Оцените этот текст:


     Перевод с английского Д. Жукова
     Spellcheck: Wesha the Leopard
---------------------------------------------------------------

   Он был единственным пассажиром, направлявшимся на Кимон, и на борту
космического корабля уже за одно  это  все  носились  с  ним,  как  со
знаменитостью.
   Для того чтобы доставить его к месту назначения,  кораблю  пришлось
сделать крюк в два световых года. Селдону Бишопу казалось, что деньги,
которые он заплатил за проезд еще на  Земле,  не  возмещали  ущерба  и
вполовину.
   Но капитан не роптал. Он сказал Бишопу,  что  считает  делом  чести
доставить пассажира на Кимон.
   Бизнесмены, летевшие на том же корабле,  домогались  его  общества,
платили за выпивку и доверительно рассказывали о перспективах торговли
c новооткрытыми солнечными системами.
   Но, несмотря на все эти доверительные разговоры,  смотрели  они  на
Бишопа с плохо скрываемой  завистью  и  повторяли:  "Человек,  который
разберется в обстановке на Кимоне, сделает большой бизнес".
   То один, то другой бизнесмен толковал с  Бишопом  наедине  и  после
первой же  рюмки  предлагал  миллиарды  на  случай,  если  потребуется
финансовая поддержка.
   Миллиарды... а пока у него в кармане не было и двадцати кредиток, и
он с ужасом думал о том, что ему тоже придется угощать других.  Он  не
был уверен, что на свои кредитки сможет угостить всю компанию.
   Представительные матроны брали его  на  свое  попечение  и  осыпали
материнскими ласками; женщины помоложе, завлекая его, осыпали  ласками
отнюдь не материнскими. И куда бы он ни  направился,  позади  говорили
вполголоса:
   - На Кимон! Милочка, вы знаете, что значит  отправиться  на  Кимон!
Для этого нужна положительно сказочная квалификация,  надо  готовиться
годы и годы, а экзамен выдерживает один из тысячи.
   И так было всю дорогу до самого Кимона.



   Кимон был галактическим Эльдорадо, страной несбыточных грез, краем,
где кончается радуга. Мало  кто  не  мечтал  о  поездке  туда,  многие
стремились осуществить свои мечты на деле, но среди тех,  кто  пытался
добиться своего, преуспевали лишь очень немногие.
   Немногим  более  ста  лет  назад  до  Кимона  добрался   (было   бы
неправильно говорить, что  его  открыли  или  что  с  ним  вступили  в
контакт) неисправный космический  корабль  с  Земли,  который  сел  на
планету и подняться с нее уже не мог.
   До сих пор никто так и не узнал, что же там, в сущности, произошло,
но в конце концов экипаж разломал свой корабль, поселился на Кимоне, а
родные получили письма, в  которых  члены  экипажа  извещали  их,  что
возвращаться не собираются.
   Совершенно  естественно,  что  между  Кимоном  и  Землей   никакого
почтового сообщения  быть  не  могло,  но  письма  доставлялись  самым
фантастическим, хотя и, впрочем, самым логичным способом. И  возможно,
этот способ убедительнее  всего  показал  земным  властям,  что  Кимон
именно таков, каким он изображался в письмах... Письма были свернуты в
трубку  и  помещены  в  своеобразный   футляр,   напоминавший   футляр
пневматической почты. Он был  доставлен  прямо  на  стол  руководителя
мирового почтового ведомства. Не на стол какого-нибудь подчиненного, а
на стол самого главного начальника. Футляр  появился,  пока  начальник
ходил обедать, и, как было установлено тщательным  расследованием,  на
стол его никто не клал.
   Тем временем чиновники почтового ведомства, по-прежнему убежденные,
что стали жертвами какой-то мистификации, отправили письма к адресатам
со специальными курьерами, которые обычно добывали себе хлеб  насущный
службой в Бюро Расследований.
   Адресаты все, как один, утверждали, что письма подлинные, так как в
большинстве случаев узнавали знакомый почерк. И кроме того,  в  каждом
письме содержались подробности, знакомые только адресатам, и это  было
еще одним доказательством, что письма настоящие.
   Затем каждый  адресат  написал  ответное  письмо,  их  поместили  в
футляр, в котором прибыли письма с Кимона, а сам  футляр  положили  на
стол руководителя почтового ведомства, на то самое место,  где  его  в
свое время нашли.
   С футляра не сводили глаз, и некоторое время ничего не происходило,
но потом вдруг он исчез, а как  исчез,  никто  не  заметил  -  футляра
просто не стало, и все.
   Через неделю-другую перед самым концом рабочего дня футляр появился
снова. Руководитель почтового  ведомства  был  увлечен  работой  и  не
обращал внимания на то, что происходит вокруг. И  вдруг  снова  увидел
футляр. И снова в нем были письма, но на сей раз конверты  раздувались
от сотенных кредиток, которые потерпевшие крушение космонавты посылали
в подарок своим родственникам, хотя тут же следует отметить, что  сами
космонавты, по-видимому, не считали себя потерпевшими крушение.
   В письмах они извещали о получении ответов, посланных  с  Земли,  и
сообщали некоторые сведения о планете Кимон и ее обитателях.  Во  всех
письмах подробно объяснялось, как космонавты достали сотенные кредитки
на  чужой  планете.  Бумажные  деньги,  говорилось  в  письмах,   были
фальшивыми, сделанными по  образцу  тех,  что  были  у  космонавтов  в
карманах,  но  когда  земные  финансовые  эксперты  и  служащие   Бюро
Расследований взглянули на банкноты, то отличить их от настоящих денег
они не смогли. Но руководители Кимона, говорилось в письмах, не хотят,
чтобы их считали фальшивомонетчиками. И чтобы валюта не  обесценилась,
кимонцы  в  самое  ближайшее  время  сделают  взнос  в   земной   банк
материалами,  которые  по  своей  ценности  не   только   эквивалентны
посланным деньгам, но и, если потребуется, покроют  дальнейший  выпуск
денег.
   В письмах пояснялось, что денег  как  таковых  на  Кимоне  нет,  но
поскольку Кимон хочет дать работу людям с Земли, то пришлось  изыскать
способ оплаты их труда, и если земной банк и все организации,  имеющие
отношение к финансам, согласны...
   Правление банка долго колебалось  и  толковало  о  всяких  глубоких
финансовых  соображениях  и  экономических  принципах,  но   все   эти
разговоры ни к чему не привели, потому что через  несколько  дней,  во
время перерыва, рядом со столом председателя правления банка появилось
несколько тонн тщательно упакованного урана и два мешка алмазов.
   Теперь Земле ничего не оставалось делать, как принять существование
Кимона за чистую монету и  считать,  что  земляне,  севшие  на  Кимон,
возвращаться не собираются.
   В письмах говорилось, что кимонцы - это гуманоиды, что они обладают
парапсихическими способностями и  создали  культуру,  которая  намного
обогнала культуру Земли и любой другой планеты Галактики,  открытой  к
этому времени.
   Земля подремонтировала один из космических кораблей, собрала корпус
самых красноречивых дипломатов, надавала им кучу  дорогих  подарков  и
отправила все это  на  Кимон.  Но  уже  через  несколько  минут  после
приземления  дипломатов  вышибли  с  планеты  самым  недипломатическим
образом. По-видимому, Кимон не имел  никакого  желания  связываться  с
второразрядной варварской планетой. Дипломатам дали понять, что  когда
Кимон пожелает установить дипломатические отношения с Землей, об  этом
будет объявлено особо. На Кимон же допускались люди, которые не только
обладали определенной квалификацией, но и ярко проявили себя в научной
деятельности.
   С тех пор ничего не изменилось.
   На Кимон нельзя было поехать просто по желанию. К этому  надо  было
готовиться.
   Прежде всего требовалось пройти  специальное  испытание  умственных
способностей,  которое  не  выдерживали  девяносто  девять  процентов.
Выдержав испытание, надо было посвятить  годы  и  годы  изнурительному
учению, а потом опять держать письменный экзамен, и  вновь  происходил
отсев. Едва ли один из тысячи выдерживал все экзамены.
   Год за годом мужчины и женщины Земли пробивались на Кимон, селились
там, процветали  и  писали  письма  домой.  Ни  один  из  уехавших  не
вернулся.  Попавшему  на  Кимон,  видимо,  и  в  голову  не  приходило
вернуться на Землю.
   И все же за  столько  лет  сведений  о  Кимоне,  его  обитателях  и
культуре стало ненамного больше.  Эти  сведения  черпались  только  из
писем, доставлявшихся со скрупулезной точностью каждую неделю на  стол
руководителя почтового ведомства. В них  писали  о  таких  заработках,
которые  на  Земле  и  не   снились,   о   великолепных   возможностях
разбогатеть, о кимонской культуре и о самих кимонцах, но все это  было
так, вообще, - ни одной подробности о той же культуре,  деловой  жизни
или о чем бы то ни было другом письма не сообщали.
   И возможно, адресаты не слишком  жалели  об  отсутствии  конкретных
сведений потому, что почти в  каждом  письме  приходила  пачка  денег,
новеньких и хрустящих, подкрепленных тоннами урана, мешками алмазов  и
штабелями слитков золота, которые время от времени появлялись у  стола
председателя правления банка.
   Со временем у каждой семьи на Земле появилось честолюбивое  желание
послать хотя бы одного своего  члена  на  Кимон,  так  как  пребывание
родственника там означало в конце концов, что здесь  все  его  близкие
будут иметь гарантированный и приличный доход на всю жизнь.
   Естественно, о Кимоне рассказывали легенды. Конечно, в основном это
были выдумки. В письмах опровергались  слухи  о  том,  что  улицы  там
вымощены золотыми  брусками,  что  кимоновские  девицы  носят  платья,
усеянные бриллиантами.
   Но  те,  чье  воображение  не  ограничивалось  золотыми  улицами  и
бриллиантовыми  платьями,  прекрасно  понимали,  что  по  сравнению  с
возможностями, которые открываются на Кимоне, золото  и  бриллианты  -
это чепуха.  Земной  культуре  до  кимонской  было  далеко,  люди  там
приобрели  или  развили  в  себе  естественным  путем  парапсихические
способности. На Кимоне можно было научиться  тому,  что  произвело  бы
революцию в галактической  промышленности  и  средствах  сообщения,  а
кимонская философия направила бы человечество по новому и  лучшему  (и
более прибыльному?) пути.
   И рождались все новые и новые легенды, которые  каждый  толковал  в
зависимости от собственного интеллекта и образа мышления.
   Руководители Земли оказывали всяческую  поддержку  тем,  кто  хотел
отправиться на Кимон, потому  что  руководители,  как  и  все  прочие,
понимали,  какие  в  этом   таятся   возможности   для   революции   в
промышленности и эволюции человеческой мысли. Но так  как  со  стороны
Кимона приглашения  признать  его  дипломатически  не  следовало,  они
выжидали, строили планы и делали все, чтобы на Кимон поехало как можно
больше людей. Но людей  достойнейших,  так  как  даже  самый  дремучий
бюрократ понимал, что на  Кимоне  Земля  должна  быть  представлена  в
лучшем виде.
   Но почему кимонцы разрешали  приезжать  людям  с  Земли?  Это  было
неразрешимой загадкой. По-видимому, Земля была  единственной  планетой
Галактики, получившей разрешение присылать  своих  людей.  Конечно,  и
земляне и кимонцы были гуманоидами, но это оставляло вопрос  открытым,
потому что они не были единственными  гуманоидами  в  Галактике.  Ради
собственного   утешения   земляне    считали,    что    исключительное
гостеприимство  кимонцев   объясняется   некоторым   взаимопониманием,
одинаковым мировоззрением, некоторым сходством эволюционного  развития
(конечно, при небольшом отставании Земли).
   Как бы там ни было,  Кимон  был  галактическим  Эльдорадо,  страной
несбыточных грез, местом, куда надо стремиться и где надо жить, краем,
где кончается радуга.



