшером,  пятый  о  чем-то  сильно  задумался,  у
шестого - непроизносимая фамилия, седьмому давно в дурдом пора, а  восьмой
водку хлещет в буфете, как чеховский телеграфист,  оплакивая  безвременную
кончину первой кинозвезды Венеры Горячей. И прочие. И всех таковых  прочих
- миллионы, яко грязи. Нас тьмы и тьмы, и тьмы...
     А вот,  например,  бывший  товарищ  министра  переходного  временного
кабинета - тот вообще затаил лютую злобу на  Совместную  власть  и  на  ее
народных совместителей. Ну, с этим полегче, этого сразу к стенке.  А  вот,
например, что за курчавая личность у костра греется? Кто таков?






     Пригляделся Соцреализм: да это же знаменитый попутчик Александр Блок!
     С ним конечно тоже не по пути, но  проходить  мимо  как-то  неудобно.
Все-таки, Блок. "Скифы", все-таки:

                                "Мильены
                                нас.
                                Нас
                                тьмы
                                и тьмы,
                                и тьмы..."

     - Здравствуйте, дорогой Соцреализм Максимильянович,  -  вежливо,  как
это только он один умеет, здоровается Александр Блок, потирая над  костром
озябшие руки. - Слыхали, у меня мужички в деревне библиотеку сожгли вместе
с усадьбой. Вот, смотрю на огонь и думаю: хорошо это  или  плохо  -  когда
книги жгут? Как по вашему?
     Тоже вопросик: что такое хорошо и что такое плохо?
     Молчит Соцреализм. Что тут скажешь?..  Как  для  кого...  У  мужичков
классовое чутье на блоков, на библиотеки и на усадьбы,  да  как  объяснишь
это Александру Блоку?
     - Как здоровье вашего многоуважаемого батюшки Максимильяна  Горькина?
- не унимается от вежливости Александр Блок.
     А сам, между прочим, очень болезненно выглядит. Видать, не  жилец  на
этом свете, лучше бы о собственном здоровье  позаботился,  а  Максимильяна
Горькина врачи как-нибудь сами ухайдокают.
     - Почему не видно вашего батюшки во "Всемирной литературе"?  Нам  там
селедку недавно выдали, по мешку селедки.  Мне,  Кюхельбеккеру  и  Крылову
Ивану Андреичу. Ничего, можно жить - хорошая селедка.
     "Заговаривается Блок, - соображает Соцреализм-богатырь. - Далась  ему
эта селедка. Надо бы поздороваться, неудобно  молчать.  Блок,  как-никак..
Блок не Бурлюк, надо бы с Блоком посоветоваться насчет "Войны и мира"..."
     Вдруг взял да и рявкнул:
     - Здравствуйте, Александр Блок!
     Аж проходившая мимо костлявая лошадь со страху в костер упала.
     А Блок так испугался, что схватил свой  мешок  с  селедкой,  вернулся
домой, прилег на диван и... помер.
     Было ровно двенадцать.






     "Кроме того, что народ состоит из разных отдельных индивидуальностей,
- продолжает размышлять Соцреализм, - кроме этого, все они, черти,  разных
национальностей со своими межнациональными особенностями. Одни  в  субботу
отдыхают, другие  яйца  красят,  третьи  по  канату  ходят,  четвертые  на
тальянке играют, и никто работать не спешит. И всех  на  сегодняшний  день
триста миллионов, за всеми глаз да глаз нужен. А ворья, жулья и  хулиганья
- в два раза больше. Ворье с жульем - тоже люди тоже  народ.  Народ  -  он
хоть и один, но разный. Народ друг друга понять не может, где уж тут  враг
врага... Одним словом: татаро-монголы. Европа-азия.  И  все  поголовно  до
зубов вооружены еще со времен наполеоновского нашествия. Совсем  народишко
озверел, так и зыркает по сторонам - кому бы в рыло дать?"






     И только-только Соцреализм-богатырь закончил  последнее  размышление,
как снизу, с Подола, выкатывается на Красную площадь пулеметная тачанка  с
какой-то расфуфыренной девкой...
     Девкой - не девкой, теткой - не  теткой...  Соцреализму  издалека  не
разобрать...
     - Гля!.. Гражданка!.. - шепчутся те, кто постарше.
     Узнали!..
     Те, кто постарше, сразу эту ведьму узнали  -  по  памятной  революции
905-го года, развязанной сыцилистами  и  скубентами  при  великой  княгине
Ольге - сразу ее признали, но всяк на свой вкус  и  лад  и  с  собственной
точки зрения. Гражданка была в модной во все времена комиссарской кожанке,
с маузером в одной руке и с оливковой веткой в другой (не в знак  мира,  а
для отмахиванья от мух), на боку -  казачья  нагайка,  на  правой  ноге  -
кирзовый прохудившийся сапог, левая же  ножка  затянута  в  фильдеперсовый
чулок с красно-революционной  подвязкой.  Шляпка  у  нее  была  от  Диора,
украденная на дешевой распродаже барахла из Зимнего Логова, конские  патлы
- от нигилистов и диссидентов вместе взятых, а лицо имело выражение то  ли
фараоновой мумии, то ли святых киево-печерских мощей без  признаков  пола.
Соцреализму привиделась даже точеная девичья грудь,  стыдливо  выглянувшая
из-под римской тоги, но он глаза отвел, видение отогнал и в амбарную книгу
не зарисовал, чтобы не быть обвиненным  в  натурализме  в  очередной  речи
какого-нибудь нежданова товарища. Другие ценители женской красоты обратили
внимание на рубенсовские формы Гражданки, напомнившие им, особенно  снизу,
чуть  ли  не  фигуру  Катерины-императрицы;  третьи,  наоборот,  наблюдали
макаронную курсистку, с зажженной цыгаркой оседлавшую бензовоз; четвертые,
пятые и шестые вообще двух слов связать не могли и восторгались так:
     - Гля!..
     - Фря!..
     - Тля!..
     - Бля!..
     В общем, все воспринимали Гражданку по разному, и каждый по своему.
     А чеховскому телеграфисту даже примерещилась  восставшая  из  небытия
Венера  Горячая,  промелькнувшая  однажды  перед  ним  в  освещенном  окне
вечернего транссибирского экспресса "Москва-Воронеж" на маленькой  станции
Борщаговка, и от избытка переполнивших его чувств, телеграфист застрелился
прямо в толпе из дуэльного пушкинского  пистолета.  (Кстати,  именно  этот
выстрел из украденного с дешевой распродажи неудачливого пистолета положил
начало гражданской войне, а не холостяцкий залп с броненосца  "Потемкина",
как это безответственно утверждает "Краткий курс ТАКОЙ партии".)






     Услыхав выстрел и унюхав запах  крови,  тут  же  взялись  друг  друга
угощать - брат пошел на брата, сват - на свата, товарищи - на товарищей. И
понеслось полноводьем народное течение. Ты ему:
     - Товарищ!
     Он тебе:
     - Какой я тебе товарищ?
     И в рыло.
     Таким вот Макаром.
     Видя такое дело, Соцреализм залез на фонарь  (литой,  чугунный  такой
Царь-Фонарь с канделябрами и завитушками торчал у входа в  ЦУМ  со  времен
Иоана Грозного - его потом перенесли на дачу Нацмена у  озера  Рица  перед
исторической встречей с  ерманским  рельсканцлером  Гнидлером;  фонарь,  о
котором  Искандер  с  Огаревым  однажды  крылато  произнесли:   "В   нашем
царстве-государстве есть три  реликвии:  Царь-Пушка,  которая  никогда  не
стреляла, Царь-Колокол, который никогда не звонил, и Царь-Фонарь,  который
никогда не светил.") - так вот, залез богатырь-Соцреализм на Царь-Фонарь и
с высоты наблюдает: кто чего делает, что говорит и о чем думает.
     Видит: пока он лез на  Фонарь,  пропустил  гранд-стриптиз:  Гражданка
разбросала свою одежду в толпу, обнаженная пляшет с факелом на бензовозе и
кричит:
     - Не замай! - кричит. - А то взорву!
     А кругом, между  прочим,  исторические  ценности:  Янтарная  комната,
библиотека Ярослава Мудрого, гражданин Минин и князь  Пожарский  о  чем-то
тихо беседуют.
     - Опять пошли смутные времена, - поводит рукой гражданин Минин.
     - Пора уходить на Дон, к Каледину, - отвечает князь Пожарский.
     Декаденты им снизу кричат:

                             "Подумаешь,
                             они
                             спасли
                             Расею!
                             А может,
                             лучше
                             было
                             не спасать?"

     А тут еще не во время  Блока  хоронят.  Оказывается,  умер  Александр
Блок. Принес домой мешок с селедкой, лег на диван и... помер. Ну, сожгли у
него мужички библиотеку с усадьбой. Ну, сожгли. Хорошо  это  или  плохо?..
Жалко, конечно, библиотеку, но нельзя же так расстраиваться!
     Гайдар  шагает  впереди  гроба,  за  ним  -  вся  редакция   "Мировой
литературы" с бумажными венками и с мешками с селедкой, позади футуристы с
водосточными трубами, играют ноктюрны. Серега с Аськой  Дункан  поотстали,
хлещут водку из чайника,  а  Владим  Владимыч  в  желтой  кофте  с  черной
бабочкой громоподобно читает свое новое  стихотворение,  написанное  своей
знаменитой лесенкой, что по рублю за строчку:

                                "Вы
                                ушли,
                                как
                                говорится,
                                в мир
                                иной..."

     - Какой-какой? - спрашивает его Серега.
     - ИНОЙ, - отвечает Владим Владимыч.
     Совсем как экономист Н.Ильин.






     Похороны похоронами, а  голая  Гражданка  вовсе  не  шутит.  Какой-то
бывший жандармский офицер держится за сердце и по  старорежимной  привычке
уговаривает гражданку:
     - Христом-Богом прошу, уймитесь, Гражданка! Слезьте с факелом с  люка
бензовоза! Кругом исторические ценности, не считая людей!
     Куда там! Гражданке-то что, она психованная.  Она  все  повзрывает  и
дальше поскачет.
     Передние, которые чистенькие и живут  в  центре,  прут  от  бензовоза
подальше, во внутреннюю  эмиграцию,  а  задние,  с  городских  слободок  и
спальных массивов, напирают наоборот, вперед,  к  историческим  ценностям.
Типичная ситуация любой гражданской войны по экономисту Н.Ильину:

                  "Эти уже не хотят, а те еще не могут."

     Свалка. Давка. Круговорот людей в природе.
     Фельдшер кричит:
     - Вся Власть Учредительному Собранию!
     Ворье орет:
     - Держи вора!
     А само по карманам шмонает.
     Депутаты объявили перерыв до вечернего заседания и бьют друг друга на
Лобном месте.
     Любо, братцы!
     Морская пехота перекрыла  бэтээрами  все  входы  и  выходы,  обнажила
саперные лопаты, никого с площади не выпускает и свое требует:
     - Даешь этакую мать порядка!
     А человек, пожелавший остаться неизвестным, вот  что  обо  всем  этом
думает:
     "Что-то я не расслышал - какую-какую мать? -  думает  этот  достойный
человек. - Зачемъ я сюда  пришелъ,  дуракъ  набитый?  Сиделъ  бы  дома  на
диване, а еще лучше - совсемъ не появлялся на светъ. Да пошли они  все  къ
этой самой матери со своей Гражданкой, Совместной Властью и Учредительнымъ
Собраниемъ! Я, - думаетъ этотъ индивидуумъ,  -  я  свободная  личность  во
всехъ пяти измеренияхъ: въ длину, въ ширину,  въ  высоту,  во  времени  и,
главное, въ душе. Въ ихней дурацкой свалке я никакого участия не принимаю.
Я - НАДЪ сВалкой! И "еръ" я буду ставить, где захочу, какъ  завещалъ  Левъ
Толстой. А букву "Е" - съ двумя точечками наверху, по Солженицыну. И никто
меня не заставитъ! Я - НАДЪ СВАЛКОЙ! Захочу сейчасъ -  и  взлечу.  Улягусь
вонъ на томъ облаке, какъ на своемъ  диване,  подопру  рукой  подбородокъ,
буду  глядеть  свысока  на  эту  свалку  и  обдумывать   больные   вопросы
современности, перечень  которыхъ  у  меня  всегда  съ  собой  въ  правомъ
кармане."
     Перечень больных вопросов любой современности - это уже много. Но как
только этот достойнейший обладатель  перечня  взлетел,  чтобы  улечься  на
облачке и сверху подумать над ответами, как только он оторвался от Земли и
не спеша стал подниматься над свалкой, как снизу  его  грубо  схватили  за
ноги и заорали:
     - Стой! Куда?!
     - Ты кто?! Документы!
     За левую ногу его держал красный, как помидор, сотрудник Энкавэдэ, за
правую - белый,  как  мел,  офицер  деникинской  контрразведки.  Гражданин
рвался  в  небо,  но  его  поставили  на  булыжную   мостовую   и   задали
самый-самый-самый больной вопрос современности:
     - Ты за кого?
     Летающий гражданин хотел было спокойно  объяснить,  что  он  собрался
произвести первый в  мире  полет  человека  по  воздуху  без  летательного
аппарата, что он свободен во всех пяти измерениях, что ОНЪ - НАДЪ СВАЛКОЙ,
что полет - это его естественное состояние... Но неожиданно  для  себя  он
вдруг затрепыхался, замахал, как птица, руками и закричал:
     - Да пошли вы все к этакой матери!
     И его с двух сторон за  такой  ответ  как  держали  за  ноги,  так  и
разорвали на две части, как вареного цыпленка.
     Но вопросы остались.






