акультет Йельского университета, я прибыл в Хартфорд, который, как вы знаете, считается столицей страхового бизнеса США. Меня взяла на работу одна из ведущих юридических фирм страны с филиалами в Нью-Йорке, Лондоне и Гонконге. Скоро я получал шестизначную зарплату и ездил в командировки по всему миру. На меня с восторгом смотрели самые знатные девушки Коннектикута, а одна из них уже готовилась к тому решающему мгновенью, когда я предложу ей руку и сердце. Короче, мир был открыт передо мной. - Извините, это - бордо? - перебил Фомич. - Это - кьянти, - ответил официант. - Бордо темнее. Вам не нравится? - На мой вкус, суховато. - Спор о вкусах может увести нас в сторону, поэтому я бы порекомендовал просто всыпать в стакан пакетик сахара. Сахарница - слева от вас. Но, как я понял, за вашим вопросом - упрек за затянутое предисловие. Что делать, господа, я теряю квалификацию. Как говорил мой ментор, предисловие должно быть сжатым, как воздух в стволе пневматического пистолета. Тогда пуля бьет наповал. - А по-моему, все в порядке, - пришел на помощь официанту Гландер. - Продолжайте. - Спасибо. Итак однажды меня направили в Нью-Йорк для решения одного чрезвычайно сложного дела. Работали до позднего вечера без выходных и закончили подготовку бумаг в субботу. Я простился с коллегами и вышел из офиса, когда уже стемнело. Свежий ветерок, огни вывесок, шум машин вернули меня к реальной жизни. Я решил пройти до гостиницы пешком. Вскоре я оказался в Вашингтон-сквере. Здесь было многолюдно и, пробираясь через толпу молодых людей, которые были, может быть, всего на три-четыре года младше меня, я вдруг страшно позавидовал их свободе. Мне наградой за мои успехи была каторжная работа, а у них, казалось, не было ни забот ни хлопот. Я развязал галстук и сунул его в карман, расстегнул ворот рубашки. Неожиданно меня окликнули. Я обернулся и увидел стажера из нашего офиса. - Дэн! - крикнул он мне. - Что с тобой? Где твой галстук? В его глазах, я должен был выглядеть либо свихнувшимся, либо ограбленным. - Какой галстук в такой вечер?! - воскликнул я в ответ. - Наконец-то! - он хлопнул меня по плечу. - А я то думал, что ты настоящий юрист! Еще через минуту я уже знакомился с его друзьями, кто-то из них передал мне джойнт, и я вдохнул пряный дымок; потом мы шли по разбитой брусчатке черных улиц, пили водку из горлышка, танцевали на дискотеке, снова курили в каком-то узеньком дворе, заставленном мусорными баками. В разгар этой сумасшедшей ночи ко мне прилепилась девушка. Она показалась мне совершенным ребенком, хотя пользовалась косметикой на всю катушку, а ее джинсовая рубашка была распахнута так, чтобы в полном объеме представить весь бюст, сколько бы его там ни было. Она и привезла меня в битком набитой хохочущими молодыми людьми машине в дом, который сначала показался просто другой дискотекой. Здесь тоже гремела музыка, в подсвеченном дыму змеились тела танцующих. Минуты не прошло, как мы оказались в укромной комнатке, где она без лишних слов повалила меня на постель. От марихуаны на меня постоянно накатывали волны смеха, но, как тогда казалось, для этого веселья были все основания - я сравнивал эту секс-гранату (на бомбу она еще не тянула) с чинной матроной, которая готовилась стать моей женой. С трудом оторвавшись от ее сладких губ, я спросил: - Слушай, а ты, случаем, еще не школьница? - Какая разница? - пожала она плечами. - Для тебя - никакой, а для меня - большая. Помолчав, она ответила: - Я - школьница. Из твоей школы. - Ты училась в моей школе?! - Я снова зашелся в приступе хохота. - Когда? В каком классе? - В параллельном. Ты, конечно, не обращал на меня внимания. Ты был весь в учебе, мечтал об университете, по сторонам не смотрел. А между тем, ты был моей первой любовью. - Я?! - Да, ты. - Но почему ты никогда даже не подошла ко мне? И потом, постой... Нет, это невозможно! Тебе на вид от силы лет 16, а если бы ты была моей сверстницей, то тебе было бы лет 25. Верно? - Все было бы так, если бы я была жива. - Что?! - Ты помнишь, как однажды, когда ты был в одиннадцатом классе, в школе объявили день траура? За день до этого я погибла в автокатастрофе. - Что-то такое вспоминаю. Но если ты погибла, то... - Я - дух. Веселье мое улетучилось, как марихуанный дым. Такого я еще в жизни не слышал. - Сегодня - единственная ночь в году, когда я могу вернуться в мир живых людей, чтобы встретить своего любимого. Эта ночь - девятая после дня моей смерти. Я слушал ее ни жив ни мертв. - Умирая, я помнила о тебе, - продолжала она, легко касаясь пальцами моего лица. - Ты был во всех моих снах. Я тысячекратно отдавалась тебе, я была твоей невестой в белом подвенечном платье, я была матерью твоих детей. Но уйдя в другой мир, я не то что ни разу не поцеловала тебя, но даже не коснулась тебя. Это было несоизмеримо мучительней того, что жизнь моя оказалась такой короткой. Закрыв лицо ладонями, она разрыдалась. - Но что я могу сделать для тебя? - я привлек ее к себе. - Что? - Если мы проведем эту ночь вместе, я смогу, наконец, спокойно уснуть. У меня останется к тебе только одна просьба. Моя могила находится на бруклинском клабище Гринвуд. Раз в году, в этот день, ты будешь приносить на нее белые розы. - Но как я найду ее? - Спросишь у смотрителя, где похоронена Фокси Пу Сун Лин. Я его племянница. Он сразу укажет тебе дорогу. Теперь-то я понимаю, что накатившая на меня волна жалости и нежности к этой так беззаветно любившей меня девочке, а за ней - не меньшая волна жалости к самому себе, потерявшему так бескорыстно любившую меня душу, была вызвана все той же марихуаной, которая десять минут назад заставляла меня хохотать, как безумного. Наши слезы смешались, наши губы снова встретились. Я был любим и не мог не ответить взаимностью. - Почему, почему жизнь так несправедлива к нам? - в отчаянии спрашивал я. - У нас впереди вся ночь, - шептала она, прижимаясь ко мне. В общем, забыв обо всем на свете, я, как говорится, исполнил последнюю волю покойной. И, насколько я помню, даже не один раз. Будь я трезв, я бы обратил внимание на то, что моя подружка совершенно не походила на бесплотный дух. Что она вытворяла в ту ночь, этого я не могу забыть и сейчас. Бр-р! Вот, посмотрите, даже мурашки по коже пошли! Короче говоря, когда я проснулся утром, мой сладкий дух никуда не испарился. Расклеив черные от туши и слез глаза, дух допил остатки вина из стоявшей у постели бутылки и взялся за старое, хотя мои силы, силы живого человека, были уже на исходе. Спас меня от полного истощения стук в дверь. В комнате показалась голова полицейского, который попросил нас одеться и спуститься в гостиную. В участке мои худшие опасения подтвердились - мнимой покойнице было 15 лет. Прямо из полиции ее направили в больницу, проверить не умрет ли она от пережитого за ночь, а пережила она много, за это я ручаюсь. Ну, а меня отправили в приемник-распределитель для арестованных, где сонный судья предъявил мне предварительное обвинение в изнасиловании несовершеннолетней. Это был конец всего. Карьеры, блестящего будущего, самой жизни. Каким бы замечательным специалистом ни был адвокат, если в его собственном послужном списке значится изнасилование несовершеннолетней, то все, на что он может рассчитывать, так это на контору по иммиграционным делам на Брайтон-Бич. У меня в тот момент лежало на счету около 100 тысяч долларов. Я внес 50 тысяч в качестве залога и был отпущен до суда, так как не имел уголовного прошлого. А теперь и будущего, потому что семья этой нимфетки, выяснив, с кем имеет дело, вцепилась в меня мертвой хваткой. Газетчики, понятное дело, тут же подхватили эту историю. Согласитесь, не каждый день блестящий молодой адвокат насилует школьницу. Мне ничего не оставалось, как сделать себе новые документы и скрыться. Вот, собственно, и все. - И вы провели в пиццерии все эти 20 лет? - спросил Гландер. - Ну нет! Это было бы совершенно невыносимо! - воскликнул официант. - В моей ситуации на одном месте задерживаться нельзя. Три-четыре года и лучше смотать удочки. Первоначально меня занесло в Вест-Индию. Я считал, что чем дальше от США, тем безопасней. Ерунда! Провел там хороших десять лет, женился, но потом сильно заскучал. Потянуло в родные края. Купил пансион в горах на севере штата. Пансион, как и полагается любому хорошо застрахованному заведению, сгорел. И вот сейчас на очереди - пиццерия. Как я уже говорил, я всегда был прилежным учеником. Изучая юриспруденцию, я стал блестящим юристом. Перейдя на нелегальное существование, я тоже кое-чему научился. - Минуточку! - Гландер поднялся. - Что значит, "сейчас на очереди пиццерия"? - А то и значит! - официант развязал фартук и бросил его на стол. - Еще минут пять-десять, и здесь будет так полыхать, что иллюминация соседнего Луна-парка покажется по сравнению с нашим пеклом бойскаутским костерком. Помогите-ка только подтолкнуть вот тут, а? Дальше все закружилось перед глазами трех любителей мистических историй с той скоростью, которая совершенно не позволяет сосредоточиться на деталях, а позже вспомнить, что и за чем следовало в сумасшедшей чехарде событий. Не дожидаясь согласия Гландера, официант взял его за руку и подвел к высокой, до потолка, стопке картонных коробок, в которых пиццу отпускали на вынос. - Берите вот с этого края. Гландер, на лице которого было написано полное недоумение, взялся руками за угол картонной башни. Официант обежал ее так, что стал невидим для Гландера, и наклонился, уперев руки в колени. - Толкайте! - крикнул он. - Толкайте сильней, не бойтесь! Гландер нерешительно толкнул, но сильно и не надо было. Башня из коробок качнулась, уперлась в официанта, переломилась надвое и коробки посыпались прямо на раскаленную печь. Часть коробок тут же начала чернеть и по краю черных пятен побежал голубой огонек. Фомич и Вацек вскочили из-за стола и стояли в нерешительности, не зная, как быть. - Главное ничего не трогать! - воскликнул официант жестом предотвращая их возможную попытку гасить пламя. - Согласно инструкции, во время пожара надо проверить нет ли в помещении кого-либо еще, выбежать на улицу и позвонить в диспетчерскую полицейского управления по номеру 911. Что мы сейчас и сделаем. Подлетев к лестнице, ведущей на второй этаж, он крикнул механическим голосом репродуктора: - Оставшихся в здании прошу с вещами на выход! Застучали каблуки и скоро все увидели пышную мулатку средних лет с аккуратным кожаным саквояжем в руках. - Привет мальчики! - она помахала всем ручкой и уже в дверях, обернулась и помахала снова, - Ба-ай! - Ах! - сказал Вацек и стал оседать. - Это же... - Никому не садиться! - теперь официант сыпал инструкциями, как спортивный комментатор. - Во время пожара дорога каждая секунда! Особенно, когда пламя неуклонно подбирается к отопительному агрегату, работающему на чистой солярке! Марш! Марш! И он стал выталкивать гостей из помещения, видимость в котором стремительно падала из-за наполнявшего его дыма. - Постойте! - крикнул Фомич, кашляя в кулак и выскакивая на улицу следом за официантом. - Вы с ума сошли! Мы же все дадим против вас показания! - Да-да, непременно! - воскликнул официант. В этот момент на площадку перед пиццерией выскочил с деловым рыком и замер спортивный "БМВ" с открытым верхом. За рулем его сидела все та же кудрявая мулатка. - Непременно дайте показания! - повторил официант, усаживаясь в машину. - Только не забудьте рассказать детективам про дух возлюбленной владельца сгоревшего заведения, а также, для полноты картины, про ревнивого мужа с отрубленной головой! Но, как по мне, так вам самое время сматывать удочки и использовать эти незабываемые впечатления для новых баек. Всем, адью! Официант приложил к виску два пальца, и черная машина, взревев, унесла его из нашего поля зрения. И тут же за спинами у троицы раздался оглушительный хлопок и звон стекла, заставивший их от неожиданности присесть и втянуть головы в плечи. Это выстрелила лопнувшая от жара витрина. - Бежим! - скомандовал Гландер, первым пришедший в себя. И друзья бросились наутек, через секунду-другую растаяв в теплой августовской ночи. Это их моментальное исчезновение позволяет автору предположить, что постоянно пребывая в полюбившемся им мире колдунов и оборотней, они, может быть, даже сами того не осознавая, приобрели некоторые их качества. И это - конец четвертой и последней истории об оборотнях старого Нью-Йорка. Нью-Йорк, 2001г.