подерутся, и кто выиграет, тот и будет зав. кухней! - предложил Гога Тертерян. Меня ребята не очень любили, но Володю за его доносительство и нудность, просто ненавидели. Наша драка была бы для них неплохим шоу. Уговаривать нас не надо было. Мы вскочили на нары - а они были, как одна площадка 5х2 метра и покрыты матрасами - и сцепились. Мне удалось ухватить противника за шею согнутой правой рукой, которую я дополнительно сгибал левой. Прийменко, пользуясь тем, что руки у меня заняты, стал пальцами выдавливать мне глаза. Я пытался укусить его, бил его коленом в пах, но не помогало. Только когда он стал хрипеть от удушья, а у меня пошла кровь, как показалось, из глаз (на самом деле кровь пошла из носа), нас растащили, как двух питбулей. Вопрос о зав. кухни оставался открытым, пока его не разрешил Тоточава. У вас есть староста, пусть он будет и ответственным за кухню, и причем здесь Гулиа? - провозгласил Тоточава и ребята неохотно, но согласились. Я грозился поджечь кухню, но потом понял, что первым пострадаю от этого я сам. К тому же мы стали менять зерно у местных жителей на самогон, сало и другие съестные продукты. Делалось это так. В то время хлеба убирали раздельным способом - сперва косили и укладывали в валки, а потом, когда зерно недели через две дозревало в валках, подборщиками подбирали и молотили это зерно. Этот метод, пригодный для высоких, крепких колосьев, например, на Кубани, плохо подходил для целины 1958 года. Колосья были слабые, часто шли дожди, и подбирать жиденькие, прибитые к земле валки было очень трудно. Все комбайнеры понимали это, но было указание партийного руководства, то ли области, то ли Казахстана, то ли самого Хрущева - косить враздельную. Мы же с моим комбайнером Толиком на нашей самоходке, косили впрямую по диагонали поля - "напрямки" к какой-нибудь деревне. Там медленно ехали вдоль домов и громко предлагали: "Кому пшеницы?" Покупатель находился тут же. Мы высыпали ему за забор наш бункер - 11 центнеров, а он давал за это четверть самогона, огромный кусок сала, засоленного мяса, маринованных огурцов и другой снеди. Так что, водкой и закуской мы были обеспечены! В свое слабое оправдание могу только, забегая вперед, сказать, что к середине августа пошли непрерывные дожди, когда подбирать валки было нельзя, а к концу месяца повалил снег, засыпав всю скошенную пшеницу толстым слоем. Только весной такой хлеб частично подбирали и отправляли на спиртзаводы. А мы косили "по уму" - напрямую, спасали зерно, отдавая его труженникам деревни, а спирт получали тут же, минуя спиртзаводы. И быстро и экономично! Мне постоянно приходила на ум крамольная мысль - а нужно ли было вообще "поднимать" целину? Окупятся ли такие колоссальные финансовые затраты, переброс людских ресурсов, сломанные судьбы людей? Кормила же Россия в 1913 году пол-мира и без всякой целины. В приватных беседах с "бывалыми" людьми - и на целине и в Москве, я получал однозначный ответ: "Не нужно!" Правда, ответ произносился тет-а-тет и шепотом. А вот на другой, менее глобальный, но более близкий мне вопрос - нужно ли было посылать на целину неопытных студентов со всей страны - я однозначно отвечаю: "Нет!". Не самый худший был наш "призыв" - все идейные, готовые к труду ребята. И что же мы сделали полезного? Скосили малую часть хлебов, которые все равно пропали. Причем за счет совхоза съели столько, что все остались должны не менее, чем по тысяче рублей. Кроме того, израсходовали государственные деньги на проезд (будь он неладен!) и обмундирование - телогрейки, сапоги, матрасы, одеяла и пр. Вместо летнего отдыха чуть ли не половина ребят заболела, и на два месяца все опоздали на занятия. А два парня с нашего вагона вообще погибли нелепой смертью. Доходили слухи, что в соседних отделениях совхоза тоже были погибшие - кто от электротока, но больше всего от убийств со стороны местных и драк с ними. Мы были очень невыгодны местным жителям - работали почти бесплатно, отбивая их хлеб. Да и подворовывать так или иначе им мешали. Местные несколько раз стреляли дробью по фанерному туалету близ нашего амбара-общежития. Они появлялись со стороны деревеньки, обычно поздно вечером, дожидались, когда кто-нибудь пойдет с фонарем в туалет, а потом стреляли крупной дробью. Дробь легко пробивала фанеру, и несчастный студент мчался обратно в амбар, отправляя свою нужду по дороге. В амбаре мы заливали ему ранки йодом и выковыривали дробинки иголкой или шилом. Жаловаться было некому, да и лечиться было не у кого. Хорошо еще, что ранки были неопасные. После двух-трех случаев я нашел лист железа и прибил его к стенке туалета изнутри. Договорились, что когда прозвучит выстрел, сидящий в туалете должен истошно орать, имитируя ранение. Довольный снайпер шел домой и не придумывал новых способов борьбы с нами. Как-то "старик" Калашян, двухметровый богатырь Чуцик и я пошли в засаду в кусты. Дождались, когда местный вышел с ружьем, выбрал позицию и стал ждать свою жертву. "Жертва", с которой мы, конечно же, договорились, надев сапоги, телогрейку и обмотав голову одеялом, несколько раз перебегала с фонарем, привязанным к швабре, до туалета и обратно. Наконец раздался выстрел и тут же - другой. Мы бросились наперерез стрелку, отгородив его от деревни. Мы ногами свалили его на землю, потоптали прилично, избили прикладом его же ружья, которое потом сломали ударами о пень и бросили рядом. Напоследок я вынул свой кинжал-ножовку, порезал на "снайпере" куртку и сделал несколько неглубоких проколов в мягкие области - ягодицы, бедра, икры. Стрельба по "бронированному" туалету прекратилась. Поединки с десятником и первый секс До уборочной "страды" нас почти не использовали, мы даже просили работы. Направили как-то подровнять силосный ров, но нас там от вони стошнило, и мы сбежали. Я попросил у десятника Архипова "силовой" работы, поднять там чего-нибудь или перетащить. Штангист, дескать, сила пропадает. Десятник хитро улыбнулся и повез на своем "козле" меня в поле. Там стоял комбайн "Сталинец - 6" со снятым двигателем. Видимо, двигатель отремонтировали и поставили на землю рядом с машиной. Поднять двигатель надо было метра на полтора. - Поднимешь - сто рублей дам! - сказал на прощание Архипов и повернул машину, - заеду часа через два! Я уже продумывал хитрые комбинации из рычагов и веревки, как вдруг увидел ехавший навстречу мне "газик" с чужими студентами на борту. Я замахал руками, и когда машина остановилась, попросил: Студенты, дорогие, помогите комбайнеру поднять двигатель обратно! Свалился по дороге, узнает начальник - головы не сносить! Студенты попрыгали с кузова, и за пару минут двигатель был на месте. Я сказал им: "Большое целинное спасибо!", а водитель, хитро подмигнув мне, увез студентов дальше. Я не стал ждать десятника и пошел сам в контору - дороги туда было минут двадцать. Архипов аж рот раскрыл от удивления, когда узнал, что двигатель на месте. Не поверил, посадил меня в козла, и мы поехали на место. Вышел, посмотрел на двигатель, потом на меня и покачал головой. Хочешь, еще за сто рублей сниму его снова? - предложил я, но десятник отверг мое предложение. Вернулись в контору, и он без разговоров выдал мне сто рублей. Но злопамятный Архипов решил доконать меня следующим своим заданием. Он предложил уложить фундамент для печи в строящейся конторе. Цоколь конторы был уже выложен саманными блоками - "саманами". Изготовлены они были из навоза, глины и рубленой соломы, и весили, наверное, по пуду штука. На дворе валялась куча саманов и куча земли, вырытой из ямы под фундамент. Нужно было замесить глину (бочка воды и глина имелись), уложить саманы в фундаментную яму в пять слоев, подогнать их, положить на глину, подравнять топором и лопатой, которые лежали тут же рядом. Кучу земли, нужно было вывезти подальше и рассыпать - для этого стояла лошадь с телегой. Одной бочки воды не хватило бы, и на этой же телеге мне пришлось бы привозить воду из озера. На это давался целый день и двести рублей оплаты. Архипов должен был заехать часов в шесть и проверить работу. Я почесал голову и понял, что не в коня корм. Работу эту я не осилю, а уж Архипов разнесет "парашу" по всему совхозу. Тогда я (даром, что ли отличник!) решил схитрить. Я вылил бочку воды в глину и размешал ее, затем засыпал лопатой кучу земли обратно в фундаментную яму, и как следует, утрамбовал ее ногами. Небольшой остаток разровнял по полу конторы. Затем уложил сверху один слой саманов, обильно смазанный глиной и даже отштукатуренный ею же сверху. Остальные саманы набрал в телегу и отвез подальше, свалив в овраг, а затем улегся отдохнуть на траву близ строящейся конторы и заснул. Забегая вперед, расскажу, что на следующий год сюда приехали наши же студенты, но курсом младше. Так вот, бригада, которая достраивала контору, рассказала мне, как чертыхался Архипов, когда поставленная на мой фундамент печь осела и покосилась так, что чуть не свалилась. Пришлось разбирать печь и перекладывать фундамент. Проснулся я оттого, что кто-то будил меня. - Неужели, Архипов! - в страхе подумал я, но будили меня очень уж нежно, явно не по-Архиповски. Открываю глаза: надо мной сидит женщина в косынке, загорелая, глаза голубые, улыбается. Зубы - как у всех местных - находка для стоматолога. - Я - Ульяна, - представилась она, - подойду, думаю, посмотрю, не помер ли. Вижу - здоров! - Увидев, что я в порядке, Ульяна улыбалась все шире и шире. - Может за здоровьечко самогончику по чуть-чуть? - подмигнув, предложила Ульяна и, раскрыв холщевую сумку, показала горлышко бутылки, заткнутое газетной пробкой. Я поднялся и осмотрел Ульяну. Надо сказать, что снизу она казалась привлекательнее. Маленького роста, крепышка, лет тридцати, Ульяна была скорее не загорелой, а вся в коричневых веснушках. Нос - чухонский, губы обветренные. Настроение упало, но сразу поднялось при мысли о самогоне, а возможно, и закуске. Как-никак - весь день без обеда! Мы уселись на цоколь, Ульяна постелила газету, поставила бутылку и один граненый стакан. Затем положила на газету нарезаного соленого сала, полбулки хлеба и несколько огурцов. - Стакан-то один всего, - виновато улыбнулась Ульяна. Но я быстро налил самогон в стакан, вручил его Ульяне, а сам взял в руки бутылку. - У нас на Кавказе, откуда я приехал, пьют только из бутылки! - уверенно соврал я. - Так ты тоже с Кавказа? - радостно удивилась Ульяна, - ты что, не грузин ли? Слово "тоже" насторожило меня, но я бодро доложил: - Грузин - первый сорт, - мегрел называется, мы на Черном море живем, - хвастался я, хлопая себя кулаком в грудь, совсем как это делает самец гориллы, который живет несколько южнее. Мы выпили за здоровье, как предложила Ульяна, потом - за встречу, а последнюю - уже за любовь. Меня поразила метаморфоза, которую, я испытал тогда впервые в жизни. До первого глотка Ульяна, как я уже говорил, казалась мне невзрачной, даже некрасивой женщиной, намного старше меня. После первого тоста, я стал находить ее загадочной незнакомкой, этакой пастушкой, забредшей к соседнему пастушку на посиделки. После второго тоста Ульяна преобразилась в красивую мулатку, необычайно привлекательную и сексуальную. Обнимая ее за талию, я ощутил здоровую упругость сильного тела, созданного как будто специально для плотской любви. Тогда я еще не знал народной мудрости: "Не бывает некрасивых женщин, бывает только мало водки!" Солнце грело, но не пекло, вокруг конторы была зеленая густая трава, поодаль - кусты. Мы выпили по третьему разу и как-то вместе встали. Обняв друг друга за талии, мы, пошатываясь, пошли в известную нам сторону. Я пошатывался больше (наверное, больше выпил, или привычки было меньше!), но Ульяна твердой рукой направляла мое движение в нужную нам сторону - к кустам. Как голодные звери набрасываются на свою добычу, как вольные борцы горячо схватываются друг с другом после сигнала судьи, так и мы с Ульяной необузданно повалившись на траву, обхватили друг друга всем, чем можно было только обхватить. Задыхаясь и рыча, мы срывали друг с друга одежды, стараясь не очень повредить их, так как помнили, что надо будет еще и одеваться ... Опыта подобных встреч у меня еще не было, но как-то все получилось само собой. Вот она - сила инстинкта! Вокруг никого не было, но я все же прикрывал рот Ульяны рукой - мне казалось, что ее финальный вопль слышен аж в нашем амбаре. Затем мы разом откинулись друг от друга и, лежа на спинах на прохладной траве, дышали так тяжело, как будто выполнили всю работу, порученную мне прощелыгой Архиповым. Постепенно наше дыхание стало ровнее, реже; мы снова посмотрели друг на друга - и снова в бой. Второй раунд был поспокойнее, но и подольше. - Ты не очень-то вопи подконец! - попросил я Ульяну, - десятник скоро должен подойти, как бы не услышал, гад! Ульяна, страдальчески улыбаясь, кивнула, но обещания своего не сдержала ... Архипов пришел, как и обещал, в шесть. Увидев выполненную работу, он потоптался на фундаменте, похвалил его, но, посмотрев на меня уставшего и всего взмокшего, выжатого, простите за банальность, как лимон, даже пожалел: -Ты уж так не убивался бы, завтра можно было бы закончить! - Я - человек слова! - был мой ответ Архипову, - я на целину не отдыхать приехал! Тот молча выдал мне двести рублей, и я пошел к себе в амбар. Когда все уже улеглись спать, я, как бы невзначай, спросил: - Ребята, а кто такая здесь Ульяна, может, кто знает? И тут один из наших студентов, по фамилии Жордания и по прозвищу "меньшевик" вскочил так быстро и так с криком, будто его тяпнула за заднее место крыса. Поясню его прозвище: Жордания известный в Грузии меньшевик-эмигрант, наш "меньшевик" был просто его однофамильцем. - Так вот почему эта сука прогнала меня сегодня, выходит, это ты ее успел трахнуть! - Жордания кричал так, как будто его обворовали, - это моя баба, я ее раньше нашел, так не по-кавказски - отбирать чужое! - причитал "меньшевик". - Слушай, оставь ты эту "шалашовку", она со всем совхозом уже успела перетрахаться, вот и тебя подобрала! - на ухо мне советовал "старик" Калашян, - наш "меньшевик" живет у нее, пьет ее самогон, трахает ее и горя не знает; ты видел, чтобы он ночевал с нами в амбаре? Только сегодня - и все из-за тебя! Оставь ее, еще подхватишь бяку, если уже не подхватил. А у тебя, как я знаю, невеста дома ... Я, подивившись осведомленности "старика", "оставил" Ульяну. Вернее, она сама больше ко мне не подходила. "Меньшевик" опять перестал ночевать в амбаре. Вот такой была моя первая настоящая встреча с женщиной ... Где первая любовь - и где первый секс? Как говорится - две большие разницы! И сколько ущербности мне принесла первая любовь, столько же уверенности в женском вопросе дал мне этот первый секс! Уборочная Наконец, по мнению совхозного руководителя, хлеба созрели до молочно-восковой спелости, необходимой для раздельной уборки. Управляющий совхозом, похожий на борова мужик по фамилии Тугай, сам приехал к нам в отделение и объявил готовность No 1. С утра - на комбайны! Большинство комбайнов были прицепные типа "Сталинец-6" - его тянул трактор ДТ-54, а сзади был прицеплен копнитель. Тракторист и комбайнер были из местных специалистов, а нас использовали копнильщиками. Комбайнер должен был получать 100% оплаты, тракторист- 80%, а копнильщик - всего 40%. Расскажу, что такое копнитель и как должен работать копнильщик, чтобы вдруг никто не позавидовал легкой работе за 40% оплаты. Копнитель-бункер, этакий куб, размерами примерно 2,5х2,5х2,5 метра, катившийся на паре колес, прицеплялся сзади к комбайну. В него из тяжелой, казалось, чугунной трубы, торчащей сзади из комбайна, сыпалась солома и всякая другая труха. По бокам бункера справа и слева были дощатые мостки с перилами для копнильщика. Когда бункер заполнялся соломой, копнильщик, по инструкции, должен был разравнивать ее вилами, потом прыгать внутрь и утаптывать солому ногами, а затем вскакивать обратно на мостки и нажимать педаль. Дно копнителя откидывалось, и кубическая копна вываливалась на поле. Это все теоретически. А практически уже с первых минут копнильщика всего так засыпало сверху соломой и половой, что он только чесался и отряхивался. При первом же повороте комбайна, труба выходила за габарит копнителя и сбрасывала неопытного, не успевшего пригнуться копнильщика, с двухметровой высоты на землю. Он еще должен был, потом догонять комбайн и вскарабкиваться по болтающейся подвесной лесенке снова на свой проклятый копнитель. В результате, никто не хотел работать на копнителе и вскоре все ушли с этой работы. Копнильщиками нанимали местных женщин (!), которые покорно, за нищенские деньги, выполняли эту идиотскую и опасную работу. Конечно же, никто из них не бросался самоотверженно в бункер и не утаптывал его содержимого под водопадом из соломы и половы, грозящем засыпать копнильщика с головой. Бедные копнильщицы, посыпаемые сверху трухой, сгорбившись и накрывшись с головой брезентом, сидели на мостках и изредка поглядывая в бункер. Когда он наполнялся, они нажимали педаль и копна, конечно же, не такая плотная, как положено, но вываливалась из копнителя, а днище захлопывалось для набора новой копны. Но неужели я, изобретатель по природе, мог бы мириться с таким рабским трудом? Я просто привязал к педали веревку, сам удобно устроился на комбайне, а конец веревки положил рядом с собой. Для комфорта я постелил на комбайне одеяло, лежал и загорал на нем, а время от времени поглядывал: не наполнился ли копнитель? Если он был уже полон, то я дергал за веревку, днище открывалось и копна, точно такая же, что и у женщин-копнильщиц, вываливалась наружу. Но в отличие от несчастных женщин, я не сидел, согнувшись, весь день под водопадом из соломы и трухи на подпрыгивающем, как мустанг, копнителе, а лежал и загорал на удобном большом комбайне. Честно говоря, я ожидал премии за такое рацпредложение, и на одном из объездов Тугаем подведомственных ему комбайнов, с гордостью показал управляющему новшество. Но ожидаемой премии не последовало. Тугай побагровел как боров, испеченный в духовке, и заорал: - Так что, бабы пусть горбатятся, а ты как барчук, загорать тут будешь! - и распорядился снять меня с "поста" копнильщика, а веревку сорвать и уничтожить. Логика Тугая мне осталась непонятной до сих пор. А потом я, подумав, решил: какая же может быть логика у пламенного коммуниста Тугая, которому мозги заменяют инструкции из райкома партии. И я простил ему. Сам же, оставшись без работы, как и остальные экс-копнительщики, я разгуливал по бескрайним целинным просторам, постигая загадки жизни. Только стишки стал сочинять про нашего управляющего, где рифмовались слова "Тугая - бугая", и писал их мелом, а иногда и масляной краской на любых гладких поверхностях - амбаре, кухне, доске приказов и т.д. Наиболее крупный и представительный вариант красовался на фанерной стене туалета, по которой стреляли дробью местные. Варианты двустишья были такие: "Лучший друг для Тугая - это ... у бугая!" Или "А любовь у Тугая - под хвостом у бугая!" А на доске приказов было объявлено вполне цензурно: "По приказу Тугая - подложись под бугая! Не знаю, как самому Тугаю, а студентам, и особенно местным, стишки понравились. Появилось и много других вариантов интимных связей Тугая с бугаем - что-что, а народ наш на безобидные шуточки горазд! Интересно то, что настоящий бугай-то в совхозе был, жил он на ферме, откуда мы на лошади привозили молоко на кухню, и похож он был на Тугая, может даже больше чем боров. А еще была у Тугая собственная бахча километрах в пяти от нашего амбара. Я с приятелем Максимовым (помните злополучное дежурство по вагону!) случайно натолкнулся на нее во время очередных прогулок по необозримым просторам целины. Маленькие аппетитные дыньки "колхозницы" сотнями созревали там, скрытые от глаз целинной общественности. Спелые, вкусные дыни - на целине, где не то, что самых завалящих яблок - воды нормальной не было, пили рассол какой-то. Прямо на бахче поедать дыни было не с руки и мы, набрав пяток штук, пошли искать укромное местечко для трапезы. Долго искать не пришлось - прямо в поле стоял, до боли знакомый мне отцепленный копнитель. Я привычно взобрался на мостки, нажал педаль, днище открылось, и мы влезли внутрь копнителя. Чтобы получше представить себе внутренность копнителя, нужно вообразить себе маленькую комнатку, что-то вроде карцера, только без потолка и с решетчатой задней стенкой. Тюрьма, но без потолка! Когда мы оказались внутри, днище, естественно, захлопнулось, но мы не придали этому значения - быстрее бы съесть халявные дыни. Но дух Тугая наказал нас за воровство его дынь. Мгновенно, как это нередко бывало на целине, над нами собрались грозовые тучи, сверкнула молния, и полил дождь, переходящий в град. Мы метались по тесному копнителю, пытаясь выбраться. Но по отполированным соломой стенкам, взобраться было невозможно. Попытки взломать заднюю решетчатую стенку тоже не помогли. Мы вымокли до трусов, и уже мокрых нас избивал град. Наконец, я, взобравшись на плечи Максимова, вылез на мостки и нажал педаль. Мы освободились и затрусили домой, поливаемые остатками заканчивающейся грозы. Мы запомнили это злодеяние "духа Тугая" и решили отомстить ему. Назавтра мы уговорили шофера Ваську Пробейголова (по прозвищу "Бобби Динамит") съездить с нами на своем газике на бахчу. Набрав полкузова дынь, мы вернулись. Проезжая мимо нашего амбара, я закинул одну "колхозницу" в открытую дверь. Видели бы вы, что там поднялось! Бедные целинники не видевшие никаких фруктов после Грузии, накинулись на дыню, как в зоопарке крокодилы на брошенный им филейный кусок мяса. Но месть - штука обоюдоострая. Естественно, Тугай узнал, кто был автором стишков и похитителем его личных дынь. Доброхотов-стукачей нам на Руси не занимать! И вот на доске приказов, прямо на замазанном краской месте стиха про вечный союз Тугая с бугаем, появляется объявление о собрании партийно-комсомольского актива отделения прямо у нас в амбаре. С утра, когда многие безработные студенты еще лежали на своих нарах, к нам вошли: Тугай, Тоточава, неизвестная дама в кирзовых сапогах, и два местных механизатора. Дама провозгласила, что есть мнение считать собрание открытым, все пришедшие подняв руки, проголосовали "за", и фарс начался. Естественно, разговор был только о моем поведении. Как-будто в разгар уборочной не было больше дел, чем обсуждать возмутительное поведение студента "Гулии", сняв для этого с комбайнов даже механизаторов. Но инкриминировать мне стишки они не могли - не доказано; на счет дынь тоже разговоров не могло быть - с какой это стати дыни, выросшие на "всенародной" земле могли принадлежать только Тугаю. А вот рацпредложение мое горячо обсуждалось. Докладывал, конечно же, сам Тугай. - В то время как наши женщины в поте лица ... - лицо, вернее, ряжка, у Тугая побагровела, на углах рта выступила пена слюны. Мне казалось, что под фуражкой у него даже зашевелились вырастающие рожки ... И тут я повел себя, как говорится, неадекватно. Встав с нар, я извинился перед собранием и сказал, что мне нужно на минутку выйти. Потом товарищи рассказывали мне, что дама даже испугалась, чтобы я ненароком не повесился от позора: "Потом отвечай за него!". Но я не собирался вешаться. Зайдя на кухню, я разбил тройку яиц в алюминиевую кружку, насыпал туда сахарного песку, и ложкой стал сбивать свой любимый "гоголь-моголь", или "гогель-могель", как называли его в еврейских местечках. Так я и зашел в амбар обратно. Актив аж голос потерял от моей наглости. Потом заголосили все вместе: Тугай и дама - от ярости, механизаторы - от смеха, студенты - от восторга. Только Тоточава сидел молча, широко раскрыв глаза и рот. Я смотрел на этот театр абсурда, взбивал свое еврейское лакомство и почему-то спокойно думал: - Вот приехал я сюда с благими намерениями, чуть не помер по дороге, потерял надежду на рекорд, оставил в Тбилиси невесту. Конечно, обманывал Архипова, но в уборочной участвовал честно - даже рацпредложение сделал, как вообще избавиться от копнильщика (позже на комбайнах эту должность действительно упразднили), а меня тут как врага народа ... - Погоди, - обратился ко мне Тугай, - сейчас на это времени нету, соберем урожай, а тебя отошлем с письмом в институт, чтобы выгнали тебя отттудова! И вдруг - у меня помутилось в голове и "наступило" то особое состояние отчужденности, какое было знакомо мне со времени предсказания пожара в детском саду. Я увидел весь амбарный театр со стороны - кричащего багрового Тугая, чопорную даму в кирзовых сапогах, студентов на нарах, и себя с алюминиевой кружкой в руке. Чужим, громким, но бесстрастным как у автомата голосом, я заговорил чьими-то чужими словами, от которых в амбаре наступила гробовая тишина: Так, теперь слушайте меня! Выгнать, Тугай, надо, прежде всего тебя за то, что в данных метеоусловиях дал приказ косить раздельно. Тебя предупреждали, что это преступно, что надо быстрее косить напрямую. Поэтому урожай будет потерян, а тебя уволят! Выгляни за дверь - идет снег и это надолго; скошенные валки засыплет, и ты не подберешь их! Это конец твоей карьере, Тугай! Тугай, слушавший меня с вытаращенными глазами, вдруг сорвался с места и бросился к выходу. Когда он открыл дверь, все ахнули от удивления - снег, крупный снег, падающий сплошной пеленой, скрыл все вокруг - и кухню, и многострадальный туалет, и доску приказов, и все остальное целинное убожество ... - ... твою мать! - глухо выкрикнул Тугай и исчез за пеленой снега. Вслед за ним бегом исчезли члены партийно-комсомольского актива. А вслед исчезающим фигурам из амбара No 628 понеслись аплодисменты и свист студентов- целинников. Меня всего трясло, кружка с еврейским лакомством прыгала у меня в руке, я медленно приходил в себя. Окончательно оклемавшись, я первым делом съел гоголь-моголь (не пропадать же добру!), а потом выглянул за дверь ... Финал Снег пошел внезапно, вопреки всем прогнозам погоды. Когда я выходил на кухню за яйцами, его еще не было, но низкие темные тучи уже нависали над землей. Очевидцы рассказывают, что снег начался с грома и молний, но мы в амбаре из-за пламенных партийных речей даже грома не услышали. Я был подготовлен к холодам - кроме телогрейки, которая была насквозь мокрая и никак не могла просохнуть, у меня появилась шикарная длинная черная шинель. К ней необыкновенно шли мой широкий пояс из сыромятной кожи с ножовкой-кинжалом в черном же чехле, черные кирзовые сапоги, и чалма из моего зеленого тбилисского махрового полотенца. В таком одеянии сейчас меня бы задержал первый же постовой, ну а тогда терроризма не было, и я гордо носил мою "форму", уважаемый всеми, как "победитель" Тугая. Справедливости ради надо бы рассказать, как ко мне попала эта шикарная шинель. Недалеко от нас в сарае располагалась грузинская группа студентов, которая ехала с нами в одном вагоне. И был там студент по фамилии Дадиани, которому я необыкновенно завидовал. Во-первых, потому, что у него была княжеская фамилия, да не простая, а царей мегрельских. Я, правда, убеждал себя, что русский граф по всем показателям старше мифического мегрельского царя, но зависть все же глодала меня. Во-вторых, потому, что у Дадиани была шикарная черная шинель, каковой у меня не было. А в-третьих, у Дадиани были нарды - популярная игра на Кавказе. Он предусмотрительно взял нарды с собой из Тбилиси, и как прекрасный игрок, выигрывал у всех все, что ему нравилось. Думаю, что и шинель была у него выигранная. Я играл в нарды посредственно, и хоть брал иногда у князя их взаймы, чтобы тренироваться, толку от этого не вышло. Для незнакомых с этой игрой, расскажу, в чем состоит ее наиболее распространенный вариант. Нарды раскрываются, по обе стороны их садятся игроки, у каждого из которых образуется по два поля - правое и левое. Левое поле - это "дом", куда надо собрать все фишки (обычные шашки), а потом "сбросить" их. Но и ходы и "сброс" фишек подчиняется цифрам на двух игральных костях, которые перед каждым ходом выкидывает игрок. Если ход фишки попадает на единичную фишку противника, то она считается "убитой", и ее обязательно надо поставить на поле "дома" противника, чтобы опять же довести до своего "дома". Самое главное - если в доме противника соответствующее гнездо занято его фишками, то поставить "убитую" фишку некуда, и игрок может проиграть даже "марсом". "Марс" - это очень обидная форма проигрыша "всухую", когда один игрок "сбросил" все свои фишки, а другой - ни одной. Нарды - не шахматы, там все зависит от того, какой счет выбросят кости. "Что делать хорошему игроку в нарды, если вовремя "шаш" не выпадет!" - писал знаменитый грузинский писатель князь Илия Чавчавадзе; он был и прав и нет. Конечно, "шаш", или "шесть" по-нашему, очень нужная, высшая цифра на костях. Особенно ценно, когда выпадают одновременно две шестерки - "ду шаш". Это очень помогает игроку - он быстро продвигает фишки к своему "дому". Но если есть "убитая" фишка, то нет ничего хуже счета "ду шаш", потому что шестая лунка в "доме" обычно всегда бывает занятой, хотя бы из-за первоначального построения фишек. Ну, а неправ великий писатель в том, что хороший игрок все равно выиграет у плохого - кости по теории вероятности при большом числе выбросов показывают практически одинаковый счет обоим игрокам. Повторяю, это если работает теория вероятности, а она может и не работать. И я добился "отмены" теории вероятности, если не в глобальном масштабе, то, по крайней мере, для нард Дадиани. Я "испортил" кости княжеских нард и сделал их своими агентами. Раскаленным гвоздем я прожег небольшие дырочки в пластмассовых костях, точно в черных точечках, так, чтобы на обратной стороне кости был "шаш" - шесть точек. Обычно на другой стороне кости были две точки - "ду". В эти дырочки я на клею вставил отрезки железного гвоздика и черной краской поставил на них точки. Кости - "агенты" внешне не отличишь от первоначальных "честных" костей. Нужен был лишь сильный магнит, подложенный под нарды, чтобы заставить кости, как по приказу, стать на "ду шаш". Магнит я выдрал из старого динамика на стене пустующего совхозного клуба. Оставалось прибинтовать этот магнит к своему колену под брюками и отправиться вызывать князя на поединок. Зная мои способности в нардах, князь не захотел даже разговаривать со мной. Тогда я при его группе, сердитой на князя за его постоянные выигрыши, обвинил его в трусости и мошенничестве. Но это не подействовало. Я добавил, что "раскопал" его родословную и нашел, что его предок был не князь Дадиани, а армянин Дадьян, паспорт которого был специально подчищен. - Вах! - вскричал князь и схватился за нож. - Вах! - ответил я и успел вынуть ножовку-кинжал чуть пораньше князя. Обращаю внимание на то, что восклицание "Вах" - это чисто кавказское слово, и ничего общего не имеет со словом "Бакс", если "Вах" читать латинскими буквами или по-английски. Хотя, что-то в кавказской любви к баксам здесь есть, не без этого! - Ставлу милион против копейка! - высокомерно сказал князь, "купившись" на мою хитрость. - Став свой шинел против мой телогрейка! - парировал я князя, выражаясь на понятном ему диалекте. Он кивнул, мы сели на стулья, нарды поставили на колени, разложили фишки и игра пошла. Студенты грузинской группы обступили нас кругом, и я с холодком в душе подумал, что будет, если кому-нибудь придет в голову пощупать меня за колено. Но, во-первых, на Кавказе щупать мужиков за коленки неприлично, а во-вторых - перебинтованная нога указывала на травму, а магнитом, как известно, лечат ушибы. Что кости-то "крапленые" ведь никто не знает! Кинули первые кости - я подставил князю коленку с магнитом и у него выпал "ду шаш". Бедный, попавшийся на удочку Дадиани, орлом посмотрел на меня, и начал ходить. Он так верил в свою скоротечную победу, что по рассеянности "зевнул" фишку, и я "убил" ее. Все, князь был обречен. Он так и не смог поставить фишку в "дом", потому, что ему выпадал только "ду шаш". Мне же выпадали обычные цифры, я методично заполнил свой "дом" и уже начал сбрасывать фишки. Кто играет в нарды, тот поймет, что ситуация складывалась парадоксальная и смехотворная. Меня никто не мог обвинить в том, что я жульничаю, потому, что мне-то выпадали обычные цифры. А князь, как царь Мидас в своем золоте, захлебывался в своих "ду шашах", не в состоянии выкинуть другие цифры. Я даже набрался такой наглости, что стал обвинять князя в шулерстве: дескать, кости у него "заколдованные", если у него выпадают только "ду шаши", а других - нет. Выиграл я у князя "марсом". - Бакс!- вернее "Вах!" - выдохнула группа, и князь швырнул мне шинель. - Реванш! - вскричал он, бледнея. - Хорошо, - согласился я, только играем на твои нарды. Князю уже было все равно, на что играть. На сей раз, я дал ему возможность "выбрасывать" и другие цифры, поселив в нем огонек надежды, но во время корректировал игру своим "травмированным" коленом, и выиграл с небольшим перевесом. Уходил я в новой шинели, держа под мышкой нарды с "краплеными" костями. Реванш! - орал взбешенный князь, удерживаемый под руку товарищами. - Слушай, князь, ты пока в шашки потренируйся - в нарды тебе еще играть рано! - усмехался я, - тем более с русским графом. Армянин Дадьян - с русским графом! Невероятная самоуверенность! - я на всякий случай не снимал руки с рукояти моей ножовки, слыша звериный рев князя. Придя в амбар, я тут же спрятал "магнитные" кости, а в сельмаге купил другие. Потом я, в знак примирения, принес нарды с новыми костями князю обратно и предложил сыграть снова. Князь выиграл, я вернул ему нарды с новыми костями и назидательно сказал: - Я разобрался в твоих прежних костях - они были "заговорены" на "ду шаш". Вот ты и попался сам на этом. Я уничтожил эти нечестные кости и купил тебе новые. Выигрывай мастерством, а не обманом! С этим гроссмейстерским напутствием я ушел к себе, гордо неся на плечах "честно" выигранную шинель. Все это было до снега. А как стал падать снег, случилась трагедия, как раз в этой грузинской группе. Снег то усиливался, то прекращался, при этом небо прояснялось и сияло солнце. Мы с Максимовым чуть не попались на этом, решив доесть последние дыни у Тугая. Не успели мы отойти метров на двести от амбара, повалил такой снег, что мы опрометью бросились обратно и с трудом нашли свой амбар. А в грузинской группе получилось хуже. Два студента, сильные ребята, спортсмены - Хабулава и Гонгадзе, в период прояснения пошли в контору за деньгами. Они получили деньги и пошли обратно домой. От конторы до сарая, где они жили, было километров пять. Ребята прошли почти половину пути, как повалил снег. И они стали, как это бывает при отсутствии видимости, ходить по кругу. Снег валил весь день и всю ночь. Наутро на лошадях отправились искать ребят и нашли два замерзших трупа недалеко от конторы. Одеты они были легко, так как в моменты прояснений, было по-августовски тепло. Тела ребят отправили в Тбилиси; случаи гибели студентов из Тбилиси были и в соседних отделениях. Прибытие нескольких цинковых гробов с целины в Тбилиси, вызвало панику среди родителей. Они уже готовились выезжать на целину искать нас. В начале сентября руководству стало понятно, что "битва за урожай" была проиграна. О нас забыли, даже кормить перестали. Мы покупали в сельмаге или у местных еду и выпивку. Дела не было, началось моральное разложение - местные запили по-черному, а мы - эпизодически. Мы стали требовать у нашего парторга Тоточава отъезда. Но руководству совхоза было не до нас. Приехал большой начальник (кажется, предсовмина Казахстана Кунаев) раздавать выговора и снимать нерадивое руководство совхоза, которое слепо слушало указания из того же Совмина. "Пал" жертвой "борьбы роковой" и дружок бугая - Тугай. Но в конце сентября нашли таки возможность отправить домой небольшую группу студентов с нашего амбара, а именно шесть человек. Решили кинуть жребий, кому ехать. "Актив" группы - староста и комсорг, подготовили бумажки по числу ребят, написали там шесть раз "да", а остальные - "нет" ("да" - едет; "нет" - понятно), скрутили бумажки в трубочки и положили в шапку. Я, зная честность и принципиальность нашего "актива", не стал участвовать в жеребьевке. Первыми кинулись к шапке друзья "актива", я почувствовал подвох, но, не зная, где его ожидать, вышел к шапке и потребовал высыпать жребии не стол. "Актив" и его приближенные начали возмущаться. Тогда, я спокойно вынул свою ножовку из чехла и как можно свирепее процедил: "Всех порешу и скажу - так и было!" Группе тоже показалось подозрительным поведение "актива" и приближенных, число которых почему-то тоже оказалось равным шести. Я отнял шапку у "держателя" и высыпал бумажки на стол. В глаза бросилось то, что некоторые бумажки были скатаны в ровные трубочки, а некоторые - а именно шесть штук, были согнуты пополам. Развернув согнутые жребии, мы прочли "да", а прямые - "нет". - Падлы! - закричал я, поддерживаемый большинством группы, - своих же ребят дурите! Сейчас, - и я схватился за ножовку ... "Старик" Калашян (он тоже был в "активе") вдруг выскочил вперед и предложил: - Нурбей раскрыл подлог наших нечестных товарищей, он молодец! Пусть сам и предлагает - кому ехать, мы согласимся! "Старик" был хитрым армянином - все согласно закивали. Я почувствовал огромную ответственность, но отказываться было нельзя - ведь я сам хотел ехать во что бы то ни стало. - Ну, если вы мне доверяете, то, во-первых, поеду я сам. Доводы нужны? - на всякий случай спросил я, обводя всех глазами. - Нет, нет, продолжай быстрее! - перебил меня Калашян. Гога и Руслан поедут - им еще домой на родину нужно заехать, а это не близко. Юра сильно болеет, у него ревматизм, сами знаете, он может помереть в этой стуже. У Миши отец старый и больной, за ним уход нужен, а он один ... Я продолжал обводить глазами ребят и натолкнулся на пронзительный взгляд "старика". - Тьфу, черт, чуть не забыл! - подумал я и закончил, - ну и "старик" наш - Калашян, трудно ему в его возрасте. Вот шесть кандидатур на отъезд! - подытожил я. Я заметил, как многозначительно обменялся взглядами "старик" и пять его "активных подельщиков". Словесно это можно было выразить так: Подельщики: "Что, старый козел, продал нас за поездку?" "Старик": "Сами вы засранцы, что все так грязно сделали! Если бы не я - морду вам набили бы!" Наутро нам выделили двух быков: Цоба и Цобе с санями, на которые мы вшестером сели, свесив ноги вниз. Если нужно было свернуть в одну сторону, погонщик кричал: "Цоб!" и бил палкой одного быка, и тот тянул в свою сторону сильнее. Сани сворачивали. Чтобы свернуть в другую сторону, кричали: "Цобе!" и били другого быка. Дороги до нашего отделения не было, ехать нужно было полем по глубокому снегу. Опытный погонщик должен был довезти нас до центрального отделения, откуда уже грузовиком - некое подобие дороги там уже было - до железнодорожной станции Джаркуль. А там - куда и как сами хотим - без денег, но с комсомольскими путевками, дающими сомнительное право на бесплатный проезд. К вечеру мы доехали до центральной, почти отморозив ноги. Там устроились на ночлег в здании конторы, которая на ночь была свободна от сотрудников. Договорились,