м великого пророка, которого Бог послал на землю. Где пророк из Назарета? Где тот, кто может избавить нас от всех наших страданий? Тогда раб ответил им равнодушным и презрительным тоном, каким обыкновенно говорят дворцовые слуги, отказывая бедным просителям: - Вы напрасно будете искать своего пророка. Пилат предал его смерти. Тогда между этими больными поднялись такие рыдания и вопли скорби, такой скрежет зубовный, что молодая женщина не в силах была их слышать. Сердце ее разрывалось от сострадания, и жгучие слезы лились у нее из глаз. Но как только она начала плакать, она тотчас же проснулась. Снова заснула она и снова увидела во сне, что стоит на кровле своего дома и смотрит оттуда вниз на двор, огромный, как базарная площадь. И видит, что весь этот двор заполнен людьми, лишенными рассудка, безумными и одержимыми духами. И она увидела между ними раздетых донага и закутавшихся в свои длинные волосы, и таких, которые сплели себе венцы из соломы и плащи из травы и мнили себя царями, и таких, которые ползали по земле и воображали, что они звери, и таких, которые не переставая плакали от горя, а назвать это горе не могли, и таких, которые таскали тяжелые камни, уверяя, что это золото, и таких, которые думали, что их устами говорят злые духи. Она увидела, как все они старались протиснуться к воротам дворца, а те, что стояли впереди всех, стучались и ломились в них. Наконец, дверь отворилась, на порог вышел раб и спросил их: - Что вам нужно? Тогда все они начали шуметь и говорить: - Где великий пророк из Назарета, тот, что послан Богом и должен вернуть нам нашу душу и наш разум? Жена наместника слышала, как раб отвечал самым равнодушным тоном: - Не найдете вы великого пророка, сколько не ищите. Пилат предал его смерти. При этих словах все безумные испустили вопль, похожий на рев диких зверей, и в своем отчаянии стали рвать ногтями тело, так что кровь полилась на камни. И когда молодая женщина увидела всю глубину их мучений, она начала ломать руки и тяжко стонать. И ее собственные стоны разбудили ее. Но она опять заснула и во сне еще раз очутилась на кровле своего дома. И вокруг нее сидели ее рабыни, развлекая ее игрой на кимвалах и лютнях, с миндальных деревьев сыпались на нее лепестки белых цветов, и воздух благоухал от аромата вьющихся роз. И когда она так сидела, какой-то голос сказал ей: - Подойди к балюстраде, окружающей кровлю, и посмотри вниз на мраморный двор. Но она стала отказываться во сне, говоря: - Не хочу я видеть новых несчастных, что толпятся этой ночью на моем дворе. В ту же минуту до нее донесся лязг цепей, громыхание тяжелых молотов и стук дерева о дерево. Рабыни перестали петь и играть, подбежали к ограде кровли и заглянули вниз. И сама она тоже не могла оставаться на месте; она пошла посмотреть на двор. И она увидела, что двор ее дома полон несчастных узников со всего света. Она увидела тех, что сидят всю жизнь в темных тюремных ямах, закованные в тяжелые железные цепи. Она увидела, как те, что были гребцами на военных кораблях, шли с своими тяжелыми, обитыми железом веслами. И те, что были осуждены на распятие, шли, волоча за собой свои кресты, те же, которых должны были обезглавить, шли с топорами и плахами. Она увидела тех, что были уведены в рабство в чужие страны, и глаза их горели тоской по родине. Она увидела всех жалких рабов, которые должны были работать, как вьючные животные, по спинам которых струилась кровь от ударов бичом. И все эти несчастные ломились в дверь, издавая вопли, исходившие как бы из одной огромной груди: - Отворите, отворите! Тогда раб, охранявший вход, вышел из двери и спросил их: - Что вам нужно? И они отвечали, подобно другим: - Мы ищем великого пророка из Назарета, который пришел на землю, чтобы дать свободу узникам и счастье рабам. Раб ответил им усталым и равнодушным тоном: - Вы не найдете его здесь. Пилат предал его смерти. Когда эти слова коснулись слуха несчастных, они ответили на них таким взрывом проклятий и отчаяния, что женщине показалось, будто она слышит, как задрожали небо и земля. Она почувствовала, что леденеет от страха, и такая дрожь охватила все ее тело, что она проснулась. Когда она совсем пришла в себя, она села на своем ложе и сказала сама себе: - Я не хочу больше видеть снов. Я буду бодрствовать всю ночь, чтобы мне не видеть больше этих ужасов. Но почти в то же мгновение сон снова одолел ее, она опустила голову на подушку и заснула. Снова увидела она, что сидит на кровле своего дома, а маленький сын ее бегает тут же и играет в мяч. Но вот неведомый голос сказал ей: - Подойди к балюстраде, окружающей кровлю, и посмотри, что за люди стоят там и чего они ждут! А она сказала во сне себе: - Довольно горя видела я в эту ночь. Я не в силах видеть больше и не встану с своего места. Но в эту минуту мяч, которым играл ее мальчик, перелетел через балюстраду, и малютка побежал и влез на перила. Тогда мать испугалась, побежала за ребенком и схватила его. Но при этом она невольно бросила взор вниз и еще раз увидела, что двор полон людей. Со всего света собрались там раненые на войне. Они явились с изувеченными телами, с отрубленными руками и ногами, с большими, зияющими ранами, из которых потоками струилась кровь, так что весь двор был залит ею. И рядом с ними толпились здесь все, кто потеряли на поле битвы своих близких. Тут были сироты, плакавшие о своих кормильцах, молодые девушки, звавшие своих женихов, и старые женщины, рыдавшие о своих сыновьях. Стоявшие впереди всех ломились в дверь, и привратник вышел, как и раньше, и отворил ее. Он спросил у этой толпы несчастных: - Чего вы ищете в этом доме? И они отвечали: - Мы ищем великого пророка из Назарета, который прекратит усобицы и войны и водворит мир на земле. Мы ищем того, кто копья перекует в косы и мечи в серпы. Тогда раб ответил с некоторым нетерпением: - Не приходите сюда больше и не докучайте мне! Я уже много раз повторял, что великого пророка нет здесь. Пилат предал его смерти. Сказав это, он запер дверь. Но женщина подумала о всех воплях, которые теперь раздадутся. - Я не хочу их слышать, - сказала она и отбежала от балюстрады. В ту же минуту она проснулась и увидела, что в испуге вскочила с своего ложа и теперь стояла на холодном каменном полу. Снова подумала она, что не хочет больше видеть снов и не будет спать в эту ночь, но сон опять - таки одержал верх над ней, она закрыла глаза и задремала. Опять сидела она во сне на крыше своего дома, а рядом с ней был ее муж. И она рассказывала ему о всех своих сновидениях, а он смеялся над ней. И опять услышала она голос, говоривший ей: - Пойди и взгляни на людей, которые чего-то ждут на твоем дворе! Но она подумала: "Я не хочу их видеть. Я и так уж в эту ночь видела слишком много несчастных". В ту же минуту она услышала три громких удара в дверь, и муж ее подошел к балюстраде, чтобы посмотреть, кто это хочет войти к нему в дом. Но едва он успел перегнуться через перила, как тотчас же поманил к себе жену. - Знаешь ты этого человека? - спросил он ее, указывая пальцем вниз. Взглянув туда, она увидела, что весь двор полон всадников и коней. Рабы разгружали вьючных ослов и верблюдов. Видно было, что прибыл какой-то знатный путешественник. Приехавший стоял у самой входной двери. Это был высокий, широкоплечий старик с мрачным и угрюмым выражением лица. Жена наместника сразу узнала чужеземца. - Это цезарь Тиберий прибыл в Иерусалим, - шепнула она мужу. - Это не может быть никто другой. - Мне тоже кажется, что это он, - сказал муж и приложил палец к губам в знак того, что нужно молчать и слушать, что будут говорить на дворе. Они увидели, что вышел привратник и спросил незнакомца: - Кого ты ищешь? И путешественник отвечал: - Я ищу великого пророка из Назарета, который владеет чудесной силой. Его призывает к себе император Тиберий для того, чтобы он избавил его от ужасного недуга, не поддающегося лечению никаких врачей. Когда он кончил, раб низко склонился перед ним и сказал: - Не гневайся, господин, но твое желание не может быть исполнено. Тогда император обернулся к своим рабам, ожидавшим на дворе, и сделал им знак. И рабы поспешили вперед; у одних руки были полны драгоценных камней, другие держали чаши, насыпанные доверху жемчугом, третьи тащили мешки с золотыми монетами. Император обратился к привратнику и сказал: - Все это будет принадлежать пророку, если он поможет Тиберию. Этого хватит, чтобы наделить богатством всех бедных на земле. Но привратник склонился еще ниже и ответил: - Господин, не гневайся на слугу своего, но твое требование не может быть исполнено. Тогда император снова сделал знак своим рабам, и двое из них выступили вперед с богато расшитым одеянием, на котором сверкал нагрудник из драгоценных камней. И сказал император рабу: - Смотри! Я предлагаю ему власть над Иудеей. Он будет вершителем судеб своего народа. Пусть только он последует за мной и исцелит Тиберия! Но раб склонился до земли и сказал: - Господин, не в моей власти помочь тебе. Тогда император еще раз подал знак, и рабы его выступили вперед с пурпурной мантией и золотым венцом. - Смотри, - сказал он, - такова воля императора: он обещает назначить его своим преемником и сделать его владыкой мира. Он получит власть управлять всей землей по законам своего Бога. Пусть только он прострет свою руку и исцелит Тиберия! Тогда раб пал ниц пред императором и жалобно простонал: - Господин, не в моей власти исполнить твою волю. Нет здесь больше того, кого ты ищешь. Пилат предал его смерти. Когда молодая женщина проснулась, солнце стояло уже высоко, и ее рабыни окружали ее ложе, чтобы помочь ей одеться. Она была очень молчалива, пока ее одевали, но, наконец, спросила рабыню, причесывающую ее, встал ли ее муж. Та ответила, что его вызвали судить какого-то преступника. - Я хотела бы поговорить с мужем, - сказала молодая женщина. - Госпожа, - возразила рабыня, - теперь, во время разбора дела, это едва ли возможно. Мы доложим тебе, как только дело будет кончено. Она опять погрузилась в молчание и долго сидела так. Затем спросила: - Не слыхал ли кто-нибудь из вас о пророке из Назарета? - Как странно, госпожа, что ты спрашиваешь о нем как раз сегодня, - сказала другая. - Ведь именно его иудеи привели сюда, к наместнику, чтобы он подверг его допросу. Жена Пилата тотчас же приказала, чтобы они пошли разузнать, в чем обвиняется пророк из Назарета, и одна из рабынь удалилась. Вернувшись, она сказала: - Они обвиняют его в том, что он будто бы хотел объявить себя царем этой страны, и просят наместника приговорить его к распятию. Услышав это, жена наместника очень испугалась и сказала: - Я должна переговорить со своим супругом, иначе случится страшное несчастье. Когда рабыни опять сказали ей, что это невозможно, она начала дрожать и плакать. И одна из них была тронута ее слезами и сказала: - Если тебе госпожа, угодно послать правителю записку, я попытаюсь передать ее ему. Молодая женщина тотчас же взяла стиль и написала несколько слов на восковой дощечке, и эта дощечка была передана Пилату. Но с ним самим жене не пришлось увидеться наедине в течение всего дня, потому что, когда он отпустил иудеев и они повели осужденного на место казни, наступил час обеда, а к обеду Пилат пригласил нескольких римлян, бывших в это время в Иерусалиме: начальника императорских войск, молодого учителя ораторского искусства и некоторых других. Обед был не очень веселым, так как жена Пилата сидела расстроенная и не принимала участия в беседе. Когда гости спросили ее, не больна ли и не огорчена ли она чем-нибудь, наместник рассказал со смехом о записке, которую она прислала ему утром. И он стал подшучивать над тем, как она могла подумать, что римский наместник станет в своих поступках руководствоваться женскими снами. Она тихо и печально ответила: - Я убеждена, что это был не просто сон, а предостережение, ниспосланное Богом. Ты должен был бы, по крайней мере, хоть на один этот день отсрочить эту казнь. Все видели, что она серьезно огорчена. Она не поддавалась утешениям, как ни старались гости развлечь ее беседой и заставить забыть ночные сновидения. Но спустя некоторое время один из гостей поднял голову и сказал: - Что это значит? Неужели мы так засиделись за столом и не заметили, что наступил вечер? Все оглянулись и увидели, что все покрыл какой-то легкий сумрак. Особенно удивительно было то, что вся пестрая игра красок, переливающихся на предметах и живых существах, тихо погасла, так что все казалось теперь одноцветно - серым. Лица сидевших за столом тоже утратили свою окраску. - Мы, право, похожи на мертвецов, - сказал, содрогнувшись, молодой ритор. - Щеки у нас совсем серые, а губы почернели. По мере того как сгущался мрак, усиливался и ужас молодой женщины. - Ах, друг мой, - воскликнула она, наконец, - неужели ты и теперь не видишь, что бессмертные хотят предостеречь тебя? Они разгневались на то, что ты приговорил к страшной смерти святого и ни в чем неповинного человека. Мне думается, что, если теперь его уже пригвоздили к кресту, он все-таки еще не умер. Повели снять его с креста! Я своими собственными руками перевяжу его раны! Уступи мне, верни ему жизнь! Но Пилат ответил со смехом: - Ты, конечно, права в том, что это - знамение, посланное богами. Но если они заставили солнце померкнуть, то уж никак не из-за того, что какой-то иудейский лжеучитель осужден на распятие. Мы скорее можем ожидать важных событий, касающихся всей империи. Кто знает, сколько старику Тиберию... Он не докончил, потому что тьма так сгустилась, что он не мог даже видеть стоявшей перед ним чаши с вином. Он оборвал речь, чтобы приказать рабам немедленно внести несколько светильников. Когда стало настолько светло, что он мог разглядеть лица своих гостей, он заметил, что всеми ими овладело дурное настроение. - Вот видишь! - с недовольством сказал он жене. - Мне кажется, что тебе удалось спугнуть наше застольное веселье. Но раз ты уже не можешь сегодня думать ни о чем другом, то расскажи нам, что тебе приснилось! Мы послушаем и попытаемся истолковать смысл твоих снов. Молодая женщина сейчас же согласилась. И пока она рассказывала одно за другим свои сновидения, гости становились все серьезнее. Они перестали осушать свои кубки, и лица их омрачились. Единственный, кто продолжал смеяться и называть все это глупостями, был сам наместник Пилат. Когда рассказ был кончен, молодой ритор сказал: - Да, это нечто большее, чем простой сон, так как я видел сегодня, конечно, не самого императора, а его старого друга, Фаустину. Она въезжала в город. Меня только удивляет, что она до сих пор не явилась еще в твой дворец. - Действительно, ходят слухи, что императора поразил какой-то ужасный недуг, - заметил военачальник. - Мне тоже кажется возможным, что сон твоей жены был предостережением богов. - Нет ничего невероятного в том, что Тиберий послал кого-нибудь за пророком, чтобы просить у него помощи, - прибавил молодой ритор. Военачальник с очень серьезным видом обратился к Пилату: - Если императору действительно пришла мысль призвать к себе этого чудотворца, то было бы лучше и для тебя, и для всех нас, чтобы его застали еще в живых. Пилат ответил почти с гневом: - Уж не эта ли тьма сделала вас детьми? Можно подумать, что все вы превратились в толкователей снов и пророков. Но начальник войск продолжал настаивать: - Может быть, удалось бы еще спасти этого человека, если бы ты спешно послал гонца. - Вы хотите сделать меня посмешищем в глазах народа, - ответил Пилат. - Подумайте, что стало бы с правосудием и порядком в стране, если бы узнали, что наместник помиловал преступника, потому что его супруга видела зловещий сон? - Но ведь правда, а не сон то, что я видел в Иерусалиме Фаустину, - сказал молодой ритор. - Я сам буду отвечать перед императором за свои действия, - сказал Пилат. - Он поймет, что этот мечтатель, беспрекословно позволявший моим воинам мучить себя, был бы бессилен помочь ему. В тот самый миг, как были произнесены эти слова, дом задрожал от непонятного гула, похожего на могучие раскаты грома, и все почувствовали колебание земли. Дворец Пилата остался невредим, но в течение нескольких минут после подземного удара отовсюду слышался ужасающий грохот обваливающихся домов и падающих колонн. Лишь только можно было расслышать человеческих голос, наместник позвал к себе раба: - Беги к месту казни и повели от моего имени снять с креста пророка из Назарета! Раб бросился исполнять поручение. Гости перешли из обеденного покоя в перистиль, чтобы быть под открытым небом на случай, если землетрясение повторится. В ожидании возвращения раба никто не решался выговорить ни слова. Раб очень скоро вернулся и остановился перед наместником. - Ты застал его еще живым? - спросил Пилат. - Господин, он умер, и в тот самый миг, как он испустил дух, и произошло землетрясение. Едва сказал он это, как раздался сильный стук в наружную дверь. Все вздрогнули и вскочили, как если бы земля снова затряслась. Тотчас явился один из рабов. - Это благородная Фаустина и Сульпиций, приближенные императора. Они прибыли просить тебя помочь им разыскать пророка из Назарета. Тихий шорох прошел по перистилю, и послышались легкие шаги. Когда наместник оглянулся, он увидел, что друзья покинули его, как человека, с которым стряслась беда. Старая Фаустина снова прибыла на Капри и явилась к императору. Она рассказала обо всем случившемся и, пока говорила, она едва решалась взглянуть на него, За время ее отсутствия болезнь страшно продвинулась вперед, и Фаустина думала: "Если б у богов было сколько-нибудь милосердия, они дали бы мне умереть прежде, чем я скажу этому несчастному страдальцу, что для него нет никакой надежды". К ее удивлению, Тиберий слушал ее с величайшим равнодушием. Когда она рассказала ему, что великий чудотворец был распят в тот самый день, когда она приехала в Иерусалим, и как близка была возможность спасти его, она заплакала, подавленная разочарованием. Но Тиберий только сказал: - Так ты, действительно, сокрушаешься об этом? Ах, Фаустина, значит, целая жизнь, проведенная в Риме, не отняла у тебя веры в волшебников и чудодеев, веры, которую ты приобрела еще в детстве в Сабинских горах? Тогда старая женщина поняла, что Тиберий никогда всерьез не ожидал помощи от пророка из Назарета. - Так ради чего же ты позволил мне совершить путешествие в эту далекую страну, если все время считал его бесполезным? - Ты мой единственный друг, - сказал император. - Зачем стал бы я отказывать тебе в твоей просьбе, пока еще в моей власти исполнить ее? Но Фаустине не понравилось, что император не поверил ей. - Опять твоя обычная хитрость, - сказала она, уже готовая вспылить. - Это то, что я больше всего не люблю в тебе. - Тебе не следовало возвращаться ко мне, - возразил Тиберий. - Лучше оставалась бы ты в своих родных горах! Одну минуту казалось, что у этих двух друзей, у которых так часто бывали нелады, снова произойдет ссора; но гнев Фаустины скоро утих. Прошли те времена, когда она могла не на шутку поссориться с императором. Она снова понизила голос. Однако она все-таки не могла совершенно отказаться от попытки доказать Тиберию, что была права. - Но этот человек действительно был пророк, - сказала она. - Я видела его. Когда его глаза встретились с моими, я подумала, что он - бог. Это безумие, что я не могла помешать ему идти на смерть. - Я рад, что ты дала ему умереть, - сказал Тиберий. - Он был оскорбителем Цезаря и бунтовщиком. Фаустина опять была готова рассердиться. - Я говорила о нем со многими из его друзей в Иерусалиме, - сказала она. - Он не совершил преступлений, в которых его обвинили. - Если он и не совершил именно этих преступлений, то, наверное, был не лучше всех других людей, - устало промолвил император. - Где тот человек, который в течение своей жизни тысячу раз не заслужил бы смерти? Но эти слова императора побудили Фаустину предпринять шаг, на который она до сих пор не решалась. - Так я покажу тебе свидетельство его чудесной силы, - сказала она. - Я только что рассказывала тебе, что отерла ему лицо своим платком. Это тот самый платок, который я держу теперь в своей руке. Хочешь взглянуть на него? Она развернула перед императором свой платок, и он увидел на нем бледный отпечаток человеческого лица. Голос Фаустины дрожал от волнения, когда она заговорила опять: - Этот человек видел, что я люблю его, и что сердце мое полно сострадания и веры в него. Не знаю, какой силой он смог оставить мне свое изображение. Но глаза мои наполняются слезами, когда я смотрю на него. Император наклонился и стал рассматривать изображение, которое как будто было сделано кровью, слезами и черными тенями скорби. Постепенно перед ним выступило все лицо, каким оно запечатлелось на платке. Он увидел кровь на челе, колючий терновый венец, волосы, слипшиеся от кровавого пота, и уста, словно трепетавшие от страдания. Все ниже и ниже наклонялся император над этим изображением. Все отчетливей и отчетливей выступал перед ним лик. Из-за смутных, как тени, очертаний перед ним засияли таившейся в них жизнью глаза. И, повествуя ему об ужаснейших муках, они в то же время явили ему чистоту и величие, каких никогда еще он не видел. Он лежал на своем ложе, поглощая глазами это изображение. - Человек ли это? - произнес он тихим, из глубины идущим голосом. - Человек ли это? Снова умолк император и весь ушел в созерцание. Слезы заструились по его щекам. - Я скорблю о твоей смерти, о ты, неведомый, - прошептал он. - Фаустина! - воскликнул он вдруг, - Зачем ты дала этому человеку умереть? Он исцелил бы меня! И снова погрузился он в созерцание изображения. - О человек! - сказал он, спустя некоторое время. - Если уж я не могу получить от тебя исцеления, то могу, по крайней мере, отомстить за тебя. Тяжело обрушится моя рука на тех, кто отнял тебя у меня. Опять лежал он долго молча, но затем соскользнул на пол и стал на колени перед изображением. - Ты - человек, - сказал Тиберий. - Ты-то, чего я никогда не надеялся увидеть. - И, указывая на свое обезображенное лицо, на свои полусгнившие руки, прибавил - Я и все мы - дикие звери и чудовища, но ты - человек! Он так низко склонил голову перед изображением на платке, что она коснулась пола. - Смилостивься надо мной, о, неведомый! - произнес он, и слезы его оросили каменные плиты. - Если бы ты остался жить, один взгляд на тебя даровал бы мне исцеление, - сказал он. Бедная Фаустина испугалась того, что наделала. Было бы благоразумней, думала она, не показывать императору этого изображения. Она с самого начала боялась, что, если он увидит это лицо, скорби его не будет пределов. И в отчаянии от горя императора она потянула к себе платок, чтобы император перестал смотреть на изображение пророка. Тогда император поднял голову. И что же? Черты его лица преобразились; он был теперь совсем таким, как до болезни. Казалось, болезнь коренилась и получала себе пищу в той ненависти и в том презрении к людям, которые жили в сердце императора, и должна была исчезнуть в тот самый миг, как он познал любовь и сострадание. На следующий день Тиберий повелел послать трех гонцов. Первый гонец отправился в Рим и передал сенату приказ императора произвести расследование того, как Пилат управляет Палестиной, и подвергнуть его наказанию, если окажется, что он притесняет народ и присуждает невинных к смерти. Второй гонец отправился к виноградарю и его жене, чтобы поблагодарить и вознаградить их за совет, данный императору, а также рассказать обо всем происшедшем. Выслушав все до конца, они тихо заплакали, а муж сказал: - Я всю свою жизнь не перестану думать о том, что случилось бы, если б они оба - пророк и император - встретились. Но жена возразила: - Этого не могло произойти. Слишком велико было бы это событие. Господь Бог знал, что мир не мог бы его вынести. Третий гонец отправился в Палестину и привез оттуда на остров Капри нескольких учеников Христа, и они начали проповедовать здесь учение, которое принес в мир Распятый на кресте. Когда эти проповедники прибыли на Капри, старая Фаустина лежала на смертном одре. Но они успели еще до ее кончины приобщить ее к вере великого пророка и крестили ее. При крещении она получила имя Вероники, что значит - "истинное изображение", потому что ей было суждено принести людям истинный образ Спасителя. Красношейка Случилось это в первые дни творения, когда Бог создавал небо и землю, растения и животных и всем им давал имена. Если бы мы больше знали о том времени, то лучше бы понимали Божий промысел и многое из того, чего теперь не можем понять... Итак, однажды Господь Бог сидел в раю и раскрашивал птиц. Когда подошла очередь щегленка, краски закончились, и мог он остаться совсем бесцветной птичкой. Но кисти еще не высохли. Тогда Господь взял все свой кисти и вытер их о перья щегленка. Вот почему щегленок такой пестрый! Тогда же и осел получил свои длинные уши - за то, что никак не мог запомнить своего имени. Он забывал его, как только делал несколько шагов по райским лугам, и три раза возвращался и переспрашивал, как его зовут. Наконец Господь Бог, потеряв терпенье, взял его зауши и несколько раз повторил: - Осел твое имя. Запомни: осел, осел! И, говоря это, Бог слегка тянул и тянул осла за уши, чтобы тот лучше расслышал и запомнил свое имя. В тот же день была наказана и пчела. Как только Бог создал пчелу, она сразу полетела собирать нектар. Животные и первые люди, услышав сладкий запах меда, решили его попробовать. Но пчела ни с кем не хотела делиться и стала отгонять всех от своего улья, пуская в ход ядовитое жало. Господь Бог увидел это, позвал к себе пчелу и сказал ей так: - Ты получила от меня редкий дар: собирать мед - самую сладкую вещь на свете. Но я не давал тебе права быть такой жадной и злой к своим ближним. Запомни же! Отныне, как только ты ужалишь кого-нибудь, кто захочет отведать твоего меда, ты умрешь! Много чудес произошло в тот день по воле великого и милосердного Господа Бога. А перед самым закатом Господь создал маленькую серую птичку. - Помни, что твое имя красношейка! - сказал Господь птичке, сажая ее на ладонь и отпуская. Птичка полетала кругом, полюбовалась прекрасной землей, на которой ей суждено было жить, и ей захотелось взглянуть и на себя. Тогда она увидела, что вся она серенькая и что шейка у нее тоже серая. Красношейка вертелась во все стороны и все смотрела на свое отражение в воде, но не могла найти у себя ни одного красного перышка. Птичка полетела обратно к Господу. Господь сидел, милостивый и кроткий. Из рук его вылетали бабочки и порхали вокруг его головы. Голуби ворковали у него на плечах, а у ног его распускались розы, лилии и маргаритки. У маленькой птички сильно билось от страха сердечко, но, описывая в воздухе легкие круги, она все-таки подлетала все ближе и ближе к Господу и наконец опустилась на его руку. Тогда Господь спросил, зачем она вернулась. - Я только хотела спросить у тебя об одной вещи, - отвечала птичка. - Что же ты хочешь знать? - сказал Господь. - Почему я должна называться красношейкой, когда я вся серая от клюва и до кончика хвоста? Почему мое имя красношейка, когда у меня нет ни одного красного перышка? Птичка умоляюще взглянула на Господа своими черными глазками и затем повернула головку. Она увидела вокруг себя огненных, с золотистым отблеском фазанов, попугаев с пышными красными ожерельями, петухов с красными гребешками, не говоря уже о пестрых бабочках, золотых рыбках и алых розах. И она подумала, что ей хватило бы одной красной капельки на шейку, чтоб она сделалась красивой птичкой и по праву носила свое имя. - Почему я называюсь красношейкой, если я вся серая? - снова спросила она, ожидая, что Господь ей скажет: "Ах, дорогая! Я забыл окрасить перышки на твоей шейке в красный цвет. Подожди минутку, сейчас я все исправлю". Но Господь только тихо улыбнулся и сказал: - Я назвал тебя красношейкой, и ты всегда будешь носить это имя. Но ты сама должна заслужить красные перышки на своей шейке. И Господь поднял руку и снова пустил птичку летать по белому свету. Красношейка полетела по раю, глубоко задумавшись. Что может сделать такая маленькая птичка, как она, чтобы добыть себе красные перышки? И придумала только одно: свить себе гнездо в кусте шиповника. Она поселилась среди шипов, в самой середине куста. Она, казалось, надеялась, что когда-нибудь лепесток цветка пристанет к ее горлышку и передаст ему свой цвет. Бесконечное множество лет протекло с того дня, который был самым счастливым днем вселенной. Давно животные и люди покинули рай и разошлись по всей земле. Люди научились возделывать землю и плавать по морям, построили величественные храмы и такие огромные города, как Фивы, Рим, Иерусалим. И вот наступил день, которому тоже суждено было на вечные времена оставить о себе память в истории человечества. Утром этого дня красношейка сидела на невысоком холмике за стенами Иерусалима в своем гнездышке, спрятанном в самой середине куста диких роз. Она рассказывала своим детям о чудесном дне творения и о том, как Господь давал всем имена. Эту историю рассказывала своим птенцам каждая красношейка, начиная с самой первой, которая слышала слово Божие и вылетела из его руки. - И вот видите, - печально закончила красношейка, - сколько прошло лет с того дня, сколько распустилось роз, сколько птенчиков вылетело из гнезда, а красношейка так и осталась маленькой, серенькой птичкой. Все еще не удалось ей заслужить себе красные перышки. Малютки широко раскрыли свои клювы и спросили: неужели их предки не старались совершить какой-нибудь подвиг, чтобы добыть эти бесценные красные перышки? - Мы все делали, что могли, - сказала мать, - и все терпели неудачу. Самая первая красношейка, встретив другую птичку, свою пару, полюбила так сильно, что ощутила огонь в груди. "Ах, - подумала она, - теперь я понимаю: Господу угодно, чтобы мы любили друг друга горячо-горячо, и тогда пламя любви, живущей в нашем сердце, окрасит наши перья в красный цвет". Но она осталась без красных перышек, как и все другие после нее, как останетесь без них и вы. Птенчики грустно защебетали, они начали уже горевать, что красным перышкам не суждено украсить их шейки и пушистые грудки. - Мы надеялись и на то, что наше пение окрасит красным наши перышки, - продолжала мать-красношейка. - Уже самая первая красношейка пела так чудесно, что грудь у нее трепетала от вдохновения и восторга, и в ней опять родилась надежда. "Ах, - думала она, - огонь и пылкость моей души - вот что окрасит в красный цвет мою грудь и шейку". Но она снова ошиблась, как и все другие после нее, как суждено ошибаться и вам. Снова послышался печальный писк огорченных птенцов. - Мы надеялись также на наше мужество и храбрость, - продолжала птичка. - Уже самая первая красношейка храбро сражалась с другими птицами, и грудь ее пламенела воинской отвагой. "Ах, - думала она, - мои перышки окрасят в красный цвет жар битвы и жажда победы, пламенеющая в моем сердце". Но ее опять постигло разочарование, как и всех других после нее, как будете разочарованы и вы. Птенчики отважно пищали, что они тоже попытаются заслужить красные перышки, но мать с грустью отвечала им, что это невозможно. На что им надеяться, если все их замечательные предки не достигли цели? Что они могут, когда... Птичка остановилась на полуслове, потому что из ворот Иерусалима вышла многолюдная процессия, направлявшаяся к холму, где в гуще шиповника пряталось гнездышко красношейки. Тут были всадники на гордых конях, воины с длинными копьями, палачи с гвоздями и молотками; тут важно шествовали священники и судьи, шли горько плачущие женщины и множество отвратительно завывавших уличных бродяг. Маленькая серая птичка сидела, дрожа всем телом, на краю своего гнезда. Она боялась, что толпа растопчет куст шиповника и уничтожит ее птенчиков. - Берегитесь, - говорила она беззащитным малюткам. - Прижмитесь друг к другу и молчите! Вот прямо на нас идет лошадь! Вот приближается воин в подбитых железом сандалиях! Вот вся эта дикая толпа несется на нас! И вдруг птичка умолкла и притихла. Она словно забыла об опасности, которая угрожала ей и ее птенцам. Внезапно она слетела к ним в гнездо и прикрыла птенцов своими крыльями. - Нет, это слишком ужасно, - сказала она. - Я не хочу, чтобы вы это видели. Они будут распинать трех разбойников. И она шире распахнула крылья, загораживая своих птенцов. Но до них все же доносились гулкие удары молотков, жалобные вопли казнимых и дикие крики толпы. Красношейка следила за всем происходившим, и глазки ее расширялись от ужаса. Она не могла оторвать взгляда от трех несчастных. - До чего жестоки люди! - сказала птичка своим детям. - Мало того, что они пригвоздили этих страдальцев к кресту. Одному из них они надели на голову венец из колючего терновника. Я вижу, что терновые иглы изранили ему лоб и по лицу его течет кровь. А между тем этот человек так прекрасен, взор его так кроток, что его нельзя не любить. Точно стрела пронзает мне сердце, когда я смотрю на его мучения. И жалость к распятому все сильнее заполняла сердце красношейки. "Была бы я орлом, - думала она, - я вырвала бы гвозди из рук этого страдальца и своими крепкими когтями отогнала бы прочь его мучителей". Красношейка видела кровь на лице распятого и не могла больше усидеть в своем гнезде. "Хотя я и мала, и силы мои ничтожны, я должна что-нибудь сделать для этого несчастного", - подумала Красношейка. И она выпорхнула из гнезда и взлетела вверх, описывая в воздухе широкие круги над головой распятого. Она кружилась некоторое время над ним, не решаясь подлететь ближе, - ведь она была робкая маленькая птичка, никогда не приближавшаяся к человеку. Но мало-помалу она набралась храбрости, подлетела прямо к страдальцу и вырвала клювом один из шипов, вонзившихся в его чело. В это мгновение на ее шейку упала капля крови распятого. Она быстро растеклась и окрасила собой все нежные перышки на шейке и грудке птички. Распятый открыл глаза и шепнул красношейке: "В награду за твое милосердие ты получила то, о чем мечтал весь твой род с самого дня творения мира". Как только птичка вернулась в свое гнездо, птенчики закричали: - Мама! У тебя шейка красная и перышки на твоей груди краснее розы! - Это только капля крови с чела бедного страдальца, - сказала птичка. - Она исчезнет, как только я выкупаюсь в ручье. Но сколько ни купалась птичка, красный цвет не исчезал с ее шейки, а когда ее птенчики выросли, красный, как кровь, цвет засверкал и на их перышках, как сверкает он и поныне на горлышке и грудке всякой красношейки. Господь и апостол Петр Это случилось в то время, когда Господь и апостол Петр только что явились в рай после многих скорбных лет странствий по земле и бесчисленных страданий и невзгод. Не трудно представить, какая это была радость для апостола Петра. Ведь сидеть на вершине райской горы и созерцать оттуда мир Божий - это совсем не то, что скитаться, подобно нищему, от двери к двери. И прохаживаться по чудесным райским садам намного лучше, чем бродить по земле и не знать, будет ли у тебя кров в бурную ночь или ты будешь вынужден тащиться по дороге в холод и мрак. Можно себе представить, какая это была радость - придти, наконец, после таких тяжких страданий туда, куда стремился. Ведь апостол Петр далеко не всегда был уверен в том, что все кончится благополучно. Нередко он мучился сомнениями и беспокойством. Бедный апостол Петр порой не мог понять, ради чего они должны переносить столько бедствий, если Господь - владыка вселенной?! А теперь никогда больше он не будет томиться тоской. Можно себе представить, какое он испытывал счастье. Теперь он мог с улыбкой вспомнить все злоключения и страдания, которые ему с Господом пришлось пережить, и всю тяжесть их существования. Был во время их странствий один печальный день, когда апостол Петр уже думал, что страдания превосходят его силы. Тогда Господь взял его с собой и стал подниматься на высокую гору, не говоря ему, зачем они туда идут. Они миновали города, лежавшие у подножья горы, и замки, стоявшие выше. Они прошли мимо крестьянских дворов и пастушьих хижин и оставили позади себя последнюю лачугу дровосека. Наконец они достигли совершенно обнаженной вершины горы. Здесь не росло ни кустарников, ни деревьев, и стояла лачуга какого-то отшельника, которую он выстроил, чтобы давать в ней приют бедным странникам. Затем они прошли через снежные равнины, где лежали погруженные в спячку животные, и достигли дико нагроможденных пустынных ледников, среди которых едва ли могла пробраться и серна. Здесь, на этой высоте, Господь нашел на льду маленькую замерзшую красногрудую птичку. Он поднял маленькую малиновку и спрятал ее в складках своей одежды. И апостол Петр вспомнил, что он задал тогда себе вопрос, не пойдет ли им эта птичка на обед. Долго шли они по скользким ледяным глыбам, и апостолу Петру казалось, что никогда еще он не был ближе к царству смерти; ледяное дыхание ветра и мрачный, как смерть, туман окружали их, и, насколько он мог видеть и слышать, не было здесь, кроме них, ни одного живого существа. А между тем они успели подняться еще только до середины горы. Тогда апостол Петр стал просить Господа вернуться назад. - Подожди, - сказал Господь, - я хочу показать тебе нечто, что даст тебе мужество переносить все лишения. Поэтому они двинулись дальше сквозь мглу и стужу, пока не достигли высокой отвесной стены, преградившей им путь. - Эта стена окружает всю гору, - сказал Господь, - и ты нигде не сможешь перебраться через нее. Ни один из живущих на земле не может увидеть, что находится за ней, ибо здесь находится преддверие рая, а там, за стеной, обитают души праведников. Но на лице апостола Петра невольно выразилось недоверие. - Там не мрак и не стужа, как здесь, - сказал Господь. - Там вечно зеленое лето и яркий блеск солнца и звезд. Но апостол Петр не мог заставить себя поверить ему. Тогда Господь вынул птичку, которую подобрал на ледяной равнине и, откинувшись назад, перебросил ее через стену, так что она очутилась по ту ее сторону. И тотчас же апостол Петр услышал радостное, ликующее щебетание; он с изумлением узнал пение малиновки. Тогда он обернулся к Господу и сказал: - Сойдем опять на землю и будем терпеть все, что нужно претерпеть, ибо я вижу теперь, что ты говоришь истину и что есть такое место, где жизнь побеждает смерть. И они спустились с горы и снова начали свои скитания. После этого апостол Петр в течение долгих лет ни о чем не мечтал, кроме рая, и все думал о стране, лежащей за стеной. И вот теперь, наконец, он здесь: ему незачем больше томиться по этой стране. Целыми днями он может теперь полными пригоршнями черпать себе блаженство из ее неиссякаемых источников. Но не прошло и двух недель, как однажды к сидевшему на престоле Господу вдруг приблизился ангел, положил перед ним семь поклонов и п