Оцените этот текст:




     ---------------------------------------------------------------------
     Медведев В.В. Звонок на перемену: Рассказы, повести, стихи, сказки
     М.: Дет. лит., 1985.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 23 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------







     Пятый день от  полярного летчика Евгения Ерохина не приходило в  Москву
никаких известий.
     Все   эти  дни  сын  Ерохина  Женька  просыпался  задолго  до   прихода
почтальона.  Проснувшись в своей комнате,  оклеенной обоями в синюю и белую,
как матросская тельняшка,  полоску,  он долго и  молча смотрел на календарь.
Часами разглядывал на стене карту Антарктиды в  ожидании звонка в  прихожей.
Утренний звонок означал появление почтальона с отцовскими радиограммами.
     Полгода звонок звонил почти что каждый день.  И вдруг замолчал.  Вместо
звонка в передней пятое утро звякает крышка почтового ящика и на пол, шурша,
падают газеты. А Женька с мамой ждут радиограммы уже давно - четыре дня! Это
если считать на  дни,  а  если сосчитать на часы,  то выходит,  что они ждут
гораздо дольше.  Женька умножил в уме двадцать четыре часа на четыре дня,  и
получилось, что они с мамой ждут девяносто шесть часов.
     Это если считать только на  часы,  а  если на минуты?  Женька попытался
умножить девяносто шесть часов на шестьдесят минут, но для этого ему немного
не хватило образования, поэтому он нахмурился и перевел взгляд на потолок...
     У Женьки Ерохина были такие голубые глаза, что во всем городе Москве ни
у кого не было, наверно, глаз голубее.
     И  хотя  Женька  на  это  не  жаловался,   в  глубине  души  он  ужасно
расстраивался. Мальчишка все-таки! Будущий мужчина. Сын полярного летчика. А
что он видит в зеркале, когда причесывается? Не мужественный угрюмый взгляд,
а какие-то,  как говорит мама,  "анютины глазки".  Хоть в зеркало на себя не
смотри.  Или причесывайся с закрытыми глазами...  Конечно,  может, в далеком
научно-фантастическом будущем  голубоглазые мальчишки  смогут  перекрашивать
свои глаза в черный цвет,  а пока Женьке приходится часто хмуриться. Однажды
он заметил,  что если голубые глаза немного прищурить, то они превращаются в
синие!  А  если взять и совсем насупиться,  то они даже становятся почти что
черными...
     Когда  Женька  смотрит  долго  на  белый  потолок  "почти  что  черными
глазами",   то  ему  начинает  казаться,  что  он  летит  высоко-высоко  над
Антарктидой.   Белизна  потолка  напоминает  снег,  а  тени  на  потолке  от
замысловатых  линий  оконных  занавесей  -   очертания  берегов.  Одна  тень
вычертила береговую линию моря Амундсена,  другая -  остров Росса,  а третья
похожа или на Берег Правды, или на Берег Китовой Бухты.
     Женька перевел взгляд на стену,  где висит большая карта Антарктиды,  и
начал сравнивать. Но в это время в передней раздался звонок, которого Женька
с мамой ждали четыре дня, вернее, девяносто шесть часов!
     - Радиограммы!  -  крикнул Женька,  срываясь с  постели и  со скоростью
антарктического циклона врываясь в переднюю. - Радиограммы!
     За  Женькиной  спиной  раздались торопливые мамины  шаги.  И  когда  он
распахнул входную дверь,  мама  уже  была в  прихожей,  а  на  пороге стояла
почтальон. В руках у почтальона было много радиограмм, так непривычно много,
что  мама испугалась.  И  Женьке стало как-то  не  по  себе,  он  даже забыл
нахмуриться и тревожно смотрел большими голубыми глазами...
     Почтальон  молча  протянула  Валентине  Николаевне  газету  "Правда"  с
портретом летчика Ерохина на первой странице и целую пачку радиограмм.
     - А мне? - спросил Женька сурово.
     - А тебе, как всегда, отдельная! Держи!.. А теперь распишись...
     Женька  вывел  в  книжке почтальона свою  подпись,  взял  в  одну  руку
радиограмму,  в другую -  газету "Правда" и впился глазами в фотографию.  На
фотографии Женькин  папа  стоял  со  своим  экипажем возле  самолета "ЛИ-2",
упрятав руки  в  боковые карманы кожаной куртки  и  сдвинув на  лоб  меховой
шлемофон.  Выше фотографии была помещена заметка под названием "Кергеленский
циклон и  подвиг летчика Ерохина".  Заметка начиналась словами:  "Уже не раз
летчик Ерохин сажал самолет на осколки разбитых штормами ледяных аэродромов,
приводил  ночью  тяжелые  машины  на  одном  двигателе,   взлетал  во  время
ураганов..."