                     СОВРЕМЕННОСТИ, ОБНАРУЖЕННЫЙ ВЪ ПРАВОМЪ
                     КАРМАНЕ НЕИЗВЕСТНАГО ЛЕТАЮЩАГО ЧЕЛОВЕКА

     1. КТО ПРАВЪ?
     2. КТО ВИНОВАТЪ?
     3. ДОКОЛЕ? Вариантъ: ДО КАКИХЪ ПОРЪ?
     4. ЧЕГО ТЕБЕ НАДО? (Въ ответъ  сразу  проси  чего-нибудь.  Примечания
Летающаго Человека.)
     5. КАМО ГРЯДЕШИ?
     6. ШТО ДЕЛАТЬ?
     7.  ЧТО  ЖЪ  ЭТО  ДЕЛАЕТСЯ,  ГРАЖДАНЕ?  (Этотъ  вопросъ  задается  съ
вытаращенными глазами и разведенными пошире руками. Не путать съ вопросомъ
"Што делать?")
     8. КТО ТАМЪ? (Возможные ответы: "Полиция!", "Дворникъ!", "Энкавэдэ!")
     9. ОЙ, А КТО КЪ НАМЪ ПРИШЕЛЪ? (Не путать съ вопросомъ "Кто тамъ?)
     10. ЗА ЧТО БОРОЛИСЬ? (На то и напоролись, понятно.)
     11. КАКЪ ДАЛЬШЕ ЖИТЬ?
     12. ЧТО ЗАВТРА КУШАТЬ БУДЕМЪ?
     13. ВЕРУЕШЬ?
     14. КУДА ПРЕШЬ?
     15. ТРЕТЬИМЪ  БУДЕШЬ?  (Хороший,  добрый  вопросъ.  Отвечать  надобно
уважительно: "Я бъ съ удовольствиемъ, но...")
     16. ЧТО СЪ НАМИ ПРОИСХОДИТЪ?
     17. КТО КРАЙНИЙ? Вариантъ: КТО ПОСЛЕДНИЙ? (Дождавшись ответа, надобно
сказать: "Я за вами".)
     18. А ТЫ ЗАПИСАЛСЯ ДОБРОВОЛЬЦЕМЪ?
     19. ТЫ ЗА КОГО? (Очень больной вопросъ.)
     20. ОТКУДА ЕСТЬ ПОШЛА ЗЕМЛЯ РУССКАЯ?
     21. КУДА ЖЪ НАМЪ ПЛЫТЬ?
     22. НЕТЪ ЛИ РОДСТВЕННИКОВЪ ЗА ГРАНИЦЕЙ?
     23. СТОЙ, КТО ИДЕТЪ? (Быстро говори пароль - если знаешь.)
     24. А НЕ ЕВРЕЙ ЛИ ВЫ? (Вспомнить тамъ же:  "Почему  нетъ  въ  продаже
подсолнечного масла?")
     25. ЗАЧЕМЪ ПРИШЛИ МЫ ВЪ ЭТОТЪ МИРЪ?
     26. ЗА ЧТО?
     27. ТЫ КТО ТАКОЙ? (На этотъ вопросъ отвечаютъ этимъ же вопросомъ:  "А
ТЫ КТО ТАКОЙ?")
     28. КОМУ ЭТО ВЫГОДНО?
     29. ПОЧЕМЪ ПУДЪ СОЛИ? Вариант: ПОЧЕМЪ ФУНТЪ ЛИХА?
     30. КАКЪ НАМЪ РЕОРГАНИЗОВАТЬ РАБКРИНЪ?
     31. БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
     32. СЪ КЕМЪ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ?
     33. КТО ВЫ, ДОКТОРЪ ЗОРГЕ?
     34. И КУДА ВСЕ ПОДЕВАЛОСЬ? (Сравни: "Что жъ это делается, граждане?")
     35. КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО?
     36. КОМУ ЭТО ВЫГОДНО?
     37. КТО НАПИСАЛЪ РОМАНЪ "ТИХИЙ ДОНЪ"?
     38. ПОЧЕМУ ВЫМЕРЛИ ДИНОЗАВРЫ?
     39. КТО СОЧИНЯЕТЪ АНЕКДОТЫ?
     40. КАКЪ НАМЪ ОБУСТРОИТЬ РОССИЮ?
     41. НУ, И ЧТО ДАЛЬШЕ?
     42. Самый придурковатый вопросъ:
     А ЧТО ХОТЕЛЪ СКАЗАТЬ АВТОРЪ ЭТИМЪ СВОИМЪ ПРОИЗВЕДЕНИЕМЪ?






     Столько  больных  вопросов,  что  даже  Лев  Николаевич  на  пару   с
Александром Исаичем не  разгребут.  Где  уж  этой  психованной  Гражданке.
Ответов много, а ответ на все вопросы подавай один,  чтобы  все  понимали.
Кто этот ответ ответит, тот и козырный туз. Но никто  отвечать  не  хочет,
все только спрашивают, а бывшие псы-сатрапы таинственно молчат и ботинками
качают.
     Тогда за дело  берется  Гражданка.  Вместо  ответа  она  из  пулемета
"Максим" начинает приводить всех  к  общему  знаменателю  и  складывать  в
штабеля, но толпа все прибывает и прибывает, и девятый вал толпы еще  даже
не наступил, всех не сразу перестреляешь - народу  у  нас  завсегда  много
водится,  плюс  приезжие,  плюс  иностранцы,  плюс   лица   неопределенной
национальности. И все, конечно, сразу бегут к ЦУМу, к  ГУМу,  к  "Детскому
миру" и спрашивают:
     - Что дают?
     Вот и еще один  больной  вопрос,  не  учтенный  в  перечне  Летающего
Человека: ЧТО ДАЮТЪ?
     А вот и ответ: ПУЛЮ ВЪ ЛОБЪ.






     Кровавая жатва продолжается полным  ходом,  похоронных  комбайнов  не
хватает. Беспризорники ночуют в котлах,  генералы  на  белых  конях  рубят
толпу в капусту. Национальный вопрос стоит на ребре и не падает - стреляют
всех, кто под руку подвернулся: полян и древлян, чудь  и  мерь,  мордву  и
чухонцев, негров и китайцев из Интернациональной бригады, цыган  и  армян,
татаров  и  монголов,  но  прежде  всего,  конечно,   лиц   неопределенной
национальности,  хотя  тех  уже  и  не  видно   -   уехали?   попрятались?
ассимилировались?
     Вопросы, вопросы...
     Но некогда разбирать - бей всех, кто от  Агдама  и  Евы!  Кровь  всех
цветов и оттенков течет вдоль кремлевской стены и по трубопроводу уходит в
Каспийское море. Прилетает на "Фармане" герр Уэллс,  садит  свою  этажерку
прямо  на  Красной  площади  и  пробирается  между  трупами  на  прием   к
кремлевскому мечтателю, брезгливо хлюпая ботинками в лужах крови.  Что  же
он видит? Кругом разруха, на запасном пути обглоданный скелет бронепоезда,
фабрики   разворованы,   земля   утрамбована,   продовольственные   склады
разграблены, дрова не подвезены, кругом стрельба, обыватель хмур.
     У дверей с табличкой "Кремлевский мечтатель" стоит  с  саблей  наголо
шофер Гулько  Макар  Егорьевич  -  тот  самый,  стукнутый  псами-сатрапами
наганом по голове, с тех пор он что-то не в себе.
     - Ты кто? - спрашивает Макар Егорьевич, награжденный за тот давнишний
подвиг позолоченной именной саблей, и слышит в ответ:
     - Герр Уэллс, основоположник научной фантастики.
     - Ага. Есть такой. Пропуск  выписано,  заходите,  -  салютует  саблей
шофер Гулько.
     Заходит.
     Встречает герра Уэллса очень простой человек -  галстучек,  пиджачок,
ботиночки, пальтецо, зато на громаднейшей голове - кепка 68-го размера,  с
громаднейшей пуговицей.
     -  Что  скажете?  -  спрашивает  его  кремлевский  мечтатель,  он  же
экономист Н.Ильин.
     - Россия,  -  по-английски  говорит  герр  Уэллс,  снимая  буржуйский
котелок, - во мгле! А Максимильян Горькин на острове Капри, как  последний
босяк, ходит в одном костюме и в тюбетейке и плачет. И люди у вас какие-то
хмурые! Хоть бы один улыбнулся.
     - Это очень плохо, - по-английски же отвечает  кремлевский  мечтатель
(он все языки знал!) - Ну, ничего, ничего! Приезжайте к нам  через  десять
лет, непременно приезжайте! И тогда сами все увидите!
     Вот у кого на все есть ответ:
     - Приезжайте к нам через десять лет! А лучше всего - через  двадцать!
-  отвечает  экономист  Н.Ильин,  но  секретные  карты  профессора   Карла
Фридриксонна пока не раскрывает. - Нет, вы  точно  скажите:  приедете  или
нет? Я вам новый пропуск выпишу, буду ждать!
     - Хорошо, приеду, посмотрю.
     А кремлевский  мечтатель  провожает  писателя-фантаста  до  дверей  и
думает так:
     "Через двадцать лет или ишак сдохнет или герр Уэллс помрет."






     В общем, царевала эта Гражданка три дня, три месяца  и  три  года,  и
народу от ее  красного  маникюра  полегло  столько,  что  никакому  Чудищу
Лаяйющему в кошмарном сне не приснится. А если считать и неродившихся - то
умножай на два.
     Устал, измучился народ.
     - Кончать, - говорит, - надо эту Гражданку. А то живого народа вообще
не останется. Серпом по молоту! И штык в землю!
     Поумнел, значит, народ.
     Видя такое всеобщее к себе уважение, Гражданка без боя перешла бывшую
государственную границу и поскакала в Ерманию к рельсканцлеру Гнидлеру  за
подмогой,  но  тот  как  раз  занимался  аншлюссом  с  Австрией,  поэтому:
"извините, мадам, как-нибудь в другой раз".
     Тогда Гражданка приклеила усы-колечком, надела соломенное сомбреро  и
отправилась  пароходом  в  Мексику  экспортировать  революцию  и  наводить
порядок среди тамошних кактусов. С тех пор носит эту бессмертную гражданку
по белу свету до сего дня. Верная примета - там, где  свои  начинают  бить
своих, там, значит, объявилась Гражданка  в  одном  кирзовом  сапоге  и  с
оливковой веткой в руке.
     А народ - штык в  землю  и  разбежался  по  хатам,  подвалам,  да  по
коммунальным квартирам.  Раненого  Соцреализма,  упавшего  с  Царя-Фонаря,
отнесли в кремлевскую больничку, как внебрачного сына самого  Максимильяна
Горькина, - отнесли и разбежались. Устал  народ.  Надоело  народу  вопросы
спрашивать - что да  почем.  Так  устал  народ,  что  надоело  без  работы
болтаться. Занялся народ своим делом - сеет да пашет,  точит  да  сверлит,
торгует да лечит, а кто ничего не умеет, тот так живет, бизнес  делает.  В
перерывах же от трудов пляшут и пьют вонючую буряковку в нарушение декрета
о самогоноварении.






     В официально-национальной последовательности:

     РУССКИХ: около (статистика закрыта) миллионов человек
     УКРАИНЦЕВ: приблизительно (-) миллионов человек
     БЕЛОРУСОВ: порядка (-) миллионов человек
     УЗБЕКОВ: более (-) миллионов человек
     КАЗАХОВ: примерно (-) миллионов человек
     ГРУЗИН: почти (-) миллионов человек
     АЗЕРБАЙДЖАНЦЕВ: с лишним по (-) миллионов человек
     ЛИТОВЦЕВ: ориентировочно (-) миллионов человек
     МОЛДАВАН: по непроверенным данным (-) миллионов человек
     ЛАТЫШЕЙ: круглым счетом (-) миллионов человек
     КИРГИЗОВ: что-то (-) миллионов человек
     ТАДЖИКОВ: где-то (-) миллионов человек
     АРМЯН: в общем (-) миллионов человек
     ТУРКМЕН: не менее (-) миллионов человек
     ЭСТОНЦЕВ: этак (-) миллионов человек
     РАЗНЫХ МАЛЫХ НАРОДНОСТЕЙ (с лицами неопределенной национальности):  в
общем и целом погибло столько, что не поддается исчислению.
     ИТОГО: погибла плюс-минус ПОЛОВИНА НАСЕЛЕНИЯ (или около этого).
     Народу осталось: ЕЩЕ ДОСТАТОЧНО.










     С тех пор твердо воцарилась  на  Всея-Руси  Совместная  Власть.  Трон
продали в Херманию за валюту, мономахову  шапку-ушанку  тоже  хотели  было
продать в Хренландию, но передумали и водрузили ее вместо кепки на  голову
экономиста Н.Ильина, а кепку  шоферу  Гулько  отдали,  Макару  Егорьевичу.
Уселся, значит, экономист Н.Ильин на простом гнутом  стуле  в  кремлевских
палатах вместо Чудища Обла, сидит с красным бантом в петлице  и  с  самыми
лучшими побуждениями - чтобы всем было хорошо через десять лет.
     В крайнем  случае,  через  двадцать,  когда  герр  Уэллс  пожалует  с
повторной ревизией. Нынешнее поколение совместных людей будет  жить  лучше
всех - приезжайте к нам, все сами увидите.
     Сидит. Мечтает. Поставил под стул кожаный  двойной  чемодан  с  тремя
секретными картами профессора Карла Фридриксонна,  никому  не  показывает.
Вокруг  Кремлевского  Мечтателя   за   круглым   столом   сидят   Народные
Совместители в составе двенадцати человек, а за ними еще двенадцать  стоят
с совещательными голосами.

                                 "Если б
                                 не было
                                 в мире
                                 гвоздей,
                                 гвозди
                                 бы
                                 делать
                                 из
                                 этих
                                 людей", -

     сказал бы о них Владим Владимыч, лучший поэт Совместной  Эпохи,  если
бы написал эти строки.
     - Не знаю, как там насчет поэзии, а насчет  политики  это  совершенно
правильно! - ответил бы ему экономист Н.Ильин на страницах "Правды",  если
бы прочитал эту лесенку.






     Сидят.
     Заседают.
     Котелки варят.
     Государственную думу думают.
     Решают повестку дня:

     "ЧТО ДЕЛАТЬ С НАРОДОМ?"