   Селдон Бишоп оказался в местности, напоминавшей  земной  парк.  Тут
его высадила  быстроходная  космическая  шлюпка,  ибо  космодромов  на
Кимоне не было, как не было многого другого.
   Он  стоял  среди  своих   чемоданов   и   смотрел   вслед   шлюпке,
направлявшейся в космос к орбите лайнера.
   Когда шлюпка исчезла из виду, он сел на чемодан и стал ждать.
   Местность чем-то  напоминала  земной  парк,  но  на  этом  сходство
ограничивалось. Деревья были слишком тонкими, цветы - чересчур яркими,
трава - немного не такого цвета, как на Земле. Птицы,  если  это  были
птицы, напоминали ящериц, оперенье у них было непривычной расцветки  и
вообще не такое, как у земных птиц. Ветерок донес запахи,  не  похожие
на запахи Земли. Чужие запахи, чужие цвета...
   Сидя на чемодане посреди  парка,  Бишоп  старался  вызвать  у  себя
ощущение радости  оттого,  что  он,  наконец,  на  Кимоне.  Но  он  не
чувствовал ничего, кроме удовлетворения,  что  ему  удалось  сохранить
свои двадцать кредиток в целости и сохранности.
   Ему потребуется немного наличных денег, чтобы продержаться, пока он
найдет работу. Но и  тянуть  с  этим  нельзя.  Конечно,  брать  первую
попавшуюся работу  тоже  не  стоит,  надо  поискать  немного  и  найти
наиболее подходящую. А для этого потребуется время.
   Он пожалел, что не оставил побольше денег про запас. Но это значило
бы, что он приехал бы сюда не с такими хорошими чемоданами, и  костюмы
пришлось бы шить не у портного, а покупать готовые...
   Он говорил себе, что  важно  с  самого  начала  произвести  хорошее
впечатление, и чем  больше  думал  сейчас,  тем  меньше  сожалел,  что
истратил почти все деньги, чтобы произвести хорошее впечатление.
   Может быть, следовало взять у Морли взаймы, Морли ему ни в  чем  не
отказал бы, а он потом расплатился бы, как только найдется работа.  Но
просить было противно, ибо, как он  теперь  понимал,  это  значило  бы
уронить достоинство, которое он чувствовал особенно сильно с тех  пор,
как его избрали для поездки на Кимон.  Все,  даже  Морли,  смотрели  с
почтением на человека, прорвавшегося на Кимон, и тут уж  никак  нельзя
было просить о деньгах и прочих одолжениях.
   Бишоп вспомнил  свое  последнее  посещение  Морли.  Теперь  он  уже
понимал, что, хотя Морли и его  друг,  в  этом  последнем  визите  был
какой-то  оттенок  тех  дипломатических  обязанностей,  которые  Морли
приходилось выполнять по долгу службы.
   На дипломатическом поприще Морли пошел далеко и пойдет еще  дальше.
Руководители  департамента  говорили,  что  в  Девятнадцатом   секторе
политики и экономики по  манере  говорить  и  вести  себя,  по  умению
ориентироваться он выделяется среди всех молодых людей.  У  него  были
подстриженные усы, и бросалось в глаза, что он тщательно ухаживает  за
ними. Волосы его всегда были в порядке, а  ходил  он  пружинисто,  как
пантера.
   Они сидели на квартире у Морли, на душе было приятно и легко. Вдруг
Морли встал и начал ходить из угла в угол, как пантера.
   - Мы дружим с незапамятных времен, - сказал Морли.  -  Мы  побывали
вместе не в одной переделке.
   И оба улыбнулись, вспомнив переделки, в которых они побывали.
   - Когда я услышал, что вы едете на Кимон, - продолжал Морли,  -  я,
естественно, обрадовался. Я рад любому вашему успеху. Но я обрадовался
еще и по другой  причине.  Я  сказал  себе:  "Вот,  наконец,  человек,
который может сделать то, что нам надо".
   - А что вам надо? - произнес Бишоп  таким  тоном,  будто  спрашивал
Морли, хочет ли тот выпить шотландского виски или  чего-либо  другого.
Правда, такого вопроса он никогда бы не задал, так как было  известно,
что все  молодые  люди  из  ведомства  иностранных  дел  -  ревностные
поклонники шотландского виски. Во всяком случае, задал он этот  вопрос
непринужденно, хотя чувствовал,  что  вся  непринужденность  разговора
рассеивается как дым.
   В воздухе стала витать тень плаща и  кинжала.  Бишоп  вдруг  ощутил
бремя официальной ответственности, и на мгновение сердца его  коснулся
холодок страха.
   - У этой планеты должен быть какой-нибудь секрет, - сказал Морли, -
для кимонцев никто из нас, ни одна из других планет не существует. Нет
такой планеты,  которая  бы  получила  дипломатическое  признание.  На
Кимоне нет ни одного  представителя  какого  бы  то  ни  было  другого
народа. По-видимому, они и не торгуют ни с кем, и все  же  они  должны
торговать, потому что ни одна  планета,  ни  одна  культура  не  может
существовать  совершенно  самостоятельно.  Наверно,  с  кем-то  у  них
все-таки дипломатические  отношения  есть.  Должны  быть  какие-нибудь
причины... кроме того, что мы по сравнению с  ними  отсталый  народ...
почему они не хотят признавать Землю. Ведь даже во времена  варварства
многие правительства и  народы  признавали  те  страны,  которые  были
гораздо ниже в культурном отношении.
   - Вы хотите, чтобы я узнал все это?
   - Нет, - сказал Морли. - Мы хотим подобрать ключ.  И  это  все.  Мы
ищем ключ, какой-нибудь намек, который  помог  бы  нам  разобраться  в
обстановке. Хотя бы воткнуть клинышек, вставить ногу, чтобы  дверь  не
могла закрыться. А уж все остальное мы сделаем сами.
   - А другие? - спросил его Бишоп. - Тысячи других поехали  туда.  Не
один же я получил право поехать на Кимон?
   - Вот уже более пятидесяти лет, - ответил Морли, - наш сектор  дает
такие же напутствия и всем другим.
   - И вам ничего не сообщили?
   - Ничего, - сказал Морли, - или почти ничего.  Или  ничего  такого,
что могло бы послужить нашим целям.
   - Они не могли...
   - Они не могли ничего поделать, потому что, прибыв  на  Кимон,  они
совершенно забывали о Земле... нет, не забывали, это не совсем так. Но
они уже были неверны Земле. Кимон действовал на них ослепляюще.
   - Вы так думаете?
   - Не знаю, - сказал Морли. - Но у нас нет другого  объяснения.  Вся
беда в том, что говорили мы с ними только  раз.  Ни  один  из  них  не
вернулся. Конечно, мы можем писать  им  письма.  Мы  можем  напоминать
им... намеками. Но прямо спрашивать не можем.
   - Цензура?
   - Нет. Телепатия. Кимонцы узнали бы  все,  если  бы  мы  попытались
что-нибудь внушить своим. А мы не  можем  рисковать  всей  проделанной
нами работой.
   - Но я уеду с такими мыслями...
   - Вы забудете их, - сказал Морли. - У вас впереди несколько недель,
за которые вы можете забыть их... запрятать в глубины своего сознания.
Но не совсем... не совсем.
   - Понятно, - сказал Бишоп.
   - Поймите меня правильно. В  этом  нет  ничего  зловещего.  Вам  не
следует упорно доискиваться  всего.  Может  быть,  все  обстоит  очень
просто. Может быть, просто мы  не  так  причесываемся.  Есть  какая-то
причина... наверно, очень маленькая.
   Морли быстро переменил тему разговора, налил по бокалу виски, сел и
стал вспоминать школьные годы, знакомых девочек и загородные поездки.
   В общем это был приятный вечер.
   Но прошло несколько недель, и Бишоп почти забыл обо всем. А  теперь
он сидел на своих чемоданах посередине парка и  ждал,  когда  появится
встречающий кимонец. Он  знал,  как  будет  выглядеть  кимонец,  и  не
собирался удивляться.
   И все же он удивился.
   Туземец был двухметрового роста. Сложенный, как  античный  бог,  он
был совсем-совсем человеком.
   Только что Бишоп сидел один  на  поляне  в  парке,  и  вдруг  рядом
оказался туземец.
   Бишоп вскочил.
   - Мы рады вам, - сказал кимонец. - Добро пожаловать на Кимон, сэр.
   Голос  и  произношение  туземца  были  такими  же  совершенными   и
красивыми, как и его скульптурное тело.
   - Спасибо, - сказал Бишоп и тут же почувствовал, как неловко он это
произнес, каким запинающимся и глуховатым был его голос по сравнению с
голосом туземца. Взглянув на кимонца, он невольно сравнил себя с  ним.
Какой у него, наверно, взъерошенный, мятый, нездоровый вид.
   Бишоп полез в карман за бумагами. Негнущимися неловкими пальцами он
с трудом откопал их ("откопал", иначе не скажешь).
   Кимонец  взял  документы,  скользнул   по   ним   глазами   (именно
"скользнул") и сказал:
   - Мистер Селдон Бишоп.  Рад  познакомиться  с  вами.  У  вас  очень
хорошая   квалификация.   Экзаменационные   оценки,   как   я    вижу,
великолепные. Хорошие рекомендации. И, как я вижу, вы спешили  к  нам.
Очень рад, что вы приехали.
   - Но... - возразил было Бишоп. И тут же  замолчал,  крепко  стиснув
зубы. Не говорить же кимонцу, что  тот  только  скользнул  глазами  по
документам, а не прочел их. Содержание документов  было,  по-видимому,
известно этому человеку.
   - Как доехали, мистер Бишоп?
   - Благодарю вас, путешествие было  прекрасным,  -  сказал  Бишоп  и
вдруг  преисполнился  гордости  за  то,  что  отвечает  так  легко   и
непринужденно.
   - Ваш багаж, - сказал  туземец,  -  говорит  о  вашем  великолепном
вкусе.
   - Спасибо, я...
   И  тут  Бишоп  разозлился.   Какое   право   имеет   этот   кимонец
снисходительно отзываться о его чемоданах!
   Но туземец сделал вид, что ничего не заметил.
   - Не желаете ли вы отправиться в гостиницу?
   - Как вам будет угодно, - очень сухо сказал насторожившийся Бишоп.
   - Позвольте мне...
   На  мгновение  сознание  Бишопа  затуманилось,  все  поплыло  перед
глазами, и вот он уже стоит не на полянке в парке, а в небольшой нише,
выходящей в вестибюль гостиницы, а рядом аккуратно сложены чемоданы.



   Он не успел насладиться своим  триумфом  там,  на  полянке,  ожидая
туземца, глядя вслед удалявшейся шлюпке.  И  здесь  все  существо  его
охватила буйная, пьянящая радость.  Комок  подкатил  к  горлу.  Бишопу
стало трудно дышать.
   Это Кимон! Наконец-то он на Кимоне! После стольких  лет  учения  он
здесь, в этом сказочном месте... Вот чему он отдал многие годы жизни!
   "Высокая  квалификация",   -   так   говорили   люди   друг   другу
вполголоса... высокая квалификация, жестокие экзамены,  которые  сдает
один из тысячи.
   Он стоял в нише, и  ему  не  хотелось  выходить,  пока  не  пройдет
волнение. Он должен пережить  свою  радость,  свой  триумф  наедине  с
собой. Надо ли давать волю этому чувству? Во всяком случае, показывать
его не стоит. Все личное надо запрятывать поглубже.
   На Земле он был  единственным  из  тысячи,  а  здесь  он  ничем  не
отличается от тех, кто прибыл раньше его. Наверно, он не может быть  с
ними даже на равной ноге, потому что они уже в курсе дела, а  ему  еще
предстоит учиться.
   Вот они, в вестибюле... счастливчики, прибывшие в сказочную  страну
раньше него,  "блестящее  общество",  о  котором  он  мечтал  все  эти
утомительные  годы...   общество,   к   которому   он   теперь   будет
принадлежать... люди Земли, признанные годными для поездки на Кимон.
   Приехать сюда могли только лучшие... только  лучшие,  самые  умные,
самые сообразительные. Земле не хотелось ударить в грязь лицом,  иначе
как бы Земля могла убедить Кимон в том, что она родственная планета?
   Сначала  люди  в  вестибюле  казались  всего  лишь  толпой,   неким
блестящим,   но   безликим   сборищем.   Однако   когда   Бишоп   стал
присматриваться, толпа распалась  на  индивидуальности,  на  мужчин  и
женщин, которых ему вскоре предстояло узнать.
   Бишоп заметил портье только тогда, когда тот оказался рядом. Портье
(наверно,  портье)  был  более  высоким  и  красивым,   чем   туземец,
встретивший его на поляне.
   - Добрый вечер, сэр, - сказал портье. - Добро пожаловать в "Риц".
   Бишоп вздрогнул.
   - "Риц"? Ах да, я забыл... Это и есть отель "Риц".
   - Мы рады, что вы  остановились  у  нас,  -  сказал  портье.  -  Мы
надеемся, что вы у нас пробудете долго.
   - Конечно, - сказал Бишоп. - Я тоже надеюсь.
   - Нас известили, - сказал  портье,  -  что  вы  прибываете,  мистер
Бишоп. Мы взяли на себя смелость подготовить для  вас  номер.  Хочется
думать, что он вас устроит.
   - Я уверен, что устроит, - сказал Бишоп.
   Будто на Кимоне что-нибудь может не устроить!
   - Может быть, вам захочется переодеться,  -  сказал  портье.  -  До
обеда еще есть время.
   - О конечно, - сказал Бишоп. - Мне очень хочется...
   И тут же пожалел, что сказал это.
   - Вещи вам доставят в номер.  Регистрироваться  не  надо.  Это  уже
сделано. Позвольте проводить вас, сэр.



