это так, даже в Лондоне, но похоже, что тогда только она одна видела его. Дети и Пастор провели ее по ступенькам, которые вели к усыпальнице, и там остановились, а внутрь она вошла одна. Это была маленькая каменная клетушка, похожая на пещеру, почти целиком занятая огромной каменной гробницей. На крышке гробницы лежал рыцарь в человеческий рост и в полном вооружении, со шлемом на голове, из-под поднятого забрала видно было угрюмое, неулыбчивое лицо, закованные в латы руки были скрещены на груди. Огромный меч с рукояткой в виде креста лежал сбоку, он не был вырезан в камне, как все остальное, это был настоящий меч, выщербленный и ржавый от времени, но настоящий. Но еще больше, чем огромный меч, Марию потрясли два зверя, вырезанные по обеим сторонам гробницы. Голова рыцаря покоилась на фигуре лежащей маленькой лошадки, а ноги упирались в создание, оказавшееся вылитым Рольвом. Теперь уже Марии не пришлось удивляться, когда она обнаружила написанный по латыни девиз Мерривезеров, который шел вокруг всей гробницы. Она еще разбирала неясные полустертые буквы, когда из-за гробницы показался Робин, размахивавший густой щеткой. Он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ, и ей показалось, что внезапно повсюду разлился солнечный свет. "А зачем тебе эта щетка?" -- спросила она. "Чищу сэра Рольва",-- ответил Робин.-- "Чаще всего я чищу его по утрам, и зверей, и пол, и все, до чего я могу дотянуться. Правда, он красивый и чистый?" Он действительно был очень чистым, и здесь тоже были маленькие букетики цветов, один между каменными пальцами сэра Рольва, другой -- несколько непочтительно воткнутый прямо между ушами маленькой лошадки. "Так это ты, Робин, готовишь мне одежду каждое утро и кладешь сверху букетики цветов?" "Я только собираю цветы",-- ответил Робин. "Но кто же готовит мне одежду? И кто положил в ящик мисс Гелиотроп все эти прелестные вещи? И кому принадлежат мой молитвенник и костюм для верховой езды?" Робин только улыбнулся. "Здесь должен жить еще кто-то очень маленький",-- сказала Мария.-- "Только очень маленький может пройти через мою дверь". Но Робин продолжал ухмыляться и чистить щеткой угрюмое лицо сэра Рольва. Мария заметила у гробницы ведро с водой и большущий кусок мыла. "Неудивительно, что он так выглядит",-- сказала Мария, заметив, что Робин не слишком нежно орудует щеткой.-- "Будь с ним поласковей, может, он улыбнется". "В деревне говорят, что когда ОНИ перестанут быть злыми, сэр Рольв улыбнется",-- отозвался Робин.-- "Ты ведь знаешь, что он -- основатель рода Мерривезеров. Он был оруженосцем короля Эдуарда I. Это он был виноват вначале, что ОНИ начали вести себя так плохо. Он, должно быть, очень волнуется по этому поводу. Неудивительно, что его душа не может успокоиться в Раю". "Так бедняга не попал в Рай?" -- с жалостью спросила Мария. "Так говорят в деревне",-- ответил Робин.-- "Говорят, что сделав ИХ такими жестокими, он не ближе к Раю, чем к Райскому Холму. Рассказывают, что он носится на коне вокруг Райского Холма, вздыхая и плача о том, что натворил. Но говорят еще, что он теперь раскаивается и сможет попасть в настоящий Рай, если сумеет прекратить те безобразия, которые ОНИ творят в долине". Мария с жалостью и сочувствием посмотрела на своего предка. Хотя носиться на лошади это замечательно, и Райский Холм чудесное место, она подумала, каково это носиться кругами столетие за столетием. Сэр Рольв наверно ужасно устал и от скачки, и от этого холма. "Я думаю, что если ОНИ начнут вести себя лучше, а он улыбнется, это будет для нас знаком, что он попал в Рай?" "Конечно",-- ответил Робин. "Но, Робин, кто такие ОНИ и что натворил сэр Рольв?" "Старый Пастор лучше расскажет тебе об этом. Послушай. Дети поют". Он поставил ведро, положил щетку в угол, и они вместе прошли по ступенькам, ведущим на хоры, туда, где стоял Старый Пастор, окруженный детишками, поющими Колокольную песню под его аккомпанемент. Робин и Мария уселись с остальными, и Мария, в минуту подхватив слова и мелодию, запела вместе со всеми. Слова. были те же самые, что она уже слышала в первое воскресенье. КОЛОКОЛЬНАЯ ПЕСНЯ На самой высокой башне От самых первых времен В колоколах молчащих Скрыт таинственный звон Они ожидают знака В долгой густой ночи. Заря восстанет из мрака -- И колокол зазвучит. Когда, приходя весною, Свет торжествует над болью, Тогда воскресает снова Музыка с колокольни. Хор: Дин-дон, моя Мэри, Дин-дон, вновь и вновь Дини-дони, милый Джонни, По земле идет любовь. Когда любимые вместе, Плача или смеясь, Между тобой и небом Никто не разрушит связь. Когда хлеба поспевают, И их принимают с хвалой, И дети тоски не знают, А лишь золотой покой. И, кажется, сердце к Богу Только лишь протяни -- Тогда воскресает снова Музыка из любви. Хор: Дин-дон, моя Мэри, Дин-дон, над землей. Дини-дони, милый Джонни, Этот хор всегда с тобой. Снегом холмы покрыты, Звезда Рождества горит, Пастух, и мудрец, и ослик, И дом наш всегда открыт. Вместе друзья и соседи, Все за одним столом. Мамы, папы и дети Перед единым Отцом, Стоим у Рождественской елки И славим Небесный трон, А с колокольни высокой Льется небесный звон. Хор: Дин-дон, моя Мэра, Дин-дон, старый Джон, Слушай песню под звездой: Мир с тобой. Мир с тобой. Когда пение кончилось, Робин сказал: "Пожалуйста, сэр, расскажите Марии историю сэра Рольва Мерривезера и Людей из Темного Леса". Пастор посмотрел на Марию горящим, проникающим прямо в душу взглядом: "Ты уверена, что тебе хочется послушать эту историю? Иногда, Мария, выслушанная история заставляет человека делать то, чего бы он делать не стал, не выслушай он эту историю. Я знаю, сэр Бенджамин тебе об этом не рассказывал. Возможно, он не хотел возлагать на тебя бремя взрослой женщины, пока ты еще дитя". Для Марии последняя фраза оказалась решающей. По ее мнению, девушка в ее годы уже не дитя. "Расскажите, пожалуйста",-- сказала она чуть высокомерно. Все дети вздыхали и копошились, как стайка маленьких птичек. Наконец, они успокоились, и полнейшем молчании. Старый Пастор отложил свою скрипку и начал рассказ. "Много веков тому назад земля в этой прекрасной долине была пожалована сэру Рольву Мерривезеру за проявленную им храбрость, и он построил здесь ту усадьбу, где сейчас живет сэр Бенджамин, и поселился в ней со своими оруженосцами, поварами и поварятами, со своим шутом и охотниками, соколами, гончими и лошадьми; он охотился с гончими и соколами, ел, пил и веселил свою душу. Он был счастливым человеком, здоровым, румяным викингом, храбрым как лев, смех его походил на львиное рычание, а аппетит у него тоже был как у льва. Но несмотря на храбрость и веселье, и превосходный аппетит, он не был, тем не менее, образцом добродетели из-за гордости и неуемных желаний, что делало его не слишком приятным для соседей. Если ему что-нибудь приходило в голову, он должен был это сделать обязательно, а о себе он был такого высокого мнения, что считал -- то, чего он домогается, должно по праву принадлежать ему. Сначала ему принадлежала не вся долина, но только тот кусок земли, где сейчас парк, и деревня Сильвердью с окружающими ее полями и лесами. Еще с нормандских времен на вершине Райского Холма был монастырь, и холмом владели монахи. На нижних склонах холма они выращивали пшеницу, пасли своих овец на сладкой траве, растущей на вершине и зарабатывали немалые деньги, продавая шерсть. Святые отцы были Благословением всей долины, потому что они построили церковь и служили в ней, учили детей, ухаживали за больными и спасали души своей молитвой и примером добродетельной жизни. Людям нравилось поднимать глаза и видеть монастырскую башню на фоне неба, там, где теперь купа деревьев растет вокруг святого источника, которым пользовались монахи, и слушать, как вызванивает колокол. Но сэр Рольв мечтал завладеть Райским Холмом, потому что это было лучшее пастбище в долине, и он хотел, чтобы на нем паслись его овцы. Сэру Рольву казалось нелепым, что эти люди Божьи, которые должны были жить в святой бедности, так успешно занимаются пастбищами и овцами. Он считал, что это неправильно и неподобающе. Он сказал об этом ни много, ни мало самому королю, когда тот посетил его в новой, только что отстроенной усадьбе. И король, которому сэр Рольв спасал жизнь никак не меньше трех раз, согласился с ним, отобрал Райский Холм у монахов и выгнал их из долины, и теперь сэр Рольв пас своих овец на холме, а в монастыре он устроил охотничий домик". Старый Пастор и дети, много раз уже слышавшие эту историю, вздыхали и грустно качали головами от такого ужасного поведения сэра Рольва, но на самом деле они не слишком от этого расстраивались. А Мария сидела, застыв от ужаса. Сэр Рольв как-никак был ее родственником, а теперь оказалось, что он был обыкновенным разбойником. "Отобрав Райский Холм, сэр Рольв немного повеселел",-- продолжал Старый Пастор.-- "Однажды ночью, когда он спал в охотничьем домике, поднялась ужасная буря, и молния попала прямо в овчарню и убила нескольких овец. Она прошла близко от самого сэра Рольва, и он страшно испугался. Он больше туда не возвращался, потому что решил, что это монахи наслали на него такую грозу, чтобы наказать его, и постепенно монастырь превратился в развалины, и теперь там нет ничего, кроме камней и источника, но святой источник не был позабыт, и деревенские жители до сих пор приходят туда помолиться. Но страшное происшествие в грозу не излечило сэра Рольва от мысли, что все, что он ни пожелает, должно быть его. Как вы знаете, наша прекрасная долина окружена кольцом холмов, которые защищают ее от всего остального мира, и сэру Рольву казалось справедливым и правильным владеть всей этой долиной, так, чтобы круг холмов стоял на страже его собственности. Он уже получил Райский Холм, но оставался еще сосновый бор, который был между усадьбой и бухтой, называвшейся теперь Бухтой Доброй Погоды -- Мерривезеровской бухтой. Ею владел сэр Вильям Кукарекур де Мрак, прозванный Черным Вильямом за то, что в его фамильном гербе был черный петух и из-за своих блестящих черных глаз, волос и бороды цвета воронова крыла и смуглой, характерной для французов, кожи. За его жестокий нрав его часто звали не Черный Вильям, а Черное Сердце. Он был плохим человеком, жестоким к диким зверям и к собственным слугам, угрюмым и скаредным. Сэр Рольв при всех его винах, был щедр, как само солнце, но Черный Вильям, как ночь, все свое хранил под покровом тьмы и ни с кем этим не делился. Первый Кукарекур де Мрак прибыл в Англию с Вильгельмом Завоевателем, и его земли были пожалованы ему ни кем иным, как самим Вильгельмом, и его род жил в нормандском замке в сосновом бору куда дольше, чем сэр Рольв в своей усадьбе. Но для сэра Рольва это не имело значения. Он хотел охотиться на диких зверей в сосновом бору, ему нужен был строевой лес, он хотел ловить рыбу в бухте для себя. Он предложил Черному Вильяму купить у него землю, но тот отказался. Тогда он снова пожаловался королю, но на 'этот раз король оказался на стороне Черного Вильяма. Тогда он стал преследовать Черного Вильяма, оскорблял его при любой возможности, пытался настроить против него соседей, делал все, что мог придумать, чтобы жизнь в нормандском замке стала невыносимой. Но Черный Вильям был сильным человеком, и все преследования и оскорбления не достигали цели, пока наконец не перессорилась вся долина. Сторонники обоих рыцарей старались заслужить одобрение своих хозяев и при каждой встрече сражались друг с другом. Мужчины свирепо набрасывались на соседей, и вражда стала главным в их жизни. И чем больше они сражались, тем свирепей становились, пока наконец прекрасная долина не стала походить на поле битвы, трава зеленых лугов не окрасилась кровью, урожай не перестали убирать, а сады не оказались совсем заброшены. Хотя сэр Рольв наслаждался этой битвой, он не приблизился к исполнению своего желания завладеть землей Черного Вильяма. Насилие ни к .нему не привело, он решил прибегнуть к хитрости. Черному Вильяму было лет пятьдесят, он был вдовцом с единственной, юной и прекрасной дочерью, которая была его наследницей. Сэру Рольву было уже около сорока, но он все еще не был женат и не слишком хорошо представлял себе женский пол. Он не был дамским угодником и всегда провозглашал, что так и умрет холостяком. Но теперь ему пришло в голову, что если он женится на дочери Черного Вильяма, то когда тот умрет, ему достанется сосновый лес. Хотя Черный Вильям был еще не старым человеком, здоровье у него .было неважное, а сэр Рольв никогда в жизни не болел. Тогда сэр Рольв, сделав над собой огромное усилие, стал, конечно не сразу, чтобы это не вызвало подозрений, но постепенно, менять свой характер. В нем стала проявляться неожиданная мягкость. Он заявил, что выбрал неправильный путь. Он отремонтировал церковь, которая печально пустовала после того, как ушли монахи, построил приходский дом, где я теперь живу, и пригласил священника, чтобы тот служил мессы и заботился об очерствевших душах жителей Сильвердью. Он даже сам стал ходить в церковь и говорил "аминь" так громко, что эхо отдавалось в стропилах. Он снова занялся заброшенными полями и садами и наказал тех своих сторонников, которые были виновны в жестокости по отношению к бывшим врагам. В конце концов, после того, как прошло достаточно времени, в один осенний день, когда падали листья, он прискакал один в замок в сосновом бору и извинился перед Черным Вильямом, и Черный Вильям в душе немного уставший от двухлетней войны, принял его извинения, и снова в прекрасной долине воцарился мир. А следующим Рождеством сэр Рольв устроил грандиозный пир, пригласил на него Черного Вильяма с дочерью и принял ее, как королеву всей земли. Весной он начал страстно ухаживать за ней, а когда весна сменилась летом, похитил ее сердце, и в середине лета они поженились. Дочь Черного Вильяма была прекрасной девушкой, она была необычайно маленькая, как дитя фей, тоненькая, как серпик луны, не темноволосая, а неожиданно светлая с серебристыми, светлыми волосами, серебристо-серыми глазами и кожей, белой, как молоко. Она была такой серебристой и держала себя с таким королевским достоинством, что все жители долины звали ее Лунной Принцессой. Хотя сначала он начал ухаживать за ней, не любя ее, она была так прекрасна, что ко дню их свадьбы сэр Рольв обожал ее так, как только мужчина может обожать женщину, и она тоже его полюбила. Он, как только мог, украсил для нее усадьбу, развесил по стенам редкие шпалеры и поставил кресла с шелковой обивкой. На вершине башни он устроил ей очаровательный маленький будуар, с окнами на север, юг и запад ее королевства -- Лунной Долины. Он приказал вырезать на потолке лунный серп, окруженный звездами, словно королева придворными, и сделал дверь в комнату такой низкой, что только тот, кто был размером не больше феи, мог пробраться в комнату; она по натуре была не такой общительной, как он, и он знал, что ей нужно было место, где можно уединиться. К свадьбе сэр Рольв подарил Лунной Принцессе необычайную маленькую молочно-белую лошадку, которую он нашел за неделю до свадьбы запутавшейся в терновнике на вершине Райского Холма. В доли не говорили, что каждое утро на рассвете из моря на берег веселым галопом выскакивает табун белых лошадей, которых никто не видит, так быстро они исчезают снова, и что это -- одна из них. Легенда гласит, она не смогла вернуться в море вместе с другими, потому что запуталась в терновнике. Это была волшебная лошадка, отличавшаяся от всех остальных лошадей, потому что изо лба у нее торчал рог, и именно из-за этого рога она и застряла в терновнике, но, конечно, я не могу поручиться, что все это правда... Хотя я знаю, что до наших дней жители деревни верят, что старый терновый куст на Райском Холме часто посещает* маленький народец, и они ходят туда по выходным и праздникам и под ветвями терна произносят три своих желания. А Лунная Принцесса подарила сэру Рольву на свадьбу огромный рубин, вправленный в кольцо, и громадного коричневого зверя, что-то вроде собаки, который жил при ней с тех пор, как был щенком. У нее не было приданого, потому что Черный Вильям был бедным человеком, но она принесла с собой прекрасное ожерелье из молочно-белых жемчужин, которое принадлежало ее матери. После этой свадьбы сэр Рольв соединил лошадку и собаку в семейном гербе, а его фамильным девизом стало: "Храбрая душа и чистый дух наследуют царство, а вместе с царством веселое и любящее сердце". На этом месте Старый Пастор надолго замолчал, и Мария даже решила, что история кончилась. Но не тут-то было. Он глубоко и печально вздохнул и начал снова. "Хотелось бы мне остановиться здесь, хотелось бы мне, чтобы эта история была, как и все другие замечательные истории, со счастливым концом. Но это, увы, не так, и я расскажу ее, как она дошла до нас через все эти поколения... Да, дети, сначала все шло хорошо, и сэр Рольв и Лунная Принцесса крепко любили друг друга, они были богаты и здоровы, а здоровье Черного Вильяма становилось все хуже и хуже, и сэр Рольв уже видел себя владельцем соснового бора и всей рыбы в бухте. Одного им только не хватало для счастья -- ребенка, но сэр Рольв уже столького добился от жизни, что он не сомневался,-- вскорости у него появится и сын. Затем совершенно неожиданно Черный Вильям женился, не на какой-нибудь леди, а на дочке фермера с холмов, и у него родился крепкий черноволосый и смуглокожий сынишка, и тут чаша горечи сэра Рольва переполнилась. Тогда он начал отдаляться от своей жены. Маленькая Лунная Принцесса, искренняя и чистая, не могла понять глубину коварства мужа. Она верила, что он обратился к добру искренне, и считала, что он посватался к ней только из одной любви. И когда он рвал и метал, узнав, что у ее отца родился сын, в гневе он нечаянно открывал, то, чем были заполнены его мысли в былые годы. Тогда она обо всем догадалась, и это уязвило ее гордость -- а она была очень горда. Она уже не верила ему, когда он говорил, что теперь по-настоящему любит ее. Его совершенно искренние заверения в любви она считала притворством, и ее любовь мало-помалу сменилась ненавистью. Наконец у нее тоже родился ребенок, долгожданный сын. Но было слишком поздно -- муж и жена уже не могли снова быть вместе. Младенец был похож на своего отца, который ее обманул, и поэтому мать не могла любить его. Она оставила его на попечение нянек и души в нем не чаявшего отца и проводила большую часть времени взаперти в своей комнате на верхушке башни или за работой в саду. Рассказывают, что именно она посадила те тисы в саду и потом обрезала их в виде рыцарей и петухов, просто чтобы досадить своему мужу. Но и сад, как и дом, стал постепенно ей ненавистен, и она все больше и больше времени проводила, скача на своей прекрасной молочно-белой лошади по лужайкам парка, по склонам Райского Холма и через вересковые пустоши к морю. Особенно ей нравилось ездить на Райский Холм, там она спешивалась и часами сидела у монастырского источника рядом с терновым кустом, где нашли маленькую белую лошадку, и там на холме она и ее маленькая лошадка обретали мир и покой. Так она жила в одиночестве и тоске, потому что гордость оторвала ее от мужа и сына, от отца и его новой жены, их ребенка и замка в сосновом бору. Ее мачеха была дочкой простого фермера, и она не могла с этим примириться. А кроме того она была верна своему мужу, хоть и ненавидела его, и не хотела водить дружбу с его врагами. Так снова началась старая вражда, и сэр Рольв и Черный Вильям снова стали врагами, и их слуги сражались друг с другом, где бы ни встречались, и вся земля стонала под гнетом их ярости. А потом, одно за другим, произошли два неожиданных события. Черный Вильям внезапно исчез, и поскольку о нем не было ни слуху, ни духу, его объявили умершим. А через месяц до сэра Рольва дошла весть, что маленький черноволосый мальчик был найден мертвым в своей собственной колыбельке, и что его мать, обезумев от горя, вернулась к своей семье на холмах, взяв с собой тело сына. Теперь сосновый бор у моря стал собственностью сэра Рольва через его жену, Лунную Принцессу, и его страстное желание исполнилось. Но это не принесло ему счастья. Хотя не было никаких доказательств, что сэр Рольв причастен к исчезновению Черного Вильяма и что маленький черноволосый мальчик умер не от обычной детской болезни, а от чего-то другого, Лунная Принцесса, уязвленная гордостью и одиночеством, убедила себя в том, что ее муж виновен в обеих смертях. Она считала, что он -- убийца, и не желала больше жить с ним под одной крышей. В одну холодную звездную ночь, когда все домашние отдыхали после ужина, она надела костюм для верховой езды, и не взяв ничего, кроме жемчужного ожерелья, спустилась вниз, оседлала маленькую белую лошадку и ускакала в парк. С тех пор ее никто не видел". Снова была длинная пауза, и Мария почувствовала, как сильно бьется ее сердце. "Так никто и не узнал, что с ней случилось?" -- спросила она. "Нет",-- ответил Старый Пастор,-- "никто не знает, что случилось с ней и с ее маленькой белой лошадкой". "А что случилось с сэром Рольвом?" "Его сердце было разбито, и он так и не перестал оплакивать маленькую Лунную Принцессу. Дня не проходило, чтобы он не оседлывал своего огромного каурого коня и вместе со своей коричневой собакой не носился по парку, лесам и полям и вокруг Райского Холма, ища ее. Но так и не нашел. Через десять лет после ее ухода он умер, несчастный и ожесточенный, утешающийся немного лишь тем, что в наследство сыну Джону он оставляет всю прелестную долину, и что его потомки будут вечно владеть этим". "Л что случилось с огромным псом?" -- спросила Мария. "Пока сэр Рольв был жив, он оставался верен хозяину, которому был подарен, но когда сэр Рольв умер, он вернулся в сосновый бор, откуда когда-то пришел, и его тоже больше не видели". "Но Люди из Темного Леса? О них вы ничего не сказали. Значит, это не конец истории?" "Детям время идти завтракать",-- сказал Старый Пастор.-- "А мы с тобой позавтракаем в приходском доме". Мария поняла. Та часть истории, которую Старый Пастор только что рассказал, известна всем, но есть кое-что еще, что касается только Мерривезеров, и он расскажет об этом ей одной. Она встала, расправила темно-синее платье и улыбнулась на прощанье детям, торопившимся домой завтракать. Робин ушел со всеми. Ей было жалко, что он уходит. Она надеялась, что он тоже будет завтракать в приходском доме, но он весело улыбнулся ей, протянул букетик примул, которые были приколоты к его куртке, и ушел с остальными. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Мария и Старый Пастор вышли на церковный двор, повернули по тропинке направо, миновали деревянные ворота, ведущие в маленький, сладко пахнущий, заросший садик, где кусты смородины, розы и квадратные клумбы ярких весенних цветов заполнили собой все пространство, подобравшись прямо к двери приходского дома. Маленький, серый, приземистый приходский дом был таким старым, что напоминал скорее груду камней, чем дом. Он был весь обвит вьюнками и ломоносами, розами и жимолостью, сквозь которые скромно проступали маленькие окна с частым переплетом и старая дубовая дверь. Старый Пастор открыл дверь, и они вошли в гостиную, такую очаровательную, что Мария от восхищения широко открыла глаза. Комната была большая, и если не считать маленькой кухоньки, она занимала весь первый этаж. В одном ее конце был огромный каменный камин, в котором горел яркий огонь, а рядом с камином маленькая каменная винтовая лесенка вела в спальню на чердаке. Пол был выложен гладкой каменной плиткой, отмытой до белизны. У стен стояли широкие книжные полки, полные книг, на окнах висели яркие красно-белые клетчатые занавески, а стекла были вымыты так, что сияли и отражали свет, как драгоценные камни. Стены были толстые, а глубокие подоконники были заставлены горшками с ярко-розовой геранью. В центре комнаты стоял дубовый стол, покрытый белой скатертью, на которой красовался красно-белый чайный сервиз. У камина стояла скамья и пара тяжелых дубовых кресел, а больше не было ни мебели, ни даже картин и каких-нибудь украшений. Но комната в них не нуждалась, столько в ней было книг. Аккуратно, без единой пылинки, они стояли на полках и источали такое дружелюбие, что были лучшим украшением комнаты. Мария не сомневалась, что именно Старый Пастор оживил все эти книги, но никак не могла поверить, что такая чистота может быть делом мужских рук. "Вы живете один, сэр?" -- спросила она. "Я живу один",-- ответил пастор,-- "но каждое утро ко мне приходит женщина, которая живет в деревне, чтобы убраться и приготовить обед Ее зовут Малютка Эстелла". Старый Пастор взглянул в окно и вздохнул "Иногда я мечтаю жить не в одиночестве. Даже в компании со скрипкой снежные зимние вечера тянутся слишком долго. Снимай шляпку и пелеринку, дорогая, Эстелла сейчас принесет завтрак". Мария еще не успела развязать ленты на шляпе, как дверь в кухню отворилась, и вошла женщина, нагруженная подносом с вареными яйцами, кофе, молоком, медом, маслом и румяным, домашней выпечки хлебом. Но в ту минуту Марии было не до еды, а ее руки застыли над лентами шляпы. Она уставилась на Малютку Эстеллу так, как смотрят на сон, ставший явью, когда нельзя понять, во сне это или наяву. В моменты одиночества в детстве, Мария, росшая без матери, иногда воображала, какой бы могла быть ее мать. Так вот ее мечта была в точности похожа на Малютку Эстеллу. Она была тоненькая и грациозная, как ива, маленькая, как дитя фей, с прелестной молочно-белой кожей, слегка окрашенной румянцем. Гладкие прямые волосы отливали бледным золотом, огромная коса, уложенная вокруг головы, напоминала корону. Ее поистине королевскому достоинству немало способствовала гордая прямизна осанки. Ее серые глаза смотрели прямо на Марию, в нежно улыбающихся губах угадывалась немалая сила, а в твердом рисунке подбородка был намек на упрямство. Она была так красива, что на первый взгляд казалась совсем юной, и только потом можно было заметить, что она не так юна. В ее золотистых волосах уже виднелась седина, у глаз были легкие морщинки, а руки прекрасной формы огрубели от многолетней тяжелой работы. Она была в сером в маленькие розочки льняном платье с белейшей косынкой, завязанной на груди, и в белом фартуке. Она поставила еду на стол, улыбнулась Марии так, как будто знала ее всю жизнь, подошла к ней, развязала затянувшийся узел на ленте, сняла с нее шляпку и несколькими легкими прикосновениями привела ее волосы в порядок. Потом она потрепала Марию по щеке, снова улыбнулась ей, положила шляпку и пелеринку на скамью и вышла. Старый Пастор между тем придвинул к столу два кресла и очень церемонно подвел к одному из них Марию. Она уселась, чувствуя себя королевой, а он придвинул ее кресло к столу, сел напротив, и они принялись за яйца и кофе. Поначалу Мария ела молча, отчасти потому что еда была очень хороша, отчасти потому, что нежная фамильярность Малютки Эстеллы лишила Марию дара речи. Когда она наконец заговорила со Старым Пастором, она задала ему вопрос об истории, которую он рассказывал в церкви, а не об Эстелле, потому что она казалась ей чем-то слишком чудесным, слишком личным, чтобы говорить об этом. "Вы не кончили историю, в ней есть еще продолжение, которое касается только меня, и поэтому вы не стали рассказывать ее при детях?" "Да, это так",-- ответил пастор.-- "Сэр Бенджамин оказал мне честь, рассказав продолжение этой истории вскоре после того, как я приехал сюда. Мы всегда были друзьями. Я очень уважаю сэра Бенджамина, а он меня. Он откровенно рассказал мне все, и я, как мне кажется, единственный человек, с которым он говорит о той странной смеси легенд и фактов, которую я сейчас расскажу тебе. Старики в деревне знают эту историю, но они предпочитают не болтать о ней". Старый Пастор минуту-другую медленно потягивал свой кофе, а потом начал историю, рассказывая ее как сказку, взятую из книги. Позже Мария подумала, что он сделал это нарочно, потому что история касалась ее непосредственно, а он не хотел ее пугать. "Ничто не кончается и не исчезает бесследно в этом мире",-- начал пастор.-- "Ты можешь думать, что зерно исчезло навеки, когда оно упало, как мертвое, в землю, но когда следующей весной оно пустит росток и даст листья и цветы, ты поймешь, что ошибалась. Когда сэру Рольву сообщили, что сын Черного Вильяма умер, а его мать вернулась к своим родным, он не сомневался, что Мерривезеры увидели конец этого семейства. Его сын Джон, который не помнил своей матери, без сомнения считал, что Лунная Принцесса и ее белая лошадка исчезли навеки. Кроме того, он несомненно думал, что обман, с которого начались отношения его родителей, хоть и был грехом, но никак не мог повлиять на следующие поколения". Однако все попытки постричь тисы так, чтобы получилось что-нибудь еще, кроме рыцарей ,и петухов, оказались обреченными на провал, они снова становились рыцарями и петухами. А злые люди живут в сосновом бору по сию пору. И в каждом поколении Лунная Принцесса возвращается в усадьбу, и на какое-то время это приносит огромную радость, потому что солнечные и лунные Мерривезеры прекрасно подходят друг к другу, но потом, как наказание за первородный грех, следует ссора, и Лунная Принцесса снова исчезает". "Она всегда исчезает?" -- в ужасе прошептала Мария. Она уже догадалась, что в этом поколении она сама была Лунной Принцессой. А ей так не хотелось исчезать. "Она всегда исчезала",-- ответил Старый Пастор.-- "Не обязательно из долины, но всегда из усадьбы. Хотя старики в деревне утверждают, что однажды появится Лунная Принцесса, у которой достанет храбрости избавить долину от злости Людей из Темного Леса. Но как принцесса из волшебных сказок, она должна смирить свою гордость и полюбить не принца, а бедняка, пастуха или пахаря, какого-нибудь деревенского парня, и с его помощью освободить долину. Но как раз этого Лунные Принцессы и не делают, они все, как одна, так горды, что отказываются принимать помощь других",-- Старый Пастор вздохнул и налил себе еще кофе.-- "Так вот все и идет, и злоба Людей из Темного Леса все еще с нами". "Но кто ОНИ?" -- спросила Мария.-- "Если сын Черного Вильяма умер, они не могут быть его потомками". "Это сэру Рольву сказали, что ребенок умер",-- поправил ее Старый Пастор,-- "но никто не видел этого ребенка мертвым. Говорят, что его мать, боясь, что сэр Рольв может обидеть ребенка, сказала, что он мертв, и ушла с ним к своей семье. Похоже, что так и было, потому что пятьдесят лет спустя в лесу снова послышался крик черного петуха, и там появились четверо мужчин, которые могли быть сыновьями того ребенка, они пришли из-за холмов и поселились в замке. И их потомки до сих пор живут там на горе всему краю. Мерривезеры могут говорить, что они владеют сосновым бором, идущим до самого Моря, и бухтой Доброй Погоды, но на самом деле они не больше хозяева на этой земле, чем в Лондоне, ею владеют Люди из Темного Леса. В прошлом бывали Мерривезеры, которые пытались выгнать их оттуда силой или хитростью, но через короткое время они снова появлялись там. Твой дядя мудро не предпринимает подобных попыток. Он терпит их, делает, что может, чтобы защитить зверей от их жестокости, и охраняет своих людей, потому что все они страдают от них... И ждет". "Лунную Принцессу?" -- прошептала Мария. Старый Пастор улыбнулся. "Не знаю. Может быть, сэр Бенджамин, прямо как в волшебной сказке, надеется на это старинное пророчество". "А вы в него верите?" "Во всякой сказке есть доля правды. Похоже, только Лунная Принцесса может справиться с жестокостью Людей из Темного Леса, потому что только луна может осветить черноту ночи. Это станет возможным только тогда, когда она смирит себя и полюбит бедняка, потому что в этом мире ничего нельзя достичь" без любви и смирения. Как бы они ни подходили друг другу, союз солнечных и лунных Мерривезеров всегда кончается ссорой -- сэр Рольв был грешник, а грех отцов всегда падает на детей -- пока они творят то же самое, что и отцы". "Так вы думаете, что сэр Рольв убил Черного Вильяма?" "Я так не думаю".-- вешительно ответил Старый Пастор. - "Сэр Рольв до такого не дошел. Мерривезеры никогда не были убийцами". "Так что же случилось с Черным Вильямом?" "Не знаю. Может быть, он внезапно от всего устал, и решил немножко пожить в одиночестве и поразмышлять над своими ошибками. Злые люди, к счастью, часто устают, потому что зло очень утомительно". "А может быть он сел в лодку и просто уплыл на закат и так и не вернулся. Как я рада, что сэр Рольв не убийца!" "Хоть он и не убийца, он алчный до чужого добра разбойник, вероломный обманщик и вообще большой грешник",-- резко сказал Старый Пастор.-- "Тебя нельзя поздравить с таким предком". "Я думаю, что Райский Холм нужно опять отдать Богу",-- сказала Мария.-- "У Мерривезеров нет на него никаких прав. Если солнечные и лунные Мерривезеры будут оставаться разбойниками, между ними всегда будут какие-нибудь неприятности". "Мария",-- одобрительно сказал Старый Пастор.-- "Ты возвращаешь доброе имя своей в прошлом не слишком добродетельной семье". "Наверно, Рольв -- потомок того первого пса сэра Рольва, того, который вернулся в сосновый бор, когда сэр Рольв умер?" "Может быть. Говорят, что за год-два до появления очередной Лунной Принцессы в Рождественский Сочельник из соснового бора приходит коричневый пес и остается жить в усадьбе. Потом, когда появляется Лунная Принцесса, он берет ее под свое покровительство". Мария широко открыла глаза: "Сэр Бенджамин сказал мне, что Рольв появился из соснового "Да",-- ответил Старый Пастор. Мария еще шире распахнула глаза: "Может быть, Рольв не потомок того первого пса, а он самый и есть?". "Собаки обычно не живут пятьсот лет". "Но ведь это необычная собака?" "Конечно",-- отозвался Пастор,-- "уж точно необычная". Они кончили завтракать, и открыв футляр, Старый Пастор вынул скрипку, уселся на скамью у огня и начал натягивать новую струну. Мария не чувствовала себя в этой комнате чужой, казалось, что она тут дома, поэтому она непринужденно подошла к книжным полкам и начала разглядывать книги. "Можешь брать читать то, что тебе понравится",-- сказал Старый Пастор.-- "Мои книги, как и я сам, всегда к -услугам моих друзей". "Но почти все они на других языках". "Если ты хочешь английскую книгу, возьми с верхней полки том английской поэзии... Но по моему мнению французский язык -- самый прекрасный в мире". В его речи проскользнула легкая иностранная интонация, Мария обернулась и посмотрела на него. "Простите, сэр",-- робко спросила она,-- "вы -- француз?" "Да",-- ответил Старый Пастор, и прижав скрипку подбородком, начал нежно наигрывать мелодию, которую Мария играла на клавикордах перед тем, как выскочить к нему в розовый сад. "Кто научил тебя ей?" -- спросил он ее. "Никто. Она выскочила из клавикордов, когда я первый раз их открыла". "Ну да, понятно",-- сам себе под нос сказал Старый Пастор.-- "Она наверно играла ее прямо перед тем как закрыть клавикорды. Да, я помню, она играла в тот вечер. Это был ее последний вечер в усадьбе. Это было двадцать лет назад". Потом он позволил нежной мелодии, которую он играл, смениться веселым деревенским танцем, и Мария не смогла задать ему вопросы, которые так и вертелись у нее на языке. Она проглотила их и сняла с полки ту книгу, на которую указал Старый Пастор. У нее была бледно-лиловая обложка, и она была достаточно маленькая, чтобы умещаться в кармане. Но прежде чем засунуть ее в карман, она заглянула внутрь, и прочла на титульном листе имя, так хорошо известное ей, и написанное таким знакомым ей почерком. Имя было Луи де Фонтенель, а почерк был ее гувернантки, мисс Гелиотроп... Комната закружилась вокруг Марии... Она молча постояла, засунула книгу в карман, думая, что же делать, Ничего, решила она. Просто ждать. Теперь Старый Пастор стоял, и музыка неслась по комнате, как стая белых птиц. Она решила, что он не заметил, что с ней произошло, казалось, он вообще забыл о ней. Он унесся на крыльях музыки туда, где летают белые птицы. Она присела в реверансе, на который он не обратил внимания, взяла свою шляпку и пелеринку, нажала на ручку двери, и быстро вышла в маленький, сладко пахнущий, заросший садик. Но у деревянных ворот она остановилась, чтобы подождать, и ей не пришлось ждать долго, срез минуту-другую Малютка Эстелла показалась из-за угла дома, на плечи она накинула серую шаль, но прекрасную голову оставила непокрытой. "Я знала, что ты меня ждешь",-- сказала она глубоким мелодичным голосом.-- "Хочешь, пойдем ко мне домой? Это небольшой крюк". "Спасибо",-- скромно сказала Мария, и когда стелла взяла ее за руку, засмущалась, как будто шла рука об руку с королевой. Хотя у Эстеллы были натруженные руки, и она работала в приходском доме, как простая служанка, она держалась, как знатная леди, и Мария относилась к ней так же. "Мое первое имя тоже Мария",-- сказала она, пока они шли вместе по церковному двору.-- Но когда я еще была совсем девочкой, меня назвали Малюткой за то, что я была очень маленькой, и это имя так и осталось со мной, потому что я осталась маленькой". "Мать моего отца звали Эстелла",-- сказала ария. "В роду Мерривезеров часто встречаются эти гена, Эстелла и Мария",-- сказала Малютка Эстелла.-- "Женщин из рода Мерривезеров часто называют Мариями, потому что наша церковь посвящена Деве Марии, а имя Эстелла им нравится просто потому, что солнечные люди любят луну и звезды". Они прошли, рука об руку, по деревенской улице, через сломанные ворота вошли в парк, тут же свернули направо на узкую тропинку. Слева деревья росли часто, как в лесу, но справа на зеленом склоне холма в траве громоздились наподобие стены серые гранитные валуны. "Это нижняя часть Райского Холма",-- сказала Эстелла, когда они проходили мимо.-- "Но тут слишком круто, чтобы взобраться наверх. Лучше подниматься тропинкой, идущей от деревни". Она остановилась, положила руку на большой серый валун, торчащий в крутом склоне холма. "Пройдешься со мной еще немного?" -- спросила она.-- "Я покажу тебе, где я живу". "Спасибо",-- ответила Мария, с недоумением глядя на нее, потому что не видела никаких признаков жилья. "Сюда",-- сказала Эстелла, обогнула камень и исчезла. Еще более удивленная, Мария тоже обошла вокруг камня, и позади него обнаружила дверь в холме, совершенно спрятанную рябиной, нависавшей над ней. Эстелла уже стояла на пороге, гостеприимно распахнув дверь и улыбаясь так, будто это была обыкновенная дверь в обыкновенном доме. "Входи",-- сказала она.-- "Это задняя дверь. Я боюсь, что в прихожей темновато. Дай мне руку, и я закрою дверь". Когда дверь захлопнулась, стало совершенно темно, но Мария не почувствовала страха, ее рука была в теплой сильной ладони Эстеллы. Они прошли по узкому коридору, потом Эстелла поверн