П. Д. Успенский Хыог, ты должен мне дать слово, -- говорила Мадж через полчаса. -- Все, что хочешь, дорогая. -- Видишь, я верю тебе. Но если бы все это оказалось не так, не было бы ни денег, ни изобретения, ни богатства, дай мне слово, что ты ничего не будешь больше изобретать, и что мы будем работать с тобой на I щеточной ферме, а потом накопим денег и устроим свою ферму[7], а уже все обдумала. Мы сначала снимем землю, йотом будем строить дом... Хорошо? А когда выстроим, перейдем туда. Я так хорошо выучилась разводить розы. Ты даже не представляешь себе, сколько их сортов, и какие они все живые, совсем как дети. Это, если у тебя ничего нет, Хьюг, даешь слово? -- Конечно, даю, милая. Ну, и так далее, и так далее. Пропускаю описание брачной ночи, хотя его можно было бы сделать очень пикантным, если бы передать разговоры этой милой парочки, о детях, которые у них должны были родиться. Мадж хотела иметь шесть человек детей: сначала старшие -- мальчик и девочка, потом двое мальчиков и еще двое девочек. -- Еще одного, -- сказал Хыог. -- Ну, хорошо, маленького, -- сказала Мадж. Вообще им было очень весело, и меня все это глубоко возмущало. Ты знаешь, я не люблю таких настроений. Все эти радости, восторги, наслаждения, мечты, надежды вызывают у меня состояние в роде морской болезни. Но я ничего не мог сделать. И в душе я все-таки рассчитывал, что, может быть, в конце концов все повернется совсем не так прекрасно. -- Хыог, а что если ты убил кого-нибудь или ограбил банк и тебя завтра арестуют, -- сказала Мадж, вдруг сама путаясь своих слов. -- Глупая, маленькая девочка Мадж, ты же видела газеты, я показывал тебе статью о компании автоматического оружия. Мы заплатили пять тысяч долларов за эту статью. -- Да, -- сказала Мадж, как-то не сразу успокаиваясь. -- А твой Джонс, какой он? -- Хыог начал описывать Джонса, его распорядительность, находчивость, уменье устраивать дела. Потом они заговорили о поездке в Европу. -- Надолго нельзя будет, -- говорил Хыог. -- Мы поедем на несколько дней в Льеж и потом на неделю остановимся в Париже. Мне нужно будет устроить дела с бельгийскими фабрикантами. -- Ты стал ужасно важный, Хыог, -- смеялась Мадж. А все-таки я больше всего хотела бы жить с тобой на цветочных плантациях. Понимаешь, Париж и все это ~ я не вижу. А плантации -- я закрываю глаза и все вижу: и тебя, и себя. -- Это потом, Мадж милая, только устроим дела. Через год, через два, если все будет идти хорошо, я буду уже свободен и у нас будет столько денег, что сколько мы ни будем тратить, никогда всего не истратить. Тогда я подарю тебе розовые плантации, самые большие в Штатах. -- Я не хочу большие, Хыог, я хочу, чтобы ты был там. Ну, и так далее, в таком же роде, разговор вперемежку с ласками и с поцелуями шел почти до утра. Утром, когда Хыог вышел на боковой балкон, выходивший на 141 Совесть: поиск истины площадь, до него донеслись крики газетчиков. -- Второе издание! Покупайте второе издание! Страшный разбой в Сан-Диего ! Двадцать убитых и раненых! Когда негр-лакей в красном фраке и в белых гетрах принес на серебряном подносе газеты, Хыог прежде всего увидел заголовки во всю ширину страницы: Разбой в Сан-Диего. Нападение на поезд. Ужасное происшествие, похожее на возвращение к временам Дикого Запада. Двадцать убитых и раненых. Три новобрачных пары в числе погибших. Арест двух бандитов. Произошло, действительно, что-то напоминающее мрачные страницы старых романов из американской жизни. Два молодца в черных масках, при входе в туннель, петардами остановили поезд с первыми весенними туристами в горы. Несколькими выстрелами они покончили с машинистом и кочегаром и потом с криками: "руки вверх!" они стали выгонять пассажиров из вагонов. Кто-то выстрелил из револьвера. Молодцы начали стрелять в толпу. Двадцать человек остались па месте, среди них три новобрачных пары. Профессор из Балтиморьт с женой-франпуженкой. Молодой английский лорд с женой и сын редактора самой большой газеты в Сан-Франциско. Газеты напоминали, что их свадьба описывалась неделю тому назад. Его жена была найдена еще живой с простреленной спиной. Кроме них были перестреляны еще восемь мужчин и шесть женщин. Молодцы скрылись, захватив около сорока тысяч долларов деньгами и драгоценностями. Но, как сообщала дополнительная телеграмма, уже были пойманы. Ужасное количество пострадавших объясняется великолепным вооружением убийц, прибавляли газеты. У каждого из них было по два автоматических пистолета, представляющих последнее слово техники в оружейном деле. -- Черт возьми! -- сказал Хыог. Но ему почему-то стало неприятно. И он выбросил газеты, чтобы они не попались Мадж. Суд Линча в горах! Преступники, казненные гражданами! -- огромными буквами печатали вечерние газеты. Оказалось, что группа верховых с завязанными лицами отбила у шерифа и его подчиненных двух молодцов, ограбивших поезд, облила их керосином и сожгла живыми. Хыог был очень рад, что Мадж не интересовалась газетами. Они провели этот день, как они сами говорили, точно в сказке. Это был день белых роз. Мадж начинала чувствовать себя миллионершей и не хотела никаких других цветов, кроме белых роз. День белых роз превратился в неделю. Хыогу не хотелось уезжать из залитого солнцем Лос-Анджелеса, от золотящегося океана, от синевших в дали гор. Они потом постоянно вспоминали это начало второго медового месяца их жизни. Но на пятый день Джонс целым залпом экстренных телеграмм вызвал Хыога в Нью-Йорк. Были получены колоссально большие новые заказы. Нужно было решать новые финансовые комбинации. Нужно было плыть в Европу. Хыог взял вагон в трансконтинентальном экспрессе, и Мадж, еще волнующаяся от 142 П. Д. Успенский всех этих зкстравагантностей, но уже начинающая ощущать удовольствие тратить деньги, не считая, прижалась к нему, когда тронулся поезд, и сказала: -- Хыог, милый, скажи, что ты никогда больше не расстанешься со мной. -- Конечно, никогда, милая, -- отвечал Хыог. Он чувствовал себя победителем и самой большой его наградой была Мадж. Вы, люди, невероятно глупы ! Они вместе поплыли в Европу на самом большом пароходе того времени. Мадж великолепно переносила качку, и плавание было полно самых очаровательных неожиданностей, в роде восходов и закатов солнца в море, встречи с рыбачьими судами среди океана ч т. п. Дело с бельгийскими фабрикантами Хыог устроил очень выгодно и скоро. Потом они поехали в Париж. Старые грезы Хыога сбывались наяву. Вечера в Парижской опере, завтраки в СаГе Ап§1а18, выставки, на которых Хыог мог покупать картины; скачки, на которых он мог покупать лошадей. Но все это, осуществленное на деле, казалось гораздо более похожим на обыкновенную жизнь и менее сказочным, чем представлялось издали. И Париж показался и Хьюгу, и Мадж грязноватым и миниатюрным. Они молчали , скрывая друг от друга это впечатление, и потом очень хохотали на обратном пуги, когда Мадж нечаянно проговорилась. Только много времени спустя, Хыог по-настоящему начал ценить Париж. Когда Хыог вернулся из Европы, оказалось, что дело нуждается уже в новом расширении. Заказы шли непрерывным потоком. Были требования на три, на четыре года вперед. Заказывала Япония, Греция, Южная Африка. Пришлось разделить работу. Джонс занялся заводом, а Хыог вести с финансовым гением -- денежной стороной дела. Нужно было обставить дело так, чтобы оно могло расти беспрепятственно, отвечая увеличивающемуся спросу. Хыог нашел людей. Вернее они нашли его, и им удалось расширить акционерное общество, привлечь к нему огромные капиталы, скупить целый ряд заводов и обеспечить выработку пистолетов в том количестве, что была надежда удовлетворить спросу. Предприятие Хыога и Джонса было при этом переименовано и названо Всеобщей Компанией Автоматического Огнестрельного Оружия. Для Европы уже начали работать бельгийские заводы. Но история с Мими Ласерте нарушила все эти расчеты, и создала такой подъем требовании на пистолеты, что Хыог и Джонс опять оказались совершенно не на высоте положения. Происшествие с Мими Ласерте случилось, кажется, через год после трагической смерти Марион Грей и опять в Париже. Мими Ласерте была уже второй сезон парижской знаменитостью. Ее, конечно, нельзя сравнивать с Марион Грей. Но все-таки в Париже не было ни одного человека, который не знал бы, кто такая Мими Ласерте. Она была шансонетной певичкой с Монмартра, а прославилась 143 Совесть: поиск истины она споим костюмом, который сочинил ей один знаменитый романист в каком-то литературном кабаре. Костюм этот был прост и оригинален -- черная маска, черный корсет, черные чулки и больше шгчего. Мими была высокая блондинка с белым телом и золотыми волосами. Первое же появление Мими на эстраде в этом костюме вызвало фурор. Публика пришла в неистовый восторг и так кричала и стучала, и так долго не желала расходиться, требуя все Мими и Мими, что потребовалось вмешательство полиции. Кончилось все тем, что Мими арестовали. Был суд. Мими оштрафовали и посадили на неделю в ую1оп за оскорбление общественной нравственности. В виде протеста против такой несправедливости, студенты и художники устроили шествие по большим бульварам с портретами Мими Лассртс, Как только Мими выпустили, она немедленно же стала выступать опять в том же костюме, но только без маски. И корсет был значительно уменьшен. Полиция требовала, чтобы Мими носила трико. Мими не соглашалась. Публика была всегда на ее стороне. Начался ряд комических скандалов. Весь Париж сбегался смотреть и слушать Мими. Не было ни одного уличного мальчишки в Париже, который не знал бы песенки Мими "Моп согвсГ'. В ответ на требование полиции надевать трико, Мими совсем упразднила корсет и появилась в ажурном черном трико из тонких ниточек с клетками по два сантиметра. Несколько раз Мими судили. Об се трико печатались статьи во всех газетах. Один депутат сделал себе карьеру громовыми речами против костюмов Мими Лассрте, за которые студенты устраивали ему кошачьи концерты. Во всех судебных процессах против Мими се трико и корсеты фигурировали в качестве вещественных доказательств и торжественно развертывались перед судьями, к великому восторгу публики. И суд должен был решать, какое трико удовлетворяет общественной нравственности, и какое не удовлетворяет, и т. д. Не было ни одного человека в Париже, который не был бы осведомлен самым подробным образом о корсетах и трико Мими Ласерге. И, конечно, Мими стала самой модной и самой дорогой дамой парижского веселящегося мира. В один сезон у нее появился собственный отель, лошади, бриллианты, ручной тигренок и молодой верблюд, на котором Мими собиралась кататься в Во1з с1е Воп1о§'пс. Все шло прекрасно. Мими могла бы играть роль в финансовых и политических сферах. Но се тянуло к богеме, к артистическим кабачкам. В душе она была гризеткой старого типа, потому что постоянно влюблялась, страшно привязывалась к предметам своей любви, безумно ревновала и мучилась. Последним ее увлечением был один художник, входивший тогда в моду, обладавший необыкновенными шелковистыми усами и очень неверным сердцем. Мими для него выгнала вон австрийского барона с коротенькими ножками, подарившего ей отель, и две недели отвергала ухаживания всех кандидатов на 144 П. Д. Успенский пост ее главного обладателя. И через две недели художник начал ей изменять с черненькой Сюзанн Иври. Мими плакала, собиралась уйти в монастырь и, наконец, в один вечер, когда чувствовала себя особенно ^)устно, выступила в своем театре с одной только бархаткой на шее, чтобы ее посадили в тюрьму на два месяца, как ей было обещано. И после протокола с двумя молодыми поэтами поехала курить гашиш в арабскую курильню, где-то на левом берегу. Гашиш -- опасный яд для простых людей. Он ничего не дает им, а только разбивает нервы. А Мими была более чем простой, и магия гашиша была ей совершенно недоступна. Это яд для немногих, для тех людей, у которых уже надорвана связь с землей, которые по ловиной своего существа живут в другом мирт. Ты знаешь, я не люблю этот тип людей и не верю их фантазиям. Но во всяком случае Мими не имела с ними ничего общего. Ну вот, Мими выкурила две трубки и стала задыхаться. У нее то билось, то останавливалось сердце, то ей делалось холодно и нестерпимо страшно, то жарко, -- и тогда хотелось без удержу хохотать. Она лежала, раскинувшись, на подушках, и все время ей казалось, что еще продолжает курить длинную тонкую трубку с красным огоньком и с душистым дымом. Это обычный обман, при помощи которого странное существо гашиша (которого я вообще не понимаю) отделывается от людей, без спроса забредающих в сферу его действия. Подъемы и понижения стали тише, по телу разливалась приятная теплота, и Мими с закрытыми глазами в своем воображении все курила, курила и курила. Но она не спала, и когда один из поэтов начал целовать се ноги, он получил очень чувстви тельный удар каблуком, от которого у него две недели был черный глаз. Тем все и кончилось. Мими заставили выпить шампанского. Она выпила несколько бокалов и как-то странно отрезвела. Вино и гашиш уравновесили друг друга. И Мими показалось, что она никогда не видела вещи так ясно, как после этого. Потом она поехала домой. Было уже под утро. Она плохо спала и проснулась с желтым лицом, с мигренью и с ощущением всех нервов в теле, точно они вдруг все стали слышны. Первое, что она вспомнила, это был ее художник. Ей хотелось кричать от злобы и плакать. Боже, чего бы она ни отдала, если бы можно было сделать, чтобы Сюзанн Иври попала под карету, или заболела оспой. А, впрочем, что ему? Через две недели у него все равно будет другая. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы он вернулся к ней? Страдал бы, просил ее любви, а она гордо отказывала бы ему. Но Мими чувствовала, что долго она не будет в состоянии сопротивляться. Вот это-то и есть самое скверное. Мужчины ценят только тех женщин, которые заставляют их страдать. А Мими никогда не умела делать этого, когда была влюблена. Но что же сделать? Мими чувствовала, что она не может оставить художника и Сюзанн 145 Совесть: поиск истины Иври т$ покое, как будто все так и должно быть. Нет, этого не может быть! В тот день должно было состояться открытие большого благотворительного базара. И, думая о разных способах мести, Мпмн невольно все возвращалась умом к одной картине, совершенно завладевшем ее воображением. Начиналось все с благотворительного базара. Самая изысканная публика. В киосках торгуют знаменитые актрисы и дамы из аристократии. Но Мими не обращает внимания на них. Хотя они все смотрят на нее. Так всегда бывает. И Мими идет в своей новой русской шубке, и, посмеиваясь, смотрит на мужчин, которые толпятся около киосков. Она всех их знает. И ее все знают. Но только очень немногие решаются здесь узнать ее и поздороваться с ней. Хотя все хотели бы. В этом Мими уверена. Только они бояться своих дам. И вдруг, как раз, когда Мими чувствует, что ни на кого не смотрят так много, как на нее, она встречается с Максом и с Сюзанн. Макс ей едва кланяется, а Сюзанн бросает на нее нахальный и вызывающий взгляд. Мими не отвечает на этот взгляд, а с улыбкой вынимает из муфты американский пистолет такой, каким убили Марион Грей, и наводит его По очереди на Макса и на Сюзанн. Мими совершенно отчетливо видела эту картину и свою темно-зеленую бархатную шубку, и поднятую руку в белой перчатке с пистолетом, и прищуренный глаз, потому что она будет совершенно серьезно целиться. Все крутом затихает и замирает. Макс делает движение вперед, но Мими угрожающе переводит на него пистолет. Сюзанн хватается за сердце и ^)охается на пол (пускай она обо что-нибудь стукнется затылком). Мими еще секунду с укором смотрит на Макса, потом роняет пистолет и тоже падает в обморок. Дальше она не помнит, что происходит. Она приходит в чувство только у себя дома, в постели. Рядом стоит доктор и говорит: она спасена. И около кровати стоит Макс, и по его лицу текут слезы радости. Эти картины проходили и проходили перед Мими одна за другой, каждый раз делаясь все ярче, все отчетливее. Она долго одевалась, все с теми же самыми мыслями. И, уезжая из дому, положила в муфту американский пистолет. Он был ужасно тяжелый. И Мими в последнюю минуту колебалась, брать его или не брать. Она совсем не была уверена, что сделает то, что ей приходило в голову. Но в конце концов она все-таки взяла пистолет на случай, если действительно захочет попугать Сюзанн и Макса. На базаре было трудно пройти. Торговала Сара Бсрнар и др\тая знаменитости. Но толпа расступалась при приближении Мими, и все взгляды провожали ее. Мими узнала депутата, громившего ее в своих речах, и заметила, что в его взгляде, который он не успел отвести от нее, было какое-то подозрительное любопытство. Вот бы кого поймать, подумала Мими, -- и ей стало очень смешно от этой мысли. Все 146 П. Д. Успенский шептались вокруг нес. Почти все время Мими слышала свое имя. Вся злоба на мир, как будто начала проходить. Но вдруг Мими стол кнулась совсем так, как рисовала себе, с Максом и Сюзанн. Но они даже не заметили се. Сюзанн небрежно скользнула по ней взглядом и, дотронувшись до руки Макса, показала ему витрину направо, точно необыкновенно заинтересовавшись чем-то. И Макс, как ни в чем ни бывало, тоже скользнул глазами по Мими и потом, слегка наклонясь, с ласковой улыбкой начал прислушиваться к тому, что говорила Сюзанн. В это время толпа между ними продвинулась, и Мими, уже вся пылавшая от негодования, оказалась лицом к лицу с парочкой. Но се и тут не узнали. Сюзанн довольно небрежно оглядела ее, а Макс рассеянно смотрел поверх ее головы. Этого уже Мими не могла выдержать. Все нервы задрожали в ней, голова закружилась. Она сделала шаг назад к стене и крикнула монмартрское жаргонное словечко. Она видела, как вспыхнула от злобы Сюзанн и побледнел Макс. Это уже означало скандал. Взгляды всех кругом были устремлены на них. Но Мими закусила удила, и теперь она знала, что сделает все, что собиралась. Торжествующе она вытащила из муфты американский пистолет и навела его сначала на Макса, и потом на Сюзанн. И совершенно так, как -- она представляла себе, все кругом замерло и остановилось. Но тут произошло что-то ужасное, чего Мими совсем не ожидала и не хотела. Я говорил тебе, что ребенок был склонен начинать разговаривать прежде, чем его попросили. Пистолет вдруг дернулся вверх в руке у Мими, блеснул желтый огонь и раздался страш ный удар, от которого зазвенело в ушах у Мими, и она чугь не присела к земле от страха. Смертельный ужас охватил ее. Что такое случилось? Она не собиралась стрелять. Она даже не знала, что страшная штука могла быть заряжена. Сердце безумно колотилось в гру ди, все плыло куда-то. Мими сделала шаг назад и на что-то облокотилась. Перед ней на полу лежала Сюзанн. Кто-то наклонился к ней. И Мими хотелось крикнуть, что это не так, что она не хотела этого. Но безумный испуг сковывал ее язык. Высокий господин с черной бородой, в черном сюртуке и цилиндре подняв руку с палкой, бросился на нес, на Мими. Мнми инстинктивно подняла пистолет. И опять произошел тот же самый ужас. Пистолет опять дернуло, опять блеснул желтый огонь, и опять раздался этот страшный удар. Мими хотелось бежать куда-нибудь от всего этого. Но ноги не слушались ее. Высокий господин с бородой полз по полу на четвереньках. Где-то далеко кричала толпа. Все вертелось перед глазами у Мими. И вдруг Мими показалось, что крик толпы приближается, растет, еще мгновение, и вся толпа бросается на нее, чтобы се растерзать за то, что она сделала. Мими тоже закричала и, закрыв глаза, подняла пистолет. Опять страшный удар и крик, еще удар, еще, и еще, и еще. Когда пистолет перестал стрелять, Мими выронила его и упала рядом с ним. 147 Совесть; поиск истины Ты можешь себе представить, что произойдет на блестящем благотворительном базаре, если начать стрелять в толпу пулями т? никелевой оболочке. Когда раздался первый выстрел, кто-то крикнуть: "анархисты!" Все бросились к дверям. В течение десяти минут обезумевшие люди топтали, давили и рвали друг друга. Я тебе скажу, это была картина. Насмерть задавили около сорока человек, преимущественно женщин, и вдвое больше было искалечено. Что это было! Разбитые кулаками лица у изящных женщин, выбитые зубы, свороченные челюсти, вырванные волосы, выдавленные внугренности, глаза. Это стоило посмотреть! Главное, заметь, что это ведь было высшее общество. Ну, хорошо. Когда сержанты пробились, наконец, к тому месту, откуда стреляла Мими, они нашли се на полу с открытым ртом и со стеклянным взглядом. Она умерла от разрыва сердца. Сюзанн была убита на месте и еще трое убито и несколько человек ранено. "Сцены из Дантова Ада на благотворительном базаре -- писали газеты. -- Больше ста жертв! Дикий зверь, проснувшийся в культурном человеке!" Среди жертв была герцогиня Марии, которую звали живой летописью второй империи, двое молодых актрис из СошссИе Ргапса^е, входившие в моду; жена знаменитого скульптора, жена и дочь американского миллиардера, сын испанского посла и еще, и еще, целый ряд имен. -- Я помню эту историю, -- сказал я. -- Ну, еще бы, -- сказал дьявол. -- Нельзя не помнить. Столько писали и говорили тогда о первобытном человеке, просыпающемся I? культурном европейце. Как будто нужно чему-нибудь просыпаться! И потом целый ряд похорон и целые страницы в газетах, полные описаниями всех деталей катастрофы. Портреты Сюзанн Иври и Мими Ласерте, и художника, и опять описания автомат! пес кого пистолета, и биографии, и портреты изобретателя, на этот раз уже настоящие. После этого не было в Париже ни одного порядочного апаша, ни одного уважающего себя взломщика несгораемых шкафов, ни одного приличного анархиста, который не спешил бы обзавестись плоским черным пистолетом, незаметным в кармане и никогда не обманывающим в трудную минуту. Преилгущества ребенка были очевидны, и единственным его недостатком было то, что иногда он начинал разговаривать на несколько секунд раньше, чем его попросили. По-моему это было достоинство, потому что оно часто способствовало оживлению беседы. За Парижем последовали другие столицы Европы. Провинция не хотела отставать от столиц. Маленькие страны спешили догнать большие. Восток, юг, запад, север одинаково требовали ребенка. Люди, которым надоела их собственная жизнь, люди, которым мешала жизнь их ближних или дальних; люди, на жизнь которых покушались их ближние или дальние, все приобретали "ребенка". Он 148 П. Д. Успенский стал каким-то всеобщим козырем в игре на жизнь. С ним, казалось, легче всего выиграть или (при желании) проиграть. Тоска, отчаяние, горе, ненависть, зависть, ревность, жадность, трусость, злоба, жестокость, измена, предательство и целые десятки их родственников, все при помощи "ребенка" достигали своего наилучшего и наиболее полного выражения. Ребенок был везде и всегда, где только жизнь начинала выходить из обычного узкого и мещанского русла. При описании всех сколько-нибудь видных преступлений, покушений на высокопоставленных лиц, крупных грабежей с убийствами, громких самоубийств -- неизменно упоминалось имя ребенка. Было почти неприлично решаться на какое-нибудь серьезное дело со старым револьвером, это было уже что-то в роде лука и стрел. Европа, Америка, Азия, Африка и Австралия выказывали совершенно одинаковый интерес к изобретению Хыога. И я не ошибусь, если скажу, что распространение пистолетов, выпускавшихся "Всеобщей Компанией Автоматического Оружия", уже тогда значительно превысило, например, распространение Библии. Но это было только начало. Приблизительно около того времени, когда произошел трагический случай с Мими Ласерте, у Мадж родился первый ребенок. В жизни Хыога и Мадж, как я уже тебе говорил, решение не иметь детей играло совершенно особенную роль. Но когда успех изобретения Хыога позволил им встретиться снова и снова любить друг друга, они прежде всего отменили это решение. И они оба чувствовали, что их желание иметь детей и готовность иметь, и сознание, что теперь они могут иметь, наполнило их любовь и их ласки новым очарованием, какого они раньше не знали. И когда стало уже несомненно известно, что Мадж будет матерью, Хыог почувствовал, что Мадж точно выросла и стала для него на какой-то недосягаемой царственной высоте. Ему казалось, что он точно первый раз видит се, такой она стала загадочной, таинственной, погруженной в себя. И ему хотелось создать подходящую обстановку к рождению их первенца. Но в этом отношении Хыог первое время терпел неудачи. Он не поспевал за ростом своих доходов. Все, что он начинал устраивать для себя, очень скоро делалось маленьким и бледным в сравнение с новыми возможностями, которые вытекали из увеличивающихся доходов. Дом, который Хыог в самом начале выстроил для себя на заводе, через полгода уже казался е:угу лгизерным и мещанским. Другой дом, который он начал строить в Нью-Йорке, он бросил не достроив, и начал строить новый среди огромного участка земли, купленного за безумные деньги у разорившегося миллиардера. Этот дом не был готов, когда родился первый ребенок у Мадж. И в честь его рождения Хыог отменил все уже одобренные планы и проекты и объявил конкурс на постройку дома-дворца с огромной премией за одобренный проект. Мадж нравился 149 Совесть: поиск истины блеск их новой жизни. Только она хотела, чтобы Хыог больше был с нем. Он слишком много был занят, вечно с новыми финансовыми проектами, вечно готовый ехать то в Париж, то в Рио-де-Жанейро, то еще куда-нибудь. Мадж мало видела его в это время. И временами сам Хыог замечал, что новое положение очень мало похоже на то, о чем он когда-то мечтал. Его мечты -- поездка в Италию, с тем, чтобы, не спеша, насладиться чудесами природы и искусства; спокойное и немного ленивое путсшесгвис по Востоку, в Иерусалим, в Каир, -- было теперь, пожалуй, даже более невозможно, чем тогда, когда Хыог служил чертежником. Но Хыог не терял надежды, что все это придет. Главное, его семейная жизнь и отношения с Мадж складывались необыкновенно счастливо, и Хыог чувствовал, как все его существо точно проникается теплом и светом, идущими от Мадж. А Мадж со времени рождения первого ребенка, действительно, точно светилась изнутри; и ей хотелось распространять этот свет на всех окружающих. Так прошли еще год или два. Дом-дворец по проекту итальянского архитектора заканчивался постройкой. Мадж ожидала второго ребенка, и дела Всеобщей Компании были в таком блестящем состоянии, что имя Хьтога печаталось теперь в газетах рядом с именами Вандербильта, Астора и Рокфеллера. У Хьюга нашлись довольно многочисленные родственники. Один из них даже написал книгу об их родословной. Газеты говорили по поводу этой книги, что Хыог -- это представитель настоящей аристократии Соединенных Штатов, потомок пионеров, несших знамя культуры белого человека и т. п. В одном большом иллюстрированном ежемесячнике появилась подробная биография прадеда Хьюга, бывшего губернатором Южной Каролины с многочисленными рисунками и снимками со старых гравюр. А один известный английский историк писал Хыогу, что он нашел несомненное доказательство происхождения его рода от короля Артура и просил только сто тысяч фунтов на дальнейшие изыскания и на печатание своих трудов. Операции Всеобщей Компании Автоматического Оружия развивались так, как даже не могли представить себе Хыог и Джонс. Польза и практичность автоматического пистолета были настолько очевидны, что начались требования от правительств самых разнообразных стран. Япония, Греция, Трансвааль и Оранжевая республика были первыми заказчиками. И чем дальше, тем дело шло лучше. Начиналась великая эпоха войн. Войны, случавшиеся раньше с промежутками в несколько десятилетий, пошли теперь непрерывно, одна за другой. Первой в великой эпохе была Китайско-Японская война. Затем Итальяно-Абиссинская; потом Греко-Турецкая; затем -- Испано-Американская; дальше восстание боксеров; осада и освобож-дие посольств в Пекине и Маньчжурская кампания; потом Русско-Японская война; затем, последовавшая за ней волна революций и 150 П. Д. Успенский восстаний, прокатившаяся по всему земному шару -- революция в Турции, революция в Персии, революция в Китае, революция в Португалии, про Южно-Американские республики я уже не говорю. Затем -- Итальяно-Турецкая воина; Сербо-БолгароТреческая; Ссрбо-Грско-Румыно-Болгарская... И всем этим воинам предшествовали и сопутствовали колоссальные заказы на изделия Всеобщей Компании. Все это очень радовало меня. Ты знаешь, я люблю людей, желаю им всего лучшего. А такое оживление политической жизни показывало на необыкновенно быстрый рост культуры. Давно известно, что воина есть высшее выражение цивилизации и прогресса. Что было бы с людьми, если бы не было войн? Дикость, варварство, полное отсуг- ствие всякой эволюции. Хотя мне всегда кажется, что важность войн для политического и морального развития человечества недостаточно оценивается. Люди последнее время слишком много стали разговаривать о вечном мире. А мечты о мире делают даже наиболее цивилизованные нации анемичными и указывают на общее падение их духа. Да и вообще только усталые, истощенные, лишенные духовности эпохи играют с мечтой о вечном мире. Война -- творческий принцип мира. Без войны началось бы нездоровое развитие -- мистика, эротика, декадентство в искусстве, общий упадок всего здорового и сильного. Долгие периоды мира всегда приводили к вырождению. -- Тебя удивляет, что я заговорил об этом? Но это мое глубокое убеждение, -- сказал дьявол, махнув хвостом. Война моральная необходимость. Идеализм требует войны. Только материализм боится се, потому что основная идея материалистической философии неизбежно ведет к эгоизму. Есть одна сторона в войне, которой вы, люди, обыкновенно не замечаете. Война учит вас не проповедями, а на практике, на деле насколько преходящи блага мира сего насколько непрочно все земное и временное. (Некоторое сходство взглядов дьявола на вопросы мировой политики и морали с философскими взглядами известных мыслителей -- ген. фон-Бернгарди и проф. фон-Трейчке -- объясняется, как мне кажется, не заимствованиями с тон или с другой стороны, а скорее совпадением, зависящим от причин внутреннего свойства. -- 11р. авт.}. И вот, в силу всего этого, конечно, я мог только приветствовать начало непрерывных воин. Дела Всеобщей Компании шли, конечно, блестяще и еще больше обещали в будущем. Кроме пистолетов, заводы Компании давно уже выдавали автоматические винтовки. Но на них спрос был пока только из Южной Америки. -- Помяни мое слово, -- говорил Джонс, -- через десять-пятнадцать лет вся Европа будет перевооружаться автоматическими ружьями. Сейчас просто никто не решается начать. -- Да, может быть, 151 Совесть: поиск испиты ты и прав, -- говорил Хыог. -- Но в таком случае нужно предвидеть большое увеличение дела. -- Без всякого сомнения, отвечал Джонс. -- Нам нужно строить не переставая. А о чем я мечтаю, это о маленьком артиллерийском отделении. Ты знаешь, в нашем архиве есть проект замечательной скорострельной трехдюймовки. -- Это верно, ~ сказал Хыог. -- Но мы должны подождать конца опытов с новыми сортами пороха и вообще с новыми взрывчатыми веществами. У меня десять человек сидят над этой работой. Особенно интересны опыты с ослепляющими газами. Кролики и собаки слепнут у нас великолепно. Теперь начали опыты с лошадьми. -- Ну, хорошо, -- сказал Джонс. -- Подождем. Только все-таки не нужно откладывать это надолго. Заводы Всеобщей Компании и теперь уже образовывали целый город. Хыог и Джонс отдавали очень много внимания расплани-рованию и устройству этого городка и необыкновенно гордились им, что нигде в Соединенных Штатах процент смертности не стоял так низко, как в их рабочих поселениях. Домики рабочих стояли среди садов, офомные лужайки и целые рощи окружали школы, церкви и дома для молодых матерей. Все рабочие, прослужившие известное время, получали пенсию, и в виде опыта вводился шестичасовой рабочий день. И Хыог, и Мадж очень много занимались делами рабочего поселения и входили во все его нужды и интересы. И Мадж всегда говорила, что самое большое счастье в жизни, это делать всех этих людей, насколько только возможно, довольными и счастливыми. Но Хыог никогда не мог вполне победить своего немного презрительного отношения к белым рабам. Он делал для них все, что от него зависело, но никогда не мог признать их равными себе. Он уважал только тех, которые не хотели и не могли быть рабами. И любимым детищем Хыога был его институт помощи молодым изобретателям. Это учреждение возникло следующим образом. Как-то раз, уже лет через пять после изменения своего положения, Хыог нашел у себя в старой книжке записанный адрес. Хыог всегда с гордостью говорил, что он еще ничего не забыл в своей жизни. Но тут, сколько он ни ломал себе голову, стараясь отгадать, кто такой мог бы быть Антони Сеймура, ничего не выходило. Наконец, вдруг он вспомнил встречу в Центральном парке и старого изобретателя, нагнавшего на него такую тоску. Это было в один из самых тяжелых дней его жизни. Хыог вспомнил, что он обещал себе найти этого человека в день своей удачи. И ему стало немножко совестно, что он забыл. Кроме того, последнее время он вообще думал, что нужно сделать что-нибудь для людей, находящихся в таком положении, в каком раньше находился он. Хыог поручил своему поверенному найти Антони Сеймура, изобретателя, которому пять лет тому назад можно было пи- 152 П. Д. Успенский сать по адресу какой-то табачной лавочки. Конечно, ни Сеймура, ни лавочки не оказалось. Все поиски ни к чему не привели. Хыог почему-то очень заинтересовался этими поисками, истратил на них много денег и был очень огорчен, когда в результате не удалось найти даже следа Антони Сеймура. Это было толчком, заставившим Хыога приступить к созданию своего института, через год после этого открывшего действия. Хьюг нашел несколько молодых помощников, живо воспринявших его идею, предоставил в их распоряжение большие средства, и новое учреждение начало дейстовать. Идея Хыога была помогать людям, стоящим выше среднего уровня, занимать то место в жизни, какого они заслуживают. -- Главный ужас нашей жизни, это признание прав только за низшим уровнем людей, -- говорил Хыог своим помощникам. -- Школы, общественные учреждения, политические партии, все имеют в виду низший тип. Теоретически они приспособляются для среднего уровня, но фактически служат низшему. Социализм базируется на низшем типе. Мы должны искать высший. Ни в каком случае не понимайте слово "изобретатель" узко. Всякий человек, у которого есть своя идея, есть изобретатель. Не мои[7] сказать тебе, чтобы мысль Хьюга сразу оказалась очень плодотворной. Большинство гениев, открываемых на первых порах институтом, оказывались или шарлатанами или психопатами. Но потом среди них начали попадаться настоящие люди, а время от времени находились такие самородки, что еще лет через десять институт Хыога стал известен по всему земному[7] шару. И человечество бесспорно обязано Хыогу сохранением очень многих ценных открытий, которые иначе могли бы затеряться и исчезнуть. Одному из изобретателей, открытых этим институтом, и принадлежала идея скорострельного орудия, о котором говорил Джонс. И компании молодых химиков из этого же учреждения Хыог поручил разработку некоторых вопросов, относившихся к новым сортам пороха и к новым взрывчатым веществам с ядовитыми газами. Развивавшееся дело Всеобщей Компания Автоматического Оружия потребовало многих побочных предприятий. Очень скоро оказалось, что для Компании выгоднее иметь свои железные и медные рудники, свои угольные копи, свои нефтяные источники. Потом Компании пришлось выстроить около тысячи миль железных дорог, а к ним уже сами собой присоединились соседние линии, не выдержавшие конкуренции. Затем раз Джонс, вообще мало интересовавшийся финансами, очень выгодно скупил акции одного большого пароходного общества, и у Всеобщей Компании оказался свой флот из сорока океанских пароходов. И при этом каждая отрасль дела развивалась самостоятельно и вызывала к жизни новые и новые предприятия. Но все это уже не брало теперь целиком всего времени Хьюга и Джонса. Очень многое, что раньше приходилось делать или обду- 153 Совесть: поиск истины мывать им самим, теперь за них стали делать и обдумывать другие, или же оно делалось само собой, как сами собой росли разные стороны предпр! 1ЯТН и, капиталы и доходы. Наконец Хыог, мог путешествовать. И с Мадж и без Мадж он уезжал в Ев{юпу, и Азию, в Африу,', в Южную Америку. Кладбище в Смирне, линия пирамид по берегу Нила, гопу-рамы южпо-ипдийских храмов, коралловые атоллы Тихого океана -- все это теперь стало близко и доступно Хыогу. И часто, сидя в своем Ныо-Норкском дворце, он, закрывая глаза, перебирал в уме впечатления своих путешествии и чувствовал, как все ;УГО обогатило его душу. Интерес к искусству, который Хыог почувствовал после нескольких поездок по Италии, наполнил его жизнь новым содержанием. Сначала Хыог покупал много картин. И как это ни странно для человека, никогда не изучавшего искусство, он сразу начал покупать очень удачно. В несколько лет ему удалось составить интересную коллекцию картин современных художников новых школ. Потом он увлекся гравюрами и эстампами, начал собирать старые иллюстрированные издания, и ;)та страсть никогда уже больше не покидала его. Но, как он сам говорил, он сильнее всего чувствовал всякое искусство на месте, там где оно возникло и родилось, и поэтому коллекции, собранные и перевезенные в Америку, всегда казались ему мертвыми. Но во время поездок но Италии и по Испании ему случалось иногда забрести в маленькую старинную церковь в глухом городке и вокруг почувствовать странное и непонятное ощущение радости от каких-то далеких из глубины его собственной души говорящих голосов, разбуженных лицом Мадонны, выделяющимся на темном фоне, пли сумраком и тишиной высокого свода, или лучом вечернего солнца, проникающего сквозь цветные стекла, или гулким эхо от' шагов по каменным плитам. И тогда Хыог чувствовал, как во всем окружавшем витают и живут таинственные сущности, воплощавшиеся в картинах старых художников, в старинных церквях, стенах, башнях, но всегда слитые с тем пейзажем, среди ксугорого они родились, с виноградниками на холме, с вечерним солнцем, с желтой каменистой дорогой, с цепью холмов на горизонте. Это были любимые переживания Хыога, после которых странной, тусклой и нереальной казалась ему обычная ежедневная жизнь. Но самым главным его увлечением была астрономия, Это началось следующим образом. Раз он плыл па своей роскошной паровой яхте в 9000 тонн к устью Амазонки. Дело было вечером. Мадж с детьми ушла вниз, а Хыог поднялся на мостик. Была темная п теплая тропическая ночь, влажная и полная сверкающих звезд. Хыог долго смотрел на небо. II вдруг он вспомнил, как в ранней молодости его интересовала астрономия. -- Все это пришлось бросить тогда, -- сказал он. -- Но теперь... почему я теперь не займусь этим? Кто это П. Д. Успенский сказал про звездное небо и про душу человека? Хыог