   Номер ему понравился. Целых три комнаты. Сидя в кресле, Бишоп думал
о том, что теперь ему и вовек не расплатиться.
   Вспомнив о своих несчастных двадцати кредитках, Бишоп  запаниковал.
Придется подыскать работу раньше, чем он  предполагал,  потому  что  с
двадцатью кредитками далеко не уедешь... хотя,  наверно,  в  долг  ему
поверят.
   Но он тотчас оставил  мысль  просить  денег  взаймы,  так  как  это
значило бы признаться, что у него нет с собой наличных. До сих пор все
шло хорошо. Он прибыл сюда на лайнере,  а  не  на  борту  потрепанного
грузового судна; его багаж (что  сказал  этот  туземец?)  подобран  со
вкусом; его гардероб такой, что комар носа не подточит; не кинется  же
он занимать деньги только потому, что его смутила роскошь номера.
   Он прохаживался по комнате. Ковра на полу не было, но сам  пол  был
мягким  и  пружинистым.  На  нем  оставались  следы,   которые   почти
немедленно сглаживались.
   Бишоп выглянул в окно. Наступил вечер,  и  все  вокруг  подернулось
голубовато-серой дымкой. Вдаль уходила холмистая местность, и не  было
на ней ничего, абсолютно ничего. Ни дорог,  ни  огоньков,  которые  бы
говорили о другом жилье.
   Он подумал, что ничего не видно только с этой стороны  дома.  А  на
другой стороне, наверно, есть улицы, дороги, дома, магазины.
   Бишоп обернулся и снова стал осматривать комнату. Мебель похожа  на
земную...  Подчеркнуто  спокойные  и  элегантные   линии...   Красивый
мраморный  камин,  полки  с  книгами...  Блеск  старого  полированного
дерева... Бесподобные картины на стенах... Большой шкаф, почти целиком
закрывающий одну из стен комнаты.
   Бишоп старался определить, для чего же нужен  этот  шкаф.  Красивая
вещь, вид у  нее  древний,  и  полировка...  Нет,  это  не  лак,  шкаф
отполирован прикосновениями человеческих рук и временем.
   Он направился к шкафу.
   - Хотите выпить, сэр? - спросил шкаф.
   - Не прочь, - ответил Бишоп и тотчас стал как вкопанный, сообразив,
что шкаф заговорил с ним, а он ответил.
   В шкафу откинулась дверца, а за ней стоял стакан.
   - Музыку? - спросил шкаф.
   - Если вас не затруднит, - сказал Бишоп.
   - Какого типа?
   - Типа? А, понимаю. Что-нибудь веселое, но  и  чуть-чуть  грустное.
Как синие сумерки, разливающиеся над Парижем. Кто это сказал? Один  из
древних писателей. Фицджералд. Вероятнее всего, Фицджералд.
   Музыка говорила о том, как синие сумерки  крались  над  городом  на
далекой Земле, и лил теплый апрельский  дождь,  и  доносился  издалека
девичий смех, и блестела мостовая под косым дождем.
   - Может быть, вам нужно что-нибудь еще, сэр? - спросил шкаф.
   - Пока ничего.
   - Хорошо, сэр. До обеда у вас остался час, вы успеете переодеться.
   Бишоп вышел из комнаты, на ходу пробуя напиток. У него был какой-то
незнакомый привкус.
   В спальне  Бишоп  пощупал  постель,  она  была  достаточно  мягкой.
Посмотрел на туалетный столик и большое зеркало, а  потом  заглянул  в
ванную, оборудованную автоматическими приборами для бритья и  массажа,
не говоря уже о ванне, душе, машине  для  физкультурных  упражнений  и
ряде других устройств, назначения которых он не смог определить.
   В третьей комнате было почти пусто. В центре  ее  стояло  кресло  с
широкими плоскими подлокотниками, и на каждом из  них  виднелись  ряды
кнопок.
   Бишоп осторожно приблизился к креслу. Что же это? Что  за  ловушка?
Хотя это глупо. Никаких ловушек на  Кимоне  не  может  быть.  Кимон  -
страна великих возможностей, здесь человек может разбогатеть и жить  в
роскоши, набраться ума и культуры, выше которой до сих пор в Галактике
не найдено.
   Он наклонился к широким  подлокотникам  кресла  и  увидел,  что  на
каждой кнопке была надпись. Бишоп читал: "История", "Поэзия", "Драма",
"Скульптура", "Астрономия", "Философия", "Физика", "Религии" и  многое
другое. Значения некоторых надписей он не понимал.
   Бишоп оглядел пустую комнату и впервые заметил, что в ней нет окон.
Видимо, это был своеобразный театр или учебная аудитория.  Садишься  в
кресло, нажимаешь какую-нибудь кнопку и...
   Но времени на это не было. Шкаф сказал, что до обеда оставался час.
Сколько-то уже прошло, а он еще не переоделся.
   Чемоданы были в  спальне.  Бишоп  достал  костюм.  Пиджак  оказался
измятым.
   Он держал пиджак и смотрел  на  него.  Может,  повесить,  и  пиджак
отвисится. Может...  Но  Бишоп  знал,  что  за  это  время  пиджак  не
отвисится. Музыка прекратилась, и шкаф спросил:
   - Что вам угодно, сэр?
   - Можете ли вы погладить пиджак?
   - Конечно, сэр, могу.
   - За сколько?
   - За пять минут, - сказал шкаф. - Дайте мне и брюки.
   Зазвонил звонок, и Бишоп открыл дверь. За дверью стоял человек.
   - Добрый вечер, - сказал человек и представился: - Монтэгю. Но  все
зовут меня Монти.
   - Входите, пожалуйста, Монти.
   Монти вошел и оглядел комнату.
   - Хорошо у вас, - сказал он.
   Бишоп кивнул.
   - Я ни о чем и не заикался. Они сами мне все дали.
   - Умницы эти кимонцы, - сказал Монти. - Большие умницы.
   - Меня зовут Селдон Бишоп.
   - Только что приехали? - спросил Монти.
   - Примерно час назад.
   - И полны благоговения перед этим замечательным Кимоном?
   - Я ничего не знаю о нем, - сказал Бишоп. -  Кроме  того,  конечно,
что говорилось в учебном курсе.
   - Я знаю, - косо взглянув  на  нее,  проговорил  Монти.  -  Скажите
по-дружески... вас тревожат какие-нибудь опасения?
   Бишоп улыбнулся, он не знал, как ему быть.
   - Чем вы собираетесь здесь заняться? - спросил Монти.
   - Деловой администрацией.
   - Ну, тогда на  вас,  наверно,  нечего  рассчитывать.  Вы  этим  не
заинтересуетесь.
   - Чем?
   - Футболом. Или бейсболом. Или крикетом. Или атлетикой.
   - У меня никогда не было на это времени.
   - Очень жаль, - сказал Монти. - Вы сложены, как спортсмен.
   - Не хотят ли джентльмены выпить? - спросил шкаф.
   - Будьте любезны, - сказал Бишоп.
   - Идите переодевайтесь, - сказал Монти. - А я посижу и подожду.
   - Пожалуйста, возьмите ваши пиджак и брюки, - сказал шкаф.
   Дверца открылась, и за ней лежали вычищенные и выутюженные пиджак и
брюки.
   - Я не знал, - сказал Бишоп, - что вы здесь занимаетесь спортом.
   - Нет, мы не занимаемся, - сказал Монти. - Это деловое предприятие.
   - Деловое предприятие?
   - Конечно. Мы хотим дать кимонцам возможность заключать пари. Может
быть, они увлекутся этим. Хотя бы на время. Вообще-то они держать пари
не могут...
   - Я не понимаю, почему не могут...
   - Сейчас объясню. У них совсем нет спортивных игр. Они не могли  бы
играть. Телепатия. Они знали бы на три  хода  вперед,  что  собираются
делать их соперники. Телекинез. Они могли бы передвигать мяч  или  что
бы там ни было, не притрагиваясь к нему пальцем. Они...
   - Кажется, я понимаю, - сказал Бишоп.
   - Но мы все-таки собираемся создать  несколько  команд  и  устроить
показательные состязания. По  возможности  подогреть  интерес  к  ним.
Кимонцы повалят толпами. Будут платить за  вход.  Делать  ставки.  Мы,
конечно, будем держать тотализатор и загребем комиссионные.  Пока  это
будет продолжаться, мы неплохо заработаем.
   - Конечно, но ведь это ненадолго.
   Монти пристально посмотрел на Бишопа.
   - Быстро вы все поняли, - сказал он. - Далеко пойдете.
   - Джентльмены, напитки готовы, - сказал шкаф.
   Бишоп взял стаканы и протянул один из них гостю.
   - Пожалуй, я вас подключу, - сказал Монти. - Может  быть,  вы  тоже
подработаете. Тут больших знаний не требуется.
   - Валяйте, подключайте, - согласился Бишоп.
   - Денег у вас немного, - сказал Монти.
   - Как вы узнали об этом?
   - Вы боитесь, что не сможете расплатиться за номер.
   - Телепатия? - спросил Бишоп.
   - Вы попали в самую точку,  -  сказал  Монти.  -  Только  я  владею
телепатией самую малость. С кимонцами нам нечего тягаться. Никогда  мы
не будем такими.  Но  время  от  времени  что-то  до  тебя  доходит...
какое-то ощущение проникает в мозг. Если ты  пробыл  здесь  достаточно
долго...
   - А я думал, что никто не заметит.
   - Многие заметят, Бишоп. Но пусть это  вас  не  беспокоит.  Мы  все
друзья. Сплотились против общего врага, можно сказать. Если  вам  надо
призанять денег...
   - Пока нет, - сказал Бишоп. - Если понадобится, я вам скажу.
   - Мне или  кому-нибудь  другому.  Мы  все  друзья.  Нам  надо  быть
друзьями.
   - Спасибо.
   - Не стоит. А теперь одевайтесь. Я подожду. Мы пойдем  вместе.  Все
хотят познакомиться с вами. Приезжает не так уж много людей. Все хотят
знать, как там Земля.
   - Как?..
   - Земля, конечно, на месте. Как она поживает? Что там нового?



   Бишоп только теперь рассмотрел гостиницу как следует. До  этого  он
лишь  мельком  бросил  взгляд  на  вестибюль,  пока  стоял  со  своими
чемоданами в нише. Портье слишком быстро провел его в номер.
   Но теперь он увидел эту овеществленную чудесным  образом  сказочную
страну с  ее  фонтанами  и  неведомо  откуда  доносящейся  музыкой,  с
тончайшей паутинкой радуг, выгнувшихся арками и крестовыми сводами,  с
мерцающими стеклянными колоннами, в которых отражался и множился  весь
вестибюль таким образом, что создавалось впечатление, будто  помещению
этому нет ни конца, ни края... и в  то  же  время  всегда  можно  было
отыскать укромный уголок, чтобы посидеть с друзьями.
   Иллюзия и вещественность, красота  и  ощущение  домашнего  покоя...
Бишоп подумал, что, здесь всякому придется по душе, что  здесь  всякий
найдет все, что пожелает. Будто волшебством человек  отгораживался  от
мира  с  его  несовершенствами  и  проникался  чувством  довольства  и
собственного достоинства только от одного сознания, что он находится в
таком месте.
   На Земле такого места не было и быть не могло, и Бишоп  подозревал,
что в этом  здании  воплощена  не  только  человеческая  архитектурная
сноровка...
   - Впечатляет? - спросил Монти. - Я всегда  наблюдаю  за  выражением
лиц новичков, когда они входят сюда.
   - А потом первое впечатление стирается?
   Монти покачал головой.
   - Друг мой, впечатление не тускнеет, хотя уже и не так  ошеломляет,
как в первый раз.
   Бишоп пообедал  в  столовой,  в  которой  все  было  старомодным  и
торжественным. Официанты-кимонцы были готовы услужить в любую  минуту,
рекомендовать блюдо или вино.
   К столу подходили, здоровались, расспрашивали  о  Земле,  и  каждый
старался делать это непринужденно, но по  выражению  глаз  можно  было
судить, что скрывалось за этой непринужденностью.
   - Они стараются, чтобы вы  чувствовали  себя  как  дома,  -  сказал
Монти. - Они рады новичкам.
   Бишоп чувствовал себя как дома... в жизни  у  него  не  было  более
приятного чувства. Он не  ожидал,  что  освоится  так  быстро,  и  был
немного удивлен этим.
   Порадовался он и тому, что с него не потребовали денег за  обед,  а
просто попросили подписать счет. Все казалось прекрасным,  потому  что
такой обед унес бы большую часть двадцати кредиток, которые гнездились
в его кармане.
   После обеда Монти куда-то исчез, а Бишоп пошел в бар, взгромоздился
на  высокий  стул  и  потягивал  напиток,  который  рекомендовал   ему
буфетчик-кимонец.
   Невесть откуда появилась девушка. Она взлетела на  высокий  табурет
рядом с Бишопом и спросила:
   - Что вы пьете, дружок?
   - Не знаю, - ответил Бишоп и показал на буфетчика. - Попросите  его
приготовить вам такой же.
   Буфетчик взялся за бутылки и шейкер.
   - Вы, наверно, новенький, - сказала девушка.
   - Вот именно, новенький.
   - Здесь не так уж плохо... то есть неплохо, если не думаешь.
   - Я не буду думать, - пообещал Бишоп. - Я не буду думать ни о чем.
   - Вы привыкнете, - сказала девушка. - Немного погодя вы  будете  не
прочь поразвлечь их. Вы подумаете: "Какого черта! Пусть смеются,  если
им хочется, а мне пока неплохо". Но придет день...
   - О чем вы говорите? - спросил Бишоп. - Вот  ваш  стакан.  Окунайте
мордашку и...
   - Придет  день,  когда  мы  устареем,  когда  мы  больше  не  будем
развлекать их. Мы больше не сможем выдумывать новые  трюки.  Возьмите,
например, мои картины...
   - Послушайте, - сказал Бишоп, - я ничего не могу понять.
   - Навестите меня через неделю, -  сказала  девушка.  -  Меня  зовут
Максайн. Просто спросите, где  Максайн.  Через  неделю  мы  поговорим.
Пока!
   Она соскочила со стула и вдруг исчезла. К  своему  стакану  она  не
притронулась.



