раскрылась и впустила нас в лабораторный блок. Сразу стало ясно, что здесь куется будущее. Лампочек и окон нет, люминисцирует сам потолок, по полу катятся "беспилотные" программируемые тележки, нагруженные разным барахлом. Мы установили взрывное устройство в шахту лифта и поспешиливслед за приглянувшейся тележкой. Тележка ехала четко, снимая ток с металлических лент, пересекающих коридор. Затормозила она только у таблички "Nanolab #2". Перед ней распахнулась дверь, только не большая, а маленькая, особая. Камински срочно загрузилась в тележку, вышвырнув оттуда всякое барахло -- и въехала зайцем в лабораторию. Через минуту она открыла для меня "парадную" дверь. Камински успела основательно поработать в лаборатории за эту минуту. На полу валялся труп охранника с резанной раной на шее. С пяток лаборантов также лежало на полу, живые, но похоже сильно пострадавшие от электрических разрядов. Сильно пахло озоном и палеными волосами. "Помоги-ка их упаковать." Каждому сраженному пришлось заклеивать слюнявый что-то бормочущий рот, а также прихватывать подрагивающие руки и ноги. И лишь когда я покончил с этим пакостным делом, Камински сказала мне по СБС: "Только вот поганца Раджнеша здесь нет." У меня все упало внутри, я чуть не застрелился. Но тут раздался шум спускаемой воды и в просторное светлое помещение лаборатории вошел маленький чернявый человек с длинным носом. По расстегнутой ширинке я сразу узнал большого ученого. -- Главное в любом деле -- это вовремя спустить воду,-- поприветствовал я его. Почему-то и он признал меня. -- А тебя есть еще что-нибудь классное, но только не стрелялки и не симуляторы, а MUDEO?-- спросил Ваджрасаттва.-- Я ведь сразу понял, что ты не Ральф. Он в общем-то совсем не любит играть, скучный тип. -- Меня и в самом деле зовут не Ральф. Конечно есть, Раджнеш. Я навел на него ствол и добавил. -- Я знаю, что в тебя вживлен компер, так что не стоит подавать сигналы о помощи. Он, естественно, сдрейфил. Как-то посерел -- это такой вариант бледности для смуглых людей. Я уж думал, что ученый сейчас завопит как скаженный или бросится на меня, размахивая туалетной бумагой, или чего доброго направится в окно, но к нему подошла Камински и он сразу как-то переключился. Если точнее, расслабился. -- Это ты?-- спросил Ваджрасаттва у моей напарницы с легким ненапряженным удивлением. Ученому почудилась в Камински какая-то знакомая баба! Может, и у Ваджрасаттвы есть нейроконнекторы на зрительных нервах? А нашей диверсантке удалось неким образом надеть на себя мимик-маску? -- Конечно, я,-- смело отозвалась она.-- Ты поедешь со мной, Раджнеш. Но для этого надо проделать кое-какие упаковочные процедуры. Я подошел к биокибернетику и задрал ему рукав, Камински же мигом всадила ему укол -- снотворное заодно с эндорфином -- и господин Ваджрасаттва сладко-сладко зевнул. -- Ничего не бойтесь,-- сказал я засыпающему ученому.-- Вы просто меняете место работы. У современных людей это происходит в среднем семь раз за жизнь. Едва он уронил клюв-нос, я стал разбираться с его компером. Это было довольно тонким и неприятным делом. Сканирование показало, что коммуникатор Раджнеша пищит непрерывно как в режиме ближней, так и дальней связи. Ясно, что эта сигнализация работает ради начальства, которое хочет иметь своего ученого день-деньской под контролем. Крохотным лазерным скальпелем Камински рассекла кожу Ваджрасаттвы под ключицей -- там, где я показал -- и вытащила пинцетом аппаратик размером с гильзу. Это и был компер. Я сунул в его разъем иголочку штеккера, пробил защиту одним из свистнутых кодов доступа, и слегка перепрограммировал. Компер Ваджрасаттвы перестал следить за пульсом, давлением и другими показателями организма. Вернее застыл на самом последнем замере. Затем я приклеил компер с помощью скотча к ножке ствола. А Камински залепила рану биокибернетика синтекожей. Теперь можно было эвакуироваться. И мы, подхватив на три четверти спящего Ваджрасаттву, направились к лифту, который вел вниз -- к цеху по упаковке рыбопродуктов. Время как раз приобрело ощутимую плотность и напряженность. Любое промедление причиняло почти физическую боль и заставляло сжиматься сердечные мышцы. Лифт полз еле-еле, как улитка по склону Фудзи и Эвереста вместе взятых. Какое-то из живых и мертвых тел, оставшихся на нашем пути, могло в любой момент сыграть против нас. А тело Ваджрасаттвы стало уже спящим на все сто процентов и заодно сделалась раза в два тяжелее. Через пятьдесят восемь минут должно было сработать взрывное устройство -- когда мы по идее собирались уже покинуть объект... Упаковочный цех оказался полностью автоматизирован, если не считать одного участка, где пара упитанных голландских теток проверяли наполнение коробок рыбным филе. Да еще за пультом сидел оператор, который следил за всем процессом сразу. Камински "упаковала" теток и уложила их на кучу картона в углу, а с оператором-азиатом пришлось разбираться мне. Вначале он принял меня за регулировщика аппаратуры и стал что-то объяснять на помеси английского и мандарина <прим. основной китайский диалект>. Потом он заметил паучиху Камински, деловито склеивающую работниц, и стал выдавать что-то в своем родном стиле кунфу. Он саданул меня пребольно по ребру (я уж подумал, что перелом), но пропустил хук в хлипкую челюсть. А потом я уж для концовки шмякнул его головой об стенку. Все-таки перебежки с пулеметом в последние полгода довольно прилично укрепили мою некогда хилую мускулатуру. Способность обращаться с человеком как со строительным материалом тоже через какое-то время появляется. И еще, я научился не смотреть в глаза тому, кого собрался замочить. В конце цеха робот-манипулятор вставлял коробки с рыбой в рефрижераторные контейнеры, которые затем плавно уезжали на транспортере. Камински срочно разоблачила большого по одаренности, но маленького по размерам ученого Ваджрасаттву. Как профессиональная Снегурочка быстро закидала его льдом, сразу понизив температуру тела до двадцати девяти, затем нацепила ему кислородную маску. После этого осталось прилепить к Раджнешу динамические капельницы, основную и резервную, чтобы те помаленьку вводили в него поликонсервант. Это такой набор особых устойчивых белков типа hsp, который будет сохранять в организме неустойчивые белки, чтобы не случилось денатурации, а также предотвращать переход внутренней воды в лед. Что-то похожее предстояло сотворить и с нами самими, правда по сокращенной программе. Нам надлежало проспать семь часов в холодном контейнере. Семь часов, пока контейнер будет ехать на причал, перегружаться на судно, проходить через шлюзы в открытое море, и плыть в сторону Атлантики. Но, в конце концов, должен был прилететь вертолет с нашими. Сейчас надо было за один присест заделать пять кубиков поликонсерванта из шприца в вену и далее включить одну из капельниц. Я от этой процедуры почти моментом задубел, а пришлось еще затаскивать налившегося свинцом Раджнеша в контейнер и самим располагаться так, чтобы не задохнуться, получив рыбий хвост в глотку. Боль, дрожь и тяжесть одолевали меня, когда я улегся рядом с Камински на скользкие рыбьи останки. Я стал засыпать холодным сном, почти не волнуясь о том, что возможно уже никогда не проснусь. Ведь если кунфушники обнаружат нас, то могут просто кинуть в море на корм корюшке или в первую попавшуюся топку. Я уже устал волноваться, поэтому воспринимал все с безмерной стылой тоской цыпленка-бройлера. Напоследок Камински неожиданно поймала мои пальцы своими и пожала их. Наверное, ей тоже было хреново. Удивительно, что в этом рефрижераторном контейнере мне еще приснился сон! Я увидел в своем холодном сне теплый благородный лес после сильного дождя: буки, клены, каштаны, дубы, сочащиеся влагой и ароматом под лучами закатного солнца. На опушке леса высокие травы плавно переходили в заросшее камышами и кувшинками озерко. И мы гуляем по этой опушке: я и Камински, взявшись за руки, а позади идут Майк, Гайстих, мои покойные мама и бабушка, и племянник, умерший месяц назад от менингита в лишенной лекарств и света больничке, и трехлетняя моя тетя, которую немцы повесили под Одессой в 1941. Она точно такая же как на фотографии -- кудрявая, большеглазая. И отец идет, которого я никогда не видел -- но мне показалось, что это отец. С опушки мы вступаем в лес, солнце уже заходит, и мы таем среди бликов, теней и изумрудной зелени листьев, ни о чем уже не жалея, ни на кого не обижаясь. Наверное, это был Рай. Когда я проснулся, то сперва почувствовал не холод, а работу судового двигателя. Вал проходил где-то неподалеку и распространял тряску. А потом я начал с легким кряхтением оттаивать. Стал замечать цифры-мимики, она бежали как будто по небу, показывая и указывая на уровень гемоглобина, сахара, всякие там вредные метаболиты, концентрации ионов, скорость нейромышечных реакций. Я видел, что уже прошло слишком много времени, ведь мимик хронометра тоже сиял надо мной. Я не очухался вовремя! Одна капельница с консервантом, как выяснилось, быстро вышла из строя, и вместо нее отработала резервная, но со сбоями. Та капельница, которая должна была привести меня в чувство адреналитиками, включилась позже, чем надо. И сейчас ее пришлось форсировать. Наверное, из-за этого мне стало так больно. Каждую мою клетку словно перетирали и раздавливали каменные пальцы, мышцы были деревянными, но это дерево горело. Однако через три минуты я уже поднялся на колени и пустил слюни. Неподалеку из-под коробок выглядывала серая физиономия Раджнеша в кислородном наморднике. Датчик, приклеенный к его шее, светил индикаторами, показывая, что он жив. Жив в нашем понимании этого слова. Артериальное давление было немногим больше, чем у нормального мертвеца. Камински же явно еще пребывала в отключке. Я коснулся ее руки и получил по СБС данные по ее пошатнувшемуся здоровью. Вот зараза: какая-то дисфункция дыхательного центра и аритмия сердца, кислорода в тканях на двадцать пять процентов ниже нормы! Лицо диверсантки сейчас было невинным и даже жалким. Мой образованный компер предложил сделать ей интубацию, да еще вколоть латровита с адреналином прямо в сердце. Какая тут на фиг интубация? Мне бы еще в сердце ей попасть. Я вознес руку со шприцом, пробил иглой посиневшее тело напарницы, и надавил на ампулу. Вовремя надавил. Снаружи раздался какой-то грохот, потом еще. Ну как не узнать родные звуки. Это точно автоматные очереди -- ишь как тарахтят, 1000 выстрелов в минуту не меньше. Притом секли они все ближе и ближе. Я попробовал открыть дверь контейнера, но ее, видимо, заклинило смежным контейнером. Придется пробиваться с помощью направленного взрыва. Но только где? Ультразвуковой миниробот-зонд в таком нагромождении металла никак не мог подыграть. Я обстучал стальные стенки и мне показалось, что сверху имеется свободное пространство. Прикрепил к подволоке контейнера два батончика со взрывчаткой, воткнул иглы взрывателей и двадцать секунд подождал. Потом было много дыма, пара, вони, брызг фреона и окалины. Однако крепкий оказался контейнер. Металл крыши был пробит и отогнут, но до нормальной дыры оставалось еще далеко. Я приподнялся насколько мог и стал, обжигаясь и кряхтя, отжимать кусок рваного горячего железа. Затем высунул голову из контейнера и мой инфракрасный сенсор прорисовал окружающее пространство. Мы были в закрытом трюме, но по его люку топали тяжелые башмаки. Я по этому звуку догадался, что не наши башмаки. Да и голоса долетали не наши, больно визгливые. Шухер, над головой кунфушники! Я вернулся в контейнер и начал тормошить Камински. Эта чертова машина для убийства, еще считающая себя женщиной, никак не хотела очухаться. Потом она застонала, даже прошептала, что холодно, но глаза так и не открыла. Я прижал ее к себе, обнял, я дул на ее потрескавшиеся губы, будто она была не матерой разведчицей, а маленькой девочкой. Лицо ее действительно переменилось -- ничего зловещего и хищного. Все это было лишь мимиком-маской запрограммированной на убийства женщины. Никакая она не Камински, а Катерина Матвеевна, сбившаяся с пути истинного. Если точнее, поставленная на путь неистинный. Потом я услышал скрежет -- это поднимался трюмный люк, Бросил Камински и стал вылезать из контейнера. В трюм уже врывались дневной свет, ледяная крупа, грубые гнусные голоса. Увидел я вскоре и стволы. Наверное, и меня заметили, поэтому крикнули на английском с квакающими азиатскими интонациями: "Выходи." Ну, сейчас я им выйду! И заодно попробую отвлечь их внимание от Камински и Раджнеша. -- Выхожу, выхожу, не стреляйте, соколики,-- сказал я, прикрепляя пистолет-пулемет "Ель" клейкой лентой к щиколотке. Прилепив, стал подниматься по опустившемуся вниз трапу. Едва моя голова поднялась выше комингса люка, я осознал всю мрачность ситуевины. Мы плыли на судне под нейтральным либерийским флагом, но на борту, кроме нескольких матросов-негров, имелось с десяток крепких раскосых парней -- из морской пехоты кунфушников. -- Руки за голову,-- крикнул ближайший ко мне морской пехотинец и уже потянулся, чтобы ухватить меня за шиворот. Ухватил, но в этот момент я одной рукой дернул его на себя, а второй вырвал чеку осветительной гранаты, висевшей у меня на шее. Вспышка. Я вовремя зажмурил глаза, но все равно видел силуэты окружавших меня людей -- компер-то не ослеп и продолжал сканировать электрополя своим сенсором. Морпех, которого я схватил, несколько раз дернулся -- похоже в него попала пуля с повышенным останавливающим действием -- предназначавшаяся, конечно же, мне. Потом я ласточкой вылетел из люка, скатился с комингса и открыл стрельбу из своего пистолет-пулемета. Троих ближайших кунфушников уложил сразу. Меня, конечно, едва не изрешетили, но я уже перебрался за брашпиль лебедки. Над головой свистели пули и дзинькали по палубе иглы, на меня наводили ствол гранатомета. Еще несколько секунд и мне конец. Но против этого я как будто даже и возражал. Мне вдруг все надоело здесь и стало интересно, что ТАМ. Там не может быть хуже, чем здесь. Там меня будет любить женщина, в волосах которой запуталось солнце, и моя трехлетняя тетя будет играть с щенком на лужайке перед домом. Впрочем, благородная кончина была отложена. Раздались выстрелы с неожиданной стороны. Помимо меня они были неожиданными и для кунфушников. Гранатометчик, а с ним еще трое морских пехотинцев покатились по палубе, брызгая кровью. Из люка выскочила очухавшаяся и злая Камински с короткоствольным автоматом -- на лице ее уже восстановилась валькиричья красота. Вражеские морпехи еще стреляли по нам со стороны рубки, но без особого успеха. Рядом с нашим ржавым "корытом" болтался на волнах катер кунфушников. Но с него перебраться на либерийский борт было не так-то просто. По крайней мере, тех двоих морпехов, что попробовали вскарабкаться по веревочным трапам, мы с Камински сняли сразу. Потом катер отвалился от нашего борта и стал отходить подальше. Я так понял, чтобы удобнее было вжарить по нам ракетой "корабль-корабль". Но сцена внезапно усложнилась. От неба, похожего на грязное одеяло, отделились две пилюли -- да это же вертолеты -- и спустя десять секунд произвели ракетные залпы. По катеру и по надстройке судна. Ракеты, скатившись сверху яркими шариками, сыграли точно. Судовую надстройку объемным боезарядом превратило в скомканную туалетную бумагу. А кунфушный катер, благодаря умелому воздействию кассетной боеголовки, обернулся снопом бенгальских огней, которые осели черной трухой на морскую гладь. Никаких других останков я на поверхности воды не различил. -- Точную наводку я сделала?-- похвастала Камински и поиграла лазерным "фонариком"-целеосветителем. Немного погодя один из двух вертолетов, огромная машина с защищенным винтом роторного типа, завис над палубой, гоня ледяную крошку на лица совсем очумевших матросов-негров. Из открывшегося люка упало несколько трапов и сетка-люлька. Заодно на резиновых тросах спустилось пяток солдат и офицер. Несмотря на то, что вертолет и вояки были без опозновательных знаков, я сразу узнал наших. Офицер направился ко мне -- это был один из тех солдафонов, которых я видел в подземном бункере военной разведки. На этот раз он представился: -- Полковник Лучинский... Ваджрасаттва с вами? -- А как же, в виде леденца. Я показал пальцем на трюм. Спустя десять минут мы с Камински уже сидели в здоровенной кабине вертолета и дули чай с шоколадом. Биокибернетик пребывал пока в состоянии "мертвой царевны". Температура полутрупа, десять ударов сердца в минуту, еле заметное дыхание. Полковник принял решение оставить его в виде "леденца" -- неудачно разморозишь и довезешь одну тухлятину. А за это дело генерал головку снесет... Две новые капельницы добавляли ученому консервантов в задубевшее тело. Для пущей сохранности "мертвую царевну" положили в "хрустальный гроб", если точнее, в бортовой холодильник. Похоже, задание родины выполнено. По-крайней мере, свою часть задания мы с Камински исполнили. Камински вначале отдыхала на скамье напротив; поверх трофейного халатика на ней сейчас была здоровенная десантная куртка. На лице лишь какие-то остатки валькиристости: может, дело даже не в маске, а в душевном настрое -- ее и моем. Затем Камински перебралась ко мне и села вплотную, пусть места свободного хоть отбавляй. Солдатики-то вообще играли в карты на другом конце кабины, а там и вовсе закемарили. Полковник подробно расспросив нас, тоже не показывался. Наверное, ему было неловко, что сам-то он ничего рассказать не может. -- Спасибо, Дима, что отогрел меня. -- А что ты разве не спала, когда я старался? Откуда ты вообще знаешь, что это был я, а не дедушка Мороз. -- Дедушка Маразм. Да не спала я, хоть не могла пошевельнуть даже пальцем. Хреновое ощущение. И еще я думала, что кунфушники достанут меня и здорово потешатся. Знаешь, я не люблю быть пассивным объектом. -- Я это заметил. -- Пошли в кабинку стрелка.-- предложила Камински.-- Оттуда здоровский вид. Мы поднялись по трапику в кабинку -- наполовину прозрачный фонарь, несколько правда загроможденный казенной частью турельного пулемета и свисающей лентой с самонаводящимися реактивными пулями калибра 12,7 мм. Мы уселись на сидение, вращающееся вместе с кабинкой. Вид и в самом деле был здоровский. Где-то внизу ворочалось холодное море и били заряды ледяной крупы. Но сейчас мы поднялись выше облаков и закатное солнце красило их верхнюю кромку в розовый свет, придавая им кажущуюся плотность матрасов. -- Вот бы там поваляться,-- сказала Камински. -- Давай не будем туда торопиться. -- Ты знаешь, если честно, когда ты прижимал меня там в трюме, мне почему-то захотелось быть пассивным объектом. -- Не забывай, что прижимал-то я тебе всего лишь к груди.-- напомнил я, пытаясь разгадать, что у напарницы на уме. Замысел очередного убийства или?.. -- А еще как-нибудь можешь?-- подначила Камински и я уловил новые интонации в ее голосе. -- Да боюсь я тебя, неохота связываться. -- Не бойся, я снова семнадцатилетняя гимназистка. -- Сигнал понял без СБС. Действительно, почему нет? И в самом деле, Камински перестала излучать плотоядную сосредоточенность. Доспехи валькирии как будто треснули. Я расстегнул молнию на ее десантной куртке, похожей на шкуру нерпы, потом пуговицы на мягком белом халатике, тогда она сама взяла мою руку и повела ее в интимные уголки своего тела. Те, конечно, были мне отчасти известны, но сейчас все было иначе и словно впервые. Потом она раскрылась на мне как цветок и мы занялись старым древним делом, чему несколько мешала теснота и чертов пулемет. Ну и кисть мертвого голландца, внезапно вывалившаяся из кармана у Камински и как бы указавшая на то, что от прошлого так просто не отвяжешься. Когда мы закончили, то просто сидели, обнявшись, щекой к щеке, и смотрели на облачную страну, которую слабое полярное солнце покрывало бледно-розовыми мазками. И я спросил: -- Что из того, что я видел и вижу, является настоящим, а что фигней, мимиком, маской? Ты, наверное, знаешь лучше, чего там в меня накачивают. -- Маскам не дано увидеть настоящие лица. -- От философии меня всегда поташнивало. Тем более, если ее источала женщина. Ты мне суть давай, Камински. -- А что конкретно тебя волнует, парень? -- Ну, существовал ли на самом деле капитан Гайстих, который, кстати, возглавлял нашу группу? -- Догадливый, черт.-- Камински улыбнулась без всякой хищности.-- Маску Гайстиха носило несколько разных людей. Последний, которого ты удачно разорвал на кусочки выстрелом из винтовки, был просто проводником. Существование персонажа по имени "капитан Гайстих" поддерживалось только для твоей пущей уверенности. -- Кто же на самом деле был командиром группы? -- Никаких командиров. Есть четкое ЗАДАНИЕ и надо его выполнить любой ценой; глупость или предательство командира -- недопустимы; у каждого члена группы свой вектор, но сложение векторов должно привести к цели. Казалось, от лица Камински заговорил какой-то сверхорганизм: Мать-Родина, Отец-Генштаб... И это мне не понравилось. Да, трудновато ей будет полностью очеловечиться. -- В самом деле, четко... А Майк? Он-то существовал как единое целое? -- Конечно, пока я его не пристрелила. Майк на самом деле был не только наркоманом, но и коренным амстердамцем, работавшим на кунфушников. Он единственный, кто уже бывал на объекте "Юнилевер". Наша разведка захватила его с полгода назад, провела перепрограммирование через глубокие нейроконнекторы -- и он начал как миленький работать на нас. Ты, кстати, слышал не его голландскую речь, а уже перевод-маску... В общем, стал он на нас работать, однако в родной обстановке мог быстро и спонтанно депрограммироваться со всеми вытекающими последствиями. Поэтому, после того как он выполнил свою задачу, его надо было поскорее ликвидировать. Под любым предлогом. Предлог нашелся, и я надеюсь, что он был серьезным. Я хотел повыспрашивать у Камински, а кем же она является на самом-то деле; не была ли в натуре знакомой с Раджнешом Ваджрасаттвой -- но только успел раскрыть рот. А потом мой рот стал издавать крик. Дело в том, что наш вертолет и два самолета сопровождения были атакованы звеном вражеских истребителей "Шеньян-27А". Как я слышал, эти летающие аппараты являются переделкой нашего самолета "МиГ-41" с волнопоглощающей поверхностью, который мы поставляли кунфушникам вплоть до их нападения. А на Севане меня, кстати, пытались отутюжить турецкие танки, что были лицензионными копиями нашего "Т-90". Впрочем, я не успел испытать гордость за достижения нашей авиационной науки. Мы падали вниз, в ледяную пустыню, с раскуроченным хвостом. А самолеты сопровождения, видимо, сгорели, так и не увидев противника на экранах своих радаров. Я помню, что выпал из кабинки стрелка, бился в борта, наконец схватился за какие-то рымы. Там сзади, где недавно дремали солдатики, зияла сейчас дыра с огненными краями и отчаянно трепещущими лохмотьями. Но эта дыра, за которой метались облака и льды, не особо привлекала мой взор. Да и никакого осмысленного взора-то не было. В конце падения случилась такая круговерть, что я ощущал только плескание жидкостей в своем теле. Я казался себе большим несчастным пузырем с водой, который все бьют и пинают. В момент соединения машины с поверхностью, я брызнул в разные стороны, и физически, и психически. Это оказалось для меня не смертельно, в первую очередь, потому что винт раскуроченного вертолета какое-то время еще проработал в аварийном режиме. Очнулся я в снегу, от холода. Надо мной было, наверное, снега еще с метр. Кажется, такой снежный слой и спас меня сперва от изничтожения, а потом от полного оледенения. Я зашевелился, преодолевая боль и окоченение, проверяя свои раны, потом принялся рыть шахту и наконец выбрался на поверхность. Ночные сумерки заканчивались и солнце уже перебрасывало серые тени через пологие холмы. Компер накрылся и перестал следить за моим здоровьем, не видел я больше и мимиков. Но зато кости были целы, и это оказалось важнее. Я стал пробираться к ближайшему совсем невысокому и словно бы взрыхленному холмику, то и дело проваливаясь по мошонку в снег. Нашел одно шасси вертолета, турбину от двигателя, обломки ротора. Труп одного из летчиков. Тело Камински. Больше я ничего не обнаружил, если не считать двух саморазогревающихся банок с тушенкой. От Раджнеша и следов не осталось. Камински была стопроцентно мертва и ни на градус тепла не отличалась от окружающего пространства -- хотя лицо ее совсем не напоминало лицо Камински. Это было лицо моей жены Ривы -- вся маски спали.... И сейчас Рива уже гуляла в том изумрудном лесу, куда рано или поздно попаду и я... Но почему она не разу не скинула маску, пока была жива? Не хотела или не могла, потому что это не входило в планы командования? Командование и кунфушники нам даны в наказание за грехи наши -- за лень, за невнимание к мелким радостям жизни, за пренебрежение единством мира... У летчика я одолжил комбинезон с электроподогревом и отправился в сторону восходящего солнца. Меня подобрали через три дня какие-то скандинавы, когда мне было уже совершенно все до фени. Они выспрашивали у меня кое-что на булькающем английском, но я вежливо посылал их в задницу; так что спустя неделю они передали меня российскому военному атташе. Мне было все равно, когда я, несмотря на общий неуспех, отхватил очередное воинское звание и попал на постоянную работу в верхний эшелон военной разведки. Я так и не получил ответа на вопрос: как моя Рива, милая слегка истеричная женщина, стала агрессивной и хладнокровной госпожой Камински. Мне несли всякую околесицу: "Интересы государственной безопасности не позволяют придать огласке... Даже вам, хоть вы и муж... Тем более, что вы и не муж, развелись ведь..." Ладно, я как-нибудь и сам догадался, что тем самым индусом, с которым Рива дала от меня деру, и был Раджнеш Ваджрасаттва. Именно этот фактор определил и ее, и мое вовлечение в эту операцию. Ни ее, ни меня особо не спрашивали. Но, видимо, Рива подверглась гораздо большей переналадке и перенастройке... Спустя месяц меня послали на работу в столицу одного нейтрального скандинавского государства, собирать информацию о том, каким макаром кунфушники приобретают наноманипуляторы, которые нужны им для синтеза вирусов с заданными характеристиками. Характеристики, ясное дело, особо вредные для русского человека. Однажды, уработавшись на электронной слежке, я решил отдохнуть, слегка так расслабиться, и зашел в в местный зоологический музей. Я ведь с детства мечтал побывать там, где встали в вечный караул древние здоровяки: мамонты и динозавры. Но все как-то не доводилось. А тут я уже с порога узнал, что в музее новый экспонат: молодой мамонт, вмерзший в вечную мерзлоту и ныне хранящийся в прозрачном холодильнике при температуре минус десять. Конечно, я побежал к этому мамонту и, прижавшись к холодному стеклу, пялился на него во все глаза. Хит сезона был очищен ото льда, но как бы сидел на постаменте -- куске натуральной вечной мерзлоты. Я разглядывал его рыжие волосы, и закрытые глаза, и печальные уши. Вот и все, что осталось от красивых, выносливых, умных жителей доисторической тундры. Ей Богу, мне куда больше жалко их, чем нашу злобную и тупую цивилизацию, которой сейчас настают кайки. Да, мамонты имели гораздо больше прав на благополучную жизнь, чем лысые обезьяны Homo Sapience, чем все наши сраные европейцы-эпикурейцы, азиаты-мудократы и поганцы-африканцы. Я ходил вокруг экспоната как часовой на посту, я терся около него, словно он был девушкой. Что-то меня держало и не давало уйти. Мне даже показалось, что я вижу во глубине постамента подошвы ботинок. На следующий день я пришел в музей с портативным сонаром. Эхолокация дала весьма примечательную картинку. В льду находилось тело! Ночью я снова посетил музей, на этот раз с помощниками. Они вырубили сигнализацию и "выключили" музейных охранников, мы проникли в мамонтовый отсек и стали пилить лед. В ледяной могиле лежал не кто иной, как Раджнеш Ваджрасаттва, в элегантных ботиночках из светлой кожи тридцать девятого размера, Да и не могила это была вовсе. По датчику на шее замороженного индуса стало ясно, что он "потенциально" жив. Глубокий холодный сон перешел в настоящий анабиоз. Почему нет? Неустойчивые белки были связаны, из-за поликонсервантов вода не смогла обернуться льдом и разрушить клетки. Случилось событие с ускользающе малой вероятностью, что однако подтвердило теорию Юрия Ким-Дэ-Хо о потенциале сходимости когерентных систем. Сбитый вертолет упал в арктической пустыне, холодильник с Раджнешем пробил снег и лед, развалился и оставил тело в слоях вечной мерзлоты -- там же, где вылеживался мамонт. Пронырливые скандинавы, летающие над Арктикой, не только обнаружили обломки нашей машины, но заодно и мамонта откопали. Только не заметили в куске льда, который прихватили под постамент, некоторый чужеродный объект. Спасибо тебе, Юра, спасибо вам, мамонт. Над телом, доставленном в российское посольство, стали немедленно колдовать врачи-умельцы. И что же -- через недельку я уже играл с воскрешенным Раджнешом в "Брахмана" и многое другое. А потом его отправили в дипломатическом багаже рейсом на Москву -- ему предстояло создавать боевых нанороботов для моей родины. Я прощался с биокибернетиком как с родным человеком, ведь у нас с ним была одна жена на двоих. Рива прожила с Раджнешом три года в Сингапуре. Пока не потерялась во время паники в аэропорту, который попал под обстрел кунфушников... ВМЕСТО ЭПИЛОГА Лейтенант Дмитрий Тачиловский, будучи смертельно раненым 20 июня 21.. года под Владивостоком, жил еще неделю, и не только жил, но и участвовал в эксперименте типа MUDEON, проведенном на квантовом суперкомпьютере "Лотос-3" мощностью 33 триллиона ментальных операций в секунду. Эксперимент позволил смоделировать состоявшуюся незадолго перед этим операцию нашей военной разведки по эвакуации известного биокибернетика Раджнеша Ваджрасаттвы. Операция закончилась неудачей, вертолет с ученым и нашими разведчиками был сбит противником 15 мая в неизвестном секторе Арктики. Однако информация, полученная от разведчиков по каналам спецсвязи, дала возможность смоделировать Виртуальную Реальность (ВР), которая адекватно отразила событийный ряд. В эту ВР с помощью широкополосных нейроконнекторов и был "погружен" Дмитрий Тачиловский. Глубочайшая интроверсия лейтенанта Тачиловского позволила ему смоделировать и те сегменты ВР, которые не обеспечивались имеющейся информацией. (Возможное объяснение этому феномену дает гипотеза Юрия Ким-Дэ-Хо о "схождении квантовых состояний когерентных систем в симметричном глюонном поле".) Результатом эксперимента явился неожиданный большой успех -- обнаружение замороженного тела Ваджрасаттвы и возврат его к полноценной научной деятельности на благо нашей родины. (Сконструированные им наноботы серии 12С, несмотря на все свое несовершенство, во многом изменили ход третьей мировой войны. И этот коренной перелом начался со знаменитой "пылевой бури" в Манчжурии, которая вывела из строя две армии противника: до семидесяти процентов личного состава получило серьезные поражения наружних покровов и внутренних органов.) Лейтенант Дмитрий Тачиловский является одним из многих незаметных и незнаменитых героев нашей родины, ГЕРОЕВ СОЗНАНИЯ, которые по своему потенциалу равняются целой дивизии. Из секретного учебника для подразделений виртуальной защиты Министерства Обороны Российского Содружества Наций. Примечания зенитная ракетная установка десантно-штурмовой батальон англ., психическая щекотка Multi-User Dungeon with Evolving Objects - многопользовательская игровая система с эволюционизирующими объектами сербский патриот, чей терракт привел к началу I мировой войны "железо", от англ. hardware, аппаратура; софт, от англ. software, программное обеспечение наркотик опиатного ряда синтетический гашиш отдел мозга, отвечающий за начальные мотивации кодировки сигналов виртуальная реальность нервный центр, отвечающий за "базовую" память нем. сейчас я тебя попробую, мой сладенький англ. персонал от англ. click, операция с графическим символом, с помощью которой пользователь запускает ту или иную программу serenity-tranquility, умиротворяющий синтетический психоделик триметилприптамин, психоделик растительного происхождения англ., беседа "расписание" и "правила"