свернет вам головы!.. Толпа шумела. Прохожие сбегались. Крики усиливались. Мулла, подобрав полы длинной одежды, быстро убегал. За ним спешили и стражники. Вдогонку палачам летели сухие комья земли. Мусук помог отцу взобраться на коня: - Я встретил двух знакомых пастухов и попросил их мне помочь. Хорошо, что мы не опоздали! - Хорошо, что у меня еще крепкая шея! Старый Назар-Кяризек не из таких, чтобы висеть, как туша, на потеху всему базару. Я отправляюсь на войну и вернусь оттуда славным батыром с табуном коней!.. Глава шестнадцатая. ЖЕНСКИЙ СОВЕТ Назар-Кяризек возвращался в свою юрту, окруженный толпой кипчаков. Из соседних кочевий сбегались посмотреть па счастливца, выскользнувшего из крепкой петли всесильного кадия. Всякий хотел коснуться узды коня, на котором, подбоченившись, ехал старый Назар в козловой шубе, с кривой саблей на поясе. - Кто спас Назара? Где этот смельчак? - Его младший сын, Мусук! Он перерубил саблей веревку, а толпа камнями отогнала собак палачей. - Который его сын? - Да вон идет рядом, лихой, красивый! Он джигит хана Баяндера... - Тогда ему, пожалуй, ничего не будет! Хана Баяндера боятся больше, чем главного судью. Назар подъехал с важностью и торжеством к своей юрте. Теперь он мог показаться перед женой во всей славе. Ведь она ему твердила, чтобы он никуда не ездил, что он старый козел и ни к какому делу более не годится. А он возвращается теперь не менее знаменитым, чем сам хан Баяндер! Однако Кыз-Тугмас при виде Назара стала плакать навзрыд, точно ей привезли покойника: - Лучше бы ты умер, чем изо дня в день выдумывать разные затеи! Разве я не правду говорила, тебе ли ехать на войну? Не мог даже доехать до города, как уже попал и петлю! Больше от юрты и от меня не отойдешь ни на шаг!.. - Вот гиена, а не женщина! - закричал Назар.- Ничего не понимает! Если я спасся от петли самого кадия, значит, мне суждена великая дорога! Мне теперь ни меч, ни стрела не страшны! Я вернусь с войны если не ханом, так батыром, с табуном отборных коней. Меня все будут величать: "Салям тебе, ослепительный Назар-бай, батыр!". Завтра же поеду к самому главному монгольскому начальнику Субудай-багатуру. Он даст мне достойное место в своем войске! - Тошно тебя слушать, старая пустая тыква! Кыз-Тугмас махнула безнадежно рукой и скрылась в юрте. А Назар уселся около двери на обрывке кошмы. Перед ним теснились соседи, и он без конца рассказывал, как сам хан Баяндер подарил его сыновьям пять своих лучших коней из заповедных табунов, как хан обнимал его, и называл старшим братом и отцом, и расспрашивал, как лучше повести свой пятитысячный отряд и каким путем. Все, разинув рты, слушали, и дивились находчивости и смелости старого Назара, и говорили, что следовало бы устроить особый отряд под его начальством, что этот отряд будет особенно удачливым и вернется с большой добычей. Поздно вечером, когда любопытные разошлись, Кыз-Тугмас подсела к Назару, гладила его по руке и шептала: - И чего тебя на войну тянет? Оставайся дома! Назар раздувался от важности и твердил, что завтра он все-таки пойдет к самому важному из монголов Субудай-багатуру. Узнав о том, кто такой Субудай-багатур и какие у него причуды, Кыз-Тугмас сказала: - Хотя этот начальник и богат и знатен, ты все же к нему с пустыми руками не ходи. Богатые любят подарки, хоть яйцо, да принеси ему! Тогда он станет тебя слушать. А ты ему принеси, знаешь что?-нашего длинноногого петуха! Он, правда, стар и почти без перьев, но это уж такая бухарская порода. Кричит же он по утрам так звонко, как азанчи на минарете. Может, и вправду петух принесет тебе счастье... Глава семнадцатая. ЮЛДУЗ Юлдуз рано утром, как всегда напевая песенку, погнала ягнят. За ней поехал Мусук. Отойдя далеко к зеленой долине, они оба долго сидели рядом на холме. Юлдуз расспрашивала. своего друга о войне. Надолго ли уйдут в поход джигиты? Лицо Юлдуз, всегда веселое, с ямочками на щеках, вытянулось, и узкие брови сдвинулись. Еще бы! Сколько раз они говорили о будущей совместной жизни, а теперь из-за этого страшного похода все мечты разлетаются, как испуганные птицы. А если Мусук не вернется?.. Мало ли смелых джигитов сложило свои отчаянные головы на далекой стороне, в безлюдной пустыне, где шакалы растащили их изрубленные кости! Но Мусук посвистывал и смеялся. Набег - это праздник для молодого джигита. Он увидит новые страны, он прославится удальством, станет знаменитым батыром. Вернувшись из похода, он всем привезет подарки, а для Юлдуз особенно: ей красную шелковую рубашку до пят, и цветной пояс, вышитый бисером, и зеленые стеклянные бусы, похожие на изумруды, и перстень с камнем, сверкающим голубыми искрами. Мусук не мог утешить нежную, робкую Юлдуз. Слезы одна за другой скатывались по ее щекам. Она сказала: - Для чего эта проклятая война? Все хорошо помнят, что было здесь, в Сыгнаке, когда пришли страшные монголы. Они всех резали, жгли дома и увели неведомо куда половину женщин и детей! Тогда у меня не стало отца и матери... Мне не надо никаких подарков! Ведь мы хотели с тобой поставить свою юрту на берегу ручья, где у нас будут свои ягнята, где мы будем иметь каждый день свежую лепешку и кусок сушеного творога. А ты хочешь вместе с безжалостными монголами убивать людей, жечь их юрты и отнимать у них последнюю лепешку и творог! Мусук засмеялся и воскликнул: - Не плачь, Юлдуз! Ты моя счастливая звезда! Я отправлюсь в поход, и днем и ночью думая о тебе... Кто рано поедет - счастье найдет. А кто сидит на месте - потеряет последнее... Мусук обнял Юлдуз, вскочил на своего коня и, беспечно махнув папахой, поскакал прямиком через степь к табунам хана Баяндера. Он встретил на пути толпу всадников. Они были на отличных конях, украшенных золотой сбруей, с соколами на рукавицах, окруженные борзыми собаками. Вдали сотни две джигитов, растянувшись цепочкой, загоняли дичь. Мусук проехал близко от нарядных всадников в синих монгольских одеждах. Из зарослей выбежали четыре джейрана и, закинув на спину рожки, помчались по степи. За ними погнались охотники. Они направились в ту сторону, где Юлдуз пасла ягнят. Мусук подумал: "Как бы эти монгольские ханы, увидев красивую девушку, не приказали своим джигитам захватить ее с собой. Для хана нет закона, от его прихоти спасения нет". Через день, к вечеру, Мусук вернулся в юрту отца. Там сидели Назар-Кяризек и четыре брата. Когда вошел Мусук, все замолчали. Мусук сказал обычное приветствие и подсел сбоку. Все усердно ели рисовый плов с бараниной. По очереди, степенно брали концами пальцев горсточки риса и отправляли в рот. "Откуда у нас плов? - удивился Мусук.- Значит, в доме барыши! Отчего? Где отец заработал столько, что всех сыновей угощает дорогим пловом?" Мусук оглянулся. Почему у матери заплаканные глаза? Почему она сердито гремит посудой? Маленький Турган сидит не рядом с отцом, а прижался к двери, точно виновный, и робко подымает глаза. - Что же ты не ешь, Мусук? - сказал Демир. Мусук колеблется. Что случилось? Тревожные мысли, ужасная догадка захватили дыхание. А отец достает пальцами с деревянного блюда кусочки мяса и поочередно, в знак доброжелательства, запихивает в широко раскрытые рты сыновей... Сегодня он хозяин, сегодня он угощает, может своей рукой запихнуть в рот гостя вкусный кусок. Он взял жирный кусок мяса и протянул руку к лицу Мусука. Мусук резко отшатнулся: - Есть я не буду! Деревянное блюдо было вскоре очищено до последней крупинки. Демир, обращаясь к Мусуку, сказал с важностью и достоинством старшего брата: - Наш младший брат Мусук! Ты, конечно, сам понимаешь, что нам, сыновьям нашего почтенного отца Назара-Кяризека, необходимо явиться в отряд хана Баяндера на исправных копях, с хорошими для похода седлами и с отточенными клинками. Если хан Бояндер увидит нас оборванными байгушами, он с нами и разговаривать не станет... Мусук вскочил и отступил к двери: - Так это правда? Вы продали Юлдуз на базаре, как связанную курицу, жирному баю или торговцу рабами? - Но ты сам подумай! Ехали мимо, охотясь, сыгнакские богачи. Увидели Юлдуз и сказали: "Вот желанный цветок для нашего хана!". Они предложили отцу очень хорошую цену - двадцать четыре золотых динара. Где нам, беднякам, разыскать такие деньги? Вот твоя доля-четыре динара. Мы честно все разделяли, взяв и тебя в долю.- И Демир бросил на войлок четыре золотые монеты. Мусук отвечал злобно, но тихо, положив руку на рукоять ножа, засунутого за пестрый пояс: - У меня больше нет ни братьев, ни отца! Не попадайтесь мне на дороге! Он выбежал из юрты. Все молча, опустив глаза, прислушивались к тому, как Мусук садился на коня, и ожидали, что он скажет матери и Тургану, которые с плачем выбежали за ним. - Ты еще вернешься сюда? - Никогда! Глава восемнадцатая. "СОЗВАТЬ ВСЕХ ДЕРВИШЕЙ!" Субудай-багатур разослал нукеров во все концы города Сыгнака - разыскать и привести дервиша, летописца и поэта по имени Хаджи Рахим аль-Багдади. Нукеры вернулись с ответом: "Этого дервиша в городе нет. Домишко его заколочен, и сам он уехал неведомо куда". Субудай, рассердившись, послал две сотни с приказом привести к утру следующего дня всех дервишей Сыгнака, с их святыми шейхами и пирами ". Утром отряд монгольских всадников пригнал к лагерю толпу дервишей и ободранных бродяг. Дервиши были в просторных балахонах с пестрыми заплатами, подпоясанные мочальными веревками; они приближались в туче пыли, с криками, заунывными песнями и глухим воем. Одни хором повторяли: "Я-гуу! Я-хак!". Другие выкрикивали священные заклинания. Несколько календаров " двигались впереди толпы, кружась, как волчки. Один крайне грязный дервиш с длинными космами черных спутанных волос держал на плече обезьянку, у ко-; торой от страха непрерывно делался понос. Нукеры поставили дервишей широким полукругом. Дервиши шумели, жаловались и стонали, крича, что они святые, над которыми властен только великий аллах. Несколько дервишей, широко расставив руки, бесшумно вертясь, скользили по кругу. Из юрты вышел старый, сутулый и хромой полководец и остановился. Мрачный и страшный взгляд его раскрытого, неподвижного глаза заставил всех замолчать. Последний крутившнйся дервиш свалился как будто без сознания на землю у ног Субудая и, приоткрыв осторожно глаза, следил за каждым движением прославленного монгола. Около Субудая появился молодой толмач в красном полосатом халате и белой чалме. Субудай-багатур заговорил хрипло и отрывисто. Его слова громко переводил толмач: - Вы - святые!.. Вас слышит небо. Вы отказались от богатства... Поэтому вы все можете... все знаете. Дервиши хором закричали: - Мы знаем не все! Мы не знаем, кто нас накормит и завтра и сегодня! Субудай снова обвел взглядом толпу, и она затихла. - Мне нужен один дервиш. Его зовут... Как его зовут? - повернулся Субудай-багатур к толмачу. - Хаджи Рахим из Багдада! Кто его знает? - Мы не знаем его! Он не наш! Выбери вместо него кого хочешь из нас. Мы будем верно служить тебе! Субудай ждал, когда дервиши замолчат. - Вы все вместе не стоите его одного. Молчите, кто из знает. Пусть кричит тот, кто знает! - Я знаю! Я скажу! Сквозь толпу протиснулся старик. Он подошел к Субудай-багатуру, трясущимися руками вынул из красного платка большого облезлого петуха почти без перьев, с мясистым, свалившимся на сторону красным гребнем. - Ты великий полководец! - завопил старик. - Ты прейдешь через степи и реки! Ты победишь весь мир! Ты первый из первых полководцев! Прими от меня первого из первых петухов. Он поет, как святой азанчи на минарете, всегда в одно и то же время и громче других петухов. Он будет восхвалять твои подвиги перед восходом солнца! Он принесет тебе новую славу! Старик поставил петуха перед багатуром. Долговязый петух сделал несколько шагов, высоко поднимая длинные, тонкие ноги. Что-то вроде улыбки искривило лицо полководца: - Я спросил: где дервиш Хаджи Рахим? - Я скажу, где он. Недалеко. Он лежит больной в моей юрте, в юрте старого честного труженика, твоего слуги, Назара-Кяризека. Его избили сыны шайтана, чьи-то нукеры. Субудай-багатур сдвинул брови: - Толмач! Возьми двух нукеров и поезжай за стариком. Привези ко мне Хаджи Рахима, Не отпускай этого старика ни на шаг. Если он соврал, пусть нукеры выбьют из него пыль. - Будет сделано, великий! Субудай повернулся к юрте, но остановился: - Я беру этого голого петуха. Что ты хочешь за него? - Я прошу только одного: возьми меня с собой в поход! - Приведи сперва мудреца Хаджи Рахима. Субудай направился к юрте шаркающими шагами. Дервиши завопили: - Кто накормит нас сегодня? Зачем ты призвал нас? Субудай пробормотал толмачу несколько слов. - Тише! - крикнул толмач.- Субудай-багатур приказал, чтобы вы крепко молились об удачном походе. Кто из вас хочет отправиться в поход на Запад, может идти, но кормиться должен сам. - Ты все можешь! Ты великий! Прикажи сегодня накормить нас... Субудай-багатур ответил: - Я никого кормить не могу. Я только воин, нукер на службе у моего хана. Вы, святые праведники, пойдите в Сыгнак к богатым купцам и скажите им, что начальник монгольского войска приказал купцам всех вас сегодня накормить. Дервиши снова запели и с гулом и криками нестройной толпой направились по степи обратно к Сыгнаку. Глава девятнадцатая. МЕЧТА ЗАВОЕВАТЕЛЯ Мы бросим народам грозу и пламя, Несущие смерть Чингиз-хана сыны. Из древней монгольской песни. Монгольские заставы с удивлением пропускали странных спутников, направлявшихся к юрте главного полководца Субудай-багатура. Впереди шел тощий дервиш в высоком колпаке с белой повязкой паломника из Мекки. Его можно было бы принять за обыкновенного дорожного нищего, если бы не просторный шелковый синий чапан с рубиновыми пуговицами, оправленными в золото. Через плечо висела сумка, из которой высовывалась книга в кожаном переплете с медными застежками. В руке он держал длинный посох и сплетенный из тростника фонарь с толстой восковой свечой. За дервишем плелся старик в козловой шубе, с кривой саблей на поясе. За стариком ехали рядом на небольших серых конях молодой толмач и два монгольских нукера. Оба монгола без конца тянули заунывную песню. Приближаясь к заставе, они кричали: "Внимание и повиновение!" - и затем снова продолжали протяжную песню. Дервиш, приближаясь к дозорным, сдвигал на затылок колпак, и на лбу его блестела овальная золотая пайцза с изображением летящего сокола. Дозорные смотрели, разинув рты, и спрашивали вдогонку: - Идет к самому? - А то к кому же! Возле юрты полководца Субудай-багатура дервиш остановился. Два огромных рыжих волкодава, гремя цепями, прыгали на месте, давясь от злобного лая. Дервиш долго стоял задумавшись, опираясь на посох. Из юрты послышался голос: - Пусть учитель войдет! Дозорный, стоявший рядом, толкнул копьем неподвижного дервиша и указал на вход. В юрте на ковре сидело несколько военачальников, склонявшись над круглым листом пергамента, где начерчены были горы, черные линии рек и маленькие кружки с названиями городов. Толстый сутулый Субудай-багатур поднял загорелое лицо, уставился на мгновение выпученным глазом на дервиша и снова склонился к пергаменту, тыча в него корявым коротким пальцем: - Вы видите: от Сыгнака до великой реки Итиль для каравана сорок дней пути. Нам же придется идти в два-три раза дольше. Как только выберем джихангира, войско выступит. - Да помогут нам заоблачные небожители! - воскликнули монголы, встали и, прижимая руки к груди, один за другим вышли из юрты. Субудай-багатур остался один на ковре. Он прищурил глаз, всматриваясь, точно стараясь проникнуть в тайные думы дервиша, Хаджи Рахим стоял неподвижно, спокойно выдерживая взгляд полководца, прославленного победами, известного своей беспощадной жестокостью при подавлении врагов и при разгроме мирных городов: - Я слышал о тебе, что ты знаешь многое? - Всю жизнь я учусь, - ответил Хаджи Рахим. - Но знаю только ничтожную крупинку премудрости вселенной. Субудай продолжал: - Ты был первым учителем моего воспитанника. Я вожу его с собой уже десять лет через земли многих народов. Он в седле учился быть воином и полководцем. Ты слышал об этом? - Теперь услышал. - Я хочу, чтобы он закончил великие дела, которые не успел выполнить его дед, священный "Потрясатель вселенной". Я слышал однажды, давно, как ты рассказывал о храбром полководце Искендере Зуль-Карнайнс. Он тоже начал походы юношей, У него были опытные в военном деле советники, которые оберегали его... Субудай-багатур зажмурил глаз, отвернулся и некоторое время молчал. Затем снова повернулся к дервишу: - Бату-хан полон страстных желаний, как пантера, которая видит вокруг себя сразу много диких коз и бросается то вправо, то влево. Возле него должен быть преданный, верный и осторожный советник, который будет предостерегать его и не побоится говорить ему правду. - Я араб. Ложь считается у нас пороком. Вошел дозорный и остановился у входа, приподняв занавеску. - Внимание и повиновение! - сказал он вполголоса. Субудай-багатур с кряхтеньем поднялся и, хромая, медленно направился навстречу. В юрту стремительно вошел Бату-хан, На нем был новый синий монгольский чапан с рубиновыми пуговицами в золотой оправе. Молодое загорелое лицо со скошенными узкими глазами горело беспокойной тревогой. Рот слегка кривился хищной улыбкой, на темном лице казались особенно белыми крупные волчьи зубы. Субудай-багатур низко склонился перед ним: - Ты хотел видеть ученого мудреца. Вот он! Бату-хан быстро подошел к Хаджи Рахиму и схватил рубиновую пуговицу на его плаще: - Я посылал за тобой, мой старый учитель Хаджи Рахим. Отныне ты меня не покинешь. Скоро начнется еще не виданный великий поход. Ты будешь моим летописцем. Ты должен записывать мои повеления, мои изречения, мои думы. Я хочу, чтобы правнуки мои знали, как произошло вторжение неодолимых монгольских войск в земли Запада. Посмотри сюда! Он опустился на ковер и стал водить пальцем по пергаменту: - Субудай-багатур, садись здесь, а ты, Хаджи Рахим, сядь с другой стороны. Вот великий путь, красной, кровавой нитью идущий на запад. Я пойду дальше, чем ходил мой дед. Я попаду войска вперед до конца вселенной... Бату-хан продолжал говорить, указывая на пергамент, о предстоящем походе, перечислял названия разных мест и городов. Видимо, он давно продумал план войны. - Ты будешь описывать каждый мой шаг, прославлять мое имя, чтобы ничто не было забыто. Субудай-багатур смотрел в сторону с каменным, равнодушным лицом. - Я должен выполнить замыслы моего деда. "Монголы - самые храбрые, сильные и умные люди на земле",-говорил он. Потому монголы должны царствовать над миром. Только монголы - избранный народ, отмеченный небом. Все другие народы должны быть нашими рабами и трудиться для нас, если мы оставим им жизнь. Все резкие и непокорные будут сметены с равнины земли. Они, как кизяк, сгорят на монгольских кострах! Бату-хан обратился к Субудай-багатуру: - Скоро ли мы двинемся в поход? Субудай-багатур вздрогнул, точно очнувшись: - Когда мы прочтем войску завещание Священного Правителя и утвердим джихангира. До этого прошу тебя, Бату-хан, будь особенно осторожен. Держись одиноко. Берегись хмельных пиров. Нельзя подвергать себя опасности перед началом великого дела. Если ты погибнешь, войско поведет другой царевич - Гаюк-хан пли Кюлькан-хан. Они никогда не сумеют выполнить великие замыслы деда, и войско развалится. - Дзе, дзе Мне нужно иметь около себя преданного человека, который всегда напоминал бы мне важное и срочное и говорил правду. Кругом я слышу только лесть и восхваления. Ты мне поможешь, мой старый учитель Хаджи Рахим. Я думаю также о смелом юноше, который уступил мне своего белого коня. Его зовут Арапша. Субудай-багатур, прикажи разыскать его. Он кажется мне верным и неспособным на измену и лукавство. А ты, Хаджи Рахим, с сегодняшнего дня начнешь описывать великий поход. Начни с моего поучения: "Великий полководец должен быть загадочным и молчаливым. Чтобы стать сильным, надо окружить себя тайной... твердо идти по пути великих дерзаний... не делать ошибок.., и беспощадно уничтожать своих врагов!" Глава двадцатая. ДЖИХАНГИР, ПОКОРИТЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ Прошло сорок дней, С востока беспрерывно прибывали монголо-татарские войска. Вслед за ними шли отряды киргизов, алтайцев, уйгуров и других кочевых племен. В Кипчакской степи повсюду горели костры военных лагерей. Племена располагались отдельными стоянками, не смешиваясь н не приближаясь друг к другу. Как конские косяки держатся одной семьей благодаря злобности зорких жеребцов, так воины каждого племени теснились вокруг своих вождей. Все ожидали последнего призыва к походу на Запад: девяти дымных костров, зажженных на вершине "кургана тридцати богатырей". Монгольские царевичи пропели эти сорок дней в пирах и в полуночных молениях. Шаманы в плясках и гаданиях искали "день счастливой луны", когда боги разрешат избрание джихангира-главного вождя всего войска. Тысячеустая молва уже разносила весть, что джихангиром подобает быть только Гуюк-хану: он наследник великого кагана " Угедэя и хотя молод, но в походе приобретет опыт и боевую славу... Однако старые, опытные в войне, покрытые рубцами монголы покачивали головой: - Подождем, что скажет мудрый, испытанный в походах Субудай-багатур. Этот израненный злобный барс вместе с Джебэ-нойоном, Богурчи и наместником Китая, Мухури, составляли четыре копыта победоносного Чикгизханова коня. Только опираясь на эти четыре стальных копыта, Чингиз-хан мог проноситься от победы к победе. Нам надо не только избрать джихангира, по и вождей, исключительных по военному опыту, начальников правого и левого крыла и стремительного темника передового отряда разведчиков, умеющего заманивать врагов в западню... Пусть проницательный Субудай-багатур решит, годится ли в джихангиры Гуюк-хан? Удержат ли его руки поводья коня? Сумеет ли он повести войско для завоевания вселенной? Пока ханы и царевичи договаривались об избрании более мелких вождей, старый Субудай-багатур, глава и руководитель будущего похода, сидел безвыходно в своей юрте. Никого туда не впускали молчаливые дозорные-тургауды, и никто не знал, что делал, что обдумывал дальновидный скрытный старик. На кургане, где стояла юрта Субудая, в соседних с нею юртах толпились вестники, монгольские военачальники и кипчакские ханы. Они усаживались на войлоке возле помощников Субудая, юртджи, и передавали им свои пестрые раскрашенные стрелы. Юртджи провожали некоторых из приехавших ханов к старому Субудаю, и тот, впиваясь своим единственным глазом в собеседника, говорил с ним отрывистыми словами, либо отворачивался, буркнув: "Такого не надо!", либо передавал овальную пластинку, золотую пайцзу. Получивший пайцзу начальник отряда обязывался подчиняться беспрекословно джихангиру, не колеблясь исполнять все его приказания и очертя голову бросаться в бой. Воспрещалось самовольно переходить с одного крыла на другое, идти неуказанной дорогой или медлить в выполнении приказа. За все промахи грозило только одно наказание - смерть. Привезенная ханом или беком стрела с пестрыми знаками, означавшими духов войны, являлась залогом верности тысячи преданных всадников. К тысяче прикреплялся монгольский нукер, опытный в походах. Он наблюдал, чтобы строго исполнялись боевые правила, введенные Чингиз-ханом, чтобы одна пятая часть захваченной добычи поступала в пользу джихангира, а вторая пятая часть отсылалась в далекую Монголию, в пользу великого кагана. Для войска оставались три пятых военной добычи. Монгольский начальник следил, чтобы не было ссор и вражды между отдельными отрядами. За малейшее нарушение правил, написанных в великой "Ясе" Чингиз-хана, виновному грозила немедленная смерть. Воины должны были явиться в поход на крепких конях, с исправным оружием, уже разделенные на десятки и сотни, где они были подчинены своим десятским и сотникам. Наконец шаманы объявили, что боги, живущие за облаками, разрешают избрать джихангира, вождя предпринятого похода, в счастливый, сорок первый день совещания. Только знатнейшие ханы и тысячники могли принимать участие в этом торжественном избрании. Остальные, более мелкие военачальники расположились со своими отрядами в степи, вокруг "кургана тридцати богатырей", ожидая решения ханов. Хан Баяндер выехал еще до рассвета из своего кочевья для участия в празднике избрания. Золотая овальная пайцза с изображением летящего сокола висела у него на груди на желтом шнурке. Не легко было получить эту пайцзу. Накануне хан Баяндер лично привез Субудай-багатуру пять "тысячных стрел". Старый полководец вытащил из кожаной шкатулки золотую пластинку и сказал: "Пусть твои пять тысяч кипчакских джигитов в нападениях будут, как кречеты, бросающиеся на соколов, а ты сам будь осторожен, как волк в ясный день, и терпелив, как ворон в темную ночь. Во время стоянок, пиров и увеселений пусть твои кипчаки живут с монголами дружно и невинно, как трехмесячные телята. Я проверю в боях смелость, доблесть и верность твоих кипчаков". Хана Баяндера провожала пышная свита. Сотня лихих джигитов в шелковых халатах и белых бараньих шапках ехала за ним до подножия кургана. Самые знатные военачальники, сойдя с коней, поднялись на курган. Остальные ожидали в отдалении. Среди избранных, прошедших вслед за ханом Баяндером, была его старшая жена, дородная и величавая Бурла-Хатун. Пышные складки ее шелкового платья покрывали всю спину коня - от гривы до хвоста. Младшие ханши и служанки помогли ей сойти с коня. Шурша просторной шелковой одеждой, ханша взобралась, задыхаясь, на вершину кургана. Распорядители заставили ее обойти золотой трон, предостерегая, чтобы она не ступила ногой на разостланный перед троном священный пестрый ковер. Ханша опустилась с левой стороны трона среди других таких же толстых, почтенных жен кипчакских ханов, утопавших в нарядных одеждах. Лица их прятались под огромными тюрбанами с пышными пучками белых перьев. Вслед за старой ханшей проскользнули две смуглые дочери Баяндера, посматривая исподлобья, дико и настороженно. Тонкий стан обеих девушек был перехвачен золотым поясом с маленьким кинжалом. В толпе зашептали: - Вот будущие жены джихангира... Хан Баяндер привез их напоказ! Счастлив хан Баяндер, имея таких красавиц дочерей! Будет у него зятем монгольский хан... Глава двадцать первая. ИЗБРАНИЕ ГЛАВНОГО ВОЖДЯ Восток быстро разгорался. Золотисто-желтая полоса над горизонтом стала огненной. Наконец красный шар солнца выкатился на небосклон. Тотчас же раздался свирепый хриплый рев длинных труб, возвестивших начало торжественного праздника. По древнему степному обычаю, все монголы, сняв шапки и повесив пояса на шею, упали на землю, поклоняясь небесному светилу. Шаманы, ударяя в бубны, нестройным хором запели молитвы и заклинания, прося заоблачных, всегда гневных, богов стать милостивыми, дать успех и благополучие предстоящему походу, просветить ясным разумом головы съехавшихся ханов: пусть они выберут самого сметливого и самого счастливого из монгольских царевичей-чингизидов. Он возьмет в сильные руки повод Чингиз-ханова коня и поведет войско для покорения вселенной. Молодой Гуюк-хан сидел первым справа от пустого золотого трона. Довольная, счастливая улыбка пробегала по его пухлым губам. Кому же быть джихангиром, как не ему, сыну великого кагана, наследнику золотого трона монгольских повелителей! Он окидывал беспокойным взглядом других ханов, скрывающих мысли под каменной неподвижностью желтых, застывших в почтительной улыбке лиц. Гуюк-хан часто оборачивался: его тревожило отсутствие Бату-хана. Его нигде не было видно. Только братья Бату-Урду, Шейбани и Тангкут - с мрачными, настороженными лицами сидели тесной группой в стороне. Вопли и завывания шаманов резко оборвались. Гуюк-хан, считая себя самым знатным, поднялся, желая говорить. Но хриплые трубы снова заревели, и Гуюк-хан опустился на ковер. Тогда вскочил знаменитый полководец Джебэ-нойон, воевавший вместе с Субудай-багатуром, как начальник его передового отряда разведчиков. Широкогрудый, сильный, прозванный за стремительность "Стрелой", он стал кричать могучим голосом любимые слова Чингиз-хана, обычно произносимые перед объявлением его приказов: - Слушайте, войска непобедимые, подобные бросающимся на добычу соколам! Слушайте, войска драгоценные, как алмазы на шапке великого кагана! Войска единые, как сложенный из камней высокий курган! Слушайте, багатуры, подобные густой чаще камышей, выросших тесными рядами один подле другого! Исполняйте волю Священного Правителя! Только его слова мудры, только они приносят победы, только его приказы доставят вам обильные богатства, тысячные стада и немеркнущую славу! Во всех концах нукеры закричали: - Слушайте слова Священного Правителя! Слушайте почтительно и с трепетом! Все бросились на колени, касаясь руками земли и, подняв голову, слушали, что будет сказано. Четыре писаря Субудай-багатура, мусульмане-уйгуры, в белых тюрбанах, выбранные глашатаями за свои зычные голоса, встали на четырех сторонах кургана. Держа в руках пергаментные свитки, они одновременно стали читать, стараясь перекричать друг друга: - Слушайте, непобедимые воины, слушайте! Вот что повелел десять лет назад великий Священный Правитель. Вот какие слова записаны в его завещании: "Мы возвели на высокий ханский престол нашего старшего сына, Джучи-хана, подчинив ему западные улусы. Мы повелели ему пойти дальше к закату солнца с войском непобедимых монголов. Мы повелели: ему идти покорять вселенную до последнего моря, до того места, куда сможет ступить копыто монгольского коня. Но тайный враг, подобно черной собаке, подползающей в дождливый день, подкрался к моему непобедимому сыну и обратил багатура Джучи-хана в пыль, развеянную ветром. Слушайте, мои верные сподвижники, багатуры и нойоны! Мы назначаем повелителем монгольского войска, идущего на вечерние страны, моего смелого, доблестного внука Бату-хана, сына Джучиева. Он поведет к новым победам и прославит собранный мною монгольский народ, для чего я даю ему знамя с рыжим хвостом моего боевого коня. Мы приказываем нашему верному слуге опытному в военных делах Субудай-багатуру помогать нашему внуку Бату-хану твердо держать золотые поводья. Внуку нашему повелеваем во всем слушаться советов осторожного и мудрого Субудай-багатура. Тогда Бату-хан сорвет с неба - утреннюю звезду, уничтожит всех врагов, покорит вселенную. до того места, куда проваливается солнце. Тогда прекратятся мор, голод и засуха и настанет всеобщий мир". Слушайте, воины, таково желание Священного Правителя, таким должно быть и желание всего монгольского народа!.. - Пусть так будет! - закричали монголы и татары, стоявшие на коленях вокруг кургана.- Пусть воля Священного Правителя опять поведет нас войной на другие народы! Пусть указывает нам дорогу знамя с хвостом Чипгиз-ханова жеребца! Покажите нам его. Из сотни лихих всадников, стоявших на страже у подножия кургана, выехал молодой смуглый монгол на белоснежном жеребце. Он вихрем взлетел на вершину кургана и осадил бесившегося коня на краю ската. За ним примчались три воина. Средний держал белое пятиугольное знамя с девятью трепетавшими на ветру широкими лентами. На золотом острие древка развевался длинный рыжий конский хвост, хорошо известный всем старым монголам, соратникам непобедимого Чингиз-хана. - Это Бату-хан! - завыла толпа, - Это Бату-хап, сын Джучи, внук Чингизов! Под ним Сэтэр, белоснежный конь великого бога войны Сульдэ! Веди нас в бой, Бату-хан! Утреннее солнце ярко освещало золотой шлем Бату-хана, его кольчатую броню и плясавшего горячего жеребца с огненными глазами. Бату-хан натянул золотые поводья и поднял над головой кривую саблю. - Слушайте, смотрящие мне в глаза мои багатуры! - крикнул он сильным, звучным голосом, и равнина затихла.- Великий дед мой, Священный Потрясатель вселенной, приказал мне завоевать все земли на Западе до последнего предела, и я клянусь, что с вами, непревзойденные в храбрости багатуры, я сделаю это и проведу кровавую огненную тропу до конца вселенной! Гул радостных восклицаний прокатился по рядам воинов и затих. - Я обещаю, что шелковыми тканями оберну животы моих воинов! Я захвачу сотни тысяч быков и баранов и буду кормить мясом досыта все войско. Я обещаю, что каждый получит новую шубу! Впереди богатые страны, где народы разлепились от спокойной жизни. С вами, непобедимые багатуры, я покорю трусливые, не умеющие драться пароды. Ваши плети будут гулять по их жирным затылкам! Крики снова пронеслись по равнине: - Ты настоящий внук Потрясателя вселенной! С тобой мы покорим все народы! - Клянусь еще в одном! Я не забыл своих врагов, я разыщу тех ночных желтоухих собак, которые убили моего отца, и я сварю их в котлах живыми! Хотя бы виновником оказался мой брат, клянусь, что и с ним я поступлю так же! Больше медлить мы не будем! Завтра на рассвете выступаем в поход. Первый сбор всего войска будет на берегах великой реки Итиль. Оттуда начнется буйная и веселая охота на племена и народы. Там я выпущу в бой моих смелых орлов и кречетов! Каждый кипчакский род, каждое колено выкрикивало свои боевые ураны: - Манатау! Карабура! Аманджул! Уйбас! Дюйт! Ээбуганиам-кайд-шуляйм!.. А новый джихангир, повернув плясавшего белого жеребца, медленно подъехал к юрте Субудай-багатура. Несколько ханов подбежали к нему, ухватили золотой повод, коснулись стремени и терлись бородой о замшевый сапог Бату-хана: - Умоляем тебя, великий джихангир! Сойди с коня, сядь на трон, который отныне принадлежит тебе! Радуясь твоему избранию, мы устроим торжественный пир! Все ханы и кипчакские султаны хотят поцеловать перед тобой землю и выказать тебе преданность и усердие! Бату-хан снисходительно улыбнулся и соскочил с коня. Ханы расступились, давая ему дорогу к узорчатому ковру перед золотым троном. Но молодой воин с белым тюрбаном на длинных черных кудрях, грубо расталкивая ханов, бросился вперед и загородил копьем доступ к трону: - Назад, Бату-хан! Смотри, что ожидает тебя! Он с силой метнул копье в середину узорчатого пестрого ковра перед троном, и копье, пробив ткань, исчезло. Воин схватил ковер за край и отвернул его: под ковром зияло черное отверстие глубокого колодца. Бату-хан, вскрикнув: - Арапша, за мной! - бросился к юрте Субудай-багатура и исчез за входной занавеской. - Какие хитрые злодеи, какие желтоухие собаки могли подготовить такую западню? - шептали ханы и теснились к колодцу, стараясь в него заглянуть. - Субудай-багатур идет! - пронесся гул толпы. Старый, сгорбившийся полководец на кривых ногах, со скрюченной правой рукой медленно подходил к трону. Вытаращенным неморгающим левым глазом он обвел безмолвную толпу ханов и гостей: - Два дня я отсутствовал и недосмотрел, как черные ночные мангусы подрыли западню возле стоянки джихангира, Пока я жив, этим ядовитым чудовищам не удастся погубить молодого вождя, назначенного Священным Правителем! Я вырву клещами языки всех, кто готовил ему гибель. Посмотрю, будут ли они так же храбры со мною, как были хитры, готовя западню. Мы не станем медлить. Мы выступаем в поход. не завтра, а сегодня, сейчас! Сворачивайте шатры! Седлайте коней! Нукеры, зажигайте костры! Кряхтя и еще более согнувшись, старый полководец повернулся и медленно заковылял к своей юрте. Ветер стих, и в неподвижном воздухе над курганом потянулись к небу девять столбов дыма -это расторопные нукеры Субудай-багатура разожгли приготовленные заранее костры, бросая в них сырую солому, извещая все кочевые племена, начался великий поход на Запад.  * 2. БАТУ-ХАН ДВИНУЛСЯ НА ЗАПАД *  ...Напрасно думать, что монгольское нашествие было бессмысленным вторжением беспорядочной азиатской орды. Это было глубоко продуманное наступление армии, в которой военная организация была значительно выше, чем в войсках ее противников. Наполеон. Глава первая. ВОЙСКО ВЫСТУПИЛО С того дня как старый Назар-Кяризек, держа в красном узелке длинного петуха, доставил его в юрту грозного монгольского полководца, факих Хаджи Рахим оказался в полном плену у одноглазого вождя Субудай-багатура, который, фыркая, точно выплевывая слова, сказал: - Великий джихангир Бату-хан повелел, чтобы ты, его многознающий учитель, всегда находился возле него... Чтобы ты усердно, очень усердно описывал походы ослепительного через вселенную. Да! Чтобы ты имел достаточно бумаги и черной краски и два раза в день получал рисовую кашу и мясо. Ты все получишь,- мое слово кремень! А этот хитрый старик будет о тебе заботиться... Чтобы ты не сбежал, да!.. Ты не будешь скакать, как отчаянный нукер, на неукротимом коне,- во время скачки ты растеряешь и перья и бумагу! Да!.. Ты поедешь на сильном тангутском верблюде. Вы оба будете следовать на нем за мной. А ты, петушиный старик, помни, что если этот ученый книжник будет писать лениво или захочет убежать, то с тобой поговорят мои нукеры и выбьют из тебя пыль, накопленную за шестьдесят лет... Не спорь и не отвечай! Так приказал джихангир, и так будет! А тебя, старик, я, сверх того, назначаю сторожем будильного петуха. Разрешаю идти. Субудай отвернулся, точно забыл о факихе. Два монгола, подхватив под руки Хаджи Рахима, потащили его к огромному темно-серому верблюду. По сторонам его мохнатых горбов, на соломенном седле с деревянными распорками, висели две продолговатые, сплетенные из лозы корзины-люльки, "кеджавэ". Верблюд с протяжным стоном опустился на колени. Монголы усадили Хаджи Рахима в люльку. В ней было тесно, и колени поднялись до подбородка. Назар-Кяризек влез в другую люльку. Он вздыхал и недовольно ворчал: - Мне бы лучше боевого коня!.. Подобает ли старому воину сидеть в корзине! Он тщательно привязал к корзине сыромятным ремешком своего петуха. Верблюда отвели в сторону и опустили на колени рядом с другими, на которых вьючили части разобранных юрт, Назар-Кяризек шепнул сидевшему в раздумье факиху: - Все, что сказал этот кривой шайтан, будет исполнено, кроме одного,- об еде нам придется заботиться самим. Вечно голодные монголы и крупинки риса нам не дадут, а сами его слопают. Я проберусь к повару нашего свирепого начальника и постараюсь с ним подружиться... Тогда нам найдется, что поесть. Старик вылез из корзины и скрылся. Хаджи Рахим наблюдал шумную суету военного лагеря. Воины бегали, кричали, торопили друг друга. Субудай-багатур уже потребовал себе копя. Кипчакские женщины с пронзительными песнями разбирали юрты, сворачивали войлоки, сдвигали косые решетки и вьючили все это на верблюдов вместе с бронзовыми котлами, железными таганками и чувалами. Нукеры волочили пестрые мешки с зерном и мукой, тащили за рога баранов, привязывали на запасных коней переметные ковровые сумы, подтягивали ремни и уносились вскачь, присоединяясь к отряду, который собирался на равнине. Субудай-багатур, кряхтя и прихрамывая, подошел к догоравшему костру. Возле него появились шаманы - один старый, седой, и несколько молодых. Они ударяли в бубны, звенели погремушками и выли заклинания. Субудай смотрел на огонь выпученным глазом и шептал молитву, предохраняющую от отравы, удара стрелы и злого глаза. Ветер подхватил клубы сизого дыма и окутал ими Субудая, осыпав искрами. - Счастливый знак! - сказали теснившиеся кругом монголы.- Дым отгоняет несчастье, священные искры принесут удачу! Субудай, угрюмый, неподвижный, сутулый, стоял долго, глубоко задумавшись, точно видя перед собой предстоящие битвы, убегающие испуганные толпы и восходящее солнце боевой славы его воспитанника, покорителя вселенной Бату-хана. А тот уже подъезжал на белом нарядном жеребце. За ним следовали в три ряда девять телохранителей. У переднего на бамбуковом шесте развевалось пятиугольное белое знамя с трепетавшими от ветра узкими концами. На знамени был вышит шелками серый кречет, держащий в когтях черного ворона. Бату-хан был в легком кожаном шлеме, украшенном пучком белых перьев серебристой цапли. Безусый, загорелый, с черными, слегка скошенными живыми глазами, в синем шелковом чапане с рубиновыми пуговицами, он уверенно сидел на горячившемся коне. Левой рукой он натягивал повод с золотыми бляшками, в правой держал короткую черную плеть. - Я готов! Смотри, войско уже снимается со стоянки! Смотри, мои отряды торопятся скорее прибыть к великой реке Итиль, чтобы броситься ураганом на дрожащие от страха племена! Бату-хан указал плетью на запад. С холма была видна далеко раскинувшаяся равнина. По всем тропам тянулись уходившие на запад конные отряды воинов. Субудай, очнувшись, повернулся к Бату-хану. Он нагнулся и, кряхтя, коснулся корявыми пальцами сухой земли, - Я давно готов,- сказал он.- Верно сказал: с таким войском ты накинешь аркан на вселенную!.. Подойдя вплотную к Бату-хану, Субудай добавил шепотом: - Не отъезжай от меня ни на шаг! Помни