жду разными кликами рабочей бюрократии. Задача революционной политики состоит не в том, чтобы механически помешать реакционному синдикальному вождю высказываться, а в том, чтобы научить массы не доверять реакционным вождям и изгонять их. Нельзя не отметить снова, что сталинцы, подражая своему учителю, все более нагло и открыто применяют для своих целей всякого рода "тоталитарные" репрессии; но не имея в Мексике власти, они вынуждены ограничиваться внутренней борьбой в рабочем классе. Тоталитарные методы в буржуазном государстве, т. е. в обществе, основанном на частной собственности, представляют, однако, не что иное, как фашизм. В этом смысле приемы Толедано-Лаборде являются расчисткой пути для фашистской диктатуры. Всякие ограничения демократии в буржуазном обществе неизбежно падают в конце концов всей своей тяжестью на рабочий класс. Подлинными предтечами фашизма в Мексике являются не только Рамирес, агент открытой реакции, но и сталинцы Лаборде и Толедано. Не нужно, однако, думать, что они добьются этим снисхождения у той фашистской диктатуры, которую они готовят. Нет, в случае ее победы они попадут в концентрационный лагерь, если своевременно не сбегут. Может быть, в концентрационном лагере им удастся, наконец, понять смысл тех предупреждений, которые мы им делаем не в первый раз. [Л.Д.Троцкий] 31 декабря 1938 г. Вопрос о революционном насилии Законодательство и законодатели отличаются крайне консервативным характером. Они отражают в историческом смысле вчерашний день. Это особенно ярко видно на вопросе о насилии. Юридическая конструкция обвинения такова: насилие может быть допустимо в тоталитарных странах, но в демократиях, где народ имеет полную возможность выразить свою волю, насилие, призыв к насилию, подготовка революционного насилия представляют тяжкие преступления. Я не буду говорить о том, в какой мере экономические условия демократии действительно допускают свободное выражение народной воли. Здесь не место для развития марксистских взглядов на этот вопрос, которые сформулированы в решении первых четырех конгрессов Коминтерна и в ряде теоретических и политических работ, в том числе и моих. Занимает здесь чисто юридическая сторона вопроса. С этой точки зрения приходится сказать, что современное законодательство против революционного насилия оставило совершенно без всякого внимания опыт трех великих государств: Италии, Германии и Испании, не говоря о десятке более мелких государств. Между тем, этот опыт неоспоримо показал, что, когда угнетенные классы угрожают приблизиться к завоеванию государственной власти демократическими путями, незадолго до этого наиболее решительный фланг господствующих классов ниспровергает демократию, причем господствующие классы поддерживают это ниспровержение. Проницательный консерватор должен был бы, по моему мнению, поддерживать Коминтерн, т. к. главным тормозом рабочего движения является сейчас, несомненно, Коминтерн. Основные черты этой организации прямо противоположны чертам революционной партии. Ленин любил повторять: "Кто в политике верит на слово, тот безнадежный идиот". Это сильно сказано, но правильно по существу. Вся политика, вся организация Коминтерна основана на безусловном и слепом доверии вождям. Это значит, другими словами, что Коминтерн воспитывает политических идиотов. Такая партия может, разумеется, принести временные затруднения и беспокойства, но она совершенно не опасна для существующего строя. Она стала тормозом борьбы рабочего класса и главным препятствием на пути революции. Является ли Коминтерн агентурой московского правительства? Ответ зависит от того, как понимать слово "агентура". В политическом смысле партия Коминтерна несомненно является агентурой Кремля. В аппарате Коминтерна есть, несомненно, немало лиц, которые являются прямыми агентами Кремля и состоят на особом жаловании. В Центральном Комитете каждой секции Коминтерна есть, насколько я знаю, доверенный агент ГПУ. Но, разумеется, эти лица скрывают свою особую функцию от собственной партии, даже от собственного Центрального Комитета. Назвать каждого коммуниста агентом Москвы можно лишь в том смысле, в каком каждого католика можно назвать агентом римского папы. В мексиканской печати появились телеграммы из Соединенных Штатов о моих будущих показаниях перед вашингтонской комиссией Палаты депутатов по поводу деятельности мексиканских и испано-американских коммунистов, в частности в связи с вопросом о нефти. В этих сообщениях говорится, будто я в течение нескольких лет передавал агентам упомянутой выше комиссии документы, будто меня посещал в Мексике представитель этой комиссии и пр. Все это сообщение представляет чистейший вымысел с начала до конца. Я действительно получил телеграмму от упомянутой комиссии. Совершенно независимо от политической тенденции председателя этой комиссии я не считал возможным уклониться от выступления в качестве свидетеля в публичном расследовании. Дело шло, таким образом, о моих показаниях насчет развития сталинизма, а вовсе не о внутренней жизни испано-американских стран, с которой я, к сожалению, очень мало знаком. Никаких документов, касающихся деятельности испано-американских коммунистов или вопросов о нефти, у меня никогда не было и нет, следовательно, я не мог передавать их упомянутой комиссии. Ни один из ее представителей не посещал меня в Мексике. К разоблачениям действительных или мнимых планов испано-американских коммунистов я не имел и не имею никакого отношения. Если бы мне действительно пришлось фигурировать в качестве свидетеля перед комиссией Палаты представителей, то именно по тем вопросам, на которые ссылается приведенная выше телеграмма за подписью господина Мэттиса298. Все остальное представляет, как уже сказано, продукт измышления в погоне за дешевой сенсацией. [Декабрь 1938 г. ] Редакция "Клаве" читателям Наш журнал не предназначен для легкого чтения. Марксистская теория есть руководство к действию. Мы хотим иметь читателей, которые изучают марксизм, которые учатся мыслить по-марксистски для того, чтобы действовать, как пролетарские революционеры. Вопросы, стоящие сейчас перед мировым рабочим классом, крайне сложны. Мы стараемся давать на эти сложные вопросы как можно более ясные и простые ответы. Тем не менее мы отдаем себе отчет в том, что среднему рабочему понимание многих статей нашего журнала недоступно. Выходом из положения является создание небольших кружков для чтения "Clave". Пролетарский революционер серьезно относится ко всем вопросам и прежде всего к вопросу о собственном теоретическом воспитании. Каждую статью надо подвергать всестороннему обсуждению. Свои сомнения или возражения надо точно формулировать и направлять в редакцию журнала. Постоянное общение между редакцией и читателями является основным условием правильного направления журнала и его тесной связи с классовой борьбой пролетариата. Вместе с тем мы ждем от наших читателей материальной помощи. Мы уже заявляли, что в распоряжении редакции нет никакого фонда. Если наш журнал вам нужен, друзья и читатели, докажите это делом: вербуйте подписчиков, продавайте шире отдельные номера, собирайте ежемесячные взносы, укрепляйте фундамент "Clave"! [Л.Д.Троцкий] [Декабрь 1938 г.] Наш журнал и президентская кампания Некоторые читатели спрашивают нас, какова политика нашего журнала в президентской кампании299? Мы отвечаем: наш журнал не принимает участия в борьбе кандидатур. Не вследствие, разумеется, анархических предрассудков о неучастии в политике: как выглядит это "неучастие" на деле, мы не раз видели во Франции, в Испании и в самой Мексике. Нет, мы стоим за самое активное участие рабочих в политике. Но за самостоятельное участие. Сейчас в Мексике нет ни одной рабочей партии, ни одного профессионального союза, которые вели бы самостоятельную классовую политику и способны были бы выставить самостоятельную кандидатуру. В этих условиях нам не остается ничего, кроме как ограничиться марксистской пропагандой и подготовкой будущей самостоятельной партии мексиканского пролетариата. [Л.Д.Троцкий] [Декабрь 1938 г.] 1939 Куда идет ПСОП?300 Дорогой друг! Спешу ответить на ваше письмо от 24 января, которое дало мне важную информацию о положении дел в ПСОП. Я нахожу необходимым высказаться по поводу тех соображений, которые развил в беседе с вами Марсо Пивер. Он заявил о "полной солидарности" со мной в оценке общего положения во Франции. Незачем говорить, что я высоко ценю такое заявление. Но оно все же недостаточно. Для возможности совместной деятельности нужно не только единство оценки - нужны одни и те же практические выводы, по крайней мере, наиболее существенные. По поводу июньских дней 1936 г. Марсо Пивер писал: "Теперь все возможно". Это была прекрасная формула. Она означала: с этим пролетариатом можно идти до конца, т. е. взять прямой курс на завоевание власти. В те же приблизительно дни я писал: "Французская революция началась". Общая посылка с Марсо Пивером у нас была таким образом налицо. Но именно поэтому я не мог понять, каким образом Марсо Пивер мог оказывать Блюму хотя бы условное, хотя бы ограниченное доверие, хотя бы полудоверие, когда было совершенно ясно, что этот консервативный и трусливый буржуа, дезертир с ног до головы, способен вести пролетариат только к поражениям и унижениям? Но не будем возвращаться к прошлому. Возьмем нынешнее положение. Вопрос о франк-масонстве имеет в моих глазах огромное политическое и симптоматическое значение. В эпоху глубочайшего революционного кризиса, который переживает сейчас Франция и который ставит перед пролетариатом ребром вопрос о борьбе за власть, элементарной и неотложной обязанностью революционных вождей является порвать все политические и моральные связи с предательскими вождями радикализма и официального "социализма", которые все будут против рабочих. Я не знаю, масон ли Даладье; но Шотан масон, и с ним, вероятно, ряд других министров. Спрашивается, как можно всерьез восставать против подлой политики "Народного фронта", т. е. против политического подчинения пролетариата радикальной буржуазии, и в то же время оставаться в блоке с вождями радикальной буржуазии, - с этими устрикарами и ставискарами301, которые в качестве масонов ставят себе задачей "нравственное" возрождение человечества? Перед лицом такого вопиющего противоречия каждый рабочий вправе сказать: "Эти социалисты не верят сами в социалистическую революцию, иначе они не могли бы оставаться в дружбе с вождями того класса, против которого они будто бы готовят революцию!" Благодаря счастливой или несчастливой случайности (не знаю, как сказать) мне довелось довольно близко наблюдать уголок франк-масонства во время моего пребывания в Ивере. Я жил в доме у франк-масона; его гости в большинстве случаев принадлежали к масонству. Среди моих молодых друзей был масон, вскоре порвавший с масонством. Я могу поэтому исходить не только из общих соображений, совершенно бесспорных самих по себе, но и из живых наблюдений над ролью масонства в политической жизни французской провинции. Верхний слой - радикалы, или "социалисты", адвокаты, депутаты, карьеристы, циники, для которых ложи - только избирательный аппарат. В масонских ложах Гренобля рабочих нет или почти нет, зато заметное место занимают мастера, низший административный персонал. Я знал одного из контрмэтров302 и имел интересные сведения о другом. Главной заботой их было отделиться от рабочих, попасть в "хорошее общество", послушать образованных людей. Они смотрели с искренним благоговением на адвокатов и профессоров, которые преподносили им гуманитарные и пацифистские банальности. Заправилы лож, играющие роль в муниципальной и политической жизни Гренобля при помощи масонского ритуала подчиняют себе мелкобуржуазную клиентуру и небольшую группку рабочей или полурабочей аристократии. Некоторые из этих господ сами не входят в масонство, а дергают нитки из-за кулис. В масонстве сосредоточены все те паразитические черты, которые столь отталкивают ныне от Второго Интернационала, как и от Третьего. Можно ли рвать с социал-демократией и Коминтерном и оставаться в то же время связанным с худшей карикатурой обоих, именно с франк-масонством? Революция требует человека полностью и целиком. Крайне подозрительны те революционеры, которые не находят удовлетворения своим политическим и моральным запросам в революционной пролетарской партии и ищут чего-то "лучшего", "высшего" в обществе радикальных буржуа. Чего именно ищут они? Пусть объяснят это рабочим открыто! Самое трудное, но и самое важное в такую эпоху, какую переживает Франция, - это освободиться от влияния буржуазного общественного мнения, внутренне порвать с ним, не бояться его травли, лжи, клеветы, как и презирать его похвалы, его заискивания. Только при этом условии можно обеспечить себе необходимую свободу действий, своевременно подслушать революционный голос массы и стать во главе ее для решительного наступления. Между тем, франк-масонство по самому существу своему есть предохранительный клапан против революционных тенденций. Известный (очень небольшой) процент честных идеалистов в составе лож увеличивает опасность масонства. Вот почему я вынужден прийти к заключению, что Марсо Пивер не делает из своих революционных посылок необходимых выводов. А это опаснее всего в революционную эпоху. Именно вследствие своей неспособности сделать необходимые практические выводы и разбил себе голову ПОУМ. Вся беда, видимо, в том, что Марсо Пивер и сейчас удовлетворяется своим радикальным анализом обстановки, но останавливается в нерешительности перед теми революционными задачами, которые из этого анализа вытекают. В связи со сказанным я с большой тревогой оцениваю те упреки и обвинения, которые Марсо Пивер выдвигает против некоторых членов ПОИ, вошедших в настоящее время в ПСОП. Они позволяют себе, по его словам, "грубые нападки", употребляют "неправильный тон", отталкивают своей "резкостью" и пр. и пр. Я далек от мысли разбирать отдельные примеры, которых я не знаю и знать отсюда не могу. Допускаю, что могли быть в том или другом случае бестактные выступления. Но разве это может иметь серьезное политическое значение в глазах революционера? С тех пор, как существует рабочее движение, на представителей левого крыла (на Маркса, на Энгельса, на Ленина, на Р.Люксембург, на Карла Либкнехта) всегда падали обвинения в дурном тоне, в резкости и бестактности. Объясняется это, с одной стороны, тем, что социалисты, которые не порвали до конца с предрассудками буржуазного общественного мнения и которые сами чувствуют двойственность своего положения, чрезвычайно болезненно воспринимают всякую критику. Таков психологический закон! С другой стороны, те, которые в отчаянной борьбе с господствующими партиями усвоили себе непримиримые революционные взгляды, склонны всегда, особенно в критической обстановке, как ныне, проявлять нетерпение, настойчивость, раздражение по отношению к центристским элементам, которые колеблются, выжидают, уклоняются и теряют время. Полемический диалог между этими двумя типами проходит через всю историю революционного движения. Указывать на демократию внутри партии и в то же время жаловаться на "тон" кажется мне не очень последовательным. Демократия находит свое ограничение в централизме, т. е. в необходимости единства действий. Но заявлять: так как у нас демократия, то не смей слишком широко разевать рот и говорить тоном, который мне не нравится, - это неправильно. Революционерам еще более не нравится тон уклончивости, тон подлаживания, тон увещеваний по адресу Блюма. В обоих этих случаях тон неразрывно связан с самим содержанием политики. Об этом содержании и нужно говорить! Если бы кто-либо из бывших членов ПОИ нарушил дисциплину ПСОП, я понял бы не только обвинения, но и исключение из партии. Каждая организация вправе оберегать свою дисциплину. Но когда я слышу обвинения в том, что Х и У слишком неучтиво защищали свои взгляды и этим заставили уйти из партии двух "очень ценных" товарищей, то я прихожу в полное недоумение. Чего стоит тот революционер, который покидает партию только потому, что кто-то резко критиковал его взгляды? Чувствительные мелкие буржуа, которые смотрят на партию, как на салон, как на клуб друзей или как на масонскую ложу, не годятся для революционной эпохи. Если они не выдерживают критических замечаний, то этим они только показывают свою внутреннюю несостоятельность: таким людям нужен лишь какой-либо благовидный предлог, чтобы покинуть баррикаду. Революционеры, которые открыто, хотя бы и резко, высказывают свое мнение, неопасны для ПСОП. Опасны для нее беспринципные интриганы, люди, способные к маскировке, готовые прикрыться любыми идеями, защищающие сегодня одно, завтра другое, авантюристы типа Раймона Молинье, которые пытаются обеспечивать свое влияние не идейной борьбой, а методами закулисных интриг. Опасны самовлюбленные и насквозь бесплодные сектанты типа бельгийца Вареекена, которым партия нужна лишь как аудитория для их соловьиных трелей. Преимущество IV Интернационала в том, что от таких элементов он систематически очищался. Этого же надо пожелать и ПСОП! Я не останавливаюсь здесь на вопросе о ПОУМ: кто серьезно относится к делу, тот обязан дать ответ на нашу критику ПОУМа. События полностью подтвердили ее. Об ILP (Нез[ависимой] Раб[очей] П[артии]) и вовсе говорить не стоит: по сравнению с Макстоном и К° покойный вождь меньшевиков Мартов был подлинным революционером. А ведь мы хотим учиться у Ленина, а не у Мартова. Не так ли, Марсо Пивер? ПСОП откололась от оппортунистической партии слева, притом в очень ответственный и критический момент. В составе ПСОП, как мне пишут, преобладают рабочие. Оба эти обстоятельства являются очень ценным залогом возможного революционного развития партии. Чтобы эта возможность превратилась в действительность, ПСОП должна пройти через стадию самой широкой, смелой, никакими внешними и посторонними соображениями не связанной дискуссии. Дело идет не о тоне критики, а об ее содержании. Дело идет не о личном самолюбии, а о судьбе французского пролетариата. Ближайшие месяцы, даже недели покажут, вероятно, может ли и хочет ли ПСОП вступить на путь марксизма, т. е. большевизма: эти два понятия полностью совпадают для нашей эпохи. Крепко жму руку Ваш Л.Троцкий 14 февраля 1939 г. Койоакан Карл Маркс Родился 5 мая 1818 г. в Трире, в Германии, в семье еврейского либерального адвоката, принявшей протестантство в 1824 г. Окончив юридический факультет, М[аркс] женился в 1843 г. на Женни Вестфален, вышедшей из реакционной аристократической семьи, но мужественно делившей судьбу революционного борца. Осенью 1843 г. М[аркс] переехал в Париж для издания революционного журнала303 и здесь впервые встретился с Фридрихом Энгельсом, связавшись с ним нерасторжимой дружбой. Весной 1847 г. М[аркс] и Энгельс примкнули в Брюсселе к тайному "Союзу коммунистов" и по его поручению составили "Манифест Коммунистической Партии" (1848 г.), первое научное обоснование программы пролетариата. После мартовского переворота 1848 г. М[аркс] встал в Кельне во главе "Новой Рейнской Газеты"304. Выброшенный контрреволюцией из Германии и Франции, М[аркс] уехал в Лондон, где жил с семьей до смерти. Только благодаря неутомимой поддержке Энгельса М[аркс] мог подготовить к печати первый том "Капитала" (1867 г.) и закончить вчерне следующие три тома, главный труд своей жизни. В 1864 г. основан был в Лондоне под руководством М[аркс] 1-й Интернационал. Научная работа М[аркса] неразрывно сочеталась с революционной борьбой. 2 декабря 1881 г. умерла Женни М[аркс]. 14 марта 1883 г. М[аркс] навеки заснул в своем рабочем кресле. С его смертью человечество стало, по выражению Энгельса, ниже на голову. М[аркс] похоронен на кладбище Хайгейт в Лондоне. [Л.Д.Троцкий] 26 февраля 1939 г. Невежество - не орудие революции. По поводу скандальной статьи в "Trinchera Aprista"305 В No 3 нашего издания напечатана была статья т. Диего Ривера по поводу программного письма Айиа де ла Торре306. Статья т. Ривера, как могли убедиться все наши читатели, ставила чрезвычайно важные вопросы, притом в высшей степени спокойным тоном. К нашему величайшему изумлению, один из журналистов АПРА, некий Гильермо Леон307, ответил статьей, которую иначе нельзя назвать, как наглой и непристойной. Вместо ответа по существу поставленных принципиальных вопросов г. Леон считает возможным атаковать Диего Ривера как человека и художника, позволяя себе личные инсинуации, списанные с заборов желтой журналистики. Есть ли надобность защищать Диего Ривера от глупых и грязных атак? С комическим высокомерием Леон в каждой строчке именует т. Ривера "художником", как если бы в этом слове заключалось ужасное осуждение. Чтобы увеличить вес своей иронии, - иронии бессильного филистера, - г. Леону следовало бы говорить о "великом художнике": ибо если плохо быть художником, то несравненно хуже быть гениальным. Вслед за Толедано и другими буржуазными "социалистами" Леон обвиняет Ривера в том, что он продает свои картины буржуазии. Кто же, кроме буржуазии, может покупать картины в капиталистическом обществе? Завися от буржуазии в силу социальных отношений, подавляющее большинство художников идейно закабалены буржуазией. Ривера представляет факт исключительный в том отношении, что сохраняет полную моральную независимость от буржуазии. Именно в этом его право на уважение со стороны каждого рабочего-социалиста и каждого честного демократа. Но Леон не относится ни к той, ни к другой категории. Леон начинает с возмущения по поводу того, что т. Ривера подходит к Айиа де ла Торре, как к демократу. Леон видит в этом нечто вроде оскорбления и клеветы. Айиа де ла Торре, - восклицает он, - "не демократ, а революционер". Нельзя совершенно понять, что означает это противопоставление. Демократ может быть противопоставлен, с одной стороны, стороннику монархии или фашистской диктатуры; с другой стороны и в другой плоскости - социалисту. Но противопоставить демократа революционеру - почти то же, что противопоставить блондина адвокату. Демократ во Франции или в Соединенных Штатах, разумеется, не может быть революционером. Он стоит за сохранение того, что есть; он консерватор. Но демократ отсталой страны, находящейся под двойным гнетом империализма и полицейской диктатуры, как Перу, не может не быть революционером, если он серьезный и последовательный демократ. Именно эту мысль и развивает Ривера. Он не обвиняет Айиа де ла Торре в том, что тот выступает в своем программном письме не как социалист, а как защитник демократии. Ривера условно принимает эту позицию и пытается доказать, - по нашему мнению, с полным успехом, - что Айиа де ла Торре выступает как непоследовательный демократ. Вот на это и надо было ответить. Айиа де ла Торре называет Соединенные Штаты "опекунами нашей свободы" и обещает в случае фашистской опасности (а Бенавидес308 (президент-диктатор Перу) - не опасность?) обратиться к этим "опекунам" за помощью. Т[оварищ] Д.Ривера справедливо осудил эту идеализацию североамериканского империализма. Что отвечает Леон? Он бранится, ссылается некстати на Ленина, цитирует другие заявления де ла Торре, снова бранится, но так и не объясняет, почему накануне конференции в Лиме вождь апризма счел нужным вместо разоблачения действительной роли Соединенных Штатов изображать их - точь-в-точь, как Толедано в "Футуро" - в виде филантропической наседки, охраняющей латиноамериканских цыплят (в том числе нежного цыпленка Бенавидеса) от заокеанского коршуна. Такое подкрашивание действительности недопустимо под пером демократа угнетенной страны. У революционных марксистов могут быть практические соглашения с революционными демократами, но именно с революционными, т. е. с такими, которые рассчитывают на массы, а не на высокопоставленных наседок. В глазах марксиста АПРА, разумеется, не социалистическая организация, ибо она не является классовой организацией революционного пролетариата. АПРА есть организация буржуазной демократии в отсталой полуколониальной стране. По своему социальному типу, по своим историческим целям и в значительной мере по своей идеологии она стоит между русскими народниками ("социалистами-революционерами") и китайским Гоминьданом. Русские народники были гораздо богаче "социалистической" доктриной и "социалистической" фразеологией, чем АПРА. Это не мешало им оставаться мелкобуржуазными демократами, которые, несмотря на самоотвержение и героизм своих лучших борцов, оказались не в силах выполнить даже демократические задачи. "Социалисты-революционеры" выдвинули аграрную программу. Но, как и все мелкобуржуазные партии, оказались пленниками либеральной буржуазии, этой доброй "наседки", и в конце концов предали крестьянство в революции 1917 г. Этого исторического примера забывать нельзя. Демократ, который сеет доверие к империалистическим "опекунам", может принести угнетенным народам лишь горькие разочарования. Т[оварищ] Диего Ривера утверждает в своих тезисах, как и в статье, что полного и окончательного освобождения угнетенные народы могут достигнуть только путем революционного низвержения империализма и что эта задача осуществима лишь силами мирового пролетариата в союзе с колониальными народами. На эту бесспорную для всякого марксиста мысль Леон обрушивается потоком бранных выражений и некоторым подобием доводов. Оставляя брань в стороне, попытаемся выделить ядро его аргументации. Пролетариат империалистических стран, говорит Леон, не проявляет ни малейшего интереса к борьбе колониальных народов, которые должны поэтому идти своей собственной дорогой. Ставить судьбу отсталых стран в какую бы то ни было зависимость от борьбы пролетариата передовых стран значит впадать в... "пораженчество". (Оставляем в стороне бессмысленность этой характеристики: ни идей, ни терминологии марксизма Леон не понимает). В доказательство своей мысли он приводит пример: Мексика экспроприировала нефтяные предприятия, - разве это не шаг на пути освобождения страны от империалистической зависимости? Между тем этот шаг был сделан без всякого участия пролетариата Соединенных Штатов или Великобритании. Этот свежий пример показывает, по мнению Леона, что колониальные и полуколониальные страны могут добиться полного освобождения независимо от поведения международного пролетариата. На самом деле все это рассуждение обнаруживает, что публицист АПРА не понимает азбуки того вопроса, который является основным для его партии, именно, вопроса о взаимоотношении между империалистическими и полуколониальными странами. Совершенно верно, что Мексика сделала шаг вперед к своей экономической независимости, экспроприировав нефтяные предприятия. Но Леон закрывает глаза на то, что Мексика в качестве продавца продуктов нефти сейчас же попала - не могла не попасть - в зависимость от других империалистических стран. Какие формы примет или может принять эта новая зависимость, - на этот счет история еще не сказала своего последнего слова. Можно ли, с другой стороны, утверждать, что данный конкретный акт - экспроприация нефтяных предприятий - окончательно обеспечен? К несчастью, этого утверждать нельзя. Военное и даже чисто экономическое давление извне, при неблагоприятной для Мексики международной конъюнктуре, т. е. при дальнейших поражениях и отступлениях мирового пролетариата, может вынудить страну сделать шаг назад. Отрицать такую возможность было бы пустым бахвальством. Представлять себе будущность Мексики, как и любой другой колониальной или полуколониальной страны, в виде постоянного накопления реформ и завоеваний, вплоть до полного и окончательного освобождения, могут только жалкие утописты. Так, социал-демократы, эти классические оппортунисты, долго надеялись, что путем непрерывного развития мирных реформ им удастся преобразовать капиталистическое общество и достигнуть полного освобождения пролетариата. На деле оказалось, что путь реформ действителен только до известного пункта, когда господствующий класс, почувствовав опасность, переходит в открытое контрнаступление. Борьба может разрешиться только революцией или контрреволюцией. В ряде капиталистических стран накопление демократических реформ привело не к социализму, а к фашизму, ликвидировавшему все социальные и политические завоевания прошлого. Тот же диалектический закон распространяется и на освободительную борьбу угнетенных народов. При благоприятных условиях они могут сравнительно мирно достигнуть известных завоеваний, облегчающих борьбу за дальнейшую самостоятельность. Но это вовсе не значит, что такие частные завоевания будут продолжаться непрерывно, до полного освобождения. В Индии британский империализм после ряда второстепенных уступок готовится ныне не только поставить точку, но и повернуть колесо реформ назад. Освободить Индию может только открытая революционная борьба индусских рабочих и крестьян рука об руку с английским пролетариатом. Такова одна сторона вопроса. Но у него есть и другая. Почему мексиканскому правительству удалось успешно, по крайней мере, для данного периода, провести экспроприацию? Прежде всего благодаря антагонизму между Соединенными Штатами и Великобританией. Можно было не опасаться непосредственного активного вмешательства Великобритании. Но этого мало. Совершая экспроприацию, мексиканское правительство считало невероятным вооруженное вмешательство также и со стороны северного соседа. На чем основывался этот расчет? На нынешнем курсе Белого Дома: "Нью Дил"309 во внутренних отношениях сопровождается политикой "доброго соседа" во внешних отношениях. Леон явно не понимает, что нынешняя политика Белого Дома определяется глубоким кризисом американского империализма и ростом радикальных тенденций в рабочем классе. Наиболее яркое выражение эти новые тенденции нашли до сих пор в возникновении СИО (Комитете Индустриальной Организации). Г[осподин] Леон жалуется на то, что СИО не интересуется судьбой Перу. Это означает, вероятно, что касса СИО отказывается субсидировать АПРА. Со своей стороны мы нимало не склонны закрывать глаза на то, что политическое сознание вождей СИО не возвышается над уровнем левого крыла консервативной партии Рузвельта, а в некоторых отношениях спускается ниже этого плачевного уровня. Тем не менее факт возникновения СИО отражает огромный сдвиг в чувствах и мыслях американских рабочих. Влиятельная часть буржуазии, представителем которой является Рузвельт, говорит (или говорила вчера): "Прежними методами править нельзя; нужно идти на соглашения, нужно делать частичные уступки для того, чтобы сохранить основное, т. е. частную собственность на средства производства". Это и есть Нью Дил". Та же политика распространяется Рузвельтом на международные отношения, особенно на отношения с Латинской Америкой: уступать в частных вопросах, чтобы не потерять главного. Именно эта политическая конъюнктура и сделал возможной экспроприацию нефти в Мексике без военной интервенции и экономической блокады. Другими словами, мирный шаг на пути экономической эмансипации стал возможен благодаря более активной, более наступательной политике широких кругов североамериканского пролетариата. Дело идет, как видим, совсем не о том, "сочувствуют" или "не сочувствуют" Льюис310 и К° АПРА или перуанскому народу вообще: эти господа не видят дальше своего носа и сочувствуют только самим себе. Дело идет даже не о том, в какой мере сами американские рабочие понимают сегодня связь своей освободительной борьбы с борьбою угнетенных народов. Как бы ни плачевно обстояло пока дело на этот счет, остается несомненным и притом крайне важным фактом, что обострение классовой борьбы пролетариата Соединенных Штатов чрезвычайно облегчило экспроприацию нефтяных предприятий мексиканским правительством. Этой внутренней логики классовой борьбы, этой взаимозависимости внутренних и внешних факторов г. Леон, как типичный мелкий буржуа, совершенно, разумеется, не понимает. Было бы, разумеется, в корне ошибочно делать из сказанного выше тот вывод, что политика Соединенных Штатов будет и дальше развиваться непрерывно по тому же направлению, открывая латиноамериканским народам все более и более широкие возможности мирного освобождения. Наоборот, можно заранее предсказать, притом с полной уверенностью, что политика "Нью Дил" и "доброго соседа", не разрешив ни одного вопроса и никого не удовлетворив, только разожжет требовательность и наступательный дух американского пролетариата и латиноамериканских народов. Обострение классовой борьбы породило "Нью Дил". Дальнейшее обострение классовой борьбы убьет "Нью Дил", дав внутри буржуазии перевес крайне реакционным, наступательным, фашистским тенденциям. Политика "доброго соседа" неизбежно сменится, вероятно, в довольно близком будущем, политикой бронированного кулака, который может прежде всего оказаться направленным против Мексики. Закрывать глаза на эту перспективу могут только мелкобуржуазные слепцы и фразеры типа Ломбардо Толедано или Леона. Годом раньше или позже вопрос станет ребром: кто хозяин на этом континенте - империалисты Соединенных Штатов или трудящиеся массы всех населяющих Америку народов? Вопрос этот по самому существу своему может быть разрешен только открытым столкновением классовых сил, т. е. революцией, вернее, революциями. В этих боях против империализма будет участвовать, с одной стороны, пролетариат Соединенных Штатов, который не может не вести этой борьбы во имя собственного самосохранения, с другой стороны, латиноамериканские народы, которые, борясь за свое освобождение, тем самым поддерживают борьбу пролетариата Соединенных Штатов. Из сказанного ясно, что мы отнюдь не рекомендуем ни латиноамериканским народам пассивно дожидаться революции в Соединенных Штатах, ни американскому пролетариату сложить руки до победы латиноамериканских народов. Кто пассивно дожидается, тот ничего не дождется. Борьбу нужно вести непрерывно, развивать и углублять ее, в зависимости от реальных исторических условий. Но нужно в то же время ясно понимать взаимозависимость двух главных потоков современной борьбы против империализма. Только слившись на известном этапе воедино, они могут обеспечить окончательное торжество. Это не значит, конечно, что Льюис и Грин сделаются чемпионами социалистической федерации американского континента. Нет, они останутся, несомненно, до конца в лагере империализма. Это не значит также, что весь пролетариат Соединенных Штатов научится видеть в освобождении латиноамериканских народов свою собственную задачу. Это не значит также, что латиноамериканские народы поймут до конца общность своих интересов с интересами североамериканского пролетариата. Но сам факт параллельной борьбы будет означать объективный союз между ними, может быть неоформленный, но очень активный союз. Этот союз окажется, разумеется, тем более действительным и плодотворным, чем раньше и лучше авангард американского пролетариата - на Севере, в Центре и на Юге - поймет необходимость самого тесного революционного сотрудничества в борьбе против общего врага. Вскрыть, разъяснить и организовать эту связь - в этом и состоит одна из важнейших задач IV Интернационала. * Разобранный нами пример показывает достаточно общий теоретический и политический уровень г. Леона. Вряд ли стоит останавливаться после этого на всех остальных его суждениях. Отметим лишь два важнейших. Леон приписывает нам ту мысль, будто СССР является империалистической страной. Ничего подобного в статье Диего Ривера, разумеется, нет. Мы говорим лишь, что в борьбе за самосохранение советская бюрократия превратилась в последний период в агентуру "демократического" империализма. Чтобы завоевать его симпатии, она готова на всякие предательства по отношению к рабочему классу и угнетенным народам. Поведение сталинцев на пацифистском конгрессе в Мексике (сентябрь 1938 г.) полностью обнаружило их измену колониальным и полуколониальным народам. Ведь именно поэтому левые апристы встали в острую оппозицию к сталинскому большинству конгресса. Согласен ли с этим Леон или не согласен? Когда этот господин с важным видом заявляет, что (в отличие от нас?) он не является "врагом СССР", то мы можем только презрительно пожать плечами. Что означает для Леона СССР? Географическое понятие или социальное явление? Если он имеет в виду "советское" общество, то он должен понять, что это общество насквозь противоречиво. Нельзя быть другом народов СССР, не будучи врагом "советской" бюрократии. Все так называемые "друзья" Кремля, как не раз доказывал Л.Д.Троцкий, являются вероломными врагами освободительной борьбы рабочих и крестьян СССР. Леон обвиняет нас, конечно, в том, что мы "разъединяем" силы республиканской Испании в борьбе против фашизма. Этим он лишний раз обнаруживает свое реакционное тупоумие. С самого начала испанской революции, и особенно с начала открытой гражданской войны, революционные марксисты доказывали, что победа возможна только на основе социалистической программы: нужно немедленно дать крестьянам землю, экспроприировать банки и тресты, дать рабочим освободиться от капиталистической эксплуатации. При этих условиях испанская революция была бы непобедимой. Адвокаты и лакеи помещиков, банкиров, капиталистов и попов отвечали на это: "Не нарушайте единства!" Во имя "единства" эксплуатируемых с эксплуататорами всякое революционное движение рабочих и крестьян подавлялось беспощадно. Все действительные социалисты и революционные анархисты подвергались клевете, заточению, истреблению. Главную роль при этом играло сталинское ГПУ. "Не нарушайте единства" - жертв с палачами! Мы видим теперь результаты этой предательской политики. Обманутые рабочие и крестьяне повернулись спиною к республиканцам, впали в отчаяние, в апатию, в индифферентизм. Именно это обеспечило победу Франко. Кто теперь, после падения Барселоны311, повторяет, что "троцкисты" проповедуют разъединение республиканской Испании, тот тем самым показывает, что он является агентом испанских помещиков, капиталистов, банкиров и попов. Этого одного достаточно, чтобы заставить нас открыто сказать перуанским рабочим: "Не верьте субъектам, подобным Леону: эти консервативные мелкие буржуа не понимают логики классовой борьбы и потому совершенно неспособны руководить вами в вашей борьбе за национальную и социальную эмансипацию; ничего, кроме поражения, они принести вам не могут!" Думаем, что сказанного довольно. Ругательства и инсинуации Леона - не доводы. Наглость не смягчает невежества. А невежество - не орудие революции! "Клаве"312 [Февраль] Жуо и Толедано Несравненный Леон Жуо телеграфировал несравненному Ломбардо Толедано грозный запрос: правда ли, что правительство Мексики собирается сдавать нефтяные концессии Японии и другим фашистским странам? Ведь это означало бы усиление военной мощи фашистов и новые катастрофы на миро