   Он пошел наверх, в свой номер, и  долго  стоял  у  окна,  глядя  на
невыразительный пейзаж, пока не услышал голос шкафа:
   - Почему бы, сэр, вам не попробовать окунуться в другую жизнь?
   Бишоп тотчас обернулся.
   - Вы хотите сказать...
   - Пройдите в третью комнату, - сказал шкаф. - Это вас развлечет.
   - Окунуться в другую жизнь?
   - Совершенно верно. Выбирайте и переноситесь, куда хотите.
   Это было похоже на приключения Алисы в стране чудес.
   - Не беспокойтесь, - добавил  шкаф.  -  Это  безопасно.  Вы  можете
вернуться в любое время.
   - Спасибо, - сказал Бишоп.
   Он пошел в третью комнату, сел в  кресло  и  стал  изучать  кнопки.
История? Можно и историю. Бишоп  немного  знал  ее.  Он  интересовался
историей, прослушал несколько курсов и прочел много литературы.
   Он  нажал  кнопку  с  надписью  "История".  Стена   перед   креслом
осветилась, и на ней появилось лицо - красивое бронзовое лицо кимонца.
   А бывают ли среди них некрасивые? Бишоп ни разу не видел ни уродов,
ни калек.
   - Вам какую историю, сэр? - спросил кимонец с экрана.
   - Какую?
   - Галактическую, кимонскую, земную? Почти любое место.
   - Земную, пожалуйста, - сказал Бишоп.
   - Подробности?
   - Англия, 14 октября 1066 года. Сенлак. [14 октября  1066  года  на
реке  Сенлак  близ  Гастингса  произошло   сражение   между   войсками
англосаксонского короля Гарольда и нормандского герцога Вильгельма.]
   Он уже не сидел в кресле в четырех голых стенах комнаты, а стоял на
склоне холма в солнечный осенний день, и кругом  в  голубоватой  дымке
высились деревья с золотой и красной листвой, и кричали люди.
   Бишоп стоял как вкопанный на траве, покрывавшей  склон.  Трава  уже
перезрела и увяла на солнце... а дальше, внизу, на равнине, он  увидел
неровную  линию  всадников.  Солнце  играло  на  их  шлемах  и  щитах,
трепетали на ветру знамена с изображениями леопардов.
   Это было 14 октября в субботу. На холме стояло, укрывшись за стеной
сомкнутых щитов, Гарольдово воинство, и, прежде чем солнце село, в бой
были введены новые силы, решившие, каким курсом пойдет история страны.
   Тэйллефер,  подумал  Бишоп.  Тэйллефер  помчится   впереди   войска
Вильгельма, распевая "Песнь о Роланде" и крутя мечом  так,  что  будет
виден только огненный круг.
   Нормандцы пошли в атаку, но впереди не  было  никакого  Тэйллефера.
Никто не крутил мечом, никто не  распевал.  Слышались  только  хриплые
вопли людей, мчавшихся навстречу смерти.
   Всадники мчались прямо на Бишопа. Он повернулся и бросился  бежать.
Но не  успел,  и  они  наскакали  на  него.  Он  увидел,  как  блестят
отшлифованные копыта  лошадей  и  жестокая  сталь  подков,  он  увидел
мерцающие острия копий, болтающиеся ножны, красные, зеленые  и  желтые
пятна плащей, тусклые доспехи, разинутые рты людей и...  вот  они  уже
над ним. И промчались они сквозь него и над ним, словно его здесь и не
было.
   А выше на склоне холма раздавались хриплые крики:  "Ут!  Ут!"  -  и
слышался пронзительный лязг  стали.  Вокруг  поднялись  тучи  пыли,  а
где-то слева кричала издыхающая лошадь. Из пыли  показался  человек  и
побежал вниз по склону. Он спотыкался, падал, поднимался, снова бежал,
и Бишоп видел, как лила кровь сквозь искореженные  доспехи,  струилась
по металлу и окропляла мертвую сухую трачу.
   Снова появились лошади. На некоторых уже  не  было  всадников.  Они
мчались, вытянув шеи, с пеной на губах. Поводья развевались на  ветру.
Один из всадников обмяк и свалился с седла, но нога его  запуталась  в
стремени, и лошадь поволокла его по земле.
   "Выпустите меня отсюда! - беззвучно кричал Бишоп. - Как мне  отсюда
выбраться! Выпустите..."
   Его выпустили. Он был снова в комнате с четырьмя голыми  стенами  и
единственным креслом.
   Он сидел, не шевелясь, и думал: "Не было никакого Тэйллефера. Никто
не ехал, не пел, не крутил мечом. Сказание о Тэйллефере -  всего  лишь
выдумка  какого-нибудь  переписчика,  который   додумал   историю   по
прошествии времени".
   Но люди умирали. Израненные, они бежали, шатаясь, вниз по склону  и
умирали. Она падали с лошадей. Их затаптывали насмерть.
   Бишоп встал,  руки  его  дрожали.  Он  нетвердо  зашагал  в  другую
комнату.
   - Вы будете спать, сэр? - спросил шкаф.
   - Наверно, - сказал Бишоп.
   - Прекрасно, сэр. Я запру дверь и погашу свет.
   - Вы очень любезны.
   - Обычное дело, сэр, - сказал шкаф. - Не угодно ли вам чего?
   - Совершенно ничего, - сказал Бишоп. - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, - сказал шкаф.



   Утром Бишоп пошел в агентство по найму, которое оказалось  в  одном
из углов вестибюля.
   Там  была  только  высокая,  белокурая,  сложенная  как  статуэтка,
девушка-кимонка, грациозности движений которой позавидовала  бы  любая
земная красавица.  Женщина,  подумал  Бишоп,  явившаяся  из  какого-то
классического греческого мифа, белокурая богиня во плоти.  На  ней  не
было ниспадающих свободными складками греческих одежд, но они пошли бы
ей. По правде сказать, одежды на ней почти не было, и  красота  ее  от
этого только выигрывала.
   - Вы новичок, - сказала она.
   Бишоп кивнул.
   - Я знаю о вас, - сказала она, бросив на него всего один взгляд.  -
Селдон Бишоп, двадцать девять земных лет.
   - Да, мадам.
   Она внушала раболепные чувства.
   - Ваша специальность - деловая администрация.
   Он уныло кивнул.
   - Садитесь, пожалуйста, мистер Бишоп, и мы  обо  всем  поговорим  с
вами.
   Он сидел и думал: "Хорошо ли для красивой девушки быть такой рослой
и крепкой? Или такой компетентной?"
   - Вы хотели бы взяться за какую-нибудь работу, - сказала девушка.
   - Была у меня такая мысль.
   - Вы специализировались на бизнесе. Боюсь, что в этой области у нас
не слишком много вакантных мест.
   - Для начала я не рассчитываю  на  многое,  -  сказал  ей  Бишоп  с
приличествующей, как ему  казалось,  скромностью  и  реальной  оценкой
обстановки. - Я готов заняться любым делом, пока  не  докажу,  на  что
способен.
   - Вам придется начать с самых низов. И целые годы набираться опыта.
Дело не только в навыках, но в мировоззрении, в философии.
   - Мне все...
   Он заколебался. Он хотел сказать, что ему все равно. Но ему не  все
равно. Ему совсем не все равно.
   - Я потратил на учебу многие годы, - сказал он. - Я знаю...
   - Кимонский бизнес?
   - Разве здесь все по-иному?
   - Наверно, вы в совершенстве изучили систему заключения контрактов.
   - Конечно.
   - На всем Кимоне не заключается ни одного контракта.
   - Но...
   - В контрактах нет необходимости.
   - Здесь все держится на честности?
   - На честности и кое на чем еще.
   - На чем же?
   - Вы не поймете.
   - Попробуйте объяснить мне.
   - Бесполезно, мистер Бишоп. Для вас это были бы понятия  совершенно
новые. Они  связаны  с  поведением.  С  мотивами  действий.  На  Земле
побудительная причина деятельности - выгода...
   - А разве здесь это роли не играет?
   - Очень маленькую роль.
   - Каковы же другие побудительные причины?
   -   Например,   культурное   самоусовершенствование.   Можете    вы
представить себе, что  стремление  к  самоусовершенствованию  является
таким же мощным стимулом, как и выгода?
   Бишоп ответил откровенно.
   - Нет, не могу, - сказал он.
   - А это стимул более мощный, чем выгода. Но это  еще  не  все.  Вот
деньги... Денег у нас нет. Они по рукам не ходят.
   - Но деньги есть. Кредитки.
   - Это сделано только для того, чтобы было удобно людям с  Земли,  -
сказала она. - Деньги, как свидетельство богатства, понадобились  нам,
чтобы привлекать на работу ваших людей и оплачивать их труд... и я  бы
сказала, что мы оплачиваем его очень хорошо. Для этого мы сделали все,
что полагается у вас. Деньги, которые мы создали, имеют силу  во  всей
Галактике. Они обеспечены вкладами в земные банки и являются  для  вас
законным платежным средством. Но на самом  Кимоне  денег  в  обращении
нет.
   - Ничего не могу понять, - выдавил из себя Бишоп.
   - Конечно, не можете, -  сказала  девушка.  -  Для  вас  это  нечто
совершенно новое. Ваша культура зиждется  на  том,  что  полезность  и
богатство  каждой  личности  должны  иметь  как  бы  свое   физическое
воплощение. Здесь мы в этом не нуждаемся. Здесь у каждой личности своя
простая бухгалтерия - это он способен сделать, а это он должен делать.
Он сам обо всем знает.  И  это  всегда  известно  его  друзьям  -  или
партнерам по бизнесу, если хотите.
   - Тогда это не бизнес, - сказал Бишоп. - Не бизнес, как  я  понимаю
его.
   - Вы совершенно правы.
   - Но меня готовили для бизнеса. Я потратил...
   - Годы и годы на учение. Но на земные методы ведения дел, а  не  на
кимонские.
   - Но здесь есть бизнесмены. Сотни.
   -  Есть  ли?  -  спросила  она  с  улыбкой.  Она  улыбалась  не   с
превосходством, не насмешливо... просто улыбалась.
   - В первую очередь, - продолжала она, - вам  необходимо  общение  с
кимонцами. Осмотритесь. Вам надо дать возможность оценить  наш  взгляд
на вещи и узнать, как и что мы делаем.
   - Вот это по мне, - сказал Бишоп. - Что же мне делать?
   - Иногда люди с Земли нанимаются компаньонами.
   - Не думаю, чтобы это мне подошло. Наверно,  надо  будет  сидеть  с
детишками, или читать старушкам книги, или...
   - Вы умеете играть на каком-нибудь инструменте или петь?
   Бишоп покачал головой.
   - Писать маслом? Рисовать? Танцевать?
   Ни того, ни другого, ни третьего делать он не мог.
   - Может быть, вы занимаетесь боксом? - спрашивала девушка. - Иногда
он вызывает интерес, если не слишком жесток.
   - Вы говорите о призовой борьбе?
   - Думаю, вы можете это называть и так.
   - Нет, боксом я не занимаюсь.
   - Тогда у вас остается не слишком большой выбор, - сказала девушка,
беря со стола какие-то бумаги.
   - Может быть, я могу работать на транспорте? - спросил он.
   - Транспортировка - личное дело каждого.
   Конечно,  она  права,  подумал  он.  Телекинез   дает   возможность
транспортировать себя или что бы то ни было... без помощи механических
средств.
   - Связь, - сказал он слабым  голосом.  -  Наверно,  и  с  ней  дело
обстоит так же?
   Она кивнула.
   Телепатия, подумал он.
   - Вы знакомы с транспортом и связью?
   - С их земными разновидностями, - ответил Бишоп. - Думаю, здесь мои
знания не пригодятся.
   - Нет,  -  согласилась  она.  -  Хотя  мы  могли  бы  устроить  вам
лекционное турне. Наши помогли бы вам подготовить материал.
   Бишоп покачал головой:
   - Я не умею выступать перед публикой.
   Девушка встала.
   - Я наведу справки, - сказала она. - Заходите. Мы найдем что-нибудь
подходящее для вас.
   Бишоп поблагодарил ее и вышел в вестибюль.



   Он пошел гулять.
   Гостиница стояла на равнине, а вокруг было пусто. Ни других зданий.
Ни дорог. Ничего.
   Здание гостиницы было  громадное,  богато  украшенное  и  одинокое,
словно перенесенное сюда невесть откуда. Оно застыло на фоне  неба,  и
кругом не было никаких зданий,  с  которыми  оно  гармонировало  бы  и
которые скрадывали бы его. У него был такой вид, будто кто-то в спешке
свалил его здесь и так оставил.
   Бишоп  направился  через  поле  к   каким-то   деревьям,   которые,
по-видимому, росли на берегу речки, и все  удивлялся,  почему  нет  ни
тропинок, ни дорог... но вдруг сообразил, почему их нет.
   Он подумал о годах,  которые  убил  на  зубрежку  способов  ведения
бизнеса, и вспомнил о толстенной  книге  выдержек  из  писем,  которые
писались домой с Кимона и содержали  намеки  на  успешный  бизнес,  на
ответственные должности.
   И ему пришло в голову, что во всех выдержках из  писем  было  нечто
общее - на все сделки и должности только намекали, но никто и  никогда
не писал определенно, чем занимается.
   "Зачем они это  делали?  -  спрашивал  себя  Бишоп.  -  Почему  они
дурачили нас?"
   Хотя, конечно, он еще много не знает. Он  не  пробыл  на  Кимоне  и
целого дня. "Я наведу справки, -  сказала  белокурая  гречанка,  -  мы
найдем что-нибудь подходящее для вас".
   Он пересек поле и там, где выстроились деревья,  нашел  речку.  Это
была равнинная речка - широкий поток прозрачной воды медленно струился
меж поросших травой берегов. Он лег на живот и глядел на речку. Где-то
в глубине ее блеснула рыба.
   Бишоп снял ботинки и стал болтать ногами в воде. Они  знают  о  нас
все, думал он. Они знают все о нашей культуре и  жизни.  Они  знают  о
знаменах с изображениями леопардов и о  том,  как  выглядел  Сенлак  в
субботу 14 октября 1066 года, о войске Гарольда, стоявшем  на  вершине
холма, и о войске Вильгельма, сосредоточившемся в долине.  Они  знают,
что движет нами, и они разрешают нам приезжать сюда, потому что им это
для чего-то нужно.
   Что сказала девушка, которая появилась невесть откуда на  стуле,  а
потом исчезла, так и не притронувшись к  своему  стакану?  "Вы  будете
служить развлечением, - сказала она. - Но вы привыкнете к этому.  Если
вы не будете думать обо всем слишком много, вы привыкнете".
   "Навестите меня через неделю, - сказала она еще. - Через неделю  мы
поговорим".
   Они знают нас, но с какой стороны?
   Возможно, Сенлак - это инсценировка, но во  всем,  что  он  увидел,
была какая-то странная тусклая реальность, и  он  всеми  фибрами  души
своей чувствовал, что зрелище это подлинное, что все так и  было.  Что
не было никакого Тэйллефера, что,  когда  человек  умирал,  его  кишки
волочились по траве, что англичане кричали: "Ут! Ут!"
   Озябший Бишоп сидел в одиночестве и думал, как кимонцы делают  это.
Как они дают возможность человеку нажать кнопку и оказаться  вместе  с
давно умершими, увидеть смерть людей, прах которых  давно  смешался  с
землей?
   Способа узнать, как они это делают, конечно,  не  было.  И  догадки
бесполезны.
   Морли Рид сказал, что техническая информация революционизирует весь
облик земной экономики.
   Он вспомнил, как Морли ходил из угла в угол и повторял: "Мы  должны
узнать. Мы должны узнать".
   И способ узнать... есть. Великолепный способ.
   Бишоп вытащил ноги из воды и осушил  их  пучками  травы.  Он  надел
ботинки и пошел к гостинице.
   Белокурая богиня все еще сидела за своим столом в бюро по найму.
   - Я согласен приглядывать за детишками, - сказал Бишоп.
   Она была  очень,  почти  по-детски  удивлена,  но  в  следующее  же
мгновение лицо ее снова стало бесстрастным, как у богини.
   - Да, мистер Бишоп.
   - Я все обдумал, - сказал он. - Я согласен на любую работу.



