талии, как цыганка, набрасывала его на плечи и прохаживалась передо мной в каком-то народном танце. Потом свернула аккуратно платок и положила на выложенные на траве подарки, сказала: -- Ты, пожалуйста, скажи, Владимир, каждому человеку. Передай от меня слово "спасибо" каждой женщине за тепло их Души, присланное с этими вещами. -- Передам, кого увижу. Но больше мне показывать тебе нечего. Остальное не для тебя. Для сына. Все необходимое. Ты этим пользоваться не можешь, я тебе сам на месте покажу, как придем. -- А сейчас почему не хочешь? Все равно же сидим, отдыхаем. Мне очень интересно посмотреть. Я не хотел показывать Анастасии то, что купил для сына, потому что помнил ее слова, которые она сказала еще при первой нашей встрече: "Тебе захочется приобрести для сына всякие бессмысленные побрякушки, но они ему не нужны, они нужны тебе. Для самоудовлетворения. Какой я хороший, заботливый". Но все же решился показать, потому что и самому было интересно, как она отнесется к достижениям нашей цивилизации в заботе о детях. Я стал показывать Анастасии подгузники и рассказывать, как они эффективно действуют по впитыванию влаги, когда ребенок в них мочится, и от того кожа ребенка не преет. Рассказывать все то, что видел в рекламе по телевизору. Питание детское показал. -- Видишь, Анастасия, это питание детское, оно -- просто шедевр. В нем есть все вещества, для ребенка необходимые, витаминные добавки в нем тоже есть. А главное, готовить его можно без проблем. Разбавляй в теплой воде -- и каша готова. Поняла? -- Поняла. -- Ну вот, не зря, значит, трубы заводов дымят нашего технократического мира. Есть среди прочих и трубы заводов, которые выпускают такое вот питание для детей, упаковку. Видишь, на упаковке ребенок какой красивый, розовощекий, улыбающийся изображен? -- Вижу. Самым последним я показал Анастасии детский конструктор и сразу прокомментировал: -- Это конструктор детский. Конструктор -- не бессмысленная погремушка. Здесь написано, он специально разработан для развития ребенка. Можно из него машину сделать, как на этой картинке, можно паровозик, самолетик, дом. Ну, он чуть попозже сыну пригодится. Сейчас, конечно, еще ему осмысливать рано, что как движется, летает. -- Почему -- рано? Сейчас как раз он это и осмысливает, -- ответила Анастасия. -- Вот видишь. Конструктор ему в этом и поможет. -- Ты так считаешь? Уверен в этом? -- Тут не только моя уверенность, Анастасия. Так и многие ученые считают, психологи, которые детскую психику изучают. Видишь, они в аннотации свое заключение пишут. -- Хорошо, хорошо, Владимир. Ты не беспокойся. Сделаешь сам все, как нужным считаешь сделать. Только ты, пожалуйста, посмотри сначала, как живет наш сын. Сам и определишь тогда, что ему необходимо в первую очередь. -- Ладно. Как скажешь, -- обрадовался я, что не стала оспаривать Анастасия необходимость привезенных мною вещей, -- сам посмотрю и определю. -- А пока давай спрячем рюкзак твой. Потом, как определишь, какая вещь нужна в первую очередь, я сбегаю и принесу ее или весь рюкзак принесу. Сейчас тяжело его нести. Нога ведь болит у тебя, а на меня садиться не желаешь. -- Ну ладно, давай пока спрячем, -- согласился я. -- Только письма заберем. В них вопросов к тебе много. Я их все и не запомнил. -- Хорошо, письма заберем, -- согласилась Анастасия. Она взяла пакет с письмами. Я оперся на ее плечо, и мы пошли в сторону поляны Анастасии. Только к позднему вечеру пришли мы на поляну Анастасии. Как и прежде, ничего на ней не было. Никаких построек. Даже шалаша не было. Но ощущение складывалось, будто бы пришел в родной дом. Даже настроение поднялось, и успокоенность какая-то наступила. Уснуть захотелось. Наверное, оттого, что с Александром всю ночь проговорили. "Надо же, -- подумалось мне, -- абсолютно ничего нет на этой поляне, а ощущение возникает такое, словно в дом пришел. Видно, ощущение дома не в том, какая у тебя по величине квартира или даже замок, а в чем-то другом". Анастасия сразу подвела меня к озерцу и предложила искупаться. Купаться мне совсем не хотелось, но я подумал, что лучше ее пока слушаться во всем, чтоб сына быстрее посмотреть. После купания, когда вышел на берег, холоднее, чем в воде, стало. Анастасия ладонями согнала с меня воду, травой какой-то потерла, и тело словно горячее стало. Потом протянула свое платьице и говорит со смехом: -- Надень, пожалуйста, Владимир, это будет рубашка для тебя ночная. Я одежду твою намочу, постираю. Запах от нее сильный. Я надел платье Анастасии, потому что понял: надо уничтожить запах. -- Это для того, чтобы сын не испугался? -- И для него, -- ответила Анастасия. -- Но в платье одном мне будет холодно спать. -- Не беспокойся, я все уже сделала. Ты выспишься, тебе не будет холодно. Под голову положишь с письмами пакет, подушечку заменит он тебе. Я все придумала, ты выспишься и не замерзнешь. -- Опять медведицей обогреваться? Не буду спать с медведицей, лучше сам как-нибудь. -- Я так все постелила, что не будет холодно или жарко тебе. Мы подошли к той землянке, где раньше я спал. Анастасия раздвинула нависшие над входом ветки. Я ощутил приятный запах трав сухих, залез в землянку, погрузился в травы, сон приятной истомой окутывал все вокруг. -- Можешь укрыться кофточкой, но и без нее тебе не будет холодно. Если захочешь, я тоже потом рядом лягу. Обогрею тебя, -- сквозь сон услышал я слова Анастасии и ответил ей: -- Не надо. Ты лучше к сыну иди, обогрей... -- Не беспокойся, Владимир. Наш сын уже во многом самостоятельно справляется.
  • Как же он может самостоятельно, он же маленький...-- Больше я ничего говорить не мог, погружаясь в глубокое, спокойное блаженство. НОВОЕ УТРО КАК НОВАЯ ЖИЗНЬ Проснулся утром. А настроение такое необычно хорошее, что лежу и думаю, не буду пока двигаться, чтоб вдруг не ушло такое настроение. И что это за ночь была такая? И почему так утром оказалось, как будто ночью этой тело и сознание словно в Любви купались. При свете дня мне стало ясно, почему ни холодно, ни жарко ночью не было. Я лежал, погруженный в сухую траву и цветы, они источали приятный запах и грели. Читатели спрашивают часто, как Анастасия зимой, в морозы лютые сибирские, не замерзает, а ведь как просто все: в стог сена если закопаться, никакой мороз не страшен. Правда, она еще каким-то образом обогревается, ходит полуобнаженной даже всего при пяти градусах тепла и не мерзнет и даже купается при такой низкой температуре и не дрожит, как из воды выходит. Еще я подумал, когда лежал в блаженстве на сухой траве: "Вот утро настает, иль новый день пришел, а впечатление такое, будто новой жизни начало наступает, вот если бы всегда так было, каждым утром, тогда за жизнь одну как будто тысячу прожил веков и каждый век прекрасен, как это утро. Но как так сделать, чтоб каждый новый день прекрасным был, как это утро?" Подниматься я стал только, как услышал веселый голос Анастасии: -- Если рано кто встает, тому Бог много дает. Я вылез из прекрасной ночной спальни. Она стояла наверху, у входа сразу. Золотистые волосы были заплетены в косу, а внизу коса травинками обвязана, как бантом. Новая прическа ей тоже очень шла. -- Пойдем к озеру, умоешься, оденешься, -- предложила Анастасия, перебрасывая косу вперед, как кокетка. "Надо же, женщины есть женщины", -- подумал я и говорю ей вслух: -- Очень красивая у тебя коса, Анастасия. -- Красивая. Да? Очень, очень красивая? -- засмеялась она, перекруживаясь. Мы побежали к озеру. На берегу, на ветках у кустов висели мои рубашка, брюки, майка, в общем, все, что вечером оставил. Я потрогал, они оказались уже высохшими. -- Как же они успели высохнуть так быстро? -- Я помогла им, -- ответила Анастасия. -- На себя надела и побегала немножко в твоей одежде, она и подсохла быстренько. Теперь ты искупаешься и наденешь ее. -- А ты будешь купаться? -- Я все уже проделала, необходимое для встречи дня. Анастасия перед тем, как я зашел в воду, натерла мое тело какой-то кашицей из травы. И когда я нырнул, вокруг вода зашипела, тело защипало немножко, но, когда из воды вышел, здорово было. Как будто все поры тела интенсивно сами задышали, и каждая сама воздух вдыхала. Дышать вообще стало легко, свободно. Анастасия, веселая, игривая, стала снова, как вечером, руками капельки с тела обтирать. Когда со спины стирала, я вдруг почувствовал, как по спине моей что-то горячее неожиданно полоснуло. Раз, второй, я резко повернулся, а она, двумя руками надавливая свою грудь, пустила мне струйку горячего грудного молока прямо в лицо, потом из другой мне струйку в грудь пустила. И давай с хохотом растирать быстро-быстро. -- Ты зачем такое выделываешь? -- спросил я, как оправился от неожиданности. -- А затем! А затем! -- хохочет Анастасия, потом подала мне брюки и рубашку. Они тоже пахнут не так, как раньше, я сразу это заметил, когда надевал. И сказал твердо Анастасии: -- Все я сделал, как ты хотела. Теперь давай показывай сына. -- Хорошо. Пойдем. Только ты, Владимир, пожалуйста, не пытайся подходить к нему сразу. Ты сначала понаблюдай за ним, понять его попробуй. -- Хорошо, понаблюдаю, ладно. И пойму. Мы подошли к знакомой уже мне полянке. У кустов на краю поляны Анастасия говорит: -- Здесь посидим тихонечко, посмотрим, он сейчас будет просыпаться, и ты его увидишь. У дерева на краю поляны лежала на боку медведица, но никакого ребенка я не увидел. Волнение все больше охватывало меня, и сердце странно биться стало. -- Где же он? -- все больше волнуясь, спросил Анастасию. -- Смотри внимательней, -- ответила она. -- Вот его головка и ножки из-под лапы у медведицы торчат. Он спит на ней, в паху ее, там мягко и тепло, над ним она и лапу свою держит, не прижимает, только прикрывает его лапой чуть. И я увидел. Крохотное тельце малыша покоилось в густой медвежьей шерсти. В паху огромного зверя, под его чуть приподнятой передней лапой. Медведица лежала на боку, не шевелясь, и только головой из стороны в сторону водила, озираясь. Малюсенькие ножки зашевелились в глубокой шерсти, и сразу медведица лапу немножко приподняла. Малыш просыпался. Когда ручкой двигал, медведица подымала лапу, когда опускал ручку, она его снова прикрывала. Только лапой и водила да головой, а туловище не шевелилось. -- Она что же, так и лежит, не шевелясь, ей же неудобно все время в одной позе? -- Она так долго может лежать, не шевелясь. И совсем ей это не трудно. Она от восторга млеет, когда он заползает в свою кроватку. И вообще, теперь она вся из себя важная такая стала. Ответственная. Даже дружка своего к себе не подпустила, когда время настало своим потомством обзаводиться. Это не очень-то хорошо. Но когда наш сын подрастет немножко, она подпустит к себе дружка. Я слушал Анастасию и, не отрываясь, смотрел, как снова задвигались маленькие ножки под огромной лапой медведицы. Потом лапа поднялась вверх. Малыш двигал ручками, ножками, потягивался, поднимал головку и вдруг замер. -- Чего он двигаться перестал, опять засыпать будет? -- спросил я у Анастасии. -- Смотри внимательнее, он же мочится. Опять не успела медведица опустить на траву вовремя или не захотела, балует она его. Маленький фонтанчик лился на шерсть медведицы. Она, как и малыш, лежала, замерев, даже головой водить перестала и лапой двигать, пока не прекратился этот фонтанчик. Потом медведица стала переворачиваться на другой бок, и малыш скатился на траву. -- Хорошо. Вот видишь, соображает она, что он еще продолжит свое большое дело, наш маленький человечек, -- весело сообщила Анастасия. Крохотное человеческое тельце лежало на земле и тужилось. А над ним стояла огромная медведица и, казалось, помогала урчанием своим, словно сама с ним тужилась. Малыш повернулся на животик, задвигал ручками и пополз на четвереньках по траве. Попка его была немножко испачкана в какашках. Медведица шагнула в его сторону и лизнула маленькую человеческую попку своим огромным звериным языком, словно нянька, вытирая испачканное. Ее язык толкнул малыша, и он шлепнулся на животик, но тут же привстал и пополз дальше, а она, медведица, снова за ним и снова лизнула, хотя и так все уже чисто было. -- Как ты думаешь, Владимир, смогла бы она подгузники снять или трусики, а потом надеть ему новые? -- тихо спросила Анастасия. -- Да ладно тебе, -- также шепотом ответил я, -- и так все понятно. Малыш перевернулся на спину, и когда назойливая медведица в очередной раз лизнула его между ног, он изловчился и маленькая ручка уцепилась за шерсть медвежьей морды. Подчиняясь явно незначительным усилиям ручки, огромная медвежья голова легла на землю у ног малыша, он взял ее за морду, второй ручкой подтянулся и стал карабкаться по голове зверя вверх. -- Куда это он? -- К глазкам медведицы. Блестят у нее глазки, ему интересно, он всегда их потрогать хочет. Малыш лежал животиком на медвежьей морде и рассматривал ее глаз, потом попытался пальчиком потрогать его, но медведица тут же зажмурилась. Пальчик ткнулся в веки. Еще немножко подождав и не увидев больше блестящего глаза, малыш стал вниз сползать с медвежьей морды, прополз немножко по траве и замер, что-то рассматривая в ней. Медведица встала и два раза рыкнула. -- Это она волчицу зовет. Ей самой почиститься, поесть нужно. Сейчас ты увидишь, как они между собой дружно разговаривать будут, -- прокомментировала Анастасия. Через некоторое время на краю поляны появилась волчица, но медведица встретила ее появление совсем не приветственным, а грозным рычанием. И волчица повела себя отнюдь не дружелюбно. Она осмотрела всю поляну. Пружинистой походкой прошлась немного по краю поляны, залегла, потом вдруг сделала сильный прыжок, снова залегла, будто готовясь нападать. -- Где же дружелюбие их? -- спросил я. -- Чего медведица позвала, а сама рычит на нее? И волчица тоже грозно ведет себя? -- Так они поговорили между собой. Медведица рычанием остановила волчицу, чтобы посмотреть, все ли с ней в порядке. Не больна ли чем-нибудь, не опасно ли ее подпускать к ребенку человеческому. Достаточно ли сильна, чтобы суметь охранять его. Волчица показала, что с ней все в порядке. На деле показала, не словами. Ты же видел, и прошлась, и прыгнула достаточно высоко. Медведица действительно, понаблюдав за волчицей, спокойно заковыляла с поляны. Волчица легла на траву невдалеке от маленького. Малыш еще некоторое время что-то разглядывал, трогал в траве, потом, заметив волчицу, пополз к ней. Когда подполз, ручками стал трогать ее за морду, гладил пальчиком зубы в открытой волчьей пасти, хлопал ладошкой по языку. Волчица лизнула его в лицо, потом маленький Владимир подполз к брюху, потрогал соски волчицы, обсосал свою руку и поморщился. -- Нашему сыночку кушать время настает, -- снова заговорила Анастасия. -- Но он еще не настолько проголодался, чтоб у волчицы молоко есть. Я сейчас отойду ненадолго, а ты с краю на полянке посиди, если он увидит и заинтересуется, приползет к тебе. Только сам его не хватай. Он человек уже, хоть и маленький на вид, бессмысленные улюлюканья он не поймет. К тому же насилие свершится, если без согласия на ручки его взять. Не поймет он тебя, если схватишь помимо воли. Даже если из хороших побуждений, но помимо воли. Неприятное впечатление о себе оставишь. -- Хорошо, не буду я хватать. Так посижу. А волчица не тронет меня? -- У тебя сейчас запах такой, что не тронет. Анастасия два раза хлопнула себя по бедру, волчица встала, посмотрела в ее сторону, на ребеночка, снова заигравшегося с какой-то букашкой, и подбежала к Анастасии. Анастасия встала ко мне вплотную и подозвала волчицу подойти ближе и лечь ей жестом приказала. -- Может, мне погладить ее, чтобы подружиться окончательно, -- предложил я. -- Не понравится ей покровительственная фамильярность с твоей стороны. Она все поняла и не тронет тебя, но и показного превосходства не потерпит, -- ответила Анастасия. Отправила волчицу снова на поляну и побежала по каким-то своим делам, пообещав скоро вернуться. Я вышел из-за кустов, откуда мы с Анастасией украдкой наблюдали за происходящим на поляне. Вышел и сел на траву метрах в десяти от маленького Владимира. Так и сидел на траве минут пятнадцать. Он на меня ноль внимания. Я подумал, если я буду продолжать тихо сидеть, он на меня никогда внимания не обратит. И я щелкнул раза два языком. Малыш повернул головку и увидел меня. Сын! Мой сын с интересом неотрывно смотрел на меня, и я на него с волнением смотрел, даже тело от волнения нагреваться стало. Хотелось подбежать, схватить на руки маленькое тельце, потискать, прижать его к груди. Но просьба Анастасии, а главное, присутствие волчицы сдерживали. И тут мой маленький сын медленно пополз ко мне. Смотрит на меня неотрывно и ползет. А в груди у меня сердце так забилось, что слышно его стало, и чего бьется оно так? Может малыш испугаться, как оно колотится. А он полз, полз и снова чем-то в траве заинтересовался, стал ручкой тянуться за какой-то букашкой. Потом рассматривать стал что-то ползущее на своей ручке. Три метра. Всего три метра не дополз до меня мой маленький сын. Из-за какой-то букашки. И что за мир в этой траве, что за жизнь, так его интересующая. Ну и порядки, ну и правила тут лесные. Перед ребенком отец родной, а его букашка больше интересует. Не должно так быть. Должен понимать ребенок -- отец важнее букашки. Вдруг малыш снова поднял голову в мою сторону, улыбнулся беззубым ротиком и быстро, шустрей обычного, пополз. Я уже приготовился схватить его, но увидел, он полз мимо, не обращая внимания на меня. Я оглянулся и увидел: сзади, чуть в стороне от меня, стояла улыбающаяся Анастасия, она присела и положила на траву руку ладонью вверх. Улыбающийся малыш лез к материнской груди. Анастасия не схватила его, а лишь слегка помогла долезть, лишь слегка помогала ему добраться к своей груди. Малыш уже лежал на ее руках, хлопал своими ручонками по обнаженной материнской груди и улыбался Анастасии. Потом он потрогал и погладил сосок ее груди, прильнул к нему губами и стал сосать упругую грудь Анастасии. Анастасия лишь один раз взглянула на меня, и то палец к своим губам прижала, показывая, чтоб молчал. Я и сидел молча все время, пока она кормила сына. Казалось, Анастасия во время кормления вообще забыла о моем присутствии. Да и про мир весь окружающий не думала. Она все время смотрела только на сына. И еще казалось, что они как-то общаются друг с другом. Потому так казалось, что малыш сосет-сосет и вдруг прекращает, отрывается от соска и смотрит на лицо Анастасии. Иногда улыбаясь смотрит, а иногда серьезно. Потом он затих и некоторое время поспал на руках. Когда проснулся, снова заулыбался, и Анастасия посадила его себе на ладонь, придерживая за спину. Их лица оказались рядом, и малыш руками трогал Анастасию за лицо, прижался к ее щеке своей щечкой, и тут он снова увидел меня. И снова замер на некоторое время, с интересом рассматривая. Вдруг он протянул в мою сторону свою ручку, подался ко мне своим тельцем и произнес "э". Я непроизвольно протянул к нему свои руки, тут же Анастасия передала его мне. Я держал на руках крохотное тельце своего родного, такого желанного сына! Все на свете забылось. И очень сильно захотелось сделать что-нибудь для него. Малыш трогал мое лицо, ткнулся в него губами и, отпрянув, поморщился, видно, укололся о небритое лицо. А дальше, сам не знаю, как получилось у меня, нестерпимо захотелось поцеловать маленькую теплую щечку. И я решился поцеловать! Но вместо поцелуя почему-то два раза быстро лизнул его в щечку, как волчица делала. Малыш отпрянул от меня и с удивлением захлопал глазками. Звонкий заливистый смех Анастасии заполнил поляну. Малыш тут же протянул к ней ручки и тоже засмеялся, заерзал в моих руках. Я понял, он просит отпустить себя, мой сын уходит от меня. Подчиняясь его воле, установленным здесь правилам общения, я осторожно опустил его на траву. Малыш сразу же направился ползти к Анастасии, она, смеясь, вскочила и, оббежав меня, с другой стороны села, совсем рядом со мной. Малыш тут же развернулся и, улыбаясь, пополз к нам, залез к Анастасии на руки и ручкой снова меня потрогал за лицо. Так в первый раз я пообщался с сыном. В ЧЁМ МИССИЯ ОТЦА Мой сын, мой маленький Владимир, уснул. Он играл некоторое время после кормления с чем-то в траве. Трогал свалившуюся с Кедра шишку, лизать ее пробовал. На облака смотрел, что проплывали в небе. Прислушивался к пенью птичьему, потом залез на холмик, где трава погуще, калачиком свернулся, глаза закрыл, чему-то улыбаясь, и уснул. Анастасия побежала по своим делам каким-то. Я по лесу один прогуливаться стал и думать, ничего вокруг не замечая. Одновременно чувство радости и досады не покидало меня. Я сел под Кедром на берегу озера и решил: буду так, не шевелясь, сидеть, пока не придумаю, что же как родитель я могу привнести в становление своего ребенка. Надо придумать такое, чтобы он чувствовал, что главным для него является отец. Когда подошла Анастасия, мне сначала не хотелось с ней разговаривать. Именно ее смех отвлек от меня сына. Анастасия тихо сидела рядом, обхватив руками колени, задумчиво смотрела на спокойную воду озера. Она первая заговорила: -- Ты не обижайся, пожалуйста, на меня. Так смешно выглядело ваше общение. Не удержалась я. -- Дело не в моей обиде. -- А в чем же? -- Многие читатели в своих письмах о воспитании детей спрашивают, просят у тебя о системе воспитания детей все расспросить и описать в следующей книге. А что тут описывать. Нет никакой системы, наоборот все. У вас тут антисистема какая-то. Что, например, в такой ситуации отцы делать должны, читатель спросить может. -- Ты очень точно определил -- антисистема, ее и опиши. -- Да кому это интересно? Люди ищут толковые книжки, где сказано, что с ребенком нужно делать, когда ему один, потом, когда ему два месяца, и так далее. По часам расписывают. Режим питания предлагают в книжках. Систему воспитания расписывают в зависимости от возраста. А здесь полное потакательство прихотям ребенка. Вседозволенность какая-то. -- Скажи мне, Владимир, кем бы ты хотел видеть нашего сына, когда он вырастет? -- Как это -- кем? Конечно же счастливым, нормальным, преуспевающим в жизни человеком. -- А много ли счастливых людей среди твоих знакомых? -- Счастливых? Ну, совсем счастливых людей, может, и немного. У каждого что-нибудь, да не ладится. То денег не хватает, то в семье неполадки или болезни разные цепляются. Но я бы хотел, чтобы мой сын избежал всяких неприятностей. -- Подумай, как же он сможет их избежать, если ты заведомо втиснешь его в систему, по которой воспитывались все? Подумай, может быть, существует некоторая закономерность в том, что все родители хотят своих детей видеть счастливыми, а они вырастают и получаются как все. Не очень счастливые. -- Закономерность? В чем она? Если знаешь, говори сама. -- Давай вместе подумаем, в чем. -- Да, над этим давно люди думают. Специалисты, ученые разные думают. Для того и изобретают различные системы воспитания, по часам расписанные, чтоб найти оптимальную систему. -- Ты смотри вокруг внимательней, Владимир. Растут деревья, травы и цветы. Как можно расписать заранее по дням, часам, когда их поливать. Не будешь же ты поливать цветы, когда с небес вода их омывает, лишь потому, что кто-то предписал мудрено день и час полива. -- Ну, это слишком. Это ерунда какая-то, а не пример воспитания детей. Такого в жизни произойти не может. -- Но происходит сплошь и рядом в жизни. Какая б не была система. Она системой будет лишь. Всегда она направлена на то, чтоб сердце, Душу отстранить еще от маленького человека и подчинить его системе. Чтоб вырос он таким, как все, удобным для системы. И так веками длится, чтоб не допустить в Душе людской прозрения. Не допустить раскрыться человеку во всей его красе, с Душою, данной Богом. Ему! Вселенной всей властителю. -- Ты подожди, не заводись, спокойно говори и языком нормальным. Что нужно для того, чтоб было так? Ну, чтоб вырастали дети, как ты говоришь, с Душой свободной. Властителями Вселенной, счастливыми. Как Бог того хотел. -- Им нужно не мешать и в мыслях видеть их такими, как Бог того хотел. Стремление сил всех Света во Вселенной направлено, чтоб каждому рожденному все лучшее из мирозданья передать. И долг родителей творящий Свет не закрывать премудростями догм надуманных. Веками споры длятся на Земле, какая из систем мудрейшей может быть. Но ты подумай сам, Владимир. Спор возможен там, где Истина закрыта. В бесплодных спорах можно бесконечно обсуждать, что в комнате находится, закрытой дверью. Но стоит дверь открыть, и ясно станет всем, и спорить не о чем, коль каждый Истину увидеть сможет. -- Ну, кто ж, в конце концов, откроет эту дверь? -- Она открыта. Теперь глаза Души лишь нужно распахнуть, увидеть, осознать. -- Что осознать? -- Ты о системах спрашивал меня. О расписаниях, режимах жизни говорил, что в книгах для людей их кто-то излагает. Но ты подумай сам, кто может говорить яснее, чем сам Создатель о творении своем? -- Создатель ничего не говорит. Он до сих пор молчит. Никто не слышит слов Его. -- Значений разных много у одних и тех же слов, придуманных людьми. Создатель с каждым терпеливо и с любовью говорит нетленными, прекрасными деяньями. Восходом солнышка и отблеском луны, туманом мягким и росинкою, с лучом играющей, небесную вобравшей в себя синь. Есть во Вселенной множество примеров ясных. Вокруг смотри. Тебя и каждого касаются они. А далее, если изложить сказанное Анастасией о воспитании детей, то получится, наверное, полная противоположность тому, что происходит у нас сегодня с этим делом. Я уже говорил, что весь их древнейший род и сама Анастасия относятся к новорожденному как к Божеству или непорочному ангелу. У них считается недопустимым прервать мыслительный процесс ребенка. Дедушка и прадедушка могли длительное время наблюдать, как маленькая Анастасия с увлечением рассматривает букашку или цветок, о чем-то думает. Они стараются не отвлечь ее своим присутствием. Общаться начинают, когда ребенок сам обратит внимание и захочет общаться. Анастасия утверждала, что в тот момент, когда я наблюдал, как маленький Владимир рассматривал что-то в траве, он познавал не только букашек, но и все мирозданье. По ее словам, букашка более совершенный механизм, чем любой рукотворный и тем более примитивный конструктор. Ребенок, имеющий возможность общаться с этими совершенными живыми существами, сам становится более совершенным, чем от общения с мертвыми, неживыми, примитивными предметами. К тому же, как она утверждает, каждая травинка, букашка взаимосвязаны со своим мирозданьем и помогают впоследствии осознать сущность вселенскую и себя в ней, свое предназначение. Искусственно созданные предметы такой связи не имеют и неправильно расставляют приоритеты, ценности в мозгу ребенка. На замечание, что условия, в которых воспитывалась она и теперь наш сын, сильно отличаются от тех, в которых приходится воспитывать детей нашего цивилизованного мира, она ответила следующим: -- Еще в утробе матери своей и уж тем более когда на свет является внешне, казалось бы, беспомощный малыш, ликуют силы Света во Вселенной. Ликуют в трепетной надежде, что вновь пришедший непорочный человек, подобный Богу, станет их добрым властелином и Свет Любви усилит от Земли. Все для него предусмотрел Создатель. Вселенная букашкой, деревом, травинкой, зверем, внешне лютым, ему готова доброй нянькой быть. Еще малюсенькому внешне человеку -- Создателя великому творенью. В порыве вдохновенья светлого Создателем содеян человек. И для него был создан Рай Земной. Никто не властен и ничто не властно над высшим сотворением Создателя. Его порыв любви и вдохновенья светлого уже заключены в мгновеньи каждом, народившимся на свет. Из всех существ Вселенной необъятной одно лишь может на его судьбу влиять, встав между Богом, Раем, счастливою звездой и человеком. -- Так, значит, есть на свете существо сильнее Бога? -- Сильней Божественного вдохновения нет на свете ничего. Но есть ему подобное по силе существо, способное вставать между Богом -- воспитателем нежнейшим, и ангелоподобным младенцем -- человеком. -- И кто же это, как его зовут? -- То существо есть человек -- родитель. -- Что?.. Да как же может так случиться, чтобы родители желали несчастья своему ребенку? -- Желают счастья все. Да путь к нему забыли. Вот оттого насилие вершат с намереньем благим. -- Хоть как-то свои утверждения ты можешь доказать? -- Ты о системах разных воспитания твердил. Подумай. Разные они. А Истина одна. Одно лишь это говорит о том, что множество неверным поведут путем. -- Как отличить, где истинная система, а где нет? -- Душой открытою на жизнь попробуй посмотреть. Очисти мысль от суеты бесплодной и тогда увидишь мир, Создателя Вселенной и себя. -- Где глаз Души, а не обычные глаза? Кто в этом может разобраться? Ты лучше обо всем конкретней говори. И оборотами попроще речевыми. Ты утверждала, что речь твоя моей подобна будет, а говоришь иначе. И меня сбиваешь на речь свою. Я чувствую, ты говоришь иначе. -- Только чуть иначе. И ты запомнить сможешь основное. И речь моя смешается с твоею речью. И не волнуйся, не стесняйся сочетаний слов своих, речь твоя понятной будет многим людям. Для многих Душ она откроет то, что в них самих таится. Пусть в ней поэзия Вселенной претворится. -- К чему все это? Не хочу, чтоб кто-то мой язык менял. -- Но ведь обиделся же ты, когда один из журналистов кондовым твой язык назвал. Я вместе с теми, кто читает, сделать так могу, что из кондового он лучшим языком из всех звучавших может получиться. -- Ну, хорошо, пусть так потом случится, а пока простого лучше слышать языка. И так сложна проблема, непонятна. Как происходит? Почему? Что именно родители путь к счастью закрывают ребенку своему. Да и на самом деле, так ли это? Вот в чем сначала нужно убедиться. -- Хорошо. Коль хочешь убедиться, картины детства вспомни своего. -- Но это трудно. Не каждый может вспомнить в младенчестве себя. -- А почему? Не потому ль, что память, ощущения щадя, бесплодное, пустое отсекает? Внушение безысходности пытается убрать. Стереть и то, как ты в утробе матери своей переживал, мирскую ощущая брань, через переживания матери своей. И дальше, хочешь, вспомнить помогу? -- Ну, помоги. Что дальше было и из памяти ушло? -- А дальше ты не хочешь вспоминать, как ты, Вселенной властелин, лежал один беспомощный в кроватке. Запеленован крепко, словно связан, и за тебя с улыбкою решали, когда тебе поесть, когда тебе поспать. Обдумать ты хотел все, осознать. Но тебя с улюлюканьем частенько к потолку бросали. "Но для чего?" -- не успевал подумать ты. Ты чуть подрос, увидел множество вещей, безмолвных и бездушных, вокруг тебя, но их нельзя было касаться. Ты мог притронуться лишь к той, которую тебе преподнесли. И ты, смирившийся, пытался осознать, в чем совершенство в представленной тебе игрушке-побрякушке. Но ты не мог найти в абсурдном примитиве того, чего и не было и быть в нем не могло. Но ты еще искал, ты не совсем сдавался и ручкой трогал, и вкусить пытался, но тщетно. Объяснение ты так и не нашел. Тогда и дрогнул первый раз, рожденный властелином быть Вселенной. Решил, что ничего решать не можешь. Ты предан был родившими тебя и сам себя предал. -- Ты о событиях из жизни говоришь моей. Я что, хоть чем-то отличался от других детей? -- Я говорю конкретно о тебе. И о тебе, кто слышит в данный миг меня. -- Так, значит, много властителей Вселенной, коль каждый им рожден? Но как же так? Что за властитель, если одним и тем же множество владеет? Или Вселенных много быть должно? -- Вселенная одна. Едина. Неделима. Но в ней пространство у каждого свое. И целое зависит от него. От каждого. -- Так где ж оно, мое пространство? -- Потеряно оно. Но ты найдешь его. -- Когда ж я потерять успел? -- Когда сдавался. -- Что значит сдавался? Я как все дети был. -- Ты, как все дети, веря в благость ближних, в родителей своих, все чаще подавлял свои желанья. И соглашался с тем, что ты еще ничтожный, ничего не знающий малец. И ощущения, рожденные в тебе насилием над детством, до конца стараются с тобой пройти по жизни, стремясь потом в твоих потомков воплотиться. Ты в школу, как и все, ходил. Тебе рассказывали там, как человек был просто обезьяной. Как примитивен он. Как глупо верил в Бога. О том, что есть лишь вождь один, который знает все. Его народ избрал. Он всех один достойней и умнее. И ты читал с самозабвением стихи о том вожде. Ты прославлял его в самозабвении. -- Не только я стихи читал и прославлял, кого велели, я верил сам тогда. -- Да, многие стихи читали. В соревнование вступая меж собой, кто лучше всех прославит. И ты стремился первым быть. -- Так все тогда стремились. -- Да, вся система требовала, чтобы у каждого едиными стремленья были. Тем и насиловала каждого. Стремясь сломить, чтоб сохранить себя. Но вдруг, прожив часть жизни, ты узнал, что множество систем и разные они. Потом узнал, что человек, возможно, никогда и не был обезьяной. А вождь мудрейший был тиран глупейший. И жизнь неправильно прожита поколением твоим. Теперь в другой системе надо жить. И ты родителем становишься. И, не задумываясь, дочь свою в систему новую, как в благо, отдаешь. Уже не думая, как раньше. В недоумении погремушкой не гремишь. Насилие признав, насилие и сам творишь ты над дитем своим. Тысячелетиями сменяясь, друг за другом системы разные приходят и уходят, у каждой цель одна: убить тебя, властителя, мудрейшего творца в бездушного раба переиначить. Через родителей все время действует система. И через тех, кто сам себя учителем мудрейшим называет. Учения новые создаст, тем самым новую родит систему. И лишь чуть присмотревшись, ясно видеть можно -- стремленье старое им движет: разделить тебя и Бога. Встать между вами и заставить попытаться жить, работать на себя, тебя и Бога. В этом суть любой системы. И ты, Владимир, стал просить меня создать очередную. Я не смогу такую просьбу выполнить твою, ты сам смотри вокруг. Попробуй осознать только своей Душою. -- Скажи, Анастасия, а наш сын? Он что же, живя в тайге дремучей, среди зверей, насилие не познал еще нисколько? -- Ему не ведомы насилие и страх. К нему все большая уверенность приходит, что человеку все подчинено и человек за все в ответе. -- А разве не насилие, ну, хоть чуть-чуть, когда медведица облизывала, его запачканную попку после сна? На животик сын упал, когда медведица его лизнула. Когда опять пополз, она второй лизнула раз. Опять упал. Я видел, явно не понравилось ему такое подмывание. Он потому за морду и схватил медведицу, чтобы прекратила она своим языком толкаться. -- И тут же перестала медведица его лизать. Чуть позже он поймет значение этой процедуры, но и сейчас игрой ее воспринимает, он сам с медведицей играет и хочет, чтоб она за ним бежала. -- Ты говорила, человек -- умнейший во Вселенной, а сына нашего воспитывают звери. Не совсем нормально это. По телевизору я видел, одного уже взрослого человека показывали. Он младенцем к волкам попал, когда вырос и люди его поймали, он долго разговаривать не мог по-человечьи и умом, мне кажется, отстал. -- Для сына нашего все звери, что вокруг, не воспитатели, а няньки добрые, умелые и искренне влюбленные в него. И, без сомнения на миг, они отдать готовы жизнь за человека маленького своего. -- И долго ты их так дрессировала? Тебе и дед, и прадед помогали? -- Зачем дрессировать? Все сделал так давным-давно Создатель. -- Да как же так предвидеть все заранее Он смог, чтоб каждую зверюшку научить, что делать и в какой момент? Там, на поляне, когда я наблюдал за сыном, на белок он внимание обратил, одна понравилась ему, к ней ручку протянул, заулыбался, "э" сказал протяжно. И белочка -- стремглав к нему, и именно та белочка, которая понравилась ему. Малыш с ней потом играл, за лапку брал и хвостик гладил. И как же мог Создатель предвидеть ситуацию такую и белку научить? -- Создатель мудр. Он сделал проще все и гениальней. -- Как? -- От человека, лишенного агрессии, корысти, страха и многих привнесенных позже темных чувств, исходит Свет Любви. Не видим он, но он сильнее света солнца. Живительна энергия его. Создатель сделал так, что только человек способен обладать способностью великою такой. Лишь человек! Лишь он один живое все способен отогреть. Вот потому живое все и тянется к нему. На белочек свое внимание обратил Владимир, маленький наш сын, свой взор лишь на одной остановил, на ней он сконцентрировал внимание свое, и к этой белочке пошло его тепло. Она тепла почувствовала Благодать, и бросилась к источнику, и хорошо ей было с ним играть. Любого зверя так же может сын наш подозвать. Благодаря Создателю во всех новорожденных есть способности такие. Когда в Любви Пространстве находятся они и ничего еще не уничтожило прекрасного начала. С утробы матери своей Любви Пространство происходит, потом лишь расширяется оно. Дано испортить иль усовершенствовать Любви Пространство только человеку. Вот дедушка орла тренировал, ты слышал это, тем самым он в Пространство новое привнес. Так издревле еще мои стремились сделать прародители, отцы и матери мои. И завтра необычный будет день, и ты увидишь, что произойдет. Для будущего завтра будет важный день. ПТИЦА ДЛЯ ПОЗНАНИЯ ДУШИ На следующий день, придя к поляне, как и раньше, незаметно, мы с Анастасией наблюдали за увлеченной игрой нашего маленького сына. На краю поляны лежала волчица и тоже зорко наблюдала. Рядом с волчицей играли волчата. Я заметил, что время от времени маленький Владимир берет в рот пальчик своей ручки и сосет его, как это делают все младенцы почему-то. Я знал, родители разными способами должны отвлечь ребенка от этой процедуры. Ручки его пеленками связать или пустышку в ротик дать ребенку. Об этом я сказал Анастасии, а она в ответ: -- Не беспокойся, в этом есть большая польза. Наш сын облизывает с пальчиков своих пыльцу. -- Пыльцу? Какую? -- Цветочную пыльцу и травяную. К травинкам он руками прикасается, к цветкам. Букашки иногда по его ручке лазят, а на их лапках тоже есть пыльца. Смотри, поморщился. И пальчик изо рта убрал. Значит, с какой-то травки не понравилась ему пыльца. Теперь он наклонил головку и в ротик взять пытается цветок, попробовать на вкус. И пусть берет. Пусть пробует Вселенную на вкус. -- Вселенная и маленький цветок! Какая связь здесь? Или ты просто говоришь? Условно? -- На свете все живое Вселенскую имеет связь. -- Но как? Где? В чем увидеть можно связь такую? Какой прибор способен зафиксировать ее? -- Прибор не нужен. Здесь нужна Душа. Тогда понять, увидеть сможешь то, что видимо днем каждым и помногу раз. -- Что, например, Душой увидеть можно, а потом понять? -- Вот солнце. Далеко оно от нас. Вселенская планета, а как взойдет оно, лучом цветка коснется, и в радости раскроется цветок. Так далеко они казались друг от друга -- великое, огромное светило и маленький совсем цветок, а меж собою связаны. Не могут друг без друга. Неожиданно Анастасия замолчала и стала смотреть вверх. Я тоже посмотрел. Увидел. Над поляной низко кружил большой орел. Я в зоопарке примерно такого видел. Вс