век предполагает, а Бог располагает. Все чаще стали встречаться плавучие льдины. Похолодало. Южный ветер сменился северным, атмосферное давление неуклонно росло. Тогда де Амбрие приказал взять курс на острова Карри, рассчитывая найти там свободное ото льдов море. Он намеревался направиться к Сабинскому мысу, пересечь пролив Хейса[54] возле островов Генри и Баша, укрыться за горами Виктории и Альберта и дождаться настоящей оттепели. Меж тем ветер крепчал. Небо заволокли тучи, повалил снег. Курс, взятый на острова Карри, надо было менять. Вдали показался мыс Парри: под семьдесят седьмым градусом. После двадцатичасовой борьбы с бушующим морем корабль обогнул мыс и вышел в Мурчисонов пролив, свободный ото льда. Затем, пройдя между островами Герберт и Норсемберленд, повернул к фиорду Петергавику и поплыл вдоль берега до мыса Санмареца, покуда не утих шторм. Двенадцатого июня, миновав остров Сутерланд, судно достигло наконец Александрова мыса и, после самоотверженной борьбы со многими препятствиями, вошло в фиорд Порт-Фульк, служивший вполне надежной стоянкой. Поставив судно на якоря, капитан позволил матросам сойти на берег и высадить собак. Почуяв свободу, псы залились веселым лаем и принялись прыгать. Экипаж отправился осматривать берег. Сначала нашли следы первой зимовки "Поляриса" и обломки шхуны доктора Хейса, носившей название "Соединенные Штаты". Здесь были всевозможные тряпки, лохмотья, ледорубы, консервные банки, бутылки, рыболовные снасти, страницы книг и тому подобное. Поднявшись немного дальше, на левом берегу фиорда, все еще покрытого льдом, обнаружили три иглу, то есть эскимосские хижины. Это были жалкие берлоги, сделанные из снежных блоков. Многие исследователи считали, что в этих пустынных местах обитали лишь представители арктической фауны, но оказалось, что иногда сюда забредали кочевые племена. Среди многовековых льдов встречались остатки последних стоянок, развороченных бурей, возраст которых невозможно было определить даже приблизительно. Факт, чрезвычайно интересный для антропологов. Здесь было огромное количество костей северных оленей, моржей, мускусных быков, тюленей, лис, медведей, полярных зайцев и буквально тысячи птичьих скелетов, среди которых встречалось особенно много чаек. Это говорило о богатстве фауны той эпохи. Все черепа были разбиты, кости сломаны -- очевидно, для того, чтобы извлекать костный мозг, как это делали наши доисторические предки. Доктор отложил в сторону несколько экземпляров. Затем, подойдя к небольшой долине, хорошо защищенной от южных ветров, радостно вскрикнул. На крик прибежали несколько матросов. Представьте себе чудесный крошечный лес, миниатюру из ив и карликовых берез, которые могли бы уместиться в коробке ботаника. Стволы толщиной с карандаш, ветки напоминали прутья от веника, а веточки поменьше были не толще волоса, и все это оказалось покрыто крошечными почками, согретыми теплыми ласковыми лучами июньского солнца и уже начавшими распускаться. Несчастные чахлые деревца. Как только они умудрялись выжить на этой промерзшей, твердой как железо земле! Вокруг этого подобия леса расстилались изумрудно-зеленые мхи и в изобилии росли северные цветы. Были здесь маки с розовыми лепестками, лапчатка, голубые, красные и желтые камнеломки -- настоящий цветник, из которого доктор с великой осторожностью позаимствовал несколько образцов. Тем временем капитан, чтобы дать разминку собакам и проверить, как правят ими матросы-погонщики, приказал запрячь четвероногих в сани. Плюмован, или, как его в шутку окрестили, собачий капитан, был уверен в себе. Псы привыкли к нему, и слушались -- по крайней мере все это время. -- Ну-ка, приятель, покажи, на что ты способен,-- как всегда добродушно обратился к нему капитан.-- Выбери самых лучших собак, и пусть пробегутся по этому гладкому и ровному льду. Запрягая животных, Артур прикармливал их кусочками медвежатины и успешно справился с этим делом. Но когда новоявленный погонщик сел в сани и щелкнул хлыстом, как это делали эскимосы в Юлианехобе, собаки бросились в разные стороны. -- Стойте, окаянные! Стойте! -- закричал парижанин под дружный смех зрителей. Но "окаянные" не слушались, не помог даже хлыст. Однако Плюмован не сдавался и пошел на хитрость. Достал из кармана кусок медвежатины, размахнулся и бросил. Собаки кинулись за мясом, но оно досталось только одной. Тогда вся свора обернулась к погонщику и села на задние лапы, выпрашивая подачку. Смех перешел в гомерический[55] хохот. Неудачливого возницу выручил кок. Он подбежал к упряжке с наколотым на палку куском трески, вскочил в сани и выставил палку вперед. Собаки кинулись бежать, надеясь схватить лакомый кусок, но он уходил от них. -- Ловко придумано! -- радостно вскричал Плюмован.-- Слушай, Дюма, давай ездить на собаках вместе... А потом я поучусь у Ужиука, как управляться с хлыстом. -- Что ж, со всем удовольствием,-- ответил кок.-- Э, что это?.. Что с ними сделалось?.. Псы вдруг навострили уши, повели носами и опрометью помчались к кораблю. Плюмован изо всех сил вцепился в сани, чтобы не вылететь на ходу. Дюма обернулся и вскрикнул... Он увидел медведя. Тот тащился, припадая на одну лапу, то и дело падал, с большим трудом поднимался, но продолжал двигаться. -- Медведь! -- вскричал кок.-- Сколько же их здесь, черт возьми?.. Да он хромает, бедняжка!.. -- Хромает не хромает, а я не желаю с ним иметь дела,-- отозвался Плюмован.-- Эй, собачки, вперед... Быстрее, быстрее! Но собаки и так неслись во весь дух, страх их объединил, и через две минуты упряжка достигла стоянки. Матросы уже приготовились к встрече непрошеного гостя. ГЛАВА 8 Давнишняя рана.-- Выстрел из маузера.-- Немецкие буквы.-- Поспешный отъезд.-- Канал Кеннеди.-- На Форт-Конгере флаг! Медведь был тощий, оголодавший, видно, даже зубами щелкал, но капитан все же распорядился увести людей и собак на корабль. Выпущенная доктором пуля размозжила зверю голову. Это произошло за каких-то десять минут, и тотчас все снова поспешили на берег поглазеть на убитого медведя. Поражала его необычайная худоба, буквально кожа да кости. -- Посмотрите, любезный, что это такое? - обратился доктор к капитану. На правом бедре у зверя виднелась припухлость с круглым отверстием посередине. -- Огнестрельная рана, что же еще! -- отвечал врач. -- Свежая? -- Примерно недельной давности. -- Пуля вышла? -- Думаю, нет. -- Вы можете ее извлечь? -- Ничего нет проще. Доктор взял у матроса кортик и ловко вытащил из раны небольшую продолговатую пулю. Капитан изменился в лице и сказал: -- Это я и хотел знать. Заинтригованный, доктор тем не менее не стал ни о чем расспрашивать капитана и принялся препарировать медведя. Разрезая шкуру, мускулы и хрящи, он пустился в рассуждения: -- Да, глядя на феноменальную худобу этого арктического пирата, я почти готов его пожалеть. Бедняга, видно, долго постился. Но, пожалуй, от излишней жалости лучше воздержаться. Ведь этот бандит не уступит в свирепости ни льву, ни тигру. Можно было бы предположить, что постоянные холодные ванны и льды, служащие ему подстилкой, охладят его кровь. Ничуть не бывало! Этому господину очень по душе кровавая охота, ведь он обладает поистине ненасытным аппетитом. Он нападает на тюленей, морских коров и диких оленей, причем за один раз может задрать нескольких животных. Убийца прекрасно вооружен. Вы только посмотрите на эти длинные клыки и мощные десятисантиметровые когти. Наряду с этим он плавает как акула, ныряет не хуже тюленя. Обладая поразительной ловкостью, гибкостью и коварством, лазает так, что может утереть нос даже пантере. Нужно видеть, как косолапый карабкается на верхушки покрытых льдом скал, чтобы добраться до птичьих гнезд, и с великим удовольствием поглощает яйца. Непромокаемый мех, защитный слой жира, сила бизона, мощные когти и острые зубы помогают ему выжить в этих суровых условиях. Без них этот вид наверняка давно бы исчез. - Однако, доктор, этот экземпляр, должно быть, испытывал сильные лишения. Вон он какой тощий, и ведь это не только из-за раны. -- Да, капитан, медвежья жизнь далеко не всегда безоблачна и легка. После дней изобилия часто наступает пост. В конце зимы, когда еще не прилетели птицы и если нет дичи, он ест что придется: кости прежних жертв, водоросли, всякие останки, иногда весьма неаппетитные. Я, кстати, вспомнил, как в Исландии во время рыбалки мы нашли медведя, который проглотил матросский башмак. Что касается нашего изголодавшегося трофея, я сомневаюсь, что его желудок не содержит в себе чего-нибудь подобного. -- Ага! Да он съел... Как раз в этот момент наш препаратор разрубил звериный желудок и прервал на время свою живописную лекцию из жизни белого медведя. Двумя пальцами он вытащил какой-то бесформенный скрученный предмет, что-то вроде тряпки из плотной ткани. Заинтригованный, врач подошел к лужице растаявшего снега, развернул тряпку, тщательно прополоскал ее и громко расхохотался. -- Когда я рассказывал об экзотических вещах, которыми бывает набито медвежье брюхо, я и не предполагал, что так скоро буду держать в руках доказательство моих слов. -- Что там такое? -- Взгляните-ка на эту рубашку, только что извлеченную мной, -- Рубашка?! -- воскликнул капитан. -- В очень плохом состоянии, но с пуговицами. Вероятно, какой-нибудь китобой оставил. -- Да, действительно...-- в раздумье произнес капитан.-- Похоже, рубашка... даже метка видна... Пожалуйста, господин Желен, вырежьте мне ее. И вернемся на судно! Надо немедленно выходить в море. Доктор последовал за де Амбрие, который на ходу рассматривал метку и качал головой. Когда они дошли до корабля, капитан сказал: -- Сейчас все объясню. Вы хоть немного знаете по-немецки? -- Плохо. -- Но буквы разобрать можете? -- Разумеется. -- Взгляните на метку. -- Здесь две буквы готического шрифта: F и S... Что же из этого следует? -- А на пулю обратили внимание? -- Пуля как пуля. -- Из маузера. Тоже немецкая. -- Стало быть, где-то поблизости немцы... -- И знаете кто?.. Неужели не догадываетесь? -- О, все понятно... -- То-то же... Поэтому я и всполошился... Подумать только: он меня опередил!.. Час спустя корабль вышел из Порт-Фулька и поплыл среди нагромождения потревоженных бурей льдин. Тринадцатого июня остался позади остров Пима, известный трагической гибелью экспедиции лейтенанта Грили[56], четырнадцатого -- вошли в бухту Буханана, обогнув остров Ваш, пятнадцатого -- преодолели очень небольшое расстояние, с трудом пробираясь сквозь плавучие ледяные глыбы, шестнадцатого -- миновали пролив Хейса и направились к земле Гриннеля. После целого дня поисков удалось наконец найти проход, но такой узкий, что судно едва двигалось. Семнадцатого числа, ценой невероятных усилий, постоянно борясь с ледяными горами, "Галлия" обогнула бухту Альмана и мыс Гокса -- южную оконечность бухты Доббина. Против ожиданий, постоянное напряжение не повергло членов экипажа в уныние. Им не изменила обычная веселость и бодрость духа, никто не заболел. Восемнадцатого обогнули мыс Барроу на юге бухты Скореби и пересекли через восьмидесятую параллель. Девятнадцатого корабль проплыл мимо мыса Коллинсона, бухты Ричардсона и смело вошел в канал Кеннеди. Канал этот был продолжением пролива Смита и соединял его на севере с бассейном Галля, на уровне бухты Леди-Франклин. Был он довольно длинный, но узкий, почти свободный ото льда, по крайней мере в середине. Его проплыли без помех двадцатого числа, а утром двадцать первого показался мыс Берд и напротив -- бухта Дискавери, названная в честь второго корабля сэра Джорджа Нерса, совершившего известную полярную экспедицию. Близ мыса Берда капитан отдал приказ стать на якорь, с четырьмя матросами сошел на берег искать место, где лейтенант Грили спрятал карту земель, исследованных Локвудом и доктором Пави в 1883 году, и очень скоро его нашел. Там был знак -- груда камней. Документов, по-видимому, так никто и не трогал, и де Амбрие добавил к ним свою карту, написав "французские моряки", и поставил число: 21 июня 1887 года. Исследовав бухту, наш француз заметил, что западный канал между полуостровом Солнца и островом Белло свободен ото льда, и решил посетить Форт-Конжер, выстроенный американцами во время экспедиции Грили из леса, который они привезли с собой. Бухту Леди Франклин судно прошло за несколько часов, и вдали появились черные от дегтя стены форта. И снова бесстрашный капитан изменился в лице, как и в тот раз, когда увидел немецкую пулю... На Форт-Конжере развевался флаг! ГЛАВА 9 Обмен приветствиями.-- "Галлия" и "Германия".-- Капитан Фогель.-- Почему "Германия" опередила "Галлию".-- Практическая наука.-- Следы Прегеля.-- Могила капитана Галля. Знаменитая экспедиция капитана Грили была превосходно задумана, но с самого начала терпела неудачи из-за недостатка средств. Правительство Соединенных Штатов, обычно отличавшееся щедростью, на это мероприятие выделило мизерную сумму, и то благодаря настойчивости сенатора Конжера. Полярники нуждались в самом необходимом, и немудрено, что почти все они погибли, сделав, однако, для науки больше, чем их предшественники. Лейтенант Грили не имел даже своего корабля. Его доставило в полярные страны китобойное судно. Поэтому он взял с собой лес и выстроил для зимовки форт, названный в честь сенатора Конжера. Над фортом развевался теперь германский торговый флаг из трех горизонтальных полос: черной, белой и красной. Сомнений больше быть не могло, "Галлию" опередили. Капитан велел вывесить на корабле французский штандарт и выстрелить из орудия. Как только на судне взвился флаг, флаг на форте трижды опустился в знак приветствия. -- Они нас дразнят,-- тихо произнес де Амбрие.-- Ну ничего... Господин Вассер, прикажите отсалютовать по всем правилам... Взяв с собой четырех матросов и доктора, путешественник сошел на лед, образовавший импровизированную набережную, и направился к форту. Дверь гостеприимно распахнулась, и навстречу гостям вышел молодой человек в очках, белокурый, с правильными чертами лица. -- Я счастлив,-- сказал он по-французски, но с сильным зарейнским акцентом,-- что по праву первого, занявшего форт, могу предложить вам гостеприимство. -- Очень рад,-- ответил капитан,-- хотя не могу не видеть в вас своего соперника. Вы, как я догадываюсь, из экспедиции господина Прегеля? -- Совершенно верно, я второй капитан на "Германии", Фридрих Фогель. -- А я капитан де Амбрие, командир судна "Галлия", иду на север исследовать гиперборейские[57] страны. Вам, вероятно, известна цель экспедиции, о которой еще год назад я и не помышлял... -- Да, мы с самого начала знали, что придется вести мирную борьбу на этом страшном поле. -- Первое сражение вы уже выиграли,-- сказал де Амбрие,-- с чем вас от души поздравляю... и себя также, приятно иметь достойного противника. Французы проследовали в форт, заставленный внутри бочками с китовым жиром. Капитаны продолжали беседовать. Фридрих Фогель не считал нужным что-либо скрывать. Он рассказал, что Прегель, приняв вызов, немедленно прибыл на родину и стал хлопотать о снаряжении экспедиции. Будучи очень стесненным в средствах, он отправился в Бремерхафен, где надеялся найти китобойные суда. По примеру Грили он зафрахтовал один корабль, капитан которого по счастливой случайности оказался его старым другом. Шхуна, водоизмещением в триста пятьдесят тонн, была полностью оснащена, экипаж -- набран. Это исключительно благоприятное обстоятельство позволило Прегелю сэкономить драгоценное время. Он взял только двух компаньонов, надежных людей, закаленных в нескольких экспедициях и известных крупными географическими трудами. Капитан, чтобы сократить расходы, договорился с судовладельцем и решил заняться ловлей китов, которых обитало еще много, в заливе Смита и Гальском[58] бассейне. Географ и патриот герр Прегель был в то же время очень практичным человеком. Он изменил название судна на "Германию", может, в память экспедиции Кольдвея, может, желая прославить родину, и последовал, сам того не зная, примеру своего соперника, который назвал свой корабль в честь древней Галлии. Немец развернул такую деятельность, что все приготовления были закончены в три недели. Десятого июня 1886 года под покровом ночи "Германия" покинула пролив Везера и отправилась навстречу неизвестности. В это время де Амбрие лишь заканчивал разработку плана будущей "Галлии" с одним нормандским инженером, "Германии" пришлось преодолеть немало трудностей, она потратила почти шесть недель, чтобы достигнуть Форт-Конжера. Надвигалась зима. Корабль хорошенько подремонтировали и сделали запасы на предстоящую зимовку. Чтобы избежать тесноты на борту, было решено, что часть матросов с членами экспедиции и тремя упряжками собак проведут арктическую ночь в Форт-Конжере, а корабль будет находиться на стоянке неподалеку. В течение августа и сентября Прегель с товарищами совершил несколько длительных экскурсий на санях к северу, вернулся он весьма довольный результатами. Суровая, тяжелая арктическая зима 1887 года прервала исследования до конца апреля, но зато зимовка прошла великолепно. В начале мая Прегель уплыл к северу на баркасе, взяв продовольствия на полгода, а экипаж, оставшийся на корабле, уже освободившемся ото льдов, начал охоту на китов. Причем промысел шел так успешно, что всего за шесть недель Форт-Конжер наполнили добычей наполовину. -- Дожидаемся возвращения "Германии",-- пояснил Фогель.-- Через две недели ловля китов кончается. Тогда я с двумя матросами отправлюсь на север. На полпути перезимуем и двинемся дальше... А уж потом, что Бог даст. После этого разговора капитан успокоился и даже повеселел. Он поблагодарил Фогеля и снабдил газетами, которых тот не видел уже год и потому очень обрадовался. Они простились, и довольный де Амбрие вернулся на "Галлию". -- Ну что, какие новости? -- спросил доктор, оставшись с капитаном наедине. -- Новости хорошие. Теперь я вижу, что напрасно волновался. Дело наше не проиграно. -- Ну, а как же немецкая пуля и метка?.. -- Тут я оказался прав. Помощник Прегеля, с которым мы беседовали, сейчас отправляется к Северному полюсу. -- И это вас не тревожит? -- Нисколько, хотя противник перед нами достойный. Немцы упрямы, настойчивы, но в данном случае беспокоиться не о чем... Они идут по проторенной дороге, и любая неожиданность собьет их с толку. Немцы берегут свой корабль, экономят деньги, занимаются ловлей китов, а я готов пожертвовать "Галлией" и даже пешком добраться туда, где еще не ступала нога человека... Итак, "Галлия" снялась с якоря и пошла маршрутом "Алерта", рассчитывая найти открытые сэром Джоном Нерсом[59] в 1875 году огромные залежи каменного угля. Залив Робсона, как и канал Кеннеди, оказался свободным ото льда. Двадцать второго июня матросы отыскали залежи угля и под наблюдением капитана весь день грузили на судно драгоценное топливо. Здесь же де Амбрие заметил обрывок бумажки с остатками табака и следы толстых подошв с каблуками. Очевидно, Прегель тоже запасался углем в этом месте. Шхуна, груженная как угольная баржа, вновь взяла курс дальше на север. Известно, что, следуя по западному берегу залива Робсона, сэр Джон Нерс поднялся к Крайнему Северу с небольшим опозданием и был зажат льдами первого сентября 1875 года. Пользуясь опытом знаменитого английского мореплавателя, де Амбрие, догадываясь о существовании циркулирующего течения в чрезвычайно узком проливе Робсона, повернул прямо к востоку, к точке, где зимовал "Полярис". Между севером и югом в проливах Робсона, Кеннеди и Смита существовало постоянное течение. Перед тем как попасть в залив Робсона, отнесенные к западу дрейфующие льды скапливались как раз в той точке, которую так неудачно выбрал сэр Нерс. Ведь именно здесь он предполагал найти знаменитый Палеокристаллический океан. Льды, которые он считал вечными, были скорее всего осколками ледников, увиденных Локвудом[60] на восемьдесят третьем градусе двадцати трех минутах северной широты, их просто отнесло течением к северо-восточным землям Гранта. Вот еще один достоверный факт. Маркхам, двигаясь к северу, на восемьдесят третьем градусе двадцати минутах двадцати трех секундах встретил гигантские ледяные глыбы, которые и преградили ему путь. В то время как Локвуд, двигаясь на северо-восток и выиграв у Маркхама три секунды к полюсу, наткнулся на свободное водное пространство. Капитан "Галлии", по всей вероятности, надеялся найти восточный берег залива Робсона, который по мере приближения к северу все больше освобождался ото льда. В дальнейшем события не замедлили подтвердить правильность его предположений. Двадцать третьего числа судно причалило в том месте, где в 1871--1872 годах зимовал капитан Галль на корабле "Полярис". Здесь, как известно, он и умер от непосильного труда и лишений. Капитан де Амбрие и несколько членов экипажа пошли на его могилу. Она оказалась в порядке. Толстая дубовая доска с надгробной надписью, вырезанной лейтенантом Тейсоном, нисколько не пострадала от времени. Эта надпись гласит: Здесь погребен ЧАРЛЬЗ-ФРЕНСИС ГАЛЛЬ, командир корабля "Полярис", флота Соединенных Штатов, начальник полярной экспедиции. Скончался 8 ноября 1871 года, 50 лет. "Азм есмь воскресение и жизнь, веруй в Мя, аще и умрет, оживет". Французы благоговейно обнажили головы перед могилой человека, пожертвовавшего жизнью ради науки, Смерть, наступившая внезапно, по крайней мере, избавила его от ужаса видеть измену экипажа, состоявшего, увы, из немцев! После посещения одинокой могилы де Амбрие вернулся на судно и заметил на льду свежие следы. Теперь стало ясно, что Прегель движется по тому же маршруту, что и капитан де Амбрие. ГЛАВА 10 Место, куда не заходил ни один корабль.-- Сплошной лед.-- В санях.-- Следы лейтенанта Локвуда.-- Опять Прегель.-- Кто там? -- "Германия". -- Капитан! Восемьдесят три градуса восемь минут шесть секунд! -- весело отрапортовал помощник де Амбрие. -- Браво, любезный Бершу! Мы можем друг друга поздравить. -- Наша экспедиция продвинулась дальше сэра Джорджа Нерса,-- заметил доктор. -- Но не намного... Меньше чем на один градус. -- И все же... Как бы то ни было, ни один корабль еще не заходил так далеко на север. -- Вы забываете о Прегеле, доктор. Быть может, он нас значительно опередил. -- Опять Прегель!.. Но ведь это только ваше предположение! Вы не можете сказать наверняка, что он здесь уже прошел. -- Прегель -- человек бесстрашный, никакое препятствие его не остановит. Разговор этот состоялся двадцать шестого июня. Согласно вычислениям, "Галлия" дошла до места, куда, по уверению сэра Джорджа Нерса, ни один корабль не мог доплыть. Известный английский путешественник полагал, что дальше лежат вечные льды или, как он говорил, Палеокристаллическое море, название которого является производным от двух греческих слов, первое из которых переводится как "древний", а второе -- как "кристалл", "лед". -- Не знаю, как вечные льды,-- заметил Бершу,-- но огромная неподвижная льдина шириной, по крайней мере, в три километра там есть, это точно. -- А пилы, топоры и динамит зачем? -- сказал капитан.-- Попробуем уничтожить эту преграду. "Галлию" ввели в небольшую бухту, образовавшуюся во льдине, и экипаж сошел на берег. Де Амбрие велел приготовить сани, решив оценить обстановку. К тому же такая разминка была бы полезна и людям и собакам. Чтобы никого не обидеть, постановили бросить жребий, кому из матросов ехать -- требовалось всего семь человек, не считая самого капитана и Ужиука, погонщика. Жребий выпал Плюмовану, Маршатеру, Бигорно, Легерну, Гиньяру и Дюма. Парижанин даже запрыгал от радости. На сани погрузили съестные припасы на две недели: сухари, мясные консервы, чай, кофе, рыбу и спирт для светильников и конфорок. Все было тщательно завернуто в брезент и крепко увязано. Собаки, радуясь предстоящей пробежке, весело повизгивали и сразу дали себя запрячь. Наконец сани были готовы. На первых капитан водрузил флаг и подал сигнал трогаться. Это было первого июля. Вместе с капитаном ехали доктор и Ужиук, затем Легерн, Ник, Дюма и, наконец, Плюмован, Констан Гиньяр и Курапье, по прозванию Маршатер. Собаки было заартачились, но Ужиук быстро приструнил их кнутом. Легерн и Плюмован последовали его примеру, и на всех трех санях воцарился порядок. Из-за неровностей льда ехать было трудно. Время от времени путники небрежно переговаривались. -- О-ля-ля, я бы лучше в ад отправился. -- Это еще почему? -- наивно спросил Курапье, над которым вечно все потешались. -- Да ведь говорят же, что дорога в ад вымощена благими намерениями. -- Не понимаю. -- Ну ты и дурень! Уж по той дорожке наши сани шли бы гораздо легче, чем по этим растаявшим сугробам, лужам и острым льдинам. -- Э, да ты опять надо мной смеешься. Доктор, услышав эту шутку, развеселился и обратился к капитану, хохотавшему от всей души; -- А парень бывает довольно остроумным, и его выходки с оригинальными сравнениями презабавны. -- С другой стороны, это очень ценное качество, которое прекрасно помогает поддерживать здоровый моральный дух нашей экспедиции,-- сказал де Амбрие. -- Да уж кому это знать, как не мне. Задор и веселье -- лучшее лекарство против мрачной безнадежности полярных ночей. Один остряк с таким темпераментом стоит целой аптеки. Состояние дороги, по выражению парижанина, стало совершенно плачевным. На возвышенных частях, где было сухо, снег покрылся настом, что очень затрудняло путь. В низине, заполненной водой или скорее густой снежной грязью, люди проваливались в полурастаявшую жижу по колено, а собаки -- по самое брюхо. Если бы не эскимосские сапоги, которые абсолютно не промокают, путешественникам пришлось бы идти в ледяной воде. В первый раз парижанин и его товарищи по достоинству оценили сани. До этого они думали, что собачьи упряжки предназначены только для того, чтобы "с ветерком" мчать путешественников сквозь снежные поля. Но в этот раз получилось совсем иначе. Люди, как и положено простым смертным, шли пешком, а собаки везли только снаряжение и продовольствие. Плюмован стал обозным солдатом, притом пешим. Вещь, не виданная даже в пехоте, к которой он, как настоящий морской волк, чувствовал некоторую жалость. Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, что движение на санях дальше невозможно. Ледяные глыбы все более неправильной формы следовали одна за другой. На этом ледяном панцире встречались целые скалы, холмы, пригорки и миниатюрные ложбины. Человек, даже обладая ловкостью обезьяны или циркового клоуна, не смог бы удержать равновесие, сидя в санях. Сани с трудом преодолевали наклон в сорок пять градусов, на полной скорости съезжали вниз, наклоняясь вправо, затем попадали в какую-нибудь рытвину и клонились влево. Так и продвигались вперед, с трудом сохраняя равновесие и раскачиваясь все сильнее и сильнее. Когда собакам, высунув языки и напрягаясь из последних сил, не удавалось сдвинуть сани с места, людям приходилось толкать их сзади. Иногда нужно было удерживать повозки на покатом спуске, чтобы помешать скользить слишком быстро, или освобождать от лишнего груза, когда встречались слишком большие неровности. Бывало, что новичок-погонщик, зазевавшись, растягивался во весь рост, к великой радости своих товарищей, буквально через несколько мгновений становящихся жертвами подобного же несчастья. Эти падения были довольно безобидны, но нужно было остерегаться, чтобы не оказаться в воде. Лед далеко не везде был одинаково тверд и однороден. Замерзшая морская вода тонкой коркой покрывала предательские ямы, через которые дышали тюлени, и если путешественник был недостаточно осмотрителен, то в любой момент мог провалиться по пояс. Эти ледяные рытвины были очень коварны, почти ничто не указывало неопытному путешественнику на их присутствие. Нужно было мало-помалу учиться различать их подобно охотнику на уток, который безошибочно распознает коварную трясину болот. Вот почему странствование на санях гораздо опаснее осенью, чем зимой, тем более что в экспедиции было много новичков. К счастью, очень помог большой опыт доктора, всегда готового ко всяким неожиданностям. Так что просчетов и ошибок, таких частых вначале, становилось все меньше. Несмотря на все трудности, караван продолжал двигаться вперед, держась южной стороны. Все шло довольно сносно, лишь иногда кто-нибудь падал или слегка проваливался. Но вот Констан Гиньяр, человек, явно родившийся под несчастливой звездой и к тому же нормандец, как будто решил подтвердить роковое влияние своего светила. С грехом пополам отряд медленно шел вперед. Время от времени капитан, по указанию Ужиука, поворачивался и кричал морякам, чтобы они избегали того или иного подозрительного объекта. Гиньяр, отстав на несколько шагов, чтобы достать табачку, взобрался на гребень, внезапно поскользнулся, упал и -- бах! -- уселся как раз посреди лужи. Шум падения и проклятья, которые его сопровождали, заставили Курапье и Плюмована обернуться. -- Господин решил принять ванну? -- закричал парижанин, увидев барахтающегося в воде и отчаянно ругавшегося моряка. -- Это, наверное, твоя страсть -- купаться при нуле градусов, а? Ну, хватайся за трос и вылезай! Смущенный Констан Гиньяр, промокший до самых подмышек, трясясь и клацая зубами, наконец вылез. -- Черт возьми,-- пробормотал он.-- Вот так стирка! Я продрог до мозга костей. -- Стоп,-- приказал капитан.-- Ты промок, парень, нужно переодеться. -- О, спасибо, капитан, не стоит беспокоиться. На ходу высушусь. Не обращайте внимания, я просто был невнимателен и не заметил эту дыру. Через минуту подбежал доктор. -- Разденьте этого храбреца,-- сказал он резко,-- и хорошенько по очереди разотрите. Он вспотел перед тем, как провалиться, и может произойти кровоизлияние. Быстрее! Спиртовку и кастрюлю со льдом! Моряки принялись по очереди растирать Гиньяра, который уже освободился от одежды, ставшей твердой, как картон. Капитан вместе с Плюмованом растирали ему кожу, затем, после пяти минут усиленной гимнастики, несчастного малого засунули в меховой мешок. Подогретая на спиртовке вода уже вскипела, доктор заварил чай, положив в кипяток щепотку заварки и добавив внушительную порцию рома. -- На-ка, выпей это,-- сказал он моряку, у которого зубы стучали как кастаньеты.-- На этот раз ты легко отделался, но на будущее не вздумай нырять, когда вспотел, поберегись! Что касается нас, друзья, послушайте меня внимательно. Не прилагайте чрезмерных усилий при ходьбе, чтобы не вспотеть. Сейчас время года гораздо худшее, чем зима, особенно для новичков, которые слишком тепло одеваются. Они сильно перегреваются, потом быстро охлаждаются, рискуя схватить плеврит или ревматизм. Если же с вами произойдет нечто подобное, отбросьте ложный стыд и делайте то, что я только что приказал вашему несчастному товарищу, который мог бы умереть здесь, прямо у вас на глазах, не приходя в сознание. -- Вот дьявольщина,-- пробормотал про себя Плюмован,-- я бы никогда не подумал, что человек может так быстро отбросить копыта. Оказывается, это еще хуже, чем солнечный удар на экваторе. Однако Гиньяр не такой уж хиляк! Это происшествие задержало путешественников на два часа, за которые все успели неплохо позавтракать, и послужило хорошим уроком матросам, беззаботным и неосторожным, как большие дети. Когда наступил вечер, точнее вечернее время, так как в эту пору года солнце здесь светит круглые сутки, капитан приказал поставить палатку. После сытного ужина матросы по трое улеглись в меховые спальные мешки. Капитан разместился вместе с доктором, а Ужиук растянулся прямо на льду. В этот день они проделали десять миль и утром двинулись дальше. Все шло как нельзя лучше. Время года благоприятствовало путешественникам. Эскимос время от времени вылавливал из трещины тюленя, ловко действуя гарпуном, и тогда собак, к их великой радости, кормили свежим мясом. На здоровье никто не жаловался. Только глаза болели от снега и солнца. Доктор распорядился выдать всем солнечные очки. Восхищенный Плюмован, тотчас нацепив их на нос, пошел полюбоваться на себя в ближайшей луже, которую с успехом использовал вместо зеркала, и удовлетворенно объявил, что очки придают ему вид философа. Затем новшество примерил Дюма. Загорелая кожа, борода веером и широкий нос делали повара просто великолепным. Парижанин не преминул заметить, что кок похож на марабу. А ужасно курносому Констану Гиньяру никак не удавалось надеть очки на свой короткий нос, что страшно развеселило Плюмована. -- Бедняга, твои очки нужно отправить в манеж. -- Это еще зачем? -- Чтобы научить их верховой езде. Они не умеют сидеть в седле, но ты их учи, не снимай даже ночью. -- Что-что? -- Нельзя их снимать, даже когда спишь, доктор так сказал. -- А!.. Эх, забавно смотреть сквозь них. Здорово! Как будто горы, а внизу зеленые луга. -- Я тут, кстати, вспомнил, как один нормандец -- твой земляк, нацепил зеленые очки на барана. -- Ну, рассказывай! -- Чтоб мне провалиться, если я вру! Нормандец, хитрый плут, дал деревянных стружек несчастному животному, а тот их принял за траву! Очки целый день подогревали остроумие неистощимого шутника. Все, исключая, естественно, капитана и доктора, получили свою порцию насмешек. Досталось и Ужиуку. Эскимос со своим пухлым, приплюснутым лицом, казалось, был просто создан для шуток. Очки уморительно смотрелись на его круглой физиономии. Плюмован, не долго думая, заявил, что гренландец напомнил ему парижскую консьержку, только дама, открывающая двери, была более бородата, чем эскимос. В то время как матросы беззаботно шутили и смеялись, капитан оставался серьезным, Шесть дней исследований ничего не дали. В ледяном поле не было не только канала, но даже сколько-нибудь значительной трещины. Еще день пути -- и придется возвращаться назад. У де Амбрие оставалась единственная, но весьма зыбкая надежда. Между льдиной и землями, открытыми Локвудом, помощником Грили, должно быть свободное пространство. А до этих земель не больше двух -- двух с половиной миль. Окажись там хоть узкая полоска воды, ее можно было бы без труда расширить до нужных размеров и провести судно. Увы! Ничего подобного обнаружено не было! Там, где Локвуд нашел небольшой канал, теперь сплошь лежал лед. Напротив мыса Вильда в бинокль можно было рассмотреть памятный знак, поставленный Локвудом и его спутниками на месте последнего перехода к полюсу. Капитану захотелось увидеть его поближе, и через час все были там. Но что самое поразительное -- шагах в ста от знака стоял еще один, видимо недавно сооруженный из положенных одна на другую глыб каменного угля. Де Амбрие нахмурился. Опять Прегель! Доктор и Ужиук нашли спрятанный между глыбами бокал, а в бокале пергамент, где по-немецки, по-французски и по-английски было написано: "Я, нижеподписавшийся, начальник германской полярной экспедиции поставил сей знак по случаю посещения мною сего места. Продолжаю свой путь и надеюсь поставить еще один знак в десяти милях на север. Юлиус Прегель. 18 мая 1887 г.". - Бедный Локвуд! -- вскричал доктор.-- Тупоголовый немец его перещеголял. И вы только подумайте, что пишет! Начальник экспедиции на Северный полюс!.. Как будто он уже побывал там! Издеваться над несчастным Локвудом!.. Грабить мертвого!.. -- Успокойтесь, доктор. Мы пробьем дорогу сквозь лед и пройдем дальше немца! Не забудьте, Прегель вышел в море на год раньше нас, а опередил всего на пять недель, судя по дате на документе. Вполне возможно, что судно его сейчас еще только в Форт-Конжере... Впрочем, не будем строить предположений. Пора возвращаться. И как можно быстрее. На судне, наверное, волнуются из-за нашего долгого отсутствия. Де Амбрие, чтобы быть уверенным, что лед на обоих берегах однороден, решил вернуться на корабль другой дорогой. Он высадил свою маленькую команду параллельно землям Локвуда. Моряки держались скал, не покидая ледника. Путь был гораздо тяжелее, чем раньше. Так, французские исследователи, увидев в бинокль мыс Вашингтона, замеченный лейтенантом Грили, открыли фьорд, которому Грили дал имя несчастного командира "Жаннеты", и пошли вперед, огибая ледник с юга. Итак, через тридцать шесть часов экспедиция будет закончена. Несмотря на туман и препятствия, которые встречались на каждом шагу, путешественники не боялись заблудиться, настолько капитан был уверен в правильности выбранного направления. Прошло двенадцать часов, потом еще двенадцать, в последний раз ставили палатку. -- Вперед, ребята, смелее! Цель близка. Де Амбрие, обычно такой хладнокровный, выказывал явное нетерпение. Доктор, которому была известна причина этой спешки, тоже подгонял матросов, служа им примером. Он ускорил шаги и, казалось, совсем забыл, что покрылся испариной, об опасности которой сам недавно предупреждал. Это происходило четырнадцатого июля[61] -- в национальный праздник французов. Капитан хотел сделать сюрприз своим товарищам. Бершу получил соответствующий приказ, на борту было уже все готово, дабы достойно отметить знаменательную дату: изысканные блюда, хорошее вино, ликеры, потом различные представления, подготовленные матросами, оставшимися на борту. Организация веселого, задорного праздника среди вечной мерзлоты, в основе которого лежал горячий патриотизм,-- явление поистине уникальное. Капитан все время ворчал на туман, скрывающий корабль, украшенный разноцветными флагами, к которому подходили все ближе и ближе. Собаки повернули свои острые морды на юго-восток и шумно вдыхали почти неуловимые запахи. Одна из них -- Помпон -- любимец парижанина, внезапно завыла, и словно эхо ей ответил отдаленный прерывистый лай. Внезапно вся свора принялась неистово лаять, к великому изумлению людей, не веривших своим ушам. -- Ба,-- озадаченно заметил парижанин,-- видно, это какой-то шутник веселится на корабле и передразнивает моих собачек. -- Ну, тише вы, окаянные! Вы бы должны знать, что это не ваши собратья. Есть, однако, с чего ошибиться. Если бы я хотел изобразить собаку, у меня вряд ли бы лучше получилось. Как справедливо заметил Плюмован, имитация была настолько правдоподобной, что собаки ощетинились и глухо рычали. Можно было легко догадаться, что на собачьем языке это рычание означало отнюдь не "добро пожаловать". И вдруг перед изумленными людьми появилась какая-то темная масса, призрачно выделявшаяся среди опаловой белизны осевшего пара. Можно было различить корпус корабля. Из груди матросов вырвалось глухое восклицание. -- Wer da? Кто там? -- донеслось с корабля. Де Амбрие вздрогнул. -- А вы кто? -- Корабль "Германия", из Бремена, капитан Вальтер. -- А я -- капитан "Галлии", французского корабля. -- Милости просим, капитан. -- Я не к вам, извините... Мой корабль тут где-то поблизости,