Василий Шукшин. А поутру они проснулись...
---------------------------------------------------------------
© Copyright Василий Шукшин
Подготовка электронного текста: библиотека Александра Снежинского
---------------------------------------------------------------
Повесть для театра
[*] Повесть осталась незавершенной.
Рано-рано утром, во тьме, кто-то отчаянно закричал:
-- Где я?! Э-эй!.. Есть тут кто-нибудь?! Где я?..
И во тьме же, рядом, заговорили недовольные голоса, сразу несколько.
-- На том свете. Чего орешь-то?
-- Где я? Где мы?..
-- На том свете. Чего орешь-то?
-- Ну чего зря пугать человека! Не на том свете, а в морге пока. У меня
вон номерок на ноге... вот он -- болтается, чую. Интересно, какой я по
счету?
-- А где мы? Чего зубоскалите-то? Где, я спрашиваю?!
-- Не ори, а то я подумаю сдуру, что ты моя жена и полезу целоваться;
она всегда орет с утра. Она орет, а я ей -- раз -- поцелуйчик: на, только не
вопи.
-- Ну и как? -- поинтересовался хриплый басок. -- Помогает?
-- Слабо...
-- Если б ты ей четвертным рот залепил, она бы замолкла.
-- Четвертного у меня с утра... Я за четвертной-то сам зареву не хуже
слона... А ты мне лепи четвертные.
-- Где мы находимся, я вас спрашиваю?! -- опять закричал тот,
истеричный.
Тут вспыхнул свет... И видно стало, что это -- вытрезвитель. И лежат в
кроватках под простынями восемь голубчиков... Смотрят друг на друга -- век
не виделись.
Открылась железная дверь, и в комнату вошел дежурный старшина.
-- Чего кричите? -- спросил он. -- Кто кричал?
-- Я, -- сказал человек довольно интеллигентного вида. Он хотел встать
с кровати, но, обнаружив, что он почти голый, запахнулся простыней и тогда
только встал. И подошел к старшине... -- У меня к вам вопрос: скажите,
пожалуйста, где я нахожусь? -- он стоял перед старшиной, как древний
римлянин, довольно знатный, но крепко с похмелья. -- Я что-то не могу понять
-- что это здесь?
-- Санаторий "Светлые горы".
-- Что за шуточки! -- повысил голос интеллигент. -- Я вас серьезно
спрашиваю.
-- Ложись, -- показал старшина, -- и жди команды. Серьезно он
спрашивает... Это тебя счас будут серьезно спрашивать.
Интеллигент струсил.
-- Простите... Вы в каком звании, я без очков не вижу? Где-то потерял
очки, знаете...
-- Генерал-майор.
Древний помятый римлянин стоял и смотрел на старшину.
-- Я вас не понимаю, -- сказал он. -- Вы всегда с утра острите?
-- Чтоб тишина была, -- велел старшина. И пошел к двери.
-- Товарищ старшина!.. -- вежливо позвал его здоровенный детина, сосед
очкарика по кровати. -- У вас закурить не будет?
-- Не будет, -- жестко сказал старшина. И вышел. И закрыл дверь на
ключ.
-- Опять по пятницам, -- запел детина, качая голос; он был, наверно,
урка, -- пойдут х-свидания-а, и слезы горькие моей... Ложись, очкарь. Что ты
волну поднял? Мы находимся в медвытрезвителе... какого района, я, правда,
не знаю. Кто знает, в каком мы районе?
-- Районе!.. -- сказал мрачный человек. -- Я город-то не знаю.
Очкарик ринулся взволнованно ходить по комнате.
-- Слушай, ты мне действуешь на нервы, -- зло сказал урка, -- сядь.
-- Что значит действую на нервы? Что значит сядь?
-- Значит, не мельтеши. А то я гляжу на тебя -- и мне всякие покойники
в башку лезут.
-- Но что я мог такого сделать? -- все не унимался очкарик. И все
ходил и ходил, как маятник. -- Почему меня... не домой, а куда-то... черт
его знает куда? Что они, озверели?
-- Ты понял! -- воскликнул урка. -- Убил человека и еще ходит
удивляется!.. Во, тип-то.
Очкарик остановился... и даже рот у него открылся сам собой.
-- Как это? Вы что?..
-- Что?
-- Человека?..
-- Нет, шимпанзе. Что ты дурачка-то из себя строишь? Ты же не на
следствии пока. Перед следователем потом валяй ваньку, а перед нами нечего.
-- Да-а, милок, -- сочувственно протянул маленький сухонький
человечек, -- вляпают тебе... Но ты напирай, что -- неумышленно. А то...
это... как бы того... не это...
-- Он же выпимши был, -- заспорил с сухоньким некто курносый, с женским
голосом. -- Чего ты намекаешь тут -- "того", "не того"?.. Человек был
выпимши. Вишь, он даже не помнит, как попал сюда.
-- Теперь это не считается, -- приподнялся на локте сухонький; видно,
любитель был поспорить. -- Теперь что был выпимши, что не был -- один черт.
-- Наоборот! -- воскликнул урка. -- Отягчающее мешок обстоятельство. За
что ты его под трамвай-то толкнул?
Очкарик стоял белый, как простыня... И вертел головой то туда, то сюда,
где говорили.
-- Вы что? -- сказал он трагическим голосом, тихо.
-- Что?
-- Какого человека?
-- Это тебе лучше знать. Шли, спорили про какие-то уравнения... -- стал
рассказывать урка. -- Как раз ехал трамвай, этот -- чух его под трамвай!..
Того -- пополам. Жутко смотреть было. Народу сразу сбежалось!.. Седой такой
лежал... он головой к тротуару упал, а вторая половина под трамваем. И
портфель так валяется...
-- Ты видел, что ли? -- спросил сухонький.
-- Я видел!.. -- повторил по-одесски урка. -- А почему я здесь? А
потому что я сзади шел. А когда стали свидетелей собирать, я заартачился...
нагрубил милиционеру...
-- Тьфу!.. Из-за какого-то уравнения -- человека под трамвай! --
искренне и глубоко возмутился человек с женским голосом; он был очень
нервный человек, даже какой-то сосредоточенно-нервный. -- Что уж в том
уравнении? Сели на лавочку и решили...
-- Совсем одичал народ, -- негромко, сам себе, промолвил мрачный. --
Убить -- запросто.
Парень крестьянского облика не принимал участия в этом страшном
разговоре, лежал, смотрел в потолок...
Вдруг он сел и с ужасом сказал:
-- А не убил ли и я кого?
И так это у него простодушно вышло, с таким неподдельным ужасом, что
некоторые невольно -- через силу -- засмеялись.
-- Ты откуда будешь-то? -- спросил его сосед, весьма потертый, весьма
и весьма, видно, стреляный воробей, электрик, как он впоследствии
отрекомендовался.
-- Из Окладихи, -- сказал парень. -- Тракторист.
-- Ого! -- удивились. -- Куда тебя занесло.
-- Что, тоже кого-нибудь убил?
-- Нет, он, наверно, теще всыпал, -- предположил электрик. -- Или
соседа поджег.
-- У меня теща хорошая, -- сказал парень.
-- Ну, соседа поджег.
Парень мучительно вспоминал:
-- Неужели Мишке чего?.. Я, вообще-то, сулился его свинье глаз выбить:
повадилась в огород, зараза, спасу нет. Говорю, да надень ты ей эту...
крестовину, у нас такую надевают свинешкам на шею, забыл, как называется,
-- чтоб они в дырки в городьбе не пролезали... Надень, ты, говорю, ей эту
штуку, житья же нет от твоей свиньи! Он мне: "Сам надевай". -- "Тогда, --
говорю, -- я ей глаз выбью, она будет по кругу ходить -- и в свой же огород
придет".
-- Это ты точно рассчитал, -- похвалил электрик. Ему очень понравилась
техническая мысль тракториста, он даже стал показывать пальцем на простыне
схему движения свиньи. -- Значит, она вышла из дома и направилась в твой
огород... Так? Но у ней же косинус, поэтому она загнет такой круг -- от так
от пойдет -- пойдет -- пойдет -- и придет к себе же в огород. А сама будет
думать, что она -- в твоем огороде.
-- Да она-то!.. -- воскликнул тракторист. -- Пусть как хочет, так и
думает, зараза, меня не волнует. Главное, Мишка бы задумался. Неужели я ей
все же вышиб глаз?
-- Ну, особо-то не переживай: за глаз больше семи суток не дадут.
-- Или заставят стеклянный вставить, -- хихикнул сухонький.
Остолбеневший очкарик сдвинулся наконец с места и подсел было к урке.
-- Слушайте, вы что...
-- Не садись ко мне! -- закричал урка испуганно. -- Я тебя не знаю!
Первый раз вижу!..
Очкарик вскочил, как ошпаренный... И беспомощно посмотрел на всех.
Некоторое время все молчали.
-- У тя семья-то есть? -- спросил его электрик.
-- А? Семья? -- потерянно переспросил интеллигент. -- Нет, вы что,
разыгрываете меня, что ли?
На него горестно и серьезно смотрели.
-- Ну что, что-о?! -- чуть не заплакал очкарик. -- Что смотрите-то?!
-- Молодой еще...
-- Может, и хорошо, что молодой: не такой старый выйдет.
-- Так-то оно так... если, конечно, не... это... не того... -- это
разговаривали между собой электрик и сухонький. -- Могут ведь и... того...
Как посмотрят.
-- Да, это уж какое примут решение.
-- Из-за какого-то уравнения!..
-- Да расстреляют, -- открыто ляпнул нервный с женским голосом. --
Чего тут гадать-то? Ученого же толкнул...
-- А? -- машинально спросил очкарик.
-- Кого толкнул под трамвай-то? Ученого?
Вместо ответа очкарик бросился к двери и забарабанил в нее кулаками.
-- Откройте! Откройте, пожалуйста!.. Я хочу спросить!
Дверь скоро открылась... Заглянул старшина.
-- Что такое?
-- Что я вчера сделал? Я не помню... Что я сделал? Почему они про
какое-то...
Старшина захлопнул дверь и, запирая ее снаружи на ключ, сказал:
-- Скоро скажут, что сделал. Больше не стучать.
-- Товарищи, -- взмолился очкарик, обращаясь ко всем, к урке в
частности, -- да вы что? Не мог я человека под трамвай...
-- Крепись, -- сказал ему мрачный человек.
-- Вот хуже нет этих!.. -- с некоторой даже брезгливостью сказал урка.
-- Чего теперь психовать-то? Сделал -- сделал, все. Нет, он будет окружающим
кишки мотать, на нервы, падла, действовать. Ляжь -- и жди.
-- Ученого толкнул или нет? -- все хотел понять нервный.
-- Ну а как же? Раз об уравнениях шли спорили... Это Иван вон ни с кем
не спорил, а взял и рассчитал, как свинья будет ходить с одним глазом. И так
точно рассчитал! -- электрику очень нравился расчет тракториста. -- Это же
надо так рассчитать. Вот же и Ванька!..
-- Вспомнил! -- сказал тракторист. И сел. -- Никакой свиньи не было: я
выехал трактором на асфальт.
-- Ну? И что? -- не понял электрик.
-- Что... Не положено, что. Я вижу: приближаются на коляске... А у
меня с собой бутылка была, я домой ехал, в баню торопился, поэтому на
асфальт выехал -- угол срезать...
-- Ничего не понимаю: какой угол?
-- Чтоб сократить маленько. Если от Игренева на Окладиху идти проселком
-- это семь километров, а если маленько асфальта прихватить...
-- Ну, ну?
-- Ну, думаю, все равно они ее счас найдут... Пока они приближались, я
ее всю осадил.
-- Бутылку?
-- Ну.
Тут все даже привстали от удивления. Не все поверили.
-- Всю бутылку?
-- Всю.
-- С какой же скоростью они ехали? -- опять живо заинтересовался
электрик. -- На коляске-то.
-- Ты спроси, с какой скоростью он пил? Не верю, -- заявил сухонький.
-- Что, насос, что ли?
-- А далеко ты их увидел? -- поинтересовался и урка.
-- За километр примерно. Оглянулся -- догоняют...
-- Можно успеть, -- авторитетно сказал урка. -- Запросто. С какой бы
скоростью они ни ехали. Надо только бутылку вот так вот раскрутить...
Тут в комнату вошла -- ее впустил старшина -- тетя Нюра с ведром и
тряпкой.
-- Всем лежать, -- приказала тетя Нюра. -- Курева не просить, в магазин
не провоцировать -- не положено.
-- Здравствуй, тетя Нюра, -- ласково сказал электрик. -- Доброе
утречко! Чего это ты спозаранку не в настроении?
-- О, опять тут? -- не очень удивилась тетя Нюра.
-- Тут, тут... Как поется: де-евушки, где вы? Тута, тута!..
-- И я тут, теть Нюр, -- хихикнул сухонький. -- Не узнаешь?
Тетя Нюра пригляделась... И узнала.
-- Опять жена привела?
Сухонький на это почему-то обиделся.
-- Что значит, жена? Что я, телок, что ли, бессловесный, что она каждый
раз будет приводить меня к вам на веревочке? -- сухонький помолчал и сказал
не без гордости: -- Меня привезли.
Тетя Нюра оглянулась на дверь... И скоренько полезла рукой куда-то под
фартук себе.
-- По одному -- у окошка вон, чтоб запаху не было... В порядке живой
очереди.
Первым вскочил шустрый электрик, взял у тети Нюры сигаретку, спички и
пошел к окну курить.
-- Я за тобой, -- застолбил сухонький.
Но тут встал урка, запахнулся простыней, подошел к электрику и отнял у
него сигарету.
-- После меня будете, -- сказал он.
-- Ты чего тут? -- возмутилась добрая тетя Нюра. -- Ну-ка отдай сейчас
же! А то огрею вот тряпкой, будешь знать, как отбирать. Здоровый?.. Иди в
цирк гири поднимать, а обижать не смей!
-- Спокойно, тетя Нюра, -- сказал урка, затягиваясь сигаретой. -- Не
поднимай волны.
-- Отдай, -- кратко сказал мрачный человек, дядя решительный и еще
более здоровый, чем урка.
Урка значительно посмотрел на мрачного... И отдал сигаретку электрику.
И лег.
-- Там будешь свои порядки устанавливать, -- еще сказал мрачный, -- а
здесь... пока рано.
Урка опять значительно посмотрел на мрачного. Всем стало как-то не по
себе.
-- Ну, ладно, -- сказал сухонький урке, -- так и быть -- будешь за ним,
а я за тобой.
-- Чего это? -- уперся мрачный. -- Будешь, как занял, я за тобой, а за
мной... Ты куришь? -- повернулся он к нервному с тонким голосом.
-- Нет, -- откликнулся тот. -- Бросил. У меня язва луковицы
двенадцатиперстной кишки.
-- А ты? Кандидат?
-- Я? -- очнулся очкарик. -- Нет.
-- А я бы курнул, -- с тоской молвил Иван-тракторист.
-- Ты за мной, -- сказал ему мрачный. -- А ты, -- мрачный небрежно
глянул на урку -- за Иваном.
Урка лежал, закинув руки за голову... Свирепо смотрел в потолок.
-- Сколько у тебя, теть Нюр? -- спросил электрик.
-- По одной всем хватит. Пускай дым-то повыше... а то мне опять на вид
поставют. Жалеешь вас...
Электрик вчастую докурил сигарету, старательно пуская дым к высокому
зарешеченному окну, рамы которого, по летнему времени, были открыты.
-- Давай, -- сказал он сухонькому. А сам лег опять в кровать.
Теперь сухонький пристроился к окну и с удовольствием пошел
затягиваться, и даже затараторил -- от удовольствия же.
-- Как ты говоришь: луковица двенадцатиперстной кишки? --
поинтересовался он.
-- Да, -- откликнулся нервный. -- Ниша.
-- Ниша?
-- Ниша.
Сухонький покачал головой... Но все равно на лице у него было одно
сплошное удовольствие.
-- Ну язык выдумали! Я как-то был в поликлинике, читаю на двери:
"Исследование моторной функции желудка". Совсем зарапортовались: мотор в
желудке исследуют...
-- Ты не болтай, а кури, -- посоветовал мрачный. -- Легко, думаешь,
лежать смотреть на тебя.
Очкарик сидел на своей кровати, тупо смотрел перед собой... Ничего,
казалось, не видел и не слышал.
-- Подними-ка ноги-то, -- попросила его тетя Нюра, подлезая с тряпкой
под кровать.
Очкарик поднял ноги и в этом неловком положении заговорил с ней.
-- Тетя Нюра... Анна... как вас по отчеству?
-- Анна Никитишна.
-- Анна Никитишна, вы не слышали, кого вчера под трамвай толкнули?
-- Под трамвай? -- удивилась тетя Нюра. -- Да кого же это? Когда?
-- Вчера вечером, -- очкарик все держал ноги на весу, хотя в этом не
было теперь надобности. -- В районе Садовой... Было там какое-нибудь
движение?
-- Движение там всегда есть...
-- Я имею в виду -- народ сбегался?
-- Да брось ты, чудак! -- пожалел его мрачный. -- Разыграли тебя. Вон
лежит... соловей-разбойник с кондитерской, развлекается. Кого ты можешь под
трамвай толкнуть? Хорошо самого не толкнули...
Очкарик опустил ноги и встал... И долго, и внимательно -- очень долго,
очень внимательно -- смотрел на урку.
-- Что, очкарь? -- повеселел тот. -- Перетрухал? Хох, гнида!..
-- Сейчас подойду и дам пощечину, -- сказал очкарик дрожащим от обиды
голосом.
Урка изумленно выпучил на него глаза... Смотрел некоторое время. Потом
встал, шикарным жестом запахнулся простыней и медленно -- очень медленно --
пошел к очкарику.
-- Я вас прошу, синьор духарь, дайте мне пощечину. Умоляю... надо же
держать слово. А то я обижусь и буду вас долго-долго метелить. Ну?.. Мы же с
вами джельтмены, вы сказали слово, надо же держать слово.
-- Совершенно верно, слово надо держать. Я плохо вижу, где ваше лицо?
-- Вот мое лицо, вот... -- урка показал пальцем. -- Вот эта вот
окружность -- это моя личность, в такую луну нельзя промахнуться. Ну? Я же
тебя оскорбил... Разыграл, как дуру, ты же кандидат...
Все напряженно ждали, чем закончится эта сцена между двумя
"джельтменами".
-- Могу еще оскорбить, вонючка ученая. Гнида. Как еще?..
-- Достаточно, -- молвил очкарик. Он распрямился и довольно
торжественно, -- то ли не чувствуя страха, то ли от театральности,
свойственной ему, -- произнес фразу: -- От имени всех очкариков! -- и
залепил урке отчетливую пощечину.
-- Вот как! -- удивилась даже тетя Нюра; по простоте душевной она
сперва не поняла, что готовится именно пощечина. -- Ты што это, эй!
-- Мх-х, хорошо, -- как-то даже сладострастно сквозь стиснутые зубы
пропел урка. -- Еще раз... Умоляю, с другой стороны.
-- Нет, этого вполне достаточно, -- снисходительно сказал очкарик;
странно, неужели он так и не почувствовал опасности, или эта театральность
так въелась в человека? Он хотел величаво отбыть в сторону своей койки, но
урка поймал его за простыню и подтянул к себе.
-- Ну, гнидушка-а, ну умоляю -- еще раз, с другой стороны. Ох, как я
счас буду метелить! -- урка зажмурился и покачал головой. -- Как же я буду
метелить, мама родимая!.. Умоляю, кинь еще одну -- для напряжения, чтобы я о
так от, о так -- рразорвал сразу...
Но тут встал мрачный со своей койки, подошел к ним и с усилием,
решительно оторвал урку от очкарика.
-- Дальше будешь иметь дело со мной, -- сказал он урке.
Урка опять значительно и долго -- в который уже раз он пускал свой
взгляд в дело! -- посмотрел на мрачного... Тот спокойно -- тому кажется,
даже доставляло удовольствие, что на него смотрят так значительно, --
выдержал этот опасный взгляд и лег на свою кровать. Урка тоже лег. Все
произошло в полной тишине. И в тишине же урка вдруг рывком скорчился на
своей кровати, заскрипел зубами, закрутил головой и -- не то простонал, не
то взмолился злорадно своему жестокому богу -- поклялся:
-- Ох, как же я буду метелить! Как я буду метелить!..
-- Благодарю вас, -- сказал очкарик мрачному. -- Если бы у меня были
очки, я бы схватился с этим орангутангом: я когда-то занимался боксом. Но
без очков я плохо вижу.
Мрачный промолчал на это. А урка глубоко вздохнул и сказал негромко
себе:
-- Только бы дожить до светлых дней.
Сухонький между тем докурил свою сигарету, с кровати поднялся мрачный;
тетя Нюра вынула из-под фартука сигарету и уважительно дала ему.
-- Чего тут не поделили-то? -- спросила она серьезного сильного
человека, мрачного.
-- Да так... с похмелья, -- сказал тот.
-- Ох, как же я буду метелить! -- воскликнул опять урка, крутнулся под
простыней и мучительно застонал. На него посмотрели, но никто ничего не
сказал. Мрачный спокойно курил у окна, старался тоже пускать дым повыше.
-- Любопытная вещь, -- заговорил очкарик, -- до определенного момента
все отчетливо помню, дальше -- полный провал: ничего не помню. Что за
странный механизм памяти? По идее, я же ничего не должен помнить.
-- Не-ет, -- авторитетно заговорил электрик, -- тут так: пока ты свою
меру не взял, ты помнишь, дальше -- взял меру, но в душе думаешь: мало,
надо еще -- все, пошел перебор. Дальше -- рога в землю, и память
автоматически отключается.
-- Ни-че-го подобного, -- тоже авторитетно и взволнованно возразил
сухонький. -- А как же бывает: домой пришел, а как пришел -- не помнишь.
