о, словно оцепеневшие, охранники продолжали держать ее своей мертвой хваткой. Теперь я понимаю, для чего она поднимала вверх в характерном жесте руку, когда общалась с тобой. Она тем самым показывала кому-то вверху, что с ней все в порядке и помощь не требуется. Но в этот раз Анастасии не дали поднять руку вверх... Голубоватое свечение продолжало усиливаться, потом что-то словно сверкнуло, и мы увидели его. Мы увидели висящий над нами, пульсирующий голубым светом огненный шар. Он был похож на большую шаровую молнию. И внутри него сверкали, переплетались меж собой множество молний-разрядов. Иногда они, вырываясь за пределы голубой оболочки, прикасались к верхушкам стоящих вдали от нас деревьев, к цветкам у наших ног, но никакого вреда им не причиняли. Один из тоненьких лучей-молний на мгновение прикоснулся к завалу, образовавшемуся в ручье из камней и поваленного дерева. Завал тут же превратился в облачко и испарился. Вероятно, лучи, вырывающиеся за пределы голубой оболочки огненного шара, обладали огромной силой неизвестной нам энергии. Она управлялась каким-то разумом. Создавалось впечатление присутствия рядом с нами разумного существа, обладающего немыслимой силой. Но самым невероятным и противоестественным для данной ситуации были наши ощущения от его присутствия. В нас не вселился ни страх, ни даже настороженность, наоборот... Ты только представь себе, в такой ситуации мы стали ощущать спокойствие и Благодать, будто рядом что-то очень близкое и родное появилось. Голубой пульсирующий шар парил над нами и словно изучал, оценивал ситуацию. Вдруг, описав в воздухе круг, он опустился к ногам Анастасии. Усилилось голубое свечение, оно, как благодатная истома, расслабляло нас так, что не хотелось двигаться, что-либо слышать и говорить. Голубая оболочка шара пропустила сразу несколько огненных молний, они метнулись к Анастасии, стали прикасаться, словно поглаживать пальцы ее босых ног. Анастасия освободила свои руки от расслабившихся охранников и протянула их к шару. Он тут же переместился на уровень ее лица, и огненные молнии, на наших глазах в пыль разнесшие камни в завале ручья, стали касаться ее рук, не причиняя им вреда. Анастасия заговорила с шаром. Слов ее нам слышно не было, но, судя по ее жестам, по выражению лица, она пыталась ему что-то пояснить или доказать, убедить его в чем-то своем -- и не могла убедить. Шар никак не отвечал ей, и все равно было понятно, что он не соглашается с ней. Это было ясно потому, что Анастасия все с большим волнением продолжала убеждать. Наверное, от волнения ее щеки разрумянились, не переставая говорить, она сняла платок. Золотисто-пшеничные пряди волос покрыли плечи Анастасии, закрыли струйку запекшейся крови на ее лице. Мы увидели, как прекрасны и совершенны черты ее лица. Шар огненной кометой несколько раз облетел вокруг Анастасии, снова замер у ее лица, тысячи тоненьких молний метнулись к золотистым волосам, они аккуратно прикасались к каждому волоску в отдельности и, приподнимая, словно гладили их. Один из лучиков приподнял сразу целую прядь волос и открыл рану от пули на виске Анастасии, другой лучик медленно заскользил по следу запекшейся крови. Не словами, а действиями своих огненных лучей шар будто напоминал ей о происшедшем и не соглашался с ее доводами. Он убрал внутрь все свои лучи, Анастасия опустила голову и замолчала. Шар, еще раз облетев вокруг Анастасии, взметнулся ввысь. Голубоватое свечение стало слабее, к нам возвращалось прежнее состояние, но и когда все стало абсолютно прежним, голубой свет продолжал уменьшаться, уступая место поднимающейся от земли коричневатой дымке. Эта дымка заполняла все пространство вокруг нас, и лишь Анастасия оставалась в маленьком голубом круге. И когда коричневатая дымка окутала нас полностью, мы познали, что такое ад. ЧТО ТАКОЕ АД Картинки библейских изданий с изображением зверских пыток грешников на сковородках, даже самые жуткие сюжеты с чудовищами видеофильмов покажутся наивными, детскими сказочками по сравнению с тем, что нам довелось испытать. За все время своего существования человечество не смогло представить или сфантазировать подобное. Во всех библейских сюжетах, фильмах ужасов фантазия человеческая не идет дальше, чем показать истязание плоти всевозможными способами, но это ничто по сравнению с настоящим адом. -- Ну а что же может быть страшнее изощренных пыток плоти? Каким увидели ад вы? -- Когда голубое свечение так ослабло, что дало возможность подняться из земли коричневатой дымке, и она окутала нас с ног до головы, мы оказались разделенными на две части. -- На какие части? -- Представь себе... Я вдруг стал состоять из двух составных частей. Первая часть -- мое тело, обтянутое прозрачной кожей, через которую можно видеть все внутренние органы, сердце, желудок, кишечник, кровь по жилам бегущую и разные другие органы. Вторая часть -- невидимая -- состояла из чувств, эмоций, разума, желаний, болевых ощущений, ну, в общем, из всего, что есть в человеке невидимого. -- А какая разница, вместе эти части или отдельно, если это все равно ты? Что такого страшного с вами произошло, если не считать прозрачность кожи? -- Разница оказалась невероятно значимой. Все дело в том, что наши тела стали действовать самостоятельно, независимо от разума, воли, стремлений, желаний. Мы могли наблюдать за действиями наших тел со стороны, при этом чувства и болевые ощущения оставались в нас, невидимых, но возможности влиять на действия наших же собственных тел мы были лишены. -- Как сильно пьяные? -- Пьяные не видят себя со стороны, по крайней мере, в момент опьянения, а мы все видели и ощущали. Ясность сознания была необыкновенно четкой. Я видел, как прекрасны трава, цветы, река. Я слышал, как поют птицы и журчит ручеек, ощущал чистоту воздуха вокруг и тепло солнечных лучей. Но тела... Прозрачные тела всех стоящих в нашей группе вдруг гурьбой побежали к заводи у ручья. Заводь была похожа на маленькое озерцо, вода в нем была чиста и прозрачна, на дне -- песочек, красивые камешки, мелкие рыбешки плавали. Наши тела подбежали к прекрасному маленькому озерцу и стали плескаться в нем. Они испражнялись в него, по-большому и по-маленькому испражнялись. Вода стала мутной и грязной, а они пили ее. Я видел, как по кишечнику моего тела втекает в желудок грязная, вонючая жидкость. Ощущения тошноты и отвращения охватили меня. И тут рядом с водоемом, под деревом, появились обнаженные тела двух женщин. Их кожа была такой же прозрачной, как и у наших тел. Женские тела легли на травку под деревом, нежась и потягиваясь под лучами солнца. Тело начальника охраны и мое подбежали к женским телам. Мое ласкало женское, получало от него взаимные ласки и вступило в половую связь с женским. Тело начальника охраны взаимности не получило и стало насиловать женщину. К нам подбежало тело одного из охранников, стукнуло мое камнем по спине, потом по голове, он бил мое тело, но не оно, а я, невидимый, испытывал невыносимую боль. Охранник за ноги стащил мое тело с женского и стал сам насиловать. Наши тела быстро старели и дряхлели. Время словно ускоряло события. Только что изнасилованная женщина забеременела, сквозь прозрачную кожу было видно, как в ее чреве зарождается и увеличивается в размере плод. Тело ученого, Бориса Моисеевича, подошло к беременной женщине, некоторое время оно внимательно рассматривало сквозь прозрачную кожу растущий плод и вдруг, засунув руку женщине во влагалище, стало выдирать из нее зародыш. Тем временем тело Станислава быстро таскало в одну кучу камни, с остервенением ломало небольшие деревца и строило из всего, что попадалось ему под руку, какое-то похожее на домик сооружение. Мое тело взялось помогать ему. Когда домик был почти построен, мое тело стало выгонять из домика тело Станислава, он сопротивлялся, и наши тела начали драться. Я, невидимый, испытывал сильную боль, когда он бил мое тело по ногам, по голове. Мы привлекли своей дракой внимание других тел, и они сначала вышвырнули нас обоих из домика, потом сами стали драться между собой за него. Мое тело сильно подряхлело и на моих глазах стало разлагаться, оно уже не могло двигаться и лежало под кустом, источая тошнотворную вонь. На нем появились черви, я ощущал, как они ползают по мне, проникают во внутренние органы, едят их. Я ясно чувствовал, как они грызут мои внутренности, и ждал окончательного разложения своего тела как избавления от невыносимых мучений. И вдруг из второй изнасилованной женщины вывалился плод, он стал расти на моих глазах, малыш встал на ножки, сделал свой первый робкий шажок, второй и, покачнувшись, шлепнулся на попку... Болевые ощущения от его падения я ощутил на себе и с ужасом понял, что это мое новое тело и ему придется жить... Жить среди омерзительных безмозглых тел, поганящих себя и все окружающее. Я понял, что я, невидимый, никогда не умру и буду вечно созерцать и со всей ясностью осознавать мерзость происходящего, испытывать боль физическую и более страшную... С другими телами происходило то же самое. Они дряхлели, разлагались и рождались вновь, и при каждом новом рождении наши тела лишь менялись ролями. Вокруг почти не осталось растительности. На ее месте возникали уродливые строения, ранее чистая заводь превратилась в смрадную лужу... Александр замолчал. Рассказанное им и у меня вызывало отвращение, но не жалость, и я сказал: -- Конечно, в отвратительной ситуации вы побывали, но вам, гадам, так и надо. Зачем к Анастасии было привязываться? Живет отшельницей в тайге, никого же не трогает, жилплощади не требует, пенсий, пособий всяких ей не надо, так зачем лезть к ней? Александр внешне не обиделся на мое высказывание в его адрес. Вздохнув, он ответил мне: -- Вот ты сказал "побывали в ситуации"... Дело в том... Это невероятно, но дело в том, что я не вышел из нее полностью... Думаю, и те, кто находился в нашей группе, тоже не полностью вышли из нее. -- Что значит -- не полностью? Ты же сейчас спокойно сидишь, в костре палкой помешиваешь. -- Да, конечно, сижу, помешиваю, но ясность осознания... осознания чего-то страшного осталась. Она во мне. Она страшит меня. Это страшное -- не в прошлом, оно происходит с нами сегодня, сейчас, происходит со всеми нами. -- С тобой, может, что-то и происходит, а со мной и с другими все нормально. -- А тебе не кажется, Владимир, что ситуация, в которой мы побывали, точная копия того, что творит человечество сегодня? Нам показанное в ускоренном темпе и в миниатюре лишь отобразило наши сегодняшние деяния. -- Мне так не кажется потому, что кожа у нас непрозрачная и тела наши нам подчиняются. -- Может быть, кто-то просто щадит нас, не дает осознать, увидеть все полностью, что мы уже натворили и творить продолжаем. Ведь если осознаем... Увидим свою жизнь со стороны... Увидим неприкрытой разными лживыми догмами, оправдывающими вчера и сегодня творимое нами, не выдержим ведь, с ума сойдем. Внешне мы пытаемся выглядеть благопристойно, а творимое зло пытаемся оправдать собственной якобы непреодолимой слабостью. Не устоял перед соблазном, закурил, запил, убил, затеял войну в защиту каких-то идеалов, взорвал бомбу. Мы слабы. Так мы сейчас себя считаем. Есть высшие силы, это они все могут, все решают. А мы?.. Именно мы, спрятавшись за подобными догмами, можем творить все что угодно, любую мерзость. И творим мерзость. Именно мы творим, каждый из нас, только по-разному оправдываем сами себя перед собой. Но мне теперь абсолютно ясно, пока мое сознание не потеряло способность руководить моей плотью, только я, только лично я должен отвечать за все ее действия. И права Анастасия, говоря: "Пока человек и во плоти..." -- Да не ссылайся ты на Анастасию. Тоже мне понятливый нашелся. Права! А сами чуть не угробили ее. Жалко, что она чего-нибудь большего вам не показала, чтоб у вас у всех вообще крыша посъезжала. У меня все большая злость на эту компанию разгоралась, но, так как только Александр был передо мной, на нем и вымещалась злость. -- Ты на себя посмотри, -- ответил Александр, -- не благодаря ли тебе нам удалось выйти на Анастасию? Да и только ли нам? Ты что же, думаешь, что подобные нашей попытки не повторятся? Зачем тебе понадобилось без всякого изменения указывать название теплохода, на котором по реке ходил, да еще фамилию капитана? Тоже мне документалист нашелся. Да ты и название реки изменить мог бы, но не сделал этого, не сообразил вовремя. А от других требуешь сообразительности. Я свое получил, теперь всю жизнь увиденный кошмар осмысливать придется... -- А как же он закончился, ваш кошмар? Как вы из него выскочили? -- Сами мы от него никогда избавиться не смогли бы. Для нас он предназначался навечно. По крайней мере, именно таким было ощущение у каждого. Анастасия появилась среди наших разлагающихся и еще действующих тел, ее кожа не была прозрачной, по-прежнему одетая в свою старенькую кофточку и длинную юбку, она стала что-то говорить нашим телам, но они ее не слушали. Словно запрограммированные, умирая и рождаясь вновь, они повторяли, меняясь лишь ролями, свои действия. Тогда Анастасия начала быстро убирать мусор около одной из сложенных нашими телами построек. Руками она быстро сгребла в кучку разбросанные камни и хворост, палочкой слегка взрыхлила землю, потрогала, взъерошила руками затоптанную травку, и начали вставать зеленые травинки, не все, а те, которые еще могли встать. Анастасия бережно выправила надломанный ствол маленького, около метра по высоте, деревца, она размяла в руках влажную землю, обмазала ею надломанное место и, сжав его ладонями своих рук, некоторое время держала, потом осторожно разжала ладони, и ствол деревца остался ровным. Анастасия сноровисто продолжала заниматься своим делом. На вытоптанной нашими телами, ставшей почти без растительности земле увеличивался маленький оазис, созданный ею. К нему подбежало тело Бориса Моисеевича, запрыгнуло на травку, повалялось на ней, вскочило и убежало, а через некоторое время вернулось с телом одного из охранников. Они вдвоем вырвали маленькое деревце и начали таскать на зеленую травку камни и палки, сооружать из них очередное уродливое строение. Анастасия всплеснула руками, она попыталась им что-то говорить, но, увидев, что никто на ее слова никакого внимания по-прежнему не обращает, замолчала. Она некоторое время стояла в растерянности, опустив руки, потом опустилась на колени, закрыла лицо руками, волосы на ее плечах дрожали. Анастасия плакала. Плакала, как ребенок. И почти сразу вновь возникло едва заметное голубоватое свечение, оно вогнало в землю коричневатое испарение нашего ада, соединилась наша плоть с невидимым нашим "Я". Только двигаться мы по-прежнему не могли, но уже не от ужаса, а от благодатной истомы голубого свечения. Над нами в небе, описывая круги, снова светил огненный шар. Анастасия протянула к нему руки, и шар, мгновенно переместившись, оказался в метре от ее лица. Она заговорила с ним, и в этот раз услышал я слова. Анастасия говорила шару: -- Спасибо тебе. Ты добрый. Спасибо тебе за милосердие и любовь. Люди поймут, обязательно все поймут, сердцем почувствуют. Ты никогда не убирай с земли свет голубой, свой свет любви. Анастасия улыбалась, а по щеке ее текла слезинка. Из-за голубой оболочки шара огненные молнии-лучи метнулись к лицу Анастасии, ловко и осторожно они сняли блестевшую на солнышке ее слезинку и бережно, как будто драгоценность, вдруг задрожавшие лучи несли на кончиках своих слезинку, несли как драгоценность. Они внесли слезинку внутрь шара. Шар вздрогнул, описал вокруг Анастасии круг, у ног ее на Землю опустился, взметнулся ввысь и растворился в небесной синеве, оставив на Земле все, как и раньше было. И мы, как прежде, стояли на своих местах. Светило солнце, река, как прежде, текла, лес вдали виднелся, стояла, как и прежде, Анастасия перед нами. Мы молча созерцали все вокруг, я радовался, видя все, да, думаю, радовались и другие. Только молчали, может быть, от пережитого или от вдруг увиденной красоты вокруг... Александр замолчал, словно в себя весь ушел, я попытался с ним заговорить: -- Послушай, Александр, может быть, из того, что ты мне рассказал, на самом деле с вами не происходило ничего подобного. Может, Анастасия просто гипнозом каким-то сильным обладает? Я читал, что многие отшельники гипнозом обладают. Вот и она, может, вас загипнотизировала и показала видение? -- Гипноз, говоришь... Ты седину в моих волосах видел? -- Видел. -- Так седина эта после того раза и появилась. -- Ну, испугался под гипнозом, так и седина появилась. -- Если предположить, что это был гипноз, тогда нужно объяснить и другое загадочное. -- Что именно? -- Завал в ручье из камней и деревьев. Завал в ручье исчез, его не стало, ручей бежал свободно. Но завал в ручье был до нашего виденья, все видели завал в ручье, он был. -- Да. Вот так дела... -- К тому же какое это имеет значение, что с нами было, важней другое. Я не могу быть прежним, не знаю, как мне дальше жить, чему и где теперь учиться. Когда домой вернулся, сжег множество книг разных мудрецов, из разных стран учителей. Большая библиотека у меня была. -- Вот это зря ты сделал. Лучше б их продал, раз самому не надо. -- Не мог я их продать. И даже мне в голову такое не пришло. Теперь с мудрецами, учителями у меня свои счеты. -- А как ты думаешь, Александр, с Анастасией не опасно общаться? Может, она действительно как аномалия какая-то. Вот и в письмах некоторые люди пишут, что она -- представитель другой цивилизации, а если так оно и есть, тогда опасно с ней общаться, потому что неизвестно, что у этой другой цивилизации на уме. -- Я убежден совсем в обратном. Она так чувствует, любит землю, все растущее и живущее на ней, что, скорей, мы на фоне Анастасии и выглядим приблудными пришельцами. -- Так кто же она тогда? Ученые могут в конце концов внятно сказать? Почему она обладает таким большим объемом информации, как она в ее голове вмещается? Откуда способности непонятные, Луч ее откуда? -- Думаю, здесь надо поверить ее словам: "Я человек, женщина". А информацию, я предполагаю, она в своей голове никакую и не держит. Скорее всего, чистота ее помыслов позволяет ей пользоваться всей базой данных Вселенной. И способности ее исходят от полной информативной обеспеченности. Вселенная ее любит, нас опасается, оттого и не открывается нам полностью. Наша мысль, мысль современного человека, воспитанного нашим обществом, заблокирована стереотипами и условностями. У нее она полностью свободна. Оттого и трудно предположить, что разгадка тайны может быть сокрыта как раз в том, что она человек... Конечно, она может творить невероятные, по нашим пониманиям, чудеса, я сам убедился в этом. Во время нашего визита произошло еще одно событие, которое иначе как чудом и не назовешь. Оно еще более загадочно, чем то, что творилось с нашей группой. Оно более грандиозно! Александр произнес последние слова с каким то волнением. Он встал и отошел от костра в ночь. В мерцании звездного неба и тусклом свете догорающего костра видно было, как прохаживается взад-вперед молодой сибиряк. До меня доносились его короткие взволнованные фразы. Александр говорил что-то непонятное о науке, о психологах, о каких-то учениях. Мне надоело сидеть и слушать его отрывочные и потому непонятные фразы. Хотелось поскорее узнать, что, как он считает, грандиозного сотворила Анастасия на их глазах. Я попытался успокоить его: -- Александр, да ты успокойся, присядь. Скажи поконкретнее, что там на ваших глазах произошло грандиозного? Александр снова подсел к костру, подбросил в него сухих веток. Но видно не до конца он успокоился. Наверное, от волнения он так резко взрыхлил палкой тлеющие угли, что взлетевшие фейерверком искры посыпались и на него, и на меня, заставили отскочить от костра. Когда все успокоилось, я и услышал его взволнованный рассказ: -- За каких-то двадцать минут Анастасия на наших глазах изменила физическое состояние маленькой деревенской девочки. На наших глазах изменила. И еще она, Анастасия, за то же время изменила и судьбу этой девочки, и судьбу матери девочки, повлияла даже на внешний облик заброшенной таежной деревушки. И все это за каких-то двадцать минут. И главное, каким образом она это сделала! Невероятно простым!.. Она... Вот и верь после этого гороскопам. Я видел... Потому и сжег я книги с мудрой белибердой и разными "духовными причитаниями". -- Вот видишь, сам же говоришь, что творит она чудеса нечеловеческие, мистические, если даже гороскопы переламывает. Сама же их творит, а человеком нормальным хочет называться. Хоть бы как-то подстроиться попыталась под нормального человека, так нет же. Я ей тоже говорил: веди себя как все, тогда и будет все нормально, но она, похоже, не сможет как все. Жалко... Так-то она красивая, добрая женщина, умная, людей лечить может, сына вот родила мне... А жить с ней, как с другой какой-нибудь, невозможно. Я даже представить себе не могу, как с ней после всего услышанного кто-нибудь переспать сможет. Никто не сможет. Всем попроще нужны женщины, не такие заумные. Но она со своей мистикой сама и виновата. -- Подожди, Владимир. Сейчас я тебе скажу кое-что. Только ты внимательно вдумайся в то, что я скажу. Это невероятно, но ты попробуй понять. Это всем надо понять! Всем! Может быть, мы вместе сможем осознать. Может быть... Понимаешь, Анастасия сотворила невероятное чудо с девочкой, но при этом никакой мистики, снадобий она не использовала. Никакой ворожбы, никаких шаманских пассов. Она, Анастасия, ты только вдумайся, она сотворила это чудо, используя лишь простые, известные всем нам человеческие слова. Простые, обыденные слова, но прозвучали они в нужном месте и в нужный момент. Если психологи проанализируют ее диалог с этой деревенской девочкой, они смогут понять, насколько он психологически действен. Любой произносящий их, слова эти, смог бы добиться подобного эффекта. Только, чтобы именно такие слова пришли на ум в нужный момент, как раз и необходимы та искренность и чистота помыслов, о которых говорит Анастасия. -- А что, просто выучить нельзя эти слова? -- Мы их давно все знаем, вопрос в другом. Вопрос -- что кроется за каждым нашим словом? -- Ты как-то непонятно говоришь. Расскажи лучше, что там у вас еще произошло. Какими словами можно изменить физическое состояние и судьбу человека?
  • Да. Конечно, надо рассказать, слушай. КОГДА СЛОВА СУДЬБУ МЕНЯЮТ Наша группа приходила в себя после пережитого. Никто ни с кем не разговаривал. Мы стояли на своих местах и только через некоторое время стали озираться по сторонам, воспринимая окружающий мир как-то по-иному, словно ощущали его впервые. И тут мы увидели, как со стороны деревенских домиков движется к нам группа их обитателей. Местных жителей было мало, человек двенадцать, все население заброшенной шестидомовой таежной деревушки. Одни старики. Были среди них и совсем немощные. Одна старуха, согнутая пополам, опираясь на палку, прихрамывала, но шла. Те, кто мог идти без палки, несли в руках разные орудия -- коромысло, весло. Было ясно, они шли защищать Анастасию. Старые и немощные шли против молодых, здоровых и вооруженных мужиков. Шли без страха и с твердым намерением выступить на защиту Анастасии, кто бы перед ними ни был. Их решимость пугала. Когда они приблизились к нам, шедший чуть впереди старик в резиновых сапогах и веслом в руках остановился, и группа за ним встала. Они игнорировали нас, как пустое место. Старик степенно погладил бороду и, глядя на Анастасию, уважительно произнес: -- Здравия тебе доброго, Анастасиюшка, от нас всех. -- Добрый вам день, люди добрые, -- ответила Анастасия, прижав руку к груди и поклонившись старикам. -- Вода в реке нынче рано уходит, -- продолжил старик, -- лето не дождливое нынче. -- Не дождливое, -- подтвердила Анастасия, -- но пойдет еще дождик, прибавится река, в силу прежнюю свою войдет. Пока они так говорили, из группы стариков вышла худенькая желто-бледная девочка лет шести. На девочке была старенькая курточка, перешитая из какой-то более взрослой одежонки, штопаные колготки на тоненьких ножках и старенькие ботиночки. Я потом узнал: девочку звали Анюта. Болезненную, с врожденным пороком сердца привезла ее, полугодовалую, мать из города, оставила старикам, да так и не появилась ни разу, говорят, работает где-то маляром на стройке. Анюта подошла к Анастасии, стала дергать ее за подол юбки, приговаривая: -- Наклонись, тетя Анастасия. Наклонись книзу. Анастасия посмотрела на девочку и присела перед ней на корточки. Девочка быстро сняла со своей головки старенький белый платочек. Послюнила край его и стала осторожно вытирать уже запекшуюся кровь, струйкой вытекавшую из ранки на виске Анастасии. Девочка старалась, пыталась вытереть запекшуюся кровь и говорила при этом: -- Все не приходишь ты, теточка Анастасия, посидеть на своем бревнышке на берегу. Дедушка говорил, раньше ты чаще приходила. На бревнышке сидела, на реку смотрела. Теперь не приходишь. Дедушка показал мне бревнышко, на котором ты, теточка Анастасия, раньше сидела. Мне дедушка показал, и я к нему, к бревнышку твоему, сама приходить стала. Сидела одна и ждала, когда придешь ты, теточка Анастасия. Очень хотела посмотреть я на тебя. У меня к тебе секрет один есть. А ты не идешь к своему бревнышку, чтобы посидеть на нем, на речку посмотреть. Может, потому что старое оно совсем? Я дедушку просила, просила, и дедушка новое притащил бревнышко. Вон оно, рядом со старым лежит. Девочка взяла Анастасию за руку и стала тащить ее к лежащему бревну. -- Пойдем, пойдем, теточка Анастасия, посидим на новом бревнышке. Дедушка на нем два местечка топориком вытесал. Это я его упросила, чтобы, когда ты придешь, рядом посидеть. Анастасия сразу выполнила просьбу девочки, и они сели на бревнышко рядом. Некоторое время они сидели молча. Не обращая ни на кого внимания. Словно не было вокруг никого. И все стояли молча, не шевелясь. Потом девочка заговорила: -- Мне бабушка про тебя много рассказывала, теточка Анастасия. А когда бабушка умерла, я дедушку просить стала. Он про тебя тоже рассказывал. Когда дедушка рассказывает, я о своем секрете для тебя думаю. Дедушка рассказывал, что когда я маленькой была, то сердечко у меня никчемное было. Тикало неровно. Один раз совсем неровно тикать стало. Тогда привезли на лодке тетю врача. Тетя врач сказала: "Ничего сделать нельзя с таким плохим сердечком, никого оно не послушается. И скоро совсем умрет". Дедушка рассказывал мне, как ты, теточка Анастасия, тогда тоже на своем старом бревнышке сидела, на речку смотрела. Потом встала и в нашу избу вошла. Взяла меня на ручки, на травку у двора положила, а сама рядом легла и ручку свою на мою грудку положила. Вот тут положила, где сердечко слышно как тикает. Вот тут. -- И девочка прижала свою ручку к левой части худенькой груди. -- Дедушка говорил, ты тоже, теточка Анастасия, стала лежать со мной, как бездыханная, потому что твое сердечко тихо-тихо, как мое, тикать стало. Потом быстрее твое стало тикать, и мое за собой зовет. Послушалось мое сердечко твоего, и вместе они затикали, как надо. Мне дедушка так рассказывал. Он правильно все рассказывал? Правильно, теточка Анастасия? -- Да, Анечка. Правильно говорил тебе дедушка. Твое сердечко теперь всегда будет хорошим. -- Значит, твое сердечко позвало и мое послушалось? Послушалось, да? -- Да, Анечка, послушалось твое сердечко. -- Сейчас я секрет расскажу тебе, теточка Анастасия. Очень! Очень важный секрет. -- Расскажи мне свой важный секрет, Анечка. Анюта поднялась с бревнышка, стала напротив Анастасии, прижав худенькие ручки к груди. Потом она вдруг... Вдруг маленькая Анютка упала перед Анастасией на колени и, сдавленный волнением, ее детский голос произнес: -- Теточка Анастасия, миленькая теточка Анастасия, попроси свое сердечко! Попроси! Пусть твое сердечко позовет сердечко моей мамочки. Пусть приедет моя мамочка ко мне. Хоть на денечек один приедет мамочка. Ко мне. Вот секрет какой. Пусть твое сердечко... мамино... сердечко... сер... Анюта поперхнулась от волнения, замолчала, неотрывно глядя на Анастасию. Сощуренный взгляд Анастасии устремился вдаль мимо маленькой, стоящей на коленях девочки. Потом она снова посмотрела на нее и спокойно ответила, констатируя этот ужасающий для ребенка факт. Как взрослому человеку ответила: -- Мое сердечко, Анечка, твою мамочку позвать не сможет. Твоя мамочка далеко в городе. Она пыталась найти счастье и не нашла его. Она не имеет своего дома, нет у нее и денег тебе на подарки. А без подарков она приезжать не хочет. Трудно ей в городе. Но если она когда-нибудь приедет к вам, ей станет еще труднее. Горькой и мучительной пыткой станет для нее встреча с тобой. Труднее и страшнее ей станет жить оттого, что увидит она тебя болезненную, плохо одетую. Увидит, как рушатся дома в вашей деревне, как ветхо и грязно в доме, где ты живешь. Еще труднее станет твоей маме потому, что она уже не верит в возможность хоть что-нибудь сделать хорошее для тебя. Не верит. Считает, будто бы все испытала и такая ей судьба предопределена. Она сдалась самой придуманной безысходности. Маленькая Анюта слушала страшную правду, худенькое тельце ее дрожало. Казалось, неимоверно жестоко говорить такое ребенку. Казалось, здесь уместнее и нужнее ложь. Погладить несчастную девочку по голове, пообещать скорый приезд ее матери. Счастливую встречу. Но Анастасия действовала иначе. Она высказала беззащитному, беспомощному ребенку всю горькую правду. Потом некоторое время смотрела, как вибрирует ее тельце, и заговорила снова: -- Я знаю, Анечка, ты любишь свою маму. -- Лю... Люблю. Люблю и несчастную... свою мамочку, -- ответил едва не срывающийся на рыдания детский голосок. -- Так сделай счастливой свою мамочку. Только ты одна... одна на всей Земле сможешь сделать ее счастливой. Это очень просто. Ты стань здоровой и сильной, учись петь. Ты будешь певицей. Твой великолепный и чистый голос будет петь вместе с твоей Душой. Твоя мама может встретиться с тобой через двадцать лет и станет счастливой, увидев тебя. Но твоя мама может приехать к тебе и будущим летом. Ты должна уже к этому времени быть здоровой и сильной. К ее приезду. Приготовь сама своей мамочке подарки. Покажи ей свою силу и красоту, и ты сделаешь счастливой свою мамочку, счастливой будет ваша встреча. -- Но я никогда не смогу быть здоровой. Быть сильной. -- Почему? -- Тетя врач. Она в белом халате. Тетя врач сказала бабушке. Я слышала, как она сказала: "Девочка всегда будет квелой. Потому что девочка "искусственница". Я "искусственница". Меня мама не могла молочком из своей груди кормить. В мамочкиной груди не было молочка. А дети, когда маленькие, у своих мамочек всегда из груди молочко пьют. Я видела, когда в деревню одна тетя приезжала с ребеночком маленьким. Я ходила в дом, куда она приезжала. Мне сильно хотелось посмотреть, как из титечек мамочкиных маленькие дети молочко пьют. Я тихо, тихо старалась сидеть. Но меня всегда выгоняли. Тетя-мама говорила: "Чего смотрит она так и не моргает?" Я моргать глазками боялась, когда смотрела, чтобы ничего не пропустить. -- Ты думаешь, Анечка, тетя врач не ошиблась, сказав, что ты никогда не будешь здоровой и сильной? -- Как же она может ошибаться? Она в белом халате. Ее все слушаются -- и дедушки, и бабушки. Она все знает. И что я "искусственница" знает. -- А для чего ты смотреть ходила, как ребеночка кормят из груди? -- Я думала, посмотрю, как ребеночку хорошо, когда с мамочкиной титечки он кушает. Увижу, как ему хорошо, и мне лучше станет. -- Тебе станет лучше, Анечка. Ты будешь здоровой и сильной, -- спокойно и уверенно сказала Анастасия. И, сказав это, Анастасия стала медленно расстегивать пуговицы своей кофточки и оголила грудь. Как завороженная, словно онемевшая от неожиданности, смотрела Анюта на обнаженную грудь Анастасии. На кончиках сосков выступили маленькие капельки грудного молока. -- Молочко... Мамино молочко! Теточка Анастасия, ты тоже кормишь маленького ребеночка? Ты мама? -- Я кормлю этим молочком своего маленького сыночка. Капельки грудного молока становились все больше и больше. Одна капелька затрепетала на ветерке, и ветерок сорвал эту капельку с груди Анастасии... Худенькое тельце Анютки молниеносной стальной пружинкой рванулось вслед за этой капелькой грудного молока. И она... Представляешь, худенькая и болезненная Анютка ловко поймала эту капельку. Падая на землю, Анютка подставила свои ладошки -- и поймала в выставленные ладошки маленькую капельку грудного молока. Падая, она поймала ее у самой земли. Анютка встала на коленки, поднесла к своему лицу сжатые ладошки, раскрыла их, рассматривая мокрое пятнышко. Потом протянула руки к Анастасии. -- Вот. Я поймала ее. Вот она. Не упало молочко для вашего сыночка. -- Ты спасла капельку, Анечка. Теперь она твоя. -- Моя?! -- Да. Только твоя. Анюта поднесла к губам свои ладошки и прикоснулась к мокрому пятнышку. Закрыв глаза, худенькая девочка долго держала ладошки, прижав к губам. Потом опустила руки, посмотрела на Анастасию и шепотом, переполняемым благодарностью, произнесла: -- Спасибо! -- Подойди ко мне, Анечка. Анастасия взяла подошедшую к ней девочку за плечи. Погладила по волосам, потом, посадив к себе на колени, наклонила, как грудного младенца, к груди и тихо запела. Губы Анютки оказались близко от соска Анастасииной груди. Словно в полусне, Анютка медленно приближала свои губы, к груди Анастасии, коснулась ими влажного соска, слегка вздрогнула и стала жадно сосать переполненную молоком грудь Анастасии. Судя по диктофону, она проснулась через девять минут. Подняла голову и вскочила с колен Анастасии. -- Я...Ой. Что же наделала я? Выпила молочко вашего сыночка. -- Не беспокойся, Анечка. Ему хватит. Ты только из одной выпила груди, а в другой еще осталось. Ему хватит. Мой сыночек может и пыльцу цветочков кушать. Если захочет. А ты теперь все получила, чтобы не бояться быть сильной, красивой и счастливой. Теперь возьми свое счастье от жизни, от каждого дня ее. -- Я буду сильной и здоровой. Буду думать, как мамочку встретить, чтобы не переживала она, когда увидит меня, а радовалась сильно. Только петь не смогу. Раньше мы с бабушкой пели. Умерла бабушка. Я дедушку прошу, прошу, он не поет. Только когда водки выпьет, споет мне, и я ему подпеваю. Но трудно ему подпевать, хрипит его голос. С радиоприемником тоже пробовала, но трещит приемничек наш старенький словами непонятными. -- Ты попробуй, Анечка, пока петь без слов, повторяй голосом за птичками, как услышишь их, за водой, когда журчит она, за шелестом листвы и ветерком, когда сильный он и завывает в ветвях. И у травки звуков много. Много чистых звуков вокруг услышишь, если слышать захочешь. Им и попробуй своим голосом подражать. Они лучшими твоими учителями будут. А я пойду, Анечка, прощай. Пора мне. Анастасия встала с бревнышка. Анютка осталась сидеть, прислушиваясь к окружающему ее миру звуков. Анастасия подошла к стрелявшему в нее молодому охраннику. Охранник по-прежнему был бледен, с дрожащими руками. Пистолет его валялся рядом на земле. Анастасия сказала охраннику: -- Не вините себя, не терзайте Душу свою. Она не участвовала в ваших действиях. Это инстинкт. Вы научились, не раздумывая над ситуацией, защищать то, что приказано. Вот и выработался инстинкт. Не хорошо, если инстинкт берет верх над всем в человеке. Когда инстинкт главный, тогда человек не главный. Тогда не человек получается. Вы подумайте, может, лучше вернуться к себе -- человеку. От спокойных интонаций голоса Анастасии у охранника перестали дрожать руки, исчезла бледность с лица. А когда она закончила говорить, лицо охранника до кончиков ушей пылало красным цветом. Потом Анастасия попрощалась с деревенскими стариками и пошла в сторону тайги. Мы молча долго смотрели вслед уходящей от нас Анастасии. И вдруг услышали необыкновенно чистый детский голос. Сидящая на бревнышке Анюта пела какую-то старинную, наверное, услышанную от бабушки песню. И как пела! Чистый голос ее брал невероятно высокие ноты, заполняя пространство, и завораживал Душу. Дождик поливает, Брат сестру качает. Брат сестру качает, Песню напевает. Анюта закончила песню и стала пристально смотреть на нашу все еще стоящую без движения группу. Потом Анютка встала, подняла с земли тоненький прутик и сказала: -- Плохие вы дяди. Такие большие, а все равно плохие. После этих слов она пошла на нас с маленьким прутиком в руке. За ней молча двинулась группа старушек и стариков. И тут мы все, все до единого стали отступать перед ними. Мы пятились до самого стоящего у берега теплохода, потом, толкаясь, быстро взбирались по трапу на теплоход. Когда уже собрались убирать трап, капитан вдруг увидел, что на борту теплохода оказались и два вертолетчика. -- А вы куда забрались? Вертолет на кого бросили? -- крикнул из рубки капитан. Вертолетчики спрыгнули с теплохода и побежали к своей технике. Мы уходили, оставив на берегу бочки с горючим и палатки. Никто и не подумал их разбирать. СОТВОРИ СВОЁ СЧАСТЬЕ Когда Александр прервал свой рассказ, я не мог не высказать свою неприязнь к нему: -- С вами мне все ясно. Палатки они оставили. Бочки. Жалко только, что лишь сединой только отделались. Блаженная она -- Анастасия. Сразу было ясно, любой нормальный человек с первых слов понял бы, увидев вас. Понял бы, кто перед ним и чего хочет. А она Душу перед вами изливать стала. -- Она все понимала. Зачем пришли и что хотели от нее. Понимала. Но говорила не с темной стороной человеческого "Я". Она игнорировала темную сторону, общаясь только с тем светлым, что было в душе у каждого. Тем и изменила нас всех. Я ведь ученый. Психологией увлекался. -- Тоже мне ученый. Для чего твоя наука нужна, если задним числом мыслишь? -- Оттого так случается, что жизнь зачастую быстрее и точнее свои события выстраивает. К тому же Анастасия оказалась... Нет, я остерегусь пока давать ей определения, как и другому явлению... -- Какому? -- Как бы это сказать?.. Ну, понимаешь?.. Те старики, старушки из таежной заброшенной деревеньки, они и сейчас на нас идут. И девочка худенькая с тоненьким прутиком впереди... -- Куда идут? Где? -- На нас, на всех, кто был там и видел их. Я думал, только со мной такое творится, как глаза закрою, так сразу и вижу их, а иногда они возникают, как только совершаю какие-то действия, наверное, по их мнению, непотребные. Я думал, только со мной такое происходит, но я разговаривал с другими... С теми, кто побывал там, такое же происходит. -- Ну, так это в мыслях ваших, в представлениях. -- Какая разница? Отступать перед ними все равно приходится. -- Что же страшного может быть в немощных и безоружных стариках? Чего вы испугались? -- Мне пока и самому не понятно, чего мы испугались? Может быть, собственной... может быть, мы переступили некую черту вседозволенности?.. -- Какую еще черту? С ума сойти можно с такой философией, может, думать надо во время, когда дела какие-то делаешь? -- Может, думать во время... Всем нам надо задуматься... -- А с чего это ты взял, что после разговора Анастасии с девочкой судь