   В ту ночь Бишоп долго лежал в постели и не мог уснуть. Он  думал  о
себе, о своем положении и пришел к заключению, что все обстоит не  так
уж плохо.
   Работа, по-видимому, найдется. Сами кимонцы  этого  хотят.  И  даже
если это не та работа, которую хочется  получить,  начало  по  крайней
мере будет положено. С этого опорного пункта человек  может  подняться
выше... умный человек, конечно. А все мужчины и женщины,  все  земляне
на Кимоне, безусловно, умны. Если бы они не были умны, они  не  попали
бы сюда, чтобы начать новую жизнь. Все они, по-видимому, преуспевают.
   В тот вечер он не видел  ни  Монти,  ни  Максайн,  но  поговорил  с
другими, и все они казались довольными своей долей... или  по  крайней
мере делали вид, что довольны. Бишоп говорил себе,  что  если  бы  все
были разочарованы, то довольного вида у них не  было  бы,  потому  что
земляне больше всего любят тихо плакаться друг другу в жилетку. Ничего
подобного он не заметил. Никто не жаловался.
   Ему  говорили  о  том,  что  организуются  спортивные  команды,   и
некоторые собеседники возлагали на это очень большие надежды,  как  на
источник дохода.
   Он  разговаривал  с  человеком  по   имени   Томас,   который   был
специалистом-садоводом и работал в крупных  кимонских  поместьях.  Тот
больше часа рассказывал о выращивании экзотических  цветов.  Коротышка
Вильямс, сидевший рядом с Бишопом в баре, с восторгом говорил  о  том,
что ему поручено написать книгу баллад на  основе  кимонской  истории.
Некий Джексон работал над статуей по заказу одной местной семьи.
   Бишоп подумал, что если человек может получить работу, которая  его
удовлетворяет, то жизнь на Кимоне становится приятной.
   Взять хотя бы номер, который он получил. Красивая обстановка - дома
на такую он  рассчитывать  бы  не  мог.  Послушный  шкаф-робот  делает
коктейли и бутерброды, гладит одежду, выключает свет и запирает дверь,
предупреждает любое, даже невысказанное желание. А комната - комната с
четырьмя голыми стенами и единственным креслом,  снабженным  кнопками?
Там,  в  этой  комнате,  можно  получить  знания,   найти   забаву   и
приключения. Он сделал дурной  выбор,  попросив  показать  для  начала
битву при Гастингсе. Но есть другие  места,  другие  времена,  другие,
более приятные  и  менее  кровавые,  события,  при  которых  он  может
присутствовать.
   Он присутствовал... не только смотрел. Он действительно  шел  вверх
по склону холма. Он пытался выскочить из-под копыт  мчащихся  лошадей,
хотя в этом не было необходимости. Ты вроде бы был и  там  и  не  там,
находился в самой  гуще  и  вместе  с  тем  с  интересом  наблюдал  из
безопасного места.
   А есть немало событий, которые стоило бы  увидеть.  Можно  пережить
всю историю человечества, с времен  доисторических  до  позавчерашнего
дня...  и  не  только  историю  человечества,  а  еще  и  кимонскую  и
галактическую... Прогуляться с Шекспиром... Плыть с Колумбом...
   Когда-нибудь, подумал Бишоп, я прогуляюсь с Шекспиром. Когда-нибудь
я поплыву с Колумбом.
   Он видел подлинные события. Правда, она чувствуется.
   Все размышления Бишопа свелись к тому, что какими бы  странными  ни
были условия, жить в них все-таки можно.
   А условия были странными потому, что это чужая сторона, культура  и
технология которой неизмеримо выше земных достижений.  Здесь  не  было
необходимости  в  искусственной   связи   и   механических   средствах
транспортировки. Здесь не было необходимости в контрактах, потому  что
это исключено телепатией.
   Надо только приспособиться. Надо научиться жить  по-кимонски  и  не
лезть со своим уставом в чужой монастырь. Он  добровольно  приехал  на
чужую  планету.  Ему  позволили  остаться,   и   поэтому   он   должен
приспособиться.
   - Вам неспокойно, сэр, - сказал из другой комнаты шкаф.
   - Нет. Я просто думаю.
   - Я могу вам дать снотворное. Очень мягкое и приятное снотворное.
   - Только не снотворное, - сказал Бишоп.
   - Тогда, быть может, - предложил шкаф, - вы позволите мне спеть вам
колыбельную.
   -  Будьте  любезны,  -  согласился  Бишоп.  -  Мне   нужна   именно
колыбельная.
   Шкаф запел колыбельную, и вскоре Бишоп уснул.



   Кимонская богиня в агентстве по  найму  сказала  ему  на  следующее
утро, что работа для него найдена.
   - Новая семья, - сказала она.
   Бишоп не знал, радоваться ли ему, что семья новая.  Возможно,  было
бы лучше, если бы он попал в старую семью.
   - У них никогда не было человека с Земли, - пояснила девушка. -  Вы
будете получать сто кредиток в день.
   - Сто...
   - Вы будете работать только в дневное время, - продолжала она. -  Я
буду телепортировать вас каждое утро туда,  а  по  вечерам  они  будут
телепортировать вас обратно.
   - Сто кредиток! - запинаясь, сказал Бишоп. - Что я должен делать?
   - Будете компаньоном, - ответила богиня. - Но не надо беспокоиться.
Мы проследим, чтобы с вами обращались хорошо...
   - Хорошо обращались?
   - Не заставляли вас слишком много работать или...
   - Мисс, - сказал Бишоп, - да за сотню бумажек в день я...
   Она не дала ему договорить.
   - Вы согласны на эту работу?
   - С радостью, - сказал Бишоп.
   - Позвольте мне...
   Вселенная раскололась и соединилась вновь.
   ...Бишоп стоял в нише, а  перед  ним  было  узкое,  заросшее  лесом
ущелье с водопадом, и со своего места он ощущал, как  тянет  прохладой
от падающей  воды.  Кругом  росли  папоротники  и  деревья,  громадные
деревья, похожие на узловатые  дубы,  которые  обычно  встречаются  на
иллюстрациях к историям о короле Артуре и Робин Гуде.
   По берегу речки и вверх по склону бежала тропинка. Ветерок  доносил
музыку и запах духов.
   По тропинке шла девушка. Это была кимонка, но не такая высокая, как
другие, которых он уже видел, и у нее  был  не  такой  величественный,
олимпийский вид.
   Затаив дыхание он следил за ее приближением, и на мгновение  забыл,
что она кимонка, и думал о ней  только,  как  о  хорошенькой  девушке,
которая идет по лесной тропинке. Она была красива, она была прелестна.
   Девушка увидела его и захлопала в ладоши.
   - Вы, наверно, он, - сказала она.
   Бишоп вышел из ниши.
   - Мы вас ждали, - продолжала  она.  -  Мы  надеялись,  что  вас  не
задержат и пошлют тотчас же.
   - Меня зовут Селдон Бишоп, и мне сказали...
   - Конечно, это вы и есть, - сказала девушка. -  Вам  даже  не  надо
представляться. Это у вас на уме.
   Она обвела рукой вокруг головы.
   - Как вам понравился наш дом? - спросила она.
   - Дом?
   - Я, конечно,  говорю  глупости.  Это  всего  лишь  жилая  комната.
Спальни наши наверху, в горах.  Но  мы  переменили  здесь  все  только
вчера. Все так много поработали. Я очень надеюсь, что вам  понравится.
Смотрите, здесь все,  как  на  вашей  планете.  Мы  хотели,  чтобы  вы
чувствовали себя дома.
   - Это дом? - снова спросил он.
   Она взяла его за руку.
   - Вы какой-то расстроенный, - сказала  она.  -  Вы  еще  не  начали
понимать.
   Бишоп покачал головой.
   - Я прибыл только вчера.
   - Но вам здесь нравится?
   - Конечно,  нравится,  -  сказал  Бишоп.  -  Здесь  все  словно  из
какой-нибудь старой легенды о короле Артуре. Так и ждешь, что из  лесу
выедет верхом Ланселот или выйдет королева Джиневра...
   - Вы знаете эти легенды?
   - Конечно, знаю. Я то и дело перечитываю Теннисона.
   - И вы их нам расскажете.
   Он в замешательстве посмотрел на нее.
   - Вы хотите послушать их?
   - Конечно, хотим. А для чего же вы здесь?
   "Вот оно. А для чего же я здесь?!"
   - Вы хотите, чтобы я начал сейчас же?
   - Не сейчас, -  сказала  она.  -  Вы  еще  должны  познакомиться  с
другими.  Меня  зовут  Элейн.  Конечно,  это  не  точно.  Меня   зовут
по-другому, но Элейн ближе к тому, что вы привыкли произносить.
   - Я могу попробовать произнести ваше настоящее имя.  Я  способен  к
языкам.
   - Элейн -  вполне  сносное  имя,  -  беспечно  сказала  девушка.  -
Пойдемте.
   Он пошел следом за ней по тропинке.
   И  тут  он  увидел,  что  это  действительно  дом  -  деревья  были
колоннами, поддерживавшими  искусственное  небо,  которое  все  же  не
казалось слишком искусственным, а проходы между деревьями оканчивались
большими окнами, смотревшими на пустошь.
   Но трава и цветы, мох и папоротники были  настоящими,  и  Бишоп  не
удивился бы, если бы и деревья оказались настоящими.
   - Не все ли равно, настоящие они или нет, - сказала Элейн. - Их  не
отличишь.
   Они поднялись наверх по склону и оказались в парке, где трава  была
подстрижена так коротко и казалась такой  бархатистой,  что  Бишоп  на
мгновение подумал, что это не настоящая трава.
   - Настоящая, - сказала ему Элейн.
   - Вы узнаете все, что я ни подумаю.
   - Все.
   - Значит, я не должен думать.
   - О, мы хотим, чтобы вы думали, - сказала Элейн.  -  Это  входит  в
ваши обязанности.
   - Вы меня наняли и ради этого?
   - Совершенно верно, - подтвердила девушка.
   Посреди  парка  стояло  что-то  вроде  пагоды  -  ажурное   здание,
созданное, казалось, из света и тени, а не из  грубой  материи.  Возле
него Бишоп увидел шесть человек. Они смеялись  и  болтали.  Голоса  их
были похожи на музыку - радостную и в то же время серьезную музыку.
   - Вот они! - воскликнула Элейн. - Пойдемте.
   Она побежала, и бег ее был похож на  полет.  У  Бишопа  перехватило
дыхание при виде изящества и грациозности ее движений.
   Он побежал следом, но совсем не грациозно. Он чувствовал, что бежит
тяжело. Это был какой-то галоп, неуклюжий бег вприпрыжку по  сравнению
с бегом Элейн.
   Он подумал, что бежит как  собака.  Как  щенок-переросток,  который
пытается не отстать и бежит, переваливаясь с ноги  на  ногу,  свесивши
язык и тяжело дыша.
   Он попытался бежать более грациозно и ничего не думать.
   "Я не должен думать. Я не должен думать совсем. Они все узнают. Они
будут смеяться надо мной".
   Они смеялись именно над ним. Он чувствовал  их  смех  -  молчаливое
снисходительное веселье.
   Она подбежала к группе и подождала его.
   - Быстрей! - крикнула она, и, хотя голос у нее  был  добрый,  Бишоп
чувствовал, что она забавляется.
   Он спешил. Он тяжело скакал. Он почти задохнулся. Его взмокшее тело
было очень неуклюжим.
   - Вот кого нам прислали, -  сказала  Элейн.  -  Он  знает  легенды,
связанные с такими местами, как это.
   Она представила Бишопу присутствующих.
   - Это Пол. Там Джим. Бетти. Джейн. Джордж. А там, с краю, Мэри.
   - Вы понимаете, - сказал Джим, - что это не наши имена...
   - Лучшее, что я могла придумать,  чтобы  было  похоже,  -  добавила
Элейн.
   - И чтобы вы могли произнести их, - сказала Джейн.
   - Если бы вы только знали... - сказал Бишоп и вдруг замолчал.
   Вот чего они хотят. Они хотят,  чтобы  он  протестовал  и  проявлял
неудовольствие. Они хотят, чтобы ему было неловко.
   "Не думать. Стараться не думать. Они узнают все".
   - Сядем, - сказала Бетти. - Бишоп будет рассказывать нам легенды.
   - Быть может, - обратился к нему Джим, - вы опишете  нам  жизнь  на
Земле? Мне было бы очень интересно послушать.
   - Я знаю, что у вас есть игра,  называющаяся  шахматами,  -  сказал
Джордж. - Мы, конечно, играть не можем. Вы знаете почему. Но мне  было
бы интересно поговорить с вами о технике и философии игры в шахматы.
   - Не все сразу, - сказала Элейн. - Сначала  он  будет  рассказывать
нам легенды.
   Все уселись на траву в кружок и взглянули на Бишопа.
   - Я не совсем понимаю, с чего я должен начать, - сказал он.
   - Но это же ясно, - откликнулась Бетти. - Начните с самого начала.
   - Хорошо, - сказал Бишоп.
   Он глубоко вздохнул.
   - Однажды, давным-давно, на острове Британия  жил  великий  король,
которого звали...
   - Именуемый... - сказал Джим.
   - Вы читали эти легенды?
   - Это слово у вас на уме.
   - Это древнее слово, архаичное. В некоторых вариантах легенд...
   -  Когда-нибудь  мне  будет  очень  интересно   обсудить   с   вами
происхождение этого слова, - сказал Джим.
   - Продолжайте рассказывать, - добавила Элейн.
   Бишоп снова глубоко вздохнул.
   - Однажды, давным-давно, на острове Британия  жил  великий  король,
которого звали Артур. Женой его была королева Джиневра, а Ланселот был
его самым верным рыцарем...