-- Ну и что?
-- Ну, по-твоему, я же не должен до дому дойти. А я дошел.
-- Это значит, тебя развезло уже дома...
-- Да где дома, где дома! -- больше загорячился сухонький. -- Я же
утром-то вижу какой я пришел.
-- Все зависит от нервной системы, -- встрял в спор нервный. -- У кого
какая нервная система. Сколько ты можешь выпить? -- спросил он электрика.
-- Ну, это смотря как выпить. Я могу допустим...
-- До сшибачки. Сколько потребуется, чтобы ты упал и не поднялся?
Электрик подумал:
-- Бутылку белой и бутылку чернил.
-- Смотря каких...
-- Три семерки.
-- Так. А я с двух стаканов под стол лезу -- потому что нервы.
-- А вот я... Слушай сюда! Вот я, -- затараторил сухонький и постучал
пальцем в тощую свою грудь, -- несмотря, что у меня такая комплекция, засосу
полторы бутылки белой и не лягу.
-- Ты?
-- Я.
-- Карлик с оглоблей, -- непонятно сказал мрачный. И сам себе
посмеялся.
-- Мы, бывает, соберемся на трех, -- продолжал сухонький, -- по пять
рваных на рыло -- это получается...
Тут скрежетнул ключ в двери -- раз, другой... Мрачный бросил сигарету в
окно и в два свободных прыжка очутился возле своей койки. И лег. Дверь
открылась, вошел старшина, а за ним еще некто, молодой, длинный,
стеснительный, с портфелем.
-- Однако, курили? -- остановился старшина.
-- Откуда! -- воскликнул сухонький. -- Где мы возьмем-то?
Старшина подозрительно посмотрел на тетю Нюру... Тетя Нюра старательно
мыла пол. Домыла последнюю половицу и вышла.
-- Поговорите вот... с товарищем, -- сказал старшина. -- Да не врите:
это для статистики надо, -- и старшина ушел.
-- Товарищи, -- подчеркнуто миролюбиво заговорил длинный с портфелем,
-- я не корреспондент, не из газеты... Я -- социолог. Что я вас спрошу и что
вы ответите -- это никуда не пойдет, никаких фельетонов никто писать не
будет. Я объясню, в чем дело. Группа социологов, я в том числе, исследует...
мы исследуем вопрос происхождения... ну, пьянства, грубо говоря. Так
сказать, причины и следствия. Для этого -- на один-единственный вопрос,
который я вам задам, -- надо ответить... надо сказать всю правду. Вопрос
такой: как вы здесь оказались? Еще раз повторяю: ваши ответы дальше моего
блокнота никуда не пойдут, в том смысле, что никак вам не повредят. Начнем?
-- ближе всех к нему оказался нервный. -- Вот вы, например... Как вы здесь
оказались? Расскажите, пожалуйста.
Вместо подробного рассказа о том, как он здесь оказался, нервный вдруг
устремил на социолога внимательный и тоже не лишенный значительности, как у
урки, взгляд.
-- А попрошу документы, -- сказал он сухо.
Никто не ждал такого оборота. Притихли.
-- Зачем? -- спросил социолог.
-- Рассказывай ему... А кто вы такой?
-- Да я же вам только что объяснил.
-- Документы.
-- Ну, слушайте... уж поверьте, если бы я не имел права спрашивать вас,
наверно, меня бы сюда не пустили.
-- Документы.
-- Да нет у меня никаких документов, то есть, наверно, есть какие-то...
нет, дома.
В комнате откровенно засмеялись такому наиву... Нервный, хоть опасливо,
но тут же обнаглел.
-- А голову, извиняюсь, вы не того... не это... Она не дома у вас?
-- Ну, дела!
Социолог встал.
-- Хорошо, -- сказал он, -- я попрошу начальника отделения, он
объяснит вам... Не обманываю же я вас! Зачем мне это надо?
-- Да, да, -- согласился нервный, -- зачем вам это надо? Вы наденьте
форму и спрашивайте.
-- Да нет, товарищи!.. Да действительно же я ученый! Ну, как вам?..
Хорошо, сейчас начальник скажет то же самое.
Социолог пошел к двери, постучал... Старшина открыл дверь и выпустил
его.
-- Понял?! -- воскликнул нервный хвастливо. -- Какую штуку удумали, а?
Во, деятели...
-- Да нет, друзья, -- сказал очкарик, -- это действительно ученый. Вы
думаете, переодетый следователь? Нет.
Тут с койки рывком вскочил урка и мягко прошелся меж кроватей.
-- Колонулся мальчик! -- урка радостно засмеялся. -- Ученый... Я бы не
хотел с таким ученым за одной партой сидеть, умоляю. Наоборот, я бы хотел,
чтобы он сидел под партой. Ну, Петя, ну, подрулил!..
-- Да чушь это! -- воскликнул очкарик. -- Никакой он не следователь. Я
знаю эти группы социологов...
-- И его знаешь? -- спросил нервный.
-- Его не знаю, но знаю, чем они занимаются. Занимаются изучением
серьезнейших вопросов...
-- В вытрезвителях?
-- И в вытрезвителях. А где же еще ему расскажут, почему человек
напился, какие причины побудили...
-- А если их нету, причин-то? -- закипятился нервный. -- Чего их
искать, если их нету?
-- Причины всегда есть. Просто они не всегда ясны нам самим...
-- Ну, это уж тоже... лишь бы с портфелями бегать -- ученых из себя
изображать, -- недовольно сказал мрачный. -- Чего вот мне рассказать?
Нечего. Напился, и все.
-- Что же, без всякой причины? -- поинтересовался очкарик.
-- Без всякой причины.
-- Но какая-то же должна быть причина...
-- Да никакой причины. Взял две бутылки водки и выпил.
-- И часто вы так?
-- Раз в месяц напьюсь обязательно.
-- Но почему? Тоска, что ли, какая?
-- Никакой тоски, -- убежденно сказал мрачный. -- Напьюсь, и все.
Очкарик был в затруднении.
-- Я не понимаю, -- сказал он.
-- Я сам не понимаю, -- искренне сказал мрачный. -- Не хочу понимать.
-- Ну, может, ты фронт вспомнил, боевых товарищей, -- подсказал
сухонький; все как-то обнаружили вдруг, что, казалось бы, пустой разговор
имеет некий скрытый смысл.
-- Никаких товарищей... Вообще не люблю войну вспоминать.
-- А что вы читали до этого момента? Или смотрели по телевизору?
-- До какого момента?
-- Как пойти в магазин.
-- Ничего не смотрел. Я люблю "В мире животных" смотреть, но она
вечером бывает...
-- Вы кто по профессии? -- стал невольно входить в подробности
очкарик.
-- Крановщик.
-- Может, тебе с высоты грустно на людей смотреть? -- опять выскочил с
подсказкой сухонький.
-- Да ну!.. -- мрачному надоело отвечать. -- С высоты... Это тогда все
летчики давно уже должны с круга спиться: там высота-то вон какая.
-- А что ты думаешь? Ты знаешь... -- кинулся было спорить электрик, но
открылась дверь -- вошли социолог и начальник отделения. Старшина тоже вошел
и стал сзади них.
-- Здравствуйте! -- громко приветствовал всех начальник.
С ним поздоровались. Может быть, не так громко, но почти все.
-- Кто тут самый бдительный? -- начальник посмотрел на социолога. --
Кто потребовал документы?
-- Да нет, тут не в том дело, кто... Вы просто объясните.
-- А чего тут объяснять-то? Спрашивайте, и все, -- начальник сел на
стул. -- А я посижу пока.
-- Лучше бы вы объяснили...
-- Вы спрашивайте, спрашивайте.
-- Итак, -- обратился социолог к нервному, -- что же с вами вчера
получилось?
-- Это ученый разговор? -- уточнил нервный.
-- Абсолютно ученый, никакой больше. Просто расскажите...
-- Я погожу пока, -- сказал нервный.
-- То есть? -- не понял социолог.
-- Я малость подзабыл... Я пока сосредоточусь.
-- Что значит "пока сосредоточусь"? -- заговорил было начальник. -- Что
значит...
Но социолог тут же запротестовал.
-- Товарищ начальник... Я боюсь, мы так не поговорим.
-- Почему? -- удивился начальник.
-- Не поговорим. Это надо иначе.
-- Да у нас же тут есть духари! -- воскликнул урка. -- Вон у нас...
духарь номер один -- ничего не боится, -- урка показал на мрачного.
Мрачный внимательно посмотрел на урку... Опустив голову, подумал... И
согласился.
-- Я расскажу, если надо. Мне один черт, -- он сел на койке, посмотрел
на социолога. -- Про вчерашний случай?
-- Да именно: как было с вами вчера.
-- Жена у меня, -- сразу начал мрачный, -- как бы это вам сказать...
вечно у ней какие-то гости, мужики какие-то подозрительные, бабенки... Они
мне надоели.
-- А говоришь, причины нету, -- сказал нервный.
-- Это не причина, это тянется уже лет семь, -- возразил мрачный. -- И
напился я вчера не из-за этого. Но они мне тоже сильно надоели.
-- Жена где работает? -- спросил социолог, поспевая писать в блокнот.
-- Кассиршей в магазине. Не надо меня перебивать, я сам все расскажу
Радости мне тут... от этого рассказа -- не шибко. Я не знаю, чего они
делают: я прихожу, они уходят. Я ее много раз предупреждал, она не вникает.
Вчера прихожу -- опять два мужика сидят и какая-то женщина. Коньяк на
столе... Я их выкинул из квартиры. Один в трусах был. Жена где-то
спряталась: все перерыл -- нету. Может, раньше вышла куда, черт ее знает,
не нашел. Все перерыл -- нету. Я лег спать. Только заснул, пришла
милиция...
Тут начальник милиции почему-то засмеялся. На него посмотрели с
недоумением.
-- Ничего, ничего, -- сказал начальник, -- продолжай. Я потом объясню.
-- Вы выпивши были, когда пришли? -- спросил социолог.
-- Крепко.
-- Это все?
-- Все. Который в трусах был, сильно визжал: я его хотел в мусоропровод
затолкать, он уперся...
-- Плечи пролезли? -- выскочил с вопросом любопытный электрик.
-- Куда? -- не понял мрачный.
-- В мусоропровод-то. Лишь бы плечи пролезли, а там весь пройдет.
-- Ну все? -- спросил начальник мрачного. И спросил как-то непросто, с
каким-то значением. -- На этом конец?
-- Все, -- ответил мрачный. -- А что еще?
-- А то, что ты не из своей квартиры людей выкинул, вот что. Они вон у
меня как раз сидят, эти люди.
Мрачного как стулом в лоб ударили, он аж назад качнулся на койке.
-- Как? -- спросил.
-- Не знаю. В двенадцатом часу ночи заявляется вот такой верзила и
начинает выкидывать людей с их собственной жилплощади... Я представляю, как
люди заволновались: выселяют.
-- Вот это дал, -- молвил электрик. -- Как же ты так? Перепутал, что
ли?
Мрачный долго скорбно молчал, глядя себе под ноги... потом вдруг
вскинул голову и крепко стукнул кулаком по колену.
-- Не на тот троллейбус сел, -- понял он. -- Мне надо было на
семнадцатый, а я, наверно, на девятку сел... или на четырнадцатый.
-- О!.. В другой район приехал. Ничего себе! -- электрик возбужденно
хихикнул. -- И дом, наверно, похожий попался...
-- Похожий, -- откликнулся мрачный. -- И в квартире все так же... Даже
попугай в клетке.
-- Это бывает, -- сказал начальник. -- То и дело такие случаи.
-- И что ему теперь будет, товарищ начальник? -- спросил нервный. Он
как-то странно притих и задумался. -- Он же неумышленно...
-- Посмотрим, посмотрим, -- неопределенно сказал начальник. И встал. --
Что значит "неумышленно"? Ну и что? Вы же знаете последние постановления...
Поблажек никаких никому не будет. Ну, продолжайте, -- велел он. И ушел.
-- Продолжим, -- сказал социолог. И посмотрел на нервного. -- Вы?..
-- А? -- очнулся тот. -- Так а чего продолжать-то?.. Тоже сплошное
недоразумение. Провожал, знаете, друга... У меня друг живет в Хабаровске,
приезжал в командировку... ну, погуляли малость: давно не виделись, а у него
на производстве со спиртом связано. Потом, знаете, эти сибиряки: наскучают
там, приезжают и давай ферверки пускать. Кошмар! Я уж говорю: "Коля,
тормози, я не выдюжу", он только рукой машет. Ну, пришла пора ему ехать... И
тут-то мы и наскочили с ним на мину. Такое вышло недоразумение, такое
недоразумение!.. Но и люди тоже, знаете... Вот кого еще изучать да изучать,
просто поголовный опрос устроить: такие, знаете, недотроги, такие
психованные все, прямо... это... черт знает, какие мимозы. Главное, мы же...
это... по-хорошему! Я уж мысленно допрашиваю себя: "Соколов, может, что не
так было?" Нет, все проверил, все изучил до последнего слова -- все было на
высшем уровне.
ИСТОРИЯ НА ПЕРРОНЕ,
РАССКАЗАННАЯ СОКОЛОВЫМ
Соколов и его друг Коля, хихикая и отпуская невинные шуточки, прошли с
чемоданом в вагон поезда дальнего следования. Прошли в вагон, отыскали свое
купе и, продолжая культурно хихикать, постучали в дверь. Им ответили из
купе, что -- "да, можно". Вошли они в купе, а там как раз четверо -- все
места заняты.
-- Здравствуйте!-- сказали Коля и Соколов. -- А вы что, тоже все едете?
-- Да, едем, -- ответили им.
-- Как это "едете"! -- удивился сибиряк Коля. -- А как же я? Что это
еще за штучки!
-- Тихо, тихо, Коля, -- сказал Соколов, -- только тихо. Сейчас все
выясним, все проверим... Тут кто-то третий лишний. Попрошу билеты!
Четыре пассажира показали свои билеты -- все правильно: они совершенно
законно сидели на своих местах, они едут домой.
-- Мне эти штучки сильно не нравятся!-- воскликнул сибиряк Коля. -- А
как же я ?
-- Ну-ка, а ваш билет?-- спросили его.
Коля показал свой билет... Один дотошный надел очки и долго крутил
билет перед носом... Потом посмотрел его на просвет и сказал:
-- Вы едете вчера, уважаемый, -- и вернул билет.
Тут сибиряк Коля заволновался и стал показывать, что он в полном
отчаянии и что необходимо срочно кого-то одного выкинуть из купе, ибо ему
срочно надо ехать. Однако вежливый и корректный Соколов решил, что надо не
так.
-- Тихо, тихо, тихо, -- сказал он, -- сейчас мы установим, кто не едет.
Не надо шума... Кому не так срочно?-- спросил Соколов четверых. Четверо
заволновались и стали показывать, что им тоже надо срочно.
-- Тихо, тихо, тихо, -- сказал им Соколов, -- вы что, намекаете, что
Николай Иваныч пойдет пешком? Вы ошибаетесь. Предлагаю жребий...
Эти четверо как все равно взбесились.
-- Какой жребий?!-- стали они кричать.
-- Это нахальство!..
Кто-то даже крикнул:
-- Позовите кондуктора!
Тут Коля-сибиряк вконец осердился.
-- Закрывай дверь! -- закричал он. -- Они у меня под лавкой поедут,
зайцами!
Но терпеливый Соколов не терял надежды решить все миром.
-- Тихо, тихо, тихо, -- опять воззвал он, -- не надо шума. Вот вы, --
обратился он к дотошному, который проверял у Коли билет, -- вы сунулись к
чемодану... Почему?
-- Потому что, я смотрю, какие-то бандиты пришли... -- заговорил было
дотошный.
-- Стоп! -- осадил его Соколов. -- Можете брать свой чемодан и
выходить, нечего с бандитами в одном купе ездить. Верно, товарищи?
Николай Иваныч его поддержал и даже изъявил желание помочь вынести
чемодан.
-- Где его чемодан? Где твой чемодан?.. Который? Этот? Принимай, а то
он на голову кому-нибудь упадет. Это называется едет человек в командировку
-- целую квартиру с собой везет. Что там у тебя ?
Дотошный вцепился в свой чемодан, как в мелкую собственность... И всех
рассмешил. Он закричал громко:
-- Грабят!
Николай Иваныч так смеялся, что нечаянно сел женщине на колени; тогда
мужчина, ее муж, нажал какую-то кнопку возле двери... А Николай Иваныч
посидел маленько, потом встал и выкинул чемодан этого дотошного в окно.
-- Кому он нужен, ваш чемодан! -- сказал он. -- И не вводите людей в
заблуждение, что вас, дескать, грабят.
Тут прибежали кондуктор с милиционером...
-- Вот и вся история, -- закончил нервный. -- Такое вот...
недоразумение. И что вот?.. Что теперь? -- нервный сорвался с койки и
стремительно стал ходить по комнате, простыня разлеталась на нем в стороны,
видны были его чрезвычайно худые ноги. -- Что вот теперь?
-- А где тот? -- спросил электрик. -- Сибиряк-то.
-- А не знаю! Его куда-то в другое место повезли. Он, конечно,
вообще-то неправильно сделал: взял выкинул этого гражданина тоже... с
чемоданом вместе.
-- В окно?
-- Ну да, на перрон. А тот, по-моему, иностранец.
-- О-о!.. -- сказал сухонький. -- Ничего себе!
-- Худо дело, -- сказал и электрик.
-- Хорошо еще, там как раз почту везли, мешки... на этих... на
тележках-то...
-- На электрокаре.
-- Он на них упал, а то бы...
-- Только одно может спасти, -- сказал сухонький.
-- Что? -- нервный сбавил свой стремительный шаг. -- Что именно?
-- Если... -- сухонький опасливо глянул на социолога и вскочил тоже с
койки. -- Иди сюда, -- позвал он нервного. И пошел в угол. -- Иди сюда.
-- Ну?
-- Только одно может спасти, -- быстро и негромко заговорил сухонький,
-- если этот, с чемоданом, окажется какой-нибудь шпион. Понял? Если бы его
разоблачили...
-- Ну, жди, когда его там разоблачат! -- тоже негромко воскликнул
нервный. -- Пока его...
-- Слушай сюда! -- зашипел сухонький. -- Послушай сперва, потом
паникуй. Вы -- так: мол, этот человек показался нам подозрительным --
разглядывает, мол, все, всем интересуется... Чемодан у него какой-то...
Говорил же твой друг: "Что это у тебя там?" У него фотоаппарата не было?
-- Что же теперь, показался человек подозрительным -- давай его из окна
выкидывать?
-- Ну, сидите тогда, -- обиделся сухонький. И пошел на свое место. --
Им хочешь, как лучше, а они... Сидите! Охота сидеть -- сидите.
-- Так, -- сказал социолог заканчивая записывать историю нервного. --
Ну, а вы? -- это он к электрику.
-- Да у меня тоже... с гостями связано, -- стал охотно рассказывать
электрик. Сперва он несколько сбивался, но скоро наладился, и все пошло
гладко, и тон он обрел -- снисходительно-грустный, но не безысходный. --
Теща пришла и дочь ее с мужем. Мужа этого, свояка-то мово, фамилия --
Назаров. Этот Назаров всячески распространяет про меня, что я часто выпиваю.
Такой тоже склочный мужик, просто... это... не знаю. Я просто измучился с
ним. "Назаров, -- говорю, -- ну что ты, ей богу? Ну что? Вот же какой ты
человек, ей-богу! Вот же ведь какой ты". Морда, как на витрине, -- весь...
такой... только распоряжаться: долдонит и долдонит свое. "Да брось ты, --
говорю, -- Назаров, чего ты? Ну какой же ты, ей-богу! Не надо, Назаров, не
надо. Ну чего ты?" А тут он кандидатскую диссертацию защитил... Ну,
приходят вчера. А я за кефиром как раз ходил... Выпили, правда, на углу с
мужиками по кружке пива. Я даже свою не допил: придет, думаю, этот Назаров,
начнет опять... Мужики еще посмеялись. "Чего ты? -- говорят. -- Брось ты,
-- говорят, -- Пахомов, ерунду-то говорить: свояк какой-то. Брось, Пахомов,
не надо". Э, думаю, не знаете вы Назарова. Нет, думаю, не буду. И вот
прихожу я домой...
ИСТОРИЯ В ДОМЕ ПАХОМОВА,
РАССКАЗАННАЯ ПАХОМОВЫМ
Приходит электрик к себе домой, а у него гости: теща его с дочерью и
Назаров.
-- Здравствуйте, -- вежливо сказал электрик. -- Ну что, Назаров, тебя
можно поздравить?
-- Можно поздравить, -- сказал Назаров. -- Можно поздравить.
-- Поздравляю, -- сказал электрик.
-- Кто же на сухую поздравляет!-- удивился Назаров.
И теща тоже удивилась:
-- Ты что это, Пахомов, завязал, что ли?
Электрик ничего не сказал на это.
-- Завязал, что ли?-- еще раз спросила теща. -- А?
-- Нет, почему завязал, -- молвил электрик после некоторого молчания.
-- Наоборот, я сейчас кружку пива выпил. А больше нет настроения.
-- Что значит "нет настроения"? У людей такое событие... -- это
вступила жена электрика. -- Сядьте и выпейте.
-- Ну и что же, что у людей событие? А у меня нет настроения. Если
желаете, могу сыграть в шахматы с кем-нибудь. Давай, Назаров?
-- Ерунда какая-то получается, -- возмутился Назаров. -- К нему пришли
как к человеку, а он -- в шахматы. Фишер нашелся. Ты что, смеешься над
нами?
-- Никто над вами не смеется, а пить не буду. Я уже выпил сегодня
кружку пива, хватит.
-- Но так же тоже нельзя, -- обиделась и жена Назарова, Назариха. --
Зачем же нас в смешном виде-то выставлять?
-- Никто вас в смешном виде не выставляет, -- спокойно, с достоинством
сказал электрик. -- Наоборот, будьте как дома... Предлагаю в шахматы.
-- Да при чем тут шахматы?! -- закричал Назаров. -- Я -- ученый человек
теперь, я столько трудов положил, а ты не соизволишь даже за столом со мной
посидеть! У меня сейчас кризис после такого напряжения, а ты мне шахматы в
нос суешь. Бессовестный ты после этого! У тебя никакого уважения нету к
ученым. Как был электрик, так электрик и есть.
-- Я ученых уважаю, -- парировал эту бестактную выходку электрик, --
но я не уважаю тех ученых, которые начинают сразу зазнаваться. Вот таких
ученых я не уважаю, это ты точно заметил, Назаров! Смотри, Назаров, ох,
смотри... зазнайство до добра не доводит. Смотри, Назаров.
-- Нахал!-- закричал опять Назаров. -- А еще родственник! Ну давай хоть
шампанского выпьем?
-- Нет, -- стоял электрик. -- Ни шампанского, ни сухого -- ничего.
-- Пахом, -- обратилась к электрику жена его, -- людей надо уважать.
Ну чего ты? Садись за стол... у меня всего полно: водки всякой, даже твоя
любимая перцовка есть. Нельзя же так, в самом деле.
-- Как? -- спросил ее электрик.
-- Да вот так-то вот: люди тебя упрашивают, а ты не хочешь свою
гордость побороть. Может, тебя обидел кто?
-- Никто меня не обидел. Но только я пить не буду. Ясно? Пусть я
электрик, но по принуждению пить не буду.
-- Но, Пахом...
-- Что "Пахом"? Что "Пахом"? Я пятьдесят лет Пахом. Я сказал -- нет.
Все.
-- Но почему? Почему-у?!
-- Не буду, и все. И хватит на эту тему. Давайте лучше в шахматы.
-- Да пошел ты к чертовой матери со своими шахматами! -- вышел из себя
Назаров. -- Чего ты привязался со своими шахматами. Я тебя последний раз
спрашиваю: будешь пить?
-- Нет.
Все некоторое время смотрели на упрямого электрика.
-- Знаешь, кто ты после этого?-- спросил Назаров.
-- Не знаю, ну-ка ?
-- Верблюд. Те тоже подолгу не пьют в пустыне. Вот тебя тоже надо в
пустыню...
-- Куда, куда? -- спросил электрик. -- Куда меня надо?
-- В пустыню, к верблюдам...
Электрик встал и дал Назарову шахматами в лоб. Фигурки разлетелись по
полу... Электрик пополз их собирать.
-- Извини, Назаров, -- сказал он. -- Я не хотел... Черт его знает,
затемнение какое-то... Может, все же сыграем в шахматы? Или ты сильно
обиделся?
-- Обиделся? -- спросил нервный электрика.
-- Обиделся, -- вздохнул электрик.
-- Вот они все так. Ну до того обидчивые, до того обидчивые -- спасу
нет!
-- Что же ему, спасибо говорить -- в лоб засветили?.. -- подал голос
мрачный.
-- Он же извинился.
-- Я же извинился.
-- Не могу! -- взревел вдруг урка. -- Не могу!.. Счас буду метелить
обоих -- за вранье. Да хоть бы врали, пала, как люди, а то врут, как... --
урка сел в кровати и смотрел злыми глазами на электрика и нервного, которые
сидели рядышком. -- Христосики! Фишера! До того культурные, пала, до того
вежливые -- аж зубы ломит. Шмакодявки... шкуру спасать кинулись. Никакой
гордости у людей!
-- Ты! -- крикнул электрик Пахомов. -- Ну-ка, закрой сифон! Смелый...
Смелый? Ну-ка расскажи, как ты здесь очутился? Ну-ка?
-- А чего мне скрывать-то? Напугал, пала. Я те все без науки скажу:
взял часы у одного... Выпить не хватило, я вышел на улицу и попросил у
какой-то пьяной шляпы часы в долг.
-- Вона -- часы в долг! -- вконец обозлился электрик. -- А костюм в
долг не попросил? Часы он в долг попросил. Это и есть твоя гордость? Это об
этом ты шумишь?
-- Это называется -- ограбил, а не попросил, -- поддержал электрика
нервный, тоже оскорбленный выкриками урки. -- Интеллигент нашелся.
-- Нет, это называется -- по-про-сил, -- настаивал урка. -- Ты мне
чужую статью не шей. Поал? Не шей. Я подошел и по-про-сил: "Гражданин,
одолжи мне свои бока". Я не сказал: "отдай", я сказал: "о-дол-жи". Поал?
-- Как? -- спросил вдруг очкарик. -- Как?
-- Чего "как"?
-- Как вы сказали: "бока"?
-- Ну, бока -- часы... Некоторые называют часы -- бока. Еще называют --
бочата. Если часы золотые, тогда -- рыжие.
Очкарик встал и подошел к социологу.
-- У вас какие очки? -- спросил он. -- Я не в том смысле, рыжие или
нет, -- с какой диоптрией?
-- Минус четыре.
-- Разрешите? -- попросил очкарик.
Социолог снял очки и подал очкарику. Тот надел их... огляделся...
Сказал:
-- Неплохо.
Затем он подошел к урке и внимательно всмотрелся в него.
-- Да, -- сказал он. -- Совершенно точно! Встать!
-- Ша... -- заговорил было урка.
-- Встать! -- опять скомандовал очкарик довольно властно.
-- Ша, -- сказал урка, поднимаясь. -- В щем дело?
Очкарик развернулся и влепил ему такую же звонкую, такую же отчетливую
пощечину, как и давеча. Урка кинулся было на очкарика, но тот умело
уклонился и правой в челюсть свалил урку на кровать.
-- Это был я, -- сказал очкарик спокойно. -- Я вспомнил это идиотское
"бока".
Урка хотел опять вскочить и вскочил, но очкарик спокойно стоял и ждал,
так профессионально стоял и ждал, что урка... остался стоять.
-- Та пьяная шляпа -- это был я, -- пояснил очкарик. -- Я вспомнил
слово "бока"... и узнал вас. Что вы отняли часы -- это я готов понять: с
такой рожей дарить, например, часы -- нелепо. Но за что вы меня еще и
ударили?
-- Да що ты ко мне пришился?! -- заорал урка истерично. -- Какие щасы?
Открылась дверь, и вошел старшина. Он заглянул в бумажку с трудом
прочитал:
-- Гриши... Гриша-ков и Ковалев, к дежурному. В простынях прямо, там
переоденетесь.
Урка и очкарик пошли на выход.
-- Товарищ... -- сказал социолог. -- Очки-то.
-- О! -- спохватился очкарик. -- Извините. Спасибо.
-- Пожалуйста. Вы еще вернетесь?
Очкарик пожал плечами:
-- Не знаю.
Старшина и двое в простынях вышли.
-- Надавал он ему, -- с восхищением сказал сухонький.
-- Хилый-хилый, а двинул хорошо, правда, -- Соколов нервно потер руки.
-- В челюсть красивый был удар.
-- Сейчас вас, наверно, будут вызывать, -- заговорил социолог. -- Я бы
хотел, чтобы еще кто-нибудь... Может быть, вы? -- обратился он к сухонькому.
-- Нет, -- твердо сказал сухонький. -- Я не буду.
-- Почему?
-- Не буду... Все, -- у сухонького отчеканилась на лице непреклонность.
Он пояснил: -- Пусть наука занимается своим делом, а не бегает по
вытрезвителям. Нашли тоже... Делать, что ли, больше нечего?
-- Да почему вы так?
-- Да потому! До сих пор на луну не высадились, а по вытрезвителям
бегаете. На луну лететь надо, вот что! -- сухонький чего-то осмелел и стал
кричать на социолога. -- Взяли моду -- рису-уют, высмеивают... А на луну кто
полетит?! Пушкин? Чем рисованием-то заниматься, на луну бы летели. А то на
луну вас не загонишь, а по вытрезвителям бегать -- это вы рады без ума.
Чего тут хорошего? -- бегаете... Чего тут интересного? Ничего тут
интересного нет -- хворают люди, и все. Тяжело людям, а вы бегаете с
вопросами. На луну надо лететь!
Социолог очень изумился... Он пооглядывался кругом, -- полагая, что и
все тоже изумились, -- все внимательно слушали сухонького, и он тоже стал
слушать. Сухонький враз как-то устал, лег на кровать и закрылся простыней.
-- Последние силы растратишь тут, -- сказал он. -- У меня никаких
историй не было, -- еще сказал он, помолчав. -- Я ручной. Причин никаких
нету... Тоски тоже. И грусти нет. Я сам по себе... Независимый.
Социолог пожал плечами, посидел, уткнувшись в блокнотик, что-то
записал. Потом повернулся к Ивану-трактористу.
-- Я тоже, -- сразу отрубил Иван.
-- Что "тоже"? -- не понял социолог.
-- У меня тоже тоски нет.
-- А при чем здесь тоска?
-- Ну, вы же причину ищите.
-- Да...
-- Вот. Я ее не знаю. Но тоски никакой не было. Ехал в баню...
Наоборот, хорошо на душе было.
-- Нет, они этого не понимают! -- вскричал вдруг сухонький и сел в
кровати. -- Ты им дай тоску какую-то -- печаль! А так просто не может
человек выпить! Просто -- взял и...
Тут вошел старшина и объявил:
-- Собирайтесь. Поедем в суд.
-- Вот, -- сказал сухонький, -- а мы тут причину ищем. Счас нам найдут
причину... помогут.
СУД
И грянул суд.
Судили три строгие женщины. Они сидели за столом, одна, похоже,
главная, -- в центре, две -- по бокам, пожилая и молодая.
Подсудимые сидели в коридоре. Урки среди них не было.
Первого вызвали очкарика.
-- Григорьев, -- позвал старшина.
Подсудимые все пошевелились... Очкарик встал и пошел к двери, которая
вела в комнату судей.
-- Гришаков, -- поправил он старшину.
-- Чего? -- не понял тот.
-- Моя фамилия Гришаков, а не Григорьев.
-- Какая разница, -- мирно сказал старшина.
-- Разница большая, -- заметил сухонький. -- Одно дело...
-- Ждите! -- велел старшина. Сухонький замолк.
-- Здравствуйте, -- сказал очкарик женщинам-судьям. С ним тоже
поздоровались. И сказали:
-- Садитесь.
-- Мы ознакомились с вашим делом, -- заговорила главная женщина. --
Здесь -- показания свидетелей... Заявление заведующего магазином...
-- Надо же -- дело! -- усмехнулся очкарик. Но он рано стал усмехаться,
он это скоро понял.
-- Вы пока не улыбайтесь, -- сказала пожилая женщина. -- Не надо пока.
-- Да нет, я... но не очень ли это громко -- дело? Там дела-то нет.
-- Есть дело, -- говорила дальше главная женщина. -- И вам
действительно рано улыбаться.
-- А в чем дело-то?
-- Мы хотим услышать это от вас.
-- Я плохо помню. С утра вообще ничего не помнил... С мясником что-то?
В магазине? Мне в милиции сказали сейчас...
-- Вы оскорбили продавца мясного отдела Завалихина Геннадия
Николаевича...
-- О-о, -- простонал очкарик. -- Он же обвешивает покупателей! Этот
лоб нахально обвешивает всех покупателей, я ему сказал это...
-- Минуточку, минуточку, -- прервала его главная женщина, -- давайте
по порядку: вы сделали замечание продавцу. И выражайтесь... точнее: фамилия
продавца Завалихин, никакой он не лоб.
-- Он самый настоящий лоб, лоботряс, жулик...
-- Сейчас не о нем речь, мы говорим о вас.
-- Хорошо. Что вас интересует?
-- Как было дело?
-- Я не помню.
-- Напомню. Двадцать пятого сентября сего года вы пришли в
продовольственный магазин номер двадцать восемь, -- стала рассказывать с
бумажки женщина, -- и сделали замечание продавцу мясного отдела Завалихину
Геннадию Николаевичу, что он обвешивает покупателей. Завалихин вышел из-за
прилавка и вывел вас на улицу...
Очкарик поежился, качнул головой. Сказал негромко и горько:
-- Кошмар.
-- Кошмар не в этом. Кошмар дальше: вы пошли, где-то напились и пришли
в таком состоянии выяснять отношения с Завалихиным. Вас попытались
остановить...
-- Хорошо... дальше не нужно: я что-то такое припоминаю. А где у меня
часы отняли?
-- Это вы должны вспомнить, здесь происшествие в магазине...
-- Хорошо... черт с ним, с часами. Что я теперь должен делать?
Три женщины выразительно посмотрели на него. Очкарик занервничал.
-- Я не понимаю, -- сказал он. -- Ну, случилось... что дальше?
-- Вы должны объяснить, почему вы устроили дебош в магазине. Почему
напились? Часто это у вас?
-- Я напился с отчаяния. Когда этот лоб выставил меня из магазина, я
решил, что наступило светопреставление, конец.
-- Не надо острить, -- попросила молодая женщина. -- Вы не уголовник,
вы научный сотрудник, не забывайте об этом.
-- Я не острю, -- заволновался очкарик. -- И, пожалуйста, не
напоминайте, кто я такой -- это не имеет никакого значения.
-- Это имеет значение.
-- Это не имеет никакого значения, -- уперся очкарик. -- Это абсолютно
все равно. Я решил, что дальше жить бессмысленно. У вас было когда-нибудь
такое чувство?
-- Здесь мы спрашиваем, Гришаков, -- заметила главная женщина.
-- Я и отвечаю: я отчетливо понял, что наступил конец света. Конец...
-- Гришаков мучительно поискал, как еще обозначить "конец", не нашел. --
Конец, понимаете? Дальше я буду притворяться, что живу, чувствую,
работаю...
-- Он ударил вас?
-- Нет, просто выкинул из магазина... И закрыл дверь. Я думал, он будет
драться... я приготовился драться, поэтому покорно шел из магазина. Это
ужасно... Это катастрофа.
-- В чем катастрофа? -- спросила пожилая женщина. -- Уточните,
пожалуйста.
-- В том, что меня выкинули из магазина. Даже так: катастрофа в том,
что... Не знаю, -- вдруг резко сказал Гришаков. -- Неужели вы сами не
понимаете? В магазине орудует скотина... Черт, не знаю. Противно мне об
этом говорить.
2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Last-modified: Tue, 18 Sep 2001 06:12:33 GMT