очень обнадеживающий счет. У противной стороны не так много шансов выиграть два тура подряд. -- Конечно, -- недовольно заявила маркиза, -- теперь мало шансов. После того, как все догадались. -- И она энергично замахала веером. -- Догадался только один, -- уточнил джокер. -- И он молчит. Потому что понимает: если партия будет прервана из-за его длинного языка, у мальчишки вообще не останется никаких шансов. -- Прикончить умника, чтобы не болтал лишнего, -- прошипел "Чингисхан". -- Послушайте, -- наклонилась к нему помпадурша, -- пускай болтает; прерванная партия все-таки лучше, чем проигранная. -- Пусть живет, -- согласился змей. -- Пока. Упустивший этот негромкий диалог "Генсек" вдруг во всеуслышанье заявил: -- Товарищи! От имени Реввоенсовета предлагаю приговорить фашистского ублюдка гражданина Дица Фридриха Иеронимовича к смертной казни. Приговор осуществить посредством авиакатастрофы во время очередного перелета... Змей сверкнул на него налитыми кровью глазами и прошипел: -- Я же сказал: пусть живет. В страшном испуге "Генсек" вначале обмер, затем обмяк, покрылся пятнами и надолго замолчал. -- А пропо, где наш герой? -- спросил увлеченно игравший до сих пор в кости с коньяком "д'Артаньян". -- Почему его нет? -- Здрасьте, приехали, проснулся, -- скривил клюв гусак. -- Невменяем! -- коротко и громко пояснил для мушкетера молоток. -- Отравлен сектантами-идолопоклонниками! -- Пущай спит мальчонка, -- проворчала печка. -- Не будите, без него как-нибудь... Петя открыл глаза и увидел Яблочкина. Он улыбнулся, а Яблочкин что-то произнес, и в поле зрения появилась курсант Мушкина. У них обоих были головы, шеи, что-то вроде опущенных капюшонов, однако совершенно не было туловищ. На том месте, где должны были находиться туловища, была только слегка смазанная пустота. -- Как самочувствие? -- поинтересовался Яблочкин. -- в голове не шумит? -- Нет, -- отвечал Петя неуверенно, -- кажется, тихо. Он попытался встать на ноги, но все закружилось, и он сел. Зажмурившись и встряхнув головой, Петя огляделся. Повсюду вокруг в тусклом дежурном освещении громоздились ящики, мешки и коробки. -- Ему еще поспать надо, -- сказала Мушкина. -- Нет, -- возразил Петя. -- Все в порядке. Сейчас встану и пойду. Он поднялся, сделал замысловатый ход ногами и снова сел. -- Ты уж лучше сиди пока, -- посоветовала Мушкина. -- Пока еще вниз не кувыркнулся. Петя стал молча смотреть на Яблочкина и Мушкину. Он никак не мог взять в толк, куда подевались туловища. Наконец Мушкина догадалась, что его мучает, и выразительно опустила вниз глаза. Яблочкин понял и попытался объяснить: -- Ты, главное, сейчас не волнуйся Ты еще под действием этого псевдорелигиозного дурмана. Заметив, что Яблочкин говорит совсем не то, Мушкина решительно внесла ясность: -- Это на нас такие специальные костюмы: спереди как-бы маленькие экранчики, а сзади -- объективчики. Получается, как будто все видно насквозь. -- А сзади... видно? -- А сзади тоже объективчики и экранчики. -- Ловко, -- сказал Петя после продолжительной паузы. -- Значит, с головой у меня почти все в порядке. А вы сами как сюда попали? Обрадованные, Мушкина и Яблочкин начали рассказывать все по порядку. Как Мушкина и Яблочкин попали в колонию, уже известно. Сделавшись привидениями, лазутчики за три дня успели хорошенько осмотреться и обжиться. Спали они в дневное время на складе, а ночью бродили привидениями по всем уровням. На самом верху, приблизительно в километре над уровнем моря, находился главный вход и служба наружного наблюдения. Несколько ниже, на первом уровне, располагались апартаменты самого фюрера: кабинет, спальня, столовая, комната отдыха, бассейн и картинная галерея. Это было единственное место в бункере, имевшее окна -- узенькие, скрытые снаружи складками каменных отложений в отвесной скале. Застекленные рамы были развернуты под таким углом, чтобы во время заката ни один случайно заплывший сюда мореплаватель не смог увидеть солнечного отблеска. Фюрер любил стоять у распахнутого настежь окна, сложив руки на известной чакре, ощущать, как теплый солоноватый ветер треплет его челку на лбу, смотреть вдаль и думать о судьбах нации. На втором уровне, этажом ниже, находились квартиры колонистов, похожие на гостиничные номера. За несколько поколений изоляции от внешнего мира в пещерном городе сформировались устойчивые профессиональные династии -- инженеров, сапожников, плотников, стеклодувов, медиков, поваров и музыкантов -- людей, в совершенстве знающих и любящих свое дело. На третьем, самом обширном ярусе, располагался торгово-культурный центр: магазины, рестораны, бани, кинотеатры, библиотека, стадион и Храм Великого Мумрика. Еще ниже находился "рабочий квартал" с мастерскими, ателье, винокурней, типографией и прочими заведениями, обеспечивавшими колонистов самым и не очень необходимым. На пятом уровне были казармы, арсенал и генеральный штаб. Вход на шестой уровень разрешался только по пропускам: здесь находились секретные лаборатории, с которыми Гитлер связывал будущее Пятого Рейха. Однако, в последнее время здесь в основном занимались разработками препаратов, предназначенных для снижения массы фюрера. В гигантском гроте седьмого уровня находились склады. Здесь, в путаных лабиринтах штабелей строительных материалов, нашли пристанище для сна и отдыха призраки. Еще ниже были только котельная, пыточный подвал и коморка Шульца, который в это время переживал не самые лучшие дни в своей жизни. 10 Уходить, но оставить след. Фрида расправляется с призраками. Негостеприимный Петербург После сигнала отбоя Яблочкин усадил Петю в коробок и спрятал за пазуху комбинезона-невидимки. Для того, чтобы немного разворошить это гнездо изнутри, лазутчики решили напоследок проникнуть в главную секретную лабораторию, в которой среди прочего хранились препараты по программам уничтожения человечества. Подтасовав пробирки, можно было сделать так, что оставшиеся здесь понемногу уничтожали бы самих себя. Была еще одна, довольно дикая мысль, но пока призраки высказывали ее только в шутку. Убирая на ходу часовых, Мушкина и Яблочкин прошли в лабораторию. В расставленных по периметру стеклянных шкафах здесь хранилось несчетное количество ампул, порошков и таблеток, внешне ничем не различавшихся. Подписи, сделанные на латыни, ровным счетом ничего не объясняли. -- Начинаем? -- Начинаем! Тут дверцы шкафов пораскрывались, и все их содержимое начало стремительно перетекать и пересыпаться из одной емкости в другую. Если бы доктор Шприц в эти минуты случайно оказался здесь и увидел, что происходит, он бы рухнул замертво еще раньше, чем его передали бы в руки Шульца. Закончив свое дело, призраки-диверсанты аккуратно все подровняли, закрыли шкафчики и, еще не отдышавшись, вопросительно переглянулись: -- Рискнем? -- Рискнем! Сон перед рассветом особенно сладок и приятен. Адольфу снилось, будто он купается в волшебном лесном озере с теплой хрустальной водой, и его окружают те самые пышнотелые обнаженные красавицы из картинной галереи, каждую из которых он звал по имени или ласковому прозвищу, словно старую и верную возлюбленную. Сам он тоже был совершенно голый, и дамы, игриво смеясь или стыдливо краснея, то и дело будто случайно соприкасались в воде своими необъятными прелестями с его тщедушным тельцем. Потом красавицы вывели его на прибрежный песочек, уложили на пушистое полотенце и начали ласково поглаживать. Вдруг -- ой-ой-ой! -- в один момент Адольфу показалось, что из кустов на него смотрят две пары недобрых глаз -- Волки! Волки! -- крикнул он и проснулся. В свете ночника Гитлер увидел над собой висящие в пустоте две пары глаз. Страх парализовал его, он не мог ни пошевелиться, ни крикнуть. Кто-то резко сдернул с него одеяло, зашелестела бумага, запахло мукой, и вот его ноги, а затем туловище и голова оказались в плотном бумажном пакете. Горловину перевязали бечевкой, неизвестный злодей приподнял пакет и слегка тряхнул. -- Ничего, легкий, килограмм двадцать, -- сказал злодей по-русски. -- Не задохнется? -- поинтересовался другой женским голосом. -- Пакет плотный, из двойной бумаги. -- Не успеет. Послушайте, мы, кажется, в муке перепачкались. Злоумышленники начали отряхивать друг друга, а Гитлер все еще не в силах позвать на помощь, был парализован новым ужасом. Теперь ему представлялось, что его отнесут на кухню, зажарят и съедят. -- Все чисто. Берите его и пошли, -- произнес женский голос. Пакет снова приподняли, но тут невдалеке послышались тяжелые приближающиеся шаги, при звуке которых Гитлер воспрянул духом. В спальне появилась огромная, как герой реслинга, Фрида. -- Маленькому озорнику опять приснилось страшное, -- басила нянька, на ходу набирая в шприц лекарство из ампулы. -- Опять приснились волки. Сейчас, сейчас я сделаю ему маленький укольчик, и все волки сразу разбегутся. Ну, где наша маленькая попка?.. Фрида включила светильник, удивленно осмотрела пустую кровать, заглянула в пустой ночной горшок и шумно засопела. В эту минуту Адольф, наконец, нашел в себе силы издать слабый стон, Фрида оглянулась, увидела белые следы на ковре и висящий в воздухе бумажный мешок из-под муки. Все разговоры о призраках, которыми бурлила колония в последние несколько суток, к чести Фриды, не произвели на нее должного впечатления. Защищая своего "маленького уродца", она храбро двинулась на невидимок, которых теперь выдавали белые следы на ковре. Взмахнув левой рукой, она сбила с ног призрака, стоящего слева; взмахнув правой -- того, что стоял справа. Пакет шлепнулся на пол и заскулил. Ворча по-медвежьи, Фрида разорвала зубами бечеву и вытряхнула белого от муки и от страха Гитлера на кровать. Тот мгновенно забрался с головой под одеяло и затаился, мелко подрагивая и чихая. Великанша схватила швабру и, страшно ругаясь по-немецки, стала гонять привидения по комнатам до тех пор, пока они не перестали оставлять за собой белых следов. Держась за бока и прихрамывая, Яблочкин и Мушкина выбрались наконец из этой сумасшедшей западни. Неудача хотя и обескуражила смельчаков, но имела то преимущество, что облегчала им возвращение. С пленником в мешке им было бы гораздо труднее оторваться от погони. На ближайшей поляне, им совершенно неожиданно подфартило. В первых проблесках зари они увидели одноместный вертолет и Шульца, разложившего на брезенте свое охотничье снаряжение и выжидавшего, когда мотор разогреется на холостых оборотах. Шульц решил развеяться от навалившихся на него за последнее время ужасов и засветло собрался на охоту в дальний сектор. Но позади были еще не все страхи. Едва только он начал сворачивать брезент, как вертолет просел -- будто от веса забравшегося в него пилота. Сами собой задвигались рычажки управления, и машина взмыла в воздух. Шульц размотал брезент, засунул в пасть дуло двуствольного ружья и нажал на спуск обоих курков. Патронов в стволе не оказалось. Одноместный вертолетик, носивший над Кордильерами грузного Шульца с его охотничьим снаряжением, легко вытянул двоих, точнее даже троих. В пригороде Каракаса беглецы переоделись, заняли номер в мотеле и заказали авиабилеты. Во вторник лейтенант Яблочкин и курсант Мушкина сошли с трапа самолета в Санкт-Петербурге и залезли в присланную за ними машину. Едва открыв дверцу, оба закашлялись: в плотных клубах дыма на заднем сидении сидел одетый в парадную форму майор Мракобесов. Он беспрерывно затягивался папиросой и смотрел на прибывших с неприязнью. -- Где? -- сказал он требовательно, протягивая ладонь и не здороваясь. Яблочкин и Мушкина переглянулись. Уж кому-кому, а Мракобесову они не отдадут мальчика ни за какие посулы и угрозы. Машина тронулась. -- Я доложу обо всем только генералу Потапову, -- сухо ответил Яблочкин, отвернувшись. -- Что?! -- гневно прошептал Мракобесов. -- Вы в своем уме, лейтенант?.. Яблочкин упрямо молчал. Мушкина в знак поддержки незаметно нащупала его ладошку и стиснула в своей. Петя слышал все, что происходит вокруг, и это все ему очень и очень не нравилось. Глава девятая: КУЛИНАРНЫЕ СЕКРЕТЫ РУССКОЙ КУХНИ 1 Открытие Олимпиады. Русские традиции гостеприимства. Курт выбывает из состязаний Десятого июня, в день открытия Тридцатых летних Олимпийских игр, Петербург радостно бурлил с самого утра. Автомобили и автобусы на все лады надрывно гудели в пробках, метро не справлялось с потоком пассажиров, пешие реки и ручейки пестро разодетых туристов стекались к новому грандиозному строению -- Олимпийскому стадиону на Крестовском острове. Карл Ангелриппер проснулся от полуденного выстрела пушки на Петропавловской крепости. Истерзанное за три счастливых дня туловище болело. Отовсюду доносились звуки торжественных маршей, голоса комментаторов и шумы огромного стадиона. Карл наконец понял, что проспал открытие. Обязанный сопровождать царственного суператлета даже в сортир, он, оглушенный счастьем высвобождения порочных страстей, давно потерял из виду своего подопечного. Наскоро сбрив щетину и порезав лицо, Карл опрометью бросился по пустынным улицам. Добравшись до стадиона, он был вынужден, ломая в отчаянии руки, слоняться перед входом, так как все билеты были раскуплены еще за полгода, а позаботиться об аккредитации у него не было времени. Заметив, как делают некоторые другие, он сунул десятку в ладонь стоящего у калитки милиционера, и тот тихонько кивнул ему, предлагая проходить. Однако на следующем кордоне вертелся офицер, и немца с позором развернули обратно. За четыре сотни Карл приобрел билет у спекулянтов, заплатив ровно в четыре раза больше номинала. Опрометью он бросился к главному входу, но предъявленный им билет оказался фальшивым. Чувствуя себя провинциалом, которого облапошили наперсточники, Карл побрел по аллее и сел на лавочку напротив служебного входа. Вооружившись портативным биноклем, он стал дожидаться перерыва. В сущности, думал он, ничего страшного пока еще не произошло: завтра Курт получит свою первую золотую медаль за четырехсотметровку по плаванью, и тогда все увидят, что он, Карл, рядом с ним. А сегодня -- просто дурацкая театрализация. Так, успокаивая себя, он дождался перерыва. Но во время перерыва вся милиция выстроилась вдоль ограждений живым кольцом, приближаться не имело ни малейшего смысла. После перерыва день стал клониться к вечеру, над стадионом засияли зарева прожекторов, в небе вспыхнули фейерверки, музыка заухала так, что под Карлом скамейка заходила ходуном. Кое-где зрители небольшими стайками начали покидать стадион. Карл подумал, что теперь, скорее всего, пропускной контроль уже ослаб и пройти через служебный вход, пожалуй, не составит труда... Он уже собрался было подняться, как вдруг проходившая мимо компания подвыпивших подростков расселась на скамейке с двух сторон от него, зажав, словно в тисках. Они держали в руках банки с пивом, но пахло от них водкой. Кое-кого Карл уже видел в числе вертевшихся у входа спекулянтов. -- Эй, мужик, -- заговорили с ним довольно грубо, -- а ну покажи диоптрию... -- И дорогой цифровой бинокль оказался в руках хулиганов. -- Ты глянь, сам маленький, а показывает как морской... -- Эй, мужик, дай поносить, я тебе его потом верну. Не знавший русского языка, но сообразивший, что происходит, Карл сделался красным и громко по-немецки отчеканил: -- Немедленно верните прибор к оставьте меня в покое, иначе я вызову полицейский наряд! Подростки, в свою очередь, не знали ни слова по-немецки. -- Полицаем пугает, -- догадался один из них. -- Айн-цвай-полицай. Так ведь рядом никого нет, слышь, мужик? И Карл понял смысл его фразы. Кричать не имело смысла, потому что кричать приходилось только затем, чтобы сосед расслышал сказанное. Хулиганы о чем-то поговорили и сунули Карлу под нос стакан с пивом. Тот попытался встать, но его дернули сзади за полу плаща, и он шлепнулся обратно на скамейку. -- Выпей с нами, типа за знакомство, -- сказали ему хулиганы. -- А потом иди. По выразительным жестам Карл понял и эту фразу. Он что-то слышал о традициях русского гостеприимства и подумал, что эти молодые люди, возможно, вовсе не хотят его обидеть. Посмотрев туда-сюда и увидев только хитровато-пьяные улыбки, немец выпил. Вернул стаканчик, хотел подняться... Но что это такое? Все поплыло перед глазами, ноги и руки сделались деревянными... Голова... что с головой? Последним, что он услышал, но не понял, было торопливое: -- Шузы, шузы тоже бундесовые, тоже снимай... Куда часы прячешь, ссука, часы я себе забил. Бабки считай, быстро, быстро... Спустя несколько часов он снова открыл глаза. Перед скамейкой стояли прилично одетые люди, дети и взрослые. Они качали головами, негромко переговаривались, подходили другие... Подъехала милицейская машина, зеваки раздались в стороны, оставшегося в одних трусах и носках Карла взяли под руки. Все его тело было исполосовано плеткой, изрезано и искусано. В публике пробежал шепоток о наверняка орудовавшем здесь маньяке. Несчастного, все еще не способного членораздельно говорить, погрузили в машину и увезли. В отделении Карл просидел до утра, просыпаясь и снова засыпая, когда в "обезьянник" заталкивали нового пьяницу или дебошира. Начиналось курение и громкие разговоры. Здесь с Карла сняли носки. В милиции понимали, что имеют дело с иностранцем, но поскольку в городе в эти дни находилось иностранцев никак не меньше, чем русских, да и закладывали они за воротник никак не меньше, ни о каком консуле или переводчике не могло идти речи. Милиционеры попросту ждали, когда немец очухается, чтобы послать в гостиницу за одеждой и документами. Утром Карл заговорил. Он назвал свое имя, имя своего подопечного и название гостиницы. Не прошло и часа как мальчишка коридорный принес ему шорты, футболку с яркими губами и словом "ХОЧУ", а также кеды неподходящего размера. Эти вещи и деньги на такси передал ему "господин Шикельгрубер, который ист кранк", то есть болен. -- Варум ист кранк?!! -- возопил Карл, изменившись в лице настолько, насколько это было еще возможно. -- Дас ист катастрофен!!! Забыв про свой клоунский вид, он выскочил на улицу и бросился к поджидавшему его такси. Курт лежал в окружении врачей. У него было бледно-зеленое лицо, покрытое крупными пятнами пота, испуганные и удивленные глаза. -- Кто!.. кто это сделал!?. -- Карл упал перед ним на колени. -- Не знаю... -- прошептал Курт. -- Я ничьего не знаю... Карлу показалось, что за приоткрытой дверью в коридоре мелькнуло рыхлое лицо Мракобесова. -- Это она! -- выкрикнул Карл, плохо понимая, что делает, и выскочил в коридор, расталкивая врачей. Но злодейка будто растворилась, только одна очень пожилая дама, которая будто что-то видела (а на самом деле хотела разузнать, что случилось), заговорила с Карлом по-немецки. Потратив время на ее уклончивые ответы и многочисленные вопросы, Карл заплакал и вернулся в номер. -- Я найду его, найду... -- клялся он, уткнувшись в матрас и рыдая. Но кровать была пуста: Курт находился в туалете, пытаясь в очередной раз облегчить свои страдания. К полудню Карл отвез несостоявшегося чемпиона в Пулково, где его ждал специально зафрахтованный самолет. Едва носилки скрылись в салоне, а Карл в скорбной задумчивости остановился на трапе, как сзади его решительно подтолкнули. Он влетел внутрь, его толкнули еще раз, сильнее, и он растянулся на полу в проходе. Его подняли за шиворот, протащили по салону и затолкали в одну из тесных туалетных комнат. Только когда его руки защелкнулись наручниками на трубе умывальника, Карл сумел разглядеть своих мучителей. Еще вчера эти двое громил работали в его отделе внутренних дознаний и были его трепетными подчиненными. Карл раскрыл рот, чтобы с ними заговорить, но получил по зубам. "Наверное, скоро я увижу Шульца, -- подумал он уже почти безразлично. -- Все его ножнички и щипчики. И он тоже сделает вид, что мы не знакомы..." Перед тем, как закрыть дверь снаружи, Карла немного попинали, и он потерял сознание. 2 Никому ни слова... Рассказывать долго и подробно Мракобесов ни коим образом не был причастен к болезни Курта. Он появился в гостинице лишь для того, чтобы выяснить причину недомогания спортсмена и затем доложить Потапову о результатах своего расследования. Немцы уехали в аэропорт, а Мракобесов все еще не мог понять, что на самом деле произошло. Но вот за дверью послышались голоса, и он спрятался за штору. В номер зашли Славик Подберезкин и Маринка Корзинкина. У них были испуганные, озабоченные лица. -- Никого нет, -- сказал Славик. -- Уже увезли. -- Знаешь, а меня тоже немножко того... вчера вечером, -- стыдливо пожаловалась Маринка. -- Немножко! Это для нас немножко; привыкли, закалились на школьных завтраках. А у него знаешь, какая диета? Все стерильное, отмеренное по миллиграммам. -- Официант сказал, что рекомендует... -- Конечно рекомендует. Потому что неделю из одной тарелки в другую переливал. -- Но ведь другие тоже ели... -- Они не ели, они водку пили. А с водкой можно хоть дохлую кошку стрескать, ничего не будет. -- Ой, мне, кажется, опять нехорошо... -- Короче, -- Славик заговорил шепотом. -- Про то, что были в ресторане, никому ни слова. Гуляли, мосты смотрели, а потом -- по домам. Даже мороженого нигде не покупали, понятно? -- Ладно, только ты сам не проговорись. И Катю свою предупреди. Славик хотел возразить, что Катя не его, но в это мгновение штора распахнулась словно театральный занавес, к ребятам шагнул одетый в штатское майор Мракобесов и крепко взял обоих за уши. -- А! -- закричал Славик. -- Ой! -- взвизгнула Маринка. -- Вы что, дядя, с ума сошли?! -- Молчать! -- рявкнул Мракобесов. -- Вы оба арестованы, поедете со мной. -- За что? Куда?! -- Арестованы за участие в отравлении немецкого спортсмена. Едем в милицию, к генералу Потапову. Будете рассказывать долго и подробно, как все было, со всеми междометиями. И Мракобесов, крутанув напоследок уши подозреваемых так, что они взвыли, отпустил и подтолкнул их к дверям. В сущности он был доволен, что расследование завершилось так быстро. Судя по всему, Курт стал жертвой нелепой случайности. Вчерашним воскресным утром Славик Подберезкин и Маринка Корзинкина застали Курта за завтраком в его гостиничном номере. Атлет не спеша съел два ломтика подсушенного хлеба из цельного зерна и отрубей, запил стаканчиком свежеотжатого морковного сока. На предложение присоединиться дети только поблагодарили, сообщив, что успели позавтракать дома. (Маринка ела сырники и какао со сгущенкой, а Славик -- котлеты с макаронами и чай с вафлями.) Вместе с другими спортсменами они уселись в большой автобус и поехали на стадион. Время было раннее, движение на улицах еще не превратилось в праздничное столпотворение, поэтому минут через пятнадцать автобус остановился у служебного входа в спорткомплекс. Славик и Маринка заняли свои места на трибунах. Места оказались очень хорошие: над проходом, рядом с правительственной ложей. За несколько минут до торжественных фанфар в ложе появились Президент и губернатор с семьями и многочисленной свитой. Славик моментально разглядел губернаторскую дочку и навел на нее с десяти шагов бинокль. Однако дочка упрямо его не замечала, а Маринка, обидевшись, что ее не слушают, поджала губы и отвернулась. Но вот началось шумное, красочное действие, и все обратились к арене. Во время перерыва, разделявшего дневную и вечернюю части программы, Славику удалось настигнуть предмет своего интереса. Все содержимое правительственной ложи где-то пообедало и прогуливалось по прибрежной аллее западной оконечности острова. Охрана еще раньше запомнила Славика Подберезкина и не обращала на него внимания. -- Здравствуйте, Катя, -- сказал Славик, будто невзначай пристроившись девочке в ногу. -- А, это вы, -- небрежно покосилась на него губернаторская дочка. -- Что же вы опять бросили свою спутницу, которая вам не подруга, но которая всегда и везде рядом с вами? Попав под острый язычок, Славик смутился. -- Я вам кажется говорил, -- начал он оправдываться, -- что не могу рассказывать всего. -- Ах да, ваши военные или какие-то там еще секреты... -- Хорошо, я скажу. Сегодня эта девочка рядом со мной потому, что нам поручили шефство над одним немецким спортсменом. -- Кто же это? -- Курт Шикельгрубер. -- Тот самый независимый, который намерен взять все золотые медали? -- Откуда вы знаете? -- Так, слышала. За ним очень пристально наблюдали на тренировках. А вы разве говорите по-немецки? -- Нет. -- Значит, ваша спутница говорит? -- Нет, к сожалению, она тоже не говорит. -- Любопытная ситуация. Но, может быть, Курт Шикельгрубер говорит по-русски, или у него есть переводчик? -- Да... Помните, в консульстве был такой красивый блондин, к которому все время вязалась пьяная? -- А, Фриц Диц, помню, конечно. Его весь вечер кому-нибудь представляли, а он говорил: Диц; Фриц Диц. Диц; Фриц Диц... Дети рассмеялись. -- Знаете, он свободно говорит на всех языках. Но его срочно куда-то вызвали, он ведь человек военный. Теперь мы с Куртом все больше жестами, -- Славик потешно изобразил из себя глухонемого. Катя снова засмеялась. -- А как же ваше секретное задание? Или вы тогда тоже пошутили? Славик сделал серьезное лицо, помолчал и затем произнес: -- Если бы я знал, что вы отнесетесь так легкомысленно... -- Но вы обещали рассказать, а сами даже не позвонили. -- Я обещал рассказать... если узнаю вас ближе. О таких вещах не говорят с малознакомыми. -- Ну хорошо, хорошо, мы познакомимся поближе, если вы так хотите. Только сначала расскажите хотя б немножко. -- Мы могли бы вместе поужинать сегодня. -- Ой, ну прямо как в кино! Можете не строить из себя взрослого. Разумеется, что меня одну никуда не отпустят. -- А если все вместе -- вы, я, Курт и Маринка? -- Курт? Курт Шикельгрубер? Вы серьезно? -- Как никогда. -- Даже не знаю... Если только получится уговорить папу... то есть, отложить другие дела. -- Придумайте что-нибудь. -- Хорошо, я подумаю. На всякий случай, если сумею сбежать... то есть, если отложу другие дела и приму ваше приглашение -- давайте забьем стрелку. -- У Александрийской колонны, ровно в десять. -- Хорошо, я подумаю, прощайте. -- До свидания. -- Да! -- оглянулась Катя. -- Я говорю по-немецки! Славик улыбнулся и оттопырил большой палец. Вечером над городом гремели фейерверки, рассыпаясь в небе разноцветными огнями и раскрашивая знакомые фасады домов, улицы и площади в яркие, причудливые цвета. С эстрадных площадок играла музыка, с лотков продавали все, что душе угодно. Начинались народные гулянья, каких еще не видела ни одна петербургская белая ночь. На Дворцовой было особенно многолюдно: здесь ожидался мощный, наикрутейший рок-фестиваль. Успевшего прославиться еще до начала состязаний Курта удалось склонить к прогулке благодаря отсутствию надзора со стороны Карла Ангелриппера, находившегося на то время в отделении милиции. Но и сам юноша не особенно сопротивлялся, находясь в эйфории, вызванной опьянением, так сказать, воздухом свободы. Прожив все свои девятнадцать лет в благоустроенной пещере и лишь изредка совершая пробежки по горным тропам, он впервые оказался в городе, в центре многолюдного праздника. Курт смотрел по сторонам и глупо улыбался. Он был послушен, как цирковая лошадка. Наконец прибежала Катя, раскрасневшаяся, с блестящими глазами. Она за руку поздоровалась с Маринкой и с Куртом, представилась и что-то сказала Курту по-немецки, а он закивал, заулыбался и забормотал что-то вроде "о, зер гут, данке, данке..." Крепко взявшись за руки, компания стала змейкой пробираться через толпу с площади на Невский проспект. Но и на Невском оказалось не легче: народ столпился на тротуарах, ожидая прохода уже видневшегося в районе Думы карнавального шествия с немыслимыми конструкциями на платформах. Протиснувшись вперед еще на пару кварталов, компания посмотрела шествие и свернула в более или менее тихую улочку с яркой вывеской ресторана "Разгуляй". Катя вовсю тарахтела с Куртом по-немецки, и не успел он повторить на новый лад свои пожелания по поводу соблюдения режима, как уже сидел за столиком у фонтана. Подошел официант и подал карту. Немец повертел ее в руках и передал Славику. Тот пробежал глазами столбики названий и цифры в правой части, растерялся и отдал карту Маринке. Та долго водила пальцем по строчкам, шевелила губами, и в конце концов заявила, что хочет сборную солянку. "Там всегда плавает много всякой всячины, а я страшно проголодалась", -- пояснила она свой выбор. Голодными были все, поэтому Славик велел официанту принести четыре солянки. -- Что-нибудь будете пить, закусывать? -- поинтересовался тот равнодушно. -- Да, принесите... чего-нибудь. -- сказал Славик с усталой небрежностью завсегдатая злачных мест. -- Будет сделано, -- отреагировал официант, не вдаваясь в подробности. Вскоре он принес минеральную воду и фрукты. -- Соляночку подождать придется, -- сказал он. -- Если желаете, можно икорки подать, салатик, ассорти из дичи... -- Нет, нет, не надо, у нас режим, -- быстро возразил Славик. -- А что так тихо? -- переменил он тему. -- Музыка у вас есть? -- Так точно, будет. Оркестр на перерыве. 3 Долго и подробно. Курт отпускает ремень на несколько дырочек Едва только за столиком появилась известная нам компания, саксофонист оркестра Дмитрий Иванович Котов тотчас узнал мальчика и девочку, вертевшихся на приеме в мексиканском консульстве. После обрушившихся за последнее время потрясений Котов сделался болезненно подозрителен. Заходя в квартиру, он прежде всего заглядывал под кровать, резко отдергивал оконную штору, разглядывал на просвет пустые бутылки. У него появилась привычка носить темные очки, а также внезапно останавливаться у какой-нибудь витрины и коситься по сторонам. Возможно, что его инстинкт самосохранения запоздало реагировал на ту настоящую слежку, которую в течении нескольких дней вел за ним убийца. Потом еще был дурацкий сон, где он выступал свидетелем в суде и после которого Альбина на неделю прервала с ним отношения. Да и Юрик вел себя довольно странно... И вот теперь, когда уже все, казалось, вошло в обычную колею, за столиком у фонтана появились эти люди, совсем еще дети, которые несомненно за ним следили. Котов шарахнулся в служебный коридор, прихватив на ходу спрятанную в шкафчике с чистым бельем початую бутылку коньяка. На кухне он схватил стакан с присохшими на сахарном дне чаинками, плеснул на три пальца и быстро опрокинул себе в глотку. -- Ага, докатились, -- забормотал он себе под нос, занюхивая коньяк хлебной корочкой. -- Детей используют. Опыты делают, психотронщики... В последние дни в голове у Котова возникла теория, что все необычное произошло с ним не случайно, что некие секретные спецслужбы выбрали его объектом для своих опытов. -- Конечно, -- злобно шептал он, пережевывая корку, -- пьющий, одинокий, никому нет дела... -- На, -- повар Егорыч вручил Котову очищенную морковку. -- Грызи. Котов захрустел морковкой и налил повару. Тот выпил и занюхал коньяк рукавом. -- А я никогда не закусываю, -- сказал повар. -- Я даже никогда не пробую то, что варю. Это те, которые варить не умеют, всегда пробуют. А я и без пробы знаю, что у меня в кастрюле. Это он повторял всякий раз, когда ему подносили стаканчик. -- Слушай, -- сказал ему Котов, прикуривая от горячей плиты сигарету, -- Егорыч, ты про психотронное оружие чего-нибудь слышал? Отвернувшись, Егорыч шинковал овощи, молотя ножом по доске со скоростью машины. Не прекращая работы, он ответил: -- Так, что-то слышал... -- А если, допустим, такую штуку надо испытать... Кого используют? Повар пожал плечами: -- Преступников каких-нибудь из тюрьмы. Которым уже "вышку" дали. -- А у таких психика непредсказуемая, опыт неправильные результаты покажет. -- Тогда не знаю. -- А если просто кого-то одинокого взять, из толпы? Облучать и наблюдать за ним, облучать и наблюдать... -- Не знаю, Котов, ничего не могу сказать. -- Тогда давай, Егорыч, выпьем еще по одной. Они выпили, и повар снова затарахтел ножом по доске. А Котов, попыхивая сигаретой, заглянул в стоящую на краю плиты кастрюлю. -- Это что у тебя за супчик, Егорыч? -- Солянка сборная. -- А-а, -- понимающе кивнул Котов и выронил в котел сигарету. В раздаточном окошке показался официант: -- Соляночку четыре раза, побыстрее. -- А что так? -- поинтересовался Егорыч, не поворачиваясь. -- У меня спортсмен сидит, знаменитость. "Темная лошадка из Германии". Курт... Курт... -- Воннегут, -- сказал повар и подмигнул Котову. Котов смотрел на Егорыча, не мигая. -- Некультурный ты человек, Егорыч, -- сказал официант. -- Телек смотреть надо, развиваться. Шевелись, шевелись, я им пойду пока минералку поставлю. Егорыч взял черпак и шагнул к стоящей на краю плиты кастрюле. Он хотел привычными круговым жестом перемешать содержимое, но Котов вдруг сказал ему: -- Погоди. Повар с удивлением поднял на него глаза. -- Погоди, Егорыч, ты только, самое главное, не нервничай... -- Ты чего?.. -- Егорыч, такое дело, понимаешь, я только что туда сигарету уронил, окурок... Случайно выскользнула, понимаешь?.. Лицо у повара сделалось испуганное, он быстро заглянул в кастрюлю. Среди аппетитных кусочков копченостей, сосисок, оливков и прочего добра в темном наваре плавал размокший окурок сигареты. Он распух, развалился и распустил по всей поверхности мелкие крошки табака. Егорыч медленно поднял глаза на Котова, и тому сделалось страшно по-настоящему. -- Погоди, погоди, ты чего... -- начал он пятится назад. -- Погоди, щас вынем, оно сверху плавает... -- Психические опыты, говоришь, -- мрачно произнес повар и шагнул на Котова. -- Облучают в толпе, говоришь... Скрытно следят... А если так, в открытую, черпаком по морде... Это нормально? Егорыч замахнулся черпаком, и Котов прямо в концертном костюме полетел спиной на груду сваленной у входа в мойку грязной посуды -- противни, котлы, сотейники... Раздался такой грохот, что сбежались официанты. Не дожидаясь окончательной расправы, Котов на четвереньках выбежал прочь из кухни. Когда все разошлись, Егорыч вылил испорченную солянку в канализацию, а на плиту поставил остатки вчерашней. -- Егорыч, четыре соляночки моментально, -- снова заглянул в раздаточное окошко официант. Повар сосредоточенно помешивал содержимое небольшой кастрюльки. -- Погоди, -- хмуро сказал он. -- Пускай закипит. -- Не надо, не надо, ты чего! -- запротестовал официант. -- Пускай будет как есть, опять кто-нибудь накатает жалобу, что горячо. Что у тебя рожа такая кислая? Недовольно ворча себе под нос, Егорыч снял с плиты так и не закипевшую солянку, освежил каждую порцию свеженарубленной зеленью и сдобрил ложкой сметаны. Потом он вылил в стакан весь оставленный Потовым коньяк и выпил. Но даже после этого его кислая физиономия не разгладилась. Наконец принесли горячее, и дети стали с аппетитом есть. Курт тоже был чертовски голоден. Он был готов проглотить разом весь свой запас сушеных хлебцев и выпить весь морковный сок за месяц вперед. При виде плавающих в супе кусочков копченого гуся, сосисок, буженины и копченого языка у него началось головокружение. Чувство блаженного восторга, охватившее его с первой же ложки, заставило забыть обо всем. За то время, пока дети успели вычерпать свои порции только до половины, Курт уже сидел с пустой миской, сверкающей мельхиоровым донышком. -- Я хочу еще, -- сказал он, и дети подозвали официанта. Томно прикрывая глаза, немец выкушал вторую порцию. Он вспомнил о девятнадцати годах проведенных в аскезе, и ему стало обидно. Разумеется, конечно, он больше туда не вернется. Чего стоят Мумрик, его отец и святая Ева здесь, в этом прекрасном и радостном мире! -- Я хочу обедать и ужинать здесь каждый день, -- сказал он, и Катя повторила его слова по-русски. -- Я возьму все медали и останусь жить здесь. Дети зааплодировали и чокнулись с ним минералкой. Потом были куриные котлетки "деваляй", десерт и безалкогольное шампанское, потом Славик пригласил Катю танцевать (саксофон играл отвратительно), а Маринка и Курт остались за столом, увлеченные десертом: свежей клубникой, покрытой шапкой взбитых сливок. Только после одиннадцати Курт с идиотски счастливым лицом расплатился с официантом кредитной картой. (У Славика при этом словно камень свалился с души.) -- Я хочу спать, -- заявил Курт, поднимаясь из-за стола. -- О! -- он заулыбался. -- Надо немного отпустить... Никого не стесняясь, он задрал полу пиджака и отпустил на несколько дырочек свой брючный ремень. -- Теперь хорошо. Дети проводили Курта до гостиницы и распрощались, пообещав утром за ним заехать. -- Завтра я плыву четыреста метров и беру золотую медаль, потом прыгаю с шестом и беру другую, -- пообещал немец. -- Ауфвидерзеен. Маринка пошла домой одна, а Славик отправился провожать Катю. 4 Международный скандал?.. В какие куклы играет майор Мракобесов. Мальчик или подопытный кролик? Дети закончили рассказывать о том, что сами знали, и в кабинете наступила тишина. Генерал Потапов и майор Мракобесов смотрели на них во все глаза. Затем Потапов казенным голосом проговорил на одной ноте: -- Подите вон и ждите в приемной. Как только дверь закрылась, генерал вскочил с места и заходил по кабинету. -- Мракобесов, я убью этих детей, я не могу больше с ними возиться. Убью и застрелюсь из табельного оружия. В это дело они втянули дочку губернатора; ты понимаешь, что это значит? Мракобесов молча курил. -- Ты понимаешь, что это значит?! -- наклонившись, закричал Потапов ему в лицо. -- Ну, так... -- рассеянно отвечал Мракобесов. -- Так вот я тебе скажу сейчас, что будет. Международный скандал, бойкот, экономические санкции, железный занавес!... -- Ну-ну, -- очнулся Мракобесов. -- Это вы чересчур. -- Чересчур? А как тебе нравится такая картинка: губернатор руками своей малолетней дочери выводит из игры самого перспективного спортсмена. Да как только эта пакость просочится в СМИ, половина участников и гостей разъедется по домам. Позор будет на весь мир, еще хуже, чем в 1980-м! -- Знаем только мы двое. Детей надо изолировать. -- Изолировать? Как? -- Надо подумать. -- Хорошо, допустим, во избежание международного скандала мы, с согласия губернатора, спрячем детей от репортеров. Но ведь были и другие свидетели, есть, в конце концов, сам пострадавший, которому вы не сможете заткнуть глотку! -- Курт будет молчать. -- Почему? -- Все станет понятно из доклада лейтенанта Яблочкина. -- Допустим. Но другие -- повар, официант? У них было достаточно времени, чтобы растрепать о вчерашнем направо и налево.