   Пишущую  машинку  Бишоп  нашел  в  письменном  столе,  стоявшем   в
гостиной. Он сел за стол, чтобы написать письмо.
   "Дорогой Морли", - начал он.
   А что писать? Что он благополучно прибыл и получил работу?  Что  за
работу платят сто кредиток в день - в  десять  раз  больше  того,  что
человек его положения может заработать на любой земной работе?
   Бишоп снова склонился над машинкой.
   "Прежде всего хочу  сообщить,  что  я  благополучно  доехал  и  уже
устроился на работу. Работа, может быть,  не  слишком  хорошая,  но  я
получаю сотню в день. На Земле я столько не зарабатывал бы".
   Он встал и начал ходить. Следует  сказать  гораздо  больше.  Нельзя
ограничиваться одним абзацем. Бишоп даже вспотел. Ну что он напишет?
   Он снова сел за машинку.
   "Для  того  чтобы  скорее  познакомиться  с  местными  условиями  и
обычаями, я поступил на работу, которая  даст  мне  возможность  тесно
общаться с кимонцами, Я нахожу, что это прекрасные люди, но иногда  не
совсем понимаю их. Я не сомневаюсь, что  вскоре  буду  понимать  их  и
по-настоящему полюблю".
   Он отодвинулся вместе  со  стулом  назад  и  стал  читать  то,  что
написал.
   Да, это похоже на любое из тысячи писем, которые он читал.
   Бишоп представил себе тысячи других людей, которые садились  писать
свое  первое  письмо  с  Кимона  и  судорожно  придумывали   сказочки,
безобидную  полуправду,   бальзам,   способный   принести   облегчение
уязвленной гордости.
   "Работа моя состоит в том, что я развлекаю и веселю одну  семью.  Я
рассказываю им легенды и позволяю смеяться надо мной. Я делаю это, так
как не могу признаться себе в том, что сказка о Кимоне -  это  ловушка
для дураков и что я попал в нее..."
   Нет, так писать не годится. И так тоже:
   "Но, несмотря ни на что, я держусь. Пока я получаю  сотню  в  день,
пусть их смеются, сколько им угодно. Я остаюсь здесь и  сорву  большой
куш, что бы..."
   Дома он был единственным из тысячи. Дома о нем говорили вполголоса,
потому что он добился своего.
   Бизнесмены  на  борту  корабля  говорили  ему:  "Человек,   который
разберется в обстановке  на  Кимоне,  сделает  большой  бизнес",  -  и
предлагали миллиарды на случай, если потребуется финансовая поддержка.
   Бишоп вспомнил, как Морли ходил из угла в угол. Он сказал, что надо
вставить  ногу,  чтобы  дверь  не  могла   закрыться.   Найти   способ
разобраться  в  кимонцах.  Найти  способ  понимать  их.  Узнать  самую
малость... тут уж не до большого.  Узнать  самую  малость.  Пусть  это
окажется чем угодно,  но  только  бы  увидеть  что-нибудь  еще,  кроме
бесстрастного лика Кимона, обращенного к землянам.
   Письмо надо как-нибудь кончить. Нельзя оставлять его так. Он  снова
сел за машинку.
   "Позже я напишу тебе более подробно. Сейчас я очень тороплюсь".
   Бишоп нахмурился. Но что бы он ни написал, все будет вранье. Это не
хуже десятка других отговорок:
   "Спешу на заседание... У меня свидание с  клиентом...  Надо  срочно
просмотреть бумаги... "Все это вранье.
   Бишоп написал: "Часто думаю о тебе. Напиши мне, когда сможешь".
   Морли напишет ему. Восторженное письмо, письмо,  слегка  окрашенное
завистью, письмо человека, который хотел бы поехать на  Кимон,  но  не
может.
   Нельзя говорить правду, когда всякий отдал бы  правую  руку,  чтобы
поехать на Кимон.
   Нельзя говорить правду, раз тебя считают героем. Иначе тебя  станут
считать омерзительнейшим из негодяев Галактики.
   А письма из дому? И  гордые,  и  завистливые,  и  дышащие  счастьем
оттого, что тебе живется хорошо, - все это только дополнительные цепи,
которые приковывают к Кимону и кимонской лжи.
   - Нельзя ли чего-нибудь выпить? - спросил у шкафа Бишоп.
   - Пожалуйста, сэр, - сказал шкаф. - Сейчас будет, сэр.
   - Налейте побольше и покрепче.
   - Да, сэр. Побольше и покрепче...



   Бишоп встретил ее в баре.
   - Это опять вы, - сказала она таким тоном,  будто  они  встречались
очень часто.
   Он сел на табурет рядом с ней.
   - Неделя почти кончилась, - напомнил Бишоп.
   Максайн кивнула.
   - Мы наблюдали за вами. Вы держитесь хорошо.
   - Вы обещали что-то сказать мне.
   - Забудьте это,  -  сказала  девушка.  -  Что  говорить...  Вы  мне
показались умным, но не совсем зрелым человеком. Мне стало жаль вас.
   - Скажите, - спросил Бишоп, - почему на Земле ничего  не  известно?
Я, конечно, тоже писал письма. Но не признался в том,  что  происходит
со мной. И вы не писали о своем  состоянии.  Никто  из  окружающих  не
писал. Но кто-то же из людей за все эти годы...
   - Все мы одинаковы, - сказала Максайн. - Как горошины в стручке. Мы
все тут, как на подбор, упрямы, тщеславны, трусливы. Мы прошли  огонь,
воду и медные трубы, чтобы попасть сюда. Мы оттерли других. И они  уже
никогда не оправятся от этого. Неужели вы не  понимаете?  У  них  тоже
есть гордость, и она попрана. Но с  чем  можно  было  бы  сравнить  их
радость, если бы они узнали всю правду! Именно об этом  и  думаем  все
мы, когда садимся писать письма. Мы думаем, как будут  надрываться  от
смеха тысячи наших конкурентов. Мы прячемся за чужие спины,  стараемся
сжаться, чтобы никто не заметил нас...
   Она сжала кулачок и постучала себя по груди.
   - Вот вам и ответ, - продолжала она. - Вот  почему  мы  никогда  не
пишем правду. Вот почему мы не возвращаемся.
   - Но это продолжается многие годы. Почти сотню лет.  За  это  время
кто-нибудь да должен был проговориться...
   - И потерять  все  это?  -  спросила  Максайн.  -  Потерять  легкий
заработок?  Быть  исключенным  из  братства  пропащих  душ?   Потерять
надежду? Не забывайте этого. Мы всегда надеемся,  что  Кимон  раскроет
свои секреты.
   - А он их раскроет?
   - Не знаю. Но на вашем месте я бы на это не надеялась.
   - Но ведь такая жизнь не для достойных...
   - Не говорите этого. Какие же мы  достойные  люди!  Мы  трусливы  и
слабы, все мы!
   - Но жизнь, которую...
   - Вы хотите сказать, что  здесь  нам  хорошо  живется?  У  нас  нет
прочного положения. А дети? Немногие из нас имеют детей. Детям не  так
плохо, как нам, потому что они  ничего  иного  и  не  знают.  Ребенок,
родившийся рабом, не  так  страдает,  как  взрослый  человек,  некогда
бывший свободным.
   - Мы не рабы, - сказал Бишоп.
   - Конечно, нет, - согласилась Максайн. - Мы  можем  уехать  отсюда,
когда захотим. Нам достаточно подойти к местному жителю и сказать:  "Я
хочу обратно на Землю". Вот и все. Любой из  них  может  отослать  вас
обратно... точно так, как они отправляют письма, точно  так,  как  они
доставляют вас к месту работы или в вашу комнату.
   - Но никто еще не возвратился.
   - Конечно, никто, - подтвердила Максайн. -  Запомните,  что  я  вам
сказала. Не думайте. Только так можно жить. Никогда не думайте. И  вам
будет хорошо. Вы будете жить спокойно, легко.
   - Верно, - сказал Бишоп, - только так можно жить.
   Она искоса посмотрела на него.
   - Вы начинаете понимать, в чем тут дело.
   Они заказали еще по одному коктейлю.
   В углу какая-то компания пела хором. Неподалеку ссорилась парочка.
   - Тут слишком шумно, - сказала Максайн. - Не хотите  ли  посмотреть
мои картины?
   - Ваши картины?
   - То, чем я зарабатываю себе на жизнь. Они  довольно  плохи,  но  в
этом никто не разбирается.
   - Я бы посмотрел.
   - Тогда хватайтесь за меня и держитесь.
   - Хватайтесь...
   - Мысленно. Не руками, конечно. К чему пользоваться лифтом?
   Бишоп удивленно посмотрел на нее.
   - Учитесь, - сказала Максайн. - В совершенстве вы этим не овладеете
никогда, но двум-трем трюкам научитесь.
   - А что мне делать?
   - Просто расслабьтесь, - сказала  Максайн.  -  Умственно,  конечно.
Постарайтесь быть  поближе  ко  мне.  Не  пытайтесь  помогать.  Вы  не
сможете.
   Он  расслабился  и  постарался  быть  поближе  к  ней,  сомневаясь,
правильно ли он все делает.
   Вселенная раскололась и соединилась вновь.
   Они стояли в другой комнате.
   - Я сделала глупость, - сказала Максайн. - Когда-нибудь я ошибусь и
засяду в стене или где-нибудь еще.
   Бишоп вздохнул, огляделся и присвистнул.
   - Как здесь хорошо, - сказал он.
   Вдалеке едва виднелись стены. На западе возвышались  снежные  горы,
на востоке текла река, берега которой поросли густым лесом.  Прямо  из
пола росли цветы и кусты. В комнате были синеватые сумерки,  а  где-то
вдалеке играл оркестр.
   Послышался голос шкафа:
   - Что угодно, мадам?
   - Коктейли, -  сказала  Максайн.  -  Не  слишком  крепкие.  Мы  уже
раздавили бутылочку.
   - Не слишком крепкие, - повторил шкаф. - Сию минуту, мадам.
   - Иллюзия, - сказала Максайн. -  Все  тут  иллюзия.  Но  прекрасная
иллюзия. Хотите попасть на пляж? Он ждет вас. Стоит только подумать  о
нем. Или на Северный полюс. Или в пустыню. Или в старый замок. Все это
будет как по мановению волшебного жезла.
   - За ваши картины, должно быть, хорошо платят, - предположил Бишоп.
   - Не за картины.  За  мою  раздражительность.  Начинайте  с  этого.
Впадите в черную меланхолию. Начните подумывать о самоубийстве.  Тогда
все у вас будет наверняка. Вас быстренько вознесут  в  номер  получше.
Сделают все, лишь бы вы были довольны.
   - Вы хотите сказать, что кимонцы сами переместили вас сюда.
   - Конечно. Вы еще новичок, и потому у вас не такой номер.
   - Мне мой номер нравится, - сказал Бишоп.
   Коктейли были готовы.
   - Садитесь, - сказала Максайн. - Хотите луну?
   Появилась луна.
   - Хотите две или три? - продолжала она. - Но это уже будет слишком.
С одной луной совсем как на Земле. Так вроде бы уютней.
   - Но ведь должен быть предел, - сказал Бишоп. -  Не  могут  же  они
улучшать наше положение до бесконечности. Должно прийти  время,  когда
даже  кимонцам  нельзя   уже   будет   придумать   ничего   нового   и
неизведанного.
   -  На  вашу  жизнь  хватит.  Все   вы,   новички,   одинаковы.   Вы
недооцениваете кимонцев. В вашем представлении они люди, земные  люди,
которые знают чуточку больше нас. Но они совсем другие. Ни  в  чем  не
похожие на нас. Только  вид  у  них  человеческий.  Они  снисходят  до
общения с нами.
   - Но для чего же им нужно общаться с нами?
   - Вот об этом, - сказала Максайн, - мы никогда  не  спрашиваем.  От
этого можно с ума сойти.



   Бишоп рассказал своим кимонцам об обычае людей устраивать  пикники.
Эта мысль им никогда не приходила в голову, и они ухватились за нее  с
детской радостью.
   Они выбрали для  пикника  уголок  в  горах,  прорезанных  глубокими
ущельями, поросшими деревьями и цветами. Тут же была  горная  речка  с
водой, прозрачной, как стекло, и холодной, как лед.
   Они устраивали различные игры и боролись. Они плавали,  загорали  и
слушали рассказы Бишопа, усаживаясь  в  кружок,  отпуская  язвительные
замечания, перебивая, споря.
   Но Бишоп посмеивался над ними, не  открыто,  конечно,  так  как  он
знал, что они не хотят оскорбить его, а просто забавляются.
   Еще несколько недель назад он обижался, сердился в чувствовал  себя
униженным, но постепенно привык... заставил себя привыкнуть.  Если  им
нужен клоун, пожалуйста, он будет клоуном. Если уж  ему  суждено  быть
придворным шутом, одетым в разноцветный костюм с  бубенчиками,  то  он
должен с  достоинством  носить  дурацкую  одежду  и  стараться,  чтобы
бубенчики звенели весело.
   Временами  в  их  поведении  была  какая-то   злобность,   какая-то
жестокость, но долго это не продолжалось. С ними  можно  было  ладить,
если только знать, как это делать.
   К  вечеру  они  разложили   костер   и,   усевшись   вокруг   него,
разговаривали, шутили, смеялись, оставив,  наконец,  Бишопа  в  покое.
Элейн и  Бетти  были  чем-то  встревожены.  Джим  посмеивался  над  их
тревогой.
   - Ни один зверь к костру не подойдет, - сказал он.
   - А тут есть звери? - спросил Бишоп.
   - Немного есть, - ответил Джим. - Кое-какие еще остались.
   Бишоп лежал, глядя на огонь, прислушиваясь  к  разговору,  радуясь,
что его оставили в покое. Наверно, такое же ощущение бывает у  собаки,
подумал он. У щенка, который прячется в угол от  детишек,  которые  не
дают ему покоя.
   Он смотрел на огонь и вспоминал, как когда-то с  друзьями  совершал
вылазки за город, как они раскладывали костер и  лежали  вокруг  него,
глядя на небо, на старое знакомое небо Земли.
   А здесь другой костер. И пикник.  Но  костер  и  пикник  -  земные,
потому что люди Кимона не имели представления о пикниках. Они не знают
и о многом другом. Народные обычаи Земли им незнакомы.
   В тот вечер Морли советовал ему присматриваться  к  мелочам.  Может
быть, они дадут ответ...
   Кимонцам нравятся картины Максайн, потому что они  примитивны.  Это
примитив, но не лучшего сорта. А может быть, до  знакомства  с  людьми
Земли кимонцы тоже не знали, что могут быть такие картины?
   В конце концов есть ли в броне, покрывающей кимонцев,  какие-нибудь
щели? Пикники, картины и многое другое, за что они ценят пришельцев  с
Земли... Может быть, это щели?
   Наверно, это зацепка, которую ищет Морли.
   Бишоп лежал и думал, забыв, что думать не следует, так как  кимонцы
читают мысли.
   Голоса их затихли, и наступила торжественная ночная тишина.  Скоро,
подумал Бишоп, мы вернемся - они домой, а я  в  гостиницу.  Далеко  ли
она? Может быть, до нее полмира.  И  все  же  я  окажусь  там  в  одно
мгновение. Надо бы подложить в костер дров.
   Он встал и вдруг заметил, что остался один.
   Бишопа охватил страх. Они ушли и оставили его одного. Они забыли  о
нем. Но этого не может быть. Они просто тихонько скрылись  в  темноте.
Наверно, шутят. Хотят напугать его. Завели разговор о зверях, а  потом
спрятались, пока он лежа дремал у костра. Теперь наблюдают из темноты,
наслаждаясь его мыслями, которые говорят им, что он испугался.
   Он нашел ветки и подбросил их в костер. Они загорелись и вспыхнули.
Бишопа охватило безразличие,  но  он  почувствовал,  что  инстинктивно
ежится.
   Сейчас он впервые понял,  насколько  чужд  ему  Кимон.  Планета  не
казалась чужой прежде, за исключением тех нескольких минут,  когда  он
ждал в парке после того, как его высадила шлюпка. Но даже тогда она не
была очень чужой, ибо он знал, что его встретят, что кто-то непременно
позаботится о нем.
   В том-то все и дело, подумал он.  Кто-то  должен  позаботиться  обо
мне. О нас  заботятся...  хорошо.  Прямо-таки  окружают  заботой.  Нас
приютили, нас опекают, нас балуют... да, да, именно балуют. А  почему?
Сейчас им надоест эта игра, и они вернутся в круг  света.  Наверно,  я
должен полностью  отработать  получаемые  деньги.  Наверно,  я  должен
изображать  испуганного  человека  и  звать  их.  Наверно,  я   должен
вглядываться в темноту и делать вид, что боюсь зверей, о  которых  они
говорили. Они говорили об этом, конечно, не слишком много.  Они  очень
умны для этого, слишком умны. Упомянули вскользь, что  есть  звери,  и
переменили тему разговора. Не подчеркивали, не пугали. Ничего  лишнего
не было сказано.  Просто  высказали  предположение,  что  есть  звери,
которых надо бояться.
   Бишоп сидел и ждал. Теперь он уже меньше боялся, так  как  осмыслил
причину страха. "Я сижу у костра на Земле", - твердил он себе.  Только
то была не Земля. Только то была чужая планета.
   Зашелестели кусты.
   Они идут, подумал Бишоп. Они сообразили, что ничего у них не вышло.
Они возвращаются.
   Снова зашелестели кусты, покатился задетый кем-то камешек.
   Бишоп не шевелился.
   Им не запугать меня. Им не запугать...
   Почувствовав чье-то дыханье на своей шее, он  судорожно  вскочил  и
отпрыгнул. Потом он споткнулся и упал, чуть было не  попав  в  костер.
Снова вскочив, он обежал костер, чтобы спрятаться за ним от  существа,
дышавшего ему в шею.
   Бишоп припал к земле и увидел, как в раскрытой пасти блеснули зубы.
Зверь поднял голову и закрыл пасть. Бишоп услышал лязг зубов и  что-то
вроде короткого хриплого стона, вырвавшегося из могучей глотки.
   В голову ему пришла дикая мысль.  Это  совсем  не  зверь.  Над  ним
просто продолжают шутить. Если они могут построить  дом,  напоминающий
английский лес, всего на день-два, а потом  заставить  его  исчезнуть,
когда в нем уже нет необходимости, то для них,  безусловно,  секундное
дело придумать и создать зверя.
   Зверь бесшумно шел к Бишопу, а тот думал: животные боятся огня. Все
животные боятся огня. Он не подойдет ко мне, если я  стану  поближе  к
огню.
   Он наклонился и поднял сук.
   Животные боятся огня. Но этот зверь не боялся. Он  бесшумно  огибал
костер. Он вытянул шею и понюхал воздух. Зверь совсем не  спешил,  так
как был уверен, что человек никуда не денется. Бишопа прошиб пот.
   Зверь,  огибая  костер,  стремительно  приближался.   Бишоп   снова
отпрыгнул за костер.  Зверь  остановился,  посмотрел  на  него,  затем
прижался мордой к земле и выгнул спину. Хищник бил хвостом и рычал.
   Теперь уже Бишоп похолодел от страха. Может быть, это зверь.  Может
быть, это не шутка, а настоящий зверь.
   Бишоп подбежал к костру вплотную. Он весь напрягся, готовый бежать,
отскочить, драться, если придется. Но он знал, что со  зверем  ему  не
сладить. И все же, если дело дойдет до схватки, он будет биться.
   Зверь прыгнул.
   Бишоп побежал. Но тут же поскользнулся, упал и покатился в костер.
   Протянулась чья-то рука, выхватила Бишопа из  огня  и  положила  на
землю. Послышался сердитый крик.
   Вселенная раскололась и вновь соединилась. Бишоп лежал на  полу.  С
трудом он поднялся на ноги. Рука была обожжена и болела. Одежда тлела,
и он стал гасить ее здоровой рукой.
   Послышался голос:
   - Простите, сэр. Этого нельзя было допускать.
   Человек, сказавший это, был  высок,  гораздо  выше  всех  кимонцев,
которых Бишоп видел прежде. Он был трехметрового роста, наверное. Нет,
не трехметрового... Совсем не трехметрового... Он был, по-видимому, не
выше высокого человека с Земли. Но он стоял  так,  что  казался  очень
высоким. И осанка его и голос - все вместе создавало впечатление,  что
человек очень высок...
   Бишоп подумал, что впервые видит кимонца  не  первой  молодости.  У
него были седые виски и лицо в морщинах,  похожих  на  морщины  старых
охотников и моряков, которым приходится щуриться, всматриваясь в даль.
   Когда Бишоп осмотрелся, то  при  виде  комнаты,  в  которой  они  с
кимонцем стояли, у него перехватило дыхание. Описать ее  словами  было
бы невозможно... он не только видел ее, он ощущал ее всеми  чувствами,
которыми был наделен. В ней был целый мир, вся вселенная, все, что  он
когда-либо  видел,  все  его   мечты...   Казалось,   она   бесконечно
продолжается во времени и пространстве, но вместе с тем это была жилая
комната, не лишенная комфорта и уюта.
   И все же,  когда  Бишоп  снова  поглядел  вокруг,  он  почувствовал
простоту, которую не заметил сразу. Жизни претит вычурность. Казалось,
что комната и люди, которые жили в ее  стенах,  -  это  единое  целое.
Казалось, что комната изо всех  сил  старается  быть  не  комнатой,  а
частью  жизни,  и  настолько  в  этом  преуспевает,   что   становится
незаметной.
   - Я был против с самого  начала,  -  сказал  кимонец.  -  Теперь  я
убедился, что был прав. Но дети хотели, чтобы вы...
   - Дети?
   - Конечно. Я отец Элейн.
   Однако он не произнес слова "Элейн". Он  назвал  другое  имя,  имя,
которое, как говорила Элейн, не мог бы произнести ни  один  человек  с
Земли.
   - Как ваша рука? - спросил кимонец.
   - Ничего, - ответил Бишоп. - Небольшой ожог.
   У него было такое ощущение, словно произносил эти слова  не  он,  а
кто-то другой, стоявший рядом.
   Он не мог бы шевельнуться, даже если бы ему заплатили миллион.
   - Надо будет вам помочь, - сказал кимонец. - Побеседуем позже...
   - Прошу вас, сэр, об одном, - сказал человек, говоривший за Бишопа.
- Отправьте меня в гостиницу.
   Он почувствовал, как сразу понял  его  собеседник,  испытывавший  к
нему сострадание и жалость.
   - Конечно, - сказал высокий кимонец. - С вашего позволения, сэр...



        Однажды дети захотели иметь собачку - маленького игривого
     щенка. Их отец сказал, что собачки он им не  приобретет,  та
     как с собаками они обращаться не умеют. Но они  так  просили
     его, что он, наконец,  притащил  домой  собаку,  прелестного
     щенка,  маленький  пушистый  шарик   с   четырьмя   нетвердо
     ступающими лапками.
        Дети обращались с ним не так уж плохо. Они были  жестоки,
     как все дети. Они тискали и трепали его; они дергали его  за
     уши и  за  хвост;  они  дразнили  его.  Но  щенок  не  терял
     жизнерадостности. Он любил играть и, что бы с ним ни делали,
     льнул к детям. Ему,  несомненно,  очень  льстило  общение  с
     умным человеческим родом, родом, который настолько  опередил
     собак по культуре и уму, что сравнивать даже смешно.
        Но однажды дети отправились на  пикник  и  к  вечеру  так
     устали, что, уходя, забыли щенка.
        В этом не было ничего плохого. Дети ведь забывчивы, что с
     ними не делай, а щенок - это всего-навсего собака...

