Оцените этот текст:






     Полученное письмо словно громом поразило Эмби  Уилсона,  и  он  вдруг
услышал, как рушится вся его жизнь. Письмо было  официальное,  его  имя  и
звание  выделялись  -  они  были,  по-видимому,   отпечатаны   на   свежей
машинописной ленте. В письме говорилось следующее:

                                                  Доктору Амброузу Уилсону
                                                  Исторический факультет
     С сожалением должен уведомить Вас, что Совет попечителей,  собравшись
сегодня утром, принял решение по окончании семестра  закрыть  Университет.
Это решение вызвано отсутствием  средств  и  катастрофическим  сокращением
числа студентов. Вы, разумеется, уже осведомлены о  сложившейся  ситуации,
однако...

     Письмо на этом не заканчивалось, но Эмби не стал  читать  дальше.  Он
заранее знал, какой набор банальностей содержит оно, и  ничего  нового  не
ждал.
     Рано или поздно это должно было случиться.
     Чудовищные трудности  давно  донимали  попечителей.  Университет  был
практически пуст. А ведь когда-то тут звенела жизнь и пульсировали знания.
Теперь он превратился в университет-призрак.
     Впрочем, и сам город стал призраком.
     А я сам - разве я не стал призраком? - подумал Эмби.
     И он признался себе - признался в том, о чем и мысли бы  не  допустил
день или даже час назад: вот уже тридцать лет, а то  и  больше  жил  он  в
призрачном,  нереальном  мире,  всеми  силами  цепляясь   за   единственно
известный ему старый, смутный образ жизни. И чтобы ощущать  хоть  какую-то
почву под ногами, он лишь изредка позволял себе думать о том мире, который
простирался за стенами города.
     И на то были веские причины, подумал он, веские и основательные. Все,
что находилось за городской чертой, не  имело  никакого  отношения  к  его
собственному, здешнему миру. Кочевой народец - абсолютно чуждые  ему  люди
со своей неокультурой, культурой упадка - наполовину  из  провинциализмов,
наполовину из старых народных поверий.
     В такой культуре нет места такому человеку, как я, думал он. Здесь, в
университете, я поддерживал слабый огонек старых знаний и старых традиций;
теперь свет погас, отныне старые знания и старые традиции канут в Лету.
     Как историк он не  мог  согласиться  с  подобным  отношением  к  этим
ценностям: история - истина и поиски истины. Скрывать,  приукрашивать  или
пренебрегать  каким  бы  то  ни  было  событием   -   пусть   даже   самым
отвратительным - не дело историка.
     И вот теперь сама история взяла его в плен и поставила перед выбором:
либо идти и оказаться лицом к лицу с тем миром, либо остаться,  спрятаться
от него. Третьего не дано.
     Эмби брезгливо, словно какое-то  мертвое  существо,  приподнял  двумя
пальцами письмо и долго смотрел сквозь него  на  солнце.  Затем  осторожно
бросил его в корзинку. Потом, взяв старую фетровую шляпу,  напялил  ее  на
голову.





     Подходя к дому, он  увидел  на  ступеньках  своего  крыльца  какое-то
пугало. Заметив приближающегося доктора,  пугало  подобрало  конечности  и
встало.
     - Привет, док, - произнесло оно.
     - Добрый вечер, Джейк, - поздоровался Эмби.
     - Я совсем уж было собрался на рыбалку, - сообщил Джейк.
     Эмби не спеша опустился на ступеньку и покачал головой.
     - Только не сегодня, не до этого мне. Университет закрыли.
     Джейк сел рядом с ним и уставился в пустоту по ту сторону улицы.
     - Мне кажется, док, для вас это не такая уж большая неожиданность.
     - Я ждал этого, -  согласился  Эмби.  -  Кроме  отпрысков  "пузырей",
занятий никто уже не посещает. Все новые ходят в свои университеты,  если,
конечно, то, куда они ходят, можно так назвать. Сказать по правде,  Джейк,
представить себе не могу, что за знания могут дать им эти школы.
     - Но вы хоть обеспечены,  насколько  мне  известно,  -  сказал  Джейк
успокаивающе. - Все эти  годы  вы  работали  и,  наверно,  смогли  кое-что
отложить. А вот мы всегда перебивались с хлеба на воду, и так оно, видать,
и дальше будет.
     - Да не так уж много у меня денег, - сказал Эмби, - но в общем-то  не
пропаду как-нибудь. Не так уж долго осталось - ведь мне почти семьдесят.
     - Было время, когда мужчина в шестьдесят пять лет по закону мог выйти
на пенсию, - сказал Джейк. - Но эти новые расправились с законами,  как  и
со всем прочим, правда.
     Он поднял с земли коротенькую сухую веточку и стал рассеянно ковырять
ею в траве.
     - Всю жизнь я мечтал - вот скоплю деньжонок и куплю себе трейлер. Без
трейлера нынче делать нечего. Теперь, когда времена изменились,  без  него
никуда. Помню, когда я был еще маленький, всякий, у кого был свой дом, мог
спокойно доживать свои дни. А ноне и дом не в цене. Ноне нужен трейлер.
     Он  с  трудом  распрямил  конечности,  встал  -  ветер  развевал  его
лохмотья, - посмотрел на продолжавшего сидеть Эмби.
     - Как насчет рыбалки, док? Может, передумали?
     - Я чувствую себя совсем разбитым, - ответил Эмби.
     - Теперь, раз вы не работаете, - сказал Джейк, - у нас с  вами  будет
куча  времени,  поохотимся.  В  округе  полно  белок,  и  крольчата  скоро
подрастут до нужных кондиций. А осенью  нас  должны  порадовать  и  еноты.
Теперь, раз уж вы больше не работаете, я буду делиться с вами шкурками...
     - Стоит ли делить шкуру неубитого медведя, - заметил Эмби.
     Джейк засунул большие пальцы рук за пояс и сплюнул на землю.
     - Можно будет и по лесам побродить -  не  все  ли  равно,  как  убить
время? Кто привык быть мужиком в  доме,  украдет,  а  деньжат  заработает.
Правда, теперь уж не резон рыскать по брошенным домам  в  поисках  добычи,
только время зря потратишь. Кругом все порушено и рушится дальше, так  что
не знаешь, где какая ловушка тебя поджидает,  стоит  войти  в  дом.  Разве
угадаешь, что там рухнет на тебя, а то, глядишь, - и пол из-под ног уйдет.
- Он поправил подтяжки. - Помните, как мы с  вами  нашли  коробку,  полную
всяких драгоценностей?
     Эмби кивнул.
     - Помню. Вам их почти хватило бы на трейлер.
     -  Правда  ведь?  Хуже  не   придумаешь,   чем   пустить   на   ветер
порядочную-таки сумму. Купил я тогда  ружье,  патроны  к  нему,  кое-какую
одежонку для домашних - видит Бог, как мы в ней тогда нуждались! - и  кучу
жратвы. Я и опомниться не успел, как у меня осталось с гулькин нос, нечего
было и думать о трейлере. Прежде бывало можно было купить в кредит.  Всего
и заплатил бы каких-нибудь десять  процентов.  Теперь  об  этом  и  думать
нечего. Не осталось даже банков. И контор,  где  давали  взаймы.  Помните,
док, сколько их в городе было?
     - Все изменилось, - сказал Эмби. - Когда я оглядываюсь назад, все мне
кажется неправдоподобным.
     И тем не менее, все так и было.
     Прекратили  свое   существование   города;   фермы   превратились   в
корпорации, а люди больше не жили в своих домах - в  них  оставались  жить
только "пузыри" и бродяги.
     И такие, как я, подумал Эмби.





     Это  была  сумасшедшая  идея  -  по  всей  видимости,   свидетельство
старческого слабоумия.  Человек  в  шестьдесят  восемь  лет,  профессор  с
устоявшимися привычками, не пустился бы в столь дикую авантюру, даже  если
бы весь мир рушился у него под ногами.
     Он пытался не думать об этом, но не мог справиться с собой.  Пока  он
готовил себе ужин, ел, мыл посуду, мысль об этом не покидала его.
     Покончив с посудой, он взял кухонную лампу и направился  в  гостиную.
Лампу он поставил на стол  рядом  с  другой  лампой,  зажег  и  ее.  Когда
человеку для чтения нужны две  лампы,  подумал  он,  это  значит,  что  со
зрением у него дела плохи. Но, с другой стороны,  керосиновые  лампы  дают
слабый свет, не то что электрические.
     Он достал с полки книгу и принялся за чтение, но не  мог  читать,  не
мог сосредоточиться. В конце концов он оставил это занятие.
     Взяв одну из ламп, он подошел с ней к камину и поднял так, чтобы свет
падал на висевший  над  ним  портрет.  А  пока  поднимал  лампу,  загадал,
улыбнется ли она ему сегодня; он был почти уверен, что  улыбнется,  потому
что всегда, когда он так нуждался в ее улыбке,  она  с  готовностью  нежно
улыбалась ему.
     И все же полной уверенности не было, но вот он увидел - улыбается,  и
остался стоять, вглядываясь в ее лицо, улыбку.
     В последнее время он довольно часто разговаривал с  ней,  потому  что
помнил, с каким вниманием она всегда выслушивала его, рассказывал ли он  о
своих неприятностях или о победах - хотя, по правде говоря, побед  у  него
было не так уж много.
     Но сегодня он не мог говорить - она бы его не поняла. Мир, в  котором
он жил после ее ухода, перевернулся вверх тормашками, ей никогда не понять
этого.  Если  он  станет  рассказывать  ей   о   нем,   она   расстроится,
встревожится, а он не мог, не смел допустить ничего подобного.
     Ты думаешь, сказал он себе с укором, что самое лучшее - все  оставить
без перемен. Тебе есть где спрятаться. Есть возможность  провести  остаток
дней своих в тепле и безопасности. И  он  точно  знал,  что  именно  такое
решение его больше всего устроило бы.
     Но занудный голос в мозгу настаивал: ты  потерял  свою  работу  и  не
жалеешь об этом. Ты закрыл на это глаза. Ты потерпел поражение, потому что
смотрел только назад. Настоящий историк не вправе жить только прошлым.  Он
должен пользоваться знанием о  прошлом  для  понимания  настоящего;  и  он
должен одинаково хорошо знать и прошлое и настоящее, чтобы видеть, в каком
направлении идет развитие, куда устремляется будущее.
     Но я вовсе не хочу знать будущее, противился упрямый  доктор  Амброуз
Уилсон.
     Но занудный голос настаивал: единственное, что достойно познания, это
будущее.
     Он молча стоял, держа лампу над головой и  пристально  вглядываясь  в
портрет, будто в ожидании, что она заговорит или подаст какой-нибудь знак.
     Никаких знаков не последовало. Да и не могло  их  быть,  он  знал.  В
конце концов это был всего лишь  портрет  женщины,  умершей  тридцать  лет
назад. Неразрывная близость, давнишние, горькие  воспоминания,  улыбка  на
губах - все это было в его сердце и памяти,  а  не  на  куске  холста,  на
который  умная  кисть  нанесла   мазки,   сохранившие   на   долгие   годы
блистательную иллюзию любимого лица.
     Он опустил лампу и вернулся в свое кресло.
     Как много нужно сказать, и некому, хотя, если, как к  старому  другу,
обратиться к дому, он, может, и выслушает. Он был другом,  подумал  он.  В
нем стало одиноко только тогда, когда ушла она, но вне его стен станет еще
более одиноко, потому что дом был частью ее.
     Ему было покойно в этом старомодном доме, покойно  в  этом  покинутом
людьми городе с его пустыми жилищами, одичавшем городе, где бегали белки и
кролики, городе многоцветном и полном  ароматов  -  ведь  наступило  время
цветения одичавших лилий и уцелевших нарциссов, городе, полном бродяг, что
предавались своим забавам в кустах на многочисленных лужайках и  охотились
в полуразрушенных строениях за остатками имущества, годного на продажу.
     Сомнительны  теории,  думал  он,  согласно  которым  культуру   можно
создать, это просто рабское следование привычкам, характерное  для  любого
общества.
     Впервые распад культуры начался лет сорок назад. Нельзя сказать,  что
он произошел одномоментно, обвально, рухнуло не  все  сразу,  но  согласно
историческим меркам это не было  постепенным  процессом,  скорее  это  был
внезапный скачок.
     Барабанным боем прогрохотал по земле страх; насколько он помнил,  это
произошло в Год  Кризиса,  и  каждый  человек  тогда  ложился  в  постель,
напряженно прислушиваясь, не летит ли бомба, хотя  отлично  понимал,  что,
как ни прислушивайся, все равно не услышишь ее приближения.
     Страх - вот что послужило началом всего этого, думал он.  А  когда  и
каким будет конец?
     Скорчившись сидел он  в  своем  кресле,  старик,  затерявшийся  между
прошлым и будущим, и ежился от мысли о темном вандализме, господствовавшем
там, за пределами его города.