     Докладывает академик Крыж-Ановский:
     - Попрятался народ по хатам, подвалам да по коммунальным квартирам, в
себя ушел. Сидит народ  в  темноте,  при  лучине,  все  под  себя  гребет,
веселится и ликует, на Совместную Власть кладет с прибором. На нас с вами,
значит, - докладывает академик, которого еще Чудище в  шею  гнало,  да  не
догнало.  -  В  гробу  народ  видел  Совместную  Власть  и   ее   Народных
Совместителей.    Взгляните    на    товарища    Степашка,    совместителя
здравоохранения - от голода то и дело в обморок падает... Вот, опять упал!
Совместитель просвящения товарищ Луначальский так исхудал,  что  пенсне  с
носа  спадает.  Комендант  Кремля  Понч-Пруевич   с   хлеба   на   кипяток
перебивается. Как дальше жить? Дальше так жить нельзя. Свое здоровье  надо
беречь.
     -   Что   вы   конкретно   предлагаете   насчет   здоровья   Народных
Совместителей?  -  с  кавказским  акцентом  спрашивает  Чудесный   Нацмен,
замещающий экономиста Н.Ильина, когда тот гриппует.
     - Повысить совместные пайки. Даешь хлеб, чай, сахар,  масло,  молоко,
мясо, рыбу, овощи, фрукты и яйца!
     - Принято! Теперь ставлю вопрос ребром: ЧТО БУДЕМ ДЕЛАТЬ С НАРОДОМ?
     - Как? Не расслышал...
     - С народом, спрашиваю, что делать? Не слушается!
     - В Чека его! - предлагает Железный Феникс.
     - На Соловки его! - волнуются совместители.
     Одни советуют так, другие - этак. Третьи одно предлагают, четвертые -
другое. А тут еще Рыгов с Бухаевым заладили, как попугаи:
     - Обогащайтесь, обогащайтесь, обогащайтесь!
     - Это зачем? - удивляется военмор Бронштейн.
     - Пускай народ обогатится, а потом мы его грабанем! - объясняют Рыгов
с Бухаевым.
     - Нет! Ни в коем случае! - возражает Чудесный Нацмен.  -  Сначала  мы
его грабанем, а потом пускай обогащается. А потом мы его опять грабанем.
     Распри, дискуссии...
     Кто прав - непонятно. Власть-то Совместная. Концов не найдешь.
     Таким вот Макаром.
     А экономист Н.Ильин  хитро  на  всех  посматривает,  но  карты  Карла
Фридриксонна пока не раскрывает.






     Приплывает на "Челюскине" лауреат Шнобелевской премии  Фриц  Нонсенс,
известнейший хренландский полярник (вроде нашего  Папанова,  но  не  такой
толстый) и говорит:
     - Да у вас же тут голодающие Поволжья! -  хватается  за  голову  этот
разный и прочий швед. - Как же так?!
     - Неурожай у нас, -  скорбно  объясняет  экономист  Н.Ильин.  -  Зона
рискованного земледелия. Идемте в буфет... Вот, извольте посмотреть,  сами
перебиваемся с черного хлеба на морковный кофе. Совок Степашка  в  обморок
падает - вот, лежит. У Горькина осталась одна тюбетейка.  Угощайтесь,  чем
богаты - кружка пива, грибки соленые... Не бойтесь,  не  отравленные.  Нам
нужны хлеб, чай, сахар, масло, молоко, мясо, рыба, овощи, фрукты  и  яйца.
Вот список. Деликатесов нам не надо,  не  время  сейчас  для  деликатесов.
Омаров и устриц будем при коммунизме есть.
     - Значит, нужно вводить новую  экономическую  политику!  -  горячится
Фриц Нонсенс, пряча список в портфель.
     - Плюс электрификацию всей страны! - добавляет экономист  Н.Ильин.  -
Приезжайте к нам через  двадцать  лет...  А  лучше  через  тридцать.  Сами
увидите  -  нынешнее   поколение   совместных   людей   будет   жить   при
электрификации.
     Уплыл удрученный Фриц Нонсенс на ледоколе "Челюскине", попал во  льды
и затонул, но продовольствие по списку прислать успел.
     Только народ это продовольствие и видел.






     Никак не  могут  найти  Народные  Совместители  всеобщий  всенародный
знаменатель.  Не  до  народа  им,   международное   положение   не   тово,
рельсканцлер Гнидлер воду каламутит - гляди в оба, чтобы самим не слететь.
     А народ все хуже живет и хуже. Хужее даже, чем при Чудище Лаяйющем.
     - При  Чудище  еще  ничего  жилось,  -  вспоминает  народ.  -  Хорошо
жилось-то при Чудище! Кур держали, коров, калачи по  воскресеньям  кушали.
Уговор был такой: ты эту Чудищу пои-корми, и  она  к  тебе  с  пониманием.
Спору нет, на шее народной она сидела - на то она и Чудища Лаяйющая, чтобы
на шее сидеть. И девицами  не  гнушалась.  Бывало,  завалится  на  ночь  в
деревню, а утром в Зимнем  Логове  императрица  посуду  бьет:  явились  не
запылились,  Ваше  Кобелиное  Величество!  Ска-андал!   Оно   конешно:   и
псов-сатрапов пои-корми, и лошадям ихним овса давай... Зато имели к народу
культурное обхождение. Приедут, всех облаяйют, девиц попортят, заберут  не
более того, что им надобно, мужикам всыплют розги по первое число, и  живи
себе до очередного первого  числа.  Культурно  все.  И  девицы  совсем  не
против.
     Совсем устал народ. Историю свою забывать стал - как жилось-то хорошо
при Царе-Горохе. Тогда хоть горох был, а тут - Царь-Голод!
     - Ладно, - смекает народ. - Мы люди простые,  не  гордые.  Надо  идти
кланяться. Лишь бы не было войны. А то опять Гражданка пожалует.






     Избрал народ депутатов - у кого спина гнучая, тому поклоны бить.
     Выпал тяжкий жребий Ивану, Петру да Сидору Аверьянычу, старосте  села
Грязные Лужи. Приодели  ходоков  победнее  -  лапти-шмапти,  онучи-вонючи,
рваные зипуны да треухи,  пришли  через  всю  страну  в  субботу  утром  к
Спасской башне Кремля, глядят и видят: на макушке заместо двуглавого  орла
звезда о пяти рогах красным огнем горит. Слышат:  куранты  "Интернационал"
бьют: "Вставай, мол, проклятый! Подъем! На  субботник  пора!"  Кремлевские
курсанты, как  заводные  куклы,  по  площади  маршируют  с  винтовками  со
штыками, ноги выше крыши задирают, как при  Николае  Палкине  (крутой  был
царюга, а вишь, допомогал  Пушкину  стихи  писать:  "Бориса  Годунова",  -
говорит, - ты мне, Пушкин, подправь к понедельнику. Вот  тут  и  тут...  И
концовку переделай. Что это у тебя "веселится и ликует весь народ"? С чего
бы это ему веселиться? Народ пусть безмолвствует. Понял, да?"
     А тут еще бабы  с  тряпками,  задрав  подолы,  кровь  человеческую  с
мостовой отмывают после гражданской войны. Субботник полным ходом  идет...
В общем, записались ходоки у шофера Гулько Макара Егорьевича,  который  на
часах стоял в столь ранний час, на прием к экономисту Н.Ильину.
     Видят: отказа нет. Не орет на  них  личный  шофер  экономиста:  "Куда
прешь, дурак?"
     Хороший признак. Переглянулись ходоки.  Перекрестились  на  рубиновую
звезду.
     Вошли.






     Не успели еще ходоки в ножки бухнуться, а экономист Н.Ильин  выбегает
из-за письменного стола, где диктует Нессе  Армаггедон  "Очередные  задачи
Совместной Власти", и очень любезно спрашивает:
     -  Зачем  пожаловали,  мужички?  Присаживайтесь.   Сейчас   кипяточку
принесут, будем чай пить.
     Очень уж экономист Н.Ильин чай любил, не мог  уже  без  чифира  жить.
Если едет куда-нибудь на фронт - за ним чайник везут в бронепоезде.
     Уселись Иван, Петро да  Сидор  Аверьяныч,  староста  Грязных  Луж,  в
мягкие кресла с крахмальными наволочками. Придворный кремлевский  художник
Бродский уже тут как тут со своей палитрой - краски  размешивает,  полотно
на  подрамник  натягивает.  А  Неська  Армаггедон,   подружка   экономиста
Н.Ильина, вносит чайник с кипятком, а чайник не  простой  -  со  свистком.
Чайник кипит - свисток свистит!
     От такого благородного обхождения совсем распарились ходоки.  Так  бы
всю жизнь и сидели в креслах. Опять переглядываются: чудно,  за  людей  их
здесь принимают, что ли? Да еще расспрашивают:
     - А что вы, мужички, думаете о Брестском похабном миру? А о Карибском
непечатном кризисе каково ваше мнение? Говорите правду, не бойтесь.
     Каково?!..
     И  бабенка  у  кремлевского  мечтателя  ничево,  вот  только  фамилия
страшненькая. Чай в блюдцах разносит, с баранками, в мужской  разговор  не
встреет, свое место знает.  Потеряли  ходоки  бдительность,  стали  резать
правду-матку в глаза:
     - Оно-то, конешно, так... - режет Иван на столе шмат  сала.  -  И  не
иначе.
     - А как? -  интересуется  экономист  Н.Ильин.  -  Как  вы  оцениваете
очередной виток спирали гонки вооружений?
     - Ежели так, то пожалуйста, - ломает Петро белый хлеб ломтями.
     - А как именно? - уточняет экономист Н.Ильин.
     - Стоп, мужики, - достает Сидор Аверьяныч зеленый штоф с  буряковкой.
- Дайте я скажу.
     - А мы вас внимательно выслушаем, - принюхивается к  штофу  экономист
Н.Ильин.






     - Надоело! - говорит Сидор Аверьяныч, староста Грязных Луж.  -  Устал
народ хужее, чем при  Чудище  Лаяйющем.  Спасу  нет  от  твоего  чудесного
Нацмена.  Ух  и  грозный  Нацмен,  хуже  Демона  Революции!  Всех  достал!
Продразверсткой заел, в колхозы загнал, пятилеткой в четыре года  забодал.
Национальный вопрос на ребро поставил  и  укатал,  как  асфальтный  каток.
Совсем ухайдокал христианское население. А ты, видать, добрый и  ничево  о
том не знаешь. И бабенка твоя ничево, с библейской  фамилией.  Не  еврейка
ли, случайно?.. Ну да ничево. А ты сам, случайно, не тово... А хоть  бы  и
так - ничаво. Ты - экономист, она - экономка.  Естество  требует.  Ничаво.
Шведы нами володели, да не выволодели. Татары правили,  да  не  выправили.
Поляки руководили, да не выруководили. Немцы царевали, да  не  выцаревали.
Властвуй над нами, лобастый. Твоя взяла, твой черед пришел. Будешь  у  нас
за Стеньку Разина, вождем мирового пролетариата и беднейшего христианства.
Как же без Стеньки?.. Но так, чтобы без дураков! Чтоб земля -  христианам,
фабрики - рабочим, а дворцы - хижинам, как обещал. И чтоб лампочка  Ильича
в каждой хате, чтоб ночью "Правду" читать. А за  это  будут  тебе  от  нас
всякие льготы. Мы тебя поить и кормить будем, и экономку  твою,  и  шофера
твоего, и всех твоих совместителей поить и  кормить  будем.  Хлеб,  масло,
мясо и яйца - предоставим по списку. А уж  чай  -  сам  покупай  в  Китае.
Договорились?
     - Пожалуй, договорились, - раздумчиво отвечает экономист Н.Ильин.
     - И девиц нетронутых, коль надо, будем поставлять в  твой  Совместный
Комитет в разумной потребности,  -  совсем  расщедринились  ходоки.  -  По
рукам?
     - По рукам!
     И как экономист Н.Ильин не отказывался - мол, "не пью,  ни-ни,  врачи
запретили!" - распили с ним ходоки по  стакану  вонючей  буряковки,  заели
хлебом с салом, и художника Бродского  угостили,  и  Нессю  Армаггедон  по
спине похлопали. Проводила она ходоков до порога, фыркнула им в след,  как
кобыла, а опьяневший  Кремлевский  Мечтатель  вызвал  на  ковер  Чудесного
Нацмена, чтобы задать ему перцу.






     Входит Чудесный Нацмен.
     - Жалуются на вас ходоки из Грязных Луж! - строго  говорит  экономист
Н.Ильин.
     - Ишь ты, какие! - удивляется Нацмен.
     - Сделаем так... - строжайше приказывает экономист Н.Ильин. - Грязные
Лужи переименуем в Красные. А штатному палачу передайте: ходоков этих,  не
медля ни минутки, привести в общему знаменателю и захоронить в кремлевской
стене  за  нарушение   запрещения   самогоноварения.   Все   имущество   -
экспроприировать. Никакие они не ходоки, а мироеды-кровососы.  Чем  больше
мы расстреляем этой публики, тем лучше для этой  публики.  А  я  пойду  на
субботник бревна таскать.
     Что и было незамедлительно исполнено: не успели Иван, Петро  и  Сидор
Аверьяныч, староста Красных Луж,  выйти  из  Боровицких  ворот,  как  были
приведены кремлевскими курсантами к общему знаменателю у кремлевской стены
вместе с подвернувшимся под  руку  штатным  палачом  Леонардом  Андреевым.
Родного дядюшку Соцреализма шлепнули  за  то,  что  тот  опять  напился  и
распустил сопли:
     - Не могу! - кричал Леонард  Андреев  на  Лобном  месте.  -  Не  могу
расстреливать живых людей, душа не позволяет!  Даешь  электрический  стул!
Душа требует гуманизации смертной казни!
     -  Требует?  -  переспросил  кремлевский  латышский  стрелок,   плохо
понимавший язык межнационального общения. - Если требует, значит, получай.
Сам напросился.