   - Вы сегодня вернулись очень поздно, сэр, - сказал шкаф.
   - Да, - угрюмо откликнулся Бишоп.
   - Вы поранились, сэр. Я чувствую.
   - Мне обожгло руку.
   Одна из дверец шкафа открылась.
   - Положите руку сюда, - сказал шкаф. - Я залечу ее в один миг.
   Бишоп сунул  руку  в  отделение  шкафа.  Он  почувствовал  какие-то
осторожные прикосновения.
   - Ожог несерьезный, сэр, - сказал шкаф, - но, я думаю, болезненный.
   Мы игрушки, подумал Бишоп. Гостиница - это домик для  кукол...  или
собачья конура. Это нескладная хижина, подобная тем, какие сооружаются
на Земле  ребятишками  из  старых  ящиков,  дощечек.  По  сравнению  с
комнатой кимонца это просто лачуга, хотя, впрочем,  лачуга  роскошная.
Для людей с Земли она годится, вполне годится, но это все же лачуга. А
кто же мы?  Кто  мы?  Баловни  детишек.  Кимонские  щенята.  Импортные
щенята.
   - Простите, сэр, - сказал шкаф. - Вы не щенята.
   - Что?
   - Еще раз прошу прощенья, сэр. Мне не следовало  этого  говорить...
но мне не хотелось бы, чтобы вы думали...
   - Если мы не комнатные собачки, то кто же мы?
   - Извините,  сэр.  Я  сказал  это  невольно,  уверяю  вас.  Мне  не
следовало бы...
   - Вы ничего не делаете без расчета, - с горечью сказал Бишоп. -  Вы
и все они. Потому что вы один из них. Вы сказали  это  только  потому,
что так хотели они.
   - Я уверяю вас, что вы ошибаетесь.
   -  Естественно,  вы  все  будете  отрицать,  -  сказал   Бишоп.   -
Продолжайте выполнять свои обязанности. Вы еще не сказали  всего,  что
вам велено сообщить мне. Продолжайте.
   - Для меня неважно, что вы думаете, - сказал шкаф. - Но если бы  вы
думали о себе, как о товарищах по детским играм...
   - Час от часу не легче, - сказал Бишоп.
   - То это было бы бесконечно лучше, - продолжал шкаф, - чем думать о
себе, как о щенках.
   - И на какую же мысль они хотят меня натолкнуть?
   - Им все равно, - сказал шкаф.  -  Все  зависит  от  вас  самих.  Я
высказываю только предположение, сэр.
   Хорошо,  значит  это  только  предположение.  Хорошо,  значит,  они
товарищи по детским играм, а не домашние собачки.
   Дети  Кимона  приглашают  поиграть  грязных,  оборванных,  сопливых
пострелов с улицы. Наверно, это лучше, чем быть импортной собачкой.
   Но даже в таком случае все придумали дети Кимона. Это  они  создали
правила для тех,  кто  хотел  поехать  на  Кимон,  это  они  построили
гостиницу, обслуживали ее, давали людям с Земли роскошные номера,  это
они придумали так называемые должности, это они организовали печатание
кредиток.
   И если это так, то, значит, не только люди Земли, но и ее правители
вели переговоры или пытались вести  переговоры  всего  лишь  с  детьми
народа другой планеты. Вот в чем существенная разница между  людьми  с
Земли и кимонцами.
   А может быть, он не прав?
   Может быть, вообразив себя комнатной собачкой и ожесточившись, он в
своих размышлениях пошел не по тому пути? Может быть,  он  и  в  самом
деле был товарищем по  детским  играм,  взрослым  человеком  с  Земли,
низведенным до уровня ребенка... и притом глупого ребенка? Может быть,
не стоило думать о себе, как о комнатной собачке, а  следовательно,  и
приходить к мысли, что это дети Кимона организовали иммиграцию людей с
Земли?
   А  если  не  дети  приглашают  в  дом  уличных  мальчишек,  а  если
инициатива проявлена взрослыми Кимона, то что это? Школьная программа?
Какая-то фаза постепенного обучения? Или своего  рода  летний  лагерь,
куда приглашают способных, но живущих в плохих  условиях  землян?  Или
просто это безопасный способ занять и развлечь кимонских ребятишек?
   "Мы должны были догадаться об  этом  давным-давно,  -  сказал  себе
Бишоп. - Но даже если бы кому-нибудь из нас и пришла в  голову  мысль,
что мы комнатные собачки или товарищи по детским играм, то мы прогнали
бы ее, потому что слишком самолюбивы".
   - Пожалуйста, сэр, - сказал  шкаф.  -  Рука  почти  как  новенькая.
Завтра вы сможете сами одеться.
   Бишоп молча стоял перед шкафом. Рука его безвольно повисла.
   Не спрашивая его, шкаф приготовил коктейль.
   - Я сделал порцию побольше и покрепче, - сказал шкаф. - Думаю,  вам
это необходимо.
   - Спасибо, - поблагодарил Бишоп.
   Он взял стакан, но не стал пить, а продолжал думать: что-то тут  не
так. Мы слишком самолюбивы.
   - Что-нибудь не так, сэр?
   - Все в порядке, - сказал Бишоп.
   - Но вы пейте.
   - Потом выпью.
   Нормандцы сели  на  коней  в  субботний  полдень.  Кони  гарцевали,
знамена с изображениями леопардов  развевались  на  ветру,  флажки  на
копьях трепетали,  постукивали  ножны  мечей.  Нормандцы  бросились  в
атаку, но, как  говорит  история,  были  отбиты.  Все  это  совершенно
правильно, потому что только вечером стена  саксов  была  прорвана,  и
последнее сражение вокруг знамени с драконом разыгралось уже  почти  в
темноте.
   Но не было никакого Тэйллефера, который ехал впереди, крутил  мечом
и пел.
   Тут история ошиблась.
   Века два спустя какой-нибудь писец позабавился тем, что  вставил  в
прозаическую историю романтический рассказ о  Тэйллефере.  Он  написал
это,  протестуя  против  заточения  в  четырех  голых  стенах,  против
спартанской пищи, против нудной работы, так как на дворе была весна, и
ему хотелось отправиться погулять в  поле  или  в  лес,  а  не  сидеть
взаперти, сгорбившись над чернильницей.
   Вот так же и мы, подумал Бишоп. В наших письмах домой  мы  скрываем
правду. И мы делаем это ради себя. Мы щадим свою гордость.
   - Вот, - сказал Бишоп шкафу, - выпейте это за меня.
   Он поставил стакан, к которому так и не притронулся, на шкаф.
   Шкаф от удивления булькнул.
   - Я не пью, - сказал он.
   - Тогда слейте в бутылку.
   - Я не могу этого сделать, - в ужасе сказал шкаф. - Это же смесь.
   - Тогда разделите ее на составные части.
   - Не могу, - взмолился шкаф. - Не хотите же вы...
   Раздался  шелест,  и  посередине  комнаты  появилась  Максайн.  Она
улыбнулась Бишопу.
   - Что происходит? - спросила она.
   Шкаф обратился к ней:
   - Он хочет, чтобы я разложил коктейль на  составные  части.  Он  же
знает, что я не могу этого сделать.
   - Ну и ну, - сказала Максайн. - А я думала, что вы умеете все.
   - Этого сделать я не могу, - сухо сказал шкаф. - Почему бы  вам  не
взять коктейль?
   - Хорошая мысль, - согласилась девушка. Она подошла к шкафу и взяла
стакан. - Что с вами? - спросила она Бишопа.
   - Я просто не хочу пить. Разве человек не имеет права...
   - Имеет, - сказала Максайн. - Конечно, имеет. А что у вас с рукой.
   - Ожог.
   - Вы уже достаточно взрослый, чтобы не баловаться с огнем.
   - А вы достаточно взрослая, чтобы  не  врываться  в  комнату  таким
образом. Когда-нибудь вы соберете себя точно в том  месте,  где  будет
стоять другой человек.
   Максайн захихикала.
   - Вот это будет смешно, - сказала она. -  Представьте  себе,  вы  и
я...
   - Это была бы каша.
   -  Предложите  мне  сесть,  -  сказала  Максайн.  -  Давайте  будем
общительными и вежливыми.
   - Конечно, садитесь.
   Она села на кушетку.
   - Меня интересует самотелепортация, - сказал Бишоп. -  Я  спрашивал
вас, как это делается, но вы мне не ответили.
   - Это просто само пришло ко мне.
   - Не может быть, чтобы телепортировали вы сами.  Люди  не  обладают
парапсихическими...
   - Когда-нибудь вы взорветесь. Слишком уж кипите.
   Бишоп сел рядом с Максайн.
   - Да, я киплю, - сказал он. - Но...
   - Что еще?
   - А вы когда-нибудь задумывались над тем, как это у вас получается?
Пытались ли вы перемещать что-нибудь еще... не только себя?
   - Нет.
   - Почему?
   - Послушайте. Я заскочила, чтобы выпить с вами и немного  забыться,
а не заниматься техническими  разговорами.  Я  ничего  не  знаю  и  не
понимаю. Мы многого не понимаем.
   Максайн взглянула на Бишопа, и в ее глазах мелькнул испуг.
   - Вы притворяетесь, что вам не страшно? - продолжала она. - Давайте
перестанем притворяться. Давайте признаемся, что...
   Она поднесла стакан к губам, и вдруг он выскользнул из руки.
   - Ах!
   Стакан повис в воздухе над самым полом. Затем он поднялся.  Максайн
протянула руку и схватила его. Но  тут  он  снова  выскользнул  из  ее
дрожавшей руки. На этот раз упал на пол и разбился.
   - Повторите все снова, - сказал Бишоп.
   - Это со мной впервые. Я не знаю, как это случилось.  Я  просто  не
хотела, чтобы он разбился, и...
   - А во второй раз?
   - Вы дурак, - возмутилась Максайн. - Я говорю вам, что я ничего  не
делала. Я не разыгрывала вас. Я не знаю, как это получилось.
   - Но получилось же. Это начало.
   - Начало?
   - Вы не дали стакану упасть на пол. Вы телепортировали его  обратно
в руку.
   - Послушайте, - мрачно сказала она, - перестаньте обманывать  себя.
За нами все время следят. Кимонцы иногда устраивают такие трюки.  Ради
шутки.
   Она рассмеялась и встала, но смех ее был неестественный.
   - Вы не пользуетесь случаем, - сказал Бишоп. - Вы  ужасно  боитесь,
что над вами будут смеяться. Надо быть мудрой.
   - Спасибо за коктейль, - сказала она.
   - Но, Максайн...
   - Навестите меня как-нибудь.
   - Максайн! Погодите!
   Но она уже исчезла.



   ...Надо забыть о  самолюбии.  Надо  проанализировать  факты,  думал
Бишоп. У кимонцев более высокая культура, чем у нас. Другими  словами,
они ушли дальше по дороге эволюции, чем мы, ушли дальше от обезьяны. А
как людям Земли достичь этого?
   Дело здесь не только в уме.
   Возможно, здесь важнее философия  -  она  подсказывает,  как  лучше
использовать ум, который уже есть у  человека,  она  дает  возможность
понимать и правильно оценивать человеческие достоинства, она учит, как
должен действовать человек в своих взаимоотношениях со вселенной.
   И если кимонцы все понимают, если они добились своего, разобравшись
во всем, то нельзя представить себе, чтобы они брали к себе на  службу
других разумных  существ  в  качестве  щенков.  Или  даже  в  качестве
товарищей по детским играм. Но это могло бы быть в том случае, если бы
игра приносила пользу не их детям, а детям Земли. Они  осознавали  бы,
какой ущерб наносит подобная практика, и пошли бы на нее только в  том
случае, если бы в конце концов из всего этого вышел толк.
   Бишоп сидел, думал, и собственные  мысли  карались  ему  логичными,
потому что даже в истории его родной  планеты  бывали  периоды,  когда
переход на новую, высшую ступень развития требовал издержек.
   И еще.
   В своем развитии люди не скоро обретут парапсихические способности,
так как они могут  быть  губительно  использованы  обществом,  которое
эмоционально и интеллектуально не подготовлено к обращению с ними.  Ни
одна  культура,  которая  не  достигла  зрелости,  не  может   обрести
парапсихического могущества, потому что это не игра для подростков.  В
сравнении с кимонцами люди могут считать себя лишь детьми.
   С этим было трудно согласиться. Это не укладывалось  в  голове.  Но
согласиться было необходимо. Необходимо.
   - Уже поздно, сэр, - сказал шкаф. - Вы, по-видимому, устали.
   - Вы хотите, чтобы я лег спать.
   - Я только предположил, что вы устали, сэр.
   - Ладно, - сказал Бишоп.
   Он встал и пошел в спальню, улыбаясь про себя. Послали спать... как
ребенка. И он пошел.
   Не сказал: "Я лягу, когда мне будет  надо".  Не  цеплялся  за  свое
достоинство взрослого. Не капризничал, не стучал ногами, не вопил.
   Пошел спать... как ребенок, которому велено идти В постель.
   Может быть, так и  надо  делать.  Может  быть,  это  ответ  на  все
вопросы. Может быть, это единственный ответ.
   Бишоп обернулся.
   - Шкаф!
   - Что вам угодно, сэр?
   - Ничего. То есть от вас мне ничего не надо.  Спасибо  за  то,  что
подлечили руку.
   - Ну и хорошо, - сказал шкаф. - Спокойной ночи!
   Может быть, это и есть  ответ.  Вести  себя,  как  ребенок.  А  как
поступает ребенок? Он  идет  спать,  когда  ему  велят.  Он  слушается
взрослых. Он ходит в школу. Он... Погодите!
   Он ходит в школу!
   Он ходит в школу, потому что ему надо многому научиться. Он ходит в
детский сад, а потом в школу, а потом в колледж. Он понимает, что  ему
надо многому научиться,  прежде  чем  он  займет  свое  место  в  мире
взрослых.
   Но я ходил в школу, подумал Бишоп. Я ходил в школу долгие  годы.  Я
усердно учился и  выдержал  экзамен,  на  котором  провалились  тысячи
других. Я был подготовлен к поездке на Кимон.
   Однако будь ты на Земле хоть доктором,  по  прибытии  на  Кимон  ты
становишься всего лишь "выпускником" детского сада.
   Монти немного овладел телепатией.  И  другие  тоже.  Максайн  может
телепортировать себя, и она не дала стакану разбиться об пол. Наверно,
и другие на это способны.
   А они только еще постигают азы.
   Телепатия и умение не дать стакану разбиться - это  еще  далеко  не
все.  Парапсихическое  могущество  -  это   далеко   не   единственное
достижение культуры Кимона.
   Может быть, мы готовы, думал Бишоп. Может быть, мы уже почти  вышли
из  подросткового  возраста.  Может  быть,  мы  уже  почти  готовы   к
восприятию культуры взрослых. А иначе почему бы кимонцы пустили к себе
из всей Галактики только нас?
   У Бишопа голова шла кругом.
   На Земле один из тысячи выдерживает экзамен, дающий  право  поехать
на Кимон. Может быть, на Кимоне одного  из  тысячи  находят  достойным
приобщения к культуре Кимона.
   Но прежде чем начать приобщаться  к  культуре,  прежде  чем  начать
учиться, следует признать, что ты ничего не знаешь. Надо признать, что
ты еще ребенок. С капризами тебя  никуда  не  пустят.  Надо  отбросить
ложное самолюбие, которым ты, как  щитом,  закрываешься  от  культуры,
требующей твоего понимания.
   Эх, Морли, наверно, я получил ответ, - сказал  про  себя  Бишоп,  -
ответ, которого ты ждешь на Земле. Но я не могу сообщить тебе его. Его
нельзя передать другому. Его должен найти каждый сам для себя.
   Жаль, что Земля не подготовлена к тому,  чтобы  найти  этот  ответ.
Такого не проходят в школах Земли.
   Армии и пушки не смогут взять штурмом цитадель кимонской  культуры,
потому   что   воевать   с   народом,   обладающим    парапсихическими
способностями, просто невозможно.
   Только мудрое терпение поможет разгадать тайны планеты.  А  земляне
люди нетерпеливые, не мирные. Здесь все по-другому. Здесь  надо  стать
другим.
   Надо начать с признания, что я ничего не знаю. Потом сказать, что я
хочу знать. И дать обещание, что буду усердно учиться. Может быть, нас
для того и привозят  сюда,  чтобы  один  из  тысячи  имел  возможность
сообразить это. Может быть, кимонцы наблюдают за  нами,  надеясь,  что
сообразит не только один из тысячи.  Может  быть,  им  больше  хочется
передать свои знания, чем  нам  учиться.  Потому  что  они  одиноки  в
Галактике, в которой нет существ, подобных им.
   Неужели все живущие в  гостинице  потерпели  неудачу?  Неужели  они
никогда  не  пытались  догадаться,  в  чем  дело,  или  пытались,   но
безуспешно?
   А другие... по одному из каждой тысячи... где они?
   Бишоп терялся в догадках.
   Но может быть,  все  это  предположения?  Мечты?  Завтра  утром  он
проснется и узнает, что ошибался. Он спустится в бар, выпьет с Максайн
или Монти и будет смеяться над тем, о чем мечтает сейчас.
   Школа. Но это была бы не школа...  по  крайней  мере  она  была  бы
совсем не похожа на те школы, в которых он когда-то учился.
   Хорошо бы...
   - Ложитесь-ка спать, сэр, - сказал шкаф.
   - Наверно, надо ложиться, - согласился Бишоп. - День был тяжелый  и
долгий.
   - Вы захотите встать пораньше, - заметил шкаф, - чтобы не  опоздать
в школу.

Last-modified: Fri, 19 Jan 2001 16:19:13 GMT

Оцените этот текст: