История одной постановки
Эту пьесу в первый раз поставил в Братском драматическом театре Кирилл Филинов.
"БДТ" - именно так важно называл себя сибирский деревянный, очень уютный театрик. За четыре месяца стараниями нового главного режиссера кроме "ГРОБа" тут было поставлено три спектакля, которые сразу же заняли первое место в фестивале "Театральная весна".
В Иркутске и в области много хороших театров, так что это был настоящий успех: на спектакль "Гроб" людей привозили на заказанных автобусах - город Братск состоит из двух половинок, разделенных тридцатью километрами зимы - поэтому такого в городе еще не видывали. Приглашенный на премьеру автор послал из Ленинграда телеграмму: "Встречайте гробом Шприц." В театре посмеялись незатейливой шутке.
А весной от инфаркта по дороге на репетицию умер Кирилл Филинов. Летом скончался еще один актер. Осенью выбросился из окна третий участник спектакля.
Не надо шутить с текстами. Это плохо заканчивается.
Игорь Шприц
ГРОБ
гражданская комедия в четырех частях
- Прощайте! Прощайте!
- До свидания, - сказал Воланд.
"М. Булгаков, "Мастер и Маргарита".
Действующие лица
ДУБОУС ВАСИЛИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ - отставной военный, 65 лет
ИВАНОВ ЮРИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ - заведующий лабораторией, 56 лет
ЗЕНИН ЖОРЕС ФИЛИМОНОВИЧ - завхоз и парторг лаборатории, 55 лет
ГАРКУША ИВАН ДАНИЛОВИЧ - механик, 53 года
ЛАПИН БОРИС МИХАЙЛОВИЧ - научный сотрудник, 39 лет
ЛЕБЕДЕВ АНАТОЛИЙ - инженер, 25 лет
РЕБЕЗОВА КИРА АНДРЕЕВНА - научный сотрудник, 53 года
ДОРОДНЫХ ЕЛЕНА ЮРЬЕВНА - инженер, 33 года
ПЕТРОВА МАША - лаборантка, 19 лет
Действие первое
Декорация являет собой типичное убежище небольшого института. Руками многих поколений офицеров-отставников создан образец военно-идеологического искусства, хорошо знакомого всем служившим в армии. Сверху в центре - "Наш лозунг должен быть один - учиться военному делу настоящим образом... В. И. Ленин" и золоченый барельеф вождя в окружении знамен с фанерными складками. Имеются щиты с портретами членов политбюро и командующих родами войск. Красочное панно "Поражающие факторы ядерного взрыва" действительно поражают сюрреалистическими сюжетами. Также имеют место классификация отравляющих веществ - заман, зарин, табун; таблица определений размера противогаза, полочка с литературой. Посредине - дверь, ведущая в туалет. Двери с табло "Вход" и "Выход". Комплект носилок, набор противогазов для человека, лошади и младенца. Несколько столов и скамейки спартанского вида.
Имеются телефон и громкоговоритель-колокольчик, карта мира с множеством стрел, направленных на нашу территорию, плакаты по организации поисково-спасательных работ. Над телефоном надпись: "Шпион - находка для болтуна".
Входит начальник убежища Дубоус, одетый в форму пехотного майора, слишком просторную для его уже усохшего тела. Юбилейные медали и значки украшают грудь. На боку - противогазная сумка. Дубоус обходит свои владения, наводя только ему одному понятный порядок, затем подходит к входной двери и вещает в черный проем, обращаясь к стоящим снаружи.
ДУБОУС. Помещение заполняется в порядке очередности, определяемой начальником штаба гражданской обороны вверенного нам объекта. Первым входят командир подразделения, потом дети, женщины в положении, лица преклонного возраста, зрелые сотрудники и призывная молодежь. Замыкает колонну звено химразведки и комендант убежища лично с оружием в руках и описью живых на данный момент людей. Подразделение, слушай команду - шагом арш!
Дружно маршируя, колонной по одному входят все действующие лица с кошелками и портфелями в руках. Лебедев с рюкзаком и гитарой за спиной.
Раз, раз, раз-два-три! Раз, раз, раз-два-три! Левой, левой, стой! Ать-два! Напра-во! Ать-два! По порядку номеров рассчитайсь!
На правом фланге стоит Маша.
