том в истории нашей страны. Не стал. Как не было
отменено в первой четверти девятнадцатого столетия и крепостное право.
Александр I, в конце концов, не решился на столь радикальные перемены.
Упрямство все-таки мало чем напоминает твердость, да и... Впрочем, о том,
что из себя представляет это "да и...", речь еще впереди. А пока - прав
оказался мудрый военачальник А. П. Ермолов, который в 1818 году писал: "Я
думаю, судьба не доведет нас до унижения иметь поляков за образец и все
остается при одних обещаниях всеобъемлющей перемены". П. А. Вяземский, один
из активнейших участников работы над Конституционной хартией, также понял
тщетность своих надежд, хотя и случилось это несколько позднее. В 1820 году
он писал Н. И. Тургеневу: "Злоупотребления режутся на меди, а добрые замыслы
пишутся на песке. Грустно и гадко!".
Действительно, картина получалась грустная. Как заметил знаток
александровской эпохи С. В. Мироненко: "Вместо освобождения крестьян...
последовал ряд указов, резко ухудшивших положение крестьян... Вместо
конституции - фактическая передача всей полноты государственной власти и
руки всесильного временщика... А. А. Аракчеева. Вместо развития наук и
просвещения - изгнание наиболее прогрессивных и талантливых профессоров из
университетов". В общем, хотели... но не получилось.
Энтузиазм и замешательство пополам со страхом, планы реформ и поворот к
ретроградству, надежды и разочарования, пробуждение национального
самосознания и рабство, тайные революционные организации и создание тайной
полиции... Не случайно, ох, не случайно наш герой появился ни свет в эти
беспокойные и так много обещавшие России годы...
ОБРАЗОВАН ПОЭТОМ, ВОСПИТАН ДВОРЦОМ
Великий князь Александр Николаевич родился 17 апреля 1818 года в
Москве, в доме митрополита Платона при Чудовом монастыре в Кремле. Чудов
монастырь был основан в 1385 году, а в XVIII веке здесь располагалось
греко-латинское училище. Отцом Александра был третий сын императора Павла I
великий князь Николай Павлович, матерью - дочь прусского короля Фридриха III
принцесса Шарлотта, ставшая после православного крещения, необходимого для
свадьбы с Николаем Павловичем, Александрой Федоровной. Она доводилась
племянницей и крестной дочерью английской королеве Шарлотте, супруге короля
Георга III, а значит, являлась родственницей будущей главы Великобритании
королевы Виктории [1]. Забегая вперед, скажем, что это никак не повлияло на
улучшение отношений между Англией и Россией, которые (имеются в виду страны)
на протяжении всего XIX века враждовали друг с другом в различных концах
Европы и Азии. Нашему герою тоже не раз придется столкнуться с королевой
Викторией, и эти столкновения за редким исключением, не доставят ему
большого удовольствия.
Семья Николая Павловича с 1817 года переехала на временное жительство в
Москву, чтобы своим присутствием морально поддержать обитателей древней
столицы, пострадавших от нашествия Наполеона и страшного пожара 1812 года.
Рождение первенца принесло Николаю и Александре огромную радость, и это
чувство разделялось не только ими, так как имело важное государственное
значение. Спустя год они узнали о намерении императора Александра I объявить
наследником престола Николая Павловича, и дело было не только в том, что его
брат великий князь Константин Павлович наотрез отказался от российского
трона [2]; свою роль сыграло рождение именно Александра Николаевича,
поскольку на протяжении двадцати лет в царствующей фамилии рождались только
девочки. Таким образом, наш герой, не подозревая об этом, укрепил положение
Романовых на престоле. Император Александр I получил радостное известие о
рождении племянника на пути из Варшавы в Одессу и назначил маленького
родственника шефом лейб-гвардии гусарского полка. Со временем Александр
Николаевич станет шефом 30 российских и зарубежных воинских частей, да еще
будет числиться офицером более чем в 20 подразделениях.
Однако к радости родителей Саши примешивалась изрядная доля грусти,
объясняемая предчувствием неизбежно трудной участи сына "В 11 часов (утра. -
Л. Л.), - вспоминала Александра Федоровна, - я услыхала первый крик моего
первого ребенка Никс (Николай Павлович - Л. Л.) целовал меня... не зная еще,
даровал нам Бог сына или дочь, когда матушка (вдовствующая императрица Мария
Федоровна - Л. Л.), подойдя к нам, сказала "Это сын". Счастье наше
удвоилось, однако, я помню, что почувствовала что-то внушительное и грустное
при мысли, что это маленькое существо будет со временем императором". Эти
слова, хотя они и написаны задним числом, можно считать первым
предостережением нашему герою. Материнское сердце, как говорят, вещун.
201 орудийный залп и плошки повсеместной иллюминации возвестили
москвичам о рождении будущего наследника престола, положив начало
соответствующим торжествам по городам и весям Российской империи. Крещение
новорожденного произошло в церкви Чудова монастыря, где в свое время
крестили детей Ивана Грозного и Алексея Михайловича (в том числе и
преобразователя России Петра Великого). В первые годы своей жизни Саша попал
в ласковые руки женщин: его воспитательницами стали Ю. Ф. Баранова и Н. А.
Тауберг, а боннами (то есть нянями) - М. В. Коссовская и А. А. Кристи (тезка
знаменитого автора детективных романов действительно была англичанкой, что
не удивительно, поскольку именно англичанки считались в то время лучшими
няньками в мире). До шестилетнего возраста жизнь великого князя не была
обременена чрезмерными заботами. Зимой он жил с родителями в Аничковом
дворце, а летом выезжал в Павловск к бабушке Марии Федоровне, которая
успешно командовала маленьким внуком. Впрочем, эта властная и решительная
дама считала себя главой клана Романовых и стремилась, с большим или меньшим
успехом, руководить ими всеми. Жены Александра и Николая Павловичей перед
ней трепетали, можно представить себе, как воспринимал ее команды маленький
Николаевич.
С шестилетнего возраста компания воспитателей великого князя
становится, как это было принято, чисто мужской. Ее главой был назначен Карл
Карлович Мердер, ротный командир школы гвардейских подпрапорщиков, ветеран
войн с Наполеоном [3]. В. А. Жуковский, близко знавший заслуженного офицера
и работавший вместе с ним над образованием наследника, отмечал: "Отменно
здравый ум, редкое добродушие и живая чувствительность, соединенные с
холодной твердостью воли и неизменным спокойствием души - таковы
отличительные черты его характера". Сестра нашего героя, Ольга Николаевна
писала о Мердере в своих воспоминаниях: "Он не признавал никакой
дрессировки, не подлаживался под отца, не докучал матери, он просто
принадлежал Семье: действительно драгоценный человек!".
Главной задачей, поставленной перед ним родителями Саши, являлось
военно-физическое воспитание великого князя, включавшее обучение верховой
езде, знакомство с военными уставами, "фрунтом" (строевой подготовкой и
приемами с оружием), гимнастические упражнения. Вскоре Александр увлеченно
гарцевал на парадах и разводах, отдавая звонким голосом команды гвардейским
гусарам. Однако только военными занятиями воспитатель великого князя
ограничиться, к счастью, не захотел. В своем дневнике, к которому мы будем
еще не раз обращаться, Мердер писал: "Государь дал мне то, что для него и
для целой России всего драгоценнее. Да поможет мне Бог исполнить свое
великое дело. Буду считать себя несчастным, если не достигну того, что он
(наследник. - Л. Л.) будет считать единственным наслаждением - помогать
несчастным".
В своем желании пробудить в наследнике сострадание, человеколюбие Карл
Карлович не был ни оригинален, ни одинок. Лучшие люди России, в том числе
один из ее крупнейших поэтов В. А. Жуковский, желали видеть в Александре
Николаевиче образец нравственного совершенства. Василий Андреевич, в
частности, выразил свое желание в следующих строках, обращенных к великому
князю:
Жить для веков в величии народном,
Для блага всех - свое позабывать,
Лишь в голосе отечества свободном
С смирением дела свои читать...
Ему вторил еще один поэт и будущий декабрист К. Ф. Рылеев:
Люби глас истины свободной,
Для пользы собственной люби,
И рабства дух неблагородный,
Неправосудье истреби...
Старайся дух постигнуть века,
Узнать потребность русских стран,
Будь человек для человека,
Будь гражданин для сограждан.
Проникновенные, хотя и несколько тяжеловатые строки обоих поэтов
позволяют подчеркнуть одно весьма важное для нашей беседы обстоятельство. С
самого раннего возраста на Александра Николаевича обрушились огромные и,
честно говоря, маловыполнимые ожидания современников. Помимо всего прочего,
они хотели, чтобы, совершая на ниве служения отечеству поистине геркулесовы
подвиги, будущий император оставался скромным гражданином и человеком.
Видимо, от каждого венценосного ребенка современники требовали или, по
крайней мере, ожидали того, чего они не нашли у предшествующих монархов, и
от царствования к царствованию требования росли как снежный ком, а ожидания
делались все нетерпеливее. Наследники же престола, прислушиваясь к подобным
пожеланиям, пытались сопоставить их со своими реальными возможностями, и
трудно сказать, что они при этом испытывали - то ли гордость от своего
положения, то ли ужас от невозможности исполнить пожелания подданных.
Как бы то ни было, благие намерения Мердера получили конкретное
воплощение, особенно после воцарения Николая I в декабре 1825 года. О
событиях на Сенатской площади у Александра, которому в ту пору не
исполнилось и восьми лет, не могло остаться ярких и отчетливых воспоминаний.
День восстания декабристов он провел в Зимнем Дворце вместе с матерью и
бабушкой под охраной гвардейского саперного полка, шефом которого был его
отец. Однако нервный тик Александры Федоровны, начавший мучить ее после
восстания, и частые упоминания отцом "друзей 14-го" не давали ему забыть об
этом страшном для Романовых событии [4].
Регулярное обучение наследника престола началось с 1826 года, когда
Александру исполнилось восемь лет. План обучения, рассчитанный, как бы мы
сейчас сказали, на десять классов, поручили составить все тому же Василию
Андреевичу Жуковскому. Причем литературные заслуги Василия Андреевича вряд
ли принимались Зимним дворцом в расчет. На решение родителей наследника
повлияло то, что поэт состоял чтецом при вдовствующей императрице Марии
Федоровне и успешно преподавал русский язык Александре Федоровне. Данное
назначение еще раз убеждает нас в том, что иногда совершенно случайные
решения необычайно точно попадают в цель.
Жуковский отнесся к почетному и ответственному заданию весьма серьезно.
Он отпросился с придворной службы для лечения за границей, но использовал
отпуск вовсе не для хождения по докторам, а для ознакомления с новейшими
педагогическими системами и приемами. В результате его шестимесячных занятий
педагогикой появился план обучения наследника российского престола. В основу
своего плана Жуковский положил идеи швейцарского педагога Песталоцци,
который считал, что в воспитании человека участвуют три фактора: личность
воспитателя, то есть его влияние на питомца своем примером и убеждениями;
сама жизнь, то есть условия, в борьбе с которыми вырабатывается
самостоятельность и закаляется характер; наконец, чувство человеколюбия,
сознание долга перед людьми, деятельная любовь к ним.
Главную идею своего плана Василий Андреевич ясно изложил в письме к
императрице Александре Федоровне: "Его величеству, - отмечал он, - нужно
быть не ученым и просвещенным. Просвещение должно ознакомить его со всем
тем, что в его время необходимо для общего блага... Просвещение в истинном
смысле есть многообъемлющее знание, соединенное с нравственностью". Иными
словами, основной идеей плана стало образование для добродетели, развитие
добрых природных качеств наследника престола и искоренение его дурных
наклонностей.
История России и до Жуковского знала интересных воспитателей великих
князей, достаточно вспомнить имена Порошина при Павле I или Лагарпа при
Александре I. Однако все они, помимо обучения наследника, ставили перед
собой определенные политические цели (правда, эти цели так и не получили
реального воплощения) [5].
Александр II воспитывался, не испытывая прямого политического давления
со стороны педагогов. Основой его образования, как уже говорилось, стало
нравственное начало, этические принципы и ценности. Именно этим целям были
подчинены все три периода плана Жуковского. Первый из них назывался
"Приготовление к путешествию" (эпоха романтизма давала себя знать даже в
названиях разделов педагогических сочинений) и охватывал период с 8 до 13
лет ребенка. Он включил в себя краткие сведения о мире, человеке, понятие о
религии, знакомство с иностранными языками. Второй период плана, собственно
"Путешествие" (13-18 лет) содержал занятия науками в полном смысле этого
слова. Жуковский разбил науки, как это было принято в его время, на
"антропологические" (история, политическая география, политика и философия)
и "онтологические" (математика, физическая география, физика и т. п.).
Третий этап - "Окончание путешествия" - время от 18 до 20 лет. Он
сопровождался чтением "немногих истинно классических книг", завершая
образование "совершенного человека".
Николай I в целом одобрил этот план, сделав лишь одно замечание. Он
потребовал, чтобы из него было выброшено изучение древних языков и чтение в
оригинале латинских авторов. Осведомленные люди утверждали, что на решение
императора повлияло то обстоятельство, что он сам был слишком измучен в
детстве латынью и древнегреческим. Травма, нанесенная ему учителями в юные
годы, не забылась и в зрелом возрасте, что уберегло его сына от
многотрудного знакомства с классической латынью. Поскольку речь шла не
только об изучении школьных предметов, но и о высоких нравственных целях,
которых должно было достичь воспитание наследника, то по часам оказались
расписанными не только учебные, но и неучебные (выходные, праздничные,
каникулярные и т. п.) дни. Воспитание нравственно-идеальной личности не
должно было знать ни перерывов, ни каникул.
Путеводной нитью образования, главным его предметом Жуковский не без
оснований считал историю, на примере которой должны были вырабатываться
правила поведения, нормы жизни будущего монарха. Если попытаться
воспроизвести их вкратце, то они гласили следующее: верь, что власть царя
происходит от Бога, но не делай эту власть насмешкой над Богом и
человеком... Уважай закон, если законом пренебрегает царь, он не будет
храним и народом... Люби и распространяй просвещение. Народ без просвещения
есть народ без достоинства. Им кажется легко управлять, но из слепых рабов
легко сделать свирепых мятежников... Свобода и порядок - одно и то же...
Окружай себя достойными помощниками... Уважай народ свой...
Отметим, что эти правила, во всяком случае некоторые из них, наследник
усвоил так прочно, что позднее старался, насколько это ему казалось
возможным, действовать в соответствии с ними. Когда мы говорим о плане
обучения, разработанном поэтом, то речь идет не только о наборе предметов и
общих установках. Жуковским тщательно была продумана обстановка классной
комнаты, зала для гимнастических упражнений, мастерской ручного труда. Он
вообще старался превратить обучение наследника в своего рода
священнодействие. "Дверь учебной горницы, - писал Василий Андреевич, - в
продолжение лекций должна быть неприкосновенна... из этого правила не должно
быть ни для кого исключения". Исключения не было действительно ни для кого,
включая императора.
Жуковский не побоялся вторгнуться даже не в свою епархию" - в военное
обучение Александра, которым ведали Мердер и сам Николай I. Василий
Андреевич опасался, что его воспитанник, чрезмерно увлеченный красотой
балетной шагистики рот и батальонов, яркостью их мундиров: "... привыкнет
видеть в народе только полк, в отечестве - казарму". Мужественный и
оправданный демарш поэта-учителя значительных последствий не имел. Николай
Павлович согласился с тем, что любовь Александра к внешней стороне военных
дел может быть опасна, но настоял на том, чтобы соответствующие науки
изучались наследником более серьезно. По мнению Николая I из него должен был
выйти "военный в душе", без этого наследник рисковал быть "потерян в нашем
веке" [6].
К выбору учителей для своего первенца император, надо отдать ему
должное, подошел очень серьезно. Кроме Жуковского, читавшего русскую историю
и новейшую отечественную словесность, великого князя обучали такие знатоки
своего дела, как К. И. Арсеньев - историк, географ, статистик. Незадолго до
своего назначения учителем наследника он, по доносу П. Рунича, был уволен из
Петербургского университета "за безбожие и революционные идеи". Эта
аттестация профессора вряд ли соответствовала действительности, во всяком
случае не помешала ему попасть в Зимний дворец. К тому же ряду относился и
П. А. Плетнев - профессор русской словесности того же Петербургского
университета, приятель А. С. Пушкина, издатель журнала "Современник".
Чтобы Александру не было скучно в одиночку "грызть гранит науки", в
соученики ему определили двух его сверстников - Иосифа Виельгорского и
Александра Паткуля. Выбор сделан далеко не случайный, содержавший, как
оказалось, двойное дно. Иосиф Михайлович Виельгорский происходил из семьи
польского некогда мятежного графа М. Ю. Виельгорского. Последний был не
только прощен Николаем I, но и сделался другом императорской семьи, во
всяком случае, был приглашаем к царскому столу, сопровождал императорскую
чету в театр, развлекал ее музыкальными пьесами собственного сочинения.
Иосиф же остался в памяти окружавших наследника людей примерным мальчиком,
благородного поведения, всегда умным, бодрым, веселым, то есть служившим
неким ориентиром для своего венценосного товарища, подхлестывавшим его
честолюбие. Позже он стал офицером лейб-гвардии Павловского полка, обещал
вырасти в крупного военачальника, но умер от туберкулеза, не дожив и до 24
лет.
Александр Владимирович Паткуль как по способностям, так и по прилежанию
заметно отставал от своих товарищей, а потому под рукой всегда был человек,
которого наследник легко опережал в учебе, никогда не оставаясь последним
среди "одноклассников". Паткуль и позже не сделал той карьеры, которую можно
было бы ожидать от человека, имевшего высочайшие связи при дворе. Он стал
генералом свиты, петербургским обер-полицмейстером, затем
генерал-адъютантом, но на всех этих постах не высказал никаких талантов.
Жизнь трех товарищей оказалась четко расписанной на многие годы вперед. Изо
дня в день их ожидал подъем в 6.00, с 7 до 12 - занятия с одночасовым
перерывом, с 12 до 14 - прогулка, с 14 до 15 - обед и вновь занятия до 17, с
19 до 20 часов - гимнастика и подвижные игры, в 22 - отход ко сну. Даже во
время прогулок по Петербургу их обучение не прекращалось, так как, по
замыслу Жуковского, они должны были "обозревать" общественные здания,
учебные и научные учреждения, промышленные заведения и прочие
достопримечательности.
Еженедельно у двух Александров и Иосифа набиралось по 46 часов уроков,
а зимой и летом их ожидали еще и экзамены, продолжавшиеся по четыре дня. Эти
экзамены имели для них достаточно неожиданное значение. Мердер и Жуковский
настояли на том, что право делать добро является величайшей наградой, и
предложили создать особую кассу благотворительности, взносы в которую
составлялись из сумм, полученных тремя воспитанниками за высшие баллы на
экзаменах. Так и шло из года в год: история, русский язык, математика,
физика, философия, геология, французский, английский, немецкий и польский
языки, рисование, музыка, гимнастика, плавание, фехтование, танцы, военные
науки, токарное дело - а два раза в год серьезное подведение итогов, на
котором обязательно председательствовал строгий Папа, император Николай I, с
особым пристрастием экзаменовавший старшего сына.
Он любил повторять детям: "Всякий из вас должен всегда помнить, что
только своей жизнью может искупить происхождение великого князя".
Оказывается, факт случайного рождения в императорской семье надо было
искупать то ли как грех, то ли как особую отметину судьбы. Мердер и
Жуковский, внимательно следившие не только за успехами наследника в учебе,
но и за становлением его характера, регулярно докладывали императору о
проявлении тех или иных черт личности Александра. "Я теперь гораздо больше
на него надеюсь, - писал в 1828 году Жуковский, - вижу, что имеет он здравый
ум, что в этом уме все врезывается и сохраняется в ясном порядке, вижу, что
он имеет много живости; вижу, что он способен к благородному честолюбию,
которое может завести его далеко, если соединится с ним твердая воля; вижу,
наконец, что он способен владеть собою, посему и имею право надеяться, что
он, как скорее поймет всю важность слова должность, будет уметь владеть
собою". Под словом "должность" надо понимать, конечно, долг - слово-символ,
слово-ключ, которое отныне будет незримо сопровождать наследника как тень на
протяжении всей его жизни.
Тогда же 10-летний Александр, получив задание от учителей нарисовать
эскиз герба для своего флага, изобразил на полулисте ватмана скалу,
омываемую водой, муравья и якорь, а вокруг рисунка шел девиз: постоянство,
деятельность, надежда. Оставим в покое девиз - он, скорее всего, выражал то,
что от мальчика хотели слышать наставники, а вот рисунок... Одинокий утес,
неизвестно как занесенный на него, но без устали снующий муравей, и якорь -
символ и надежности и непомерной тяжести. Невеселые представления были у
наследника о своем блестящем будущем. Вообще же, он рос резвым, физически
крепким подростком, многое схватывал, что называется, на лету, умел
нравиться людям, был добр и сентиментален, обожал своих родных, особенно
мать и сестер. Доброта и сентиментальность быстро стали чертами его
характера, а черты характера - это те инструменты, с помощью которых мы
пытаемся приспособиться к окружающей нас действительности. Так что наш герой
выбрал не самый плохой набор инструментов.
Однако наставники постоянно отмечали и те негативные черты характера
великого князя, которые требовали, по их мнению, исправления и даже
искоренения. Самым неприятным и непонятным и для них, и для родителей
Александра была странная апатия, хандра, нападавшая на ребенка совершенно
внезапно и погружавшая его в некое подобие транса. В такие минуты для него
не существовало ни уроков, ни игр, ни соучеников или наставников, и он,
разоткровенничавшись, начинал говорить, "что не хотел бы родиться великим
князем". Это состояние особенно усиливалось, когда наследник сталкивался с
задачей, которую ему не удавалось решить сразу, одним махом. И кто знает,
были ли такие проблемы связаны только с учебными занятиями? Прежде чем
порассуждать на эту тему, приведем еще одно свидетельство из "Записок
воспитателя" Мердера.
"В великом князе, - растерянно свидетельствовал генерал, - совершенный
недостаток энергии и постоянства; малейшая трудность или препятствие
останавливает его и обессиливает. Не помню, чтобы когда-нибудь он
чего-нибудь желал полно и настойчиво. Малейшая боль, обыкновенный насморк
достаточен, чтобы сделать его малоспособным заняться чем бы то ни было...
Ему случается провести час времени, в продолжение которого ни одна мысль не
придет ему в голову; этот род совершенной апатии меня приводит в
отчаяние..." Мердер, понятно, говорит здесь о не слишком частых минутах
хандры, которая иногда нападала на наследника, потому что вообще-то, как
отмечал во многих местах своего дневника генерал-воспитатель, его
воспитанник рос энергичным и веселым мальчиком. Интересно, а откуда генерал
знал, что ни одна мысль не приходила в голову Александру во время его
"транса", если ребенок в такие минуты практически ни с кем не разговаривал?
Другой чертой характера наследника, волновавшей воспитателей, была его,
как они это называли, "невыдержанность". Тот же Мердер вспоминал, как во
время прогулки по реке Виельгорский, дурачась, неосторожно вел шлюпку и
зачерпнул бортом воду. Великий князь так рассердился, что схватил Иосифа за
шею и дал ему несколько пинков, прежде чем вмешались воспитатели, сделавшие
выговор наследнику. Уже став императором, Александр Николаевич мог накричать
на незадачливого собеседника, в сердцах плюнуть в него, но тут же обнять и
просить прощения. Подобные сцены не являлись, конечно, нормой поведения
монарха, но они действительно случались. И кто знает, не были ли эти крики и
плевки человека, родившегося наследником престола, подавленного контролем
воспитателей, местью или протестом за отсутствие у него нормального детства.
Тем более что вообще-то Александр Николаевич умел прекрасно владеть собой,
что он не раз доказывал и на охотах (однажды спас егеря, попавшего в лапы к
медведю), и во время покушений террористов, и во время тушения
многочисленных пожаров, случавшихся в Петербурге.
Так откуда же это бралось: шармерство и равнодушие к людям, острота
мысли и апатия? Чтобы нащупать один из возможных ответов, обратимся к
очередному наставлению-нотации, которыми Жуковский постоянно потчевал
царственного воспитанника. "На том месте, - говорил учитель, - которое вы со
временем займете, вы должны будете представлять из себя образец всего, что
может быть великого в человеке". Представляете, читатель, что происходило
ежедневно, если не ежечасно? От наследника, сначала мальчика, потом юноши
постоянно требовали не просто хорошей учебы и приличного поведения, а
образцовости, эталонности во всем. Для ребенка, да и для взрослого, такой
груз неподъемен, психологически травмоопасен. Александр должен был всегда
быть настороже, в полной готовности захватить пальму первенства в учебе,
танцах, гимнастических упражнениях, светской беседе, и ни в чем не
ошибиться, не "засбоить". В юношестве стимулом для него была не столько
внутренняя потребность к лидерству, сколько тщеславие учителей и родителей,
а также благоприобретенное желание угодить взрослым, избежать выговора или,
еще хуже, разноса.
И дело здесь, конечно, не в природных качествах Александра, а в тех
установках, которыми руководствовались его воспитатели и ближайшее
окружение. Самые простые вещи - раздумья наедине с собой, желание
разобраться попросту, по-мальчишечьи с Виельгорским или Паткулем -
трактовались учителями и родителями как "апатия" или "гнусное чувство
мести". Понятно, что внешнее "ничегонеделание" отнюдь не означает
внутреннего бездействия. Может быть, именно в такие минуты и происходит
взросление человека, его осознание себя в мире. Да и мальчишечьи драки - это
не только "варварство" и выплеск злобы, но и необходимая разрядка,
проявление детского умения постоять за себя, детское понимание лидерства.
Жуковский же старался наставлять в том же духе не только наследника
престола, но и его родителей. "Смею думать, - писал он Николаю I, - что
государь император не должен никогда хвалить великого князя за прилежание, а
просто оказывать свое удовольствие ласковым обращением... Чем будет оно
реже, тем более будет иметь цены, тем сильнее будет действие... Его
высочество должен приучиться действовать без награды: мысль об отце должна
быть его тайной совестью... Его высочество должен трепетать при мысли об
упреке отца". Отец как тайная совесть, устрашение, страх упрека - весьма
распространенные методы обучения и воспитания; настолько же
распространенные, насколько и бессильные...
Неуемное усердие учителей, как ни странно, подстегивало любовь
Александра прежде всего к военным занятиям. Дело в том, что за удачные
действия на разводе или параде легче было заслужить похвалу отца, а
особенного умственного напряжения плац-парадные экзерциции не требовали.
Видимо, и чрезмерная чувствительность наследника ("слезливость", по
определению близких) проистекала от того непосильного гнета, под которым с
ранних лет находилась психика царственного ребенка. Еще раз повторим, что
плаксой, в обычном понимании этого слова, он отнюдь не был. Скажем, в 1831
году, катаясь на любимом коне Малек-Адели, Александр не удержался в седле,
упал и сильно ударился о мостовую. Врачи констатировали "сильное помятие
мускула правого плеча", сам же ребенок ни на что не жаловался, продолжая
улыбаться, несмотря на жгучую боль, которая отпустила только через несколько
дней.
Впрочем, особенности психики наследника по-настоящему скажутся позднее,
в детстве наш характер достаточно пластичен, то есть легче компенсирует те
тяготы, которые выпадают на долю каждого из нас. Пока же Александр рос
достаточно обычным ребенком из образованной дворянской семьи. К четырнадцати
годам он прочитал "Илиаду" Гомера, "Дон Кихота" Сервантеса, "Недоросль"
Фонвизина, "Полтаву" Пушкина, "Путешествие Гулливера" Свифта, басни Крылова.
Николай I подарил детям остров на одном из прудов Царского Села, названный
Детским, и Саша с товарищами соорудили на нем дом из четырех комнат с
салоном, проделали дорожки через кустарник, где до того жили одни кролики.
Небольшое возвышение на острове дети называли "Мысом доброго Саши", в чем
позже видели доброе предзнаменование. Здесь же позже (в 1854-1855 годах)
были установлены бюсты Жуковского и Мердера как символ беззаботного детства.
На другом конце острова дети выстроили некое подобие крепости и часто играли
с гостями, штурмуя и защищая ее.
По воскресеньям и в праздничные дни, кроме соучеников, в Зимний дворец
приглашались сверстники из аристократических семейств, молодые Адлерберги,
Барановы, Нессельроде, Шуваловы, Фредериксы. Самым любимым их развлечением
была военная игра. Перед ее началом императрица Александра Федоровна бросала
жребий, определявший, у кого из юных полководцев начальником штаба будет
государь, охотно принимавший участие в этой забаве. У молодежи в памяти
навсегда осталось лихое развлечение, когда по сигналу Николая Павловича
мальчики, стартовав от фонтана "Самсон", бросились вверх по каскаду
работавших на полную мощь фонтанов, стремясь первыми достичь верхней
площадки, где их ждала императрица с призами. Александр не был первым в этом
штурме, но вошел в призовую тройку.
Да и в учебе дела у наследника складывались достаточно хорошо. После
одной из экзаменационных сессий Николай I писал Жуковскому: "Мне приятно
сказать вам, что я не ожидал найти в сыне моем таких успехов. Все у него
идет ровно, все, что он знает, знает хорошо, благодаря вашей методе и
ревности учителей". Чтобы еще больше развить творческий потенциал
воспитанников, Василий Андреевич предложил им издавать журнал "Муравейник",
в котором деятельное участие приняли и наследник престола, и его сестры
Мария и Ольга, и Виельгорский с Паткулем.
Первое большое горе, а затем и по-настоящему радостное волнение пришли
к цесаревичу в 1834 году. В начале этого года после долгой и продолжительной
болезни умер Карл Карлович Мердер, и Александр, от которого долго скрывали
роковую болезнь учителя, оплакал свою первую потерю (узнав о смерти Мердера,
он зарыдал, повторяя: "Боже мой! Я все надеялся, что скоро увижу бесценного
Карла Карловича!") А 17 апреля великому князю исполнилось 16 лет, и в
соответствии с законом и традицией он был объявлен совершеннолетним.
Интересно, что в этот день финский геолог Норденшильд открыл на Урале
неизвестный ранее драгоценный камень и назвал его в честь наследника
александритом. При всем обилии предзнаменований и предсказаний,
сопровождавших царствование Александра II, разговоры, связанные с этим
камнем, запомнились современникам особо. Цвет александрита весьма изменчив и
ассоциировался у очевидцев событий 1860-1880-х годов со светлым началом
царствования царя-освободителя и его кровавым финалом.
Оставим на время в стороне предзнаменования Александру Николаевичу
(пора называть его именно так, без фамильярного - Саша или юношеского -
Александр) предстояло принести присягу на верность императору и России, а
также, продолжая учебные занятия, включиться в работу государственных
органов. Николай I повелел совершеннолетнему отныне сыну присутствовать на
заседаниях Сената, а с 1835 года он стал членом Святейшего синода. Произошли
изменения и в учебных занятиях наследника, что немедленно сказалось и на
составе учителей, и на форме занятий.
Жуковский, как преподаватель, теперь отходит на второй план, а на роли
главных педагогов выдвинулись государственные мужи, призванные подготовить
Александра Николаевича к практической деятельности на благо отечества.
Знаменитый министр-реформатор времен Александра I и видный чиновник при
Николае I Михаил Михайлович Сперанский читает ему курс лекций под названием
"Беседы о законах" [7]. Начинался этот курс следующей сентенцией: "Слово
неограниченность власти означает, что никакая другая власть на земле не
может положить пределов верховной власти российского самодержца. Но пределы
власти, им самим поставленные, извне государственными договорами, внутри
словом императорским, суть и должны быть для него непреложны и священны...
Ни в коем случае самодержец не подлежит суду человеческому, но во всех
случаях подлежит... суду совести и суду Божию".
Кроме лекций Сперанского, пробудивших у наследника интерес к
законотворческой деятельности, военный историк Жомини [8] читал ему военную
стратегию и тактику (популярность бывшего французского генерала среди
русского офицерства зафиксирована Д. Давыдовым в известных строках: "... Но
что слышу от любого? Жомини да Жомини, а об водке ни полслова"). Финансовую
ситуацию в России Александру Николаевичу освещал один из лучших министров
финансов за всю историю страны Канкрин, а хитросплетения внешней политики -
старший советник МИДа барон Бруннов. Лекционные курсы, читавшиеся высшими
сановниками империи, не предполагали ни домашних заданий, ни полугодичных
экзаменов. Школярство кончалось, вместо него начиналась серьезная
теоретическая и практическая подготовка к реальной государственной
деятельности.
Весной 1837 года 19-летний Александр Николаевич сдал комиссии,
состоявшей из всех его преподавателей во главе с императором, последнюю,
"выпускную" сессию по всем предметам. К этому времени он получил блестящее
образование, равноценное, по мнению знающих иностранцев, подготовке к защите
докторской диссертации в лучших европейских университетах. Воспитан же...
Воспитан наследник был обстановкой тех дворцов, в которых жила или отдыхала
царская семья. Иного влияния, кроме влияния наставников или семьи, он не
знал, а это означало, что цесаревич ощущал себя одиноким именно потому, что
был призван со временем занять престол. Как говорят психологи, ребенок,
выросший в обстановке преклонения со стороны взрослых, в обстановке
постоянного напоминания о том, что он выше остальных людей, чаще всего со
временем превращается в необузданного деспота. Что ж, посмотрим, у нас
впереди еще весь разговор.
В том же 1837 году Александр Николаевич предпринял семимесячное
путешествие по России, которое в XIX веке стало обязательным элементом
образования для наследников престола. Маршрут поездки великого князя
оказался гораздо шире, нежели у его предшественников и преемников.
Наследника сопровождала внушительная свита, состоявшая из его учителей и
молодых офицеров гвардейских полков. Путешествие выдалось утомительным,
поскольку железных дорог в российской глубинке еще не существовало и
передвигаться пришлось на лошадях, целой кавалькадой колясок и экипажей всех
цветов и фасонов.
Основную задачу этой поездки Жуковский в письме императрице Александре
Федоровне сформулировал следующим образом: "Я не жду от нашего путешествия
большой жатвы практических сведений о России... главная польза - вся
нравственная, польза глубокого неизгладимого впечатления". Василий Андреевич
остался верен себе, рассматривая поездку, как шлифование нравственных
качеств наследника, заложенных в результате 10-летнего обучения. Маршрут для
Александра Николаевича был выбран сложный и для царственной особы не совсем
обычный. Он включал в себя Новгород Великий, Вышний Волочек, Тверь,
Ярославль, Кострому, Вятку, Пермь, Екатеринбург, Тюмень, Тобольск,
Ялуторовск, Курган, Оренбург, Уральск, Казань, Симбирск, Саратов, Пензу,
Тамбов, Калугу, Москву. Этот долгий вояж по стране неисправимый романтик
Жуковский назвал "всенародным венчанием с Россией". Под Россией, видимо
подразумевался наследник престола.
Восторженные подданные встречали великого князя повсюду настолько
горячо, что иногда становилось тревожно за здоровье путешественников.
Видимо, прав был великий англичанин Ч. Диккенс, который писал, что наши
предки обладали особым "органом почитания" (не совсем, правда, понятно,
почему он наделял этой особенностью только предков? Судя по всему, мы и
сейчас сохранили "орган почитания" почти в неприкосновенности).
Флигель-адъютант Александра Николаевича С. А. Юрьевич в письме к жене
рассказывал о приеме их на улицах Костромы: "Нельзя описать того, можно
сказать, ужаса, с которым народ толпился к великому князю. Беда отдалиться
на полшага от него; уже более нельзя достигнуть до него, и бедные бока наши
и ноги будут помнить русскую любовь, русскую привязанность к наследнику...
Вчера при выходе из собора (в знаменитом Ипатьевском монастыре. - Л. Л.)
толпа унесла... далеко от дверей архиерея; он долго не мог попасть назад в
церковь".
Обаяние трона действительно имело силу то ли легендарную, то ли
мистическую. В той же Костроме, как, впрочем, и в Ярославле, многие тысячи
людей, собравшихся на берегу Волги, чтобы только увидеть наследника, часами
стояли по пояс в воде: так лучше можно было рассмотреть его плывущего мимо в
лодке. Крик "ура!", постоянно сопровождавший путешественников, настолько
навяз в ушах, что слышался великому князю и его свите даже в полной тишине,
заставляя их просыпаться по ночам [9].
Во время своего путешествия Александр Николаевич виделся не только с
официальными лицами и толпами народа. По просьбе или подсказке Жуковского,
он побеседовал со ссыльными декабристами и А. И. Герценом и обещал им
обратиться к отцу с прошением о смягчении участи политических ссыльных (в
результате ходатайства наследника престола Герцену был разрешен переезд из
Вятки во Владимир, к лучшему были изменены и условия жизни декабристов).
Вообще же Александр Николаевич объехал 30 губерний России, первым из
Романовых посетил таинственную Сибирь. Ему было подано 16 тысяч прошений
(сам он, понятно, в большинстве случаев ничем не мог помочь просящим, но
исправно обращался с ходатайствами к отцу). По приказу Николая I в
ознаменование путешествия наследника каждая губерния, которую тот посетил,
получила по восемь тысяч рублей для раздачи наиболее нуждающимся. А
возвращение из путешествия у нашего героя вышло странным и, как говорили
позже, символичным. Еще в Тосно, к которому кавалькада подъехала в сумерки,
стало видно зарево над Петербургом. Горел Зимний дворец - так что
возвращался наследник на пепелище. Вот и не верь после этого
предзнаменованиям...
Спустя год после путешествия по России Александр Николаевич