     Газетная  заметка  о  папином  подвиге  вообще-то  произвела на  Женьку
впечатление. Одно только не понравилось - слишком короткая. Зато радиограмма
отца,  которую Женька ждал с  таким нетерпением и даже тревогой,  его просто
расстроила и огорчила.
     Женькин  отец  не  писал  ничего  о  своем  подвиге,  и  про  отвагу  в
радиограмме тоже не было ни словечка.  И  вообще он обо всем писал так,  как
будто  там,   в   Антарктиде,   совсем  не  произошло  ничего  особенного  и
героического.  Просто ветер был посильнее,  чем обычно,  а видимость похуже,
чем  всегда,  и  мороз покрепче,  поэтому лететь было  немного потруднее,  а
сейчас опять все по-старому -  все живы-здоровы,  и все хорошо, и ветер стал
потише, и видимость получше, и мороз послабее, и летать опять будет полегче.
И  еще он писал Женьке то,  что пишут все отцы своим сыновьям:  чтобы Женька
слушался маму и не расстраивал ее,  и еще, что он очень соскучился по Женьке
и очень ждет от него ответа...
     Интересно получается! Газеты пишут одно, а папа совсем другое. В газете
говорится и про подвиг, и про ураган, и про мороз, а у папы в письме и ветер
не ветер, и мороз не мороз, и ураган не ураган, и подвиг совсем не подвиг, и
вообще Антарктида какая-то совсем не Антарктида!
     Сначала Женька огорчился и даже обиделся:  и на газеты, и на папу, и на
папины письма,  но  когда мама стала читать вслух радиограммы от  начальника
экспедиции и от зимовщиков,  Женька сразу же перестал обижаться и повеселел.
Потому что ветер,  по словам зимовщиков,  оказался не просто ветром,  а  тем
страшным ураганом,  что возникает всегда в районе острова Кергелен и дует со
скоростью 270  километров в  час,  и  условия для  полета были,  как говорят
летчики, "минимум на пределе", и все-таки, несмотря ни на что, Ерохин поднял
машину с  зимовщиками в  воздух и  принял в условиях урагана смелое решение:
уйти в  глубь Антарктиды и  посадить машину на ледниковое плато.  И ушел!  И
посадил машину в сумерках среди трещин.  А потом три дня в холодном фюзеляже
летчик Ерохин и  зимовщики вместе пережидали пургу,  пока экипаж Борисова не
сбросил горючее и запасные части...
     Как  раз  в  это  время зазвонил телефон,  и  мама начала разговаривать
сначала с  женой второго пилота,  потом с  женой папиного штурмана,  потом с
родственниками зимовщиков.  Но всего этого Женька уже не слышал.  При первом
же  звонке  он  влетел  в  свою  комнату,   сел  за  стол  и,  взяв  заранее
приготовленный  мамой  бланк  для  ответной  радиограммы,  написал  большими
буквами: "ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГОЙ ПАПОЧКА!!"
     Немного подумав,  он поставил восклицательный знак, потом второй, затем
хотел поставить и  третий,  но  за окном на дворе кто-то закричал:  "Ерохин!
Женька!" -  и тут же в воздух посыпались тире-точки азбуки Морзе, выбиваемые
на водосточной трубе.
     Женька подбежал к окну и влез на подоконник.
     Внизу стоял его  приятель Лешка в  окружении футбольной команды двора и
палкой выбивал морзянку. На плече у него висел маленький транзистор.
     - Про  отца  твоего  передают!  Слышишь?  -  заорал Лешка,  пуская свой
приемник во всю силу.
     "...Уже не раз летчик Ерохин сажал самолет на осколки разбитых штормами
ледяных аэродромов..."  -  проговорил маленький приемник громким дребезжащим
голосом.
     По  радио  передавали статью из  газеты о  подвиге летчика Ерохина.  Во
дворе стало тихо. Даже девчонки перестали визжать на площадке.
     "...Приводил ночью  тяжелые машины на  одном двигателе...  -  продолжал
басить на весь двор приемник. - Взлетал во время ураганов..."
     Все слушали:  и  мальчишки и девчонки;  из подъезда вышла лифтерша,  из
окон повысовывались соседи,  и  все  смотрели при  этом на  Женьку так,  как
раньше на него никто не смотрел. А потом заиграла музыка.
     - Выходи! - крикнул Лешка. - Устроим футбольный салют!
     Кто-то пнул мяч, и он взлетел свечой высоко в воздух.
     - Нет! - крикнул Женька. - Я должен папе ответ написать.
     - Тогда семьдесят три!  -  крикнул Лешка и  выбил эту цифру на трубе по
азбуке Морзе, потому что эта цифра означает у радистов "счастливо".
     - Вам тоже семьдесят три!  - крикнул Женька, высекая тире-тире-точки из
железного подоконника.
     Он спрыгнул на пол и,  заложив вокруг комнаты глубокий вираж,  пошел на
посадку к столу.




     Обычно ответы на радиограммы отца не вызывали у Женьки особых раздумий.
В  них  описывал он  и  разные  происшествия,  и  подробное содержание новых
кинофильмов,  и  перечень  выменянных  у  ребят  редких  марок,  и  репортаж
футбольных сражений "Московских пингвинов" (так  в  честь Антарктиды назвали
свою футбольную команду ребята с Женькиного двора).
     Но  сегодня,  написав слова:  "Здравствуй,  дорогой папочка!!",  Женька
вдруг почувствовал,  что после всего,  что случилось там,  в Антарктиде,  он
должен, он обязан ответить совсем по-другому.
     Отложив ручку,  он заглянул в мамину комнату. В комнате было тихо. Мама
уже сидела за столом и писала.  Тогда Женька прошел на кухню, облокотился на
подоконник и  задумался.  Было слышно,  как рядом в  ванной комнате из крана
падает вода.  Удивительней всего,  что вода падала не просто так, а по самой
настоящей азбуке Морзе:  то быстро-быстро - точками, то помедленней - знаком
тире.
     Тире-тире-точка... тире-тире-точка...
     Под  стук  капельной  радиограммы  Женька  стал  разглядывать двор,  на
котором  шла  та  самая  жизнь,  что  еще  вчера  почему-то  казалась Женьке
потрясающе  интересной.   Тяжело  вздохнув,  он  вернулся  в  свою  комнату,
выходящую окнами на улицу Горького.
     На  перекрестке возле светофора стояла желто-красная машина с  надписью
"Техпомощь".  Сидя в  металлическом гнезде,  трое рабочих натягивали провод,
оборванный троллейбусом.
     Женька уже повернулся,  чтобы отойти от  окна,  как вдруг увидел что-то
такое,  от  чего  Женькины голубые глаза  стали  сразу  почти  что  черными.
Вообще-то  ничего  особенного не  произошло.  Просто  из-за  угла  на  улицу
Горького выехала машина,  груженная льдом.  И никто, вероятно, кроме Женьки,
не обратил на это внимания.  Потому что грузовик вез лед. Самый обыкновенный
лед в магазины или в ларьки с мороженым.  Но для Женьки Ерохина грузовик вез
в  своем кузове не  просто лед.  Он  вез в  своем кузове Антарктиду!  Папину
Антарктиду!  Ее было совсем немало,  этой груженной в  машину Антарктиды,  -
может быть, три, а может, даже и целых четыре тонны.
     Машина приближалась к дому. Лед таял под горячим московским солнцем.
     Он  летел  на  асфальт мокрыми,  быстро  высыхающими тире-тире-точками,
словно  посылая Женьке  радиограмму,  может  быть,  от  ледника Шеклтона или
Эймери,  а  скорее  всего  от  ледника Денмана,  где  Женькин папа  разыскал
заблудившихся зимовщиков.
     - Перехожу на прием!  -  прошептал Женька,  хватая карандаш и торопливо
записывая прямо на подоконнике трассирующие тире-точечные знаки.
     Он записывал до тех пор, пока грузовик со льдом неожиданно не свернул в
переулок.  Прикусив  нижнюю  губу,  Женька  быстро  расшифровал радиограмму,
подумал о чем-то,  принял какое-то решение.  Затем,  приписав ниже по той же
азбуке Морзе: "Мама! Я скоро вернусь!" и цифру "73!", он побежал к шкафу.
     Открыв створку,  он достал с полки компас и надел его на руку, на плечо
повесил набитый чем-то  тяжелым рюкзак,  затем  надвинул на  беленькую челку
синий берет,  прищурил глаза и  тихо,  так тихо,  чтобы не  отрывать маму от
письма, вышел на лестничную площадку.
     Сбежав торопливо по  лестнице,  он  миновал двор,  вышел  на  улицу  и,
смешавшись с московскими пешеходами,  бесстрашно зашагал навстречу ответу на
папино письмо.