МАША. Первая!
ДУБОУС. Отставить! Что еще за "первая"?! Еще раз начи-най!
МАША (упавшим голосом). Раз!
ДУБОУС (передразнивает). Раз-два-три, раз-два-три! Строй - это вам не вальс прыгать! Это священное место! В строю нет женского рода! Забудь про женский род, вставши в строй, даже если ты мужик еще о-го-го. В строю стоит защитник Родины, защитник! Он завсегда мужествен, а не женственен, значит, он должен быть мужчиной, а не бабой, даже если он, к примеру, баба, а не мужик!
ДОРОДНЫХ. А как же женские батальоны?
ДУБОУС. Наряд вне очереди за разговоры в строю! Это я шучу. Говорить можно, будучи спрошенным, и только! Поясняю: это был проклятый всеми царизм, доведший в своих предсмертных судорогах до такого унижения, как бабские батальоны, за что и поплатился от той же самой армии!
ЛАПИН. Позвольте, это же было Временное правительство! Это при Керенском было!
ДУБОУС. Монархист?! (Оглядывает Лапина.) Вроде не похож. Ваше звание?
ЛАПИН. Старший лейтенант запаса Лапин!
ДУБОУС. Вот и помолчите, когда с вами майор разговаривает. Это я шучу. По порядку номеров рассчитайсь!
МАША. Первый!
Все молодцевато выкрикивают свои номера.
ЗЕНИН. Восьмой последний, расчет закончен!
ДУБОУС. Молодец!
ЗЕНИН (делая шаг вперед). Служу Советскому Союзу!
ДУБОУС. Орел! Воевал?
ЗЕНИН. Никак нет, товарищ майор! На надежды не теряю.
ДУБОУС. Держи порох и портянки сухими.
Прохаживается перед строем.
Итак, товарищи, вы, значит, с понедельника всей лабораторией в отпуску. А? Так? Но сегодня еще пятница и вы еще не в отпуске, а покуда еще здесь.
Тема сегодняшнего занятия - "Долговременное пребывание личного состава в бомбоубежище". Кру-гом! Взгляните, товарищи, на карту будущих военных действий! Мы с вами со всех сторон окружены врагами, которые не спят и видят во сне, как бы половчее изничтожить нас под самый корешок, как тую елочку! Но это лишь ихние фантазии! Не на тех напали - или нападут. Переждав их первый коварный удар в этом самом бомбоубежище, мы нанесем неотвратимый удар малой кровью и по чужой территории - бабах! И все будет кончено. Туши свет. Это я шучу. Если бы не военная тайна, я бы вам такого рассказал - вы бы ахнули от радости! У нас есть все, что есть у них и еще кое что, чего у них нет и не будет. Кру-гом! Но главное наше оружие - это... Вот вы, товарищ монархист... (Указывает на Лапина.)
ЛАПИН. Бомбы? Танки? Пистолеты?
ЗЕНИН. Разрешите? Главное наше оружие - передовая идеология!
ДУБОУС. Верно, но не совсем. Люди - вот наше с вами главное оружие. (Пауза, что-то соображает.) Люди, вооруженные до зубов передовой демократической идеологией. А в дополнение к зубам, тьфу! - к идеологии - современные средства массового поражения ихних людей, отвергающих нашу передовую идеологию. Вот! Если враг не сдается - его уничтожают всеми возможными способами! Заболтался я с вами. Да. Эти два часа вы будете сидеть в нашем образцовом убежище, построенном по последнему слову нашей, не побоюсь этого слова, отечественной техники. Здесь есть все, что душе угодно - сам бы жил да радовался. Юрий Витальевич, вы будете за старшего по должности.
ИВАНОВ. Слушаюсь!
ДУБОУС. Комендант - товарищ Зенит!
ЗЕНИН. Слушаюсь!
ЛАПИН (тихо). ... и повинуюсь!
ИВАНОВ. А что нам делать эти два часа, Василий Константинович?
