нь обычен, - добавила другая девочка. Учитель кивнул. - Война обычна, - сказал мальчик с первой парты. - Война совсем не обычна! - возмутилась девочка. - Нет, война обычна, - стоял на своЈм мальчик. - Всегда где-то идЈт война. - Но именно поэтому она не обычна, - не соглашалась девочка. - Обычным называется то, что всегда происходит, разве не так? - не сдавался мальчик. - Мы едим каждый день, значит, еда обычна? Он вопросительно посмотрел на учителя, но учитель ничего не сказал. - Но война - не обычна, - сказала девочка. - Война никогда не может быть чем-то обычным. Никогда! - Нет, война обычна, - не сдавался мальчик. - Бомбардировщики обычны. Ракеты тоже обычны. Авианосцы обычны... - Нет, нет, нет! - закричала девочка. Я подумал, что она вот-вот заплачет. Другие дети тоже закричали, что война не обычна и уж тем более авианосцы. Учитель ничего не говорил и внимательно слушал. - ВсЈ на свете обычно, - сказал вдруг мальчик, вскочив со своего места. - Ах так? - закричала девочка. - Если я сейчас выпорхну из окна, полечу и сяду на крышу вон той башни, это будет обычно? - Да, - упорствовал мальчик. - Это будет обычно. - А если я сейчас завизжу: "Хватит! Когда же этому наступит конец!"? Это тоже будет обычно? Я ничего не говорил. Я сидел и думал, что же для меня является обычным. Я сам, например, вполне обычен. Да, это действительно так, если подумать. Я очень обычный мальчик. Я всегда один и тот же. Я даже кивнул, соглашаясь сам с собой. Если хорошо подумать, на свете нет никого обычнее меня. Значит, я самый обычный мальчик в мире. Но, с другой стороны, если я самый обычный мальчик в мире, значит я очень необычен, так как в мире может быть только один самый обычный мальчик. Получается: я - самый необычный мальчик в мире. Другие дети всЈ ещЈ спорили. Вдруг одна девочка зажала уши руками, а какой-то мальчик заплакал и пожаловался, что у него болит голова. Все затихли. Мальчик на последней парте поднял руку и, когда учитель посмотрел на него, тихо спросил: - А копчЈное мясо обычно? Учитель полистал тетрадь, кашлянул и сказал: "Да, копчЈное мясо - вполне обычно". Потом у нас был урок математики. Глава 13. Однажды я получил письмо... Однажды я получил письмо. Это был толстый, красивый конверт с надписью: "В. Швмбр. Поздравляем! Вы победитель, выбранный из 16-ти миллионов претендентов!" Я открыл конверт. Большими, красными буквами в письме было написано: "Господин В.Швмбр выиграл третий приз". Ниже были перечислены призы: "Первый приз: Поездка на Канарские острова для 28 человек. Второй приз: Бесплатные бутерброды по выбору на целый месяц. Третий приз: Одна секунда всемогущества." Одна секунда всемогущества? Что всЈ это значит? Далее в письме было написано, что утром 7 апреля этого года в 11 часов 32 минуты и 21 секунду я буду всемогущим на протяжении одной секунды. О том, что это означает, ничего не говорилось. Но всемогущество - есть всемогущество, подумал я. Это значит, что ты можешь сделать всЈ, что пожелаешь. Одна секунда... Что я могу сделать за одну секунду? Съесть что-нибудь вкусненькое, чего я никогда не ел? Нет. Одной секунды для этого слишком мало. Поднять что-нибудь тяжЈлое, что я давно мечтал поднять? Огромный камень? Или целое здание? Но что случится через секунду с этим зданием над моей головой? Может, лучше мне спасти кого-нибудь, кого никто не может спасти? Но как я узнаю в ту самую секунду, кто именно находится в смертельной опасности? Я решил никому не рассказывать о моЈм выигрыше. Иначе все сразу скажут: ты должен сделать то... ты должен сделать это... И седьмого апреля все будут толкаться вокруг меня и, может, в ту самую секунду в этой давке я крикну "ой". Что же ты сделал, когда был всемогущим, спросят меня потом? Я сказал "ой", отвечу я. Нет, я должен быть один. Мне нужны очень точные часы, и я должен быть один. И я должен сделать что-то очень особенное. Наконец, после долгих раздумий, когда я почти потерял надежду придумать что-то особенное, 6 апреля в 6 тридцать вечера я принял решение. Утром 7-го апреля я пошЈл в школу как обычно. Но на полпути я свернул на другую улицу и вышел из города. Я прошЈл вдоль дюн и вышел к морю. На пляж. Было холодно, но светило солнце и небо было ясное. По серому морю катились большие волны. На пляже никого не было. Я сел у подножья дюны и стал смотреть на часы. Вот уже 11 часов. 11 тридцать. МоЈ сердце забилось. "Тише-тише", - успокаивал я себя. Я сидел в небольшой ямке. Я надеялся, что никто меня не потревожит. Это было бы ужасно. 11 часов тридцать одна минута. Я встал, выкарабкался из ямы, прошЈл немного вперЈд. 11 часов тридцать две минуты. К счастью, вокруг никого не было видно. Пятнадцать секунд, шестнадцать секунд, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать... - Не будет больше войн! - изо всех сил крикнул я. И всЈ, больше я не был всемогущим. Я глубоко вздохнул, и вдруг почувствовал, как мне холодно. Я подошЈл к морю. Шуршали волны, и вода блестела в лучах солнца, которое опускалось над дюнами. Я подумал: если я действительно был всемогущим, значит никогда больше не будет войны. Но тут же я испугался: а вдруг я не успел прокричать всЈ предложение за ту самую секунду? Вдруг я крикнул немного позже? Тогда получилось "Не будет больше во". Что же тогда будет? Точнее чего не будет? Может, не будет больше волн? Или совсем не будет воды? Или у всех выпадут волосы, и на земле наступит царство лысых людей? Я потрогал свои волосы. Они были на месте. И я ясно слышал шум прибоя. Может быть, всЈ обошлось? А что если я крикнул слишком рано? Тогда моими всемогущими словами стали только "Больше войн!"... Я задрожал. Ой, как я надеялся, что не крикнул слишком рано! Если сейчас над пляжем низко пролетят бомбардировщики, и если я услышу шум канонады вдали, тогда будет ясно, на чьей это совести. Лучше бы я выиграл второй приз, подумал я. Целый месяц бутербродов с сервелатом. В любом случае я ничего больше не мог поделать, я снова был невсемогущим, как обычно. Я пошЈл через дюны назад домой. Я старательно прислушивался. Но ничего не слышал. Может, всЈ-таки я крикнул вовремя, и войны никогда больше не будет. Если это так, я никогда никому не скажу, кому мир этим обязан. Втайне я буду гордиться собой, этого более, чем достаточно. Часа в два я был дома. - Как дела в школе? - спросила моя мама. - Хорошо, - как обычно ответил я. Глава 14. Однажды все перестали умирать... Однажды все перестали умирать. Во всЈм мире. Кладбища пришли в запустение. Ни в какой стране никого больше не казнили. Теперь это было запрещено. В газетах больше не писали, что где-то погибли люди, и со страниц исчезли объявления в чЈрных рамочках. Иногда попадались сообщения о ком-то, пытавшемся застрелить другого человека. Но у таких людей ничего не получалось: из их оружия пули просто не вылетали. А если они замахивались ножом или топором, вдруг плечо у них сводило судорогой, и они не могли даже опустить руку. Убийцы, склонившись над спящей жертвой, вдруг с ужасом понимали, что это действительно правда: никого нельзя убить. Что же им оставалось делать? Они пожимали плечами и уходили прочь, а спящие люди продолжали спокойно спать и не знали, какой опасности они только что избежали. Вулканы извергались так медленно, что все успевали убежать, а землетрясения были лЈгкие и дружелюбные. Не падали самолЈты, не сходили с рельс поезда, и в бушующем море не тонули корабли. Все люди выздоравливали после болезней, даже самых серьЈзных. И мой дедушка уже мог не бояться, что не доживЈт до следующего года и на праздник Королевы не сможет пойти со мной в луна-парк. Настало прекрасное время. - Но так не может долго продолжаться, - говорили все. - Почему же нет? - удивлялся я. Все качали головой: "Так не может быть". - Но почему? Кто так решил? - Не может так быть! Не может! - кричали мне в ответ и грозили пальцем. Этого я не мог понять. Однако, все оказались правы. Через некоторое время опять кто-то умер. Правда, ему было 105 лет, но всЈ-таки он умер. Ничего нельзя было поделать. В тот же день в какой-то стране упал самолЈт, погибли все пассажиры. - Вот видишь, - говорили мне. Но я ничего не видел. Точнее, я видел, что опять умирают люди, и я понял, что скоро начнут извергаться вулканы, и будут жертвы. Прекрасные времена закончились. Снова наступили обычные времена. Говорят, что то время никогда больше не вернЈтся. Но я думаю, любое время может вернуться. Глава 15. Однажды я шЈл по улице... Однажды я шЈл по улице, и у меня взяли телеинтервью. - Как Вас зовут? - спросил репортЈр и сунул мне под нос микрофон. - Швмбр, - ответил я. - В. Швмбр. - Что Вы думаете о нашем мире? - спросил репортЈр. - Мир - плох, - сказал я. - А о Голландии? - Так себе. - Что же должно измениться? Я объяснил. - Понятно, - сказал репортЈр. - Это не так уж мало. - Да, - согласился я. - Это совсем не мало. Через некоторое время я получил письмо от правительства. "Уважаемый господин Швмбр, Скоро в стране будут выборы. Проблема в том, что у каждого избирателя - своЈ мнение. Мы очень долго думали над этим. Можно сказать, всЈ время думали над этим. Мы пришли к выводу, что только Вы точно знаете, что можно сделать на благо Голландии (мы видели Ваше интервью по телевизору). Поэтому мы просим Вас проголосовать на выборах 23-го мая. Никто больше не будет голосовать. Только Вы. (Для этого специального случая мы дадим Вам право голоса). Выборы будут проходить с 8 утра до 6 вечера на площади Дам в Амстердаме. С уважением, Правительство." Я был совершенно согласен с правительством. Я действительно точно знал, что нужно для блага Голландии. 23-го мая я поехал в Амстердам. Перед дворцом на площади стоял длинный деревянный стол. Там я получил бюллетень для голосования. На другой стороне площади была избирательная кабинка с занавеской. На площади собрались тысячи зрителей. Полиция держала их на расстоянии. Люди хлопали в ладоши и приветствовали меня. Они были рады, что им не придЈтся голосовать. Они понимали, что я хорошо знаю, что именно нужно сделать на благо Голландии. Может быть, они ошибались. Но так как в голосовании они не участвовали, это было не так страшно. Я поставил крестик там, где считал нужным. Посреди площади стояла избирательная урна. Вокруг замерли полицейские-охранники. Я опустил свой бюллетень в урну. Раздались приветственные крики. Люди кричали: "Что нужно для блага Голландии?" - Дождитесь результатов выборов, - отвечал я. Кто-то из правительства пожал мне руку и поблагодарил. Я заметил, что даже Королева смотрит из окна своего дворца. Я пошЈл домой. В 6 часов вечера избирательную урну вскрыли и прочитали мой бюллетень. Мы в это время ели клубнику со сливками. "Судьба Голландии в твоих руках", - сказал мой папа. На улице было тепло, и окно было открыто. И вдруг я услышал как из груди каждого голландца вырвался вздох облегчения. Все теперь знали, как я проголосовал. Мои мама с папой подхватили меня на плечи и торжественно пронесли вокруг комнаты. Они были рады, что теперь в Голландии всегда всЈ будет хорошо. - Ведь правда? - спрашивали они. - Да, - отвечал я. Я допил чай и пошЈл спать. Я выполнил свой долг, думал я. В ту ночь я никак не мог заснуть. Наверное, я должен чувствовать себя очень счастливым. Но я совсем не был счастлив, я был даже испуган. Хотя одним из моих желаний было, чтобы никто больше ничего не боялся. Этого я не мог понять. В окна моей комнаты дул ветер, и дождь громко стучал по крыше. Я зажмурил глаза и снова увидел площадь Дам в Амстердаме. Потоки дождя поливали дворец Королевы. Ни в одном окне не горел свет. На улице не было ни души. Мой избирательный бюллетень застрял где-то в трамвайных путях и трепетал на ветру. Потом он взлетел в воздух, покружился над площадью и исчез в тЈмных тучах над дворцом. И всЈ же всЈ будет хорошо. Иначе никак нельзя! С этой мыслью я заснул. Глава 16. Однажды я стал знаменитым... Однажды я стал знаменитым. Повсюду появились мои портреты. И вот я стою на трибуне, на площади собрались тысячи людей и все скандируют моЈ имя: "Швмбр! Швмбр! Швмбр!" Даже мои мама и папа сидят дома, уткнувшись в телевизор. Вокруг меня множество журналистов. - Как же господин Швмбр относится к своей популярности? - спрашивают они. - Ну, господину Швмбру это нравится. - Ему это нравится, - повторяют репортЈры в свои микрофоны. - Извините, я должен снова поприветствовать публику, - сказал я. Я помахал рукой собравшейся внизу огромной массе людей. Они всЈ ещЈ кричали и ликовали. Постоянно подходили новые и новые люди. Но вдруг кто-то тихонько постучал меня по плечу и прошептал: "Вы не находите, что у Вас очень странное лицо? Во всяком случае, слишком странное для того, чтобы быть знаменитым". Я оглянулся. Позади меня стоял незнакомый человек. - Кто Вы? - спросил я. - Просто некто, - сказал он и исчез в толпе. Он прав, подумал я, согласно вздохнув. У меня очень странное лицо. Вдруг я это ясно осознал. Ни у кого больше не было такого странного лица, как у меня. - Швмбр! Швмбр! - кричала толпа. Я отвернулся. Я больше не осмеливался показать своЈ лицо. Я закрыл его руками. Но тогда тысячи людей начали реветь и свистеть. "Ваше лицо! - кричали они. - Мы хотим видеть Ваше лицо! Мы же не зря пришли!" Они правы. Они имеют право видеть моЈ лицо. Я же знаменит. Очень медленно я опустил руки. Они тут же начали радостно скандировать моЈ имя. Они стояли слишком далеко, чтобы видеть насколько странным было моЈ лицо. - Очень странное, не правда ли? - прошептал кто-то рядом. Это был тот же самый человек. Но я не решился снова закрыть лицо руками. И тогда у меня из глаз потекли слЈзы. Тут же тысячи людей на площади затихли. Я услышал, как журналисты зашептали в свои микрофоны: "Он плачет. Великий Швмбр плачет". Камеры приблизились к моему лицу. СлЈзы текли по моим щекам. Моим странным щекам. С открытым ртом смотрели на меня люди. Потом все пошли домой. И я тоже. На следующее утро я явился на приЈм к Королеве. Я очень надеялся, что она не смотрела телевизор, не читала газет и не знала, что я вчера плакал. Мы встретились на лужайке за еЈ дворцом. На ней было красное платье, красиво блестевшее в солнечном свете. Королева совсем не изменилась с тех пор, как мы виделись на пляже. Но я очень изменился. И она не могла меня узнать. Королева поздравила меня. Но я не смел на неЈ взглянуть, и, опустив голову, тихо сказал, что не знаю, как еЈ благодарить. Она засмеялась и сделалась ещЈ более красивой. Вдруг один из министров отозвал еЈ в сторонку. Я видел, как он что-то прошептал ей на ухо. Она удивлЈнно подняла брови и посмотрела на меня. Потом она что-то спросила. Министр кивнул и опять что-то сказал. Тогда Королева покачала головой, поблагодарила министра и вернулась ко мне. Они говорили о моЈм лице. Я это точно знал. Министр рассказал Королеве, что у меня очень-очень странное лицо. В конце концов, это его долг. Может быть, он даже сказал, что у меня скандальное лицо, и посоветовал ей держаться от меня подальше. Мне стало очень стыдно, и я закрыл лицо руками. - Зачем Вы это сделали? - обратилась ко мне Королева. - Мне стыдно, - ответил я. - Чего Вы стыдитесь? - спросила она. - Моего лица, - сказал я. - Но почему? Вы же хорошо знаете почему, подумал я про себя, но вслух так, конечно, не сказал. - У меня такое странное лицо, - произнЈс я, осторожно посмотрев на неЈ сквозь щелочку между пальцев. - Не такое уж и странное, - сказала Королева, положив руку мне на плечо. - Значит и Вы это видите? - Но я же сказала, не такое уж и странное, - повторила она. - Но ведь Вы ничего странным не считаете, - сказал я. - Вы в этом поклялись, когда стали Королевой. - Да, - призналась Королева. - Это так, но я действительно не думаю, что Ваше лицо такое уж странное. Я опустил руки. В глазах у меня стояли слЈзы. Она приказала принести для меня платочек. - Какое красивое лицо! - сказала Королева, когда я вытер слЈзы. Но я думаю, она сказала бы то же самое любому своему подданному. Мрачный, опустив голову, я пошЈл домой. Я не спал всю ночь и время от времени осматривал своЈ лицо в зеркале. На следующее утро мои поклонники снова стояли у дверей и кричали: "Швмбр! Швмбр!" Я открыл окно и выглянул наружу. - Вот он! - закричали они. Я покачал головой и сказал: - Простите. Но я больше не знаменит. - О, - удивились поклонники. Такого они не ожидали. Через некоторое время они стали расходиться. По дороге они сообщали другим, вновь прибывшим, что я больше не знаменит. - Он совершенно не знаменит, - объясняли они. Кое-кто иногда останавливался и кричал, обращаясь ко мне: - Кто же тогда знаменит? - Я не знаю, - отвечал я. Разочарованные поклонники уходили ни с чем. Я отошЈл от окна и снова посмотрел в зеркало. - Привет, незнаменитый со странным лицом, - сказал я. И улыбнулся. Это была, может быть, очень странная улыбка, но зато весЈлая. Глава 17. Однажды мне захотелось быть счастливым... Однажды мне захотелось быть счастливым. Всегда, ну, или почти всегда. Один мальчик из нашей школы объяснил мне, как этого достичь. Рецепт был не так уж прост. Во всяком случае, я должен научиться стоять на голове, свистеть в четыре пальца и никогда не краснеть. - Я, например, всегда счастлив, - сказал мальчик. Он подпрыгнул и закричал "Ура". Это было весомым доказательством. Но через неделю я увидел, как этот мальчик плачет. Он упал во дворе школы. Его брюки были разорваны, и коленка кровоточила. - Ты и сейчас счастлив? - спросил я. - Да, - закричал он. - Я и сейчас счастлив! Очень счастлив! Он вскочил и со всей силы пнул дерево: - "Я никогда ещЈ не был так счастлив!" Мне казалось, он вот-вот ударит меня. Наверное, от чрезмерного счастья. Я задумался. Получается, существуют различные виды счастья. Может быть, мои мама и папа тоже счастливы. Я не знаю. Они часто выглядят очень серьЈзными. Может быть, на свете существует весЈлое счастье и серьЈзное счастье. Я отправился на пляж. На пляже никого не было, и даже спасатели ушли домой. Я остановился рядом со спасательной лодкой и увидел, что далеко в море кто-то плавает. - Спасите! - доносился слабый крик. - Помогите! Одинокий пловец отчаянно махал руками. Наверное, он тонул. Больше я не медлил ни секунды. Я столкнул спасательную лодку в воду, прыгнул в неЈ и быстро погрЈб к бедному утопающему. Когда я подплыл поближе, то увидел, кто это был: Королева! - Ах, Королева... - только и мог я сказать. - Помогите же! - поторопила она меня. - Некогда тут ахать. - Вы хотите, чтобы Вас спасли? - уточнил я на всякий случай. - Быстрее! - закричала она. В спасательной лодке лежал большой сачок. Я опустил его в море, зачерпнул Королеву и, согнувшись от усилия, затащил еЈ в лодку. - Пожалуйста, - сказал я. У измученной Королевы даже не было сил мне ответить. Но всЈ-равно она была прекрасна в своЈм серебряном купальнике и золотой, украшенной бриллиантами короне. Пока она переводила дыхание, я погрЈб к берегу. "Вспомнит ли она меня?" - думал я. Скорее всего, нет. Не может же она помнить каждого? Мы подплыли к берегу. И тут подбежали запыхавшиеся лакеи. "Где же Вы были?" - поинтересовались они у Королевы. - Где вы были? - нахмурилась Королева. - Это вас надо спросить! - Мы Вас везде искали, - лакеи виновато захлопали глазами. Королева вышла на берег, и еЈ лакеи принялись вытирать еЈ полотенцем, расшитым золотом и серебром. - Что же ты хочешь за моЈ спасение? - спросила она меня. - Орден? - Какой орден? - растерялся я. - Ну... - сказала она. - Я могу прислать тебе книжку со списком всех орденов. Ты сам можешь выбрать. Я немного подумал. "Нет, - сказал я. - Я не хочу ордена". - Что тогда ты хочешь? Золотой сервиз? - Нет. - Что же тогда? Я никак не решался сказать, но, с другой стороны, это было то, что я хотел больше всего на свете. - Я хочу быть таким же счастливым, как ВЫ, - наконец произнЈс я. Королева кивнула. - Хорошо, - сказала она. Он отдала приказ и один из лакеев записал моЈ имя и адрес в маленькой записной книжке. "Но ни слова об этом", - добавила Королева. - Конечно, - пообещал я. Потом Королева и еЈ лакеи ушли по тропинке в дюны. Я остался один на пляже. Солнце медленно опускалось к горизонту. Я встал на голову и немного так постоял, потом забежал в море и снова выбежал, помахал руками чайкам и большому кораблю, проплывавшему вдали. Вокруг никого не было, и тогда я закричал, повернувшись лицом к солнцу: "Я спас Королеву!" Мне было очень весело. По-моему, я уже был счастлив. Глава 18. Однажды, летним, тЈплым днЈм... Однажды, летним, тЈплым днЈм я отправился на пляж, примерно в то же место, где я недавно спас утопающую Королеву. Я немного поплавал, потом улЈгся на песке и посмотрел вверх. Небо было синее-синее. На нЈм не было ни единого облачка. Я подумал, что синий цвет - самый красивый цвет, из всех существующих цветов и оттенков. И вдруг мне захотелось, чтобы всЈ стало синим, как небо. И в почти в ту же минуту всЈ вокруг стало синим. Я немного удивился, ведь я только подумал об этом, и, как мне казалось, ничего не сказал вслух. Песок вокруг меня стал синим. Чайки в небе стали синими. Даже корабли, проплывающие вдали, стали синими. За ними тянулись синие клубы дыма. Солнце освещало синими лучами синие волны, а горизонт был тонкой синей линией. Люди тоже стали синими. И я - как и все: мои руки и ноги были синего цвета. Все на пляже удивлЈнно смотрели вокруг. - Эй! - услышал я крики. - Как же так? Это невозможно! Но нашлись и такие, которые тут же сказали, что ничего особенного в этом нет, такое часто случается так же, как, например, землетрясение. К счастью, все были довольны. А ведь это из-за меня, подумал я. Но ничего не сказал. Вдруг они подумают, что я всЈ могу. Например, сделать море золотым. Или небо - бриллиантовым. Синие рыбы выпрыгивали время от времени из синей воды. В синем киоске продавали синюю селедку с синим луком. И синие дети с удовольствием ели синее мороженое. - Эй, подай нам мячик! - кричали синие мальчишки. К моим ногам подкатился синий футбольный мяч. Синий цвет - это цвет мира, подумал я. Может быть, больше не будет ссор и вооружЈнных конфликтов! Около меня зажужжала синяя оса. - Брысь, - сказал я, отгоняя еЈ полотенцем. Оса остаЈтся осой, - думал я, - красная она или синяя, или совершенно белая. Синяя оса полетела прочь на поиски синего лимонада. Я подумал о маме и папе. Интересно, они тоже теперь синего цвета? Потом я подумал о синей правде, которая торжествует над синей ложью. О синей власти синих, как небо, диктаторов. О синем баловстве, которое не приводит к синему добру. О синем простофиле, севшем в синюю лужу. Вдруг я услышал, как какая-то девочка заныла: "Ну почему больше нет ничего красного цвета?" - Успокойся, радуйся жизни, - сказала еЈ мама. - Я хочу что-нибудь красное! - продолжала девочка. - Не ной! - сказал еЈ папа. - Смотри вокруг и получай удовольствие от всего синего! - Но всЈ вокруг такое одинаковое, - хныкала девочка. Я посмотрел на девочку. На ней был синий купальник, а в руках она держала синего медведя. В море опускалось синее солнце. Девочка получила синий подзатыльник и начала плакать. Синие слЈзы покатились по еЈ щекам. - Ничем тебе не угодишь, - вздохнула еЈ мама. А еЈ папа сердито заворочался на синем песке. Это я виноват, подумал я. Это моя синяя вина. Я задумался. Неужели ничего не может быть красным? - О, - послышался вдруг крик девочки. - Смотрите! Высоко в синем небе летела красная чайка. Помахав нам красными крыльями, она медленно улетела вдаль. Я с облегчением вздохнул и улыбнулся. Я полежал ещЈ немного и отправился домой через синие дюны. Наступил синий вечер. Глава 19. Однажды я решил влюбиться... Однажды я решил влюбиться. Я сидел на уроке и внимательно смотрел на наших девочек. Я не хотел спешить, у меня не было никакого желания случайно влюбиться и при этом ошибиться с выбором. После долгих размышлений я выбрал одну девочку. ЕЈ звали Маделин. Я написал ей письмо, в котором сообщил, что собираюсь ей кое в чЈм признаться и добавил, что я в неЈ влюблЈн. На перемене я незаметно сунул письмо в карман еЈ куртки. Очень скоро я получил ответное письмо, в котором было написано, что она вовсе не влюблена в меня. Я очень расстроился, так как, по-моему, она действительно была самой подходящей девочкой, в которую можно влюбиться. Но не зря же я так долго всЈ обдумывал! Я снова написал письмо: "Дорогая Маделин, Я не из тех, кого можно отвергнуть. В. Швмбр" Но на это я получил записку, в которой было написано, что я действительно отвержен, и что она никогда больше не хочет получать от меня никаких писем, и что если она когда-нибудь влюбится в 1000 мальчиков, меня среди них не будет. Что ж, получается, я ошибся. Но ведь прежде чем решить влюбиться, я слышал, как люди говорили, что любовь - самое прекрасное, что только есть на свете. Мне больше не хотелось ещЈ раз так ошибиться. Кроме того, теперь, когда я видел Маделин, мне вдруг срочно нужно было посмотреть в другую сторону, также именно в этот момент у меня развязывались шнурки на ботинках, так что мне приходилось наклоняться и завязывать их, краснея от напряжения. На стене над моей кроватью я написал очень маленькими цифрами: 1001. Никто никогда не узнает, что это означает! Глава 20. Однажды наш учитель начал во всЈм сомневаться ... Однажды наш учитель начал во всЈм сомневаться. Как сейчас помню, у нас был урок биологии. Вдруг учитель сказал: "Я думаю, бегемот - это млекопитающее животное". Кто-то из класса спросил, может ли бегемот быть насекомым, и учитель ответил: "Наверное, может. Но, думаю, это менее вероятно". В классе стало очень тихо. - Что такое ворона? - задал вопрос учитель. - Думаю, что птица, - ответила одна девочка. - Да, - сказал учитель. - Я тоже так думаю. Был тЈплый весенний день. Учитель подошЈл к открытому окну и выглянул наружу. - Вы слышите? - спросил он. Мы ничего не слышали. - Мне кажется, это - дрозд, - тихо произнЈс учитель. Потом был урок математики. Учитель стоял у доски: "Восемью восемь будет, возможно, 64". Мы слушали и не знали, что нам и думать. Девятью девять, вполне может быть 81, рассказывал учитель. 10х10=100 тоже было вполне вероятно. Именно так он выразился. Вдруг учитель сел за стол, обхватив голову руками, потом опять встал и выглянул на улицу. Наводнение в Нидерландах, по его мнению, было в 1953-м, а Вторая Мировая война, возможно, началась в 1939-м году. Наконец уроки кончились, и мы пошли домой. На следующий день наш учитель опять во всЈм сомневался, Он не знал точно, равно ли восемью восемь шестидесяти четырЈм, и сказал, что ящерица была рептилией, "но, может быть, и чем-то другим". В середине дня в класс пришЈл директор школы и спросил нас: "Сколько будет восемью восемь?" Мы посмотрели на учителя и ответили: "Может быть, 64". Директор тоже посмотрел на учителя и спросил: "Это они от Вас научились?" - Думаю, да, - сказал учитель. - Но если Вы сомневаетесь, что восемью восемь - шестьдесят четыре, что же тогда не подлежит сомнению?! - спросил директор каким-то особенно высоким голосом. В классе стало тихо. Я тоже задумался над этим вопросом. Но я его не очень хорошо понимал. - Может быть, жизнь? - произнЈс учитель. Я удивился. Жизнь? Странный какой-то ответ. Какое отношение он имеет к арифметике? - Нет, так мы с Вами далеко не уйдЈм, - сказал директор. - Наверное, не уйдЈм, - согласился учитель. Его голос звучал хрипло. Директор почесал затылок, растерянно заморгал и вышел из класса. Через день с учителем захотели поговорить первые родители. - Но восемью восемь всЈ же шестьдесят четыре? - спрашивали они. - Да, возможно, - отвечал учитель. - Возможно?? - возмущались родители. - Это же очевидно! - Я не знаю, - говорил учитель. Через пару дней родители стояли перед школой с плакатом: "8х8=64! Это так же точно, как 1+1=2!" Они были просто в бешенстве, а сердитые люди всегда всЈ знают точно. Потом к нам в класс пришЈл инспектор. - НачнЈм с урока арифметики, - сказал он учителю и сел на задней парте. Учитель подошЈл к доске и написал: "8х8=64 (?)". Наступила мЈртвая тишина. Инспектор встал и сказал, что он с этим категорически не согласен. - Этот знак вопроса здесь совсем не уместен, - заявил он. Он оглядел всех учеников и спросил: - Вы со мной согласны? Он был крупным мужчиной в чЈрном костюме со сверкающей лысой головой. - Да, - сказали мы. - А Вы? - обратился он к учителю. - Хорошо, - сказал учитель, - под Вашу ответственность. - Под мою ответственность?! - воскликнул инспектор. - Но это действительно правда! Он стукнул кулаком по столу. - Теперь мне всЈ понятно, - пробормотал он, выходя из класса. Но в дверях он остановился и, сверкнув глазами, сказал громовым голосом: - Бегемот - млекопитающее! И ничего тут не поделаешь! - Да, - сказал учитель. - Я тоже так думаю. Инспектор хлопнул дверью. Но учитель продолжал сомневаться и время от времени спрашивал сам себя, действительно ли Нидерланды граничат с Бельгией, и была ли Вильгемина когда-нибудь королевой. Перед школой появились новые плакаты. "8х8 было 64, есть и всегда будет!" Повсюду на столбах были написаны примеры: 9х9=81, 13х13=169, 21х21=441. Родители не пускали детей в школу. Они хотели определЈнности. "А то и мы скоро начнЈм во всЈм сомневаться", - говорили они. Да, это было бы ужасно. На уроки ходил один я. Мой папа сказал: "Если он не уверен, сколько будет восемью восемь, то я - тем более". А моя мама считала учителя очень приятным молодым человеком. В один из июньских дней я сидел в классе один. На улице светило солнце, и было тепло. Учитель время от времени выглядывал в окно. Иногда он подолгу смотрел на меня. Я сидел и рисовал. Было очень тихо. Я пытался нарисовать человечка с весЈлым лицом. Но лицо у меня никак не получалось. Учитель посмотрел на мой рисунок и сказал: "Возможно, это шедевр". Он снова вернулся к своему столу.Долгое время он ничего не говорил и смотрел в свой журнал. Потом закрыл глаза и положил голову на стол. Я разорвал свой шедевр и не знал, чем бы мне теперь заняться. - Может быть, Вам грустно? - спросил я учителя. - Не знаю, - ответил он. - Может быть, Вам страшно? - Не знаю. Я спросил, не заболел ли он, не расстроен ли чем-нибудь, не находится ли под стрессом от чего-нибудь. Но всякий раз учитель отвечал: "Я не знаю". А когда я его спросил, бывает ли он хоть когда-нибудь счастлив, он вскочил и воскликнул: "Я не знаю! Я действительно не знаю!" Он походил по комнате, снова сел и сказал: "Иди, погуляй на улице". Я пошЈл на улицу. Я был совсем один в школьном дворе. На плоской крыше спортивного зала ворковали голуби. В окнах большой церкви рядом со школой отражалось летнее солнце. Я сидел на скамейке и болтал ногами. Вскоре из школы вышел учитель. Он меня не заметил и пошЈл прямо по улице. Через пару шагов он побежал. Вдруг я увидел, что в конце улицы кто-то стоит. Женщина. Мой учитель тоже увидел еЈ и побежал быстрее. На ней было красное платье и красные туфли. Я еЈ никогда раньше не видел. Они встретились и обнялись. Она бросилась к нему на шею, а он радостно закружил еЈ. Он был влюблЈн! Вот в чЈм дело! Теперь-то я всЈ понял! Когда ты влюблЈн, ты знаешь лишь одно: что ты влюблЈн. И больше ничего. ВсЈ ещЈ обнявшись, они пошли по улице и вскоре скрылись за поворотом. Я остался на школьном дворе. Было очень тихо. Вокруг не было ни души. Я подумал, что если я захочу проверить, влюблЈн ли я в кого-нибудь, я задам себе вопрос: сколько будет 8 умножить на 8? Если я отвечу так: может быть, 64, а, может быть, и нет, - тогда я буду точно знать, что я влюблЈн. С такими мыслями я отправился домой. "Сколько будет восемью восемь?" - спрашивал я сам себя, вспоминая всех знакомых девочек по очереди. "64", - бормотал я каждый раз и качал головой. Глава 21. Однажды к нам в школу пришЈл писатель... Однажды к нам в школу пришЈл писатель. Очень известный писатель. Правда, я никогда о нЈм не слышал, но это ни о чЈм не говорит, ведь на земле есть множество людей, о которых я не слышал. Писателя внесли в школу четыре сильных старшеклассника на своих плечах, и писатель с высоты приветственно махал нам рукой. - Помашите в ответ, - зашипел учитель. И мы помахали в ответ. Четыре старшеклассника пыхтели и постанывали, потому что писатель был тяжЈлый. Девочки восторженно шептались вокруг меня: "Он очень-очень известный". Писатель уселся за стол, на специальном помосте в спортивном зале. Сначала его угостили тортом. Учитель сказал, что писатель ужасно любит торт. Писатель начал есть торт. А мы смотрели. - Это очень поучительно: смотреть, как великий писатель ест торт, - сказал учитель. Мы должны были внимательно следить за пальцами писателя, как он держит вилку, доедает ли он бисквит, собирает ли крошки, съедает ли вишенки сразу или оставляет напоследок, как он отодвигает свою тарелку, как вытирает свой рот: рукой или рукавом. Наконец писатель доел торт, откашлялся и прочитал стихотворение: "И мы тоже скитались по свету...". Я не очень хорошо понял, про что оно. Но звучало стихотворение очень серьЈзно. Мой сосед справа сказал: "Это всемирно известное стихотворение". - Тихо, - зашипел учитель. Но сосед быстро прошептал: "Его слава летит впереди него!" Но я не понял, что он имел в виду. Когда стихотворение закончилось, нам разрешили потрогать писателя. Но не везде. Можно было потрогать только его руки, локти и плечи. Я дотронулся до правого локтя писателя. Вера, девочка из моего класса, погладила его по волосам. - Нельзя! - испуганно вскрикнул учитель. Но писатель улыбнулся и доброжелательно кивнул Вере. После этого все разошлись по классам. Писатель остался сидеть за столом. Он что-то писал на листочке. А я рассматривал морщины на его лбу. Это были прекрасные морщины. Когда спортивный зал совсем опустел, я тихонько подошЈл к писателю и робко прошептал: "Я тоже хочу стать писателем". Он поднял голову, посмотрел на меня и произнЈс: "Это хорошо". Потом взял чистую бумагу, положил передо мной и сказал: "Напиши здесь своЈ имя". Я написал своЈ имя в столбик, под парой других имЈн: "В. Швмбр". - Теперь я - писатель? - спросил я. Мне как-то не верилось. - Будущий писатель, - ответил он и показал на заголовок наверху листа: "Список Будущих Писателей". - Ты меня уже потрогал? - спросил он на всякий случай. - Да, - сказал я. - Ваш локоть. - Хорошо, - сказал он. Потом встал и надел плащ. Это был старый плащ с бахромой на рукавах и дыркой на спине. Я хотел ещЈ спросить, как из будущих писателей становятся настоящими писателями. И потом знаменитыми писателями. Но он уже вышел из спортивного зала. Уроки в школе уже шли своим чередом. Писатель прошЈл по пустому коридору и направился к парадной двери. Я видел, как на улице он открыл замок на своЈм велосипеде, сел и укатил. ШЈл дождь, он накинул капюшон и низко наклонился к рулю. Я наблюдал за ним из окна. Буду ли я тоже в телефонной книге, думал я. В Швмбр, будущий писатель! Но чем занимается будущий писатель? Пишет о будущем? Но как? Я решил это хорошенько обдумать. Я уже много чего написал. И примерно столько же зачеркнул и выбросил. На моЈм писательском календаре всЈ ещЈ был год под номером ноль. Перед тобой лежит длинный путь, сказал я сам себе. И кивнув себе в ответ, незаметно проскользнул в класс. Глава 22. Однажды мой дедушка заболел... Однажды мой дедушка заболел. Но в этот раз все говорили, что он больше не выздоровеет. Я отправился его навестить. Это ведь может оказаться последним разом. Дедушка лежал в постели. Я сел на стул рядом с ним. Окно в комнате было открыто. На улице светило солнце, и мягко шуршали листья деревьев. - Давай-ка, - произнЈс мой дедушка, - мы не будем сегодня говорить о луна-парке. - Хорошо, - тихо сказал я. - А ещЈ мы не будем сегодня плакать. - Хорошо, - ещЈ тише сказал я. Мы помолчали. Я не знал, что сказать. Дедушка поглаживал пальцами одеяло. Он очень похудел. - Знаешь, - сказал он так тихо, что я едва разобрал его слова. - Я бы хотел только одного, - он повернул голову ко мне и посмотрел мне в глаза. - Узнать, что будет с тобой дальше. - Угу, - сказал я. Я хорошо понимал дедушку, мне и самому было очень интересно, что будет со мной дальше. Тут я тихонько откашлялся и сказал: "Я буду писателем". Я это ещЈ никому не говорил и давно дал себе слово никому не рассказывать, пока я действительно не стану писателем. Дедушка кивнул. Я надеялся, что он мне поверил, или, даже лучше, что он знал, что это действительно будет так. - Но ты не должен никому рассказывать, - попросил я. - Хорошо, - прошептал дедушка. - Наклонись поближе. Я подставил своЈ ухо к его губам, и он что-то тихо сказал. Мои щеки покраснели. Потом мы долго сидели рядом. Дедушка тихо лежал с закрытыми глазами. Перед уходом я обнял его за шею и поцеловал в щеку. Это был мой самый долгий поцелуй. Вечером я лежал в постели и думал над тем, что сказал мне дедушка. Мои щеки снова начали гореть. Я подумал о последних желаниях. Ведь они должны исполняться, думал я. Это почти закон? Я представил самого себя в будущем. Вот я сижу, склонившись над столом. Я пишу. Моя голова совсем облысела. Вот уж никогда не думал, что буду так выглядеть! Над столом - полка с книгами, которые я написал. Моими книгами. Вдруг дверь медленно, со скрипом отворилась. Я поднял голову. У двери стоял мой дедушка. Я вскочил. Как же давно мы не виделись! Он совсем не изменился. - Знаешь, кем я стал? - воскликнул я. Я хотел ему сразу показать свои книги, но дедушка тихо покачал головой, и я снова сел за стол. Дедушка уселся на подоконник и поболтал ногами. Потом он начал рассказывать. Я слышал эту историю много раз. Это было очень давно. Дедушке было 20 лет. Он плыл на пароходе по озеру в Финляндии. Было лето. Капитан разрешил дедушке посмотреть на восход солнца. Дедушка стоял на палубе, облокотившись на перила. Мотор б