                       С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ МАЙОРА МИЛИЦИИ

     Женькино исчезновение мама заметила не сразу.  Заглянув в  его комнату,
она увидела на  столе,  за  которым он обычно готовил уроки,  лист бумаги со
словами: "Здравствуй, дорогой папочка!!"
     Еще ни  разу не  уходил Женька из-за стола,  не дописав ответ на папину
радиограмму, поэтому в первые секунды Валентина Николаевна больше удивилась,
чем  встревожилась.  Она  знала,  каким важным для  Женьки был этот ответ на
папино  письмо  после  такого  долгого молчания.  Тем  более,  что  завтра с
Шереметьевского аэродрома улетали в Антарктиду знакомые летчики.  А Женька с
мамой  давно  уже  заготовили для  папы  большую посылку.  Оставалось только
вложить в  нее ответы на  последнюю радиограмму,  и  вдруг Женька исчез,  не
сказав ни слова.
     Может быть,  его  вызвал кто-нибудь из  приятелей во  двор  по  срочным
мальчишеским делам?  Эта мысль немного успокоила ее,  но  прошел час,  затем
другой и  третий,  а  Женька все  не  появлялся,  и  взволнованная Валентина
Николаевна выбежала во двор.
     Лифтерша,  к  которой  она  обратилась  с  расспросами,  не  только  не
успокоила ее,  но  встревожила еще  больше.  По  словам  лифтерши,  Женька с
рюкзаком за спиной часа уже три как прошмыгнул на улицу.
     - Как -  с  рюкзаком?  Почему с рюкзаком?  Не может быть!  -  возразила
Валентина Николаевна, на что лифтерша только пожала плечами.
     Дома в  шкафу рюкзака не было,  не оказалось там и  ружья для подводной
охоты, и это совсем расстроило Валентину Николаевну.
     По дороге в  милицию она только и  думала о  всяких несчастных случаях.
Все мамы,  если их сыновья исчезают без спроса,  всегда думают о  несчастных
случаях.
     Дежурный  по  отделению  милиции,   пожилой  майор  в  очках,  выслушал
Валентину Николаевну, внимательно рассматривая Женькину фотокарточку.
     - Будем искать! - сказал он, снимая телефонную трубку и не отрывая глаз
от  фотографии мальчугана,  который смотрел на  него  нахмурившись и  упрямо
оттопырив нижнюю губу.
     - Где... искать? - спросила Валентина Николаевна, зная хорошо, где ищут
и куда в таких случаях звонят.
     - Будем искать...  в районе Антарктиды. Где же еще искать сына героя? -
сказал майор. - Раз с рюкзаком убежал - значит, в Антарктиду!
     Валентина  Николаевна  увидела  лежавшую  на   столе  майора  газету  с
фотографиями  участников  предстоящего  перелета  Москва   -   Мирный.   Под
фотографией был  нарисован маршрут и  помещена статья под  названием "Прыжок
через континенты".
     - Вы имеете в виду...  это?  -  спросила Валентина Николаевна, не сводя
глаз с газеты.
     - Ну что вы! - сказал майор. - Я не в буквальном смысле.
     Затем он  соединился с  дежурным по городу и,  доложив о  происшествии,
некоторое время ждал  каких-то  сведений,  прижав плечом телефонную трубку к
уху и поглядывая изредка поверх очков на Валентину Николаевну.
     Было слышно,  как на  том конце провода быстро заговорил низкий мужской
голос, и майор, который вначале был серьезен и даже суров, к концу разговора
весело улыбнулся и положил трубку.
     - Ну вот, - сказал он, - я же вам говорил, что его надо искать именно в
районе Антарктиды!
     И хотя Валентина Николаевна твердо знала,  что, пока майор молча слушал
дежурного по городу,  тот человек на другом конце провода просматривал в это
время страшные списки,  и  то,  что майор,  тоже зная об  этом,  ни  разу не
произнес  слова  "несчастный случай"  или  "больница",  успокоило  Валентину
Николаевну.  "Если ничего страшного еще не случилось,  -  подумала она, - то
уже и не случится".  И она первый раз за все это время улыбнулась.  А майор,
который,  вероятно,  понял все,  что  творится в  душе Женькиной мамы,  тоже
улыбнулся и сказал:
     - Не  волнуйтесь,  уже  дана  команда по  всем  отделениям милиции,  по
аэропортам и  вокзалам...  Так что разыщем!  Не  волнуйтесь,  по возможности
конечно...
     Майор  записал номер  телефона Валентины Николаевны и,  проводив ее  до
двери, добавил на прощание:
     - Я,  когда в детской комнате работал, знаете сколько мальчишек из этих
"Антарктид" повозвращал домой...  Да что говорить, когда молодой был, сам на
Северный полюс убегал!..  В общем,  разыщем.  Вокзалы,  они отзовутся.  Дело
проверенное!..




     Проводив  Валентину  Николаевну,  дежурный  по  отделению соединился по
телефону с подразделением полярной авиации аэропорта Шереметьево.
     - Это кто?  Трофимов?  Слушай,  Трофимов, там завтра с вашего аэродрома
улетают в Антарктиду "перелетные птицы". Кто у вас начальником охраны? Ты?..
Тогда у  меня к  тебе вот  какой вопрос.  Скажи мне,  пожалуйста,  водятся в
Антарктиде зайцы или  нет?  Что?  Не  знаешь?..  Я  тебя  не  про  пингвинов
спрашиваю,  а про зайцев...  Не знаешь?  Ну,  так я тебе скажу: зайцев нет в
Антарктиде!  Не водятся зайцы там, но имей в виду: могут завестись... Почему
могут? А потому, что тут один мальчишка из дома сбежал, а отец его в Мирном.
Летчик Ерохин, слышал про такого? Читал в газете?.. Ну, так вот, есть у меня
подозрение,  как бы  его сын не оказался в  Антарктиде первым антарктическим
"зайцем"... Точно! А теперь запиши приметы и, в случае чего, звони сразу же!
А то здесь мать с ума сходит!..







     Прошел день.  Наступил вечер. Уже все отделения московской милиции, все
детские комнаты знали об  исчезновении Жени Ерохина.  Уже всю Москву обшарил
Женькин приятель Лешка с  командой "Московских пингвинов".  Уже не раз и  не
два было передано по радио на московских вокзалах и в аэропортах сообщение о
пропаже мальчика с рюкзаком,  в синем берете, особые приметы следующие... Но
московские вокзалы и  аэропорты не  отзывались.  Молчал  вокзал Савеловский,
молчал Павелецкий,  молчали вокзалы Ленинградский,  Ярославский и Казанский,
молчали аэропорты Быково, Внуково, Домодедово... Молчал аэропорт Шереметьево
- аэропорт, с которого через сутки должны были подняться самолеты, взяв курс
на   Антарктиду.   Напрасно  лейтенант  Трофимов  пытался   угадать  первого
антарктического "зайца"  среди  ребят,  глазевших на  самолеты из-за  ограды
аэродрома.  Исчез Женька Ерохин,  пропал без вести сын летчика,  и  никто на
свете не  видел и  не  слышал,  что за  радиограмму принял он сегодня утром,
глядя из  окна  на  тающий тире-тире-точками лед.  Никто не  знал,  какое он
выбрал в  ту минуту решение и почему так таинственно исчез,  даже не написав
ответа на папину радиограмму...
     Майор нервничал.
     Уже в который раз на звонок Валентины Николаевны он отвечал:
     - Нет, нет, к сожалению, пока еще никаких известий не поступило!
     Снова  зазвонил  телефон,   и  женщина,   назвавшая  себя  стрелочницей
московской пригородной дороги,  сообщила,  что,  судя по  приметам,  она  не
только видела сегодня утром мальчика в берете,  с рюкзаком за плечами,  но и
разговаривала с ним.
     - Наконец-то! - сказал майор. - Слушаю вас!




     Мальчуган шел от  Москвы в  направлении Химок по путям,  перешагивая со
шпалы на  шпалу.  Иногда он останавливался и  внимательно осматривал рельсы,
постукивая по ним обыкновенным молотком. Дежурная стрелочного поста Ховрино,
чистившая стрелочный перевод,  еще издали заметила мальчишку в синем берете,
с рюкзаком за плечами.
     - Ты это что на путях потерял? - спросила она.
     Мальчуган остановился и хмуро посмотрел на стрелочницу.
     - Что потерял, спрашиваю?
     - Ничего не потерял.
     - Тогда чего ищешь? Ищешь чего, спрашиваю?
     - Трещину! - сказал мальчишка после очень долгого молчания.
     - Какую еще трещину?
     Мальчишка снова долго молчал, потом сказал:
     - Трещину... от которой бывают крушения.
     Стрелочница осмотрела мальчугана с  ног до  головы,  поправила платок и
сказала:
     - Я,  конечно,  в  Москве видела,  как вы  постовым помогаете движением
руководить, но чтобы за нас рельсы инспектировать - первый раз вижу.
     Мальчишка, прикусив губу, молчал.
     - По общественной линии или от себя ищешь трещины?
     - От Терра Инкогнита... - пояснил мальчишка.
     - От кого, от кого?
     - От Терра Инкогнита!
     - Это что же, такая организация, что ли?
     - Почему  организация?  Это  Земля  Неизвестности!  -  сказал  мальчик,
удивленный тем,  что взрослая тетенька ничего не  знает о  такой потрясающей
земле.  -  Это же южнополярная область!  Шестая часть света! Она примыкает к
Южному полюсу!  Определенных границ не имеет! - Мальчишка говорил торопливо,
стараясь одним духом выложить все, что знал об этом удивительном материке. -
В  нее  входят  моря  Уэнделла,   Беллинсгаузена,   Росса.   Флора  и  фауна
исключительно бедны и значительно уступают Арктике...
     - Ну  вот что,  инкогнито,  -  перебила стрелочница захлебывающегося от
переполнявших его знаний мальчишку.  -  Давай-ка с пути!  Искатель трещин! У
меня тут скоро "Красная стрела" пойдет!  Давай без разговоров!  Нашел место,
где лекции читать...
     - Значит, вы его с пути прогнали? - спросил майор.
     - Да  на  глазах-то  он меня вроде и  послушался -  сбежал в  кювет,  -
пояснила стрелочница.  -  А там, за поворотом, может, опять на рельсы вышел.
Кто его знает...
     - А несчастных случаев у вас не было?
     - Нет, этого не было.
     - В котором часу вы с ним разговаривали?
     - Да еще утро было.
     - Куда он направился, вы не заметили?
     - За кустами не видно было.  Может,  обратно в  Москву,  а  может,  и в
Химки...
     Положив трубку,  дежурный подошел к  карте.  "А  паренек-то двигался по
направлению к Шереметьевскому аэродрому,  - подумал про себя майор. - Только
давно это было,  очень давно.  Утром, а сейчас уже вечер... А за это время с
"искателем трещин" ой-ей-ей что могло произойти..."
     В это время на столе снова зазвонил телефон.
     - Товарищ дежурный!  - сказал мужской голос. - Тут нас в депо оповещали
насчет паренька...
     - Слушаю вас! - сказал майор.




     Парнишка стоял,  широко расставив ноги,  крепко держась правой рукой за
лямку рюкзака, и, прищурившись, смотрел в приоткрытую дверь депо, где стояли
пожарные машины.
     "Сейчас будет пробираться внутрь", - подумал оперативный дежурный.
     Дежурный не  ошибся.  Лишь  только  его  внимание отвлек проходивший по
двору капитан,  парнишка,  воспользовавшись этим, ловко проник в депо и стал
красться по стенке вглубь.
     Услышав за  спиной подозрительный шорох,  дневальный переступил порог и
заглянул в  депо.  Стоя  возле дверцы автоцистерны,  мальчишка изо  всех сил
нажимал на ручку.
     - Ну,  куда ты полез? Куда? - сказал пожарный. - Неграмотно лезешь, это
же автонасос,  в  нем и  прятаться-то негде.  Ну еще в специальных,  скажем,
машинах -  в  автомобиле связи или  службы освещения -  там можно,  там хоть
место есть. Эх, темнота!.. А ну давай на свет!
     Пожарный вывел хмурого парнишку из депо.
     - Теперь докладывай, - сказал он, - зачем в машину лез?
     - На пожар надо, вот и лез, - честно признался паренек.
     - Что значит - надо?
     - Надо, и все!
     - Да зачем надо-то?
     - Ну, надо!
     - Вот заладил: "надо"! Домой тебе надо, а не на пожар. Иди!
     Мальчишка пошел.
     - Хотя стой!
     Мальчишка остановился.
     - Дам-ка  я  тебе  один  адресок на  всякий пожарный случай!  -  сказал
дежурный.
     Паренек недоверчиво обернулся и увидел,  как пожарный написал что-то на
листке бумаги и протянул ему со словами:
     - Вот... Это тебе действительно надо.
     Мальчишка пробежал глазами  адрес:  "Москва,  3-я  Песчаная улица,  дом
7/23. Добровольное пожарное общество".
     - Вот!  Надо тебе сходить по этому адресу и  поступить в  дружину "Юный
пожарник"...  А  как научишься,  приходи,  вместе на пожар поедем.  Грамотно
поедем! Как полагается! Тогда тебе и прятаться не надо будет.
     Мальчишка осмотрел прищуренными глазами дневального и,  заметив на  его
груди медаль,  подошел поближе. Шевеля беззвучно губами, он прочитал надпись
на медали: "За отвагу на пожаре". Потом он хотел что-то спросить, но, видно,
раздумал,   повернулся,   подтянул  рюкзак  и  зашагал  прочь.  Потом  опять
повернулся и сказал:
     - А я все равно сегодня на пожаре буду!
     - Не будешь.
     - Почему это не буду?
     - Потому,  что сегодня пожара не будет.  Сегодня выходной день. Сегодня
огонь тоже отдыхает...
     - В котором часу это было? - спросил дежурный по отделению.
     - В шестнадцать ноль-ноль.
     - А где ваша часть находится?
     - В Химках. Военизированная Э 1, улица Ленинградская, 17-а.
     - Значит, в Химках?.. Понятно! Скажите, а случаев пожара в вашем районе
не было?
     - Да нет, вроде тихо было.
     - Судя по приметам, парень это, конечно, тот самый.
     - А вы еще не разыскали его?
     - Пока нет, но думаю, что скоро разыщем.
     - Сигналы есть, товарищ дежурный?
     - Нет.  Сигналов нет, а предчувствие есть! Что-то вроде "дыма", а у нас
дыма без огня, как и у вас, не бывает...




     - Слушай, Трофимов! Положение, значит, такое. Утром мальчугана видели в
районе Ховрина,  а днем -  в Химках,  значит,  вечером должен быть у вас,  в
Шереметьеве! Некуда ему больше деться, чует мое сердце... Что? Как, поймали?
Уже  поймали?..   Ну  что,  Трофимов,  говорил  я  тебе,  что  в  Антарктиде
обязательно будут водиться "зайцы"...  с голубыми глазами.  А как же! У меня
же на них нюх,  Трофимов,  потому и сошлось!  И приметы, говоришь, сходятся?
Так все и должно быть.  Что,  что не сходится? Ах, фамилия? Как, он говорит,
его фамилия?  Репин?  А  он не перепутал?  Может,  он Левитан?  Или Суриков?
Репин,  значит?  Ну  ладно,  я,  когда  на  полюс бегал,  тоже  у  какого-то
композитора брал напрокат фамилию...  В  общем,  Репин так Репин,  давай его
сюда, а то мать через каждые полчаса звонит.
     Ровно  через тридцать минут под  окнами 10-го  отделения милиции города
Москвы раздался шум машины.
     Подойдя к окошку,  майор увидел,  как из "газика" выпрыгнул мальчишка с
рюкзаком и  в  сопровождении двух милиционеров направился к  входным дверям,
потом по коридору раздались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге
показался лейтенант милиции с веселым и довольным лицом.
     - Товарищ майор! - отрапортовал он. - Разрешите ввести?
     - А,  Трофимов!  Давай, давай, Трофимов, давай! - сказал майор, набирая
номер квартиры Ерохиных.
     - Старшина! - скомандовал лейтенант.
     Сопровождающий милиционер ввел в комнату мальчишку. Трофимов, довольный
удачно проведенной операцией,  посмотрел на майора, но по выражению его лица
и  по тому,  как тот резко опустил телефонную трубку,  понял,  что произошло
что-то непредвиденное.
     - Не тот! - сказал майор.
     - Как - не тот? - спросил Трофимов.
     - Мальчишка не тот! Совсем не тот! Не Ерохин!
     - Как - не Ерохин? - удивился Трофимов.
     - Я  же тебе говорил,  что блондин,  с голубыми глазами,  беленький.  И
потом,  фамилия-то не сходится.  Ерохин нам нужен, а это Репин! Твоя фамилия
Репин?
     - Репин! - подтвердил черноглазый, шмыгая носом и кашляя.
     - А может, Суриков или Левитан?
     - Да Репин! - поправил майора паренек, кашляя.
     - Репин... В Антарктиду собрался, а сам кашляешь.
     - Я не кашляю.
     - А что же ты делаешь?
     - Откашливаюсь.
     - "Откашливаюсь"...   Наверно,   закалялся,   как   сталь,   и   вот...
перезакалился.  Ну ладно. Отведите этого Репина в детскую комнату, пусть там
разберутся с этим... передвижником.
     Старшина вышел  с  парнишкой из  комнаты,  а  майор  протянул Трофимову
фотографию Жени Ерохина и сказал:
     - Вот он какой.
     Трофимов внимательно рассмотрел карточку:
     - Действительно... не похож. Вот незадача.
     - Где же  его теперь искать?  -  задал вопрос майор и,  сняв телефонную
трубку, ответил сам себе: - В Химках... В Подольске... И далее везде!







     Над   Москвой  уже  давно  громыхал  гром.   Еще  тогда,   когда  майор
разговаривал с пожарным о Женьке Ерохине.  А потом, когда Трофимов привез из
Шереметьева  черноглазого  Репина,   в  небе  стали  мигать  зарницы,   одна
ослепительнее другой.  Казалось,  там,  за тучами,  кто-то все время чиркает
огромными спичками,  которые  вспыхивают,  но  не  хотят  загораться.  Потом
"спички" кончились,  и на город пролился дождь. Дождь был в косую линию, как
школьные тетрадки,  очень  холодный и  очень  шумный.  Когда майор подошел к
окну, то он понял, что это не дождь, а град.
     В  это же время в  квартире к окошку подошла Женькина мама и тоже стала
смотреть на град.
     А  Лешка,  приятель Женьки Ерохина,  тот  даже  влез  на  подоконник и,
распахнув створки,  подставил под град руку и  тут же  отдернул -  несколько
градин больно ударили его по пальцам.
     Так  в  одно и  то  же  время три  человека в  Москве подошли к  окну и
смотрели поздней ночью на град,  а думали не о граде,  а о Женьке Ерохине, и
каждый, конечно, думал по-своему...




     Старшая воспитательница детского сада,  расположившегося в  уютной даче
на берегу Москвы-реки,  встала в это утро пораньше.  Осмотрев побитую градом
стеклянную веранду, она вышла на пляж и, подойдя к лежавшей на берегу кверху
килем лодке,  присела на  нее.  После грозовой ночи было тихо.  На  дереве в
утренней тишине дятел неправдоподобно громко долбил кору, стряхивая с ветвей
капли дождя. Женщина посмотрела на дятла и сказала:
     - Вот получишь сотрясение мозга, тогда будешь знать!
     Дятел  перестал стучать,  словно испугался.  Затем послышалось какое-то
неясное  бормотание.   На  песок  высунулись  мальчишеские  ноги  в  зеленых
лягушачьих ластах, и из-под лодки донеслись загадочные слова:
     - Море Росса! Китовая бухта! Залив Ригли! Спокойно, спасаю!..
     Воспитательница приподняла борт  лодки и  чуть  не  ахнула.  На  песке,
подстелив под себя лист фанеры,  прибитый к заостренной палке,  подложив под
голову рюкзак,  лежал паренек в  трусах,  с  ластами на ногах и  с маской от
акваланга, сдвинутой на лоб. Руки его были по-детски зажаты между коленями.
     Мальчик  спал,  зябко  посапывая  носом.  Клетчатая рубашка  и  куртка,
заменявшие ему одеяло,  сползли на мокрый песок.  Рядом с мальчиком на песке
лежало ружье для подводной охоты.
     Воспитательница покачала головой,  тронула паренька за плечо. Мальчуган
дернулся, чмокнул губами, пробормотал загадочное слово "ренник-бей" и открыл
глаза.  Глаза у  мальчишки были  удивительно голубые.  Хлопнув несколько раз
ресницами, он остановил свой взгляд на женщине в белом халате, потом, словно
вспомнив что-то, прищурился, быстро поднялся и, задрав голову, прислушался к
стуку дятла.
     - Кто передает? - спросил он.
     - Что передает? - удивилась воспитательница.
     - Радиограмму! Слышите? Тире, тире! Точка! Точка! Точка!
     - Да это же дятел!
     - Дятел? Ах, дятел... - Паренек задрал голову и посмотрел на сосну.
     - А  ты что это?  -  спросила женщина.  -  Ты здесь под лодкой всю ночь
пролежал?
     Мальчик не ответил,  хотя все было ясно и  без его ответа.  Отодвинув в
сторону фанерный щит с  палкой,  он снял с  ноги ласту и стал вытряхивать из
нее песок. На фанере была сделана какая-то надпись.
     - А ну-ка одевайся скорее! - сказала воспитательница.
     Мальчик дрожащими от озноба руками стал натягивать ковбойку.
     Пока  он  путался в  вороте  рубахи,  воспитательница успела  прочитать
надпись на фанерном листе:


                              имени Антарктиды
                            Наблюдательный пункт
                                   МИРНЫЙ

     - А когда будут купаться? - спросил мальчишка, продев голову в рубашку.
     - Кто будет купаться?
     - Ребята.
     - Какие?
     - Из вашего сада.
     - Да ты что?  Град всю ночь шел,  какое же купание?  Одевайся скорее, я
тебе в медпункте лекарство дам.
     Парнишка взял в руки синие джинсы.
     - А случаи бывали,  чтобы кто-нибудь то-то-то-тонул? - спросил паренек,
выбивая зубами дробь. - Тут у вас глубокие ямы есть, я вчера проверял.
     - Типун тебе на язык,  мальчик!  -  рассердилась женщина. - Разве можно
такие вещи говорить?
     - А если вода согреется?
     - Я  тебе  сказала,  что  сегодня не  будет  никаких водных процедур...
Завтра!
     - Поздно...  завтра,  - сказал огорченно мальчик, заикаясь от озноба. -
Самолеты уже улетят!
     - Какие еще самолеты?
     Женщина в белом халате повернулась к мальчику.  Он уже оделся и стоял в
ковбойке и синих джинсах, надвинув на лоб синий берет; концы ласт торчали из
рюкзака, в одной руке он крепко держал ружье для подводной охоты, в другой -
фанерный щит.  Из-за  деревьев поднялось солнце.  На  сосне  снова  заморзил
дятел. Паренек посмотрел на небо и сказал:
     - "Сегодня снялись в восемь три четверти утра.  Холод стоял адский. При
минус тридцати пяти градусах ветер три балла и метет снег..."
     Сказал и пошел по песку вдоль берега.
     - Какой снег?  -  спросила женщина,  шагнув вслед за пареньком. - Это у
тебя жар... Тебе нужно лечь в постель.
     Жар здесь был ни при чем.  Это были слова из дневника полярника Седова.
Паренек мог бы это объяснить тете в белом халате,  но он знал, что она снова
начнет  говорить про  лекарства,  поэтому  сначала пошел  быстрее,  а  потом
побежал. Все они чуть что - сразу же начинают говорить о лекарствах.
     Женщина шла следом и что-то еще кричала ему, но мальчик уже был далеко.
Опираясь  на  фанерный  щит,  он  торопливо шагал  по  песку  вдоль  берега,
осыпаемого тире-тире-точками дятлиных радиограмм...




     К  утру  град  на  подоконнике растаял.  Дежурный по  отделению раскрыл
створки окна, и в комнату хлынул свежий, пахнущий снегом воздух. На асфальте
в  луже  купался воробей.  Когда окно  хлопнуло,  мокрый воробей подпрыгнул,
оторвался от воды и полетел непривычно тяжело, словно перегруженный самолет.
     "Ветра не было,  -  сказал громко под окном чей-то мужской голос,  -  и
стало ясно,  что взлет будет трудным.  Полный газ. Даю щитки на 30 градусов.
Евгений Ерохин удерживает машину в горизонтальном положении..."
     Услышав имя  Евгения Ерохина,  майор даже вздрогнул от  неожиданности и
оглянулся по сторонам.
     Возле стены стоял паренек с  бледным,  невыспавшимся лицом.  На ремешке
через плечо у  него висел маленький радиоприемник.  Шла передача "Пионерской
зорьки". Судя по всему, о подвиге Ерохина рассказывал кто-то из его экипажа.
     "...Самолет скользит по склону уже одной лыжей,  а скорости отрыва нет.
Неужели  не  оторвемся?  В  это  время  собственным телом  осязаешь  машину,
чувствуешь ее, это уже живое существо... Неужели не оторвемся?.."
     - Ты чего? - спросил майор паренька.
     - Я насчет Ерохина... Насчет Женьки.
     "Жму на ручку газа,  -  сказал приемник,  -  как будто из нее можно еще
что-либо выжать. Мгновенно перед нами вырастает каменная гряда..."
     - А ты кто такой? - спросил майор.
     - Лешка я!.. Центр нападения "Пингвинов", а Женька - левый край...
     "Выноси же, родная! - сказал приемник. - Евгений Ерохин рвет штурвал на
себя, дает щитки на 45 градусов..."
     Майор помолчал, послушал еще радиоприемник и сказал:
     - Вот что,  Лешка,  сядешь сейчас в мотоцикл и объедешь с сержантом все
места, где вы бывали с Женей.
     Лешка побежал за угол, унося с собой репортаж о полете Евгения Ерохина.
Майор  отошел  от  окна,  отдал  распоряжение,  потом  вернулся  и  проводил
выскочивший из-за угла мотоцикл взглядом.
     К  столу  его  вернул  телефонный звонок.  Майор  снял  трубку  и  стал
разговаривать.
     В это время в комнату вошел торопливо шофер такси с портфелем в руках.
     - Товарищ начальник,  в машине клиент портфель оставил, - сказал шофер.
- В портфеле деньги, бумаги какие-то важные...
     Потом  в  комнату вошли два  дружинника,  на  столе снова зазвонил один
телефон, другой...
     В комнату заглянул дежурный милиционер.  Майор, держа в руке телефонную
трубку, разговаривал одновременно то с шофером такси, то с дружинниками.
     - Там из речной милиции мальчишку привезли,  - сообщил дежурный, выждав
удобный момент. - Входи, старшина!
     Стоявший за порогом старшина вошел в комнату вместе с пареньком в синем
берете,  с рюкзаком за плечами.  В руках у паренька было ружье для подводной
охоты.
     Майор  оторвался  от  бумаг,  встретился  взглядом  с  мальчишкой...  и
перестал писать.
     У мальчишки были удивительно голубые глаза,  такие голубые, что голубее
и  быть не  может,  но  вот он  их  немного прищурил,  и  они превратились в
синие...
     - Задержан у Клязьминского водохранилища,  - доложил старшина. - Вот!..
- добавил он  и  протянул майору фанерный щит  с  надписью.  -  Спасательную
станцию открыл на берегу. Так что закрывать пришлось силой...
     Мальчишка нахмурился и посмотрел на майора "почти что черными глазами".


                              имени Антарктиды
                            Наблюдательный пункт
                                 МИРНЫЙ, -

     прочитал майор  на  фанерном щите,  потом еще  раз  внимательно оглядел
парнишку с ног до головы и спросил:
     - А ты кем этой станции-то приходишься? Начальником, что ли?
     Паренек  отвернулся  от   майора,   взглянул  исподлобья  на  старшину,
доставившего его в отделение, и ничего не сказал.
     - Проходи,  проходи,  -  предложил мальчишке майор.  - Теперь садись на
скамейку. Я сейчас вернусь.
     Паренек  прошел  за  загородку,  разделяющую комнату  дежурного на  две
части,  и сел на скамью.  Через некоторое время из комнаты ушел шофер такси,
вслед за ним ушли двое дружинников, затем, когда майор уже кончил телефонный
разговор,  его срочно вызвали в другую комнату.  Он уже совсем было вышел из
комнаты,  но  тут  же  вернулся,  бросив подозрительный взгляд на  паренька,
подошел к окну и почему-то закрыл его на два шпингалета.
     Вернулся он минут через пять-шесть,  подошел к скамье, на которой сидел
хмурый голубоглазый мальчуган, и развел руками...
     "Начальник спасательной станции имени Антарктиды",  сжимая в руке ружье
для подводной охоты,  спал, облокотившись на рюкзак. Хмурые брови его во сне
разгладились, и теперь он перестал казаться старше своих лет. Майор поднял с
пола выпавший из руки мальчугана синий берет и положил его на скамью.
     - Товарищ майор! - громко сказал дежурный милиционер, входя в комнату.
     - Тише ты! - зашикал на него майор, делая свирепые глаза. - Не видишь -
человек спит...
     - Как  освободитесь,  -  уже  тихим  голосом  дорапортовал дежурный,  -
обязательно зайдите к начальнику паспортного стола.
     Майор кивнул головой,  стараясь не шуметь,  подошел к телефону,  набрал
номер и не очень громко сказал в трубку:
     - Валентина Николаевна,  говорит майор Еремеев...  Да,  нашли!  Да, да,
здесь, у меня в комнате. Что делает?.. Да как вам сказать... Отдыхает, спит!
Сейчас отправим...  Где нашли?  В районе Антарктиды, как я вам и говорил. Да
нет,  на этот раз недалеко...  Совсем рядом -  на берегу Москвы-реки. Открыл
там  в  единоличном порядке  спасательную станцию  имени  Антарктиды...  Вот
так...  А закрывать,  значит,  никак не хотел... Пришлось закрывать силой...
Вот так... Одним словом, ждите!
     Майор положил трубку как раз в  то время,  когда за его спиной раздался
громкий стук.
     Он оглянулся. Выпавшее из рук мальчугана ружье ударилось об пол.
     Мальчишка  вздрогнул,   проснулся,  посмотрел  вокруг  себя  ничего  не
соображающими глазами и... нахмурился.




     - Ну, Ерохин! - сказал майор. - С добрым утром, Женя Ерохин!..
     - А вы меня откуда знаете? - спросил удивленно мальчуган, соображая, уж
не снится ли ему все это.
     - А   я  не  только  тебя  знаю!   -   сказал  многозначительно  майор,
разворачивая газету "Правда". - Я и отца твоего знаю.
     Теперь Женька рассмотрел,  что в руках у майора была вчерашняя "Правда"
с  фотографией Женькиного папы.  Женька встал со скамейки и впился глазами в
фотографию.  И майор смотрел то на фотографию Женькиного отца, то на Женьку;
то на Женьку,  то на фотографию, словно сравнивал, похож ли Женька на своего
отца или нет.  Потом началось что-то  совсем уж  непонятное:  майор полез во
внутренний карман и достал из него Женькину карточку.
     "Так вот откуда майор меня знает!  -  подумал Женька.  -  Но как у него
могла появиться эта фотография?"
     - И  маму твою знаю!  -  сказал майор.  -  Хорошая у тебя мама!  И отец
хороший. Он от тебя сейчас в Мирном ответа на радиограмму ждет, а ты...
     Мальчуган отвернулся от майора,  облизал пересохшие губы и посмотрел на
графин.
     - Ты пить хочешь?  - Майор налил в стакан воды и протянул его пареньку.
- А ты...  чем занимаешься?  -  продолжал майор,  глядя, как мальчишка жадно
глотает воду.  -  Стрелочники мне звонят,  пожарные звонят... Одни сообщают:
Ерохин на путях трещины ищет, другие - что он в огонь лезет, третьи - что он
спасательную станцию имени Антарктиды открывает...
     - Какие трещины? Зачем трещины? - переспросил Ерохин.
     - Какие и зачем - это уж ты мне расскажи, - сказал майор.
     - Я никакие трещины нигде не искал.
     Майор пристально посмотрел Женьке в глаза.
     Было не похоже, чтобы мальчуган говорил неправду.
     - Как это не искал? - спросил он удивленно.
     - Так, не искал!
     - Да тебя же стрелочница у Ховрина видела! И разговаривала с тобой.
     - Не был я у Ховрина... И со стрелочницей не разговаривал.
     - Подожди,  подожди, как это не был? Что же это получается? Получается,
значит, не ты трещины искал?
     - Не я, товарищ майор!
     В это время где-то вдалеке раздался глухой гром.  Мальчишка внимательно
прислушался к нему и, глядя в недоверчивые глаза майора, еще раз повторил:
     - Ну честное антарктическое, не я!
     Шум приближался.
     - Ну,  если честное антарктическое,  тогда конечно...  -  Майор покачал
головой и сказал: - А зачем ты в Химках в пожарную машину прятался?
     Шум приближался.  Он становился все слышней и  отчетливей.  Теперь было
ясно, что это бил в барабаны проходивший по улице пионерский отряд.
     - Не был я в Химках, - сказал Женька. - И вообще нигде не прятался!
     "Точка! Точка! Точка-тире-точка!" - говорили барабаны.
     - Я все время на Москве-реке был...
     "Точка-тире-точка! Точка! Точка!" - били барабаны.
     - Сначала я  был у пионерского лагеря,  потом у детского сада,  а потом
возле пансионата... А если я ночью под лодкой лежал, так я тоже не прятался,
я под нее от града залез...
     Тире-тире-точечный марш гремел на далекой улице,  рассыпая во все концы
города тысячи ребячьих радиограмм!
     Майор с Женькой прислушались к барабанному бою.
     - Значит, в пожарном депо тоже не ты был? - сказал майор. - На путях не
ты, и в депо не ты... Вот те раз - два раза!
     В отделении милиции даже стекла дрожали от барабанных радиограмм.
     - Товарищ майор!  - крикнул дежурный милиционер, входя в комнату. - Там
еще двух мальчишек привезли!
     - Каких мальчишек?
     - Да, говорят, вроде бы еще двух Ерохиных.
     Барабаны замолчали.
     Майор и  Женька посмотрели на  открытую дверь,  за  которой были слышны
приближающиеся шаги.




     Пожарный был в полной форме.  Брезентовая роба и штаны были перепачканы
сажей и пахли дымом.
     - Я  вам о  нем звонил,  товарищ майор,  -  сказал пожарный,  показывая
глазами  на  стоящего  рядом  паренька  с  измазанным  лицом,  в  прожженной
ковбойке.  - Сначала в машину прятался, а утром на пожаре встретились. Я его
со второго этажа из горящего дома за шиворот вытаскиваю,  а он кричит: "Меня
не надо спасать,  я сам спасаю!" Мы бы его, конечно, и сами домой отправили,
так он ни имени, ни фамилии, ни адреса - ничего не говорит...
     - Так, - сказал майор, переводя взгляд на стоящего рядом парня. - А это
кто?
     - Задержан при переходе железнодорожного моста! - отрапортовал сержант.
     - Можно, я еще попью? - спросил тихо майора Женя Ерохин.
     - Давай пей -  и в машину,  - сказал майор, не отрывая глаз от третьего
Ерохина. - Значит, это ты трещины на рельсах ищешь?
     - Какие трещины?
     - От которых крушения бывают...
     - Что я, маленький - трещины искать.
     - Значит, опять не ты?
     - Что значит "опять"? Я трещины никогда не искал.
     - А что же ты искал на мосту?
     - Что искал, то искал...
     Стакан выскользнул из Женькиных рук и разбился.
     Закрыв глаза, Женька прислонился к стене. Майор обернулся.
     - Э, - сказал он, прикладывая руку к Женькиному лбу, - да у тебя, брат,
температура...  А ну,  скорей в машину и домой!  Федоров,  - крикнул майор в
открытую дверь, - давай его в машину!
     - А можно мне на мотоцикле? - спросил Женя.
     - С  температурой-то?  Нет,  брат,  давай в  машину,  а  на мотоцикле в
следующий раз... Ну, герои, будете сообщать свои адреса?
     Это  была  последняя фраза,  которую успел  услышать Женька,  выходя из
комнаты майора.




     Женька стоял рядом с  мамой и прижимался к ней изо всех сил молча и так
сильно,  что ему было слышно,  как громко бьется ее сердце.  Наверное,  мама
была очень взволнована, потому что ее сердце билось, словно по азбуке Морзе.
Точка!  Тире!  Точка!  И была она такая теплая, и от нее так хорошо пахло ее
любимыми духами...  А  потом Женьке показалось,  что  это  бьется не  мамино
сердце,  а это стучит дятел.  Тире!  Тире! Точка! Точка! Тире! А может быть,
это стучит не дятел, а вода из крана или это тает лед ледника Шеклтона, тает
и падает в пропасть радиограммой. Точка! Точка! Точка! И лед пахнет мамиными
духами.  И  откуда-то издалека доносится гром барабанов,  тире-тире-точечный
громовой марш,  рассылая во  все  концы земли ребячьи радиограммы.  А  потом
совсем издалека,  может быть, с ледового барьера Росса, донесся папин голос:
"Да он же весь в  огне!  Весь в  огне!  Весь в  огне!"  И сразу же почему-то
запахло лекарством...




     Очнулся  Женька  в  постели через  несколько часов.  На  тумбочке лежал
термометр и стояло несколько пузырьков с приклеенными к ним рецептами.
     Женька  поднялся с  постели  и  увидел  на  стуле  две  записки.  Одну,
написанную маминой рукой: "Женька! Я ушла в аптеку!" На другой была выведена
цифра "73!". И подпись: "Лешка Пингвин".
     Чувствуя незнакомую слабость,  Женька  спустил  ноги  на  пол,  посидел
немного, потом встал и медленно подошел к письменному столу. На столе лежала
недописанная радиограмма со словами: "Здравствуй, дорогой папочка!!"
     Женька медленно опустился на стул и взял ручку.
     Перо плохо слушалось его,  оно спотыкалось на каждой букве. Женьке было
жарко, так жарко, будто он писал не письмо, а пил горячий чай с малиной...
     - А ну-ка марш в постель! - услышал Женька мамин голос.
     - Я  только  последнее слово...  -  сказал  Женька  и  медленно  вывел:
"Папочка! Счастливого воздуха! 73!"
     Потом он вытер рукавом пижамы выступивший на лбу пот и  лег в  постель.
Когда Женькина мама вернулась из кухни,  Женька уже крепко спал. Она подошла
к столу, взяла в руки письмо сына и стала его читать.




     Письмо  было  как  письмо.  Женька сообщал в  нем  папе  о  том,  какую
замечательную картину он смотрел на днях. Что "Динамо" обыграло "Спартака" в
Лужниках и как они с приятелем Мишкой видели это собственными глазами. Потом
он перечислил новые марки,  описал подарок,  который подарил маме в  день ее
рождения.  Написал,  что  скучает и  что  нового у  него  в  жизни ничего не
произошло...
     Держа в  руках радиограмму,  Женькина мама  подошла к  постели и  долго
смотрела на  своего сына.  Она смотрела на него так,  словно они встретились
после большой разлуки.  Потом она поправила одеяло и  тихо вышла из комнаты.
Уложив Женькино письмо в посылку,  она оделась, закрыла квартиру на ключ. На
улице Горького она остановила такси.
     - В аэропорт Шереметьево!  -  сказала она водителю.  -  Очень прошу вас
поскорее! Самолет улетает через час...

Last-modified: Thu, 24 Apr 2003 05:29:09 GMT

Оцените этот текст: