в боях на участке 333-го стрелкового полка и сам написал свои подробные воспоминания о том, что видел и пережил в Брестской крепости. Уже три книжки воспоминаний выпустил в свет за последние годы С. Т. Бобренок. Петя Клыпа рассказывал еще об одном пограничнике, который так и остался безымянным героем крепости. Как я уже говорил, когда у бойцов 333-го стрелкового полка подошли к концу боеприпасы, их командир, старший лейтенант Потапов, решил сделать отчаянную попытку прорвать вражеское кольцо, причем было решено наносить удар не в сторону города, так как противник ожидал атак именно здесь, а прорываться в немецкий тыл через Западный остров, на котором сражались и другие пограничники. Воспользовавшись тем, что гитлеровцы предъявили защитникам крепости свой очередной ультиматум, после чего наступило некоторое затишье, бойцы сосредоточились в казармах около Тереспольских ворот и затем через мост и через дамбу, перегораживавшую в этом месте Буг, стремглав бросились на Западный остров. Петр Клыпа рассказывает, что, когда группа бойцов выбежала на берег острова, около самой воды в кустарнике лежал на земле пограничник с ручным пулеметом в руках. Около него с одной стороны была навалена гора пустых, отстрелянных гильз, а с другой - груда патронов и запасные диски для пулемета. Вокруг в кустах валялось множество убитых гитлеровцев. Вид пограничника был страшный - лицо стало землисто-серым, под глазами - черные круги. Худой, обросший бородой, с красными, воспаленными глазами, он, видимо, много дней лежал здесь без пищи и без сна, отбивая атаки противника. Бойцы стали тормошить его, предлагая идти на прорыв вместе с ними, но пограничник поднял голову, посмотрел на них и глухим, ничего не выражающим голосом сказал: - Я отсюда никуда не уйду. Так он и остался лежать там, на берегу Буга, и, видимо, на этом же месте и погиб, а имя его, быть может, навсегда останется неизвестным. Попытка прорыва через остров, как известно, окончилась неудачно. Всего несколько бойцов уцелели под страшным огнем немецких пулеметов и вышли на противоположный берег Буга. Там они вскоре были захвачены в плен. В числе этих пленных был и Петя Клыпа, уже дважды контуженный, окровавленный и почти без сил. На следующий день их под конвоем повели в лагерь вдоль берега Буга. Они проходили мимо Западного острова и слышали, что там, в чаще кустарника, продолжается неумолкающая стрельба. И они видели, как за деревьями, в центре острова, над каким-то домом развевается красный флаг пограничников. Говорят, что борьба на Западном острове продолжалась свыше двух недель, причем якобы наиболее упорно сопротивлялись группы пограничников, которые засели в недостроенных дотах, находившихся на берегу Буга. По слухам, последние защитники Западного острова погибли именно там. Много еще тайн, связанных с участием пограничников в боях за Брестскую крепость, предстоит выяснить. Мы еще очень мало знаем о длительной и упорной борьбе на Западном острове. Неизвестной остается судьба той группы пограничников, которая сражалась в Восточном форту. Надо надеяться, что все это постепенно выяснится. Во всяком случае, в последние годы нашлось несколько бывших пограничников - участников обороны Брестской крепости. Обнаружился бывший курсант окружной школы шоферов пограничных войск Михаил Мясников. Судьба этого человека по сравнению с судьбами большинства его товарищей была поистине счастливой. Мы говорим, что гарнизон Брестской крепости встретил войну в ее первые минуты, на первых метрах советской земли. Но среди защитников крепости был авангард - пограничники, располагавшиеся на Западном острове, где раздались первые взрывы войны. В свою очередь, в этом авангарде оказались бойцы, которые, можно сказать, первыми из первых советских людей взглянули в лицо войне. То были бойцы дозоров и секретов, что в 4 часа утра 22 июня 1941 года находились на охране границы, на склонах западных валов Брестской крепости, в густом кустарнике, спускавшемся к самой воде Буга. Рядовой пограничник Михаил Мясников лежал в этих кустах вдвоем с товарищем, когда над их головами просвистели первые снаряды врага и с того берега вместе с громом орудий донесся треск первой пулеметной очереди немцев, начавших обстрел прибрежных кустов. Два дозорных стреляли в ответ, топили своими пулями резиновые лодки с солдатами врага, появившиеся на реке, вели огонь по немецким саперам, готовившим переправу. Потом патроны кончились, они отошли в глубь острова и примкнули к группе пограничников под командованием лейтенанта Жданова, занявших оборону около недостроенных дотов. Там они дрались до последних чисел июня. Позже остатки этой группы переплыли Буг и пришли в центральную крепость. А в ночь с 5 на 6 июля десятка два оставшихся в живых пограничников с боем вырвались за внешние крепостные валы. В темноте они растеряли друг друга, и Михаил Мясников, оставшись с тремя товарищами, много дней пробирался через Пинские болота на восток, и уже около города Мозыря им удалось перейти линию фронта. До конца войны М. И. Мясников сражался на фронте. Он стал офицером и в 1944 году при освобождении Севастополя был за доблесть и мужество удостоен звания Героя Советского Союза. Потом полковник Мясников командовал одним из полков Советской Армии. Оказался жив и другой участник боев на Западном острове - бывший командир транспортной роты 17-го погранотряда Аким Черный, ныне житель города Сумы. Он сражался в другой группе, командование которой принял на себя офицер-пограничник старший лейтенант Мельник. В центральной крепости, один с Кижеватовым, другой в группе Фомина, участвовали в боях пограничники девятой заставы - Григорий Еремеев и Николай Морозов. Как и Аким Черный, они, потом раненные, попали в плен, и их не расстреляли только потому, что на них не было гимнастерок с зелеными петлицами. Григорию Еремееву впоследствии посчастливилось бежать из плена, и он воевал в партизанских отрядах на землях Югославии и Италии. Сейчас он заведует вечерней школой рабочей молодежи в далеком городе Кызыл-Кия, в Киргизии, а его товарищ Николай Морозов жил и работал в Донбассе, а теперь переехал в Николаевскую область. Отыскался пограничник Брестской крепости Павел Балденков, живущий теперь в Оренбурге, и некоторые другие. Прислал мне письмо бывший врач 17-го Краснознаменного погранотряда Горяинов, который сообщает ряд важных подробностей обороны. Еще после первых моих радиопередач отозвался бывший начальник 17-го Краснознаменного погранотряда, ныне полковник в отставке, Александр Петрович Кузнецов, который живет сейчас в Москве. Мы встретились с ним, и он рассказал мне много интересного о пограничниках, которые служили в его отряде. Особенно любопытное, глубоко волнующее сообщение о пограничниках Брестской крепости получено мною несколько лет назад от технорука московского кинотеатра "Ударник" Константина Коршакова. К. И. Коршаков в 1941 году служил в пограничных частях и был радистом, обслуживавшим полевую радиостанцию. В то время радиостанции пограничников были самыми мощными и надежными, и в условиях первых боев, когда связь на фронте часто нарушалась, их нередко придавали нашим стрелковым соединениям, для того чтобы обеспечить четкое управление войсками в тех или иных ответственных операциях. В июле 1941 года К. И. Коршаков со своей радиостанцией был послан в 262-ю стрелковую дивизию, которая в то время находилась близ Малоярославца и вместе с другими нашими соединениями готовилась нанести контрудар по 16-й немецкой армии, действовавшей в этом районе. В самых последних числах месяца (Коршаков ясно помнит, что это было после 25 июля) он однажды нес свое обычное дежурство в эфире. Рядом с радистом, как всегда, лежал список позывных сигналов различных радиостанций погранвойск. В этом списке значилась и радиостанция пограничников Брестской крепости. Правда, ее позывные уже больше месяца не слышались в эфире, и все считали, что погранзастава, стоявшая в крепости, давно погибла. И вдруг раздались позывные этой радиостанции. Вслед за тем Коршаков принял радиограмму следующего содержания (я привожу ее дословно, так, как мне передавал ее Коршаков): "Положение тяжелое, крепость падает, уничтожаем гадов, сами взрываемся". Затем следовала шифрованная подпись, но радист ее не разобрал. Он начал посылать в эфир сигналы, прося повторить радиограмму. Прошло около получаса, и он услышал: "Я вас понял, я вас понял, повторяю радиограмму". А потом последовал тот же текст: "Положение тяжелое, крепость падает, уничтожаем гадов, сами взрываемся". И снова Коршаков не разобрал подписи, но на этот раз, сколько ни посылал он запросов, радиостанция пограничников Брестской крепости уже не ответила ему. Эту радиограмму тогда же передали в Москву, а там, под Малоярославцем, ее в тот же вечер огласили на партийном собрании части. Говорят, что и в других частях, стоявших на этом участке фронта, перед наступлением зачитывалась волнующая радиограмма брестских пограничников, поднимавшая дух бойцов, звавшая их на новые подвиги. Может быть, эта радиограмма когда-нибудь отыщется в наших военных архивах. Еще предстоит выяснить, кто были эти люди, которые взорвали себя вместе с врагами там, в Брестской крепости, спустя более чем месяц после начала боев. Были ли то группы пограничников, засевшие в дотах на Западном острове, отряд старшего лейтенанта Мельника, или, быть может, остатки заставы Кижеватова, дравшиеся в центре крепости? Все это пока остается тайной, и, наверное, предстоит преодолеть немало трудностей, прежде чем мы узнаем, кто были эти герои, пославшие в эфир весть о своем подвиге.  ОКОЛО КРЕПОСТИ  Громом с ясного летнего неба обрушилась война на приграничную советскую землю. Полная внезапность этого удара сыграла свою роковую роль и дала врагу, как он и предполагал, немалые преимущества, во многом подготовив успех немцев в первые месяцы войны. Но, захватив врасплох наши войска, гитлеровцы тоже неожиданно для себя встретили в приграничных районах такое сопротивление, на которое они вовсе не рассчитывали. Несмотря на внезапность нападения, первые квадратные километры советской территории достались противнику ценой тяжелых потерь, и не одна Брестская крепость стала на пути врага. Как бы десятки маленьких крепостей разом возникли вдоль всей границы с первыми взрывами вражеских снарядов. Это не были крепости, построенные из камня и бетона, и я называю их так лишь в переносном смысле слова. Крепость и сила духа советских людей - вот что делало их страшными для врага. Такими маленькими крепостями стали в то первое утро войны многие пограничные заставы 17-го Краснознаменного погранотряда, вытянутые длинной цепочкой по берегу Западного Буга, севернее и южнее Брестской крепости. Если армию можно застать врасплох внезапным нападением, этого нельзя сделать с пограничниками. Вся жизнь, весь ежедневный быт "людей в зеленых фуражках" проникнуты неослабевающей настороженностью, постоянным ожиданием покушений на границу. Они всегда готовы встретить и малую и большую войну, и от их глаз не укроются признаки приближения грозных событий. Брестские пограничники, как мы знаем, наблюдали за приготовлениями немцев в приграничной полосе. Они видели и понимали, что у дверей Родины происходит что-то неладное, и доносили обо всех действиях своего зловещего соседа. Не их вина, что все эти предупреждения были бесплодными. Только одно оставалось им теперь - встретить натиск нападающих, сделать все возможное, чтобы хоть немного задержать противника на государственном рубеже и, если нужно, умереть на этих первых метрах родной земли. Они выполнили этот свой долг, и заставы их стали крепостями на дорогах врага. Крепостью были окопы 5-й заставы на лугу около деревни Челеево, в 10 километрах от Бреста. Несколько раз поднимались цепи автоматчиков в атаку на этот рубеж: 300-400 человек против 60. Пулеметы пограничников неизменно укладывали их на луг, и многих укладывали навсегда. Потом вперед вынесся немецкий танк, но бойцы заставы подорвали его гранатами. Тогда немцы привели на луг мирных жителей Челеева, гоня перед собой плачущих женщин, детей, стариков: они наступали под прикрытием этой живой цепи - четыре танка и больше 200 автоматчиков. Пограничники знали в лицо каждого жителя села, каждого ребенка, и они прекратили огонь. Так, после пятичасового боя под гусеницами танков, под пулями автоматчиков погибла почти целиком застава. Такой же крепостью стал простой деревянный сарай на окраине села Непли, где дрались пограничники 7-й заставы во главе с лейтенантом Сазоновым. И здесь бой был долгим и упорным. Раненный разрывной пулей в правую руку, повар заставы Григорьев одной левой стрелял из ручного пулемета. Смертельно раненный пограничник Саблин из последних сил приподнимался на локте и кидал гранаты в набегающих врагов, на время теряя сознание после каждого такого броска. Немцы подожгли сарай зажигательными пулями. В облаках дыма, опаленные огнем, пограничники подрыли стену сарая и под прикрытием этой дымовой завесы ушли, унося с собой раненых. Только повар Григорьев добровольно остался на месте, прикрывая огнем отход товарищей, пока вражья пуля не прикончила его. Четыре дня продержалась в каменном сарае на высотке у деревни Пельчице 10-я застава лейтенанта Ишкова. Окруженные гитлеровцами пограничники трижды отвергали предложения врага о сдаче в плен. Лишь 25 июня, когда немцы подтянули сюда пушки и разрушили сарай, они смогли овладеть высоткой. Сорок пять трупов в гимнастерках с зелеными петлицами остались на месте боя, и ни один из пограничников не попал в плен. В эти первые дни войны много братских могил, насыпанных крестьянами, появилось около сожженных и разрушенных домиков бывших застав. В укромных местах, куда не заходили гитлеровцы, возникали свежие холмики, украшенные цветами, и в изголовье их вместо памятника лежала зеленая пограничная фуражка. Жители деревни Дубровки, лежащей в трех километрах от Бреста, рассказали мне об одной такой могиле. Они похоронили в ней своего погибшего друга, инструктора служебных собак 8-й погранзаставы Степана Матвеева, погибшего в бою. В течение недели после этого каждую ночь к могиле приходила собака Матвеева - овчарка Мальва, днем скрывавшаяся где-то в лесу. Обнюхав лежавшую на могиле фуражку своего хозяина, собака садилась рядом с холмиком и начинала выть, надрывно и тяжко. Она выла всю ночь напролет, до самого рассвета, и людям, притаившимся в своих хатах, этот вой, тоскливый и страшный, как бы снова и снова напоминал об ушедшем мирном времени, об их беспросветной нынешней судьбе, об ожидающих их гнетущих днях жизни под мрачной властью фашизма. Потом собака куда-то исчезла - должно быть, ее застрелили немцы... Пограничники сделали все, что должны были сделать. С армией дело обстояло сложнее. Она была застигнута врасплох, она уже в первые часы потеряла массу техники, и, самое главное, связь и управление войсками оказались непоправимо нарушенными и дезорганизованными внезапным и мощным ударом врага. В час самого сладкого утреннего сна немецкие бомбы неожиданно обрушились на приграничные аэродромы, на танковые и артиллерийские парки, на склады горючего. Около Брестской крепости погибли почти все орудия стоявшего здесь 131-го артполка, лишь немногие из своих пушек сумели вывезти из Северного военного городка артиллеристы другой части. В Южном военном городке Бреста, тоже совсем рядом с границей, находился большой танковый парк со многими десятками боевых машин. Первое, что увидели ночные часовые, дежурившие в этом парке, - странное сигарообразное тело, медленно поднимавшееся в небо над границей. Было около половины четвертого, на востоке уже слегка занималась заря, и ее еще сумеречный свет лишь едва-едва просачивался к темному западному краю неба, гася пока только самые слабые звезды. Словно огромная черная рыбина вдруг всплыла наверх над темной полосой деревьев, стоящих вдоль Буга. Она поднималась все выше и выше, и было что-то непередаваемо тревожное и зловещее в ее медленном беззвучном движении вверх. Потом она застыла неподвижно в двух- или трехстах метрах над землей. Позднее, когда рассвело, все увидели, что такие же - при свете дня уже серебристые - рыбины висят в воздухе вдоль всей линии границы и севернее и южнее Брестской крепости. Это были аэростаты с подвешенными к ним корзинами. Немецкие наблюдатели заняли свои места, чтобы корректировать огонь артиллерийских батарей по советской пограничной полосе. Часовые в парке Южного городка, заметив появление аэростатов, тотчас же доложили об этом дежурному по части. Немного позже танкисты были подняты по тревоге. Но прежде чем они успели вскочить в танки и завести их, западный горизонт озарился огненными вспышками, грянули первые залпы и немецкие снаряды обрушились на территорию парка. Одна за другой загорались машины, метались под огнем и падали люди. Лишь малой части этих танков довелось выйти за пределы городка. Но и в этом случае участь танкистов была трагической. Танковое соединение генерала Пуганова, стоявшее в окрестностях Бреста, сумело выйти из своего городка с небольшими потерями. Но как только колонны танков появились на дорогах, они стали легкой добычей для немецких самолетов - противник, нанесший первые удары по нашим аэродромам, теперь фактически господствовал в воздухе над приграничным районом. Танкисты Пуганова понесли тяжкий урон от бомбежек, а потом подошло к концу горючее, и пополнить его запас было негде. И тогда остатки этой танковой части на последнем горючем ринулись в отчаянную атаку против наступавших танков Гудериана и погибли в этом бою во главе со своим командиром. Лишенная прикрытия с воздуха, достаточной поддержки танков и артиллерии, наша пехота оказалась в необычайно тяжелом положении. Многие стрелковые части находились в лагерях или были выведены на учения и, отрезанные от своих складов боепитания, очутились лицом к лицу с врагом почти без патронов. Неподалеку от Южного городка стояли в лесном лагере части 6-й стрелковой дивизии, еще в мае переселившиеся сюда из крепости. В субботу у них происходили учения, которые должны были возобновиться с рассветом в воскресенье. Несколько рот имитировали наступающего противника, и при этом предполагалась артиллерийская стрельба учебными снарядами. Другие подразделения выполняли задачу на оборону и еще ночью заняли заранее подготовленные окопы. Артиллерийская подготовка началась почему-то раньше, чем предполагалось, и после первых взрывов, раздавшихся неподалеку, роты приготовились отражать атаку условного противника. И вдруг прямо на линии окопов встали черные столбы снарядных разрывов, и тут же упали убитые, закричали и застонали раненые. Только тогда люди поняли, что это вовсе не та учебная стрельба, какую они ожидали, и что противник будет не условный, а вполне конкретный. А час или два спустя эти люди уже получали первое боевое крещение, отражая натиск авангардных отрядов автоматчиков, скупо отстреливались, экономя патроны, каждый из которых был на счету, а в критические моменты поднимались в штыковые атаки. Так, постепенно уступая превосходящим силам врага, они начали отходить на восток. Другие части наших войск были застигнуты войной на самой границе, где они строили укрепленный район. Их положение было еще более тяжелым, но и они делали все, что могли, - дрались на каждом возможном рубеже, отчаянно сопротивлялись и гибли, окруженные врагом. Так пали вблизи крепости, у форта "Граф Берг", 26 неизвестных бойцов и командиров. Шестнадцать лет спустя их откопали в одном из рвов. Скелеты еще сжимали винтовки на боевом взводе, штыки и немецкие саперные лопатки, которыми, видимо, они дрались, когда кончились боеприпасы. Так погиб гарнизон дота около деревни Речица, рядом с крепостью. Их было 23 человека, и ими командовали два младших лейтенанта, П. Селезнев и Н. Зимин, и старшина И. Рехин. Двое суток маленькая железобетонная крепость стояла на пути врага, огнем срывая его переправу через Буг. Потом немцы привезли сюда огнеметы, и струи огня, направленные на амбразуры дота, решили исход борьбы. Гарнизон был сожжен. В Беловежской Пуще на развилке двух дорог, прорезающих этот великолепный лес, за оградой из низенького штакетника зеленеет маленький могильный холмик. В изголовье его - скромный, сложенный из кирпича обелиск, а на самой могиле стоит старый, пробитый пулями станковый пулемет "максим". На жестяной табличке написано: "Обнажите головы! Здесь покоятся вечным сном герои Великой Отечественной войны - пулеметный расчет советских воинов, героически сражавшийся против роты немецко-фашистских захватчиков 23 июня 1941 года. Вечная слава героям, погибшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!" Их было двое, как рассказывают жители соседних деревень, - молодой русский солдат и большой, богатырского телосложения узбек или казах. Их оставили здесь, на перекрестке дорог, прикрывать отход товарищей, и они не получили приказания отступить. Позднее к ним присоединился какой-то мальчик - подросток лет 14-15, пришедший со стороны границы. Он остался с пулеметчиками в их маленьком окопе, вырытом в кустах у развилки дорог. На второй день войны по одной из этих дорог шла рота немцев. Они торопились вперед, они спешили за наградами и трофеями, эти завоеватели с засученными до локтей рукавами, с автоматами за плечами, - они, судя по всему, уже не ждали сопротивления, проломив во вчерашнем бою нашу пограничную оборону. И вдруг из кустов по ним в упор стеганула длинная пулеметная очередь. Они попадали на землю и расползлись по кустам, беспорядочно отстреливаясь и стараясь определить, откуда бьет пулемет. Шесть часов продолжался этот бой, и жители соседних деревень с волнением прислушивались к нему. Длинные, раскатистые очереди "максима" оглашали вековой лес, и в ответ наперебой, словно стая охотничьих псов, заливались немецкие автоматы. Потом очереди нашего пулемета стали более редкими и короткими - наверно, бойцам приходилось экономить патроны. Порой казалось, что "максим" умолк, только надсадно трещали автоматы и иногда слышались винтовочные выстрелы. Но проходило несколько минут, и опять раскатывалась четкая сухая строчка советского пулемета. Немцы решили, что они имеют дело с целым подразделением советских войск, - видимо, пулеметчики время от времени переходили на запасные позиции. Они отстреливались и из винтовок, а как только немцы подползали близко, закидывали их гранатами. Противник вынужден был вызвать подкрепление - рота почти вся погибла в бесплодных попытках атаковать пулеметчиков. Во второй половине дня к развилке дорог подоспел свежий батальон автоматчиков. Кольцо врага медленно сжималось вокруг нашей огневой точки, и к вечеру все было кончено. Говорят, когда немцы увидели перед собой погибших, они не могли поверить, что этот долгий бой вели лишь три человека, из которых один был почти ребенком. Они принялись искать других убитых. А убедившись, что никого больше тут не было, командир немецкого батальона, пораженный мужеством павших советских героев, приказал похоронить их с почестями, как и своих солдат. И когда на следующий день сюда пришли крестьяне из ближней деревни, по одну сторону дороги чернел одинокий холмик с крестом, увенчанным пробитой пулей красноармейской каской, а по другую сторону - длинным рядом вытянулось несколько десятков могил с такими же свежесрубленными крестами, и наверху каждого креста висела каска немецкого солдата. Так и остались безымянными трое героев. А пулемет их, оказавшийся тут же, на поле боя, крестьяне закопали в землю и после войны поставили на могилу. Этот бой в Беловежской Пуще - только один из бесчисленного множества подобных. Буквально в каждой деревне Брестской области вам поведают удивительные, легендарные эпизоды борьбы в те первые дни войны, расскажут о том, как дрались на случайных рубежах маленькие отряды прикрытия, ценой своей жизни добывавшие для товарищей возможность отойти на восток и закрепиться на новых позициях; о том, как сражались в окружениях мелкие группы отступавших от границы воинов; о том, как гибли безвестные герои в неравных, трагических боях сорок первого года. Да, военный механизм приграничной обороны наших войск был нарушен и сломан внезапным ударом врага. Но несломленным оказался боевой дух советских людей, их воля к борьбе - те великие дрожжи войны, на которых спустя несколько лет взошел хлеб нашей победы.  НА УЛИЦАХ БРЕСТА  В ночь с субботы на воскресенье первый секретарь Брестского обкома партии Михаил Тупицын, плотный, грузноватый человек лет тридцати пяти, только перед рассветом вернулся из поездки по районам. Было около четырех часов утра, когда он пришел в свою квартиру, тут же в крыле большого обкомовского здания. Он только успел лечь, как снаружи прогремел сильный взрыв - и стекла в окне вылетели. Тупицын вскочил. Вдали за окном, в стороне крепости и границы, огненные всполохи озаряли темное небо, и низкий, глухой гул тяжело перекатывался там. Где-то неподалеку послышался воющий свист, и тотчас же на соседней улице звонко ахнули два взрыва подряд. Тупицын торопливо оделся и бросился бегом по темным обкомовским коридорам к своему кабинету. Он понял, что началась война. Теперь надо было скорее связаться с Минском. В его кабинете стоял аппарат ВЧ, напрямую связывавший обком с Минском. Линия еще работала, и минуту спустя он услышал голос дежурного по Центральному Комитету партии. Но он успел только сказать, что говорит Тупицын, как рядом раздался оглушительный взрыв, и что-то больно ударило его по голове. Тотчас же очнувшись, он увидел, что лежит на полу в противоположном углу комнаты, и сквозь оседающие дым и пыль видно, что около того места, где он сейчас стоял, в стене зияет большая рваная дыра. Немецкий снаряд попал как раз в угол его кабинета. Тупицын вскочил, чувствуя боль во всем теле и звон в ушах. Он опять схватил телефонную трубку, но аппарат был уже испорчен. В это время во дворе обкома, где-то около гаража, разорвался еще один снаряд. Швырнув на стол бесполезную уже трубку, Тупицын быстро достал из сейфа круглую печать и, сунув ее в карман, побежал вниз по лестнице. В первом этаже его встретили два других секретаря обкома - Новикова и Красовский. С ними было еще несколько коммунистов и два милиционера, дежурившие у входа в здание. Тупицын тут же послал одного из коммунистов в штаб дивизии - узнать обстановку, а пока что велел всем спуститься в полуподвал дома. Из гаража прибежал шофер и доложил, что туда попал снаряд и взрывом помяло машину Тупицына. Грузовики, по его словам, были вполне исправны и заправлены бензином. Вслед за ним появился посланный к военным и сообщил, что в штабе никого нет, - все офицеры уехали в город на командный пункт. К этому времени в полуподвальном помещении собралось уже больше семидесяти коммунистов. Здесь были почти все члены бюро обкома и горкома, и Тупицын решил провести короткое заседание бюро с партийным активом. Обстановка была неясной. Обстрел города заметно усилился. Кто-то сказал, что уже слышал пулеметную стрельбу на южной окраине города, за Мухавцом. Все понимали, что дорога каждая минута и нельзя терять время. Бюро заседало едва ли четверть часа и приняло короткие деловые решения. Красовскому с группой людей поручили принять меры для эвакуации городских учреждений и населения, другому члену бюро - подготовить к уничтожению секретные документы, третьему - обеспечить вооружение коммунистов. Решено было, что все участники заседания немедленно разойдутся по городу разведать обстановку и через час бюро соберется снова. Здание обкома быстро опустело. Город был окутан дымом и на улицах часто гремели взрывы. Многие дома уже были разрушены, жарко горел винный завод, расстилая над городом черное облако. В воздухе не стихал рокот моторов - германские бомбардировщики кружили над Брестом. 228 По улицам в разных направлениях бежали люди, то полуодетые, как их застала война, то снарядившиеся совсем по-дорожному - с узлами и чемоданами в руках. Одни только искали спасения от обстрела и бомбежки; другие торопились уйти на восток до того, как на улицах появятся немцы; третьи, охваченные паникой и страхом, кидались, сами не зная куда и зачем. Большинство бежало к южной окраине города, стараясь выбраться на Московскую улицу, где начиналось шоссе, ведущее на восток, на Кобрин. В ту же сторону, отчаянно, надрывно сигналя, проносились редкие грузовики, в кузовах которых сгрудились бледные, испуганно оглядывающиеся женщины и дети. Порой над головами бегущих слышался короткий низкий вой падающего снаряда, черное облако мгновенно вырастало посреди улицы, и оглушительно резкий удар взрыва сливался со звоном стекол, выбитых из соседних домов. Толпа с воплями бросалась врассыпную, а на мостовой оставались лежать неподвижные тела, корчились и кричали изувеченные люди, которых некому было подбирать... Около девяти часов коммунисты снова собрались в обкоме. Красовскому и его группе удалось сделать немногое - в городе, внезапно застигнутом войной, царили хаос и паника, и организованная эвакуация под огнем врага была уже невозможной. Лишь в некоторых городских учреждениях успели сжечь документы и отправить машинами на восток женщин и детей. Не приходилось и думать о том, чтобы вывезти имущество каких-либо предприятий. Вернувшиеся из города один за другим докладывали, что видели и узнали. По всем признакам положение было угрожающим, и немецкие автоматчики могли в ближайшее время появиться на центральных улицах Бреста. Коротко обсудив обстановку, бюро приняло предложение Тупицына покинуть город и двигаться через восточные окраины в район Жабинки, где установить связь с военными. Тут же сожгли документы обкома, коммунистам раздали оружие, и вся группа во главе с Тупицыным тронулась в путь по улицам, ведущим на восток, в сторону станции Брест-5. Справа и слева слышалась близкая трескотня пулеметов и автоматов, а здесь, на улицах, по которым они шли, часто рвались снаряды. Немцы уже заняли северную и южную окраины Бреста и теперь старались огнем закупорить единственный оставшийся свободным выход из города - на восток. Время от времени кто-то стрелял из окон верхних этажей и чердаков - пятая колонна врага действовала в Бресте. Появились первые раненые, приходилось все время перебегать с одной стороны улицы на другую, огневые налеты все учащались и усиливались. Люди уже не шли, а бежали, торопясь выйти из зоны обстрела. По пути к отряду Тупицына присоединялись новые группы беженцев, примыкали отдельные бойцы и командиры, отбившиеся от своих частей. Когда они вышли за город и остановились в безопасности на опушке небольшого леска, вокруг секретаря обкома собралось уже около двухсот человек. Над городом висела черная туча, сквозь которую здесь и там пробивались к небу яркие языки пламени. Взрывы снарядов гремели реже, перестрелка, казалось, затихла, и только оттуда, где находился вокзал, доносился торопливый и злобный перестук пулеметов. Тяжело и больно было видеть в дыму и огне этот город, за два года ставший родным и близким. Тупицын представил себе немцев на улицах Бреста, и глухая тоска сдавила сердце. Он поглядел на лица людей, окружавших его, и увидел ту же тоску и боль. И ему захотелось хоть чем-нибудь подбодрить своих спутников. - Ничего, друзья! - твердо сказал он. - Им в Бресте не хозяйничать. Мы еще сюда вернемся. А пока что не будем терять времени. И они пошли дальше на восток, то и дело прощально оглядываясь назад, на горящий, задымленный Брест. В тот же день обком возобновил свою работу, но уже в восточных районах области. А в Бресте еще кое-где на улицах шли бои. Наших регулярных войск здесь не было, но противник в нескольких местах встретил сопротивление вооруженных горожан. Дрались около тюрьмы за Мухавцом, дрались в здании областного управления НКВД. Начались убийства, расстрелы, грабеж. На одной из центральных улиц немцы схватили не успевшего уйти из города председателя горисполкома Соловья и тут же повесили его на дереве. Солдаты врывались в квартиры горожан в поисках золота и ценностей. На Советской улице выпущенные немцами из тюрьмы уголовники громили витрины магазинов, мешками тащили продукты, одежду, обувь. Жители запирались в домах, прятались в подвалах, и только вокруг больницы все росла и прибывала толпа раненых. К полудню Брест оказался, по сути, полностью во власти врага. Но и после этого со всех четырех сторон слышалась неумолкающая стрельба. С востока, постепенно затихая, доносился гул фронта - там, отходя к Кобрину, пытались сдержать наступающего противника наши части. На западе гремел бой в Брестской крепости. На севере, совсем близко, слышалась трескотня пулеметов и винтовок в районе железнодорожной станции - немцам не удавалось захватить вокзал: там в окружении дралась какая-то группа советских бойцов. А в стороне южной окраины города, неподалеку от центра, не прекращалась перестрелка, и время от времени грохотали разрывы гранат около двухэтажного здания областного и городского военкоматов. Об этой обороне военкомата, продолжавшейся почти весь день 22 июня, мне пришлось слышать еще в свой первый приезд в город. Но подробностей ее никто не знал: люди, которые рассказывали о ней, наблюдали бой извне и издали, и что происходило внутри здания и кто находился там, оставалось неизвестным. Только в 1956 году, после радиопередачи о Брестской крепости, я получил письмо от бывшего брестского райвоенкома С. Л. Ушерова, живущего теперь в Киеве. Он оказался одним из тех немногих защитников военкомата, которым посчастливилось остаться в живых, и он вкратце сообщил мне некоторые подробности этого боя. Как только начались обстрел и бомбежка города, к зданию военкомата стали стекаться люди. Прибежали военкоматские служащие - и военные и штатские, - пришли многие военнообязанные. Часть из них привела с собой семьи - жен и детей, и просторный ленинский уголок комиссариата сразу превратился в шумное общежитие. Старшим по званию и должности среди всех собравшихся был брестский областной военный комиссар майор Стафеев. Старый служака, командир, требовавший и от себя и от подчиненных самого неукоснительного исполнения долга, он заявил, что не получал никаких приказов об эвакуации, и, следовательно, все должны оставаться в здании военкомата в ожидании распоряжений. По его мнению, это была не война, а только крупная пограничная провокация гитлеровцев. Он не сомневался, что провокаторы сразу же встретят отпор и порядок в городе быстро восстановится. Майор резко пресек возражения других командиров, приказал двоим из них сходить в штабы стрелкового корпуса и соседней дивизии, чтобы выяснить обстановку, послал людей в обком партии, а сам со своими служащими начал готовиться к проведению мобилизации. Его уверенность и спокойствие невольно передались другим, и люди занялись своими делами, несмотря на взрывы, все чаще грохотавшие на ближних улицах. Но посланные не застали уже никого ни в штабах, ни в обкоме партии и принесли неутешительные вести: было ясно, что разыгрываются нешуточные события и что вряд ли все это может быть лишь пограничным инцидентом. Все же Стафеев отказывался свернуть работу военкомата до получения приказа. Он лишь поручил нескольким командирам организовать отправку в тыл женщин и детей. Однако достать в городе машины было необычайно трудно. После долгих поисков удалось пригнать только один грузовик, куда посадили небольшую часть женщин и детей, заполнивших уже весь ленинский уголок военкомата. Машина едва успела выскочить из города - на Московской улице ее обстреляли немецкие автоматчики, и двое детей оказались убитыми. Первые отряды фашистов уже проникли в город, и очереди автоматов раздавались все ближе к военкомату. Становилось ясно, что выбраться из города, особенно вместе с семьями, не удастся. Пришло время подумать об обороне, а оружия у защитников военкомата почти не было, если не считать пистолетов у майора Стафеева и трех-четырех других командиров. К счастью, по улице в это время проезжали грузовики какой-то воинской части, отступавшей из города. Они были нагружены боеприпасами и оружием - вывозили один из складов. Командир, сопровождавший колонну, охотно согласился поделиться своими запасами, и солдаты сгрузили у военкомата несколько ящиков с патронами и гранатами. Люди вооружились вовремя. Меньше чем через час во дворе раздались первые очереди - фашистские автоматчики подошли сюда. Вскоре здание было окружено, и началась осада. Стафеев расставил людей у окон, организовав круговую оборону. Гитлеровцы попытались подойти к зданию, но, потеряв десяток солдат, были отбиты. Тогда, прячась за забором и в соседних домах, они принялись обстреливать военкомат. Время от времени они подползали ближе и из кустов, росших неподалеку от дома, бросали в окна гранаты. У осажденных появились убитые и раненые. Ленинский уголок теперь превратился в санитарную часть, где военкоматский врач с помощью женщин делал перевязки. Положение осложнялось с каждым часом. Огонь врага усиливался, гранаты все чаще влетали в окна. Один за другим люди выходили из строя, в ленинском уголке громко стонали раненые, плакали голодные, испуганные дети. Все чаще над кварталом, где находился военкомат, летали немецкие самолеты, и, стоило им сбросить на дом бомбу, люди были бы погребены под развалинами. К счастью, пока что поблизости не упало ни одной бомбы - противник бомбил главным образом крепость и какие-то другие объекты в окрестностях города. Вдобавок вскоре был тяжело ранен майор Стафеев. Его перевязали, и лежа он продолжал руководить обороной. По его приказу служащие военкомата начали уничтожать документы. День уже клонился к вечеру. Посоветовавшись с майором, командиры решили отправить в плен женщин с детьми - держать их дольше в этой обстановке было нельзя: трагический исход обороны не вызывал сомнений. Женщинам дали белый флаг, и с детьми на руках они пошли на улицу. Но едва эта группа скрылась за воротами, как там застрочил немецкий пулемет, послышались крики и стоны. Мужчины, бледные, взволнованные, прислушивались, стоя у окон. Кто из их близких погиб под пулями, кто уцелел - обо всем этом они могли только гадать. А автоматчики уже снова пытались подойти к дому, и бой возобновился. Но теперь возникла новая и уже непреодолимая трудность - кончались боеприпасы. Еще одна-две атаки немцев, и запас патронов будет исчерпан. Надо было решать свою судьбу. Оставалось только одно - попробовать прорваться сквозь кольцо врага, неся с собой раненых. Надежды на успех этого прорыва почти не было, но другого выхода, кроме плена, никто не мог предложить. Прорываться решили в разные стороны, чтобы рассредоточить внимание противника. Каждая группа несла с собой часть раненых. Воспользовавшись недолгим затишьем, все попрощались друг с другом и кинулись сквозь кусты к забору, ограждавшему двор военкомата. И тотчас же навстречу бегущим ударили пулеметы и автоматы немцев. Часть людей погибла, когда они перелезали через заборы и помогали перебраться раненым. Другие тут же были захвачены в плен. Раненых гитлеровцы добивали на месте. Так был убит и майор Стафеев.