     - Что за красавец, док! - восклицал Джейк и опять шел осматривать его
со всех сторон. - Право же, сэр, - похлопывая металлический бок,  повторял
он, - подлинный красавец! Не думаю, чтобы я  когда-нибудь  видел  что-либо
красивее этого трейлера, клянусь Богом! А сколько я перевидал их на  своем
веку!
     - Теперь мы можем всласть попутешествовать на нем, - согласился Эмби.
- Единственно, чего нам будет недоставать, это хороших дорог. Полагаю, они
теперь совсем не такие, какими были раньше. Эти "новые"  урезали  дорожные
налоги, и теперь у правительства не хватает денег на  то,  чтобы  прилично
содержать их.
     - Приспособимся скоро, - доверительно сказал Джейк.  -  Нужно  только
глядеть по сторонам. И вскорости мы найдем стан,  где  нас  примут.  Готов
поклясться, нам непременно попадется такой, в котором мы сгодимся.
     Он обошел трейлер и стер пыль с его полированного бока рукавом  своей
драной рубахи.
     - Док, с тех пор, как вы сказали нам,  мы  глаз  не  могли  сомкнуть.
Мерт, так она просто поверить не может и все спрашивает меня: "И чего  это
док решил взять нас с собой? Мы же ему никакие не  близкие,  всего  только
соседи".
     - Староват я путешествовать в одиночку, - сказал Эмби. -  Мне  нужно,
чтобы кто-нибудь был рядом, помогал вести машину,  да  и  во  всех  прочих
делах. А вы все это время только о том и мечтали, как бы отсюда выбраться.
     - Что правда, то правда, - согласился Джейк. - Лучше не скажешь, док.
Я так этого хотел, что ощущал прямо на вкус, и, смотрю я, всем нам того же
хочется. Вы только взгляните, как идут дела в доме, как все пакуется,  что
не надо - выбрасывается. Мерт прямо вне себя. Док, говорю вам, не  суйтесь
в дом, пока Мерт не успокоится хоть немного.
     - Да мне и самому нужно было бы кое-что упаковать, - сказал  Эмби.  -
Не очень много, я ведь почти все оставлю.
     Но он не сдвинулся с места - не хотелось ему смотреть на все это.
     Покинуть свой дом тяжело, хотя уже сама мысль об этом  устарела:  нет
больше домов. "Дом" -  слово  из  прошлой  эры.  "Дом"  -  ностальгическое
слово-рудимент для стариков вроде него, чтобы они пережевывали его в своих
туманных воспоминаниях; это символ застойной культуры, которая сгинула  во
имя выживания Человека. Остаться, пустить корни  и  быть  погребенным  под
ворохом  барахла  -  не  только  физического,  но   и   интеллектуального,
традиционного, - значило умереть. Вечное  передвижение  и  неустойчивость,
путешествия натощак, на полуголодном пайке, отсутствие лишней обузы -  вот
цена свободы и жизни.
     Круг замкнулся, подумал Эмби. Мы вернулись на круги своя. От  кочевой
жизни - к городу и теперь опять - к кочевьям.
     Джейк подошел и сел рядом.
     - Скажите, док, скажите честно: зачем вы это делаете?  Я-то  конечно,
рад, иначе бы мне ни в жизнь не вырваться из этой крысиной  норы.  Но  моя
башка никак не может взять в толк, вы-то какого черта  сматываете  удочки?
Не такой уж вы молодой, док, да и...
     - Понятно, - сказал Эмби, - но, может, как раз в этом причина. Не так
много осталось мне жить, и за оставшееся время я хочу  сделать  как  можно
больше.
     - Вам хорошо живется, док, вам ничто в мире не грозит. Теперь,  когда
вы в отставке, вы ж на все можете плевать и наслаждаться за милую душу.
     - Мне нужно разобраться.
     - Разобраться в чем?
     - Не знаю, может, просто в том, что происходит.
     Они  тихо  сидели,  поглядывая  на  трейлер  во  всем  его  блестящем
великолепии.  Издалека  слышалось  позвякивание  кастрюль  и  банок.  Мерт
продолжала упаковывать вещи.





     В   первый   вечер   они   остановились   у   покинутого   становища,
расположенного через дорогу от бездействующей фабрики.
     Стан занимал большое пространство и казался покинутым совсем  недавно
- трейлеры укатили всего день или два назад. Оставались еще  свежие  следы
от колес на пыльной дороге, обрывки бумаги шевелил  ветер,  на  земле  под
водопроводными кранами темнели мокрые пятна.
     Джейк и Эмби присели в тени трейлера и смотрели на безмолвные корпуса
через дорогу.
     - Чудно, - сказал Джейк, - и почему  фабрика  не  работает?  Судя  по
всему, она выпускает продукты питания. Вроде даже  -  завтраки.  А  может,
елки зеленые, ее закрыли, потому что нет рынка сбыта?
     - Может  быть,  -  отозвался  Эмби.  -  Впрочем,  рынок  для  хлебных
продуктов должен оставаться, ну, хоть какой-то, чтобы поддерживать  работу
фабрики, пусть не на полную мощь.
     - А не было ли тут каких-нибудь беспорядков?
     - Не похоже, - сказал Эмби. - Такое впечатление - просто поднялись  и
поехали.
     - А вон на холме большой дом. Вон, смотрите, там, наверху.
     - Да, вижу, - сказал Эмби.
     - Не "пузырь" ли там живет?
     - Вполне вероятно.
     - Хотелось бы мне побыть "пузырем". Сидишь себе и  поглядываешь,  как
денежки сами валятся тебе в карман. А  другие  пусть  вкалывают  на  тебя.
Получаешь все, чего твоя душенька пожелает. И ни в чем не нуждаешься.
     - А мне кажется, - сказал ему Эмби, - что  у  "пузырей"  теперь  свои
проблемы.
     - Мне бы их проблемы, елки-моталки. Я прямо слюнками истекаю  по  их,
черт бы их побрал, проблемам, хоть бы год или два пожить по-ихнему.  -  Он
сплюнул на землю  и  выпрямился.  -  Пойти,  что  ли,  да  посмотреть,  не
попадется ли мне кролик или белочка. Не хотите со мной?
     Эмби покачал головой.
     - Я немного устал.
     - Может, и не попадется ничего. Так близко  к  стану  -  небось,  все
вычистили под метелку.
     - Вот отдохну немножко, - сказал Эмби,  -  и  через  некоторое  время
пойду прогуляюсь.





     Дом на холме был действительно домом "пузыря". От него  так  и  несло
богатством.  Он  был  большой,  высокий  и  широченный,  очень  ухоженный,
окруженный газонами в цветах и кустарнике.
     Эмби присел на низенькую каменную изгородь возле газона  и  посмотрел
назад, на тропинку, по  которой  шел.  Там,  внизу,  виднелась  фабрика  и
покинутая стоянка - большое вытоптанное пространство и  на  нем  -  только
один его трейлер. Далеко за горизонт  уходила  белая  под  летним  солнцем
дорога, она была  совершенно  пустынна  -  ни  машины,  ни  грузовика,  ни
трейлера - ничего и никого на  ней  не  было.  Все  стало  совсем  другим,
подумал он. Было время, эта дорога буквально кишела машинами.
     Да, это был совершенно иной, не знакомый ему  мир.  Эмби  пренебрегал
этим миром более тридцати лет, и за эти тридцать лет  он  стал  чужим  для
него. Он сам добровольно отгородился - и вот  потерял  этот  мир;  теперь,
когда он пытался вновь обрести его, этот мир удивлял, а порой пугал его.
     Сзади раздался голос.
     - Добрый вечер, сэр.
     Эмби повернулся и увидел  человека  среднего  -  или  чуть  старше  -
возраста, в костюме из твида, с трубкой во рту. Почти в  традициях  Старой
Англии, подумал Эмби. Похож на деревенского помещика.
     - Добрый вечер, - отозвался Эмби. - Надеюсь, я не нарушил границ.
     - Нет, нет. Я видел, как вы припарковались внизу; очень вам рад.
     - Мой партнер пошел поохотиться, а я вот сюда - прогуляться.
     - А вы что, меняете?
     - Меняем?
     - Ну да, в смысле - меняете стоянку. Все только этим и  занимаются...
Правда, теперь пореже.
     - Вы имеете в виду, что меняют один стан на другой?
     - Вот именно. Сам процесс расселения, я о нем. Разочаруются в одном -
снимаются с места и ищут другое.
     - Пожалуй, - сказал Эмби,  -  настало  время,  когда  эти  перетряски
должны прекратиться. Теперь каждый человек должен найти свое место.
     "Пузырь" кивнул.
     - Вполне возможно. Я не слишком хорошо разбираюсь в этом.
     - Да и я тоже, - откликнулся Эмби. - Мы только что выехали из города.
Прикрыли мой университет, поэтому я купил трейлер.  Мои  ближайшие  соседи
составили мне компанию. Сегодня наш первый день.
     - Мне частенько приходит в голову мысль, - сказал ему  собеседник,  -
что было бы весьма приятно совершить небольшое путешествие.  Когда  я  был
еще мальчиком, мы не раз отправлялись в длительные  поездки  на  машине  и
посещали разные города, но сейчас их, кажется, не так уж  много  осталось.
Обычно в городах можно было остановиться на ночь в так называемых мотелях.
И  чуть  ли  не  через  каждую  милю  было  где  поесть,  заправиться   на
бензоколонке.  А  теперь  поесть  или  купить  горючее  можно   только   в
каком-нибудь  стане;  но,  поверьте,  немало  таких,  где  вам  ничего  не
продадут.
     - Но мы путешествуем не ради удовольствия. Мы намерены  поселиться  в
каком-нибудь стане.
     "Пузырь" подозрительно посмотрел на него и сказал:
     - Глядя на вас, я бы никогда не подумал...
     - Вы не одобряете мое намерение?
     - Не обращайте внимания, - сказал  "пузырь".  -  В  данный  момент  я
порядком зол на них. Вчера они вдруг взяли  и  укатили  от  меня.  Закрыли
фабрику. Оставили меня здесь сидеть.
     Он поднялся на горку и сел рядом с Эмби.
     - Понимаете, они хотели отнять у меня все, - начал он  свой  рассказ,
умостившись поудобнее. - У меня  с  ними  был  контракт,  по  нему  они  и
нанялись работать на фабрике. Закупали сырье, сами распоряжались  работами
и поддерживали порядок. Они определяли производственную политику  и  выход
продукции. Мне  даже  на  посещение  фабрики  приходилось  испрашивать  их
дозволения. Но и этого им показалось мало. Знаете, что они задумали?
     Эмби покачал головой.
     - Они задумали овладеть рынком сбыта. А ведь это было последнее,  что
еще оставалось у меня, и это последнее они решили у меня отнять. Им  нужно
было окончательно от меня отделаться. Платить мне проценты  от  прибыли  и
ничего больше.
     - Да-а, - протянул Эмби, - не больно-то это справедливо.
     - А когда я отказался подписывать новый  контракт,  они  собрались  и
уехали.
     - Забастовали?
     - Пожалуй, другого слова и не подберешь. И весьма эффективно.
     - И что вы теперь будете делать?
     - Ждать, когда  прибудут  другие.  Через  некоторое  время  появятся.
Увидят бездействующую фабрику и, если они народ рабочий, поднимутся  сюда,
ко мне, поговорить. Может, и сойдемся. Но даже если не получится с  этими,
появится еще какой-нибудь стан. Эти станы только тем и заняты, что носятся
туда-сюда. Или стан, или стая.
     - Стая?
     - Это, знаете ли, вроде пчелиного  роя.  Когда  в  стане  оказывается
слишком много людей... слишком много для выполнения  работ  по  контракту,
который они подписали... вот тут происходит раскол  и  кучкование.  Обычно
молодежь пускается в новую жизнь стаями. С ними легче иметь  дело,  чем  с
сезонниками. Сезонники - это чаще всего всем недовольные  радикалы,  ни  с
кем ладить не умеют, а молодежь рвется начать свое дело, хоть какое.
     - Все это очень интересно, - сказал Эмби, - но что будет с теми,  кто
уехал от вас? На какие деньги они позволили себе смотаться?
     - Они при бабках, - сказал "пузырь", - работали здесь почти  двадцать
лет. Сорвали капиталец - хватит корову придушить.
     - Подумать только! - воскликнул Эмби.
     Сколько же вокруг такого, о чем я и понятия не имел, подумал  он.  Не
только манера  мыслить,  привычки,  но  даже  их  терминология  во  многом
непонятна.
     В прежние времена было совсем другое дело: каждый  день  газеты  -  и
новое выражение или новая идея становились достоянием публики молниеносно;
все сколько-нибудь значительные события на другой  же  день  лежали  перед
вами, отпечатанные черным по белому. Но не стало ни газет, ни телевидения.
Оставалось  еще,  конечно,  радио,  но  оно  не  столь   мощное   средство
информации, чтобы удовлетворить человека, да и, кроме того, что  это  было
за радио, горе одно, он его никогда и не слушал.
     Не было газет, не было телевидения, не было  и  многого  другого.  Не
было  мебели,  потому  что  в  трейлере  не  нужна  никакая  мебель:   все
необходимое уже встроено в него. Не было ковров  и  занавесей.  Мало  было
предметов роскоши, потому  что  в  трейлере  негде  их  хранить.  Не  было
костюмов для приемов и официальных костюмов - кому они нужны в  трейлерном
стане, кто будет их надевать, да и не было места для дорогого гардероба, а
жизнь в тесном ежедневном общении отбивает охоту от всяких  формальностей.
В  трейлерном  стане  вся  одежда,  без  всякого  сомнения,  скатится   до
единственно приемлемой - спортивной.
     Не было банков, страховых компаний, кредитных контор. Государственная
социальная защита приказала долго жить. Не стало нужды ни в банках,  ни  в
кредитных компаниях, все это заменили профсоюзные фонды - наследие прежних
профсоюзов. Профсоюзные  фонды  здоровья  и  благосостояния  заняли  место
государственного  социального  страхования,  медицинского  страхования   и
государственных  фондов  гражданского  благосостояния.  И  наконец   также
заимствованная  у  тред-юнионов  идея  военного  фонда  превратила  каждый
трейлерный стан в самостоятельное, самообеспеченное объединение.
     Все шло нормально, потому что у резидента стана мало  было  денег  на
посторонние траты. Прежние погоня за развлечениями, потребность в  дорогой
одежде,  расходы  на  домашнюю  утварь  -  все  это  кануло  в   вечность:
обстоятельства принуждали к бережливости.
     Теперь даже налоги не платили - что о них говорить!  Прекратили  свое
существование  правительства  штатов,  муниципалитеты.   Осталось   только
федеральное правительство, но и оно почти не контролировало ситуацию - это
можно было предвидеть уже  тогда,  сорок  лет  назад.  Жителям  оставалось
платить только пустячный налог на оборону и чуть более  весомый  налог  на
дороги, причем "новые" громко и страстно выступали даже против него.
     - Все изменилось, - сказал "пузырь", - профсоюзы совершенно  отбились
от рук.
     - Но из всего сохранившегося только они  могли  как-то  гарантировать
жизнь людям, - возразил ему Эмби. - Только в них еще сохранялась  какая-то
логика, что-то надежное, на что могли  опереться  массы.  И,  естественно,
профсоюзы с их идеологией заменили правительство.
     - Правительству следовало бы поступить иначе, - сказал "пузырь".
     - Может быть, оно и поступило  бы  иначе,  но  все  мы  были  слишком
напуганы. Это все страх  наделал;  если  бы  мы  не  испугались  до  такой
степени, все было бы в порядке.
     "Пузырь" возразил:
     - Если бы мы не испугались, нас, может  быть,  разнесло  бы  ко  всем
чертям.
     - Вполне вероятно, - согласился Эмби. - Я помню, как  это  случилось.
Вышел указ о децентрализации, и, как я теперь  догадываюсь,  промышленники
были осведомлены лучше нас, они поднялись и рассеялись по всей стране  без
всяких  возражений.  Может,  они  точно  знали,   что   правительство   не
обманывает, у них на руках могли быть документы,  известные  узкому  кругу
лиц. Хотя, насколько я помню, и общественное сознание склонялось к  весьма
мрачным прогнозам.
     - Я тогда был подростком, - сказал  "пузырь",  -  но  помню  кое-что.
Имущество потеряло всякую цену. Даже за самую  мизерную  плату  ничего  из
городского имущества нельзя было продать. Рабочие не  могли  оставаться  в
городах, потому что их рабочие места уехали - уехали из городов в деревни.
Децентрализация  охватила  большую  часть  страны.   Крупные   предприятия
раскололись  на  мелкие,  некоторые  из  них  -  на  множество   небольших
ассоциаций.
     Эмби кивнул.
     - Таким образом не оставили ни  одной  достаточно  крупной  цели  для
бомбы. Для уничтожения промышленности  теперь  им  пришлось  бы  заплатить
слишком дорогую цену. Там, где  прежде  хватило  бы  одной  бомбы,  сейчас
понадобилось бы не меньше сотни.
     - Черт его  знает,  -  сказал  "пузырь",  все  еще  не  соглашаясь  с
концепцией доктора. - Думается  мне,  что  правительство  могло  бы  иначе
распорядиться своей властью и не дать событиям развиваться таким путем.
     - Полагаю, у правительства тогда проблем было выше головы...
     - Согласен,  было.  Но  прежде  оно  по  самые  уши  увязло  в  делах
строительства, причем в строительстве самых разнообразных дешевых домов.
     - Но  их  главной  заботой  оставались  промышленники,  правительство
старалось помочь им в создании новых предприятий. А в это  время  трейлеры
решили жилищную проблему.
     - Скорее всего, - согласился наконец "пузырь", - так все и было.
     И, конечно, именно так все и было.
     Рабочие вынуждены были последовать за своими рабочими местами  -  или
остаться, чтобы  умереть  с  голоду.  Лишенные  возможности  продать  свои
городские дома, на которые уже почти через сутки не было никакого  спроса,
они согласились на жизнь в трейлерах; и вскоре  возле  каждого  небольшого
промышленного предприятия вырос трейлерный лагерь.
     Чем дальше, тем, по-видимому, больше нравилась им жизнь в  трейлерах,
хотя не исключено, что они просто боялись строить дома при мысли, что  все
может повториться, - не строили даже те немногие, кто мог  позволить  себе
это, но большинство и не имело на это средств. А может быть, они  во  всем
разочаровались и им все опротивело. Но жизнь в трейлерах  распространялась
все шире, стабилизировалась,  и  даже  те  люди,  которых  децентрализация
коснулась лишь  боком,  потихоньку  присоединились  к  жителям  трейлерных
станов, пока наконец большинство поселков и городов не опустело.
     Культ вещей был отринут. Снова возникла кочевая жизнь.
     Первым сыграл свою роль страх, а затем свобода, свобода от имущества,
свобода встать и ехать без оглядки, а также - профсоюзы.
     Трейлеры  покончили   с   гигантскими   профсоюзными   организациями.
Профсоюзные боссы и бизнесмены, которым в свое время удавалось держать под
своим контролем  крупные  профсоюзные  организации,  оказались  совершенно
беспомощными перед сотнями разбросанных  единиц,  на  которые  раскололись
большие местные союзы. Но в каждом отдельно взятом стане местный  профсоюз
приобрел новую власть и  значение.  Он  способствовал  сплочению  людей  в
крепкое единое  сообщество.  Он  стал  близок  каждой  семье,  потому  что
удовлетворял ее интересы. Профсоюзное  движение,  если  говорить  с  точки
зрения простых людей и их интересов, обеспечивало существование трейлерных
станов и их кочевой жизни.
     - Я еще много чего могу рассказать о них, - сказал  "пузырь".  -  Они
представляли собой весьма активную  группу.  Вели  дела  на  фабрике  куда
лучше, чем я, всегда знали о дефиците и  совершенствовали  технологию.  За
двадцать  лет,  что  работали  здесь,  они,  по  сути  дела,   перестроили
производство полностью. Именно на это они и напирали  при  переговорах.  Я
объяснял им, что они делали это для себя же, тут они и взъелись  и  уехали
все, как один.
     Он постучал трубкой об изгородь, выбивая из нее табак.
     - Знаете ли, - продолжал он, - не очень уверен,  но  думаю,  что,  по
всей видимости, у новых бандюг, которые прибудут  сюда  со  дня  на  день,
переделка всех этих наспех состряпанных сооружений, оставшихся  от  только
что отбывших бродяг, займет не больше месяца. Вся моя  надежда  только  на
то, что они примутся  за  это  не  так  скоро  и  не  раздолбают  все  мое
заведение.
     Он рассеянно погладил свою трубку.
     - Нет, поверьте, я хотел бы понять этих людей - просто для себя,  раз
уж ничего другого  я  не  могу.  Ведь  стан-то  был  хороший,  в  основном
здравомыслящий. Они были старательные работники  и,  вплоть  до  последних
дней, с ними было легко ладить. Большинство из них жили вполне  нормально,
но было в них что-то, чего я не могу взять в толк. Что-то вроде  суеверия,
и оно все возрастало. Они разработали огромный регистр запретов и, черт бы
их побрал, как бы заклинали, заручались чьей-то поддержкой.  Вы,  конечно,
скажете, что и мы не без греха - скрещиваем,  например,  пальцы  рук,  или
плюем  через  левое  плечо,  или  еще  там  что-то,  -  но  мы  ведь  сами
посмеиваемся над этим. У нас это,  скорее,  от  нежелания  расставаться  с
какими-то  символами,  связывающими  нас  с  нашим   прошлым.   Но   готов
поклясться, эти дикари всерьез верили во все это, они этим жили.
     - Сказанное вами, - отозвался Эмби, -  лишний  раз  подтверждает  мою
мысль о том, что культура деградировала  и  стала  эквивалентной  культуре
древних кочевников и, вероятнее всего, упала даже  глубже,  чем  я  думал.
Почвой для этого стала жизнь изолированными, небольшими племенами. В более
интегрированной среде нет места подобным суевериям, их убивает ирония;  но
в отгороженных клочках земли они глубоко пускают корни и произрастают...
     - Хуже всего обстоят дела с фермерскими станами, - сказал "пузырь". -
Они танцуют мумбу-джумбу,  чтобы  вызвать  дождь,  колдуют  ради  хорошего
урожая и делают много еще всякой всячины.
     Эмби кивнул.
     - Логично. В самой земле и в зерне уже заложена какая-то  тайна,  они
продолжают мистицизм.  Вспомните,  какое  обилие  мифологических  сюжетов,
связанных с земледелием, возникло еще в доисторические времена - обряды  в
честь  урожайного  года,  лунный  календарь  посевов  и  множество  других
фетишей.
     Он сидел на каменной изгороди и смотрел вдаль; казалось, он  вернулся
в темные  глубины  начала  человечества  и  слышит  шаги  огрубевших  ног,
ритуальное пение, вопли терзаемой жертвы.





     На следующий день, выехав на вершину холма,  они  увидели  фермерский
стан. Он располагался  на  опушке  небольшой  рощицы,  немного  в  стороне
высились элеваторы, а вокруг стана, на разбежавшихся во всех  направлениях
равнинах лежали в золоте и зелени необозримые поля.
     - Вот место, где бы я с пребольшим удовольствием поселился, -  сказал
Джейк. - Тут и детей растить хорошо, и, как я  погляжу,  работенка  не  на
убой. У них  тут  почти  все  работы  механизированы,  разъезжай  себе  на
тракторе или на комбайне, или  на  сеновязалке,  или  на  чем-нибудь  еще.
Прекрасная, здоровая жизнь - полно солнца и свежего воздуха, и к  тому  же
страну посмотреть можно. Соберем урожай, и всей оравой,  прихватив  скарб,
тронемся в путь. И отправимся или на юго-запад за салатами  и  за  другими
овощами, или даже прямо на  юг,  на  берег  океана,  за  фруктами.  А  как
по-вашему, док, на юге есть зимние фермы, вы не знаете?
     - Нет, не знаю, - ответил Эмби.
     Он сидел рядом с Джейком и наблюдал, как тот  правит  машиной.  Лучше
Джейка, решил он про себя, никто с машиной не управится, с ним  чувствуешь
себя в полной безопасности и совершенно спокойно. Он никогда не гонит,  не
рискует и хорошо понимает машину.
     На заднем сиденье дети устроили "кучу малу", и Джейк обернулся к ним:
     - Эй, вы, малышня, если вы сейчас же не успокоитесь,  я  прямо  здесь
останавливаю авто и начинаю всех вас по  очереди  пороть.  Вы,  чертенята,
отлично ведь знаете, что, будь здесь ваша мама,  не  стали  бы  устраивать
весь этот базар. Она бы надрала вам уши и заставила сидеть смирно.
     Дети, не обращая на него внимания, продолжали свою возню.
     - Я вот думаю, - обратился Джейк к Эмби, считая, по-видимому, что его
отцовский долг выполнен, - что это самый ловкий ход в вашей жизни. Только,
может, вам стоило бы пораньше так сходить. Все говорит за то,  что  такому
образованному человеку, как  вы,  нечего  беспокоиться,  для  него  всегда
найдется  местечко,  в  любом  стане.  Похоже,  у  них  не  так  уж  много
образованных людей, а образование, я всегда это говорил, образование - это
все. Сам-то я не получил никакого образования, может,  поэтому  и  остался
бедняком. Пока мы жили там, в городе, я больше всего терпеть не  мог,  что
мои дети бегают по улице и ничему не учатся. Мы уж  с  Мерт  из  кожи  вон
лезли, чтобы помочь им, но что мы могли им дать, кроме наших "эй, би, си",
- какие из нас учителя.
     - Вполне возможно, что в станах есть свои школы, - предположил  Эмби.
- Я, правда, никогда ничего о них не слышал,  но  знаю,  что  у  них  есть
что-то вроде университетов, а прежде чем идти в колледж,  необходимо  хотя
бы получить начальное образование. Я склонен думать, что станы зиждятся на
хороших общественных программах.  Стан  -  это  что-то  вроде  деревни  на
колесах, и, скорее всего, в них соблюдаются те же порядки: там должны быть
и школы, и больницы, и церкви, и все, что сопутствует жизни  в  городах  и
деревнях, хотя на всем  этом,  как  мне  представляется,  лежит  отпечаток
тред-юнионизма. Культура - вещь странная,  Джейк,  но  обычно  в  основных
своих чертах и по своим результатам она почти везде одинакова. Различия  в
культурах  примерно  такие  же,  как  и  различия  в  подходах  к  решению
одинаковых проблем.
     - Клянусь, - сказал Джейк, - сидеть и слушать  ваши  рассуждения  для
меня большое удовольствие! И особенно потому, что вы не только произносите
все эти умные слова, но, похоже, знаете, что они означают.
     Тут он свернул на грунтовую дорогу,  которая  вела  к  стану.  Он  до
предела сбавил скорость, но они подскакивали на каждом ухабе.
     - Посмотрите-ка, - сказал Джейк, -  хорошенькое  дело!  Вон,  видите,
белье висит на веревках, цветочки  в  ящиках  в  окнах  трейлеров  и  этот
низенький забор из кольев, - совсем как раньше у  нас  были  загончики.  Я
ничуть не удивлюсь, если здешние поселенцы окажутся такими же людьми,  как
и мы.
     Они добрались до лагеря и, свернув с дороги, поставили машину в  ряду
других трейлеров. Вокруг тут же столпились ребятишки - стояли и  наблюдали
за ними. Женщина вышла и остановилась на пороге своего трейлера,  оперлась
на косяк и смотрела на них. К детям присоединились собаки, уселись рядом с
ними и стали выкусывать у себя блох.
     Джейк вылез из машины.
     - Здорово, ребята, - сказал он.
     Те в ответ застенчиво захихикали.
     С заднего сиденья трейлера соскочили дети Джейка  и  встали  рядом  с
отцом.
     Выкарабкалась из трейлера и Мерт. Она обмахивалась куском картона.
     - Ну и ну! - провозгласила она.
     Все замерли в ожидании.
     Наконец откуда-то появился старик. Ребятишки посторонились, пропуская
его. Он шел медленно, опираясь на палку.
     - Чем могу служить, проезжий?
     - Мы просто осматриваемся, - сказал Джейк.
     - Смотрите, что хотите.
     Он взглянул на оставшегося в машине Эмби.
     - Здравствуйте, старина.
     - Здравствуйте, - откликнулся Эмби.
     - Что, старина, что-нибудь особенное присматриваете?
     - Можно сказать, мы ищем работу;  мы  надеемся,  что  в  каком-нибудь
стане нас примут.
     Старик покачал головой.
     - У нас полно людей. Впрочем, поговорите  с  агентом  по  труду,  ему
лучше знать.
     Он повернулся к ребятам и крикнул:
     - А ну, сорванцы, пойдите найдите Фреда!
     Они моментально бросились врассыпную, как вспугнутые куропатки.
     - Теперь мало наезжает таких, как вы, - сказал  старик.  -  Несколько
лет назад навалом валили в поисках хоть чего-нибудь. По большей  части  из
небольших городков, а многие - и из РФ.
     Он заметил недоумение на лице Эмби.
     - Это означало "разоренные фермеры", - объяснил  старик.  -  Ну,  это
которые не справились с хозяйством, все бросили, таких было  много.  Самые
чокнутые. Дерутся, как бешеные.  Приходили  в  расчете  стать  с  нами  на
равных,  думали,  им  это  позволят.  Считали,  правительство  сделало  их
поденщиками, и, по-моему, так оно и есть. И  поденщиками  оно  сделало  не
только их, но и многих из нас. Нельзя же было все так разбазаривать, и при
этом никто ведь не понес наказания. А по тому, как шли дела, нечего было и
думать,  что  правительство  продержится  долго,  да  еще  со  всеми   его
программами. Нужно было попроще.
     Эмби кивнул в знак согласия.
     - Невозможно содержать непомерно раздутую бюрократию в  системе,  где
господствуют доисторические технологии кочевников.
     - Совершенно с вами согласен, - в свою очередь  согласился  старик  с
Эмби. - Что касается фермеров, то и тут было все так же. Мелкие  земельные
участки и их хозяева были обречены. Фермер-одиночка на таком участочке  не
мог развивать дело. Сельское хозяйство шло к созданию  корпораций  еще  до
того, как завершился процесс децентрализации в промышленности.  Непосильно
вести сельское хозяйство без машин,  а,  с  другой  стороны,  какой  смысл
покупать технику для обработки нескольких акров хозяину фермы?
     Он подошел к трейлеру и погладил крыло сучковатой рукой.
     - Хорошая машина.
     - Она у меня уже давно, - сказал ему Эмби. - Всегда ухаживаю за ней.
     Старик просиял.
     - Вот  и  мы  тут  придерживаемся  того  же  правила.  Каждый  должен
заботливо относиться ко всему, что у нас есть. Теперь не те времена, когда
можно было пропить какую-нибудь вещь, или испортить, или потерять, а потом
за ближайшим углом купить себе новую. В  этом  отношении  у  нас  неплохой
народ. Молодежь тратит почти все свое свободное время на возню с машинами.
Вы бы  посмотрели,  что  они  понаделали  с  некоторыми  из  них  -  прямо
очеловечили.
     Он встал возле открытого окошка трейлера и прислонился к дверце.
     - Ей-богу, хороший у нас стан, - сказал он.  -  С  какой  стороны  ни
взгляни. У нас самые ухоженные зерновые; а как мы землицу обрабатываем, вы
бы знали. И наш "пузырь", владелец этих мест, высокого мнения о  нас.  Вот
уже двадцать лет, как мы каждую весну возвращаемся сюда. Если  кто  другой
попробует занять наше место, "пузырь" и разговаривать с ним не станет.  Он
всегда ждет нас. Вряд ли найдется  много  еще  таких  станов.  Но  уж  как
наступит зима, нас не удержишь - отправляемся путешествовать,  куда  глаза
глядят. И можем вернуться в любой город, где мы уже побывали  зимой,  если
захотим, и ничего нам не может помешать.
     Он внимательно посмотрел на Эмби.
     - А вы, случаем, не знаете ли, как вызывать дождь?
     - Несколько лет назад я что-то читал о работах на эту тему, -  сказал
Эмби. - Это, кажется, называлось "засеивать тучи". Но  я  забыл,  что  при
этом применяли. Скорее всего, серебро. Еще какие-то реактивы...
     - Понятия не имею ни о каком "засевании", - сказал  старик,  -  да  и
насчет того, применяют они какие-нибудь реактивы или нет... Ясное дело,  -
добавил он, опасаясь, что его не так поймут, - у  нас  тут  имеются  самые
прекрасные спецы по дождю, их целый кагал, но в фермерском деле никогда не
помешает иметь в запасе одного-двух специалистов. - Он взглянул на небо. -
Сейчас-то нам дождь ни к чему, зачем тратить силы на то,  чего  не  нужно.
Вот кабы вы появились здесь в пору, когда в дождях большая нужда, тогда вы
увидели бы парней за работой. Когда они начинают танцевать, от них глаз не
оторвать, все на них оглядываются.
     - Я как-то читал о навагос... или нет, о моки, - сказал Эмби.
     Но старика не интересовали ни навагос, ни моки.
     - А какая у нас бригада овощеводов! - продолжал он свой рассказ. - Не
хочу хвастать, но, ей-богу, лучше наших не найти...
     Его прервала орущая во всю глотку стайка ребятишек, что  неслась.  Он
оглянулся.
     - Вот и Фред.
     Легкой походкой Фред приближался к ним. Это  был  крупный  мужчина  с
непокрытой головой, со спутанными черными волосами, густыми  бровями  и  с
полным ртом белых зубов.
     - Привет, люди, - сказал он. - Чем могу быть полезен?
     Джейк рассказал.
     Фред в замешательстве почесал в волосах и смущенно помолчал.
     - Да у нас полным-полна коробочка, к тому ж мы вот-вот  уедем.  И  не
соображу, на что нам еще одна семья. Если только у вас  есть  в  загашнике
что-нибудь из ряда вон выходящее.
     - Я хороший механик, -  объяснил  ему  Джейк,  -  могу  водить  любую
машину.
     - Водителей у нас хватает. А как насчет ремонта? Может,  смыслите  по
сварочному делу? Или по токарному?
     - Я... да нет.
     -  Нам  приходится  самим  ремонтировать  машины,  содержать   их   в
постоянной готовности. Бывает, сами запасные части делаем, чтобы  заменить
старые, изношенные. У нас нет времени  ждать,  когда  нам  доставят  их  с
завода, так что мы все тут на все руки мастера. Что там вождение машины  -
каждый умеет водить машину. Даже женщины и дети.
     - А еще  вот  док,  -  сказал  Джейк,  -  образованный  человек.  Был
профессором в университете, пока тот не прикрыли. Не подойдет ли он вам?
     Фред оживился.
     - Да что вы говорите! По агрономии...
     - История, - сказал Эмби. - Я знаю только историю, ничего больше.
     - Это, видите ли, не то...  -  Фред  был  разочарован.  -  Нам  нужен
специалист по сельскому  хозяйству.  На  отдельных  участках  мы  проводим
эксперименты, но слишком мало знаем. В  результате  ни  на  одном  из  них
ничего не получается. Идея состоит в том,  чтобы  вырастить  лучшие  сорта
семян. Только успех эксперимента поможет нам в торговле - вся наша  ставка
на качественные семена. У каждого стана свой собственный сорт семян, и чем
выше качество семян,  тем  меньше  вы  зависите  от  вашего  "пузыря".  Мы
выращиваем хорошие дурхамы, но теперь мы принялись за  кукурузу.  Если  бы
нам удалось вывести, скажем,  такой  сорт,  который  вызревает  на  декаду
раньше...
     - Весьма интересно, - сказал Эмби. - Но, к сожалению, я бессилен  вам
помочь. Никакого представления не имею.
     - А я бы работал во всю мочь, - сказал Джейк, -  если  бы  только  вы
позволили мне остаться. Я же двужильный,  другого  такого  во  всем  вашем
стане не сыскать.
     - Прошу прощения, - сказал в ответ агент, - у нас лентяев не водится,
все старательные. Если вам нужно пристанище, вам лучше всего обратиться  к
путешественникам. Они, возможно, примут вас. А  такие  старые  станы,  как
наш,  обычно  не  берут  новичков,  разве  что  они   обладают   какими-то
необыкновенными способностями.
     - Ладно, - сказал Джейк, - пусть будет по-вашему.
     Он открыл дверцу и влез в машину. Дети  нырнули  на  заднее  сиденье.
Вскарабкалась в трейлер и Мерт.
     - Спасибо, - сказал Джейк  агенту.  -  Извините,  что  отняли  у  вас
столько времени.
     Он  развернул  машину  и  поехал  к  шоссе.  Долго  молчал,   наконец
заговорил:
     - Что это за штука такая - агроном? - спросил он.





     И дальше, где бы они ни останавливались, все происходило  примерно  в
том же духе.
     - Не кибернетик ли вы?  Нет?  Жаль-жаль.  Нам,  конечно,  подошел  бы
кто-нибудь из этих парней-кибернетиков.
     - Сожалеем, но нам нужен химик. Колдуем тут,  производим  топливо.  А
знаний никаких, кроме того, до чего сами  докопаемся.  В  один  прекрасный
день наши ребята взорвут к чертовой бабушке весь наш стан.
     - Если бы вы были лекарем. Лекарь нам нужен.
     - Вы знакомы с электроникой? Нет? Очень жаль.
     - Историк... Боюсь, историк нам ни к чему.
     - Вы, случайно, не доктор? У нас доктор уже совсем старенький.
     - Нам бы инженера по ракетам. Есть у нас тут идейки... Нам бы  парня,
разбирающегося в ракетах.
     - История? Не-а. На кой она нам?
     Но есть все же польза и в истории, говорил себе Эмби.
     - Я знаю, - говорил он, -  есть  ей  применение.  Прежде  она  всегда
служила орудием. Не могла же она вдруг  потерять  свое  значение,  даже  в
нынешнем невежественном обществе.
     Он забирался в свой спальный мешок и смотрел на небо.
     Дома теперь уже осень, думал он. Падают листья, и  стоит  его  город,
захватывающе прекрасный в своем осеннем наряде.
     А здесь, на самом юге  материка,  все  еще  было  лето,  и  странное,
летаргическое чувство навевала темно-зеленая листва и густая синь  неба  -
будто зелень и синева отпечатались на земле и останутся такими навеки,  на
земле,  которой  противопоказаны  какие-либо  изменения,  и   матрица   ее
существования отлита навсегда, без всякой надежды на перемены.
     На фоне  неба  темной  глыбой  возвышался  трейлер;  внутри  трейлера
закончили свои стенания Джейк и  Мерт,  и  стало  слышно  журчание  ручья,
протекавшего немного в стороне от их стоянки. Угасал костер, пока не  стал
похож на розу в белом пепле кострища, а где-то на опушке леса вдруг запела
птаха, наверно, пересмешник, хотя песня не была такой прелестной,  как  он
ожидал услышать.
     И  так  всегда,  подумал  он.  Наши  фантазии  никогда  полностью  не
совпадают с действительностью, с тем, что есть на самом деле. Чаще всего в
жизни все гораздо менее красиво  и  более  прозаично,  чем  в  воображении
человека; но порой вдруг, в самом неожиданном месте, возникнет перед тобой
такое, что пригвоздит тебя к месту и затем определит всю  твою  дальнейшую
судьбу.
     Побывав в двух-трех станах, доктор убедился,  что  все  они  на  один
манер - на солидный американский манер, деловой и прагматичный; были в них
и свои странности, но они переставали быть  странностями,  как  только  он
постигал их истоки.
     Вот, например, еженедельные военные  сборы  с  их  обычными  военными
играми; в них каждый рядовой должен пройти все  ступеньки  маневров  и  со
всей серьезностью отработать свою долю, без всяких там уверток  и  шуточек
решить военную задачу, а в это время женщины и дети, как  стая  перепелок,
разбегаются в поисках укромного места, чтобы спрятаться  от  воображаемого
врага.
     А дело все  заключалось  в  том,  что  без  этих  сборов  Федеральное
правительство не получило бы даже свой пустячный налог на оборону. А так у
него  всегда  есть  предлог  держать  под  рукой  на  случай  чрезвычайной
мобилизации граждан-солдат, готовых биться в страшной тотальной войне  как
какие-нибудь фронтьеры или дикие индейцы,  и  разорвать  на  части  любого
неприятеля, посмевшего  высадиться  на  берегах  его  родного  континента.
Федеральное правительство  содержало  военно-воздушные  силы,  производило
оружие, поддерживало военные исследования и осуществляло общее руководство
и планирование. Люди, все до одного, составляли постоянную армию,  готовую
в  любой  момент  к  мобилизации,  вымуштрованную  до  степени  пальца  на
взведенном курке, и притом армия  эта  ни  гроша  не  стоила  федеральному
правительству.
     Увидев все эти военные игры и муштру, Эмби понял, что такое положение
дел приведет в замешательство любого потенциального врага. Это было что-то
новое в военной науке. Представьте себе страну, в которой нет ничего,  что
могло бы  представлять  достойную  цель  для  бомбардировки,  не  осталось
городов, которые можно было бы брать приступом и удерживать в своих руках,
нет предприятий, подлежащих полному разрушению, и при этом  каждый  житель
мужского пола в возрасте от 17 до 70 лет - готовый к бою солдат.
     Так  он  лежал,  размышляя  о  предметах,  удивительно   знакомых   и
незнакомых.
     К примеру, народные обычаи, бытовавшие в пределах каждого стана,  они
образовались из легенд, суеверий, магии, школьных знаний, местного  культа
героев и  всяких  других,  обязательных  для  полного  завершения  картины
общественной жизни глупостей. Он  понимал,  что  эти  обычаи  были  частью
неистовой, фанатичной верности своему родному стану, ставшей  определяющей
во взаимоотношениях его обитателей друг с другом.  А  за  пределами  этого
господствовало  фантастическое  соперничество  между  различными  станами,
которое трудно было порой понять: оно проявлялось и в  мелком  хвастовстве
добытой рыбешкой, и в тупом отказе лидеров стана делиться какими бы то  ни
было секретами и знаниями со своими соседями. Понять это  было  бы  совсем
невозможно, если не учитывать старых американских традиций, представлявших
собой душу и тело американского бизнеса.
     Странная ситуация, думал доктор Амброуз Уилсон, лежа в своем спальном
мешке в самой глубинке теплой, южной ночи, странная  ситуация,  но  вполне
объяснимая, если на нее посмотреть с определенной точки зрения.
     Все ему понятно, кроме маленькой закавыки, с которой он никак не  мог
справиться. Это было  скорее  подспудное  чувство,  чем  что-то  реальное,
чувство, что за всей этой неразберихой кочевой жизни лежит  новый  фактор,
жизненно важный, его можно ощутить, но трудно найти ему определение.
     Он лежал и раздумывал  над  этим  новым,  жизненно  важным  фактором,
пытаясь проанализировать свои впечатления и найти ключ к разгадке.  Но  не
было ничего реального, ничего, чтобы протянуть руку  и  пощупать,  ничего,
чему можно было бы дать название. Это  была  как  бы  солома  без  единого
зерна, дым без огня, это было что-то новое, вероятно,  в  той  же  степени
объяснимое, как и все другое, нужно только посмотреть с определенной точки
зрения. Но где эта "точка зрения"?
     Они пересекли огромные пространства, следуя по берегу великой реки  с
севера на юг, и видели много станов: зерноводческие с  их  многочисленными
акрами хлебных и кукурузных  полей;  промышленные  с  дымящими  трубами  и
грохотом машин; транспортные с множеством грузовиков и  с  фантастическими
по масштабам перевозками грузов; станы по производству молочных  продуктов
со стадами коров и маслобойными и сырными заводами;  станы  по  разведению
кур; по производству грузового транспорта для фермеров;  станы  углекопов;
станы по ремонту дорог, по лесоразработкам и так далее. И то тут,  то  там
встречались им такие же бродяги, путешественники, летяги, как они.
     Но куда бы они ни пришли, везде их  ждал  один  ответ:  "Очень  жаль,
но...",  и  кучки  ребятишек,  и  чешущихся  собак,  и  агенты  по  труду,
сообщавшие, что для них в стане ничего нет.
     В некоторых станах их встречали более  благожелательно,  кое-где  они
останавливались на день, а то и на неделю, отдыхали, приводили  в  порядок
машину, расправляли затекшие ноги, встречались с разными людьми.
     В таких случаях Эмби ходил по стану и, усаживаясь на солнышке  или  в
тени - в зависимости от обстоятельств, - заводил разговоры, и  иногда  ему
начинало казаться, что он постиг этих  людей.  Но  вслед  за  этим  всегда
появлялось ощущение  неуловимой  странности,  смутной  непохожести,  будто
кто-то, кого он не мог видеть, сидя в  кругу  собеседников,  уставился  на
него испытующим взглядом, и тогда он остро  осознавал,  что  между  ним  и
этими людьми лежит пропасть в сорок лет забытья.
     Он ловил их радиопередачи и слышал едва различимые голоса  из  других
станов, иногда близких, иногда с  другого  конца  континента,  -  все  это
выглядело  пародией  на  любительские  репортажи  1960-х  годов,   словом,
радиосеть на деревенском уровне. Транслировалась в основном  болтовня,  но
был в ней порой  и  вполне  официальный  смысл  -  официальные  заявления,
содержащие требование тонны сыра или грузовика сена, или просьбу  заменить
какие-либо сломавшиеся части машины, или подтверждение долга одного  стана
другому после какой-либо сделки или за какой-то продукт, чаще всего разные
станы хитрили между  собой  и  платили  по  большей  части  обещаниями  за
обещания же. И все-таки было в  этой  их  болтовне  что-то  специфическое,
свойственное только этой фантастической культуре, которая в течение  одной
ночи вышла из предместий и превратилась в культуру кочевников.
     И во всем присутствовала магия, странная, легкая  магия,  которая  не
причиняла людям вреда, служила только им  на  пользу.  Ему  казалось,  что
после  продолжительного  бегства  из  материального  мира  домовые  и  феи
вернулись восвояси. Появились новые, причудливые обряды -  они  пришли  из
прошлого; вновь  возникли  амулеты  и  заклинания;  возрождалась  древняя,
простая вера, забытая в самом недавнем нашем вчера, простая, детская  вера
в надежность мира. И, по-видимому, за всем этим скрывается что-то хорошее,
подумал он.
     Но самое  удивительное  было  в  том,  что  древняя  магия  и  старые
верования совершенно естественно сочетались с  современными  технологиями:
кибернетика шагала нога в ногу с амулетами, танцы во  имя  пролития  дождя
сочетались с агрономическими науками.
     Пытаясь найти объяснение всему  этому,  он  рассматривал  проблему  с
разных сторон, и в целом, и по частям, пытался  отойти  от  стереотипов  и
вписать модель в определенную историческую эпоху; но  чаще  всего,  когда,
казалось, объяснение найдено и  модель  вписалась  в  достаточно  разумную
историческую схему, обнаруживалось в конце концов, что вся его  работа  не
более чем поверхностный взгляд на проблему.
     По-прежнему оставались за гранью понимания  эти  смутные  ощущения  и
жизненно важный фактор.
     Тем  временем  они  продолжали  свое   путешествие   под   постоянный
аккомпанемент всеобщего "Очень жаль, но..." Он знал, что Джейк терзается и
имеет на это полное право. Ночь за ночью, лежа в своем мешке,  он  слышал,
как Джейк и Мерт, считая, что он и дети спят, разговаривали друг с другом.
И как он ни старался из приличия лечь подальше и хотя бы не слышать каждое
сказанное ими слово, по  тону  их  стенаний  он  догадывался,  о  чем  они
толкуют.
     Какой стыд, думал он. Как  сильно  надеялся  Джейк,  как  глубоко  он
верил. Страшно наблюдать день за днем, как человек теряет  веру,  как  она
постепенно покидает его, словно вытекает из раны по капле его кровь.
     Устраиваясь поудобнее, он покрутился в своем спальном мешке и  закрыл
глаза от  звездного  света.  Он  чувствовал,  как  сон,  подобно  древнему
утешителю, успокаивает  его;  и  в  смутное  мгновение,  когда  реальность
ускользает, но еще не совсем  покинула  твое  сознание,  он  опять  увидел
прекрасный портрет-идеал, который висел над камином, и свет от лампы падал
на него.
     Когда он проснулся, трейлера на месте не было.
     Сначала он ничего не подумал: ему было тепло и уютно, свежий  ветерок
овевал его лицо, радостно заливались  птицы  на  каждом  дереве  и  кусте,
журчал ручей по галечному руслу.
     Он лежал и думал, что хорошо жить на этом свете, и смутно представлял
себе, чем одарит его новый день, и был благодарен  тому,  что  ему  нечего
бояться.
     А потом он заметил, что трейлера-то нет; еще  какое-то  мгновение  он
оставался спокоен, не постигая случившегося, пока гадкой пощечиной по лицу
не дошел до него смысл происходящего.
     Его охватила паника, но быстро отпустила - холодный ужас одиночества,
заброшенности сменился взрывом гнева. Он обнаружил внутри спального  мешка
свою одежду, вылез из  него  и  сел  одеться.  Он  попытался  восстановить
картину того, что здесь произошло.
     Стан находился глубоко в низине, возле шоссе, и он вспомнил, как  они
подкладывали под колеса трейлера камни,  чтобы  он  не  скатился  вниз  по
склону. Скорее всего Джейк вынул камни,  отпустил  тормоза  и,  не  заводя
мотор, скатился по склону до того места, откуда звук  мотора  уже  не  был
слышен.
     Он поднялся и тупо  побрел  вперед.  Вот  и  те  камни,  которые  они
подкладывали под колеса, а вот и следы на росе.
     Вскоре он обнаружил и еще кое-что: прислоненное к сосне стояло  ружье
двадцать второго калибра - вещь, которой Джейк гордился  больше  всего  на
свете, и, кроме того, старый, чем-то набитый рюкзак.
     Он присел у дерева и развязал его. Там находились два коробка спичек,
десять коробок боеприпасов, его запасной костюм, еда,  тарелки,  кастрюли,
сковородки и старый плащ.
     Он склонился надо всем этим  хозяйством,  разбросанным  на  земле,  и
почувствовал,  как  на  глазах   закипают   слезы.   Конечно,   это   было
предательство, но и не совсем предательство - ведь они не  забыли  о  нем.
Украли, бросили его с самыми низкими побуждениями, но  Джейк  оставил  ему
свое ружье, а оно было как бы его правой рукой.
     Их стенания, которые он не раз слышал, - не планировали  ли  они  уже
тогда в их ночных разговорах все это? Но что  изменилось  бы,  если  б  он
расслышал слова, а не тон их бесед, что, если бы он подкрался, подслушал и
разоблачил их планы - что бы предпринял он тогда?
     Он снова уложил рюкзак и потащил его и ружье к спальному мешку. Будет
тяжело, но потихоньку-полегоньку он возьмет и понесет все с собой. В конце
концов, утешал он себя, дела обстоят не  так  уж  плохо:  у  него  остался
бумажник и в нем немного денег. Без особого сочувствия  он  подивился,  на
что Джейк, оставшийся без копейки в кармане, будет  приобретать  бензин  и
еду.
     И ему показалось, что он слышит, как Джейк  занудливо  говорит:  "Это
все док. Это из-за него  никто  не  хочет  брать  нас.  Им  стоило  только
взглянуть на него, и они уже понимали, что не далек день, когда  он  сядет
им на шею. А на что им такие, которые через  год-два  будут  бременем  для
них?"
     Или немного иначе, так, например: "Говорю тебе, Мерт, это  все  из-за
дока. Он им вешает лапшу на  уши  и  тем  только  отпугивает  их.  Они  же
соображают, что он не их поля ягода. Ишь нос  задирает!  Ну,  а  мы...  Мы
самые обыкновенные люди. Они бы нас в миг приняли, если бы не доктор".
     Или так: "Вот мы, нам любая  работа  нипочем,  а  док  -  специалист.
Ничего мы не добьемся, если не отделаемся от дока".
     Эмби покачал головой. Смешно, подумал он, на  что  только  не  пойдет
отчаявшись человек. Благодарность и честь и даже дружба  -  все  это  лишь
хилые преграды на пути отчаяния.
     А я? - спросил он себя. Что теперь буду делать я?
     Не сразу, конечно, но пришла ему на ум мысль о возвращении домой.  Но
это было невозможно: на  севере  примерно  через  месяц  выпадет  снег,  и
никаких его сил не хватит, чтобы  пробиться  сквозь  него.  Если  уж  идти
домой, то надо дождаться весны.
     А пока оставалось только одно - продолжать свой путь на юг, но не так
быстро.  Было  в  его  положении  и  свое  преимущество.  Теперь  он   был
предоставлен самому себе, и у него появилось  гораздо  больше  времени  на
раздумья. А в данной ситуации есть о чем  поразмыслить,  ибо  было  в  ней
много поразительного. Он знал, что где-то ключ к пониманию  того  жизненно
важного фактора, который он постоянно ощущал в каждом стане, есть ответ на
загадку. Стоит ему разобраться в этом явлении, и тогда можно будет сесть и
писать историю, и таким образом он выполнит свое назначение.
     Он положил ружье и рюкзак на  спальный  мешок,  а  сам  спустился  на
дорогу. Остановившись посреди ее, он посмотрел сначала  в  одну,  потом  в
другую сторону. Дорога была длинной и  безлюдной,  таким  же  безлюдным  и
одиноким будет и его путешествие. У  него  никогда  не  было  детей,  а  в
последнее время - и друзей.  Джейк,  подумалось  ему,  был  самым  близким
человеком; но Джейка нет, теперь не только пространство, не только пыльная
дорога пролегла между ними, но и его поступок.
     Он расправил плечи, изображая  уверенность  и  мужество,  которых  на
самом деле не было, и снова поднялся на стоянку, чтобы подобрать  спальный
мешок, ружье и рюкзак.