     На следующий день стало экономисту Н.Ильину очень плохо -  то  ли  от
ходоковской вонючей буряковки, то  ли  от  тягания  бревна  на  всесоюзном
субботнике, то ли еще от чего. Рвота, понос, конечности  отнимаются,  даже
чифир не помогает. Шофер Гулько Макар Егорьевич  с  ног  сбился  гонять  в
автомобиле в аптеку за лекарствами.
     Неважнецкие, прямо скажем, дела, не бережем мы свое здоровье.
     Хорошо.  Взял  экономист  Н.Ильин  очередной  профсоюзный  отпуск   и
отправился с личным шофером Гулько Макаром  Егорьевичем  в  автомобиле  на
остров Капри к Максимильяну Горькину подлечиться на этом средиземноморском
курорте. Приплыл он, значит, на Капри и начал вроде бы выздоравливать,  но
черт его дернул сыграть партию в шахматы с  другом  Горькина,  французским
гуманистом Ролен Романом. Зевнул экономист детский мат в три хода, и стало
ему совсем нехорошо, хотя в шахматы  он  играл  неплохо.  Пришла,  значит,
пора, и медицина  умыла  руки.  Собрался  экономист  Н.Ильин  помирать.  С
вещами, значит, на выход.
     Стал он в последний раз собирать в  дальнюю  дорогу  свой  знаменитый
кожаный чемоданчик с двойным дном, тайну которого  псы-сатрапы  так  и  не
раскрыли. Да и как раскроешь: сверху там бельишко, электробритва,  мыло  и
бутерброды, - а под ними чего только нет! Все музейные экспонаты: и первый
пожелтевший нумер газеты  "Правда",  и  любимая  книга  "Что  делать?",  и
групповая  фотография  юных  революционеров  из  кружка  "За  освобождение
рабочего класса  от  люмпен-пролетариата",  и  множество  всякого  личного
милого хлама, который таскаешь за собой всю жизнь -  и  съесть  нельзя,  и
выбросить жалко. Но главная тайна -  в  самом  низу  на  втором  дне:  три
секретные карты профессора Карла Фридриксонна.






     - А где же тот Чудесный Нацмен? Совсем с памятью плохо  стало,  опять
позабыл фамилию, - жалуется экономист Н.Ильин своему шоферу Гулько  Макару
Егорьевичу, которого после безвременной кончины Несси Армаггедон назначили
по совместительству сестрой милосердия для Кремлевского Мечтателя. - Пусть
приедет на Капри попрощаться и пусть привезет яду хорошего,  чтоб  мне  не
мучиться. А я ему за это по секрету три слова скажу.
     Хорошо. Последнее желание покойного - закон  для  подчиненных.  Шофер
Гулько, которого звали Макар Егорьевич, смахнул  скупую  мужскую  слезу  и
отправился с докладом к Максимильяну Горькину. Тот сразу же начал  плакать
и звонить по вертушке в Москву, в орготдел ТАКОЙ партии. В Кремле - полный
переполох. Остров Капри - это не в Ялту съездить. Задачка!.. Не вдаваясь в
подробности:   Чудесному   Нацмену   выписывается   партийная   зарубежная
командировка,   выдается   фальшивый   паспорт   на    имя    швейцарского
социал-демократа Мануэля Диас Рамиреса, и он разными  потайными  ходами  и
конспиративными путями  отправляется  через  охваченную  пламенем  мировой
войны Европу на остров Капри с двухсотграммовой баночкой цианистого калия.
     Кое-как добрался.
     Кругом пальмы, маслины, кипармы... В последний раз сфотографировались
верные друзья под старой оливой  на  историческую  фотографию  -  Чудесный
Нацмен в белом френче, Кремлевский Мечтатель во  френче  цвета  хаки  -  и
передал экономист Н.Ильин из рук в руки свое знаменитое завещание  в  виде
тайного письма к ТАКОМУ-ТО съезду ТАКОЙ партии.






     Начало 1-ой цитаты:
     "Нас мало, - пишет экономист  Н.Ильин,  -  но  мы  в  тельняшках.  Мы
составляем очень тонкий слой среди громаднейшего  населения  этой  страны.
Плохо дело. Даже не знаю, куда мы влезли, что  будет  дальше,  и  как  нам
расхлебать эту кашу. Нам нужно в  корне  изменить  нашу  точку  зрения  на
социализм.  Наденьте  очки,  товарищи!  В  ТАКУЮ  партию  пролазят  всякие
посторонние людишки. Откуда они взялись?! Так и лезут, пролазы!  Ненавижу!
Гнилая вшивая интеллигенция лезет, либеральная буржуазия, мелкие  кустари,
бывшие дворяне, холопы, лакеи,  проститутки,  ворье,  жулье  и  хулиганье,
люмпен-пролетариат и всякие мещанские рыла так и прут!  К  нашей  правящей
ТАКОЙ партии примазываются серые обыватели, дремучие  аборигены-землепашцы
с мелко-буржуазной психологией и прочая публика. Где они раньше были?..  В
905-м году при княгине  Ольге  их  в  ТАКУЮ  партию  на  аркане  не  могли
затащить, а сейчас так и прут на готовенькое! Предвижу  времена,  когда  в
ТАКУЮ партию запишется все население этой страны, и наша партия  из  ТАКОЙ
превратится в РАСТАКУЮ, как невинная девица в раздолбанную шлюху".
     Конец 1-ой цитаты.

     Начало 2-ой цитаты:
     "В чем наше спасение?  -  спрашивает  умирающий  на  Капри  экономист
Н.Ильин. И сам же отвечает: - В новом арифметическом  мышлении.  Нам  надо
немедленно научиться приводить всех к общему знаменателю. Всех, не  взирая
на лица! Чем больше народу будет приведено к общему знаменателю, тем лучше
они запомнят. Это с одной стороны, - пишет экономист Н.Ильин. -  С  другой
стороны:  не  очень-то  мне  нравятся  исторически-сложившиеся   дружеские
отношения  в  нашем  Совместном  Комитете.  Пусть  товарищи  на  меня   не
обижаются, но эти отношения находятся  на  уровне  прежней  лакейской  или
нынешней коммунальной кухни, где любая  смазливая  кухарка  поверила,  что
может управлять государством. Драть ее надо, дуру! А вы  чем  занимаетесь,
товарищи?.. Вчера Чудесный  Нацмен  плюнул  в  борщ  Демону  Революции,  а
сегодня Демон Революции  подбросил  под  дверь  Чудесного  Нацмена  дохлую
крысу.
     Все это конечно мелочи по сравнению  с  мировой  революцией,  но  это
такие мелочи, которые в будущем  могут  иметь  решающее  значение.  Далее.
Товарищ Бухаев, являясь всеобщим любимцем ТАКОЙ партии и просто порядочным
человеком (а порядочный человек сегодня -  атавизм  и  релик),  не  вполне
обучен грамоте. В слове  "эмпириокритицизм"  он  делает  сразу  7  (семь!)
орфографических ошибок: "империякрецытисм"!..  Каково?!..  Не  знаю  даже,
закончил ли он гимназию, - а безграмотный человек, как известно, стоит вне
политики.
     Теперь о Знаменеве с Киновьевым. Эта неразлучная парочка не случайный
эпизод устроила в ночь с двадцать четвертого  на  двадцать  пятое.  Я  все
помню! Нам надо в три... нет, в пять, в десять  раз  увеличить  Совместный
Комитет за счет рабочих от станка. Спрашиваете, а кто же  будет  стоять  у
станка? За станки поставить беднейших крестьян от сохи. А кто будет  землю
пахать? А интеллигентская прослойка у нас на что? Вот  тогда  мы  и  будем
застрахованы от всяких случайностей".
     Конец 2-й цитаты.

     Начало 3-й цитаты, самой важной и  самой  загадочной  из  рукописного
наследия экономиста Н.Ильина:
     "ВАЖНЕЙШИМ ИЗ ВСЕХ ИСКУССТВ ДЛЯ НАС ЯВЛЯЕТСЯ КИНО,
     ПОЭТОМУ НАМ НУЖЕН СТРОЙ ЦИВИЛИЗОВАННЫХ КИНООПЕРАТОРОВ".
     Конец 3-й цитаты.






     -  Это  понятно,  это  арифметика,  -  немного  разочарованно  сказал
Чудесный Нацмен. - Хотелось  бы  заглянуть  в  козырные  карты  профессора
Фридриксонна.
     - Правильно, голубчик! - усмехнулся экономист Н.Ильин.  -  Сейчас  мы
займемся алгеброй революции. Достаньте из-под кровати двойной  чемоданчик.
Откройте первую козырную карту... Какая первая карта?
     - Трефовая дама.
     - Запомните слово: ВРАТЬ. Вторая?
     - Трефовый король.
     - ВРАТЬ В КВАДРАТЕ. Третья?
     - Трефовый туз.
     - ВРАТЬ В КУБЕ. Теперь запомните алгебраическую формулу: "ВРАТЬ  плюс
ВРАТЬ В КВАДРАТЕ плюс ВРАТЬ В КУБЕ настоящим образом и в высшей  степени".
Повторите!
     - "ВРАТЬ плюс ВРАТЬ В  КВАДРАТЕ  плюс  ВРАТЬ  В  КУБЕ",  -  клятвенно
повторил Чудесный Нацмен у постели умирающего Кремлевского  Мечтателя,  но
вид у Нацмена остался немного разочарованным.
     - Ну и, конечно, приводить всех  к  общему  знаменателю,  -  успокоил
наследника экономист Н.Ильин  и  улыбнулся  как-то  по-детски.  -  Учитесь
говорить то, что должно быть, а не то, что есть. Любую  чепуху.  Например:
"Жить стало лучше, жить стало веселее". А тех, кто не поверит - сокращать.
Если невеселый и хмурый идет по улице - значит, не верит. Такого сокращать
на месте.
     - Это хорошо, это правильно! - горячо согласился Чудесный  Нацмен.  -
Вот только...
     - Что? Не стесняйтесь, спрашивайте.
     - Всех не пересокращаешь.
     - Всех и не требуется. Но к этому надо стремиться. Чем больше  народа
мы сократим, тем больше будет хлеба, чая, масла, мяса  и  молока  на  душу
населения. Логично? Представляете, какая наступит распрекрасная жизнь?  Мы
увидим небо в алмазах!.. Вообще, хочется милые глупости говорить и гладить
по головкам людей, а сегодня гладить по  головкам  никого  нельзя  -  руку
откусят. Надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя  мы,  в  идеале,
против всякого насилия над  людьми.  Гм-гм,  -  должность  адски  трудная!
Сейчас всех нужно приводить к общему знаменателю и сокращать дробью.
     - Дробью? - переспросил Чудесный Нацмен.
     - Ну, технологию сокращения я точно не знаю. Чем там у вас  сокращают
в подвалах Энкаведе? Пулями? А еще лучше - пелеметами! Так и передайте  по
цепи.






     С этими словами экономист Н.Ильин попросил цианистого калия, разбавил
его в чифире, мысленно перекрестился, выпил и безболезненно  скончался  на
руках у Чудесного Нацмена, фамилию которого так и не  вспомнил,  а,  может
быть, никогда и не знал. Нацмен закрыл ему глаза двумя  пятаками,  намотал
себе на ус алгебраическую формулу, спрятал в рукав три  козырные  карты  и
секретно приказал медицинским светилам залечить  до  смерти  пролетарского
писателя  Максимильяна  Горькина,  который,  обливаясь  слезами,  случайно
подслушал из-за портьеры тайну последней исповеди.
     Что и было безукоризненно исполнено по  всем  гиппократовым  правилам
врачебной этики.
     - Если друг не сдается... - вздохнул Чудесный Нацмен.
     Говорят, что в момент смерти Кремлевского Мечтателя со Спасской башни
Кремля упала рубиновая звезда и раскололась на  12000  осколков,  что  над
Туруханским  Ханством  взорвался  тунгусский   метеорит   и   сдвинул   на
пол-градуса в сторону земную ось, что все киты-толстолобики  из  Атлантики
вошли в Средиземное море и три дня подряд пускали фонтаны у острова  Капри
и что один престарелый негр из Северо-Американских Штатов вдруг ни с  того
ни с сего заговорил по-русски - всем этим слухам не очень-то нужно верить.






     Осиротела страна - не стало Кремлевского Мечтателя.
     Горе-то, горе какое! Слезы, рыданья, вселенский  плач  пронеслись  по
Всея-Руси. И опять вопросы, вопросы:
     - КАК МЫ ЗДЕСЬ БЕЗ ВАС?
     - КАК ВЫ ТАМ БЕЗ НАС?
     На острове Капри итальянские рыбаки забальзамировали тело  экономиста
Н.Ильина  благовониями,  положили  в  стеклянный  гроб  и   отправили   на
броненосце "Потемкине" в Одессу. Зима выдалась такой  лютой,  что  ледокол
"Имени ТАКОГО-ТО съезда",  ведомый  шофером  Гулько  Макаром  Егорьевичем,
тревожными гудками прокладывал "Потемкину" путь  по  Черному  морю,  боясь
налететь в тумане на айсберг, а тела турецких перебежчиков,  спешивших  на
похороны из Стамбула в Одессу, вмерзали в лед. Даже Черное море  промерзло
до дна, но народные массы выстроились через всю европейскую  часть  страны
от Одессы до самого Мурманска, откуда на похороны не выпускали  английские
интервенты  под  командованием  похожего  на  бульдога  лорда   Чертчилля,
злейшего врага Совместной Власти, дай ему Бог здоровья! Он еще побывает во
Всея-Руси, посмотрит еще в глаза караулу!
     Тем временем в Одесской опере тело  Кремлевского  Мечтателя  отпевали
прыщавые тенора Лемешко, Козлов и Собинович, зато первый  народный  артист
республики уплыл в европы за длинным рублем на эскадре из трех ледоколов -
на первом ледоколе уплыли ученые и философы, на втором - юристы и  медики,
на третьем - художники и поэты. ВСЕГО: 98765 килограммов отборных  мозгов.
Оттуда никто уже не вернулся, все подверглись укусу ядовитейшей  крапчатой
ностальгии,  долго  там  мучились,  лечились  запоями  на   свои   скудные
Шнобелевские премии и в конце концов окончательно вымерли, исчезли с  лица
Земли, как юрские  динозавры;  а  сегодня  скелеты  бердяевых,  буниных  и
сикорских собирают по косточкам и выставляют в палеонтологических музеях.






     Простоял стеклянный гроб в  одесской  Опера  всю  зиму  с  ноября  по
апрель. Тенора пели, караул устал,  Владим  Владимыч  себя  под  Н.Ильиным
чистил. 10 миллионов человек в этой  лютой  очередюге  замерзли  насмерть,
15-ти миллионами произвели ампутацию обмороженных конечностей (и пошли  по
стране безногие, безрукие, безголовые),  а  20-ть  миллионов  благополучно
вернувшихся с похорон обнаружили свои квартиры конфискованными  и  начисто
опустошенными ворьем и жульем.
     Пришлось  Совместной  Власти  переселять  потерпевших  в  Туруханское
ханство, а их квартиры отдавать ворью, жулью и совместителям ТАКОЙ партии.
Зато  по  весне,  когда  солнышко  пригрело,  ледники  отступили,  а  тело
вспотело, назначили новую контрибуцию: опять построилось население в живой
конвейер от Мурманска до  Одессы  и  по  колено  в  грязи,  передавая  над
головами  стеклянный  гроб,  перенесли  его  зачем-то  на  балкон   девицы
Кшесинской, где он до сих пор стоит в холодильнике,  невзирая  на  просьбы
родственников о предании тела экономиста Н.Ильина земле  -  на  родине,  в
столице Астраханского ханства, рядом с предками рыбарями и бахчеводами.
     Хоронили, хоронили, да недопохоронили.
     Вот и все.










     Все да не все.
     Со смертью Кремлевского Мечтателя жизнь на Земле почему-то  не  сразу
кончилась... (Впрочем, когда экономиста Н.Ильина еще на свете  не  было  -
люди как-то жили; когда экономиста не стало - тоже ведь жить хочется?..)
     Отшумело празднование похоронных торжеств, отгремели салюты, отлились
слезы, отгудели фабрики и бронепоезды, начались трудовые будни.
     А где же богатырь Соцреализм, упавший с Царя-Фонаря  в  самом  начале
гражданской войны и доставленный в 4-е отделение кремлевской  больницы  по
праву внебрачного сына пролетарского писателя Горькина?
     Отлежался. Вылечили его врачи-вредители. Обитает Соцреализм  в  сыром
подвале в  центре  Москвы,  на  улице  имени  своего  отца,  с  продувными
удобствами во дворе. Не отступился, пишет  в  уме  пролетарскую  "Войну  и
мир", но что-то ему не пишется - образы всякие, концепции и главные  герои
в амбарную книгу  никак  не  лезут.  Чиста  и  девственна  пробитая  пулей
амбарная книга в десять тысяч страниц. Не тронули ее при обысках ни белые,
ни красные, ни ультрафиолетовые, и  даже  черный  арап  Врангель  приказал
своей контрразведке:
     - Отдайте этому придурку книгу,  пусть  выполняет  социальный  заказ.
Авось...
     Как вдруг постучалась три раза в дверь Соцреализма новая Эпоха:
     - Тук-тук-тук!
     Пришла пора выходить на арену цирка. Ваш выход! Пожалуйте на манеж!






     Заспешил Соцреализм-богатырь открывать дверь, надеясь, что  пришла  к
нему наконец-то  в  гости  одинокая  соседка  Эпоха  Кузьминична,  недавно
поселившаяся над ним в трехкомнатной квартире, первая шлюха 4-го отделения
кремлевской больницы, где он лечился.  Стукачка,  каких  мало  -  заложила
недавно  в  Энкаведе  группу  врачей-вредителей,  залечивших   до   смерти
Горькина, Фрундзе, Врожуникидзе и, конечно, дедушку  Мичурина,  за  что  и
получила ордер  на  жилплощадь  и  орден  "Экономиста  Н.Ильина"  на  свою
пшеничную грудь молочно-восковой спелости (давно Соцреализм  хотел  к  ней
прильнуть).
     А Эпоха уже бьет в дверь сапогами...
     Торопливо открыл дверь, смотрит - не она. Видит - телефонисты  стоят.
У  одного  телефонный  провод  в  руках,  у  другого  в  руках  телефонный
аппарат-вертушка. Ясно: энкаведисты под телефонистов маскируются.
     - Такой-то? - спрашивает тот, кто с проводом.
     - Ну.
     - Не нукай, не запрягал. Кто еще, кроме тебя, проживает в квартире? -
интересуется другой, с телефонным аппаратом.
     - Разве это квартира? - удивляется Соцреализм. - Это  бывший  овощной
склад. Здесь при  бывшем  режиме  бывший  купец  Рудольф  Германович  Гесс
капусту мочил. И яблоки.
     - Какие еще яблоки?
     - Не знаю точно. Мичуринские. И антоновские.
     - Атамана Антонова яблочки? Белогвардейские яблочки, значит?  Все  ты
знаешь! А о купце Гессе мы с тобой в другом месте поговорим. И кто замочил
дедушку Мичурина - тоже выложишь, будь спок!






     Заглянули  телефонисты  за  печку,   под   раскладушку,   никого   не
обнаружили. Протянули они в подвал телефонный провод, установили вертушку,
посадили богатыря-Соцреализма под домашний арест, назначили его  подсадной
уткой и приказали не спать, со стула не вставать и никуда не ходить,  даже
во двор в продувную уборную.
     Можно только изредка крякать. Тут у них засада. Ждут они  из  Ермании
бывшего купца Гесса, сброшенного сегодня ночью с парашютом  для  покушения
на  жизнь  самого  Генерального   Совместителиусса.   Рудольф   Германович
непременно должен сюда наведаться, посетить родные пенаты. Это как  дважды
два четыре - тоска, ностальгия, родная уборная во дворе, а в  Москве,  как
известно, даже отлить негде.
     - Тут мы его в уборной и цап-царап!
     Ладно. Сидят в засаде. Крякают.
     Проходит первый день.
     Нету парашютиста Гесса с его ностальгией, не спешит  посетить  родную
уборную.
     -   Ты   кто    такой?    -    от    нечего    делать    интересуются
телефонисты-энкаведисты.
     - В каком смысле? - уточняет Соцреализм.
     - По-русски не понимаешь? Ты. Кто. Такой.
     - Человек я. Продукт переходной эпохи. Ее типичный представитель.
     - Ты, продукт, человеком не прикидывайся! Почему  ты,  представитель,
дома сидишь и на работу не ходишь?
     - Потому, что нахожусь под домашним арестом.
     - Ты кто, спрашиваем? Кого представляешь? В каком профсоюзе состоишь?
- злятся телефонисты.
     - Литератор я, - с достоинством отвечает Соцреализм.  -  Из  династии
пролетарских писателей.
     - Мать твою дивизию... Сочинитель, значит?
     - Ну.
     Второй день тянется, а ерманского парашютиста Гесса все нет и нет.
     - Скучно что-то, - зевают телефонисты. - Что бы такое придумать, чтоб
время зря не  терять?..  Сейчас  мы  на  тебя  компромат  соберем.  Давай,
выкладывай имена и фамилии.
     - Не знаю я никаких имен и фамилий.
     - Вот и врешь! Серегу знаешь? А Блока? А Бурлюка? Скажешь "нет"?
     - Ну.
     - Гну. Давай, выкладывай! Если сам сочиняешь - значит, что-то знаешь.
Анекдоты знаешь?
     - Этого добра выше крыши.
     - Давай, рассказывай.
     - "Уехал муж в командировку..."
     - Не то! Давай политические анекдоты. А мы их  в  эту  книгу  дырявую
записывать будем. Потом издашь, как собственное сочинение.
     - Про Чапаева подойдут? - спрашивает Соцреализм,  впервые  польщенный
читательским вниманием.
     -  Про  Василия  Иваныча?  Именно  то,   что   нужно!   Сочинение   и
распространение     контрреволюционной     пропаганды!     -      радуются
телефонисты-энкаведисты. - Пока не расскажешь  десять  тысяч  политических
анекдотов, со стула не встанешь.
     Таким вот Макаром.
     Третий день настал. На отрывном календаре уже 21-е июня. На подсадную
утку никто не бросается - ни Блок,  ни  Бурлюк,  ни  парашютист  Гесс,  ни
соседка Эпоха Кузьминична (она  же,  наверно,  на  всех  настучала)  -  на
явочную квартиру никто не является, лишь со двора доносится  унылый  голос
наемного странствующего палача с переносной гильотинкой:
     - Кому руки, ноги, головы рубить?.. Кому руки, ноги, головы рубить?..
     Сидит Соцреализм на стуле  и,  как  заведенный,  травит  политические
анекдоты... 674-й... 793-й... 836-й... Амбарная книга уже полна и на вышку
тянет. А что Соцреализму терять? Кроме сырого подвала, разве что продувное
удобство во дворе.
     Сидит. Так сидит,  что  к  стулу  приклеился,  мочевой  пузырь  живот
раздул, кран-гидрант вот-вот сорвется с резьбы и затопит подвал,  а  пытка
анекдотами продолжается. Десять тысяч политических анекдотов  -  не  комар
наплакал. Энкаведистам же все ни почем - один на  раскладушке  развалился,
другой записывает показания в амбарную книгу. И наоборот -  один  протокол
ведет, другой отдыхает.
     Как вдруг раздается телефонный звонок.






     - Бери трубку, продукт эпохи! - метушатся телефонисты-энкаведисты.  -
Приглашай его сюда на свидание! Быстро! Говори  подлиннее  -  надо  засечь
этого фрукта на телефонной станции!
     -  Продукт  эпохи  у  аппарата,  -   еле   ворочает   языком   бедный
Соцреализм-богатырь,  из  последних   сил   сжимая   между   ногами   свой
кран-гидрант, чтоб, не дай Бог, не прорвало и не затопило подвал.
     - Где это вы пропадаете, типичный представитель? Почему  в  гости  не
заходите? - спрашивает в трубке очень знакомый голос с приятным  восточным
акцентом.
     - Совсем пропадаю,  товарищ  Генеральный  Совместителиусс!  -  хрипит
Соцреализм.
     - А в чем, собственно, дело? Объясните спокойно. Чем смогу - помогу.
     - Сил моих нет! Ваши телефонисты три дня  и  три  ночи  до  ветру  не
пускают!
     - А что они  у  вас  делают?  -  Ждут  из  Ермании  какого-то  Гесса,
сброшенного с парашютом!
     - Успокойтесь. И успокойте товарищей. Передайте им, что Рудольф  Гесс
благополучно приземлился в Лондоне. Парашют - отдельно, Гесс  -  отдельно.
Сходите во двор по своей нужде - это дело государственной  важности.  А  я
пока подожду у телефона.






     Обернулся     Соцреализм-богатырь,     хотел     порадовать     своих
друзей-телефонистов хорошей новостью из  Кремля,  передать  им  привет  от
Чудесного Нацмена, но тех как ветром сдуло. И след простыл. Были, и  нету,
лишь амбарная книга шуршит политическими анекдотами на раскладушке.
     Пора  и  о  себе  подумать.  Вылетел  Соцреализм-богатырь  во   двор,
вытаскивая на ходу свой  опухший  пожарный  кран-гидрант.  Во  дворе  тоже
никого не видно, кроме подслеповатого странствующего палача  с  переносной
гильотинкой, да чувствуется  еще  едва  уловимый  запах  от  наложенных  с
великого  страху  штанов  промчавшихся  по   двору   телефонистов.   Понял
Соцреализм, что до продувной уборной ему не добежать, и принялся справлять
дело государственной важности прямо под  дворовым  средневековым  забором,
чудом спасшимся от наполеоновского пожара.
     Стоит, значит, задумался. Справляет нужду богатырскую. Ручей журчит в
подворотню, из подворотни потоком выносится на  улицу  и,  сметая  все  на
своем пути, впадает в Москва-реку. Чудесный Нацмен у телефона ждет.  Эпоха
Кузьминична из-за шторы изумленно  глядит  на  диво-дивное.  А  забор  уже
плывет,  поплыл,  за  ним  плывет  допетровская  уборная,  пережившая  все
гражданские смуты и вражеские нашествия -  чуть  что,  все  к  ней  бегут!
Странствующий палач из уборной благим матом вопит:
     - Тону! Спасите!
     Большому кораблю - большое плаванье!
     Уже географы рассуждают именем какого  народного  совместителя  новую
речушку назвать, а Соцреализм-богатырь все думу думает: "Новая Эпоха - она
сегодня не в дверь стучит, а звонит по кремлевскому телефону".






     Может час прошел, может - два. Отлил,  застегнул  штаны,  вернулся  в
подвал и продолжил телефонный разговор:
     - На душе полегчало, товарищ Генеральный Совместителиусс!
     - Какие у вас еще проблемы? -  ласково  спрашивает  Чудесный  Нацмен.
раскуривая телефонную трубку. - Не стесняйтесь, облегчайте  душу  до  дна.
Можете по большой нужде сходить, я подожду... Нет?.. Ну, тогда  просите  у
меня что хотите и режьте мне правду-матку в глаза, а то скучно что-то.
     - В сыром подвале живу! - пользуется случаем  Соцреализм-богатырь.  -
Все в людях да в людях, как завещал отец.  А  ордер  во  дворец  мне  ваши
телефонисты не выдают, как внебрачному  сыну  пролетарского  писателя!  Не
положено, говорят, внебрачному!
     - Ну, ордер во дворец - это не ордер на арест. Что-нибудь  придумаем.
А вот слух до меня дошел, что обижены вы на Совместную Власть, собираетесь
эмигрировать на остров Капри... Нет?.. На "нет"  и  суда  нет.  А  как  вы
относитесь к Пастернаку?.. То же "нет"?..  Не  кушали  никогда?..  Хорошо.
Выходите на угол Горькина и Тверской-Ямской, там  в  проходном  дворе  вас
ожидает черный автомобиль типа "ЗИС". Смело открывайте дверь  и  садитесь,
вас знают в лицо.
     И положил в Кремле трубку.






     Восстал Соцреализм-богатырь из сырого подвала, как  из  гроба.  Повел
плечами, как Илья Муромец в тридцать три года: в жизни всегда  есть  место
подвигу - только не  зевай!  Надел  ботинки  "прощай  молодость",  окропил
подвал  керосином  из  примуса,  разжег  простреленную  амбарную  книгу  с
политическими анекдотами, бросил книгу на пол, закрыл дверь на ключ, вышел
во двор и утопил ключ в богатырском ручье.
     Прощай детство, в людях и его университеты!
     Вышел Соцреализм на улицу имени Горькина, конспиративно огляделся  по
сторонам, слежки и хвостов не  обнаружил.  Зато  видит  -  со  всех  углов
смотрят на него с портретов Народные Совместители из Совместного Комитета:
с усами, в пенсне, с бородками-козликом,  в  картузах  и  в  фуражках  или
попросту лысые. Не поймешь где-кто - одних  снимают,  других  вешают.  Так
сплотились вокруг себя, что все на одно лицо, вроде  Чудища  Лаяйющего,  -
наверно, чтобы народ узнавал: кому хлеб отдавать, молоко,  масло,  мясо  и
далее по списку.
     На каждом же перекрестке какие-то гранитные макары  стоят  с  острова
Пасхи: профессор Карл Фридриксонн с полным гранитным собранием  сочинений,
экономист  Н.Ильин  дорогу  вперед  перстом  указует,  Чудесный  Нацмен  с
телефонной трубкой, шинель снял, жарко; еще дальше - Максимильян Горькин в
тюбетейке и в единственном пиджаке.
     Куда ни плюнь - попадешь в портрет, куда ни кинь  -  торчит  какое-то
многопудье. Лафа художникам и скульпторам в Эру Художественного Оформления
и в Эпоху Монументальной Пропаганды!






     Смотрит Соцреализм дальше: улица корчится безъязыкая, мерной поступью
идут по улице трудовые будни. Черны вороны разъездились, везут  добычу  из
Бутырок в Кресты, из Матросской тишины на Лукьяновку. Счастливая  дворняга
крадется вдоль стен с человечьей  берцовой  костью  в  зубах,  под  стеной
валяется чье-то мертвое тело в фуфайке - черт его  разберет,  то  ли  тело
спьяну померло, то ли с голодухи,  то  ли  на  месте  приведено  к  общему
знаменателю за появление на улице в хмуром виде.
     Костлявая лошадь, что и при Блоке,  опять  упала  посреди  трамвайных
путей, а  здоровенный  Владим  Владимыч,  лучший  поэт-лауреат  Совместной
Эпохи, склонился над ней и причитает своей  знаменитой  лесенкой,  что  по
рублю за строчку:

                              "Лошадь
                              упала!
                              Упала
                              лошадь!
                              Лошадь,
                              не надо.
                              Лошадь,
                              слушайте...
                              Простите,
                              товарищ
                              лошадь!"

     "Вот и одиннадцать  рублей  заработано",  -  прикидывает  из-за  угла
фининспектор.
     Веселый народ в промасленных спецовках с  работы  на  работу  спешит,
старательно обходит хмурое тело в фуфайке, сам  себе  улыбается,  в  глаза
друг другу не смотрит. У  памятника  Кремлевскому  Мечтателю  под  грязною
телегою рабочие лежат, и лозунг на телеге гласит:

                             "ЧЕРЕЗ
                             ЧЕТЫРЕ
                             ГОДА
                             ЗДЕСЬ
                             БУДЕТ
                             ГОРОД-
                             САД!"

     "Вот и еще семь рубликов привалило!" - радуется фининспектор.
     Ну и  жуткая  очередина  загибается  в  Елисеевский  магазин.  Слышны
гармошка, шутки, смех. Заходит народ с карточками за хлебом, выходит народ
без хлеба с карточками.
     - Карточки на хлеб потерялись! - хохочет кто-то.
     Похоже, спятил.
     А в  проходном  дворе  на  Горькина  и  Тверской-Ямской  притаился  в
подворотне черный бронированный "ЗИС" во главе с  шофером  Гулько  Макаром
Егорьевичем - тем самым, который  экономиста  Н.Ильина  по  дорогам  жизни
возил.






     Садится Соцреализм-богатырь на заднее сиденье "ЗИСа" как к себе домой
и говорит:
     - Давай, космонавт, потихонечку трогай! - говорит  он  шоферу  Гулько
Макару Егорьевичу, который однажды экономиста Н.Ильина в Беловежскую  пущу
на охоту возил, на зубра, а тот зубра пожалел - всех  зубров!  Добрый  был
человек - люблю, говорит, зубров, не могу по живым зубрам стрелять!
     - И песню в пути не забудь! - говорит Соцреализм, развалясь на заднем
сиденьи.
     Тронулись.
     Врубил шофер Гулько, который экономиста Н.Ильина  из  чайной  ложечки
кормил, когда тот грипповал, гимн зеков "Будь проклята ты, Колыма",  едут.
Недоволен Макар Егорьевич, в гробу он видал таких богатырей.
     Заворачивают за угол, а там... Съезд и столпотворение пожарных машин!
Пожарники рукавами соцреализмовый подвал тушат, но тщетно -  горит  подвал
синим пламенем! Эпоха Кузьминична, соседка сверху, на которую огонь  снизу
набросился,   мечется,   как   икра,   пожарников   за   рукава   хватает,
кричит-надрывается:
     - Я материально ответственное лицо! У меня там полная чаша  казенного
имущества! А главное - пишущая машинка "Ундервуд"!  Иначе  я  под  трамвай
брошусь, и мне голову отрежет!
     Не иначе, нелегального Булгакова читала. Видать,  у  нее  там  тайная
нехорошая телефонизированная квартира.
     "Так ей и надо! - злорадно размышляет Соцреализм-богатырь.  -  Больше
на людей стучать не будет. А орден "Экономиста Н.Ильина" на грудь нацепить
не забыла, зараза!"
     - Далеко ли едем, товарищ? - интересуется Соцреализм у шофера Гулько,
который работу экономиста Н.Ильина "Как нам  геогганизовать  габкгин?"  на
машинке перепечатывал и в "Правду" относил, но  в  машинке  буквы  "р"  не
было, и никто ничего в той работе не понял.






     Не отвечает шофер Гулько, которому экономист Н.Ильин со своего  плеча
старое пальто с дыркой от пули  Фаи  Каплан  подарил.  И  кепку  со  своей
сократовой головы - да велика оказалась кепка шоферу.
     - Вечером ко мне гости придут, надо бы обернуться к вечеру, - заводит
разговоры Соцреализм.
     Молчит Гулько Макар Егорьевич, который экономиста Н.Ильина в  детстве
на коленях нянчил и козой пугал. Молчит, глядит на дорогу.
     - Гости придут, а меня дома нет, - вздыхает Соцреализм.
     - Дама сердца, что  ли  придет?  -  догадался  вечно  молчащий  шофер
Гулько, у которого  после  революции  с  женщинами  стало  совсем  туго  -
двадцать пять часов в сутки работает, забыл, бедняга, как койка  выглядит.
Иногда, правда, поспит на заднем сиденье "ЗИСа"  с  открытыми  глазами,  и
опять за баранку.
     - Соседка сверху, - охотно отвечает Соцреализм. - Эпоха  Кузьминична.
Первая шлюха 4-го отделения.
     - Слыхал об такой,  -  подтверждает  шофер  Гулько,  который  однажды
экономиста Н.Ильина под Брестом из-под ерманского обстрела вывез.
     И опять молчит.
     - Куда едем-то? - допытывается Соцреализм.
     - В Абхазию, - неохотно отвечает Макар Егорьевич, которого  экономист
Н.Ильин за молчанье и личную преданность  наградил  именным  браунингом  и
позолоченной саблей.
     - Куда-куда?!
     - В Абхазию. На озеро Рица.
     - Врешь!
     -  Запомни  -  я  всегда  говорю  правду,  -  угрюмо  отвечает  Макар
Егорьевич, бывший личный шофер Кремлевского Мечтателя, а ныне персональный
водитель Чудесного Нацмена.
     Молча едут в Абхазию.
     А известная лошадь, видя такое дело, заржала, поднялась с  трамвайных
путей и пошла, пошла, заскакала, как жеребенок. Тоже, видать, стукачка.











     Долго ли, коротко ли, но где-то через час молча проехали  по  пустому
шоссе сквозь строй телефонистов в Абхазию.
     Там за колючим забором двухэтажная дачка  стоит.  Скромная.  Чугунные
царские  ворота  из  Зимнего  Логова.  Царь-Фонарь,  с  которого  богатырь
Соцреализм на Гражданку упал. Под  Царем-Фонарем  встречает  его  Чудесный
Нацмен в галифе, в сапогах и в своем знаменитом белом  френче,  а  за  его
спиной - Совместный Комитет в полном составе: здесь  и  дедушка  Калининьш
без бабушки, тут и меткий стрелок маршал Ворошилин, который  доброго  коня
на железный танк не сменял, и 1-й машинист метростроя Моисей Калганович, и
Мыкита-шахтер, шахту которого археологи до сих пор не могут  раскопать,  -
этих Соцреализм по совместному портрету знает.
     А где другие?
     Рыгов с Бухаевым, любимчиком ТАКОЙ партии, - где?
     Где сержант  Врожуникидзе,  совместитель  тяжеленной  промышленности,
который однажды  дал  в  рожу  меньшевику  Дану  Берлибману,  за  что  его
экономист Н.Ильин чуть было не попер  из  ТАКОЙ  партии,  но  в  последний
момент пожалел и погрозил пальцем:
     - Не хорошо драться, Сережа!
     Неразлучных Знаменева  с  Киновьевым,  которые  не  случайный  эпизод
устроили в ночь с двадцать четвертого на двадцать  пятое,  тоже  нигде  не
видно...
     Где Демон Революции военмор Бронштейн?
     Куда запропастился замкомпоморде Овсей Антоненко,  который  в  Зимнем
Логове арестовал сторожа?
     Вместо них - другие, новенькие... А за другими - толпа  кандидатов  с
совещательными голосами. Ни сосчитать, ни запомнить...






     - Вот он, последний живой герой штурма Зимнего Логова!  -  восклицает
Чудесный  Нацмен  и  взасос  целует  Соцреализма-богатыря.  -  Читали  его
фундаментальный труд "Как ренегат Каутский воюет против врагов  народа"?..
Читали, спрашиваю, или нет? Говорите правду, а то хуже будет!
     - Читали... - недружно отвечают Народные Совместители.
     - Не обманывайте! Если читали - перескажите  содержание.  О  чем  там
написано? Всем смотреть мне в глаза!
     Молчат. Глаза таращат.
     - Вот возьмите и прочитайте! А я проверю! - грозит Чудесный Нацмен. -
Знаю я вас, иудушек. Все вы меня обманываете. А вот он никогда не врет.  У
него метод такой - резать правду в глаза. Мне сегодня по телефону  говорит
- пойду, говорит, схожу по малой  нужде]  Безо  всякой  там  дипломатии  -
пойду, говорит, схожу, а вы подождите  у  телефона...  -  Чудесный  Нацмен
заплакал от смеха и утер слезы  рукавом  френча,  откуда  выпала  трефовая
дама. - Накинь-ка, Макар Егорьевич, на меня шинель, что стало  холодать...
Вот он какой, Соцреализм-богатырь! Весь в отца! Я ему  жизнью  обязан,  он
меня из Разлива спас, когда сионист Юдения на Питер пер. Потом  он  полком
командовал против хана Колчака, комиссарил  в  Краснознаменной  Чапаевской
дивизии имени Залезного  Феникса,  лично  порубил  шашкой  десять...  нет,
двадцать  тысяч  белогвардейского  офицерья,  узкоколейку  БАМ  в   вечной
мерзлоте прорубил. Анкету его читали? Говорите правду - читали или нет? Не
слышу!
     - Ознакомились, - пугливо высунулся чей-то голос.
     - Ознакомились... - передразнил Чудесный Нацмен. - Сейчас я  проверю.
Если  вы  ознакомились  с  анкетой,  скажите  мне:  что  он  делал   после
узкоколейки?.. А? В анкете написано.
     Молчат Народные Совместители.
     - А потом он в сыром подвале "Как раскололся стул"  писал!  -  не  на
шутку разозлился Чудесный Нацмен. -  Сними-ка,  Макар  Егорьевич,  с  меня
шинель, что-то в пот бросило. Кто сказал это слово?
     Молчат Совместители. Не знают: какое именно слово? В  межнациональном
языке слов много...
     - Кто сказал "ознакомились"? - настаивает Нацмен. - Пусть выйдет тот,
кто сказал это слово. Ему за  это  ничего  не  будет,  я  только  на  него
погляжу.
     Молчат.
     - Найди и шлепни. Чтобы впредь не обманывал, -  приказывает  Чудесный
Нацмен шоферу Гулько Макару Егорьевичу, который на заре века  возил  через
границу любовные записочки от  экономиста  Н.Ильина  к  Нессе  Армаггедон.
Славное было времячко - пьянка, банка, охранка...






     "Вот  врет  так  врет!  -  премного  удивляется  Соцреализм-богатырь,
наблюдая, как шофер Гулько Макар Егорьевич, у которого  рука  на  муху  не
поднималась,  тащит  за  шиворот  к  забору  толстенького  и   усатенького
народного совместителя с совещательным голосом. - Знатно врет! Не рубал  я
шашкой Юденича, не командовал чапаевской дивизией,  с  Колчаком  водку  не
пил!"
     А Чудесный Нацмен будто мысли читает:
     - Ничего, привыкай. Здесь у меня все врут в меру своих  способностей.
Пусть, пускай врут. Минус на минус дает плюс, вранье на вранье  -  правду.
Правда всегда вылезет. Идем, Серафимович ты мой дорогой, купаться на озеро
Рица. Есть ТАКОЕ озеро. Надо с тобой о  том  о  сем  потолковать.  А  этих
козлов мы по дороге  потеряем.  Надоели.  Может,  расстрелять  их  всех  к
чертовой матери? И новых набрать - от сохи и станка? Как ты думаешь?
     - Не надо, пусть живут, - пугается Соцреализм.
     - А ты добрый... Ну, как знаешь. Ладно, живите пока.  И  скажите  ему
"спасибо".
     - Спасибо! - во весь голос благодарят Народные Совместители.
     Идут, значит, на озеро Рица, беседуют.
     А шофер Гулько Макар Егорьевич, который экономиста Н.Ильина на заводе
Михельзона от файкиной отравленной пули  прикрыл,  заводит  мотор  черного
"ЗИСа" на полные  обороты  и  не  без  удовольствия  шлепает  под  забором
толстенького усатенького беднягу с совещательным голосом.
     И правильно, поделом ему: не обманывай.
     Нехорошо это.
     Впредь не будешь обманывать.






     Пришли на озеро Рица по взлетной полосе для тяжелых бомбардировщиков,
замаскированной под обычное шоссе.
     Суббота, 21 июня. За Полярным кругом в Туруханском ханстве еще  зима,
а тут кусточки, пальмы, тропики - не хуже чем  на  острове  Капри.  Личный
пляж  Чудесного  Нацмена  с   искусственным   подогревом   обвит   колючей
проволокой, за каждым кустом - охрана, на каждой пальме - по  телефонисту,
и все прикидываются финиками. Ни души не видно на  личном  пляже  Нацмена,
зато вокруг на берегу тьма народа, и народ непростой...
     Слева лежит рать несметная - Народные Совместители от сохи и станка с
решающими  голосами.  Кроме  уже  названных  дедушки  Калининьша,  маршала
Воромылова, машиниста Кагановера и  Мыкиты-шахтера,  ожидают  здесь  своей
участи  богатыри  без  определенных  занятий:  Серб  Молотов  с   чугунной
задницей, Мико Анастасов  с  зонтиком,  бровеносный  Ильин-второй,  Андрей
Сусло, Антон  Горемыко,  примкнувший  к  ним  Устин-кучер  (номенклатурный
список можно продолжать до бесконечности) - несут  свой  крест,  загорают,
ждут, куда пошлют.
     Это свои. Они слева.
     Справа отдыхают пламенные зарубежные совместители: Ультер  Вальбрихт,
Янош Гуска, Гиря Кадар, Жорж Удеж, Теодор  Живчик,  Круиз  Корвалол,  Иржи
Хронникер, Николаша Кондуктореску, Штанислав Гомункул,  Гротто  Вротеволь,
Жан-Жак Дюпло, Ким Ирис Кин, де'Цибел и так далее - имя им "легион".
     На  женском  пляже  принимают  воздушные  ванны:  Шура   Коллон-Таль,
Вероника Фигвам, Анжелика Девиц, Васса Железнова,  Крала  Цепки,  Жоржетта
Маршель (француженка), Пальмира Тольятти (италианка), Роза Лихтенштейн  из
одноименного княжества и еще ровно  366  прехорошеньких  подружек  недавно
расстрелянного (шофером Гулько Макаром Егорьевичем, который, как известно,
мухи не обидит, но тут особый случай)  полового  маньяка  Лаврика-Павлика,
собравшего этот гарем в расчете на каждый день високосного года  -  совсем
рехнулся, бедняга, на половой почве.
     Ну и, конечно, творческий пляж  для  нудистов-писателей:  дядя  Степа
там, тетя Вера, Акын Бабаев, Расол с'Утраев,  Левон  Хвейхтхвангерр,  Анри
Барбаросс, Пабло Нерыжий, Штефан Цвях, Теодор Цвайзер - строчат  на  пляже
собственные "Войны и миры" о триумфальном шествии Совместной Власти  и  ее
Чудесного Нацмена. Вот только жаль, что герр Уэллс померли и  не  приехали
через двадцать лет на открытие "Братской ГЭС".





                     ТРАХНУТЫЙ КОЗЕЛ" (Народная песня)

     Но главные исторические события разворачиваются на том  берегу  озера
Рица - там уже третий день нудится  от  безделья  дружественная  ерманская
делегация родственной ТАКОЙ-ТО партии, и все ее члены почему-то начинаются
на "Г": Гнидлер, Гренинг, Греббельс и  Гимлерд.  А  только  что  прибывший
посол Грыббентроп вот что докладывает:
     - Что делать, партайгеноссе? Не идет Чертчилль на мирные переговоры с
Гессом.
     - А какое  сегодня  число?  -  меланхолично  спрашивает  рельсканцлер
Гнидлер.
     - 21 июня, суббота, - отвечает увешанный орденами  пес-рыцарь  Герман
Гренинг, рожу которого Пабло Пикассо  разрисовал  шпагой  на  студенческой
дуэли.
     -  Сегодня  день  переходит  в  ночь,  -  подсказывает   агитатор   и
пропагандист ТАКОЙ-ТО партии Греббельс. -  К  тому  же  у  них  Всесоюзный
субботник...
     -  А  завтра  -  воскресенье,  выходной  день.  В  самый   раз...   -
подталкивает рельсканцлера в бок  шеф  Попопопо  (Полиция  по  поддержанию
порядка - нечто вроде нашего Энкаведе) Генрих Гимлерд (некто вроде  нашего
Лаврика-Павлика).

                                "Значит,
                                завтра
                                война,
                                значит,
                                завтра
                                в поход!"

     - принимает историческое решение рельсканцлер Гнидлер.
     Хорошо устроились, псы-рыцари - костерок,  шашлычок,  рыбалка.  Шнапс
пьют,  козла  забивают,  ожидают  прибытия  транспортного  бомбардировщика
"юнкерса", чтобы смыться на Фридрихштрассе и совершить внезапное нападение
на дружелюбного и доверчивого  Чудесного  Нацмена.  У  них  за  Берлинской
стеной уже все подготовлено: гауляйтер Фонбок идет на Москву, гунн де'Риан
-  на  Питер,  а  фельдмаршал  Раймонд  Паулюс  -   на   Киев.   Все   три
соловья-разбойника встречаются  за  Уралом  в  Нижнем  Тагиле  и  -  капут
Всея-Руси!
     Таким вот Макаром.
     Но погода пока, слава Богу, нелетная.






     - Красивые здесь места, люблю, - тем временем говорит Чудесный Нацмен
Соцреализму-богатырю. - Смотри: природа! Средняя полоса Всея-Руси. Родина.
Родился я здесь. Незаконно родился, как  и  ты.  Детства  не  было,  сразу
началась конспирация. В твоих глазах вопрос вижу: отец мой незаконный кто,
спрашиваешь?.. Помоги мне, Макар Егорьевич, шнурки завязать на  плавках...
и ступай, ступай, нам поговорить надо... Тебе  одному  скажу  по  секрету:
Пржевальский   мой   отец.   Великий   путешественник,   генерал-лейтенант
Пржевальский. Не веришь? Смотри - фас... Смотри - профиль... Похож? Похож!
Смотри, на том берегу - костерок, рыбалка... Живут же люди, и никакой тебе
политики. Уху едят. Запах какой, а?.. В  этом  озере  чудовище  водится  -
лохнесский плезиозавр. Взят под государственную  охрану.  Снежный  человек
здесь по ночам бродит, следы оставляет на пляже, сам видел.  А  кто  он  -
снежный человек? Наш непосредственный предок, неандерталец. Боюсь, как  бы
телефонисты   его   не   расстреляли.   Люблю   животный   мир   и   наших
непосредственных предков.  Свою  родословную  надо  знать,  мы  не  Иваны,
непомнящие родства... А до революции здесь тунгусский метеорит упал, прямо
в озеро. На дне лежит, а водолазы найти не могут. Хороший  край.  Идиллия,
утопия и аркадия. Рай земной. Но портят этот пейзаж турки с  месхетинцами,
чечены с ингушами, ханты с мансами и татары с монголами. Поволжские  немцы
с евреями все тут заполонили. Собрать бы их всех в теплушки да отправить в
Туруханское ханство, да вот руки до всего не доходят, габота у меня  адски
тгудная, хочется людей гладить по головкам, а их надо бить, бить  в  могду
безжалостно!  -  вдруг  заговорил  Чудесный  Нацмен  голосом  Кремлевского
Мечтателя.
     Потом как-то по-детски беспомощно улыбнулся и повторил:
     - Адски тгудная у меня габота.
     "Опять брешет... - тоскливо удивляется Соцреализм -  Спятил  он,  что
ли?..  Какая-такая   средняя   полоса?..   Неандертальцы?..   Метеориты?..
Пржевальский?..  Где  тут  плезиозавры?..  Где?  Разве   что   телефонисты
подводную лодку в озеро Рица запустили..."
     - Не веришь? -  читает  мысли  Чудесный  Нацмен.  -  Мне  не  веришь?
Неправильно делаешь. И я прежде никому не верил, ни единому слову, а потом
понял: неправильно делаю, нехорошо. Пусть люди врут,  а  им  верить  надо.
Верить! Доверять! И все тогда  будет  правдой,  как  учил  меня  экономист
Н.Ильин. Ты почему не раздеваешься? Смотри, день какой! 21-е  июня,  самый
длинный день в году. Последний нонешний денечек. Заболел, что ли?
     - Плавки не захватил.
     - Здесь можно и  без  плавок,  никто  не  смотрит.  А  хочешь,  Макар
Егорьевич твои плавки из Москвы самолетом доставит?
     - Нету уже тех плавок. Сгорели.
     - Что значит "нету"? Для ТАКОЙ партии "нету" не бывает. Если нужно  -
все есть. Смотри...
     Чудесный Нацмен щелкнул пальцами, и на пляже опять возник шофер Макар
Егорьевич, который экономисту Н.Ильину доставил в шушенскую  ссылку  целую
телегу книг профессора Карла Фридриксонна, - возник  с  плавками  в  одной
руке и с простреленной и обгоревшей амбарной книгой - в другой.






     - Вот его плавки, - недовольно бурчит шофер Гулько  Макар  Егорьевич,
который для экономиста Н.Ильина после гражданской войны  чайник  водки  на
пустой чайник со свистком у Сереги обменял, и показывает Чудесному Нацмену
самопальные  плавки  с  серпом  и  молотом   на   левой   ягодице   и   со
звездно-полосатым флагом - на правой.
     - Это что? - удивляется плавкам Нацмен. - А, знаю! Встреча на  Эльбе.
А это что? - спрашивает он, показывая на обгоревшую амбарную книгу. - Тоже
знаю. Это вещественное доказательство. Сжечь хотел, но не вышло - анекдоты
не горят. Значит, ты коллекционируешь антисовместные анекдоты? Нет?..  Как
"нет"?!.. Я же тебе  объяснил  -  не  люблю,  когда  обманывают!  Нехорошо
обманывать!
     Отступать некуда, надо врать.
     - Я анекдоты не коллекционирую, - отвечает богатырь Соцреализм.  -  Я
их сам сочиняю.
     Чудесный Нацмен перевернулся на спинку на подогретом песочке  и  стал
высматривать  в  небесах  -  не  пролетит  ли  транспортный  "юнкерс"   за
дружественной ерманской делегацией? Но погода оставалась нелетной.
     - Значит, это ты про меня анекдоты сочиняешь? - спросил он и дунул на
шофера Гулько Макара Егорьевича,  который  после  освобождения  крепостных
крестьян работал истопником в Симбирской гимназии при Керенском-старшем.
     И Макар Егорьич опять исчез.
     - А я ищу, ищу - кто это такой смелый про меня анекдоты  сочиняет?  И
никак не могу найти. Думал - фольклор, народное творчество... Вот он  где,
сочинитель!
     - Я не только анекдоты, - расхрабрился врать Соцреализм.  -  Я  много
всего сочиняю.
     - Ну, перечисли. Может быть, я читал. Я люблю буквы читать.
     - Все сразу не вспомнить. "Чугунный поток"  -  я  написал.  А  еще  -
"Раствор". И "Краснодон" - тоже.
     - Ты ври, да не завирайся, -  погрозил  пальцем  Чудесный  Нацмен.  -
"Краснодон"  написал  Фадей   Александров,   Первый   Совместитель   Союза
Литераторов. Жаль, плохо врать умел. Врет и оглядывается. Я ему  объясняю:
"Не умеешь, не берись!" А он себе пулю в лоб.
     - Я за него батальные сцены писал, - настаивает Соцреализм.
     - А "Хождение по кругу" кто написал?
     - Я.
     - Молодец - уверенно отвечаешь. А "Тихий Дон" кто написал? -  спросил
Чудесный Нацмен, зловеще сверкнув янтарными глазами.
     - В соавторстве с Шороховым. Я ему объяснил, как надо -  мол,  так  и
так, а сам уехал в Одессу снимать кинофильм "Броненосец Потемкин".
     - Ты у нас еще и кинорежиссер?!
     - Я.






     Чудесный Нацмен беспомощно огляделся по сторонам, разыскивая на пляже
шофера  Гулько  Макара  Егорьевича,  который  на  следующий   день   после
вооруженного восстания экономисту Н.Ильину вычистил ботинки до зеркального
блеска, а тот  заглянул  в  них,  обиделся  и  сказал:  "Запомните,  Макар
Егорьевич: мы - не рабы, рабы - не мы!", ботинки в тот  день  не  надел  и
пошел в Совместный Комитет в одних носках.
     Шофер Гулько сразу и возник с махровым полотенцем в руках.
     -  Накинь-ка,  Макар  Егорьевич,  на  меня  шинель  -  погода  что-то
нелетная.
     И шинель возникла.
     - Шлепнул? - спрашивает Чудесный Нацмен, кутаясь в шинель.
     - Ну, -  с  большим  трудом  отвечает  молчаливый  шофер  Гулько,  из
которого лишнего слова под пыткой не вытянуть, хоть режь.
     - А ты  расскажи,  расскажи,  Макар  Егорьевич,  как  именно  ты  его
шлепнул? С подробностями. Мне все интересно.
     - Ну... Завел мотор и шлепнул.
     - А мотор зачем?
     - Ну... Чтобы выстрела не было слышно.
     - Постой, постой... - удивляется  Чудесный  Нацмен.  -  При  чем  тут
выстрел?.. Ничего не понимаю... Какой выстрел?.. Зачем выстрел?..
     - Вы приказали, - отвечает шофер Гулько Макар Егорьевич, который свой
именной браунинг каждый день часовым  маслом  смазывал,  как  куранты,  на
всякий случай.
     - Что я тебе приказал?!
     - Найти и шлепнуть.
     - А ты что сделал?!
     - Это самое.
     - Ты что, межнациональный язык не понимаеш-шь?!  -  зашипел  Чудесный
Нацмен, опять оглядываясь по сторонам и призывая Бога  в  свидетели.  -  Я
тебе приказал "шлепнуть", а ты что сделал?! Уголовник! Человека ни за  что
убил! Что люди о нас подумают?  Под  суд  пойдешь!  Единственную  жизнь  у
человека отнял! Ты хоть знаешь фамилию кого застрелил?
     - Жданова.
     - Полюбуйтесь - Жданова застрелил! Кто теперь  вместо  Жданова  будет
врать мне о журналах "Нева" и "Новый мир"? А если завтра  -  война?  А?  -
спросил Чудесный Нацмен, заглядывая в невинно-голубые глаза Соцреализма. -
А?






     -  Ты  меня  "Броненосцем  "Потемкиным"  наповал  убил!  -  продолжал
Чудесный Нацмен, не дождавшись ответа на свое "а?". - Вот  кто  мне  будет
врать вместо Жданова на  идеологическом  фронте  -  ты!  Служебный  "ЗИС",
кремлевский паек, персональный оклад. Говори "да",  соглашайся.  Раньше  я
экономиста Н.Ильина не до конца понимал, а сейчас до  конца  понял.  "Есть
ТАКАЯ партия!" - сказал экономист Н.Ильин. Помнишь?.. Зачем он это сказал?
А ЗАТЕМ. Что-то нужно было сказать, промолчать нельзя, а  в  голову  после
пива ничего не лезет. Вот и сказанул. И что?.. А ничего. Сошло  за  первый
сорт. Непредсказуемость - вот смысл. Бог кидает кости.  Немотивированность
поступков. Мотивированность непоступков. Сегодня  мне  кто-нибудь  пакость
сделает - а я его награжу. Завтра мне кто-нибудь услугу окажет - а  я  его
на цугундер... Понял основополагающий метод  ответов  на  больные  вопросы
современности? Партия у нас какая?  ТАКАЯ.  Зачем?  ЗАТЕМ.  Куда?  ВПЕРЕД.
Когда? ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ. Таким вот Макаром. Хочешь, сейчас этот метод на
Макаре Егорьевиче испробуем?
     - Скажи мне, Макар Егорьевич, - продолжал Чудесный Нацмен, - нужен ли
нам строй цивилизованных кинооператоров? Нужен или  не  нужен?  Не  вороти
рыло... Попробуй, соври разок. Молчишь  ты,  Макар  Егорьевич.  Не  умеешь
врать, не умеешь ставить вопросы ребром. Сколько раз я тебе объяснял, а ты
врать не научился. Неграмотный ты человек. Экономист Н.Ильин  так  сказал:
"Неграмотный человек - не человек". Вот потому ты за мной шинель таскаешь,
а не я за тобой. Ну, Бог с тобой!.. Сегодня какое июня?  Двадцать  первое?
Что за Черт - все двадцать первое и двадцать первое. Иди, Макар Егорьевич,
подготовься к тому, о чем нас Рикард Сорго  вовремя  предупредил.  Почисть
мне назавтра хромовые сапоги и  мундир,  завтра  великий  день.  Полотенце
оставь, я искупаюсь.
     Чудесный Нацмен пошлепал себя по ляжкам, вбежал  с  разбегу  в  озеро
Рица, нырнул-вынырнул, пустил фонтан из моржовых усов и  саженками  поплыл
на середину озера.






     Вот и сбылась судьба Соцреализма-богатыря...
     "Свершилось! - как любил говаривать экономист  Н.Ильин.  -  Чего  еще
надо?"
     - Довольны, Ваше Превосходительство? - спрашивает  его  шофер  Гулько
Макар Егорьевич, который в историческую  ночь  с  двадцать  четвертого  на
двадцать пятое отнес на почту срочную телеграмму экономиста Н.Ильина:

               "ПРИЕЗЖАЕМ ЛЕНИНГРАД БРОНЕПОЕЗДОМ N12-22
                     ТАКОГО-ТО ВО СТОЛЬКО-ТО ТЧК
                    ПРОМЕДЛЕНИЕ СМЕРТИ ПОДОБНО ТЧК
                          ЦЕЛУЮ ТЧК ДУСЯ ТЧК"

     Доволен ли?
     -  Нет  ли  у  тебя,  дядя,  чего-нибудь   перекусить?   -   отвечает
Соцреализм-богатырь. - Не завалялся ли у  тебя  какой-нибудь  бутерброд  с
ливерной колбасой?
     - Бутерброд? - задумчиво переспрашивает шофер Гулько, который  каждое
утро покупал экономисту Н.Ильину в киоске за свои  денежки  свежую  газету
"Правда", а тот как всегда должок забывал отдать.
     Переспросив  это,  Макар  Егорьевич  начинает  перетряхивать   одежду
Чудесного Нацмена - заглядывает в  сапоги,  выворачивает  карманы  галифе,
вытряхивает из рукава френча три потертые козырные карты профессора  Карла
Фридриксонна и прячет себе в карман.
     -  Все,  кажись...  -  озабоченно  бормочет  шофер  Гулько,   который
стеклянный гроб с телом экономиста Н.Ильина на собственном горбу тащил  на
балкон Кшесинской (на шестой-то этаж!). - Что ты спросил? Повтори, у  меня
с дореволюции с головой не в порядке.
     - Пожрать, спрашиваю... -  повторяет  Соцреализм,  ошарашенный  таким
бесцеремонным обыском личных вещей Чудесного Нацмена.
     - В машине сухарь с огурцом завалялся.  Поесть  некогда,  -  отвечает
Макар Егорьевич, который в шушенской ссылке выиграл у экономиста  Н.Ильина
партию в стоклеточные шашки и всю жизнь с приятствием  вспоминал  об  этом
событии.
     С этими словами шофер Гулько, которого Лаврик-Павлик лично допрашивал
("Куда ты, Макар, телят гонял?" - но Макар никого не выдал), наставляет на
богатыря Соцреализма именной браунинг,  тащит  за  шиворот  к  автомобилю,
бросает его на заднее сиденье "ЗИСа" и заводит кривой железякой мотор, под
звуки которого он сегодня не без удовольствия Жданова шлепнул.






     - Теперь держись! Пора  отсюдова  когти  рвать,  здесь  сейчас  ТАКОЕ
начнется! - говорит шофер  Гулько,  под  которого  сам-друг  Лаврик-Павлик
глубокую яму копал, да недовыкопал -  не  сделана  еще  Царь-Лопата,  чтоб
Макару Егорьевичу яму выкопать. - Ключ на старт! От винта! Поехали!
     Что-то у него с головой не в порядке.
     Рванули  с  места  на  третьей  скорости,  прорвали  "ЗИСом"  колючую
проволоку и понеслись по взлетной  полосе  для  тяжелых  бомбардировщиков,
плавно переходящей в правительственное шоссе. За каждым кустом телефонисты
им честь отдают - думают, что сам Чудесный Нацмен на фронт собрался.
     Ушли от погони, вроде.
     Впрочем, никто и не гнался.
     - Слухай, хлопец, сюда, - говорит Макар Егорьевич, которого заплечных
дел мастера в белых халатах однажды отправили в  дурдом,  но  он  с  этапа
сбежал. - Слухай и запоминай. Если со мной что случится -  передашь  нашим
во 2-й таксопарк. Я  -  сын  трудового  народа.  Ты  -  сын  пролетарского
писателя. Значит, мы с тобой рабочий класс. А он - сын Пржевальского.  Нам
с тобой нечего терять, кроме своих жизней, а сейчас  жизнь  у  нас  такая:
тикать как можно дальше от эпицентра. Ты жуй сухарь и огурцом закусывай...
Думаешь, Пржевальский куда поплыл? Купаться поплыл, думаешь? Не угадал. Он
вчера ерманцам в преферанс Расею продул, даже шулерские  карты  профессора
Карла Фридриксонна не помогли. Играть, дурак, не умеет.  Не  умеешь  -  не
садись! Ишь, гребет... Поплыл  договариваться  -  к  какому  числу  Москву
сдавать, где за Уралом провести демаркационную линию. Ну,  ничего!  Сейчас
МЫ их всех накроем, голубчиков!
     Что-то с головой у него не того.






     - Кто это "МЫ", спрашиваешь? Отвечаю: мы, таксисты,  передовой  отряд
рабочего  класса.  Удивлен?  Сам  посуди:  шахтеры  -  они   под   землей,
фабрично-заводские - те по цехам толкутся, а мы, таксисты - везде, вольный
народ, его наиболее свободные представители. Мы всех  возим,  на  нас  все
ездят  -  выходит,  мы  и  есть  та  самая   диктатура   пролетариата,   о
необходимости которой говорил  экономист  Н.Ильин.  У  нас  в  гараже  сам
Стаканов работает, до  пенсии  дорабатывает,  -  зачинатель  стакановского
движения. Значит, нам и карты в руки.
     Теперь слушай дальше: в  прошлом  году  везу  я  домой  из  Политбюро
пьяненького академика Йоффе, как вдруг он по-трезвому мне говорит:
     "Макар  Егорьевич,  -  говорит,  -  дело  спешное.  Передайте  нашему
дорогому и чудесному Нацмену, что Ермания ни с того ни с сего  засекретила
свой атомный проект, а  моя  тайная  связь  с  фон  Гондольвельзенбергером
прервалась. Передайте ему, он поймет."
     Опять притворился пьяным, вошел в лифт, и с тех пор я академика Йоффе
не видел, а только слышал, что нашли его в ту ночь мертвым в шахте лифта.
     А я  прямиком  поехал  в  гараж,  вызвал  в  курилку  Андрея  Митрича
Сахаркова-Цукермана,  слесаря,   и   Альберта   Германовича   Драйнштейна,
механика. Ребята, скажу тебе!.. Кулибины! Богатыри не мы! Придумали вдвоем
частную теорию относительности  -  Вселенная,  говорят,  расширяется,  как
мыльный пузырь, братья-близнецы в разных системах отсчета времени  никогда
не встретятся, а поезд движется по отношению к Земле  точно  так  же,  как
Земля по отношению к поезду! А?.. Проверили свою теорию в лучах Меркурия -
все сходится: Е = МЦквадрат! Стаканов, зачинатель стакановского  движения,
им стакан поднес. Отправили  эту  формулу  в  патентное  бюро,  ждут...  И
дождались: является в гараж майор-телефонист, собирает общее собрание 2-го
таксомоторного  парка   и   заявляет:   мол   завелись   тут   среди   вас
фундаменталисты-теоретики, враги всенародной  собственности  и  Совместной
власти: говорят, что все относительно  -  отнес,  унес,  вынес...  Каково?
Обсудить! Осудить!
     Осудили Андрюху и Алика  товарищеским  судом  на  год  принудительных
работ с перечислением зарплаты в фонд патентного бюро - спасибо, что не  в
ГУЛАГ. Так вот, закуривают они "Беломорканал", а я говорю все как есть:
     "Ермания  засекретила  свой  атомный  проект,  академик  Еффе  найден
мертвым в собственной шахте лифта, а связь  с  фон  Гондольвельзенбергером
прервана. Что будем делать?"
     "А  ты  не  знаешь?  Писать  письмо  Президенту   Северо-Американских
Штатов", - ответил Алик Драйнштейн. Плюнул, и окурок растер.
     "Я - "за"!" - поддержал его Андрюша Сахарков-Цукерман.
     Пошли в бытовку, уселись писать письмо:
     "Дорогой Президент! Ермания засекретила свой атомный  проект,  как  в
свое время братья Черепановы засекретили паровую машину. Имеющий уши -  да
слышит. Умный - да поймет..."
     Передали  письмо  с  Чкаловым  через  Северный  полюс,  ждем  ответа.
Приезжает Бернард Шоу, привозит ответ: Президент ни в какую  -  нет,  мол,
средств: нужно строить заводы, делить уран-235, обогащать уран-237  и  так
далее.
     Хорошо. Уговорили Бернарда Шоу  подождать,  собрали  с  таксистов  по
штуке, у Стаканова не было - за него дали,  подкупили  Президента  рублем,
наняли лучших ядерщиков, все просчитали, провели  испытания  изделия,  все
чин-чинарем - как вдруг Президент  опять  передумал:  собрался  сбрасывать
наше изделие на Японские острова!
     Мы в крик, Стаканов  громче  всех:  почему  на  японцев?!  МЫ  деньги
платили, мы для СЕБЯ заказывали, чтоб ИХ ВСЕХ одним махом накрыть на озере
Рица! Вчера - рано, завтра - поздно, значит - сегодня!.. А закончилось вот
чем... Гляди - летит! Летит!!! Получилось!!!..

     ...Высоко-высоко в безоблачном небе  над  озером  Рица  летела  такая
долгожданная  президентская  "летающая  крепость  "Б-29"   с  изделием  на
борту...

     - Вспышка справа! Ложись головой к эпицентру! - заорал шофер  Гулько,
когда в небе сверкнуло второе солнце...






     Где выражение зла, которого должно  избегать?  Где  выражение  добра,
которому должно подражать в этой повести? Кто злодей, кто  герой  ее?  Все
хороши и все дурны.
     Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами  души,  которого
старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда  был,  есть  и
будет прекрасен, - шофер Гулько Макар  Егорьевич,  председатель  профсоюза
2-го таксомоторного парка, который 21-го июня Расею от войны спас.

          НЕ БЫЛО ВОЙНЫ. ВСЕ СЧАСТЛИВО ЗАВЕРШИЛОСЬ.

     С тех пор зажил народ под диктатурой таксистов.
     Правят Расейю таксисты. Сидят, рулят. Куда хотят - туда  и  везут.  И
никто им не указ. Хочу - везу, хочу - не везу. Хочешь - едь, хочешь -  иди
пешком.
     Чем плохо?
     Хорошо!
     А народ?
     А что - "народ"?.. Народ - как народ. Народ, как всегда:  голова  два
уха. Народ таксистам на чай дает, а  хлеб,  молоко,  масло,  мясо  и  яйца
таксисты у народа покупают - так деньги и обращаются вокруг своей оси.
     Ничего, жить можно.

              ЛИШЬ БЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ.

     А  через  много-много  лет   отважные   археологи,   искавшие   шахту
Мыкиты-шахтера, раскопали кратер  озера  Рица  и  нашли  там  Царь-Фонарь,
светившийся от радиации, чайник  со  свистком  да  простреленную  амбарную
книгу  с  десятью  тысячами   политических   анекдотов,   оставшимися   от
Соцреализма вместо "Войны и мира"  на  потеху  всем  временам  и  народам,
которые придут после нас.

                            Таким вот Макаром.


                                         Репино - Комарово - Дубулты -
                                         Малеевка - Переделкино - Ирпень -
                                         Дурмень - Коктебель - Ялта -
                                         Пицунда - озеро Рица.

                                                      21 июня, 23 ч. 59 м.

Last-modified: Sun, 22 Jul 2001 17:45:16 GMT

Оцените этот текст: