Самуил Яковлевич Маршак. Двенадцать месяцев Драматическая Сказка. Написана в 1942-43 гг. для МХАТа. Поставлена в Московском ТЮЗе в 1947, во МХАТе в 48 году. (скан с изд.: Собр. соч. в 8 томах. Т. 2-й, "Произведения для детей". М., "Худ.Лит." 1968. С. 307-- 376. Сканировал otgolosok). Ў http://tvoygolos.narod.ru Самуил МАРШАК ДВЕНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ Драматическая сказка ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Старуха-мачеха. Дочка. Падчерица. Королева, девочка лет четырнадцати. Гофмейстерина, высокая, тощая старая дама. Учитель Королевы, про­фессор арифметики и чисто­писания. Канцлер. Начальник королевской стражи. Офицер королевской стражи. Королевский прокурор. Посол Западной державы. Посол Восточной дер­жавы. Главный садовник. Садовники. Старый Солдат. Молодой Солдат. Волк. Лисица. Старый Ворон. Заяц. Первая Белка. Вторая Белка. Медведь. Двенадцать месяцев. Первый Глашатай. Второй Глашатай. Придворные. Пажи. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ КАРТИНА ПЕРВАЯ Зимний лес. Укромная полянка. Никем не потревоженный снег лежит волнистыми сугробами, покрывает деревья пушистыми шапками. Очень тихо. Несколько мгновений на сцене пусто, даже как будто мертво. Потом солнечный луч пробегает по снегу и освещает белесо-серую Волчью голову, выглянувшую из чащи, Ворона на сосне, Белку, примостившуюся в развилине ветвей у дупла. Слышится шорох, хлопанье крыльев, хруст сухого дерева. Лес оживает. Волк. У-у-у! Поглядишь, будто нет никого в лесу, будто пусто кругом. Да меня не надуешь! Я чую -- и заяц тут, и белка в дупле, и ворон на суку, и куропатки в сугробе. У-у-у! Так бы всех и съел! Ворон. Карр, карр! Вррешь -- всех не съешь. Волк. А ты не каркай. У меня с голодухи брюхо свело, Зубы сами щелкают. Ворон. Карр, карр! Иди, бррат, своей доррогой, никого не трогай. Да смотри, как бы тебя не тронули. Я воррон зоркий, за тридцать верст с дерева вижу. Волк. Ну, что ж ты видишь? Ворон. Карр, карр! По дорроге солдат идет. Волчья смерть у него за плечами, волчья гибель на боку. Карр, карр! Куда ж ты, серрый? Волк. Скучно слушать тебя, старого, побегу туда, где тебя нет! (Убегает.) Ворон. Карр, карр! Убрался серый восвояси, струсил. Поглубже в лес -- от смерти подальше. А солдат-то не за волком, а за елкой идет. Санки за собой тянет. Праздник нынче -- Новый год. Недарром и мороз ударил новогодний, трескучий. Эх, расправить бы крылья, полетать, согреться -- да стар я, стар... Карр, карр! (Прячется среди ветвей.) На поляну выскакивает 3 я я ц. На ветвях рядом с прежней Белкой появляется еще одна. Заяц (хлопая лапкой о лапку). Холодно, холодно, хо­лодноОт мороза дух захватывает, лапы на бегу к снегу примерзают. Белки, а белки, давайте играть в горелки. Солн­це окликать, весну зазывать! Первая Белка. Давай, заяц. Кому первому го­реть? Заяц. Кому выпадет. Считаться будем. Вторая Белка. Считаться так считаться! Косой, косой, Не ходи босой, А ходи обутый, Лапочки закутай. Если будешь ты обут, Волки зайца не найдут, Не найдет тебя медведь. Выходи -- тебе гореть! Заяц становится впереди. За ним-- две Белки. Заяц. Гори, гори ясно, Чтобы не погасло. Глянь на небо -- Птички летят, Колокольчики звенят! Первая Белка. Лови, заяц! Вторая Белка. Не догонишь! Белки, обежав Зайца справа и слева, мчатся по снегу. Заяц-- за ними. В это время на полянку выходит Падчерица. На ней большой рваный платок, старая кофта, стоптанные башмаки, грубые рукавицы. Она тянет за собой санки, за поясом у нее топорик. Девушка останавливается между деревьями и пристально смотрит на Зайца и Белок. Те так заняты игрой, что не замечают ее. Белки с разгона взбираются на дерево. Заяц. Вы куда, куда? Так нельзя, это нечестно! Я с ва­ми больше не играю. Первая Белка. А ты, заяц, прыгни, прыгни! Вторая Белка. Подскочи, подскочи! Первая Б е л к а. Хвостом махни-- и на ветку! Заяц (пытаясь прыгнуть, жалобно). Да у меня хвост короткий... Белки смеются. Девушка тоже. Заяц и Белки быстро оглядываются на нее и прячутся. Падчерица (вытирая слезы рукавицей). Ох, не могу! До чего смешно! На морозе жарко стало. Хвост, говорит, у меня короткий. Так и говорит. Не слыхала бы своими уша­ми -- не поверила бы! (Смеется.) На поляну выходит Солдат. За поясом у него большой топор. Он тоже тянет за собой санки. Солдат -- усатый, бывалый," немолодой. Солдат. Здравия желаю, красавица! Ты чему же это радуешься -- клад нашла или хорошую новость услыхала? Падчерица машет рукой и смеется еще звонче. Да ты скажи, с чего тебя смех разбирает. Может, и я по­смеюсь с тобой вместе. Падчерица. Да вы не поверите! Солдат. Отчего же? Мы, солдаты, на своем веку всего наслышались, всего нагляделись. Верить -- верим, а в обман не даемся. Падчерица. Тут заяц с белками в горелки играл, на Этом самом месте! Солдат. Ну? Падчерица. Чистая правда! Вот как наши ребятишки на улице играют. "Гори, гори ясно, чтобы не погасло..." Он за ними, они от него, по снегу да на дерево. И еще драз­нят: "Подскочи, подскочи, подпрыгни, подпрыгни!" Солдат. Так по-нашему и говорят? Падчерица. По-нашему. Солдат. Скажите на милость! Падчерица. Вот вы мне и не верите! Солдат. Как не верить! Нынче день-то какой? Старому году конец, новому -- начало. А я еще от деда своего слы­хал, будто его дед ему рассказывал, что в этот день всякое на свете бывает -- умей только подстеречь да подглядеть. Это ли диво, что белки с зайцами в горелки играют! Под Новый год и не такое случается. Падчерица. А что же? Солдат. Да так ли, нет ли, а говорил мой дед, что в самый канун Нового года довелось его деду со всеми две­надцатью месяцами встретиться. Падчерица. Да ну? Солдат. Чистая правда. Круглый год старик разом уви­дал: и зиму, и лето, и весну, и осень. На всю жизнь запом­нил, сыну рассказал и внукам рассказать велел. Так до меня оно и дошло. Падчерица. Как же это можно, чтобы зима с летом и весна с осенью сошлись! Вместе им быть никак нельзя. Солдат. Ну, что знаю, про то и говорю, а чего не знаю, того не скажу. А ты зачем сюда в такую стужу забрела? Я человек подневольный, меня начальство сюда отрядило, а тебя кто? Падчерица. И я не своей волей пришла. Солдат. В услужении ты, что ли? Падчерица. Нет, дома живу. Солдат. Да как же тебя мать отпустила? Падчерица. Мать бы не отпустила, а вот мачеха послала -- хворосту набрать, дров нарубить. Солдат. Вон как! Значит, ты сирота? То-то и амуниция у тебя второго сроку. Верно, насквозь тебя продувает. Ну, давай я тебе помогу, а потом и за свое дело примусь. Падчерица и Солдат вместе собирают хворост и укладывают на санки. Падчерица. А у вас какое дело? Солдат. Елочку мне нужно вырубить, самую лучшую в лесу, чтоб и гуще ее не было, и стройней не было, и эеленей не было. Падчерица. Это для кого же такая елка? Солдат. Как -- для кого? Для самой королевы. Завтра у нас гостей полон дворец будет. Вот и надо нам всех уди­вить. Падчерица. А что же у вас на елку повесят? Солдат. Что все вешают, то и у нас повесят. Всякие игрушки, хлопушки да побрякушки. Только у других вся Эта канитель из бумаги золотой, из стекляшек, а у нас из чистого золота и алмазов. У других куклы и зайчики ват­ные, а у нас атласные. Падчерица. Неужто королева еще в куклы играет? Солдат. Отчего же ей не играть? Она хоть и королева, а не старше тебя. Падчерица. Да я-то уж давно не играю. Солдат. Ну, тебе, видать, некогда, а у нее время есть. Над ней-то ведь никакого начальства нет. Как померли ее родители -- король с королевой, -- так и осталась она пол­ной хозяйкой и себе и другим. Падчерица. Значит, и королева у нас сирота? Солдат. Выходит, что сирота. Падчерица. Жалко ее. Солдат. Как не жалко! Некому поучить ее уму-разуму. Ну, твое дело сделано. Хворосту на неделю хватит. А теперь пора и мне за свое дело приниматься, елочку искать, а то попадет мне от нашей сироты. Она у нас шутить не любит. Падчерица. Вот и мачеха у меня такая... И сестрица вся в нее. Что ни сделаешь, ничем им не угодишь, как ни повернешься -- все не в ту сторону. Солдат. Погоди, не век тебе терпеть. Молода ты еще, доживешь и до хорошего. Уж на что наша солдатская служба долгая, а и ей срок выходит. Падчерица. Спасибо на добром слове, и за хворост спасибо. Быстро я нынче управилась; солнце еще высоко стоит. Дайте-ка я вам елочку одну покажу. Не подойдет ли она вам? Уж такая красивая елочка -- веточка в ве­точку. Солдат. Что же, покажи. Ты, видно, здесь в лесу своя. Недаром белки с зайцами при тебе в горелки играют! Падчерица и Солдат, оставив санки, скрываются в чаще. Мгновение сцена пуста. Потом ветви старых заснеженных елей раздви­гаются, на поляну выходят два высоких старика: Январь-месяц в белой шубе и шапке и Декабрь-месяц в белой шубе с черными полосами и в белой шапке с черной опушкой. Декабрь. Вот, брат, принимай хозяйство. Как будто все у меня в порядке. Снегу нынче довольно: березкам по пояс, соснам по колено. Теперь и морозцу разгуляться мож­но -- беды уж не будет. Мы свое время за тучами прожили, вам и солнышком побаловаться не грех. Январь. Спасибо, брат. Видать, ты славно поработал. А что, у тебя на речках да на озерах крепко лед стал? Декабрь. Ничего, держится. А не мешает еще подмо­розить. Январь. Подморозим, подморозим. За нами дело не станет. Ну, а народ лесной как? Декабрь. Да как полагается. Кому время спать -- спит, а кто не спит, тот прыгает да бродит. Вот я их созову, сам погляди. (Хлопает рукавицами.) Из чащи выглядывают Волк и Лисица. На ветвях появляются Белки. На середину полянки выскакивает Заяц. За сугробами шевелятся уши других зайцев. Волк и Лисица нацеливаются на добычу, но Январь грозит им пальцем. Январь. Ты что, рыжая? Ты что, серый? Думаете, для вас мы зайцев сюда созвали? Нет, уж вы сами для себя промышляйте, а нам всех лесных жильцов посчитать надо: и Зайцев, и белок, да и вас, зубастых. Волк и Лисица притихают. Старики неторопливо считают зверей. Декабрь. Собирайтесь, звери, в стаю, Я вас всех пересчитаю. Серый волк. Лиса. Барсук. Куцых зайцев сорок штук. Ну, теперь куницы, белки И другой народец мелкий. Галок, соек и ворон Ровным счетом миллион! Январь. Вот и ладно. Все вы пересчитаны. Можете идти по своим домам, по своим делам. Звери исчезают. А теперь, братец, пора нам к нашему празднику пригото­виться -- снег в лесу обновить, ветви посеребрить. Махни-ка рукавом -- ты ведь еще здесь хозяин. Декабрь. А не рано ли? До вечера еще далеко. Да вон и санки чьи-то стоят, значит, люди по лесу бродят, Завалишь тропинки снегом -- им отсюда и не выбраться. Январь. А ты полегоньку начинай. Подуй ветром, по­мети метелью -- гости и догадаются, что домой пора. Не поторопишь их, так они до полуночи шишки да сучья соби­рать будут. Всегда им чего-нибудь надо. На то они и люди! Декабрь. Ну что ж, начнем помаленьку. Верные слуги -- Снежные вьюги, Заметите все пути, Чтобы в чащу не пройти Ни конному, ни пешему! Ни леснику, ни лешему! Начинается вьюга. Снег густо падает на землю, на деревья. За снежной завесой почти не видно стариков в белых шубах и шапках. Их не отличить от деревьев. На поляну возвращаются Падчерица и Солдат. Они идут с трудом, вязнут в сугробах, закрывают лица от вьюги. Вдвоем они несут елку. Солдат. Метель-то какая разыгралась -- прямо сказать, новогодняя! Не видать ничего. Где мы тут с тобой санки оставили? Падчерица. А вон два бугорочка рядом -- это они и есть. Подлиннее да пониже -- это ваши санки, а мои повыше да покороче. (Веткой обметает санки.) Солдат. Вот елочку привяжу, и тронемся. А ты не жди меня -- иди себе домой, а то замерзнешь в своей одежонке, да и метелью тебя заметет. Смотри ты, какая эавируха поднялась! Падчерица. Ничего, мне не в первый раз. (Помогает ему привязать елку.) Солдат. Ну, готово. А теперь шагом марш, в путь-до­рогу. Я -- вперед, а ты -- за мной, по моим следам. Так-то тебе полегче будет. Ну, поехали! Падчерица. Поехали. (Вздрагивает.) Ох! Солдат. Ты чего? Падчерица. Поглядите-ка! Вон там, за Теми соснами два старика в белых шубах стоят. Солдат. Какие еще старики? Где? (Делает шаг вперед.) В это время деревья сдвигаются, и оба Старика исчезают за ними. Никого там нет, померещилось тебе. Это сосны. Падчерица. Да нет, я видела. Два старика -- в шубах, в шапках! Солдат. Нынче и деревья в шубах и в шапках стоят. Идем-ка поскорее, да не гляди по сторонам, а то в новогод­нюю метель и не такое привидится! Падчерица и Солдат уходят. Из-за деревьев опять появляются Старики. Январь. Ушли? Декабрь. Ушли. (Смотрит вдаль из-под ладони.) Вон уж они где -- с горки спускаются! Январь. Ну, видно, это последние твои гости. Больше в нынешнем году людей у нас в лесу не будет. Зови братьев новогодний костер разводить, смолы курить, мед на весь год варить. Декабрь. А кто дров припасет? Январь. Мы, зимние месяцы. Декабрь. А кто огоньку принесет? Голоса из чащи. Весенние месяцы! Декабрь. Кто будет жар раздувать? Голоса. Летние месяцы! Декабрь. Кто будет жар заливать? Голоса. Осенние месяцы! В глубине чащи в разных местах мелькают чьи-то фигуры. Сквозь ветви светятся огни. Январь. Что ж, брат, как будто все мы в сборе -- весь круглый год. Запирай лес на ночь, чтобы ни хода, ни вы­хода не было. Декабрь. Ладно, запру! Вьюга белая -- пурга, Взбей летучие снега. Ты курись, Ты дымись, Пухом на землю вались, Кутай землю пеленой, Перед лесом стань стеной. Вот ключ, Вот замок, Чтоб никто пройти не мог! Стена падающего снега закрывает лес, КАРТИНА ВТОРАЯ Дворец. Классная комната Королевы. Широкая доска в резной золотой раме. Парта из розового дерева. На бархатной подушке сидит и пишет длинным золотым пером четырнадцатилетняя Королева. Перед ней седобородый Профессор арифметики и чистописания, похожий на старинного астролога. Он в мантии, в докторском причудливом колпаке с кистью. Королева. Терпеть не могу писать. Все пальцы в чернилах! Профессор. Вы совершенно правы, ваше величество. Это весьма неприятное занятие. Недаром древние порты об­ходились без письменных приборов, почему произведения их отнесены наукой к разряду устного творчества. Однако же осмелюсь попросить вас начертать собственной вашего вели­чества рукой еще четыре строчки. Королева. Ладно уж, диктуйте. Профессор Травка зеленеет, Солнышко блестит, Ласточка с весною В сени к нам летит! Королева. Я напишу только "Травка зеленеет". (Пишет.) Травка зе-не... Входит Канцлер. Канцлер (низко кланяясь). Доброе утро, ваше вели­чество. Осмелюсь почтительнейше просить вас подписать один рескрипт и три указа. Королева. еще писать! Хорошо. Но уж тогда я не буду дописывать "зенелеет". Дайте сюда ваши бумажки! (Подписывает бумаги одну за другой.) Канцлер. Благодарю вас, ваше величество. А теперь позволю себе попросить вас начертать... Королева. Опять начертать! Канцлер. Только вашу высочайшую резолюцию на этом ходатайстве. Королева (нетерпеливо). Что же я должна написать? Канцлер. Одно из двух, ваше величество: либо "каз­нить", либо "помиловать". Королева (про себя). По-ми-ло-вать... Каз-нить... Луч­ше напишу "казнить" -- это короче. Канцлер берет бумаги, кланяется и уходит. Профессор (тяжело вздыхая). Нечего сказать, короче! Королева. О чем это вы? Профессор. Ах, ваше величество, что вы написали! Королева. Вы, конечно, опять заметили какую-нибудь ошибку. Надо писать "кознить", что ли? Профессор. Нет, вы правильно написали это слово -- и все-таки сделали очень грубую ошибку. Королева. Какую же? Профессор. Вы решили судьбу человека, даже не за­думавшись! Королева. еще чего! Не могу же я писать и думать в одно и то же время. Профессор. И не надо. Сначала надо подумать, а по­том писать, ваше величество! Королева. Если бы я слушалась вас, я бы только и делала, что думала, думала, думала и под конец, наверно, сошла бы с ума или придумала бог знает что... Но, к счастью, я вас не слушаюсь... Ну, что у вас там дальше? Спрашивайте скорее, а то я целый век не выйду из клас­сной! Профессор. Осмелюсь спросить, ваше величество: сколько будет семью восемь? Королева. Не помню что-то... Это меня никогда не ин­тересовало... А вас? Профессор. Разумеется, интересовало, ваше вели­чество! Королева. Вот удивительно!.. Ну, прощайте, наш урок окончен. Сегодня, перед Новым годом, у меня очень много дела. Профессор. Как угодно вашему величеству!.. (Груст­но и покорно собирает книги.) Королева (ставит локти на стол и рассеянно следит за ним). Право же, хорошо быть королевой, а не простой школьницей. Все меня слушаются, даже мой учитель. Ска­жите, а что бы вы сделали с другой ученицей, если бы она отказалась ответить вам, сколько будет семью восемь? Профессор. Не смею сказать, ваше величество! Королева. Ничего, я разрешаю. Профессор (робко). Поставил бы в угол... Королева. Ха-ха-ха! (Указывая на углы.) В тот или в этот? Профессор. Это все равно, ваше величество. Королева. Я бы предпочла этот -- он как-то уютнее. (Становится в угол.) А если она и после этого не захотела бы сказать, сколько будет семью восемь? Профессор. Я бы... Прошу прощения у вашего вели­чества... я бы оставил ее без обеда. Королева. Без обеда? А если она ждет к обеду гостей, например, послов какой-нибудь державы или иностранного принца? Профессор. Да ведь я же говорю не о королеве, ваше величество, а о простой школьнице! Королева (притягивая в угол кресло и садясь в него.) Бедная простая школьница! Вы, оказывается, очень жестокий старик. А вы знаете, что я могу вас казнить? И даже сегод­ня, если захочу! Профессор (роняя книги). Ваше величество!.. Королева. Да-да, могу. Почему бы нет? Профессор. Но чем же я прогневал ваше величество? Королева. Ну, как вам сказать. Вы очень своенравный человек. Что бы я ни сказала, вы говорите: неверно. Что бы ни написала, вы говорите: не так. А я люблю, когда со мной соглашаются! Профессор. Ваше величество, клянусь жизнью, я боль­ше не буду с вами спорить, если это вам не угодно! Королева. Клянетесь жизнью? Ну хорошо. Тогда давайте продолжать наш урок. Спросите у меня что-нибудь. (Садится за парту.) Профессор. Сколько будет шестью шесть, ваше вели­чество? Королева (смотрит на него, наклонив голову набок). Одиннадцать. Профессор (грустно). Совершенно верно, ваше вели­чество. А сколько будет восемью восемь? Королева. Три. Профессор. Правильно, ваше величество. А сколько будет... Королева. Сколько да сколько! Какой вы любопытный человек. Спрашивает, спрашивает... Лучше сами расскажите мне что-нибудь интересное. Профессор. Рассказать что-нибудь интересное, ваше величество? О чем же? В каком роде? Королева. Ну, не знаю. Что-нибудь новогоднее... Ведь сегодня канун Нового года. Профессор. Ваш покорный слуга. Год, ваше величест­во, состоит из двенадцати месяцев! Королева. Вот как? В самом деле? Профессор. Совершенно точно, ваше величество. Ме­сяцы называются: январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль... Королева. Вон их сколько! И вы знаете все по име­нам? Какая у вас замечательная память! Профессор. Благодарю вас, ваше величество! Август, сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь. Королева. Подумать только! Профессор. Месяцы идут один за другим. Только окончится один месяц, сразу же начинается другой. И ни­когда еще не бывало, чтобы февраль наступил раньше янва­ря, а сентябрь -- раньше августа. Королева. А если бы я захотела, чтобы сейчас насту­пил апрель? Профессор. Это невозможно, ваше величество. Королева. Вы -- опять? Профессор (умоляюще). Это не я возражаю вашему величеству. Это наука и природа! Королева. Скажите пожалуйста! А если я издам такой Закон и поставлю большую печать? Профессор (беспомощно разводит руками). Боюсь, что и это не поможет. Но вряд ли вашему величеству понадобятся такие перемены в календаре. Ведь каждый месяц приносит нам свой подарки и забавы. Декабрь, январь и фев­раль -- катанье на коньках, новогоднюю елку, масленичные балаганы, в марте начинается снеготаяние, в апреле из-под снега выглядывают первые подснежники... Королева. Вот я и хочу, чтобы уже был апрель. Я очень люблю подснежники. Я их никогда не видала. Профессор. До апреля осталось совсем немного, ваше величество. Всего каких-нибудь три месяца, или девяносто дней... Королева. Девяносто! Я не могу ждать и трех дней. Завтра новогодний прием, и я хочу, чтобы у меня на столе были эти -- как вы их там назвали? -- подснежники. Профессор. Ваше величество, но законы природы!.. Королева (перебивая его). Я издам новый закон при­роды! (Хлопает в ладоши.) Эй, кто там? Пошлите ко мне Канцлера. (Профессору.) А вы садитесь за мою парту и пи­шите. Теперь я вам буду диктовать. (Задумывается.) Ну, "Травка зенелеет, солнышко блестит". Да-да, так и пишите. (Задумывается.) Ну! "Травка зенелеет, солнышко блестит, а в наших королевских лесах распускаются весенние цветы. Посему всемилостивейше повелеваем доставить к Новому году во дворец полную корзину подснежников. Того, кто исполнит нашу высочайшую волю, мы наградим по-королевски..." Что бы им такое пообещать? Погодите, это писать не надо!.. Ну вот, придумала. Пишите. "Мы дадим ему столько золота, сколько поместится в его корзине, пожалуем ему бархатную шубу на седой лисе и позволим участвовать в нашем коро­левском новогоднем катании". Ну, написали? Как вы мед­ленно пишете! Профессор, "...на седой лисе..." Я давно уже не писал диктанта, ваше величество. Королева. Ага, сами не пишете, а меня заставляете! Хитрый какой!.. Ну, да уж ладно. Давайте перо -- я начер­таю свое высочайшее имя! (Быстро ставит закорючку и машет листком, чтобы чернила скорее высохли.) В это время в дверях появляется Канцлер. Ставьте печать -- сюда и сюда! И позаботьтесь о том, чтобы все в городе знали мой приказ. Канцлер (быстро читает глазами). К этому-- печать? Воля ваша, королева!.. Королева. Да-да, воля моя, и вы должны ее испол­нить!.. Занавес опускается. Один за другим выходят два Глашатая с трубами и свитками в руках. Торжественные звуки фанфар, Первый Глашатай. Под праздник новогодний Издали мы приказ: Пускай цветут сегодня Подснежники у нас! Второй Глашатай. Травка зеленеет, Солнышко блестит, Ласточка с весною В сени к нам летит! Первый Глашатай. Кто отрицать посмеет, Что ласточка летит, Что травка зеленеет И солнышко блестит? Второй Глашатай. В лесу цветет подснежник, А не метель метет, И тот из вас мятежник, Кто скажет: не цветет! Первый Глашатай. Посему всемилостивейше пове­леваем доставить к Новому году во дворец полную корзину подснежников! Второй Глашатай. Того, кто исполнит нашу высочайшую волю, мы наградим по-королевски! Первый Глашатай. Мы пожалуем ему столько зо­лота, сколько поместится в его корзине! Второй Глашатай. Подарим бархатную шубу на се­дой лисе и позволим участвовать в нашем королевском ново­годнем катании! Первый Глашатай. На подлинном собственной ее ве­личества рукой начертано: "С Новым годом! С первым апреля!" Звуки фанфар. Второй Глашатай. Ручьи бегут в долину, Зиме пришел конец. Первый Глашатай. Подснежников корзину Несите во дворец! Второй Глашатай. Нарвите до рассвета Подснежников простых. Первый Глашатай. И вам дадут за это Корзину золотых! Первый и Второй (вместе) Травка зеленеет, Солнышко блестит, Ласточка с весною В сени к нам летит! Первый Глашатай (хлопая ладонью о ладонь). Брр!.. Холодно!.. КАРТИНА ТРЕТЬЯ Маленький домик на окраине города. Жарко топится печка. За окнами метель. Сумерки. Старуха раскатывает тесто. Дочка сидит перед огнем. Возле нее на полу несколько корзинок. Она перебирает корзинки. Сначала берет в руки маленькую, потом побольше, потом самую большую. Дочка (держа в руках маленькую корзинку). А что, мама, в эту корзинку много золота войдет? Старуха. Да, немало. Дочка. На шубку хватит? Старуха. Что там на шубку, доченька! На полное при­даное хватит: и на шубки, и на юбки. Да еще на чулочки в платочки останется. Дочка. А в эту сколько войдет? Старуха. В эту еще больше. Тут и на дом каменный хватит, и на коня с уздечкой, и на барашка с овечкой. Дочка. Ну, а в эту? Старуха. А уж тут и говорить нечего. На золоте пить-есть будешь, в золото оденешься, в золото обуешься, золотом уши завесишь. Дочка. Ну, так я эту корзинку и возьму! (Вздыхая) Одна беда -- подснежников не найти. Видно, посмеяться над нами захотела королева. Старуха. Молода, вот и придумывает всякую всячину. Дочка. А вдруг кто-нибудь пойдет в лес да и наберет там подснежников. И достанется ему вот этакая корзина золота! Старуха. Ну, где там-- наберет! Раньше весны под­снежники и не покажутся. Вон сугробы-то какие намело -- до самой крыши! Дочка. А может, под сугробами-то они и растут себе потихоньку. На то они и подснежники... Надену-ка я свою шубейку да попробую поискать. Старуха. Что ты, доченька! Да я тебя и за порог не выпущу. Погляди в окошко, какая метель разыгралась. А то ли еще к ночи будет! Дочка (хватает самую большую корзину). Нет, пойду-- и все тут. В кои-то веки во дворец попасть случай вышел, к самой королеве на праздник. Да еще целую корзину золота дадут. Старуха. Замерзнешь в лесу. Дочка. Ну, так вы сами в лес ступайте. Наберите под­снежников, а я их во дворец отнесу, Старуха. Что же тебе, доченька, родной матери не жалко? Дочка. И вас жалко, и золота жалко, а больше здего себя жалко! Ну, что вам стоит? Эка невидаль-- метель! За­кутайтесь потеплее и пойдите. Старуха. Нечего сказать, хороша дочка! В такую погоду хозяин собаки на улицу не выгонит, а она мать гонит. Дочка. Как же! Вас выгонишь! Вы и шагу лишнего для дочки не ступите. Так и просидишь из-за вас весь праздник на кухне у печки. А другие с королевой в серебряных санях кататься будут, золото лопатой огребать... (Плачет.) Старуха. Ну, полно, доченька, полно, не плачь. Вот съешь-ка горяченького пирожка! (Вытаскивает из печки же­лезный лист с пирожками). С пылу, с жару, кипит-шипит, чуть не говорит! Дочка (сквозь слезы). Не надо мне пирожков, хочу подснежников!.. Ну, если сами идти не хотите и меня не пускаете, так пусть хоть сестра сходит. Вот придет она из лесу, а вы ее опять туда пошлите. Старуха. А ведь и правда! Отчего бы ее не послать? Лес недалеко, сбегать недолго. Наберет она цветочков -- мы тобой их во дворец снесем, а замерзнет -- ну, значит, такая ее судьба. Кто о ней плакать станет? Дочка. Да уж, верно, не я. До того она мне надоела, сказать не могу. За ворота выйти нельзя -- все соседи только про нее и говорят: "Ах, сиротка несчастная!", "Работница-- Золотые руки!", "Красавица-- глаз не отвести!" А чем я хуже ее? Старуха. Что ты, доченька, по мне -- ты лучше, а не хуже. Да только не всякий это разглядит. Ведь она хитрая -- подольститься умеет. Тому поклонится, этому улыбнется. Вот и жалеют ее все: сиротка да сиротка. А чего ей, сиротке, не хватает? Платок свой я ей отдала, совсем хороший платок, и семи лет его не проносила, а потом разве что квашню уку­тывала. Башмачки твои позапрошлогодние донашивать ей позволила" -- жалко, что ли? А уж хлеба сколько на нее идет! Утром кусок, да за обедом краюшка, да вечером горбушка. Сколько это в год выйдет -- посчитай-ка. Дней-то в году много! Другая бы не знала, как отблагодарить, а от этой слова не услышишь. Дочка. Ну вот, пусть и сходит в лее. Дадим ей корзину побольше, что я для себя выбрала. Старуха. Что ты, доченька! Эта корзина новая, недав­но куплена. Ищи ее потом в лесу. Вон ту дадим, -- в про­падет, так не жалко. Д о ч к а. Да уж больно мала! Входит Падчерица. Платок ее весь засыпав снегом. Она снимает платок и стряхивает, потом подходит к печке и греет руки. Старуха. Что, на дворе метет? Падчерица. Так метет, что ни земли, ни неба не ви­дать. Словно по облакам идешь. Еле до дому добралась. Старуха. На то и зима, чтобы метель мела. Падчерица. Нет, такой вьюги за целый год не было да в не будет. Дочка. А ты почем знаешь, что не будет? Падчерица. Да ведь нынче последний день в году! Дочка. Вон как! Видно, ты не очень замерзла, если за­гадки загадываешь. Ну что, отдохнула, обогрелась? Надо тебе еще кое-куда сбегать. Падчерица. Куда же это, далеко? Старуха. Не так уж близко, да и недалеко. Дочка. В лес! Падчерица. В лес? Зачем? Я хворосту много привез­ла, на неделю хватит. Дочка. Да не за хворостом, а за подснежниками! Падчерица (смеясь). Вот разве что за подснежника­ми -- в такую вьюгу! А я-то сразу и не поняла, что ты шу­тишь. Испугалась. Нынче и пропасть не мудрено -- так и кружит, так и валит с ног. Дочка. А я не шучу. Ты что, про указ не слыхала? Падчерица. Нет. Дочка. Ничего-то ты не слышишь, ничего не знаешь! По всему городу про это говорят. Тому, кто нынче подснеж­ников наберет, королева целую корзину золота даст, шубку на седой лисе пожалует и в своих санях кататься позволит. Падчерица. Да какие же теперь подснежники -- ведь Зима... Старуха. Весной-то за подснежники не золотом пла­тят, а медью! Дочка. Ну, что там разговаривать! Вот тебе корзинка. Падчерица (смотрит в окно). Темнеет уж... Старуха. А ты бы еще дольше за хворостом ходила -- так и совсем бы темно стало. Падчерица. Может, завтра с утра пойти? Я пораньше встану, чуть рассветет. Дочка. Тоже придумала-- с утра! А если ты до вечера цветов не найдешь? Так и станут нас с тобой во дворце до­жидаться. Ведь цветы-то к празднику нужны. Падчерица. Никогда не слыхала, чтобы зимой цветы в лесу росли... Да разве разглядишь что в такую темень? Дочка (жуя пирожок). А ты пониже наклоняйся да по­лучше гляди. Падчерица. Не пойду я! Дочка. Как это -- не пойдешь? Падчерица. Неужели вам меня совсем-совсем не жал­ко? Не вернуться мне из лесу. Дочка. А что же -- мне вместо тебя в лес идти? Падчерица (опустив голову). Да ведь не мне золото нужно. Старуха. Понятно, тебе ничего не нужно. У тебя все есть, а чего нет, то у мачехи да у сестры найдется! Дочка. Она у нас богатая, от целой корзины золота от­казываетсяНу, пойдешь или не пойдешь? Отвечай прямо -- не пойдешь? Где моя шубейка? (Со слезами в голосе). Пусть она здесь у печки греется, пироги ест, а я до полуночи по лесу ходить буду, в сугробах вязнуть... (Срывает с крючка шубку и бежит к дверям.) Старуха (хватает ее за полу). Ты куда? Кто тебе по­зволил? Садись на место, глупая! (Падчерице.) А ты -- пла­ток на голову, корзину в руки и ступай. Да смотри у меня: если узнаю, что ты у соседей где-нибудь просидела, в дом не пущу, -- замерзай на дворе! Дочка. Иди и без подснежников не возвращайся! Падчерица закутывается в платок, берет корзинку и уходит. Молчание. Старуха (оглянувшись на дверь). И дверь-то за собой как следует не прихлопнула. Дует как! Прикрой дверь хоро­шенько, доченька, и собирай на стол. Ужинать пора. Занавес ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ КАРТИНА ПЕРВАЯ Лес. На землю падают крупные хлопья снега. Густые сумерки. Падчерица пробирается через глубокие сугробы. Кутается в рваный платок. Дует на замерзшие руки. В лесу все больше и больше темнеет. С верхушки дерева шумно падает ком снега. Падчерица (вздрагивает.) Ох, кто там? (Оглядывает­ся.) Снеговая шапка упала, а мне уж почудилось, будто на меня кто с дерева прыгнул... А кому быть здесь в такую пору? Звери и те по своим норам попрятались. Одна я в ле­су... (Пробирается дальше. Спотыкается, запутывается в бу­реломе, останавливается.) Не пойду дальше. Тут и останусь. Все равно, где замерзать. (Садится на поваленное дерево.) Темно-то как! Рук своих не разглядишь. И не знаю, куда я Зашла. Ни вперед, ни назад дороги не найти. Вот и пришла моя смерть. Мало я хорошего в жизни видела, а все-таки страшно помирать... Разве закричать, на помощь позвать? Может, услышит кто -- лесник, или дровосек запоздалый, или охотник какой? Ау! Помогите! АуНет, никто не отзывается. Что же мне делать? Так и сидеть здесь, покуда конец не придет? А ну как волки набегут? Ведь они издали чело­века чуют. Вон там хрустнуло что-то, будто крадется кто. Ой, боюсь! (Подходит к дереву, смотрит на толстые, узлова­тые, покрытые снегом ветви.) Взобраться, что ли? Там они меня не достанут. (Взбирается на одну из ветвей и усажи­вается в развилине. Начинает дремать.) Некоторое время в лесу тихо. Потом из-за сугроба появляется Волк. Настороженно поглядывая по сторонам, он обходит лес и, приподняв голову, затягивает свою одинокую волчью песню. Волк Ох, сердит Мороз, Не щадит Мороз. На ходу Ко льду Волчий хвост прирос. У овцы зимой Есть овечья шерсть. У лисы зимой Лисья шуба есть. У меня ж, на грех, Только волчий мех, Только старый мех -- Шуба драная. Ох, и жизнь моя Окаянная!.. (Замолкает, прислушивается, потом опять затягивает свою песню.) Спит под Новый год Весь лесной народ. Все соседи спят. Все медведи спят. Кто в норе не спит, -- Под кустом храпит. Баю-баюшки, Зайцы-заюшки. Баю-баюшки, Горностаюшки!.. Я один не сплю -- Думу думаю, Думу думаю Про беду мою. У меня тоска Да бессонница. По пятам за мной Голод гонится, Где найду Еду На снегу -- на льду? Волку голодно, Волку холодно!.. (Допев свою песню, опять пускается в обход. Подойдя по­ближе к тому месту, где укрылась Падчерица, останавли­вается.) У-у-у, человечьим духом в лесу запахло. Будет мне к Новому году пожива, будет мне ужин! Ворон (с верхушки дерева). Карр, карр! Берегись, се­рый. Не про тебя добыча! Карр, карр!.. Волк. А, это опять ты, старый колдун? Утром ты меня обманул, а уж теперь не надуешь. Чую добычу, чую! Ворон. Ну, а коли чуешь, так скажи, что у тебя справа, что слева, что прямо. Волк. Думаешь не скажу? Справа -- куст, слева -- куст, а прямо -- лакомый кус. Ворон. Вррешь, бррат! Слева -- ловушка, справа -- отрава, а прямо -- волчья яма. Только и осталось тебе до­роги, что обрратно. Куда же ты, серый? Волк. Куда захочу, туда и поскачу, а тебе дела нет! (Исчезает за сугробом.) Ворон. Карр, карр, удррал серый. Стар волк -- да я старее, хитер -- да я мудрее. Я его, серого, еще не раз прроведу! А ты, красавица, проснись, нельзя в мороз дре­мать -- замерзнешь! На дереве появляется Белка и сбрасывает на Падчерицу шишку. Белка. Не спи -- замерзнешь! Падчерица. Что такое? Кто это сказал? Кто здесь, кто? Нет, видно, послышалось мне. Просто шишка с дерева упала и разбудила меня. А мне что-то хорошее приснилось, и теплее даже стало. Что же это мне приснилось? Не вспом­нишь сразу. Ах, вон оно что! Будто мать моя по дому с лампой идет и огонек прямо мне в глаза светит. (Поднимает голову, стряхивает рукой снег с ресниц.) А ведь и правда что-то светится -- вон там, далеко... А вдруг это волчьи гла­за? Да нет, волчьи глаза зеленые, а это золотой огонек. Так и дрожит, так и мерцает, будто звездочка в ветвях запута­лась... Побегу! (Соскакивает с ветки.) Все еще светится. Может, тут и в самом деле избушка лесника недалеко или дровосеки огонь развели. Идти надо. Надо идти. Ох, ноги не идут, окоченели совсем! (Идет с трудом, проваливаясь в суг­робы, перебираясь через бурелом и поваленные стволы.) Только бы огонек не погас!.. Нет, он не гаснет, он все ярче горит. И дымком теплым как будто запахло. Неужто кос­тер? Так и есть. Чудится мне или нет, а слышу я, как хво­рост на огне потрескивает. (Идет дальше, раздвигая и при­поднимая лапы густых высоких елей.) Все светлее и светлее становится вокруг. Красноватые отблески перебегают по снегу, по ветвям. И вдруг перед Падчерицей открывается небольшая круглая поляна, посреди которой жарко пылает высокий костер. Вокруг костра сидят люди, кто поближе к огню, кто подальше. Их двенадцать: трое старых, трое пожилых, трое молодых, а последние трое -- совсем еще юноши. Молодые сидят у самого огня, старики -- поодаль. На двух стариках белые длинные шубы, мохнатые белые шапки, на третьем-- белая шуба с черными полосами и на шапке черная опушка. Один из пожи­лых -- в золотисто красной, другой -- в ржаво-коричневой, третий-- в бурой одежде. Остальные шестеро -- в зеленых, разного оттенка кафтанах, расшитых цветными узорами. У одного из юношей поверх зеленого кафтана шубка внакидку, у другого-- шубка на одном плече. Падчерица останавливается между двух елок и, не решаясь выйти на поляну, прислушивается к тому, о чем говорят двенадцать братьев, сидящих у костра. Январь (бросая в огонь охапку хвороста) Гори, гори ярче -- Лето будет жарче, А зима теплее, А весна милее. Все месяцы Гори, гори ясно, Чтобы не погасло! Июнь Гори, гори с треском! Пусть по перелескам, Где сугробы лягут, Будет больше ягод. Май Пусть несут в колоду Пчелы больше меду. Июль Пусть в полях пшеница Густо колосится. Все месяцы Гори, гори ясно, Чтобы не погасло! Падчерица сначала не решается выйти на поляну, потом, набрав­шись смелости, медленно выходит из-за деревьев. Двенадцать братьев, замолчав, поворачиваются к ней. Падчерица (поклонившись). Добрый вечер. Январь. И тебе вечер добрый. Падчерица. Если не помешаю я вашей беседе, по­звольте мне у костра погреться. Январь (братьям). Ну, как, братья, по-вашему, позво­лим или нет? Февраль (качая головой). Не бывало еще такого слу­чая, чтобы кто-нибудь, кроме нас, у этого костра сидел. Апрель. Не бывать-то не бывало. Это правда. Да уж если пришел кто на огонек наш, так пустъ греется. Май. Пусть греется. От этого жару в костре не убавится. Декабрь. Ну, подходи, красавица, подходи, да смотри, как бы не сгореть тебе. Видишь, костер у нас какой -- так и пышет. Падчерица. Спасибо, дедушка. Я близко не подойду. Я в сторонке стану. (Подходит к огню, ста