ийся в лавре государственный музей. Нужно сказать, что вся Лавра как таковая, со всеми находящимися в ней церквами и зданиями, считается государственным музеем-заповедником. Но почти все церкви и большинство зданий переданы в ведение Церкви для совершения богослужений, помещения Академии и Семинарии и т.д. В помещении Академии находится также церковно-археологический кабинет, своеобразное и довольно богатое собрание икон и церковных предметов разного качества. Все это в ведении Церкви, и я много раз все это видел во время моих предыдущих посещений Лавры и не стал бы осматривать церковно-археологический кабинет сейчас. Но кроме него в Лавре имеется и Государственный Музей, богатый иконами и особенно митрами, сосудами и другими ценными церковными предметами, помещающийся, если не ошибаюсь, в так называемых Елизаветинских палатах. Этот музей обыкновенно не показывают приезжающим из-за границы духовным гостям, во всяком случае умалчивают о его существовании. Вероятно, чтобы у них не создалось впечатления, что советская власть заграбила у Церкви ее ценности и теперь не возвращает их ей. Мирским иностранцам, посещающих Лавру по линии Интуриста, музей это охотно показывает, только за плату в валюте. Более того, как мне рассказывал в Москве в 1969 году водитель такси, когда он хотел во время своего отпуска посетить этот музей, с него тоже потребовали валюту, которой у него не было , его отказались впустить за цену билета в рублях, и узнав, что он советский гражданин, пригрозили вызвать милицию, на что московский шофер негодовал. Как бы то ни было, этот государственный музей Лавры я никогда не видел и потому решил воспользоваться свободным временем, чтобы его повидать. На, соборян, водили туда партиями человек по 20 архиереев, священников, мирян, всех вместе. Музей замечательный и интересный, содержится в большом порядке, но мысли мои были так захвачены предстоящим Собором и ожиданием его открытия, чувства так насыщены впечатлениями и переживаниями, что мне было не до музея. Я не мог подлинно, глубоко сосредоточиться на его экспонатах и был рад, когда этот осмотр кончился. И это несмотря на то, что я большой любитель музеев ( не всех вообще), но тех, где можно видеть предметы древнехристианского, византийского и вообще православного искусства. Ровно в шесть часов вечера, в воскресенье 17/30 мая Собор открылся вступительным словом Патриаршего местоблюстителя митрополита Пимена (текст его см. в ЖМП 38 за 1971г., сс.31-31) Не буду его, поэтому подробно приводить, как и другие речи и доклады, тексты которых были напечатаны в ЖМП. Повторяю, что я не пишу историю Собора, а воспоминания о нем и хочу привести здесь тексты особенно мне понравившиеся или наоборот. После своего выступления, митрополит Пимен совершил молебен с особыми, подходящими к случаю, прошениями и молитвами. По окончании молебна митрополит Пимен сел за стол, посреди обоих рядов столов. Рядом с ним уселся, появившийся в этот момент Куроедов, председатель Комитета по делам религий при Совете Министров СССР. За стол также сели другие члены президиума - митрополит Никодим, Филарет и Алексий. Тут митрополит Пимен вновь обратился к присутствующим со словами: " Сердечно приветствую всех собравшихся здесь в Лавре преподобного Сергия в день открытия нашего Освященного Собора... Мы собрались, изволением Божиим, в союзе веры и любви, для соборного рассуждения о делах церковных. Одним из основных признаков полноты церковной жизни является Собор. Мы веруем в Соборную Церковь, соборность является неотъемлемой частью православного сознания... Основною целью настоящего Собора является избрание Патриарха Московского после кончины Патриарха Алексия, который был мудрым церковным кормчим, великим патриотом и ревностным борцом за мир и социальную справедливость". Отметив дальше большую работу, проделанную за последние 25 лет " по ликвидации различных расколов", отметив совершившееся за этот период воссоединение с Русской Православной Церковью отторгнутых от нее Брестской и Ужгородской униами православных чад Галиции и Закарпатья, указав, что мы живем в век экуменизма, митрополит Пимен подчеркнул значение миротворческой деятельности нашей Церкви, которая "была и есть неизменно с нашим народом на всех этапах его истории". Она " поддерживает труд нашего народа, направленный на торжество Мира и справедливости на земле". Он приветствовал представителей поместных Церквей и христианских организаций, прибывших на Собор" Господу содействующу, объявляю Поместный Собор Русской Православной Церкви открытым. Пропоем Символ Веры!" Наступил один из самых торжественных и потрясающих по духовной силе моментов всего Собора. Все встали и единодушно запели Символ Веры! А поющих было свыше двухсот человек. Как-то робко оглянувшись по сторонам, встал и Куроедов и продолжал стоять, пока пели "Верую", но лицо его приняло какое-то каменное выражение. После окончания пения Символа Веры председатель Собора митрополит Пимен предложил утвердить намеченный на Архиерейском совещании состав президиума и секретариата, а также членов различных комиссий - редакционной, мандатной и т.д. Возражений не было, и все предложения были утверждены. Митрополит Алексий в качестве секретаря Собора огласил программу работ и предложил, чтобы выступления ораторов, кроме основных докладчиков, были бы ограничены десятью минутами. Это разумное предложение было принято, но скоро, как мы увидим, было нарушено самым грубым образом. После этого начались приветствия. Первым, "естественно", выступил Куроедов. -" Уважаемый председатель Поместного Собора, - начал он, встав со своего места, - уважаемые члены Собора, уважаемые гости. Разрешите мне по поручению Советского Правительства сердечно приветствовать участников Собора. Поместный Собор и избрание Патриарха - большое событие в жизни Церкви, свидетельствующие о восстановлении в ней после Октябрьской Революции традиционных начал" (далее последовало восхваление деяний советской власти)" Старшее поколение духовенства помнит, какой убогой и отсталой была дореволюционная Россия, а теперь наша Родина стала могущественной Социалистической Державой! Советское Правительство высоко оценивало патриотическую деятельность Патриарха Алексия, духовенство уже много лет проявляет политическую лояльность... между государством и Церковью существуют вполне нормальные отношения. Церковь, в соответствии с законодательством о культах, имеет все возможности удовлетворять религиозные потребности верующих. Советское Правительство уверено в патриотических традициях Русской Православной Церкви. Позвольте пожелать Собору успехов в его работе!" В общем, нужно признать, что кроме неумного, но широко принятого у большевиков самовосхваления советской власти, выступление Куроедова было выдержано в корректных и сдержанно дружелюбных тонах. Но в нем не было той теплоты и широкого признания положительной роли Церкви в политической и культурной истории России, какие чувствовались в аналогичной речи Карпова на Соборе 1945 года. В ответ на приветственное слово Куроедова митрополит Пимен выразил "сердечную признательность членов Собора за высокое внимание и теплое приветствие". - " Нам особенно дорого внимание к нашему Поместному Собору со стороны Советского Правительства, потому что члены Собора - граждане Советского Союза - по достоинству ценят его много полезные труды". Далее митрополит Пимен счел нужным дать высокую оценку и Совету по делам религий, со стороны которого "Мы неизменно находили понимание и помощь". В заключение митрополит Пимен предложил направить послание Косыгину. Отмечу, что, в то время как в своем слове Куроедов называл митрополита Пимена "уважаемым председателем", последний счел нужным обратиться к нему со словами "глубокоуважаемый Владимир Алексеевич!" В ответе митрополита Пимена, когда он говорил от имени членов Собора - "граждан Советского Союза", давалось понять, что все такого рода " политические" приветствия и заявления ни к чему не обязывают членов Собора - несоветских граждан. Эта линия проводилась более или менее систематически и на дальнейших заседаниях Собора. Нас " иностранцев" среди гостей и участников, это успокаивало. Лично я себя считал не иностранцем, а несоветским русским, но выступать против послания Косыгину не собирался. Было бы с моей стороны глупо выступать с политическими заявлениями на Соборе. После этого митрополит Никодим выступил с приветствием почетным гостям Собора. Не стоит его повторять здесь, оно было мало интересно. Скажу только, что начал он хорошо, обращением в своем приветствии Александрийскому Патриарху "к александрийским святителям и египетским подвижникам, которые своим богопросвещенным разумом и богоугодным житием и доныне указывают нам путь к вечной жизни". Упомянул он, что представители " Константинопольской Церкви, прибывают к нам в самое ближайшее время для присутствия и участия в нашем Соборе. В конце своей речи он, к сожалению, свернул на "истребительную войну", " силы эксплуатации", " Индокитай, Ближний Восток" и прочие политические трафаретные лозунги. (А почему, подумал я не сказать ему о Чехословакии?) Это было первый раз, что на Собор был вынесен такой конкретный политический элемент. На Архиерейском совещании ничего подобного не было. Затем со своими приветственными речами выступали почетные гости". Не буду приводить их подробно; они как обычно малосодержательны, стандартны и однообразны. Отмечу только несколько моментов, показавшихся мне более характерными. Первым как старший в порядке Церквей - константинопольцы еще не приехали - говорил Александрийский Патриарх Николай. Говорил он по-гречески: " Поздравляем братскую Русскую Церковь. Она дала хорошее свидетельство о Имени Господнем. Мы собрались во славу Православия. Это - духовный пир, для нас радость и гордость. Выявляется единая, святая, соборная и апостольская Церковь. Знаменательно, что начало Собора, совпадает с памятью святых отцов первого Собора. Они разъяснили догматы, а мы исповедуем единство веры. Дух Святый, да благословит наши работы. Доброго успеха! Благодарим русское правительство!" Следующим говорил нидерландский Кардинал Виллебранде. Выступал он со своего места за почетным столом, а не с центральной "трибуны", и потому было трудно разобрать его слова. Как будто бы он сказал, что Православная и Римо-Католическая Церкви не соперницы, а сестры и сотрудницы, и что нужно слушать внимательно, что Дух говорит Церквам. Следом выступил африканец-протестант из Мадагаскара, пастор Андриаманджато. Говорил он по-французски, начал не плохо... о трудном и долгом пути Церкви вообще и Русской Церкви в особенности. А потом опять пошла пропаганда, " мы ценим роль Русской Церкви, в лице советского народа, в борьбе против фашизма и в деле построения свободной Африки". Он не забыл упомянуть о Вьетнаме и о месте Русской Церкви в движении за Мир во всем мире. К этому он как-то присоединил Патриарха Алексия с "конкретным свидетельством его жизни". Слушая почтенного пастора, я думал, зачем приглашают таких личностей? Не лучше ли было пригласить какого-нибудь англиканского епископа-богослова. Следующий "черный", тоже африканец, пастор Амиссах, говорил по-английски и чуть лучше: "... моя жена и я благодарим за приглашение". Однако жена его на заседаниях Собора не участвовала. Женщины не допускались! 31 мая Наступил следующий день, понедельник 31 мая, к восьми часам утра я был уже в Покровском храме Московской Духовной Академии. Читалось утреннее молитвенное правило. До этого там уже отошла ранняя литургия, для насельников Академии и для "ревнителей", как бы вне программы Собора. На ней я по немощи душевной и телесной не был. Устал от вчерашнего дня и экономил силы для предстоящих "боев". В храме на правиле молилось много участников Собора - архиереев, священников, мирян. Среди них было не мало красочных лиц. Например, два бородача в высоких сапогах и с картузами в руках, один постарше, лет семидесяти, другой - средних лет, скорее около пятидесяти. По виду, типичные старосты из мещан или купцов старого времени. И оба, особенно более молодой, такие солидные, с брюшком. Мне было отрадно видеть, что сохранились вопреки всему в СССР такие традиционные русские типы. После молитвы я, как и все, пошел завтракать в одну из зал в том же академическом здании. Опять разговорился с митрополитом Алма-Атинским Иосифом. Мне хотелось с ним посоветоваться. - "Владыко, - спросил я его, - меня некоторые здесь отговаривают выступать о постановлениях и приходах. Что Вы об этом думаете?" Спрашивая об этом, я имел в виду мой разговор с митрополитом Иоанном и отчасти с архиепископом Леонидом. Ответ митрополита Иосифа был очень энергичным с осуждением таковых : " Так, по-вашему, надо продолжать? "- допытывался я. - " Да, - сказал митрополит Иосиф, - продолжайте говорить и бороться за Церковь, даже если Вам придется от этого пострадать. Благословляю Вас от имени Церкви и верующих на этот подвиг. Я знаю, что Вам это уже дорого далось, на Вас будут продолжать нападать, но продолжайте". Я был, тронут словами престарелого митрополита и благодарен за его нравственную поддержку, но все же думал про себя, что ему легко поощрять меня на дальнейшую борьбу, но сам он кроме этих слов, сказанных мне наедине, открыто меня ни в чем не поддержит. Конечно, он преувеличивает, когда думает, что мне так дорого далось мое выступление. Я живу за границей, и непосредственно физически со мною ничего не могут сделать. Другое дело "неприятности"; их, конечно, можно ожидать. Но именно потому, что я живу за границей, правильно ли мне одному выступать? Да разбирается ли этот святой старичок во всех этих сложностях? Почему он не выступает сам? После моего разговора с митрополитом Иосифом у меня все же укрепилось намерение выступить на Соборе, но только по вопросу о постановлениях 1961 года. Остальное второстепенно. Когда я вышел после завтрака из академического здания и подходил к крыльцу моей гостиницы, ко мне подошел епископ Роттердамский Дионисий и передал мне пакет. Здесь я должен сделать отступление. Еще вечером субботы 29 мая на воскресной всенощной в Успенском храме подошел ко мне епископ Петр и сказал по-французски: "Слыхали новость? Началась уже контестация!"( здесь: лат."заявление") -" Как именно?" - спросил я удивленно. -" Членам Собора раздают обращение, подписанное тремя лицами, с критикой церковных порядков, требованием реформ и т.д. Кроме меня, его получили владыки Алексий и Дионисий. А разве Вы его не получили?" - спросил епископ Петр. -"Нет, но очень хотел бы посмотреть". -" Это вероятно, потому, что Вы живете отдельно в гостинице и к Вам не могли проникнуть. А у нас раздавали всем подряд". Я попросил владыку Петра дать мне прочитать это обращение. Он ответил, что сейчас в алтаре неудобно, но обещал дать мне при первом удобном случае. Чуть позже об этом обращении мне сказал, и епископ Дионисий и тоже обещал мне его принести. Итак, утром в понедельник 31го мая, я держал в руках пакет от епископа Дионисия. Я вошел в свой номер гостиницы и бегло прочитал обращение. Это было прошение Поместному Собору Русской Православной Церкви: 1) священника Георгия Петухова , (Богоявленской церкви, города Коломны, Моск.епарх.) 2) иеродиакона Варсонофия (Хайбулина)- Казанской церкви г.Гороховца Владимирской епарх.3) мирянина Петра Фомина, старшего научного сотрудника ГОСНИИ ГА( институт гражд.авиации) г. Москва. Несмотря на то, что вторая часть этого письма-прошения, содержащая перечень предлагаемых реформ, была напечатана в "Вестнике РСХД"-No 99(1971г.) стр.42-44, я приведу его в сокращении, как интересную иллюстрацию околособорных настроений. Главный редактор "Вестника" Никита Алексеевич Струве нашел печатание первой части вредным и нежелательным, а я все же приведу письмо полностью. Вот его содержание: "Простите, и дастся вам; ищите и обрящете;  толцыте, и отверзется вам; всяк бо просяй приемлет, и ищяй обретает, и толкующему отверзется". Мф 7:7-8 Преосвященные Владыки, Богомудрые Архипастыри, пастыри и все досточтимые члены Великого Собора! К вам обращаемся мы со словами смиреной мольбы. Выслушайте нас и прострите свой мысленный взор на необъятные просторы нашего Отечества, на народ Божий, вверенный вашему духовному окормлению. Со времени последнего Поместного Собора Русской Православной Церкви прошло более четверти века. Естественно, что возникло много важных вопросов и нужд в нашей общецерковной и приходской жизни. Вам принадлежит полнота Апостольской власти в нашей Святой Церкви. Если не Вы и не сейчас, то никто и никогда не сможет осознать глубину общей ответственности перед Богом, Церковью и Отечеством. Нельзя молчать, когда общеочевидной стала чрезвычайно возросшая опасность со стороны организованных сил мирового сионизма и сатанизма. Молчание во всех случаях как образ поведения не только неэффективно, но и вредно, так как оставляет неясность и сеет во взаимоотношениях недоверие и подозрительность. Агенты сионизма и сатанизма, используя это, искусственно создают трения между Церковью и Государством с целью их общего расслабления. Эти извечные враги Православной Церкви и нашего Отечества путем тенденциозного подбора и искажения фактов стремятся представить действия отдельных лиц в период смут и настроений как деяния всей Церкви. Они стремятся путем подстрекательства и фальсифицированной пропаганды, путем распространения псевдонаучных теорий, оправдывающих человеконенавистничество и безнравственность, отравить общество, в особенности интеллигенцию и молодежь, ядом анархического либерализма и аморализма. Разрушить самые основы нравственности, семьи, государства. Неверие и сомнение относительно всех духовных и национальных ценностей, космополитизм, распространение разврата и пьянства, чрезвычайное умножение абортов, забвение и небрежность в исполнении своего сыновнего, родительского долга, лицемерие, предательство, ложь, стяжательство и другие пороки - вот чем стараются они растлить наш народ и все человечество. Многие из этих богохульников и разрушителей наших национальных, культурных и духовных ценностей нашли себе сейчас приют в сионистских центрах стран Запада, прежде всего в США, где функционирует церковь сатаны, пользующаяся привилегиями "религиозного" учреждения. Темные силы зла уже привели западное христианство к глубокому духовному кризису, о котором официально возвестил Папа Павел VI. Ныне общеочевидной истиной стал тот факт, что мировой сионизм ведет коварную борьбу и против нашего государства извне и изнутри. Осуществляя свою священную миссию спасения человечества от греха и его следствий, Церковь является нравственной силой и опорой Государства в его благородной борьбе против сил разрушения и хаоса. Этот факт осознается все более широкими кругами нашей общественности. Святейшие Патриархи Сергий и Алексий глубоко осознали важность установления и развития здоровых и искренних отношений между Церковью и Государством в новых условиях. Одной из первых задач нашего времени является изыскание способов практического сближения с Государством на основе доброй воли, общих интересов и искренности, патриотического долга и полного невмешательства во внутреннюю жизнь Церкви. Этому в значительной мере способствовал бы подбор лиц, осуществляющих посредничество между церковью и Государством. Здесь необходимо учитывать характер и зрелость национально-патриотического самосознания. В настоящее время все люди доброй воли признают, что Русская Православная Церковь была и остается великой духовно-нравственной силой, воспитывающей своих чад в духе нелицемерного патриотизма и верности Родине!. Для того, чтобы Церковь и в будущем могла плодотворно совершать и расширять свое святое служение, необходимо устранить переживаемые ею ныне затруднения, возникшие вследствие подрывной деятельности исконных врагов Христианства и Отечества. Суть этих затруднений в следующем: острый недостаток в священнослужителях, псаломщиках и регентах ,что ставит Епархиальных Архиереев в крайне затруднительное положение в деле строго канонического подбора и руководства клиром. Недостаток духовной, богословской и богослужебной литературы. Недостаток в монастырях, пребывание монахов и монахинь, а миру. Недостаток в храмах в ряде больших городов и населенных пунктах, что приводит к распространению сектантства и другим болезненным явлениям. Это болезненно отражается на формирование детской души отсутствие обучения детей христиан Божьему Закону.( Право на такое обучение дает христианам имеющая силу закона "Конвенция о дискриминации в области образования...") В этих условиях назрело время ходатайствовать перед высшими органами Советской Власти о расширении прав и возможностей, представляемых нашей Церкви советским законодательством, с учетом опыта братских Христианских Церквей в ряде дружественных нам государств Восточной Европы. Сознавая свое недостоинство, припадаем к вашим стопам и смиренно молим великодушно простить наше дерзновение и внять нашей усердной мольбе. Иерей Георгий Петухов, Московская обл.,г.Загорск, пр.Красной Армии, 201-61. Иеродиакон Варсонофий(Хайбулин), г.Гороховец, Владимирская одл.,Калинина,6. Мирянин Петр Фомин, г.Москва, Д-182,Н-Бодрая, 15-92. Первое впечатление от прочитанного мною наспех в номере гостиницы "прошения трех" было двойственным. Дикость и нелепость первой его части с его мифами о "сатанизме и сионизме" в стиле протоколов "Сионских мудрецов", препарированных, однако так, чтобы в них не было ничего антисоветского. И серьезность - второй части, с ее списком церковных реформ и пожеланий. Я, может быть, даже недостаточно оценил тогда всю основательность и интерес этой второй части, как я ценю ее сейчас. Она могла бы послужить программой будущего Собора или Архиерейского совещания. Как же объяснить такое противоречие между обеими частями? Н.А.Струве склонен считать, что первая часть написана "возможно, для отвода глаз". Не думаю, чтобы это было так. Не сомневаюсь в искренности авторов в первой части, она выражает их убеждения, довольно распространенные в современной России. Ведь здесь многие архиереи, даже из молодых, верят в подлинность "сионских протоколов" и вообще во всяческий миф о заговорах "сатанизма". А вторая часть, вероятно, заимствована из какого-нибудь более серьезного источника. Когда я вышел из гостиницы, ко мне подошел ректор Московской академии епископ Филарет: - " Владыченка! - сказал он, -Что, Вы разве не получили письмецо? Тут раздавали одно письмо... не было ли и на Ваше имя?" - " Нет, - ответил я, - на мое имя не было никакого письма. Его раздавали, но мне не досталось. Но, представьте, я его читал". В моем ответе не было никакой лжи: письмо, которое было у меня в номере(я его там оставил и запер номер на ключ), было адресовано не мне, а епископу Дионисию. И его мне не "раздавали", как другим. -" Оно у Вас?" - спросил епископ Филарет. -" Нет, у меня его нет. Но я его прочитал", -опять сущая, правда: письмо было не при мне, а в номере гостиницы. Но у епископа Филарета, видимо, сложилось убеждение, что его у меня вообще нет. -" И что Вы думаете о нем?" - снова спросил он. - " Скажу Вам прямо и кратко, - ответил я. - Первая часть письма - невероятная дичь и чепуха. А вторая, где они предлагают ряд реформ и мер для блага Церкви, очень интересная и серьезная". - "Да, но это все известно, это общие пожелания, ничего нового они не сказали. Не следовало вовсе об этом писать. Сами знаем, но пришло еще время. Я хорошо знаю авторов письма, - сказал епископ Филарет, - Это не серьезные люди". - " Почему? "- удивился я. - " Неуравновешенные, диссиденты. Хайбулин учился у нас в Академии, не кончил, бросил, сидел в лагере. По его просьбе я его рукоположил в иеродиаконы, а теперь очень об этом жалею. А Петухов скрыл, что он три раза сидел, а то бы и его никогда не рукоположили..." -" А за что же сидели? - спросил я, - неужели за уголовные дела? Или за политику?. -" Да, конечно за политику! - возмущенно воскликнул епископ Филарет,- А Вы знаете, кто за ними стоит? Все это иудейская интрига". - " Да ведь они не евреи?" - допытывался я. -" Нет, не евреи, но за ними стоят евреи!" - " Да как же этому можно верить? - возмутился я. - Ведь они нападают на сионизм, отожествляют его с сатанизмом". - " Ах, владыченька, - сказал грустно епископ Филарет. -Вы наивный западный человек и не знаете, на что евреи способны. С их стороны это дымовая завеса". На этом разговор кончился, и епископ Филарет ушел. Через некоторое время появился епископ Доинисий и в волнении стал рассказывать, что был у них в дортуаре епископ Филарет, отобрал " прошение трех" у архиепископа Алексия, епископа Петра, требовал у него, Дионисия. " А у Вас, он тоже отобрал или просил? Мне пришлось сказать, что я Вам его отдал", - спросил Дионисий. - " Нет, не отдал, и не собираюсь, - ответил я. - Но я так ответил ему, что он понял, будто у меня его уже нет". - " Но тогда он будет требовать его у меня, - заволновался епископ Донисий, - я буду вынужден сказать, что оно у Вас". - " Не беспокойтесь, не будет спрашивать. Во всяком случае, ни ему, ни Вам я это прошение не намерен отдавать. Какое право епископ Филарет имеет право требовать его у епископов? Очень жаль, что владыки Алексий и Петр ему его отдали. Напрасно, это они показали слабость и испугались. А чего собственно бояться?" -" Да они ему не отдавали, - ответил епископ Дионисий. - Епископ Филарет увидел это прошение у них на столе и просто забрал его". К десяти утра участники Собора собрались в Трапезном храме, каждый по отдельности или группами, без шествия, как накануне, и заняли свои места. Куроедова не было, и за столом посредине храма сидели только четверо митрополитов: Пимен, Никодим, Филарет и Алексий. Пропели тропарь Вознесению, и в 10 ч.5мин. митрополит Пимен стал читать свой доклад "Жизнь и деятельность Русской Православной Церкви"( текст его: ЖМП, 1971г, No 7, сс. 4-26). Читал он внятно и громко, благодаря микрофону, не быстро, и закончил его ровно через два часа. Так как текст доклада опубликован, приведу его кратко, останавливаясь на том, что врезалось в память и было мною записано. После обращения к членам Собора и гостям - все они присутствовали в этот день на заседаниях Собора - митрополит Пимен сказал: "Все мы переживаем выдающееся событие в жизни Русской Православной Церкви - ее Освященный Собор. Православная Церковь единое духовное тело, изначала являет себя в виде семьи поместных Церквей. Такой поместной Церковью является наша Русская Православная Церковь, и ее Собор свидетельствует о ее кафоличности и нормальном течении ее жизни. Это уже третий Собор по восстановлению патриаршества. Нам предстоит избрать четырнадцатого Патриарха и обозреть пройденный при Патриархе Алексии путь. Прежде всего, я считаю необходимым коснуться вопроса о положении Церкви в Советском Союзе и об отношении между Церковью и государством в нашем Отечестве. Указав на отделение Церкви от государства декретом 1918 года и на то, что свобода совести гарантирована конституцией, митрополит Пимен подчеркнул: Мы с уважением относимся к советскому законодательству о культах и ревностно наблюдаем за тем, чтобы наша церковная жизнь проходила в рамках этого законодательства. Равным образом мы считаем безусловным строгое соблюдение нашими церковными работниками за рубежом местных законов, касающихся религиозной сферы".( Это подчеркнутое выделение "зарубежных" и, что от них не требуется исполнение советских законов, является одной из характерных черт Собора 1971года, отличающей его от прежней практики Московской Патриархии. Вспомним хотя бы требование лояльности от духовенства митрополита Евлогия в 1927 году. Это, конечно, большой прогресс, но он меня не совсем удовлетворяет. Хотелось бы, чтобы и от советского духовенства не требовалось исполнения антицерковных советских законов. А, потом, к чему это странное требование, чтобы мы, "зарубежные", исполняли местные законы о культах? Какое до этого дело Патриархии?) "Мы знаем, - продолжал митрополит Пимен,- сколь многотрудно складывались отношения между Русской Православной Церковью и Советским государством в послереволюционное время. Мы не снимаем ответственности за это с тех многих деятелей Церкви, которые... не сумели уразуметь эпохальное значение октябрьских событий...Ведь Социалистическая Революция в России была неизбежным историческим явлением". (И для подкрепления своих взглядов митрополит Пимен сослался на послание Патриарха Алексия по поводу пятидесятилетия Октябрьской Революции, в которой он усматривал "начинания, созвучные евангельским идеалам". Он сказал затем, что при Патриархах Сергии и особенно Алексии между Церковью и советской властью установились нормальные отношения, митрополит Пимен как-то особенно подчеркнуто повысив голос, произнес:" Мы дорожим и оберегаем эти отношения и никому не позволим наносить ущерб этим добрым взаимоотношениям с нашим советским государством".(Уж не ко мне ли относилась эта угроза, подумал я)."Вспомним победоносную войну, и ее бессмертный подвиг, который никогда не изгладиться в благородной памяти народа... и благословляю мирный труд советского человека", - этими словами митрополит Пимен закончил свое патриотическо- политическое выступление. Доклад митрополита Пимена содержал, несомненно, много положительных ценных данных, особенно в оценке всеправославных ценных данных и путей к их разрешению. Само выступление было выдержано в спокойных и церковных тонах. Можно только жалеть о его " патриотическо-политической" части с ее перегибами, о практическом содействии и поддержки советской внешней политике и о "удостоении" Патриарха орденом. В советских условиях иначе говорить было не возможно, и к таким пассажам нужно было относиться по-философски, иначе говоря, не обращать на них внимания. Основным недостатком, или неполнотой этого длинного выступления было то, что он не содержал ничего нового и вопреки своему намерению дать обзор жизни и деятельности Русской Церкви за период патриаршества Патриарха Алексия, ясной и полной картины не дал. Собственно говоря, единственно новое, что я узнал из доклада, это число лиц, получивших те или иные ученые степени в духовных школах. А ведь хотелось узнать, сколько, в конце концов действующих приходом в СССР, как менялось их число за последний период, сколько храмов закрыли в хрущевские гонения, как производилось это закрытие, или наоборот основание приходов, состав верующих, их возраст и образование. То же относительно монастырей и семинарий. Конечно, в советских условиях касаться таких вопросов трудно, но не опасно для выступления самого митрополита Пимена, может быть только "нежелательно". За докладом не последовало прений, а поэтому свободные выступления и обсуждения были не возможны. Увы, потому что сам доклад служил хорошей базой для подобного рода высказываний! Сразу после доклада митрополита Пимена митр. Никодим предоставил слово почетным гостям. После чего начался общий обед, а к 15 час.30 мин. мы все должны были собраться у Трапезной церкви для общего снимка. * * * Во время этого обеда я сидел вместе (вернее, я сам нарочно сел) с архиепископом Уфимским Иовом (Кресовичем). Это был высокого роста представительный, благообразный старец 73 лет, державшийся очень бодро, но с большим достоинством и спокойствием. История его была мне известна. В 1960 году, в начале хрущевского гонения, он, будучи в то время архиепископом Казанским, был осужден на три года заключения. Ему вменялось экономическое злоупотребление, неуплата налогов, скрытие доходов, а попутно с этим сотрудничество с немцами во время оккупации, агитация против пожертвований на компанию за "Мир во всем мире" и открытое нежелание в этой пропаганде участвовать. Помню, в июле 1960 года покойный митрополит Николай много мне рассказывал об архиепископе Иове. По его словам, настоящей и окончательной причиной осуждения архиепископа Иова было его самоотверженное противодействие начавшейся тогда акции массового закрытия храмов. Архиепископ Иов разъезжал по селам и призывал верующих твердо стоять за свои приходы. Его посадили в тюрьму, чтобы напугать других архиереев, дабы не повадно было другим действовать как Иов. А то что касается обвинения в "сокрытии доходов и налогов" митрополит Николай объяснил мне, что согласно установившимся порядкам архиереи платят налоги со своего жалования. Кроме того, они получают на представительство(сюда входит содержание машины, секретаря, расходы на поездки и т.д.) именно эти суммы не облагаются налогом и в инспекцию даже не заявляются. А к архиепископу Иову "придрались", что он эти суммы скрывал и налогов по ним не платил. Но обычно, если даже такие мелкие укрывательства бывают, то предлагают доплатить недостающий налог, и только в случае отказа могут подвергнуть штрафу, суду и заключению. Архиепископ Иов, оказывается даже предложил все уплатить, но, тем не менее, против него возбудили уголовное дело и приговорили к трем годам. Так вот за обедом, подсев к нему мы разговорились о покойном митрополите Николае. Я сказал арх. Иову, что знаю его историю. - " Да, все это сущая, правда, - произнес он. - И знаете, когда я попал в тюрьму, все меня бросили, все отреклись от меня, в том числе и Патриарх. Испугались! Один митрополит Николай не испугался. И до суда, и после суда, и осуждения он поддерживал меня, чем мог, писал мне постоянно. Он был один!" -" А что, было с Вами после освобождения?" - спросил я. -" После трех лет лагеря, а я отсидел полный срок - ответил архиепископ Иов, - поехал в Москву в Патриархию узнать, не могу ли я вновь вернуться к церковной работе. Мне сказали, чтобы я справился нет ли возражений со стороны Совета по делам религий. Я пошел, спросил и мне сказали"...что Вы? С нашей стороны, конечно, нет никаких возражений. Это дело Патриархии". И меня без дальнейших проволочек вновь назначили на кафедру и сейчас не беспокоят". Мы заговорили о соборных делах. Видно было, что он сочувствует моим выступлениям, но ожидать от него открытой поддержки было нельзя. Да я его об этом и не просил- ни его, ни кого-либо другого. Это вопрос совести, да и как просить внутриросийских архиереев, когда знаешь, чем они рискуют. Архиепископ Иов был одним из "великих молчальников" нашего Собора, к чести которых можно сказать, что они не произнесли ни одного слова в защиту неправды. И молчание их было многозначительно, ибо за многими из них стояли годы тюрем, лагерей и ссылок. Среди других архиереев обращал внимание на себя архиепископ Омский Андрей(Сухенко). Тоже "великий молчальник", тоже бывший лагерник. Тоже большого роста. Но какая во многом разница! Как известно, в 1962 году Андрей(Сухенко) был архиепископ Черниговский и был приговорен к восьми годам лагеря по обвинению в экономических злоупотреблениях и безнравственном поведении. Думаю, что это обвинения столь же необоснованно, как и в случае с архиепископом Иовом. Однако из-за более долгого срока заключения и, вероятно, более тяжелых условий пребывания в лагере, а может быть, просто из-за меньшей сопротивляемости организма, - как бы то ни было, но архиепископ Андрей не выдержал, вышел из лагеря душевнобольным человеком, ненормальным. Можно думать, что эта болезнь (как у архиепископа Вениамина полная потеря волос на голове) проявилась не сразу, но только через некоторое время. По крайне мере, видевший его в 1969 году в Псково-Печерском монастыре, где он временно пребывал после выхода из лагеря, архимандрит Корнилий (Фристед) ничего ненормального в нем не заметил. Архиепископ Андрей даже сказал ему: "Церковью управляют уполномоченные". Этим объясняется, почему Синод назначил его 16 декабря архиепископом Камским и Тюменским. Явного сумасшедшего вряд ли бы назначили. Сейчас на Соборе архиепископ Андрей обращал на себя внимание своим странным поведением: ни с кем не разговаривал, непрерывно блаженно улыбался, смотрел перед собою в пространство каким-то неопределенным мутным взглядом. Во всем его виде было что-то бесконечно трагическое. На его странное состояние обратили внимание не только я, но и многие другие и даже раньше меня. Другим проявлением его неадекватности было то, что когда снимали фотографию членов Собора, он не только стремился занять самое видное место, что при его росте было не трудно, но и беспощадно расталкивал при этом локтями своих соседей. Впрочем, внешне он ничем не нарушал общего порядка Собора: вовремя приходил в церковь молиться, вовремя- на заседания, также и пить чай или обедать. И все молча, ни с кем не разговаривая. В свободное время, остававшееся до начала заседания, я виделся с представителями нашей епархии, диаконом Сергием Рейнгартом и В.Е. Драшусовым. Они жаловались, особенно последний, что живут в гостинице вне Лавры и потому мало знают, что происходит, чувствуют себя изолированными. Просили указаний, что делать, но мне трудно было на этой стадии соборных работ дать им определенный ответ. Дело само покажет, говорил я. Но, в общем, у нас было полное единомыслие: не уступать в вопросе постановлений 1961 года и в отвержении так называемой "особой политики", а это их особенно беспокоило как бельгийских граждан. Но в какой форме выразить свое несогласие - заранее сказать трудно. После общего, группового фотографирования членов Собора, мы вошли в Трапезную церковь и заняли свои места, как и раньше. Во время этого фотографирования, несчастный владыка Андрей совершенно затолкал меня своими локтями - я пробовал противиться, но безуспешно, куда мне с таким гигантом справиться. Итак, в 16 часов началось III заседание Собора. Первым был доклад митрополита Никодима "Экуменическая деятельность Русской Православной Церкви". Доклад митрополита Никодима, был одним из лучших докладов на Соборе. В нем было удивительное сочетание содержательности, глубине и объективности суждений, зрелости мысли и особенно стойкости в Православии. Смысл и тон доклада был осторожно критический, сдержанный и вместе с тем открытый по отношению к экуменическому движению, Всемирному совету Церквей и инославию вообще. Конечно, в этом выступлении были моменты, обусловленные спецификой советского режима, но их было не много, и о них не стоит и говорить. Митрополит Никодим сказал, что само слово "экуменический" сравнительно новое, но реальность, им выражаемая, то есть соединение твердости в Православии с терпимостью и любвеобильным отношением к инославным, была издревле присуща русской церковной жизни. Наши предки не склонны были проявлять религиозную нетерпимость, сказал митрополит Никодим, и для иллюстрации этого утверждения