     Месяцем позже он набрел на стоянку водителей грузовика.
     Случилось это под вечер; он подыскивал местечко, где бы переночевать,
когда на перекрестке двух дорог  заметил  припаркованный  там  грузовик  с
прицепом.
     У  только  что  разложенного  костра  хлопотал   мужчина,   осторожно
подкладывая в костер небольшие ветки. Второй открывал  банки  с  едой.  Из
леса вышел третий, с ведром, по-видимому, принес воды из ближайшего ручья.
     Мужчина у костра заметил Эмби и встал.
     - Привет, незнакомец, - произнес он. - Ищете место для ночлега?
     Эмби кивнул и подошел к костру. Он сбросил с плеч рюкзак  и  спальный
мешок и бросил их на землю.
     - Был бы очень вам признателен...
     - Очень рады вам, - сказал мужчина. Он  снова  склонился  над  огнем,
продолжая подкармливать его. - Обычно мы не  останавливаемся  на  ночевку.
Остановимся ненадолго, только чтобы приготовить поесть, а потом  пускаемся
в путь. У нас в машине есть койка, так что пока один ведет машину,  другой
спит. Теперь даже Том наловчился водить машину.  -  Он  кивнул  на  парня,
принесшего  воду.  -  Том  вообще-то  не  водитель.  Он  был  профессор  в
университете, теперь - в отпуске, без сохранения содержания.
     Том усмехнулся, взглянув через костер на Эмби.
     - В годовом.
     - Я тоже в отпуске, - сказал Эмби, - только в перманентном.
     -  Вот  уж  сегодня  проведем  ночь  как  ночь,  -  продолжал  первый
собеседник. - Не люблю спать под шум мотора.  Да  и  нагреваться  он  стал
чего-то. Надо его раскурочить.
     - Раскурочить? Прямо здесь?
     - Почему бы нет? Чем плохое место?
     - Но...
     Водитель хихикнул.
     - Да мы его  в  один  миг  разделаем.  Вон  Джим,  мой  помощник,  он
такелажник. Он его извлечет, перетащит сюда, к костру,  и  мы  тут  с  ним
быстренько разберемся.
     Эмби присел возле костра.
     - Меня зовут Эмби Уилсон, - сказал он. - Я просто путешествую.
     - Вы издалека?
     - Из самой Миннесоты.
     - Пройти пешком такой кусок - дело нелегкое,  особенно  для  человека
ваших лет.
     - Часть пути я проехал на машине.
     - Что, машина сломалась?
     - Мой партнер сбежал вместе с нею.
     - Ну, такие вещи я называю мерзким, низким обманом,  -  рассудительно
заметил водитель.
     - Да нет, Джейк не хотел причинить мне зла, он просто впал в панику.
     - И вы пытаетесь его выследить?
     - Какой смысл? Да и при всем моем желании я не смог бы его найти.
     - Могли бы нанять фиксатора.
     - Фиксатора? Что это такое?
     - Отец, ты что, с луны свалился? - удивился водитель.
     И Эмби  ничего  не  оставалось,  как  принять  за  должное  удивление
водителя.
     - Фиксатор - это телепат, - объяснил Том. - Особый вид  телепата.  Он
почти всегда может проследить мысли и по ним обнаружить  человека.  Что-то
вроде человека-ищейки. Работа тяжелая,  и  их  не  так  уж  много;  но  мы
надеемся,   что   со   временем   их   станет   больше,   и   они    будут
совершенствоваться.
     Так фиксатор - это телепат!
     Вот тебе и на! Никак не ожидал.
     "Особый вид телепата", то есть предполагается, что есть и другие виды
телепатов.
     Эмби сидел сгорбившись у костра  и  внимательно  вглядывался  в  лица
своих соседей - не появится ли у кого-либо из них усмешка на  губах.  Нет,
никто не усмехнулся, они продолжали вести себя так, как будто  телепаты  -
вещь самая обыкновенная.
     Подумать только, неужели здесь, встретив  этих  людей,  за  несколько
минут знакомства с ними он впервые раскрыл смысл всего этого головоломного
фольклора и магии, о которых он часами раздумывал вот уже сколько дней!
     "Фиксатор" - это телепат, значит, "такелажник" - это  телекинетик,  а
"лесник-зеленый" запросто может оказаться тем, кто  обладает  прирожденным
даром любить и понимать все живое на Земле.
     Может быть, это и есть тот самый "жизненно важный фактор", который он
ищет, та "странность", которую он ощущает в каждом стане; и не в  этом  ли
состоит логика действий тех, кто танцами вызывает дождь и  выделывает  все
эти  штучки-дрючки,  которые  он  рассматривал  как  всего  лишь  побочные
явления, свойственные изолированным социальным группам?
     Он крепко зажал руки между колен, чтобы они не дрожали.  Мой  Бог!  -
думал он. Если это так, то как много становится  понятным!  Если  это  тот
ответ, который я ищу, то это непревзойденная культура!
     Том прервал ход его мыслей.
     - Вы сказали, что вы в отпуске, как и я. Только перманентном. Вы тоже
учитель?
     - Был, - сказал Эмби. - Но  университет  закрыли.  Это  был  один  из
старейших  университетов,  но  кончились  деньги,  и  почти  не   осталось
студентов.
     - Вы пытались найти работу еще где-нибудь?
     - Я пошел бы в любую школу. Но, кажется, я никому не нужен.
     - В школах не хватает людей, они бы уцепились за вас.
     - Вы имеете в виду эти трейлерные университеты?
     - Да, именно их.
     - Вы не очень-то высокого мнения о них? - недовольным  тоном  спросил
водитель.
     - Я о них просто ничего не знаю.
     - Они не хуже  любой  другой  школы,  это  я  вам  говорю,  -  заявил
водитель. - И никто не смеет говорить о них плохо.
     Эмби наклонился к огню - в  голове  его  все  смешалось:  надежда,  и
страхи, и множество всевозможных вопросов.
     - Вы тут о фиксаторе говорили,  -  сказал  он.  -  Вы  говорили,  что
фиксатор - это один из  видов  телепата.  А  как  же  другие...  они  что,
обладают другими способностями?
     - Обладают некоторые,  -  сказал  Том.  -  Похоже,  что  в  наши  дни
появилось много разных  талантов  совершенно  особого  свойства.  В  наших
университетах мы многих из них выявляем  и  пытаемся  даже  соответственно
воспитывать их, но увы...  Да  и  сами  подумайте,  как  вы  или  я  можем
воспитать телепата? С какой стороны к этому подойти? Все,  что  мы  можем,
это создавать благоприятные условия для них, чтобы  подобный  талант  имел
все необходимое для развития.
     Эмби смущенно покачал головой.
     - И все-таки не могу понять... У нас ведь раньше никогда их не было -
откуда же они взялись теперь?
     - А может, они и были до Процесса децентрализации, но немного. Должны
были быть, хотя бы в скрытом состоянии, они просто ждали  своего  часа.  А
подходящий  момент  наступил   только   теперь.   Возможно,   их   убивала
конкуренция. Или эти  способности  гибли  под  воздействием  уравнительной
системы образования. Некоторые из тех, кто были телепатами, скрывали  свои
способности из страха показаться не такими, как  все,  а  тогда,  при  той
культуре, подобная непохожесть рождала  неприязненное  любопытство.  И  из
чувства страха люди подавляли в себе эти способности, пока они не исчезали
окончательно. Но были среди телепатов и такие, кто втайне использовал свои
способности к собственной же выгоде. Представьте себе,  какие  возможности
открываются перед адвокатом, или  политиком,  или  торговцем,  обладай  он
телепатией?
     - И вы в это верите?
     - Не всегда. Но существует вероятность...
     - Люди стали куда умнее теперь, - сказал водитель.
     - Нет, Рей, дело не в этом. Люди остаются такими же. Были, конечно, и
раньше талантливые  люди,  но,  думаю,  им  не  удавалось  проявлять  свои
способности так  часто,  как  сейчас.  Мы  освободились  от  очень  многих
запретов и условностей. Когда мы покинули свои дома и вместе с ними  очень
многое из того, что казалось нам  необходимым,  вместе  со  всем  этим  мы
сбросили с себя и груз зависти. Оставили в прошлом и многие  комплексы.  И
никто теперь не дышит нам в затылок. Мы теперь не заботимся о том, чтобы в
чем-то не отстать от соседа, потому что сосед стал  теперь  другом,  а  не
мерилом  социального  и  экономического  положения.  Теперь  у   нас   нет
необходимости уложить двадцать восемь часов в двадцать  четыре.  Считайте,
мы дали себе волю развиваться без всяких ограничений, чего не  могли  себе
позволить раньше.
     Джим, помощник водителя, повесил над костром на кованый прут  котелок
с кофе и принялся резать мясо.
     - Сегодня у нас свиные отбивные, - сказал Рей. - Утром  мы  проезжали
фермерский стан, а на  дороге  оказалась  эта  свинья.  Я  ничего  не  мог
поделать...
     - Да ты едва машину не разбил, чтобы только заполучить ее.
     - Ну, это уж грязная клевета, - возразил Рей. - Я сделал  все,  чтобы
объехать ее.
     Джим продолжал резать мясо, бросая куски его на большую сковороду.
     - Если вам нужна работа учителя, - сказал  Том,  -  от  вас  немногое
требуется: зайдите в один из университетов. Ими  тут  сейчас  пруд  пруди.
Большинство из них небольшие.
     - Но как мне их найти?
     - Поспрашивайте в округе. Их тут  много  околачивается.  Надоедает  в
одном месте, они перебираются на новое. И вам  повезло.  Они  сейчас  сюда
перекочевали, на юг. Весной они обычно направляются на север, а  осенью  -
на юг.
     Шофер присел на корточки и стал свертывать  сигаретку.  Он  поднес  к
губам кусочек бумаги с насыпанным  табаком,  облизнул  краешек,  склеил  и
придал форму сигареты. Он сунул ее в рот, и она свободно свисала у него  с
губы, пока он выуживал в костре веточку, чтобы прикурить.
     - Вот что я вам скажу, - обратился он к Эмби,  -  почему  бы  вам  не
поехать с нами? Места хватит для всех. Наверняка  по  пути  нам  попадется
целая куча университетов. Вы заглянете туда. А если надумаете, то  давайте
поедем вместе до самого  побережья.  И  Том  едет  с  нами  на  побережье,
надеется навестить своих дальних родственников.
     Том кивнул.
     - Верно. Может, поедем с нами?
     - Теперь совсем не то, что в прежние времена, -  сказал  Рей.  -  Мой
старик тоже был шофером. Тогда все носились как сумасшедшие. И ни за  что,
бывало, не остановятся и  не  посочувствуют,  если  что.  Едут  себе  -  и
никакого внимания.
     - Да и все мы были не лучше, - сказал Эмби.
     - Теперь нам легче, - сказал шофер. - Не надо спешить, и жизнь  стала
веселее, и никому нет никакого дела, приедем мы на день раньше или позже.
     Джим поставил сковородку с отбивными на угли.
     - Да, машину теперь вести куда проще, - сказал Рей, - особенно если у
тебя есть помощник-такелажник. Если он у  тебя  есть,  никаких  проблем  с
погрузкой и выгрузкой. И в грязи застрять не страшно -  он  тебя  запросто
вытащит. А Джим у меня такой  такелажник  -  в  жизни  другого  такого  не
встречал.
     Джим продолжал жарить котлеты.
     Шофер выплюнул сигарету в направлении  костра,  она  приземлилась  на
сковородку, прямо посреди котлет. Почти в тот  же  миг  она  поднялась  со
сковородки, описала в воздухе дугу и упала на угли.
     Джим сказал:
     - Рей, ты эти шутки брось. Думай все-таки, что делаешь.  Ты  истощишь
мои способности, если будешь вот так заставлять подбирать за собой  всякую
дрянь.
     Водитель снова обратился к Эмби:
     - Ну, так как, присоединяетесь? Посмотрите страну.
     Эмби покачал головой.
     - Надо подумать над вашим предложением.
     Но он лицемерил. Не  было  никакой  необходимости  думать  над  таким
предложением.
     Он знал заранее, что не поедет.





     Он стоял у погасшего костра на перекрестке, прощально махал им  рукой
и смотрел, как в тумане раннего утра исчезает трейлер с прицепом.
     Потом он наклонился, поднял рюкзак и спальный мешок и  перебросил  их
через плечо.
     Странное возбуждение охватило его - странное и счастливое. Как хорошо
было снова ощутить его после стольких месяцев никчемной жизни. Как  хорошо
было осознавать, что у тебя опять есть дело!
     Он остановился, оглядел место стоянки  -  неподвижный  пепел  костра,
охапку неиспользованных дров и большое пятно на земле - пятно от машинного
масла, которое вылилось из мотора и постепенно просочилось в почву.
     Если бы он своими глазами не видел, он бы  никогда  не  поверил,  что
такое возможно: Джим, когда отвернул гайки, поднял мотор, вынул из  машины
и перенес его к костру, ни разу не прикоснувшись к нему руками. А потом он
наблюдал, как неподатливые, с сорванной резьбой гайки медленно и  неохотно
повернулись без всякого инструмента, поднялись над своими  отверстиями,  а
затем спокойно встали в ряд.
     Однажды,  -  как  ему  показалось  давным-давно,  -  он  беседовал  с
"пузырем", и тот рассказал ему,  как  эффективно  вели  дела  фабрики  его
работники, и жаловался  при  этом,  что  они  настолько  усовершенствовали
технологии и механизмы на фабрике,  что,  по  его  словам,  представителям
другого стана понадобится по  крайней  мере  месяц,  чтобы  разобраться  в
устройстве.
     Эффективно! Бог ты мой, конечно, они работали эффективно! Но, пытался
теперь дознаться  он,  какими  новыми,  наполовину  разгаданными  методами
смогли они так усовершенствовать фабрику?
     А по всей стране, подумал он, сколько задействовано новых принципов и
методов? Но люди в станах не считали их  чем-то  новым,  способным  многое
изменить, на них смотрели просто, как на профессиональные тайны,  для  них
это было преимуществом в торговле, гарантией выживания  стана.  И  сколько
таких талантов по всей стране, прикидывал он, какое применение находит все
это разнообразие талантов?
     Новая культура, думал он, она непобедима тогда, когда  осознает  свою
мощь, ее следует освободить от присущего ей провинциализма, освободить  от
суеверных наслоений новые силы. А это было самым трудным в его замысле, он
понимал  это:  мистика  служила  им  для  того,  чтобы  закрыть  глаза  на
собственное невежество и как-то объяснить непонятные явления. И,  наверно,
будет очень нелегко заменить  мистику  сознанием  того,  что  в  настоящий
момент  ограниченность  знаний,  недостаточное   понимание   происходящего
приводит нас  к  простому  принятию  того,  что  есть,  взывает  к  нашему
терпению, пока станет возможным понимание всех этих явлений.
     Он вернулся к дереву, где оставил ружье,  и  взял  его.  Он  радостно
поднял его над собой  и  поразился,  насколько  естественно  легло  оно  в
ладонь, как будто было частью его самого, продолжением его руки.
     Что-то подобное, по-видимому, и происходило с этими  людьми  и  с  их
способностями. Они настолько привыкли к своим фантастическим возможностям,
что воспринимали их как нечто будничное,  совершенно  не  осознавая  всего
величия их.
     Господи, что же это за  чудо!  Стоит  развить  их  таланты,  и  через
какие-нибудь сто лет не понадобится  теперешнее  косноязычное  радио,  его
заменят  телепаты,  вся  страна  будет  окутана  сетью  коммуникаций,   не
подвластной ни разрушениям, ни  состояниям  атмосферы  -  умная,  гуманная
система связи, без всяких ограничений, неизбежных в электронных системах.
     Исчезнут и грузовики с появлением телепортеров, которые легко, быстро
и спокойно, без всяких проволочек и задержек будут  переправлять  суда  от
одного побережья к другому и в любые точки Земли, и опять же ни погода, ни
состояние дорог не будут служить им помехой.
     И это  совсем  немногое  из  великолепных  картин,  подсказанных  ему
воображением. Что тут говорить обо всех остальных - отчасти уже известных,
отчасти подразумеваемых и отчасти пока невыполнимых?
     Он вышел на дорогу и остановился в задумчивости.  Куда  двинулся  тот
стан, где их спрашивали, нет ли среди них инженера по  ракетам?  И  где-то
рядом с ним был тот, в котором интересовались химиком, потому  что  ребята
что-то там химичили над горючим, а взрослые боялись от этого  взлететь  на
воздух. И еще его мучила мысль, где бы ему достать такелажника. А  еще  бы
лучше - хорошего, на все руки телепата.
     Не такие уж грандиозные планы,  признался  он  себе.  Но  для  начала
хватит.
     - Подарите мне десять лет, - проговорил он. - Я  прошу  всего  десять
лет.
     Но даже если у него оставалось всего два года, он должен был  начать.
Ведь если он хотя бы начнет, потом найдется кто-нибудь, кто продолжит  его
дело. Кому-то нужно начать.  И  именно  он  подходит  для  этой  роли  как
человек, обладающий объективным взглядом на этот неокочевой  мир  в  свете
исторического прошлого. И ведь таких, как я, сохранилось не так уж  много,
- подумал он.
     Ему предстоит нелегкая работенка, он это знал, но  считал,  что  дело
свое знает хорошо.
     И он пошел по дороге, весело насвистывая.
     Вроде и дело не такое уж большое, но если  удастся  осуществить  его,
это будет  сенсация.  Стоит  только  сделать  это,  и  каждый  стан  будет
шпионить,  интриговать,  обманывать  и  пускаться  во  все  тяжкие,  чтобы
овладеть тайной.
     А пока, насколько он понимал, ему  самому  придется  заняться  чем-то
вроде этого, чтобы хоть немного просветить их, чтобы они  в  конце  концов
поняли, какой силой владеют, нужно заставить их задуматься  над  тем,  как
использовать их необычайные возможности, что произросли  на  почве  нового
социума.
     Но все же - где тот стан, в котором нуждались в инженере по ракетам?
     Где-то возле этой вот дороги,  дороги  пыльной,  наводившей  на  него
когда-то уныние, но не теперь.
     Нужно  пройти  какую-то  часть  этой  дороги.  Не  так  уж  далеко  -
каких-нибудь сто или двести миль. А может, и больше?
     Он шагал вперед, пытаясь вспомнить. Но не просто  было  это  сделать.
Столько дней промелькнуло и столько станов.  Дорожные  ориентиры,  подумал
он, я всегда хорошо  запоминал  дорожные  ориентиры.  Но  кругом  их  было
слишком много.





     Он все продолжал свой путь, останавливаясь во встречных станах  и  на
свой вопрос везде получал один и тот же ответ:
     - Ракеты? Да нет, на кой они? Какому дураку нужны нынче ракеты?
     И у него стали уже возникать сомнения - а был ли вообще такой стан, в
котором проявили заинтересованность в инженере по ракетам.  Действительно,
какому дураку нужны нынче ракеты? Какая от них польза?
     Его вопрос уже опережал его - то ли благодаря телепатии, то ли радио,
то ли слухам, - но скоро он стал легендой. И он вдруг увидел, что его  уже
ждут, как будто предупрежденные, и встречали его  везде  одним  и  тем  же
приветствием, которое уже звучало как шутка:
     - Не вы ли тот джентльмен, который ищет ракету?
     Но именно это шутливое приветствие и легенда о нем сделали его  своим
среди них; однако превратившись в одного из них, он оставался и  сторонним
наблюдателем:  он  видел  величие,  которого  они  не  замечали,  величие,
сознание которого он должен был - _д_о_л_ж_е_н _б_ы_л_! - пробудить в них.
Но ни слова, ни проповеди не способны были оживить в них это чувство.
     Вечерами он, бывало, сидел с ними за общими беседами, спал с  ними  в
трейлерах, если ему находилось место, помогал им по мелочам  и  слушал  их
побасенки. И сам рассказывал их. И при  этом  все  чаще  возникало  в  нем
ощущение чего-то неординарного,  чуждого,  но  теперь,  когда  он  немного
разобрался в природе этого явления, не тревожился больше, а  иногда  даже,
оглядев кружок собеседников,  вычислял  того,  кто  возбуждал  в  нем  это
ощущение.
     По ночам, лежа в постели, он много думал надо всем этим, и в конечном
счете кое-что прояснилось для него.
     Человек  -  даже,  может  быть,  пещерный  -  всегда  обладал   этими
способностями; но тогда, как и теперь, Человек не понимал своей силы и  не
развивал этого качества в себе. Он предпочел совсем другой путь  прогресса
- не разум совершенствовал он,  а  свои  руки,  и  построил  удивительную,
потрясающую культуру - культуру машин.  Своими  руками  и  самоотверженным
трудом он построил огромные, сложные машины, которые могли делать то,  что
сам мог бы делать всего лишь усилием собственного разума, догадайся  он  в
свое время сделать правильный выбор. Но он предпочел упрятать  способности
разума за делами рук своих, за изобретениями, а потом, пытаясь  определить
свой  менталитет,  насмешками  дискриминировал  тот  самый  желанный  дар,
которого искал.
     То, что в конце концов произошло, рассуждал Эмби,  вовсе  не  причуда
какая-то в развитии человечества, появление этого было так же неизбежно  и
необходимо, как появление солнца.  Это  было  всего  лишь  возвращение  на
тропу, по которой и надлежало  Человеку  идти  по  мере  своего  развития.
Заблуждавшееся на протяжении многих веков человечество снова оказалось  на
верном пути. И даже если бы никакой децентрализации не произошло и прежняя
культура оставалась бы незыблемой,  рано  или  поздно  это  случилось  бы,
потому  что  в  самой  технологии  есть  такой  пунктик,  на  котором  она
обязательно  должна  была  прекратить  свое  существование.   Машины   все
увеличивались в объемах, все  усложнялись.  Наступала  сверхусложненность,
которая была обречена на гибель как в машинах, так и в жизни.
     Децентрализация ускорила процесс примерно на тысячу лет,  но  вся  ее
заслуга только в этом и состояла.
     Но и здесь опять Человек  изобрел  умные  -  пошлые  -  слова,  чтобы
приглушить блеск того, чего он  не  мог  постичь.  Телекинетиков  обозвали
такелажниками,  телепатов  -  фиксаторами,  или   болтунами,   способность
передвигать пространство на небольшой промежуток в будущее нарекли  вторым
видением, а того, кто это делает, водилой. А ведь  существовало  множество
всяких других способностей - неопознанных,  едва  угадываемых  -  они  все
вместе, без разбору шли под  маркой  "магия".  Но  не  в  названиях  дело.
Банальное, упрощенное слово служило в конечном счете не хуже, чем  научная
терминология, и даже могло бы служить более легкому восприятию явления. Но
на сей раз самое главное заключалось в том, чтобы люди  не  отказались  от
вновь обретенных талантов, не утратили их. Нужно, обязательно нужно, чтобы
случилось что-то такое, что повергло бы людей в  шок  и  заставило  бы  их
правильно оценить свой дар.
     Так он шел от стана к стану, и не было нужды  задавать  свой  вопрос,
потому что вопрос опережал его самого.
     Шел он по дороге, живая легенда, и тут услышал  другую  легенду  -  о
человеке, который, переезжая из  стана  в  стан,  везде  своим  лекарством
излечивал людей.
     Вначале он отнесся к этому, как к очередной побасенке, но все чаще  и
чаще слышал легенду и наконец набрел на стан, где лекарь был за неделю  до
него. В этот вечер, сидя у костра, он услышал удивительные истории.
     - Вот, к примеру, - рассказывала ему одна старуха,  -  миссис  Купер,
она страдала много лет. Все время болела. Целыми днями валялась в постели.
Желудок уже ничего не принимал. А потом выпила бутылку этого  снадобья,  и
все как рукой сняло. Посмотрели бы вы на нее теперь - веселая, как птичка.
     Старик по другую сторону костра согласно кивнул.
     - Я страдал ревматизмом, - сказал он. - Казалось, никогда от него  не
избавлюсь. Слабость в ногах денно и нощно. Наш доктор уже  ничего  не  мог
поделать. Выпил я эту бутылочку и...
     Он встал и в подтверждение сказанного ловко станцевал джигу.
     И не только в этом - в двадцати  других  станах  он  слышал  подобные
рассказы о тех, кто вставал с одра и начинал ходить: болезни отступали, на
другой же день прекращались боли.
     Ну, вот и еще один из них, сказал себе Эмби. Еще один маг. Человек, у
которого даже в кончиках пальцев заложено искусство врачевания. И  нет  им
конца, подумал он.
     И наконец он повстречал того лекаря.
     Как-то в сумерки, в послеобеденный час, когда  посуда  уже  убрана  и
люди располагаются вокруг костра и начинают свои разговоры, он  подошел  к
стану и никого в нем не обнаружил. Возле трейлеров не было ни души, только
одна-две  собаки  вылизывали  консервные   банки;   улочки,   образованные
трейлерами,  были  настолько  пустынны,  что  в  ответ  на   каждый   звук
раздавалось эхо.
     Он стоял в центре стана  и  думал,  не  закричать  ли,  чтобы  как-то
привлечь к себе внимание, но остерегся. Внимательно  осмотрелся  вокруг  -
так внимательно, что ни малейшее движение не осталось бы  незамеченным.  И
тут увидел свет в южном конце стана.
     С особой осторожностью он двинулся по направлению к свету и,  еще  не
достигнув  его,  услышал  говор  толпы.  На  мгновение   он   остановился,
сомневаясь, стоит ли идти дальше, но все же медленно пошел.
     Наконец за станом, на опушке рощи, он увидел людей. Они стояли, тесно
прижавшись друг к другу, и смотрели на одинокий трейлер перед собой. Сцену
освещали с полдюжины воткнутых в землю осветительных патронов.
     На ступеньках лесенки, что вела в трейлер, стоял человек,  его  голос
едва долетал до Эмби; но как ни тих и неразборчив был этот голос, что-то в
нем показалось очень знакомым. Оставаясь на  месте,  Эмби  вспомнил  вдруг
свое  детство  и  маленький  городок,  о  котором  он  не  вспоминал   уже
давным-давно, и звуки банджо, и беготню по улицам.  Как  же  было  весело,
подумал он, и сколько было всяких разговоров. Он вспомнил, как старая леди
Адамс клялась на своем амулете, который некогда приобрела на  выставке,  а
теперь терпеливо ждала, когда в город опять  приедут  с  выставкой,  чтобы
приобрести там еще амулет. Но выставка так и не приехала.
     Он стал пробираться сквозь толпу поближе к трейлеру, какая-то женщина
повернулась к нему и прошептала истово: "Это он!", как если бы это был сам
Всевышний. И снова вся обратилась в слух.
     К этому времени оратор на ступеньках трейлера  достиг  апогея.  Голос
его не был  громким,  но  увлекал,  были  в  нем  и  спокойствие  и  пафос
одновременно, но при этом еще и человечность и властность.
     - Друзья мои, - говорил он, - я простой человек, не больше того. И не
хочу, чтобы вы принимали меня за кого-нибудь другого. Не хочу и обманывать
вас, говоря, что я что-то там особенное, потому что ничего подобного  нет.
Я даже говорить-то не умею правильно. И грамматики  я  не  знаю.  Впрочем,
наверно, и среди вас есть немало таких, кто слаб в  правописании,  и,  мне
кажется, многие поймут меня, так что - все в порядке. Я мог бы  спуститься
к вам, в толпу, и разговаривать с каждым из  вас  по  отдельности,  но  вы
услышите лучше, если я буду говорить с вами отсюда,  со  ступенек.  Не  от
желания важничать перед вами - не поэтому я взобрался сюда, повыше.  Я  не
ставлю себя выше вас.
     Ну вот, я сказал вам, что не собираюсь дурить  вас.  Я  скорее  вырву
свой язык и брошу его на съедение свиньям, если скажу хоть одно слово лжи.
Так что я не собираюсь превозносить до  небес  свое  лекарство.  Я  просто
начну с вами дела честь честью. Должен сказать вам, что я  даже  не  врач.
Никогда не учился медицине. И не понимаю в ней  ничего.  Я  так  думаю:  я
всего лишь посыльный - значит тот, кто приносит новое.
     С этим лекарством связана целая история, и если вы еще не собираетесь
расходиться, я расскажу ее вам. Началось все очень давно,  и  кое  во  что
сейчас даже трудно поверить, но мне хотелось бы, чтобы вы поверили, потому
что тут каждое слово - правда. Прежде всего  я  должен  рассказать  вам  о
своей старенькой бабушке. Много лет прошло с  тех  пор,  как  она  умерла,
царство ей небесное. И не знаю я женщины лучше и добрее, чем  она;  помню,
был я тогда совсем пацаном...
     Эмби отошел в сторонку и улегся прямо на землю.
     Какой наглец! - подумал он. И сколько нахальства!
     Когда все кончилось, когда все бутылки до последней были  распроданы,
когда люди  вернулись  в  стан,  а  владелец  лекарства  собирал  с  земли
осветительные патроны, Эмби встал и подошел к нему.
     - Здравствуй, Джейк, - сказал он.





     - Ах, док, должен вам признаться, - сказал Джейк, - что я был  просто
прижат к стенке. Ничто нам не светило. Не было денег на горючее,  не  было
еды, а просить милостыню не так уж приятно. И в этом отчаянном положении я
стал думать. И решил, что, если человек всю свою жизнь был честен, это  не
значит, что таким он должен оставаться вечно. Но и в бесчестье я никак  не
мог найти свою выгоду, не мог придумать, как оно  поможет  нам  прожить  -
разве что воровством, но это опасно. Хотя я уже готов был на самое худшее.
     - Верю, - сказал Эмби.
     - О, док, - взмолился Джейк, - и что вы все дуетесь? Какой вам  смысл
злиться? Мы раскаялись уже в тот момент, когда уехали от  вас;  мы  хотели
почти сразу повернуть назад и вернулись бы, да я побоялся.  И  все-таки  -
все ведь обернулось к лучшему.
     Он слегка покрутил баранку, чтобы объехать камень на дороге.
     - Так-то вот, сэр, - продолжал он. - В жизни все получается совсем не
так, как думаешь. Только покажется тебе, что  все,  ты  тонешь,  как  тебя
подхватывает какая-то волна.  Остановились  мы  как-то  вот  у  этой  реки
половить рыбки, а детишки нашли мусорную кучу и давай в ней рыться  -  ну,
вы же знаете, как это бывает. И нашли целую кучу бутылок - четыре или пять
дюжин, - и все совершенно одинаковые. Я представил себе человека,  который
волочил их с трудом на помойку. Я сидел, смотрел на бутылки - других дел у
меня тогда не было - и соображал, смогу  ли  я  пустить  их  в  прибыльное
дельце или они просто займут место в трейлере,  и  я  зря  поволоку  их  с
собой. И тут будто что кольнуло меня. Все они были грязные, а некоторые  -
с отбитым горлышком, но мы взяли и перемыли их, отполировали и...
     - Скажи мне, что ты налил в бутылки?
     - Ладно уж, док, вам я скажу  все,  как  есть:  я  не  помню,  чем  я
пользовался в первой партии.
     - Насколько я могу судить, к лекарствам ваша смесь никакого отношения
не имела.
     - Док, да у меня нет никакого представления о том, из  чего  делаются
лекарства. Единственное, чего я опасался, это чтобы в  бутылки  не  попало
ничего такого, от чего люди могли бы умереть  или  серьезно  заболеть.  Но
требовалось, чтобы оно было горьким, иначе они  решат,  что  снадобье  так
себе, неважное. Мерт,  она  сначала  так  волновалась,  а  сейчас  ничего,
привыкла. Особенно с тех пор, как люди стали  заявлять,  что  снадобье  им
помогает, хотя, сказать по совести, никак не  могу  понять,  почему,  елки
зеленые, оно им помогает.  Док,  ради  всего  святого,  скажите,  как  эта
гадость может им помочь?
     - Она им и не помогает.
     - Но люди твердят, что помогает. Вот была тут одна старушонка...
     - Это связано с верой, - сказал Эмби. - Они  живут  в  мире  магии  и
готовы поверить во что угодно. Они просто жаждут чуда.
     - Так вы считаете, что это у них в голове?
     - Все, до последней капли. Они не имеют никакого представления о том,
что такое ложь, обман, иначе у  тебя  никогда  ничего  не  вышло  бы,  они
принимают на веру все твои слова. Они пьют твое снадобье и  при  этом  так
глубоко верят в то, что оно поможет, что оно действительно им помогает. Им
никогда не забивали мозги мощными рекламными воззваниями, по крайней  мере
до известного возраста. Они не знают, что такое мошенничество, вранье  или
угроза. Поэтому они так легко верят всему.
     - Да, пожалуй, так оно и есть, - согласился Джейк. - Я рад, что узнал
об этом, а то что-то не давало мне покоя.
     На заднем сиденье дети устроили очередную потасовку. Джейк прикрикнул
на них, но они продолжали свою возню.  Все  было  совсем  так  же,  как  в
прошлые времена.
     Эмби удобно откинулся  на  спинке  сиденья,  наблюдая  за  всем,  что
мелькало за окнами трейлера.
     - Ты точно помнишь, где находится этот стан?
     - Прямо вижу его перед собой, будто это было только вчера. Помню, как
смешно эти парни говорили, что им нужен инженер по ракетам. И зачем он им?
     Он сбоку посмотрел на Эмби.
     - И что за охота на вас напала непременно найти именно тот стан?
     - Есть идея, - ответил Эмби.
     - А знаете, док, у меня тоже есть идея: почему  бы  нам,  раз  уж  мы
снова вместе, не составить одну  команду.  Вы  с  вашей  седой  головой  и
умением так много и складно говорить...
     - Об этом забудь, - сказал Эмби.
     - И чего плохого вы в этом углядели? - удивился Джейк. - Мы  устроили
такое шоу! Ведь именно с этого все и началось и привлекло их ко мне. У них
ведь теперь жизнь совсем не та, что была раньше - ни тебе  телевизора,  ни
кино,  ни  бейсбольных  сражений,  ничего  такого   нет.   Не   слишком-то
развлечешься в нынешнее время, и даже просто послушать нас они обязательно
придут.
     Эмби ничего не ответил.
     Это хорошо, что мы опять вместе, думал он. Следовало бы  рассердиться
на Джейка, но он не мог сердиться.  Они  все  так  искренне  обрадовались,
увидев его, - даже дети и Мерт, - и так старались загладить свою  вину.  А
случись им снова оказаться в подобной ситуации,  и  Джейк  решит,  что  им
выгоднее уехать от него, они так же точно бросят его. Но сейчас  ему  было
хорошо с ними, и они ехали туда, куда ему  было  нужно.  Он  был  доволен.
Сколько еще времени промаялся бы он в поисках нужного стана, не подвернись
ему Джейк с трейлером, подумал он. Да и вообще весьма сомнительно, что  он
сам смог бы отыскать его.
     - А знаете, - продолжал разговор Джейк, - я тут  надумал:  почему  бы
мне в конгресс не податься? Мой лекарский опыт дал  мне  немалую  практику
публичных выступлений, и я придумал уловку, на которой я бы хорошо сыграл,
- запретить дорожный налог. Ничто другое так не раздражает наш народ,  как
эти налоги.
     - Тебя не примут в конгресс, - сказал Эмби. - У тебя нет  постоянного
местожительства. Ты даже не принадлежишь ни к какому стану.
     - Вот об этих вещах я как-то не подумал. Может, если я немного поживу
в одном из станов...
     - Да нельзя запретить подорожный налог,  если  хочешь,  чтобы  дороги
содержались в порядке.
     - Наверное, вы правы, док, но ведь это позор  -  так  докучать  людям
этим дорожным налогом. Они ужасно раздражены.
     Он взглянул на часы.
     - Если ничего не случится, - сказал он, - будем в вашем стане  завтра
к вечеру.





     - Она не заработает, - заявили они.
     Но он и раньше знал, что они так скажут.
     - Она не заработает, если вы не скооперируетесь,  -  сказал  Эмби.  -
Чтобы задействовать ее, нужно горючее.
     - У нас есть горючее.
     - Оно не годится, - возразил Эмби. - Оно негодное... А вот в соседнем
стане получают горючее...
     - Вы хотите, чтобы мы с протянутой рукой...
     - Зачем же "с протянутой рукой"? У вас есть кое-что; у них тоже  есть
кое-что. Почему бы вам не наладить торговлю?
     Они переваривали услышанное, сидя вокруг костра под старым дубом, что
рос посреди стана. Он наблюдал за процессом переваривания, за их  грубыми,
озабоченными лицами, морщинистыми лицами янки девятнадцатого века,  за  их
сжатыми между колен руками с глубоко въевшейся в  них  грязью  и  машинным
маслом.
     Их окружали трейлеры  с  прицепами,  сушившееся  на  веревках  белье,
женские и детские лица, выглядывавшие  из  окон  и  дверей,  на  удивление
молчаливых: проходил очень важный совет, и они знали свое место.
     А  за  трейлерами  возвышались  корпуса  завода  сельскохозяйственных
машин.
     - Должен вам сказать, мистер, - начал агент по труду, - эти ракеты не
более как наше хобби. Было такое дело: ребята нашли где-то  книги  о  них,
заинтересовались. А через некоторое время весь стан читал их  и  загорелся
идеей. Но это для нас все равно что бейсбол или соревнования по  стрельбе.
Не такие уж мы одержимые. Дело это для нас вроде забавы.
     - А если бы вы смогли пользоваться этими ракетами?
     - Никаких предубеждений против использования ракет у  нас  нет  и  не
было, но сначала нужно серьезно это обдумать.
     - Вам понадобится несколько такелажников.
     - У нас есть такелажники, у нас их много. Мы можем поднимать все, что
угодно. С их помощью мы снизили себестоимость  продукции  и  теперь  можем
платить им столько, сколько они пожелают. Они работают у нас в основном  в
сборочном цехе.
     Поднялся один из тех, кто помоложе.
     - Есть один вопросик в связи с этим. Такелажник может поднять  самого
себя?
     - А почему бы нет?
     - Предположим, вы берете кусок трубы. Без всяких усилий вы поднимаете
трубу. Но попробуйте встаньте на  нее  -  тогда  можете  пыжиться  сколько
влезет, но с места ее не сдвинете.
     - Такелажник может поднять себя, точно вам говорю, - сказал агент  по
труду. - У нас есть один парень в сборочном, так он летает на тех деталях,
с которыми работает. Заявляет, что так у него быстрее получается.
     - Ну, так вот, - сказал Эмби, - посадите вашего такелажника в трейлер
- как вы думаете, сможет он его поднять?
     Агент по труду кивнул.
     - Запросто.
     - И управлять им? И приземлится, не взорвавшись?
     - Конечно.
     - Но все равно - далеко-то он не уедет. Скажите-ка, какое  расстояние
он может преодолеть?
     - Ну, миль так пять... или десять. Это только так выглядит,  что  ему
все это нипочем, а на самом деле это для него большой труд.
     - Но если снабдить трейлер  ракетным  двигателем,  тогда  такелажнику
останется только поддерживать его на весу. Под силу это ему?
     - Ну, точно я не скажу, - ответил агент по труду, - но, пожалуй,  это
для него не такой уж большой труд. Он хоть целый день может держать его  в
подвешенном состоянии.
     - А если что-нибудь случится, например, загорится ракета - он  сможет
посадить трейлер на землю невредимым.
     - И посадит.
     - Тогда чего ж это мы зря время теряем?
     - Мистер, к чему вы ведете?
     - К летающим станам, - сказал Эмби. - Неужели вы все  еще  ничего  не
поняли? Предположим, вы захотели перебраться на другое  место  или  просто
отправиться на отдых. Тут весь стан поднимается в воздух, и почти в тот же
миг вы оказываетесь на месте.
     Агент по труду потер подбородок.
     - Может, так и будет, - допустил он. - Скорее  всего,  получится.  Но
чего  ради  нам  суетиться?  Если  мы  задумаем  куда-нибудь  поехать,  мы
соберемся и поедем. А торопиться нам некуда.
     - И в самом деле, - подтвердил кто-то  из  присутствующих,  -  нам-то
чего ради во все это влезать?
     - Ну, хотя бы из-за дорожного налога, - сказал Эмби.  -  Если  вы  не
будете пользоваться дорогами, то и дорожный налог вам не придется платить.
     В наступившей тишине он оглядел всех и понял, что он их достал.

+========================================================================+
I          Этот текст сделан Harry Fantasyst SF&F OCR Laboratory         I
I         в рамках некоммерческого проекта "Сам-себе Гутенберг-2"        I
Г------------------------------------------------------------------------¶
I        Если вы обнаружите ошибку в тексте, пришлите его фрагмент       I
I    (указав номер строки) netmail'ом: Fido 2:463/2.5 Igor Zagumennov    I
+========================================================================+ 

Last-modified: Fri, 11 Jul 1997 18:54:24 GMT

Оцените этот текст: