яс
князю Рязанскому.
  - Проходи, отче Ратибор! - сказал князь Юрий Ингваревич,- Садись с нами.
Трудные думы сейчас у нас. Может, ты что доброе скажешь?
  Ратибор опустился на ковер и начал свой сказ:
  - Я держал сотню дружинников в засаде, в камышовой заросли. Хотел
выловить татарина. Надо у них выведать, что они надумали. Метель нас
засыпала снегом, да обидно было отступать с пустыми руками. На счастье
наше, заметили мы нехристей. Видно, сбились с пути или сами пробирались,
чтобы достать у нас языка. Мы дружно набросились на них. Они пустились
наутек. Двоих удалось стащить с коней. Один, попроще, легко сдался, другой
- как дикий зверь отбивался, визжал, не хотел покориться. Насилу мы его
ошарашили секирой и перевязали ремнями.
  -  Живьем забрали?
  - Забрали и допытывали. Видно, много знает, а сказать ничего не хочет,
  -  Пытать не умеешь, - сказал кто-то. - Привез бы ко мне.
  -  Я и привез.
  -  Давай-ка сюда! - сказал князь,
  Отроки ввели в шатер монгольских пленных. Руки их за спиной были затянуты
ремнями. Один - побогаче, в суконном чекмене, подбитом мерлушкой, с синими
нашивками на левом плече и в замшевых белых сапогах. Лицо сухое, точно
выкованное из красной меди, напоминало голову рассерженного сыча. Глаза,
надменные и зловещие, на мгновение острым испытующим взглядом остановились
на каждом из сидевших в шатре. Это были глаза гордого, непокорного, но
затравленного зверя, готового к прыжку при первой надежде на битву и
свободу.
  Другой пленный-совсем молодой, лет семнадцати, в полуистлевшем домотканом
чекмене, надетом поверх облезлого, изодранного полушубка. Ноги завернуты
обрывками старой овчины. Он смотрел с испуганным любопытством, впервые видя
перед собой урусутов, против которых царь Батый повел свои полчища.
  Князь приказал крикнуть Лихаря Кудряша.
  - Ты будешь ли отвечать? - обратился Лихарь к старшему пленному.
  Тот покосился на него и отвернулся.
  -  Если молчать будешь, тебя прижгут огнем.
  -  Буду отвечать,
  -  Кто ты? Как тебя зовут?
  - Я сотник Урянх-Кадан, из тумена владыки всех владык, Бату-хана.
  -  Сколько у него войска?
  - Войска у Бату-хана столько, что пересчитывать его придется девяносто
девять лет.
  -  Где находится Бату-хан?
  - Здесь в степи. На расстоянии полета стрелы. Прямо перед вашим войском.
  -  Куда он идет?
  - Бату-хаи идет покорить урусутов и сделать их своими кандальниками.
  -  Почему он стоит, а не идет вперед? Боится нас?
  - Бату-хан ничего не боится. Он выжидает, пока успокоится метель. Злые
духи урусутов плюют снегом нам в лицо, не хотят пустить нас в свои земли.
Когда наши онгоны прогонят урусутских мангусов, Бату-хан пойдет вперед,
прямо на город Рязань.
  -  Кто главный начальник у монголов?
  - Их много. Главные начальники - одиннадцать царевичей священной крови
Великого Воителя, Чингиз-хана.
  -  Все ли идут на Рязань?
  - Чтобы идти всем на Рязань, не хватит места войскам, корма коням. Войска
идут рядом, широкими крыльями, как облавой на охоте. Самый правый -
Шейбани-хан, самый левый - Гуюк-хан.
  -  Кто из них идет на Рязань?
  -  На Рязань сперва пойдет Гуюк-хан, а за ним Бату-хан.
  -  А что делают другие начальники?
  -  Они идут на другие города урусутов.
  Князь Юрий Ингваревич обратился ко второму пленному:
  -  Как тебя зовут?
  -  Меня зовут Мусук, сын Назара-Кяризека.
  -  Верно ли то, что говорил твой товарищ, Урянх-Кадан?
  -  Почти все верно.
  -  А что не верно?
  -  Сами догадайтесь. Я говорить не стану.
  - Это твой начальник?
  -  Да, это мой большой начальник.
  -  Как вы попали в плен?
  - Мой начальник хотел посмотреть, где войска урусутов. Мы сбились с
дороги. Здесь нас схватили.
  Князь задумался, и воеводы поникли головами. Поняли, что тяжелая будет
борьба с надвигающимися, как тучи, татарскими войсками.
  - Кто же скажет бодрое слово? Кто даст дельный совет? - спросил Юрий
Ингваревич.
  На лице монгольского пленного как будто мелькнула насмешливая улыбка.
Князь Юрий сказал Лихарю Кудряшу:
  - А ну-ка, Кудряш, возьми обоих пленных и держи их крепко. Завяжи им ноги
сыромятными ремнями, веревки они перегрызут зубами и убегут. Уведи их
отсюда!
  Кудряш вышел с пленными. Ратибор, расправляя бороду, кряхтел и вздыхал,
словно что-то душило его. Воеводы молчали. Князь обратился к Ратибору:
  - У тебя, отче Ратибор, опыта воинского много. Ты бы сказал, что думаешь
о тех вестях, какие нам поведали нечестивые мунгалы?
  - Прихвастнул мунгал перед нами. Войско у них большое, верно,- но тут для
них и выгода, тут им и горе. Большое войско, такое, как у них, стоять долго
на месте не может. Монгольские кони уже объели всю траву, выбили копытами
даже корни из земли. Еще несколько дней - и у мунгалов начнется падеж их
табунов, копи друг у друга начнут отгрызать хвосты. Поэтому не все идут на
Рязань, а широкими крыльями движутся на другие города за хлебом и сеном.
Если бы паши князья дружно стояли одной ратью, никакие мунгалы нам бы не
были страшны.
  -  Верно ли говорили мунгалы?
  - Конечно, врут, что татарское войско надо считать девяносто девять лет,
ну, а все прочее - правда.
  -  Что же, по-твоему, надо делать?
  - Мунгалы растянулись отсюда до самого Пронска. Одним валом они на нас не
ударят. Если не соврал мунгал, то перед нами стоят полки Гуюк-хана и самого
Батыги. Надо, не теряя ни часа, двинуться вперед и отколоть Гуюка от
середины, где стоит войско Батыги, В такую метель они ничего не заметят.
Нападем на войско Гуюка и погоним его. Затем повернем на Батыгу. Это будет
трудное дело,- но если на нас навалятся мунгальские полки, то будет нам еще
труднее. Тогда-наш конец! Кто только защищается-будет разбит. Мы должны
сами наброситься на татар...
  Воеводы заговорили, заспорили, каждый давал свой совет. Князь Юрий
Ингваревич принял в конце концов совет Ратибора, приказал с рассветом
поднимать войско и наступать на левое крыло татар.


        Глава восьмая. БИТВА В ДИКОМ ПОЛЕ

                                ...Лежали на земле пусте, на траве ковыле,
                                снегом и ледом померзоша. никим брегами, и
                                от зверей телеса их снедаеми, и от
                                множества птиц растерзаеми. Все бо лежаша
                                купно, умроша, едину чашу пиша смертную.
                                   Повесть о приходе хана Батыя, XIII в.

  На рассвете полки были наготове. Дружинники ночевали в снегу. Костров не
разводили. Метель затихла, снег повалил крупными хлопьями. За холмами
занималась заря. Воины подымались, отряхали снег, брали мечи, секиры и
копья. Кто имел, надевал кольчугу.
  Князь Юрий Ингваревич проезжал вдоль полка. Воины строились плечом к
плечу.
  В тихом воздухе четко разносилась речь князя:
  - Готовьтесь, братья мои молодшие, воины смелые, удальцы, узорочье
рязанское! Окаянный враг стал с мечом у русских пределов. Занес он руку над
нашей волей. Готовьтесь к борьбе. Зачем поднялся на нас лукавый враг средь
мира и покоя? Он уже владеет всей землей половецкой. Чего он от нас еще
хочет? Огонь и меч пустить по нашей земле! Поганые мунгалы камня на камне
не оставят в свободной Рязани. Только ваша храбрость - ваша защита, судьба
родного города, наших пашен, сел, любимых детей, жен и родителей наших.
Грозный враг не дремлет. Он спешит на Рязань, чтобы отогреться пожарами,
поживиться добром нашим. Враг здесь, перед вами! Скоро начнется бой. Не
отступите перед ним!.. Я, брат ваш, напредь вас иду испить чашу смертную.
Умрем за вольную отчину отца нашего Ингваря Святославича!
  Лицо князя было угрюмо и хмуро, но строгие глаза горели несокрушимой
волей. Он сжимал рукоять меча, сдерживая нетерпеливого, застоявшегося на
морозе гнедого коня. Воины отвечали короткими криками:
  - Постоим! Не печалься! Скорее Ока назад потечет, чем мы отступим!
  Тысячные и сотники объезжали ряды своих отрядов и объясняли:
  - Мы пойдем навстречу окаянным мунгалам. Будем пробиваться в их середину,
раскалывать их надвое. Покончим с одним крылом, тогда навалимся на другое.
Будьте стойки! Мунгалы хитры. У них старая волчья сноровка. Они притворно
побегут, как будто поджали хвосты, чтобы увлечь наши полки в засаду. Не
верьте им и не гонитесь за ними! Стойте так же дружно, плечом к плечу, и
ждите второго удара. Так мы отобьем мунгалов...
  Запорошенные снегом воины слушали сурово и спокойно, опираясь на
шестоперы, копья и секиры. Их потемневшие от времени и непогоды полушубки и
рыжие армяки, подпоясанные узким ремнем с ножом в деревянных ножнах, их
лапти и шерстяные онучи, обвитые до колен и затянутые лыковыми бечевками,-
все говорило о скудной жизни, о повседневной тяжелой работе. Они встали на
защиту рязанской земли и готовы жизнь свою отдать, только бы не допустить
ворога к оставшимся позади родным избам.
  Войско двинулось вперед медленным шагом, взбираясь на отлогие гребни
холмов. Идти было трудно. Буря нанесла снегу до колен.
  Уже поднялись на гребень передние ряды и остановились. Вдруг резкий крик
прорезал напряженную тишину:
  -  Урусут! Урусут!
  Это закричали во всю силу, подавая знак своим, связанные пленные, шедшие
рядом с Ратибором. Этот крик повторился и впереди, и справа, и слева, и
перекатился вдали. Степь, засыпанная глубоким снегом, казавшаяся мертвой
пустыней, вдруг ожила. Из снега поднялись темные фигуры, послышались
гортанные выкрики, и с гулом и топотом множество людей и коней понеслось по
снежной равнине прочь, все дальше теряясь в сумеречном тумане. Гул затих, и
только вдали слышались отдельные выкрики. Вскоре все исчезло...
  - Ну и татарва! Ну и окаянные мунгалы! - говорили дружинники.- Чего ж они
побежали? Нас испугались? Нет,- завлекают! Нас не проведешь.
  Сотники успокаивали воинов и указывали места, где им ложиться, прячась за
бугры.
  Русские ряды опустились в снег, выжидая, прижимаясь друг к другу.
Багровое солнце прорезало низкие тучи и длинными розовыми лучами осветило
белоснежную равнину. Вдали ясно виднелась извилистая линия монгольских
всадников. Они уже направлялись обратно, выставив вперед копья, положив
блестящие кривые мечи на правое плечо.
  Дружинники продолжали безмолвно лежать в снегу, прячась за грядой холмов.
  Уже слышался равномерный глухой топот мчавшихся монгольских коней.
Казалось, вся степь гудела и дрожала от удара десятков тысяч копыт. В
облаках снежной пыли и пара от разгоряченных копей приближались разъяренные
монголы. Они дико визжали:
  -  Кху, кху, кху, уррагх!
  Татары стали взбираться по отлогому скату холмов, где затаились русские.
Несколько коней споткнулись и грохнулись, другие продолжали мчаться
нестройной лавиной. Они были шагах в двадцати от гребня. Рязанские воины
вскочили и бросились на врага с криками:
  -  Вперед, Рязань! Вперед, за отчую землю!
Кони были ошарашены. Одни повернули назад, другие,
сбросив всадников, поднялись на дыбы и упали. Остальные
продолжали мчаться, встречая повсюду удары секир и топоров.
  Русские яростно нападали на всадников, разрубая меховые шубы и железные
шеломы. Кривые мечи татар мелькали в воздухе. Они пустили в ход большие
луки, метали длинные стрелы с закаленными стальными наконечниками. Воины
падали, снова вставали, продолжая бой, и продвигались вперед, вниз с
холмов, куда стала откатываться монгольская конница.
  Рязанцы одолевали. Монгольский удар не опрокинул русских рядов.
Ополченцы, стиснув зубы, хрипя, бились отчаянно, прорубая страшную дорогу
среди быстро вертевшихся монгольских всадников.
  Прозвенели удары в медные щиты. Послышались резкие выкрики монгольских
сотников. Татарская конница круто повернула обратно и помчалась назад,
откатываясь черными волнами от снежных холмов, устланных трупами. Пытаясь
встать, окровавленные копи бились на земле. Другие, спотыкаясь, старались
ускакать в сторону, волоча зацепившегося ногой за стремя всадника.
  Русское войско медленно отходило. Ряды рязанцев сильно поредели. Много
мертвых тел лежало на отлогом скате холма, открытыми глазами уставившись в
низкие свинцовые тучи.


        Глава девятая. ПОХОД НА РЯЗАНЬ

  Бату-хан двинул войско на север. Для постоянной связи с отдельными
отрядами он посылал к ним особых гонцов. Каждые два дня к нему в орьгу
прибывали с мест расторопные нукеры. Они привозили вести и получали приказы
джихангира.
  Разгулявшаяся метель разметала гонцов. Отряды сбились с намеченных путей.
Вскоре Бату-хан знал только местонахождение его тумена "непобедимых" и
стоящего рядом тумена "бешеных" Субудай-багатура.
  Идти дальше казалось невозможным. Войско остановилось. Кормить коней
стало трудно. Под глубоким снегом они с трудом докапывались до сухих
растений. Бату-хан приказал из вьючного обоза выдать коням своей личной
охраны по миске пшеницы. Если метель протянется еще несколько дней, кони
полягут, а с ними погибнет и все монгольское войско.
  -  Вперед, к Рязани! - твердили монголы.
  Бату-хану и знатнейшим ханам снова поставили юрты. Приходилось у костра
лежать, сидеть было невозможно. Через верхнее отверстие валил снег. Дым
наполнял клубами юрту и резал глаза.
  Бату-хан лежал на животе, рассматривая пергаментный лист, на котором были
грубо начерчены главные города, дороги и реки земель урусутов. Он
высчитывал расстояния, которые ему придется спешно пройти.
  Около него теснились ханы, его тысячники. Они молча слушали, что бормотал
Бату-хан, и хором поддакивали ему.
  Вернулись посланные Субудаем разведчики. Вошел засыпанный снегом старый
нукер, в разорванном малахае, в овчинной шубе, туго подпоясанный сыромятным
ремнем. Подоткнув полы, он опустился на колени около костра. Засучив
длинные рукава, стал греть заскорузлые скрюченные пальцы.
  На вопрос Бату-хана старик сказал:
  - Впереди близко залегло в оврагах войско урусутов. В такую черную ночь
они проберутся к нам и вырежут наших воинов.
  -  Что ты еще знаешь?
  - Слева невдалеке идет войско хана Гуюка, два тумена. Нукеры бранятся,
говорят, что надо зарываться в снег и выжидать, пока пройдет буря. Иначе
кони свалятся. А хан Гуюк гонит всех вперед, говорит: "Мы должны взять
Рязань раньше Бату-хана, иначе нам ничего не останется. Там много хлеба,
вина, женщин и золота".
  Бату-хан спокойно сказал:
  - Очень похвально, что Гуюк-хан, в пример другим туменам, рвется к
Рязани; хорошо, что он хочет захватить этот большой город урусутов. Знаешь
ли ты, где сейчас стоит Гуюк-хан? Сумеешь ли найти его?
  -  Знаю,- сказал нукер,- и найду.
  - Субудай-багатур даст тебе полоску бумаги с моей печатью. Поезжай к хану
Гуюку и скажи ему: "Джихангир повелевает войску Гуюк-хана спешно двинуться
вперед, найти в степи войско урусутов, загородивших наш путь, и раздавить
его. Если же Гуюк-хан считает себя слабым, чтобы напасть на урусутов, пусть
непременно ждет меня и об этом известит. Тогда я пошлю тумен
Субудай-багатура, и он уничтожит урусутскос войско без помощи Гуюк-хана".
  Лежавший рядом Субудай-багатур достал из-за пазухи золотую коробку с
печатью и красной краской. Он оттиснул на небольшой полоске бумаги имя
джихангира. Старый нукер спрятал полоску за подкладку своего разорванного
малахая и выполз из юрты.
  Среди ночи добрался до юрты Бату-хана другой гонец, молодой, черноглазый,
в синем суконном чекмене, обшитом парчовыми полосками. Он сел на пятки,
тонкий, с высокой грудью и прямыми плечами. Зоркими проницательными глазами
оглядывал находившихся в юрте:
  -  Где Субудай-багатур?
  Бараний тулуп зашевелился, из-под овчины показалось красное лицо с
выпученным глазом.
  -  Зачем я тебе?
  -  Я привез тебе горе. Не казни меня.
  -  Говори,- сказал Бату-хан.
  - Я ехал к Гуюк-хану. В пути я встретил сына Субудай-багатура, смелого
витязя Урянх-Кадана. Он ехал с четырьмя нукерами...
  -  Он выехал с девятью.
  - Мы спустились в овраг, тихо ехали гуськом. Напали урусуты. Их было
много. Мой конь вынес меня из схватки. Я привязал его наверху, затем снова
спустился в овраг. Я нашел трех убитых нукеров, но тела твоего сына я не
нашел. Может быть, его увели в плен? С ним исчез молодой кипчак по имени
Мусук.
  Субудай-багатур сидел согнувшись, с искаженным от гнева красным опухшим
лицом. Его выпученный глаз медленно зажмурился и стал похожим на щелку.
Одинокая слеза скатилась по морщинистой щеке...


        Глава десятая. МЕРТВОЕ ПОЛЕ

                                        О поле, поле, кто тебя
                                        Усеял мертвыми костями?
                                                Пушкин.

  Утром лучи багрового солнца, как полоска крови, протянулись низко над
снежной равниной.. К Бату-хану прискакали гонцы и рассказали, что тумен
Гуюк-хана напал на войско урусутов. Урусуты дрались с отчаянной яростью,
как злые духи мангусы. Они рубили топорами и людей и коней. Войско Гуюк-хана
не удержалось, не могло одолеть урусутов и отхлынуло обратно, потеряв очень
много воинов.
  Бату-хан спросил мнение своих ханов и под конец Субудай-багатура. Все
говорили, что Гуюк-хан должен снова напасть на урусутов. Но Бату-хан
сказал:
  - Если Гуюк-хан не мог взять холмы, где залегло небольшое войско
урусутов, то где же ему захватить Рязань с крепкими высокими стенами? Он
опозорил славу и ужас монгольского имени. Пусть он сперва нашьет заплаты на
дыры своих шаровар, лопнувших после боя с урусутами. Мы повелеваем: наш
тумен "непобедимых" и тумен "бешеных" Субудай-багатура пусть немедленно
выступают, нападут на холмы, где залегли урусуты, и, не задерживаясь, идут
на Рязань. Гуюк-хана мы ждать не будем. Моя тысяча пойдет со мной. Я буду
сам наблюдать за боем. Пленных не брать! На поле битвы не задерживаться! В
пути сделать самую короткую остановку, чтобы только подкормить коней и дать
им передышку. Ханы поставят юрты только перед стенами Рязани.
  Метель кончилась внезапно. Солнце появилось на светлом бирюзовом небе.
Ветер угнал к югу серые тучи.
  Ярко блестела равнина, гладкая, спокойная, похоронившая под снежным
покровом тысячи убитых и раненых.
  Вереница волков пробиралась трусцой по прямой, как струнка, тропинке.
Каждый волк ставил лапу в след переднего. Вожак шел в ту сторону, откуда
доносился острый запах крови. На снегу чернело много трупов. Звери
приближались. Иногда лежавший шевелился. Тогда вожак делал прыжок в сторону
и отходил в новом направлении.
  Стаи ворон и галок летели к полю битвы. Они садились возле павших,
медленно, косыми прыжками приближались к ним. Изредка взмахивала рука. Стая
взлетала с хриплым карканьем, искала нивой поживы.
  Волки повернули к оврагу. Начали спускаться. Вдруг бросились обратно. Из
оврага выехал всадник. На рослом рыжем жеребце сидел молодой воин в
блестевшей на солнце броне и стальном шлеме. Он вел за собой монгольского
коня. Остановившись, стал беспокойно осматриваться. Тяжелый стон привлек
его внимание. Невдалеке лежал в снегу богатырского вида воин с седой
окладистой бородой. Всадник спрыгнул с коня и наклонился к лежавшему:
  -  Ратибор! Жив ли ты, Ратибор?
  Достав глиняную флягу, он прижал ее к губам раненого. Ратибор жадно
отпил, тяжело вздохнул и открыл глаза.
  - Вставай, Ратибор! Очнись! Невдалеке монгольские разъезды...
  -  Кто ты?
  - Роман, княжич рязанский... Помнишь, вместе на медведя ходили?
  -  Трудно встать мне! Помоги...
  Ратибор, кряхтя, поднялся и с помощью Романа взобрался на крепкого
монгольского коня. Оба всадника скрылись в овраге.
  На мертвом поле волки и вороны продолжали свой кровавый пир.

         * 5. РЯЗАНСКАЯ ЗЕМЛЯ ГОРИТ * 

                                        ...О родина святая!
                                        Какое сердце не дрожит,
                                        Тебя благословляя!..
                                               В. Жуковский.



        Глава первая. ДЕРЖИТЕ КРЕПКО ТОПОРЫ!

  Твердым, мерным шагом Савелий Дикорос шел на север, обратно к Рязани.
Белая равнина, пересеченная голыми рощами и засыпанными снегом оврагами,
была пустынна. Иногда вдали виднелись темные точки. Это были немногие,
случайно уцелевшие рязанцы; все они тянулись к родной земле.
  Когда-то здесь, на большом шляху, были мелкие поселки, торговавшие со
степняками. Они стояли теперь пустые, и ветер свистел в открытых настежь
воротах. Стаи галок и ворон опускались на безлюдные дворы и, не найдя
ничего, каркая, улетали.
  В пути Савелий не встречал монголов: "Видно, отдыхают избегая боя,
отыскивают своих раненых и грабят наших упокойничков".
  Его обогнали несколько плетеных коробов на полозьях. Сани везли крепкие
лохматые лошаденки. За ними брели коровы, телята, бараны. Из коробов
выглядывали детские головки. Мужики и бабы плелись сзади, подгоняя
хворостиной усталый скот.
  -  Откуда бог несет, добрые люди?
  - С заставы, за Пронском. Вовремя поднялись, едва ушли от степняков,-
ночь и вьюга нас укрыли. Спешим до Рязани, там найдем защиту. Здесь
боязно,-нагрянет татарва, тогда свету божьего не увидим! Ну, ходи,
Пестрянка! Вперед, Рыжуха! Вперед!..
  Савелий равномерно шагал, как привык ходить по лесу или за сохой. Он шел
и ночью и днем, отдыхая неподолгу, прислушивался к каждому шороху и крику,
опасаясь снова увидеть татар. Наконец ранним утром вдали, под нависшими
тучами, показались засыпанные снегом высокие валы и бревенчатый тын Рязани.
За ним виднелись разноцветные церковные купола. Голубоватый дымок вился над
избами пригородных посадов. Бабы в полушубках гнали коров и коней на
водопой к речной проруби. Все было так мирно, как будто ничего страшного не
происходило, как будто и не было битвы на Диком поле.
  У раскрытых городских ворот Савелия задержали сторожа в тулупах и
железных шишаках. Опираясь на секиры, они загораживали проход:
  -  Кто? Откуда? По какой нужде идешь в Рязань?
  Узнав, что Савелий идет с Дикого поля, где полегли рязанские полки,
сторожа кликнули отрока и поручили ему отвести Савелия к воеводе. На улицах
стояли распряженные возы с сеном, зерном, дровами и пожитками беглецов,
прибывших в надежде укрыться за стенами стольного города.
  Старый хмурый воевода, накинув шубу на одно плечо, стоял на крыльце
бревенчатого дома и, печально покачивая головой, слушал рассказы нескольких
ратников. Все они были повязаны окровавленными тряпками: у кого была ранена
голова, у кого плечо или рука.
  - Тяжело было! - говорил лохматый мужик, без шапки, с повязанной
головой.- Бились-то мы крепко, да татар было больно много. На одного
навалится десять. Отобьемся-думаешь: передохнем! Куда там! Глядишь - опять
несутся, проклятые. Не по-людски орут: "Кху, кху! Уррагх!" Многих мы
порубили. Но и наших не осталось. Все полегли там! И государь наш, князь
Юрий Ингваревич, свою голову сложил на Диком поле.
  -  Как ты-то спасся?
  - К ночи татары затихли. Я спустился в овраг, перевязал рубахой голову и
зарылся в сугробе. К утру завыли волки. Я подался на север, обошел дорогу
на Пронск. Тут сбеги меня подобрали.
  Воевода снял меховой колпак, перекрестился на золоченый крест соборной
церкви и сказал:
  - Вечная память сложившим свои головы за родную землю. И внуки и правнуки
не забудут этой крови, залившей Дикое поле. Не мы напали на татар. Это они
пришли сюда жечь наши избы, отымать наших коней. Это они хотят резать
мужиков наших и полонить детей и жен. Будем драться, братья! Не отдадим
родной земли!
  Твердая решимость была у всех на лицах. Кто-то сказал:
  -  Не отступим! Будем биться!
  Воевода продолжал:
  - Если мы и падем, то в лесах укроются наши дети и внуки. Они подрастут,
ответят сыновьям царя Батыги в урочный час. Чую, татары скоро прискачут
сюда, к стенам Рязани. Они дерзки и напористы,- полезут и дальше, на
Суздаль, Ростов и Новгород. Но удержатся ли они там?.. Это мы вспахали
пустыри и осушили болота. Мы вырубили древние леса, выкорчевали вековые
пни, а татарам здесь будет не любо. Пронесутся они по дорогам, сорвут
зипуны, шубы и бабьи телогрейки, а затем все одно повернут назад в свои
степи. У них кони легкие, к ковылю привыкли, на болотной трясине они
завязнут, нашей сохи-кормилицы не потащат. Не опускайте рук, братья-други,
держите крепко топоры! Идите на стены рязанские! Будем крепко биться!
Выдюжим!


        Глава вторая. НА РЯЗАНСКИХ СТЕНАХ

                                        ...В войне надежда светит нам,
                                        не в мире!
                                             Из старинной трагедии.

  Расположенная на высоком обрывистом берегу над Окой, Рязань казалась
неприступной. Земляные валы были огорожены тыном из дубовых стояков. Крутые
скаты, политые водой, покрылись наледью, по которой взобраться было
невозможно. Все население города и ближних поселков поднялось на защиту
родной Рязани. Немало рассказов вспомнили бойцы о том, как в старину
осаждали город и половцы, налетавшие из степей, и безжалостные суздальцы,
грабившие своих же русских братьев. Нелегкое дело одолеть эти огромные
откосы стен, когда сверху польется горячая вода и кипящая смола.
  Нужно только дружной ратью встретить врагов. Воевода и бояре не сзывали
больше охочих людей,- теперь все улицы, все концы сами собрали свои
дружины. Каждый являлся в дружину, приносил с собой меч, секиру, копье или
тугой лук. День и ночь стучали молотки, кузнецы "надыманием мешным"
"творили разжение железу" и ковали добротные булатные мечи. Искусные
"ремественники" готовили шлемы, кольчуги, щиты и стрелы.
  Готовились к долгой тяжелой осаде.
  Савелию Дикоросу было указано место на городской стене - над обрывистым
скатом к реке. Сам воевода назначил его быть старшиной над полусотней
ратников. Савелий не стоял без дела. Он позаботился о запасных стрелах и о
камнях, сложенных грудами возле каждого защитника. Достал он и тяжелые
секиры и шестоперы. Вместе с другими вырыл землянку, чтобы можно было в ней
укрыться от непогоды.
  Невдалеке находился лабаз Живилы Юрятича, новгородца, где хранились
пенька, соль, хлеб и другие товары. Савелий прошел к купцу и сурово
спросил:
  - Ты, Живила Юрятич, греешься на теплой лежанке, а почему к нам на стену
не заглянул? Мы и днем и темной ночью, в непогоду и в стужу стоим на страже
и не видим даже горячей похлебки-пустоварки. Ты как же нам помочь думаешь?
  Рослый, дебелый купец в лисьей шубе поежился и заговорил грустным слабым
голосом:
  - Я ведь не тутошний, я новгородец. Да и когда выкатывал бочку с варом, с
пупа сдернул, и теперь мне в нутре жгет. Лучше я моих молодцов-сидельщиков
на стену поставлю. Только вот с делом управлюсь. Князю Юрию Ингваревичу я
подарил для ратного дела десять лодок с хлебом. Теперь и вас кормить стану.
Сегодня же прикажу поварихам каждый день давать твоим молодцам котел
похлебки и котел крупяной каши. Может быть, Спас-Нерукотворный простит мне
по грехам моим.
  Савелий ночевал на стене, завернувшись в тулуп. Ему не спалось, на сердце
было тревожно. Он часто вставал, прислушивался, всматривался в туманную
даль,- не видать ли татарских огней?
  Утром подъехали на небольших пегих конях два половчанина в цветных
клобуках с меховыми отворотами и в одеждах, обшитых красными тесемками.
Один из них окликнул:
  -  Савелий, аль меня признать не хочешь?
  -  Кудряш?! Что же ты так чудно переоболокся?
  - Еду в Дикое поле вместе с половецким побратимом. Воевода послал
разыскать тело князя Феодора. Проберемся на реку Воронеж, где стоял царь
Батыга. Там теперь татар нет, один ветер да волки гуляют. Кружными
малоезжими дорогами привезем тело в Зарайск. Похоронят его рядом с женой,
княгиней Евпраксией, и маленьким сыном.
  Савелий снял колпак и перекрестился:
  - Упокой, господи, их светлые души! Кудряш, ты ведь по-напрасному едешь.
Татары бегают по дорогам. Поживы ищут. Слыхал, царь Батыга идет сюда с
повозками, с вельбудами, с огнем и молоньей. Схватят тебя татары и кожу
сдерут.
  - Пустое! Пусть не хвалится Батыга! - отвечал Кудряш.- Может, и
споткнется. У него две руки, да и меня мать родная не с одной рукой родила.
Погодим сегодня, посмотрим, что будет завтра. Коль увижу, что проезда нет,
соберу ватагу молодцов. Будем за татарами и мунгалами следом ходить, за
пятки их хватать. Не дадим покоя, пока в землю их не вобьем или сами не
свалимся. Пойдем, Савелий, со мной!
  Савелий в раздумье покряхтел.
  - Пет, Кудряш, Меня здесь на валу поставил воевода. Своей волей этого
места не покину. Ты на коне, а я с топором. Оба будем одно дело делать.
  - Ну ин так! Прощай, Савелий! - Кудряш, отъехав несколько шагов, вдруг
вернулся:
  - Главное-то сказать тебе и запамятовал! Видел я твоего Торопку. Он жив,
ускакал из плена на татарском коне. И конь же у него - отборный! Как бежит
- земля дрожит, из ушей и ноздрей дым валит.
  Савелий подбежал и радостно обхватил Кудряша:
  -  Скажи верное слово: не врешь? Меня утешить хочешь?
  - Ей-ей, не вру! Торопка сюда приезжал гонцом от князя Пронского. Привез
от него грамотку и помчался обратно. Я его мельком видел. Он мне сказал:
"Передай, коли встретишь, тятеньке, Савелию Микитичу, мой низкий поклон.
Чести своей, сказал, не замараю и татарам спину не покажу. Раз я перенес
татарскую неволю, второй раз меня туда не заманишь..." Ну, прощай, Савелий!
Бог весть, увидимся ли с тобой еще! Времена-то настали какие!
  Лихарь Кудряш махнул плетью и вместе со своим спутником-половчанином
ускакал. Савелий вернулся на стену. Теперь, когда он услышал, что сын его
жив, все ему казалось светлее: и снег ярче, и голубая даль привольнее... Он
сел на приступок стены и опустил голову на руки. На него, казалось,
смотрели серые глаза Торопки, улыбалось веснушчатое худое его лицо. "Теперь
Торопка-ловкий удалец,-думал Савелий,-ездит он на красавце коне, точно сам
Егорий храбрый..."


        Глава третья. "ТАТАРЫ ИДУТ!"

  На городских валах Рязани установилась своя жизнь, свой порядок.
  Каждый "конец" города выделил дружину, которая выбрала участок на стене,
где ей предстояло отбиваться от врагов. Определенные участки занимали
"ремественники"; плотники, каменщики, шорники, кузнецы и прочий рабочий
люд. Отдельно стояли купцы со своими сидельцами. Была тут и смешанная
толпа. Защитой города ведал боярин Вадим Кофа. Избрали его на вече всем
народом за прямоту, усердие и воинские заслуги. Князь Юрий Ингваревич
утвердил его, отправляясь в Дикое поле.
  На старом белом длинногривом коне, под стать седым кудрям и серебристой
бороде всадника, боярин Кофа, Вадим Данилыч, и днем и ночью показывался в
разных местах города, объезжал валы, проверяя, всюду ли стоят защитники?
Много ли сложено камней для метания, востры ли мечи, сколько заготовлено
запасных колчанов с закаленными стрелами? Привезена ли вода с реки?
  - Выливайте больше воды на скаты,- говорил воевода Кофа.- Надо, чтобы
валы так обледенели, чтобы нельзя было ноги поставить. Имейте под рукой
котлы с кипятком, запасную воду в бочках и дров вволю. Каждый стой на своем
месте, знай свое дело и не покидай сторожевого поста. Не смотри перед
собой, а поглядывай во все концы. Враг хитер, подберется темной почкой, а
днем притаится. А ты не зевай!
  - Где им добраться сюда! - говорили ратники.- Как на вал заберется, так
вниз и скатится!
  Воевода Кофа заставал Савелия на стене во всякое время. Всегда Дикорос
был занят: то он волочил бревно, то тащил на салазках кадушку с водой, то
нес вязанку дров. Как-то боярин прискакал на стену туча тучей. Остановился
около Савелия, приставил козырьком ладонь к глазам, долго смотрел вдаль,
туда, где расстилались засыпанные снегом рязанские поля, застонал и сказал:
  - Зачем только мы с тобой родились в такие тяжелые времена! Нам еще
придется увидеть горе горемычное, придется кровью умыться.
  - Что ты стонешь, боярин? Ежели ты, воевода наш, будешь охать да
кручиниться, что ж делать нам, простым ратникам? Еще солнце светит над
Рязанью, еще мы вольным морозным ветром дышим, еще руки наши не опустились,
еще мы можем постоять за отчую землю!
  - А где все войско рязанское? Где три моих сына и зятья, где наш
государь, храбрый князь Юрий Ингваревич? Где все витязи, богатыри, удальцы,
узорочье рязанское?
  Савелий тяжело вздохнул:
  -  А может, татары к нам сюда и не придут?
  - Нет! - сказал воевода.- Татарская сила идет сюда, она нагрянет на
русские земли и, пока не насытится нашей кровью, отсюда не уйдет.
  -  А может, подавится!
  Савелий всю ночь простоял дозорным на стене. На рассвете, упорно отгоняя
сон, он все так же зорко смотрел вдаль, на снежные равнины. Солнце
поднялось из-за золотисто-багровых туч, протянувшихся над самым
небосклоном. С высокого вала было видно далеко, на десятки верст. Равнина
была пустынна, кое-где чернели одинокие дубки.
  Вдруг что-то привлекло внимание Савелия. Он протер глаза, всматриваясь в
дымчатую даль. По снежной равнине рассыпались черные точки. Они двигались,
прибывали, ползли торопливо, точно муравьи на белой холстине. Они уже
разделились потоками, отклоняясь в разные стороны. Вскоре можно было
различить мчавшихся всадников.
  "Татары! Кому ж другому быть!" - понял Савелий и побежал изо всех сил по
пустынным улицам к дому воеводы. Тот ехал навстречу, подгоняя белого коня.
  - Они! Татары! - задыхаясь, крикнул Савелий.- Они!.. Большим валом валят!
  - Беги в собор! - распорядился воевода.- Подыми звонаря, пусть бьет в
набат!
  Савелий побежал в соборную церковь на площади. Главные двери были
открыты. Внутри перед иконами в золотых и серебряных ризах мирно светились
лампады. Старый пономарь в длинном подряснике, с заплетенной косичкой,
подметал веником каменный пол.
  -  Где звонарь? Звоните в большой колокол!
  - Оба звонаря ушли на стену сторожить, а отец протопоп без своего
благословения звонить не приказывает.
  - Да ты пойми - татары идут! Что ты мне тычешь протопопом! Давай звонаря!
- Савелий ухватил пономаря и поволок его за собой.
  - Да что ты, нечестивый, дерешься? Чего толкаешь духовное лицо?
  -  Где звонарь? Беги за ним! Сам буду звонить!
  - Вон наш старый звонарь! - сказал пономарь, стараясь вырваться из
крепких рук Савелия.- Он теперь на покое, слепенький.
  В углу, около свечного ящика, сидел старик с бельмами на широко раскрытых
глазах. Он слышал разговор и, протянув руки, уже шел, спотыкаясь, к
Савелию.
  -  Можешь звонить? - спросил Савелий.
  - Как не могу? Сорок лет звонил, каждую веревку знаю, от какого колокола,
большого или малого...
  Все трое поспешили в звонницу, внизу колокольни. Через отверстия в
потолке свешивались разной толщины веревки. Слепой звонарь ощупал их,
уцепился за одну крученую, самую толстую, и переспросил:
  - Большой набат звонить? Отец протопоп ничего не скажет?
  - Твоему отцу протопопу влетит по загривку от воеводы, что звонарей около
колокола не было! Валяй вовсю! Бей тревогу, бей набат!
  -  Как при пожаре?
  -  При самом большом пожаре!
  Слепой привычным движением, двумя руками, стал изо всех сил равномерно
натягивать веревку. Сверху, с колокольни, полились частые, необычные удары
большого колокола, вызывая тревогу, щемящее чувство неизвестной беды,
набежавшего горя.
  Спящий город ожил. Беда, которую ждали, но в которую до последнего дня не
хотели верить, теперь обрушилась воочию; колокол сзывал всех на стены, на
защиту города.
  Застучали калитки, залились лаем дворовые псы. Люди выбегали на улицу,
останавливались, прислушивались и бежали дальше, к стенам. Во всех концах
города церкви подхватили призыв, и звонари ударили в большие колокола.
  Услышав набат в Рязани, откликнулись церкви ближних поселков. Всюду
набатный звон призывал людей браться за мечи и топоры - встречать незваных
страшных гостей.
  Савелий бегом вернулся на стену. Опираясь на секиру, он жадно
всматривался, как приближалась черная конная масса, ощетинившись копьями.
Он видел, как по ту сторону реки выбегали из дворов люди, размахивая
руками, указывали на зачерневшую степь. Одни бежали к воротам Рязани,
другие, на санях и пешие, подхватив узлы на спину, уходили вверх по берегу
реки, угоняя скот в сторону засыпанных снегом лесов.
  Татары надвигались быстро, и чем ближе к городу, тем сильнее они ускоряли
бег коней. Наконец передовой отряд на светло-рыжих конях, с диким, бешеным
воем, гиканьем и свистом прискакал к стенам Рязани и остановился в облаке
пара от разгоряченных коней. Всадники замолчали. Неподвижно рассматривали
они высокие земляные валы, покрытые ледяным накатом, на валах дубовый тын с
узкими прорезями, сквозь которые показывались головы защитников Рязани.
  Татары зашевелились. От них отделилась сотня. Всадники, по трое в ряд,
медленно потянулись вокруг города. Передний монгол держал значок: длинное
копье, с верхушки которого свешивался рыжий конский хвост. За ним ехал
всадник в золоченой кольчуге и в серебряном сверкающем шлеме с пучком белых
перьев.
  Далее двигалась вереница монголов, в панцирях и кольчугах, с короткими
копьями и круглыми щитами на левой руке.
  Вторая сотня отделилась от толпы монгольских воинов и поскакала в
ближайший поселок, где с колокольни еще слышался беспокойный звон. Вскоре
звон прекратился. Над избами густым облаком стал, крутясь, подыматься
черный дым.
  Третья сотня монголов оставалась на другом берегу Оки, наблюдая, что
делается на стенах Рязани. Десяток всадников отделился от отряда, спустился
на лед реки и, не торопясь, поднялся к большим дубовым воротам города.
  Рязанцы с любопытством глядели на невиданных раньше татар и, забыв
боязнь, влезли на тын и высовывались из бойниц. Враги были в долгополых
шубах, прикрывавших ноги до пят. У некоторых на груди виднелись ряды
железных и медных пластинок. На спине защитных пластинок не было, К седлам
были прикреплены саадаки с луками и красными стрелами. Женоподобные лица
монголов были темны, как сосновая кора.
  Один из татарских всадников, старик с длинной бородой, подъехал к
воротам, постучал рукоятью плети и закричал по-русски стоявшим на стене:
  - Здравствуйте, рязанцы! К вам приехал великий царь Бату-хан, покоритель
всех народов. Присылайте к нему послов с хлебом-солью, бейте челом и
покоряйтесь ему с почтением и верностью...
  - Долго ему придется ждать! - ответили со стены.- Уезжайте-ка назад,
откуда приехали, и забирайте с собой вашего царя Батыгу!.. А ты сам откуда
явился, злодей, перевертыш окаянный? Не рязанец ли ты родом?
  - Отворяйте ворота, принимайте дорогих гостей, - продолжал кричать
бородатый всадник.- Если вы покоритесь, то никакой беды вам не будет. А
ежели ослушаетесь, то татары перебьют вас всех до последнего, город будет
сожжен и все ваши избы растасканы по бревнышку!
  - А много ли ты получил от своего царя, чтобы продавать родную землю?
Иуда злодейский, изменник проклятый!
  Со стены полетели камни, метнулись стрелы. Татарские кони шарахнулись.
Всадники стремглав ускакали обратно.


        Глава четвертая. ОСАДА РЯЗАНИ

  Пишет Хаджи Рахим: "О, какие времена настали, сколько жестокости и горя
видишь кругом! После битвы в Кипчакской степи с отчаянным рязанским войском
Бату-хан не пожелал ждать и отдыхать. Он послал гонцов к Гуюк-хану,
приказав ему первым двинуться на Рязань и напасть на город. Гуюк-хан и сам
имел затаенную мысль - опередить джихангира и дать своему войску радость
ограбить богатый город. Но когда это повеление пришло от ненавистного ему
Бату-хана, Гуюк-хан раздулся от важности перед гонцами и ответил: "Мое
войско утомилось после славного боя, я хочу позволить ему отдохнуть. После
этого я выступлю. Рязань от моих рук не уйдет"...
  К такому ответу Гуюк-хана побуждало еще то, что его тумен был сильно
потрепан после боя с урусутами. Шаманы неумело перевязывали раненых.
  Бату-хан посоветовался с Субудай-багатуром,- что делать? После свирепой
метели в степи стало тихо. Солнце ярко освещало серебряные дали. Гонцы
других отрядов, разметанных вьюгой, начали снова прибывать с донесениями.
Бурундай сообщал, что идет на Пронск, но его задерживают узкие тропы и
густые леса. "По таким дорогам нашим повозкам ехать очень трудно, а пороки
невозможно протащить".
  Субудай-багатур от имени Бату-хана ответил Бурундаю: "Ты храбр, но не
находчив! Заставь пленных урусутов рубить широкие просеки, чтобы могли
рядом ехать три воза. Возьми Пронск и немедля иди на Рязань. Гони туда
пленных. Вокруг Рязани встретятся татарские войска. Кто не исполнит
приказания и запоздает - увидит смерть".
  Бату-хан и Субудай-багатур, не дожидаясь ответа, ускоренными переходами
двинулись на север. Раненые следовали позади в повозках и на верблюдах.
  Бату-хан заявил: "Рязань я захвачу сам".
  Два дня спустя Бату-хан во главе тысячи "непобедимых" был перед стенами
Рязани. Джихангир послал переметчика толмача, старого рязанского князя
Глеба, с десятком всадников к запертым городским воротам. Князь кричал
стоявшим на стенах, чтобы они сдали город. Со стен его забросали камнями, и
он вернулся, ругаясь, вытирая платком рассеченное камнем лицо.
  Желая устрашить рязанцев, Бату-хан приказал жечь окрестные селения. Он
сам объехал кругом Рязань вместе с князем Глебом, подробно расспрашивал
его, откуда лучше всего сделать приступ на стены, где их проломать, где их
подкопать? Войти в город было очень нелегко,- со всех сторон подымались
крутые обледенелые валы.
  Монголы начали пригонять пленных урусутов, полуголых, ободранных и
избитых. Татары стегали их плетьми и понуждали строить штурмовые лестницы.
Урусуты спросили: кто будет их кормить? Они голодны, два дня ничего не ели.
  - Кони - другая скотина, нас возят, а еды не спрашивают, - отвечали
татары.- Они сами себе находят корм. Можете сеть корни растений или конский
навоз, а лестницы стройте.
  Упрямых татары били по