ДУБОУС (делает "козу" Дородных). Танцы танцевать! Вот лозунг - по нему и живите! (Показывает на Зенина.) Он знает чего. Главная задача - бороться за выживание руками и ногами. Допускается не более десяти процентов потери личного состава в живой силе. С нас строго спрашивают за превышение этой цифры, постарайтесь уложиться. Вот труды классиков, материалы съездов, уставы. Вот санузел совместного пользования совмещенного типа. Не курить. Ну, прощайте, товарищи! (Крепко обнимает и целует Зенина.) Берегите время и людей, Жорес Филимонович! Начни с изучения уставов и искоренения монархических тенденций. Не прощаюсь, товарищи! Отличившиеся будут поощрены. Э-эх, молодежь! (Делает "козу" Маше.)
МАША. Хи-хи, я щекотки боюсь!
ДУБОУС. Товарищи! Обстановка, я предупреждаю, будет максимально приближена к боевой, поэтому никакой паники. Паникеры будут преданы товарищескому суду.
ЛАПИН. И расстреляны согласно приговору.
ДУБОУС. Вот этой рукой я лично шлепнул не одного паникера. Если надо, она и сейчас не дрогнет, гражданин... э-э?..
ЗЕНИН. Лапин Борис Михайлович.
ГАРКУША. Боря, уймись.
ДУБОУС. Спасибо за информацию. Все.
Дубоус выходит и запирает снаружи дверь. В тамбуре он включает несколько кнопок и рубильников. Запустив машинерию, он отдыхает некоторое время, принимает нитроглицерин и уходит, закрыв вторую дверь, навесив замок и забыв по причине старческого маразма об учебной группе в убежище. Все это время в убежище течет нормальная жизнь.
МАША. Давайте песни петь, туристические.
ГАРКУША. Щас тебе Жорес споет.
ЛАПИН. Арию завхоза из оперы "Захованщина".
ЗЕНИН. Прошу всех заняться насущным делом. Кира Андреевна, вы тут со своей дружиной сами. Юрий Витальевич, прошу сюда, здесь стол командующего.
ИВАНОВ. И что я должен делать?
ЗЕНИН. Пока ничего. Данилыч с Толей изучают матчасть. Товарищ Лапин, красивым почерком прошу переписать вот это расписание занятий.
Все рассаживаются по местам.
РЕБЕЗОВА. Девочки, будем шить марлевые повязки, многослойные, антипылевые, многоразовые.
ДОРОДНЫХ. Господи, как они мне надоели, эти повязки! Так и будем два часа шить?
РЕБЕЗОВА. Пошьем-пошьем, а потом наложим на кого-нибудь шину. Маша еще ни на кого шину не накладывала. Возьмем Анатолия с переломом шейки бедра и проникающим ранением мягких тканей ягодицы, очень интересная повязка.
ДОРОДНЫХ. Лучше бы она на него глаза наложила. Сам-то он, по-моему, давно готов к этому.
ГАРКУША. Девочки, возьмите меня со смертельной травмой черепа. И наркоз - сто грамм - чтобы шок снять!
РЕБЕЗОВА. Перетопчешься! Только сели, а ему уже наркоз подавай!
ГАРКУША. Кира! Голубушка! Обезболь, Христом-богом молю! Ты же сестра милосердия!
РЕБЕЗОВА. Уйди, постылый!
ЗЕНИН. Данилыч, не приставай к женщинам при исполнении служебных обязанностей.
ГАРКУША. Жорес, ты меня знаешь, выдай аванс. А то будет острый приступ. Дай наркомовские!
ДОРОДНЫХ. Наркомовские! Скажите уж - наркоманские!
ИВАНОВ (подходит). Что происходит, Жорес Филимонович?
ЗЕНИН. Человеку плохо. Клаустрофобия на фоне синдрома похмелья.
ГАРКУША. Во-во, она самая!
ИВАНОВ. И что же мы будем делать?
ЗЕНИН. Каждый человек нам дорог - надо лечить. Иван, последний раз даю, последний раз, подумай, Иван!
Наливает Гаркуше в стакан, Гаркуша уходит в туалет разбавить и запить.
ТОЛИК. Зачем ему, Жорес Филимонович? Он же в запой войдет.
ЗЕНИН. Как зайдет, так и выйдет.
ЛАПИН. И снова зайдет.
ЗЕНИН. Надо человеку доверять, тогда он горы свернет!
ЛАПИН. Всего за сто грамм.
Возвращается Гаркуша.
ГАРКУША. Толик, учи матчасть, голуба, потом мне расскажешь.
МАША. А на какое место накладывается эта повязка?
РЕБЕЗОВА. На рот.
МАША. А сколько слоев надо шить?
ДОРОДНЫХ. Чтобы рот не просвечивал.
МАША. А зачем ее накладывать?
ДОРОДНЫХ. Так надо.
ЗЕНИН (Иванову). Учебный процесс запущен, Юрий Васильевич.
ИВАНОВ. Что мне делать, Жорес Филимонович?
ЗЕНИН. За вами общее руководство, за мной - конкретные детали. Народ при деле! Любо-дорого смотреть.
Женщины тихо затягивают песню.
ЗЕНИН. С понедельника в отпуске - рыбалка, грибы, деверь самогонку нагнал. Банька! Э-эх, Юрий Витальевич. А вы куда поедете?
ИВАНОВ. Не знаю, жена еще не решила. К теще, наверное, куда еще. Телевизор посмотрим, на базар походим, все-таки отдых.
ЗЕНИН. Заслужили, целый год как папы Карлы молотили.
ЛАПИН. Буратинов строгали на партсобраниях.
ИВАНОВ. Каких Буратинов?
ЛАПИН. По уши деревянных.
ЗЕНИН. Йедем дас зайне, Борис Михайлович. Кто науку в стружку переводит, а кто из чурок людей делает и дает им золотой ключик от будущей жизни.
ЛАПИН. "Это не ключик", - сказал Буратино и густо покраснел.
ГАРКУША. Боря, учи матчасть, вот главное в это жизни.
ЛАПИН. А в той?
ГАРКУША. Хорошая специальность и в той жизни не повредит, особливо тебе.
ЛАПИН. Данилыч, я никуда не собираюсь, мне и в этой жизни во как хватает.
ИВАНОВ. О чем это вы?
ЛАПИН. Диспут о потусторонней жизни ведем. Беспредметный.
Иванов подходит к женщинам.
ИВАНОВ. Что это вы делаете?
ДОРОДНЫХ. Мы делаем марлевые повязки на различные органы, в основном дыхательные. Разрешите, Юрий Витальевич, я на вас померяю? (Одевает Иванову повязку.)
РЕБЕЗОВА. Начальству надо побольше размером...
ДОРОДНЫХ. Какой у вас рот, Юрий Витальевич, редкие очертания. Не жмет? Так не давит?
ИВАНОВ. Очень удобно. И что я теперь должен с ней делать?
РЕБЕЗОВА. С Еленой Юрьевной? А повысьте ей зарплату за шустрость.
ИВАНОВ. С повязкой что мне делать?
ДОРОДНЫХ. Носите на здоровье, Юрий Витальевич.
ИВАНОВ. Спасибо. (Отходит в сторону, так и ходит с повязкой.)
РЕБЕЗОВА. Слабо тебе, Лена, нашего Юрика подстрелить.
ДОРОДНЫХ. Задачка для девочек младшего школьного возраста в одно действие. Но у нас все есть, нам ничего не надо!
РЕБЕЗОВА. Ну-ну, так я тебе и поверила. Жорес Филимонович, норму мы кончили и можем идти?
ЗЕНИН. Куда идти? Сейчас будет подгонка противогазов - каждый должен знать свой размер назубок. Прошу всех подойти к пункту раздачи средств индивидуальной защиты и замерить друг у друга внешние параметры черепа согласно антропометрической таблице.
Все толпятся у таблицы.
МАША. А какой размер самый маленький?
ЗЕНИН. Нулевой, потом идут дебилы и младенцы.
ЛАПИН. А самый большой у лошадей.
ДОРОДНЫХ. Юрий Витальевич, давайте я вам сниму повязку и померяю ваш овал лица.
ИВАНОВ. А дальше что?
ДОРОДНЫХ. Дальше доверьтесь мне - я вам подберу самый лучший.
ЗЕНИН. Юрию Витальевичу и мне положены командирские. (Протягивает.) Вот этот примерьте.
ЛАПИН. Что это за привилегии такие? Улучшенная резина?
ГАРКУША. В них гавкать можно, а в наших только хвостом вилять.
ИВАНОВ (примеряет). Он мне не лезет совершенно, что же делать?
ДОРОДНЫХ. Надо смазать лицо кремом, у меня есть, тогда войдет как по маслу. Какая у вас крупная голова, прямо греческий профиль.
ЗЕНИН. Министерская у вас голова, Юрий Витальевич, тут без спецзаказа не обойтись.
ИВАНОВ. Так что мне делать?
ГАРКУША. Примерьте вот это. (Подает лошадиный.) Как влитой. Прошу выдать наградные за спасение командира.
ДОРОДНЫХ. Вы вылитый кентавр, Юрий Витальевич, древнегреческий!
ЛАПИН (тихо). Только наоборот - выше пояса жеребец.
ДОРОДНЫХ. Так даже удобнее.
ЗЕНИН. Протираем противогазы спиртом и одеваем на головы.
Все протирают противогазы.
ГАРКУША. Учитесь, братцы, экономии материала. (Наливает спирт в стаканчик и, выдыхая пары, протирает резину.)
ЗЕНИН. Отлично - пять секунд, хорошо - шесть, плохо - семь. Внимание, начали!
Все напяливают противогазы. Иванов издает довольное ржание. Строят друг другу рожи, мычат что-то невнятное. Толя и Маша стоят, взявшись за руки, и смотрят друг на друга. Резкие всхлипы и стоны - у Дородных закрыт клапан коробки и она не может дышать. Гаркуша бросается к ней, начинает шарить по поясу в поисках коробки, открывает клапан и получает по резиновой "морде" две оплеухе. Показывает ей руками, что спас ей жизнь и требует вознаграждения. В это время по нарастающей звучит сирена воздушной тревоги и начинает мигать красное табло "Воздушная тревога". Все застывают и смотрят на табло. Начинают снимать противогазы по мере вступления в разговор.
ЛАПИН. Э-э, мы так не договаривались. Что это?
ЗЕНИН. Все в порядке - поступила вводная команда, а мы уже сидим в безопасности. Еще раз одели противогазы - не все уложились в норматив.
ГАРКУША. Иди ты в задницу со своими нормативами! Откуда взялась эта команда?!
ДОРОДНЫХ. Да уж! Кто ее дал? Может, кто напал, а мы тут забавляемся. Тут надо в магазин бежать и срочно, без всякой спешки делать запасы.
ЗЕНИН. Прекратить панику! Я компетентно заявляю - все убежища страны связаны единой цепью оповещения! Компетентные органы постоянно проверяют нашу бдительность и следят за всеми. А паникеров в войну расстреливали! Скажи спасибо, Кира, что сейчас не война.
ДОРОДНЫХ. Большое спасибо тебе, Жорес Филимонович, что сейчас не война. (Кланяется Зенину.)
ЛАПИН. Спасибо партии родной за то, что завтра выходной.
ГАРКУША. Это дело надо отметить - еще не грянуло, а мы уже перекрестились!
ЗЕНИН. Разговорчики! Приготовились!
Голос Дубоуса из репродуктора останавливает всякое движение: "Средства воздушно-космической разведки и обком партии доводят до сведения, что через тридцать секунд по московскому времени произойдет ядерный взрыв предположительно мощностью тысяча тонн в тротиловом эквиваленте. Всем занять устойчивое положение, отойти от окон и других падающих предметов, закрыть глаза и открыть рот. Обесточить все горючие материалы. Приготовить носилки и первую медицинскую помощь. Начинаю отсчет: десять, девять, семь, нет - восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, зироу!" Вся машинерия, запущенная Дубоусом, срабатывает, точно имитируя ядерный взрыв с ударом, звуками, осыпанием мела с потолка. Свет гаснет и загорается более тусклый аварийный. Дамы, закрывшие глаза и открывшие рот, начинают вопить. Толя хватает Машу, Иванов - Дородных, Ребезова отталкивает подскочившего к ней Зенина.
ДОРОДНЫХ. Не прикасайтесь ко мне! Прекратите вопить, вы, истерички!
ЛАПИН (кружась по убежищу). Что же это?! Что же это?! (И т. д.)
ДОРОДНЫХ (падает на колени и крестится на барельеф Ленина). Господи, милосердный, отец наш всевышний, спаси и пронеси! Не карай нас за грехи наши тяжкие! Пожалей детей своих неразумных! (Кладет поклоны.)
ИВАНОВ (спрашивает у всех по очереди). Что же нам теперь делать?! Что же нам теперь?! (И т. д.)
Гаркуша у стола наливает и выпивает спирт в лихорадочном темпе, Толик и Маша стоят застывшие в объятьях. Зенин марширует по ограниченному квадрату, все время поворачивая направо. Ребезова смотрит на всех, затем присоединяется к Дородных, крестится и кладет поклоны Ленину.
ЗЕНИН (продолжая маршировать). Перестаньте унижаться перед богом! Его же нет!
ЛАПИН (идя рядом с Зениным и крича ему в ухо). Не мешайте людям делать, что они хотят!! Вы довели нас до этого! Получили свое! Радуйтесь теперь, радуйтесь!! Все кончено! Все кончено!
У Лапина истерика, он хохочет. Гаркуша прерывает его истерику двумя хорошими оплеухами.
ГАРКУША. Что кончено, Боря?!
ЛАПИН. Все, Ваня, все! (Рыдает на плече Гаркуши.) Хорошо, что дети у мамочки!
ИВАНОВ. А где ваша мамочка, что она делает?
ЛАПИН (сквозь слезы). Мамочка моя на даче.
ГАРКУША. А ты - кончено. Дача-то осталась!
ИВАНОВ. А мои в лагере. Что же нам делать, Жорес Филимонович?
ЗЕНИН (продолжая маршировать). Попрошу всех коммунистов собраться в штабе субботника.
ГАРКУША. Жорес, очнись! Тут все давно беспартийные.
ЗЕНИН. Тогда я должен сам подумать. (Марширует в туалет и запирается там.)
ГАРКУША. Вот вы корили меня пьянством все, а как стало худо, вы все в шоке, а нет, бо выпивши. (Наливает и выпивает.) Для профилактики!
ДОРОДНЫХ (на коленях). Иван Данилыч, спасите нас!
ГАРКУША (тяжело вздыхает). У-ух! Ну, взялись. Толя, обними также горячо аппарат и попробуй хоть куда-нибудь дозвониться. Девки, соберите все съестное и посортируйте его по срокам годности. Боря, собери весь отпускной спирт, спрячь от меня и не давай, голуба, как бы я не просил. (Подходит к туалету.) Жорес!
ЗЕНИН. Занято!
ГАРКУША. Жорес, Жорес, вода течеть? Проверь воду, течеть она нормально?
ЗЕНИН (спускает воду в унитаз). Унитаз функционирует.
ГАРКУША. Значит, водокачка цела! Царская работа, чти есть сделается. Юрий Витальевич, возьмите дозиметр, инструкцию почитайте и меряйте нас всех, а воду особливо чаще.
ИВАНОВ. Слушаюсь!
ТОЛИК. Сокол! Сокол! Я Ромашка! Сокол! Сокол! Я Ромашка!
ГАРКУША. Толя, брось хреновиной заниматься, здесь не фильм о войне! Скажи по нормальному: "Але! Але!"
ТОЛИК. Алло! Алло! Данилыч, только гудок есть, а не набирается!
ГАРКУША. Значит, станция уцелела. Пленные после войны строили - немецкая работа, что с ней сделается. Жорес!
ЗЕНИН (из туалета). Занято!
ГАРКУША. Вылазь, твою мать! Надо воду померять и набрать, пока еще чистая.
Слышен звук спускаемой воды, из туалеты выходит Зенин.
ЗЕНИН. Я готов к испытаниям. Всем сдать емкости коменданту убежища!
ЛАПИН. Уже сдали, уже сдали, голубчик! Помогите нам, помогите, не оставляйте нас одних!
Иванов, Зенин и Лапин уходят в туалет. Гаркуша сидит и напевает что-то себе под нос. Проходит некоторое время.
ГАРКУША. Давайте, братцы, все до кучи! Ситуацию обмозговать нужно. Доложьте по очереди. Боря!
ЛАПИН. В наличии семь литров спирта и сорок литров питьевой воды.
ДОРОДНЫХ. Четыре батона белого, четыре черного, шестнадцать банок тушенки китайской, четыре кило сахару, четыре банки кофе растворимого, четыре пачки чая индийского. Огурцы и помидоры - десять килограмм, восемь кило риса, четыре пачки дрожжей и три палки колбасы твердокопченой.
ГАРКУША. Еще палка должна быть!
ЗЕНИН. За мародерство в военное время - расстрел!
ЛАПИН. Елена Юрьевна!
ДОРОДНЫХ. Что Елена Юрьевна? Я двадцать лет Елена Юрьевна!
ЛАПИН. Во-первых - тридцать! А во-вторых, я видел, как вы прятали!
ДОРОДНЫХ. Я не прятала, а делала НЗ! Инстинктивно! (Отдает колбасу.)
ИВАНОВ. Проверено все - радиации, как ни странно, нет. Чуть светят Елена Юрьевна и дрожжи, но немного, процентов двадцать выше нормы. С этим жить можно.
ГАРКУША. Может, бражку поставим? Пропадут же без холодильника!
ЗЕНИН. Нет. Нет! Надо пытаться выбраться отсюда!
ИВАНОВ. Зачем? Зачем торопиться? Дети у всех в разъезде, жены... Жены почти тоже все в безопасности. Там опасно. Наш долг с вами - сохранить жизнь вверенных нам людей. В конце концов у нас у всех отпуск!
ЗЕНИН, А гражданский долг? Лебедев и Лапин - военнообязанные!
ТОЛИК. Я готов!
ЛАПИН. Если честно, то я не совсем еще готов! Но если надо...
Лапин и Лебедев уходят в тамбур. С ними Иванов.
ДОРОДНЫХ. А вы, Жорес Филимонович?
ЗЕНИН. Я не могу покинуть вверенного мне поста - возможны повторные удары и большой поток беженцев.
Возвращаются Лапин и Лебедев.
ЛАПИН (радостно). Этот старый дурак закрыл нас снаружи на замок. А второй замок висит на запасном выходе с надписью: "Ключ в охране!" Нас ждут, можно сказать, в военкомате, а он... Это вредительство! Чистой воды вредительство!
ГАРКУША. Влипли, но могло быть и похуже. (Вернувшемуся Иванову.) Как там с активностью?
ИВАНОВ. Немного светит урна перед дверью, но воздух, что удивительно, чище, чем здесь, и намного.
РЕБЕЗОВА. А что он такое непонятное сказал в самом конце?
ТОЛИК. Зироу - ноль по-английски.
ЗЕНИН. Значит, англичане проклятые жахнули! Это Василий Константинович перед смертью нас предупредил. Умер как герой!
ГАРКУША. Не, чего это англичанам по нам лупить? Идиоты они, что ли? Что им у нас в Нечерноземье надо? Это все американцы, их почерк, меня шурин давно предупреждал!
ЗЕНИН. Империализм показал свое зверское лицо!
ДОРОДНЫХ. Ну почему, ну зачем он нам его показал? Ну что мы ему плохого сделали?
ГАРКУША. Видать, дозалупались. Вот у них нервы и не выдержали, тоже ведь не железные.
ТОЛИК. Сегодня утром еще мы ноту Биробиджану предупреждение сделали. Может из-за этого?
ЗЕНИН. Точно! Точно из-за этих евреев! Они наябедничали Израилю, те - своему сионистскому лобби, а лобби - президента за горло и все!
ЛАПИН. Ну что у вас всегда евреи виноваты?! Сколько можно?! Две тысячи лет и все они!
ЗЕНИН. А кто ж еще?! Не папуасы же? Кто все это выдумал? А Нобелевские премии? Ни одной русской фамилии!
ЛАПИН. Ну и не слушали бы их, если не нравится! А то тысячу лет Христу молились - не понравилось, решили еще тысячу лет Маркса слушаться! Поживите хоть раз своим умом, как те же папуасы!
ЗЕНИН. Не трогай Маркса!
ЛАПИН. Не собираюсь я его трогать, он первый начал! С Энгельсом на пару!
ЗЕНИН. А у вас, гражданин Лапин, с вашим допуском сестра в Америке!
ЛАПИН. Это подло - во-первых, никакой сестры в Америке у меня нет! Во-вторых, она мне троюродная! А в третьих... в третьих... все кончено! (Рыдает на груди у Гаркуши.)
ГАРКУША. Брата не пожалела, а говорят - евреи хорошие родственники. Вот мы, русские - ну раз дали в морду, ну два - кулаком же, а не бомбой! Эх, Боря, Боря!
ДОРОДНЫХ. Не ревите как баба - все кончено! Вот я баба - это у меня все кончено, а не у вас! Это я несчастная, ну кому я теперь нужна! Господи, ну кому я теперь нужна! (Рыдает.)
РЕБЕЗОВА. Товарищи, вы же интеллигентные лица, перестаньте же, черт вас возьми, возьмите себя в руки! Просто психоз какой-то! Ничего еще не кончено, мы еще будем долго му... му... мучиться!! (Начинает рыдать, вызывая у остальных первые признаки истерии.)
ДОРОДНЫХ. Э-э-э-э... (Припадает к плечу Иванова.)
ИВАНОВ. Что же нам теперь делать?! Пока наши придут, мы с ума сойдем!
ТОЛИК (с инструкцией в руке). "Во избежание психозов и шока после ядерного удара принимаются успокоительные вещества из аптечки первой помощи". Вот!
РЕБЕЗОВА (всхлипывая). Оно... оно изъято, чтобы наркоманы не... не кололись... Их так боялись... так боялись... а теперь успокоиться не... не... нечем!
ГАРКУША. Как, нечем?! А это что?! (Потрясает бутылкой.) Боря, очнись! Разводи быстрей!
ЛАПИН. Кого разводить? Зачем?
ГАРКУША. Разводи быстрей, а то людей на глазах теряем! В шок войдут и не выйдут! Девки, готовь таблетки из бутербродов!
Лапин и женщины, рыдая, готовят на скорую руку стол.
ЗЕНИН. Не бывает незаменимых людей и безвыходных положений. Молодец, Иван Данилович! Спасибо от имени командования.
ГАРКУША. Спасибо в стакан не нальешь. Ну, братцы, взяли быстро! Помогите, у кого руки трясутся. Юрий Витальевич, скажите народу.
ИВАНОВ. Ну, с отпуском! Ой, что это я! Просто: будем! Будем жить!
Выпивают и закусывают.
ГАРКУША. Быстро по второй, пока рецидив не пришел!
ЗЕНИН. Позвольте мне сказать. Я пью это горькое, но полезное лекарство за мудрую внутреннюю и внешнюю политику нашей партии!
ДОРОДНЫХ. Совсем как в фильме ужасов!
Все выпивают. Маша начинает икать.
МАША. Это меня тетя вспоминает, что я домой вовремя не пришла.
ЗЕНИН. Ей же нет двадцати одного, кто позволил спаивать?!
РЕБЕЗОВА. Лекарство можно. Дайте мне еще таблеточку, а то знобит. (Выпивает и закусывает.)
ДОРОДНЫХ. Спать хочется. (Зевает.)
Все начинают зевать вслед за ней.
ЛАПИН. Естественная реакция на тяжелый стресс.
ЗЕНИН. Всем отдыхать - разобрать носилки. Женщины налево, мужчины направо. (Немного подумав.) Гражданин Лапин, следуйте за мной!
Лапин послушно следует за Зениным, так они кружат по сцене.
ЛАПИН. А куда мы идем?
ЗЕНИН. Именем закона вы арестованы и будете содержаться в камере предварительного заключения. (Распахивает перед Лапиным дверь туалета.)
ЛАПИН. А в чем я обвиняюсь? (Безропотно заходит в дверь.)
ДОРОДНЫХ. Да! Что он сделал?
ИВАНОВ. За что вы его так?
РЕБЕЗОВА. Как же мы без туалета?
ЗЕНИН. За шпионаж в пользу врага, за измены Родине и за много других, еще не выявленных преступлений, я приговариваю вас к смертной казни! (Достает из сумки пистолет и целится в Лапина.) Смерть предателю!
Лапин обмякает и падает на пол. Гаркуша табуреткой бьет Зенина по голове. Зенин падает на пол.
ТОЛИК (подняв пистолет). Игрушечный, но очень похож.
ГАРКУША. Запоздали с лекарствами, чуть Борю не потеряли!
РЕБЕЗОВА. Психоз, по всем признакам психоз! Давайте спать, пока друг друга не перебили. Девочки, пращевидную повязку Жоресу!
Мужчины в трансе расставляют носилки, женщины занимаются Зениным, делают повязку и кладут его на носилки.
ЗЕНИН (очнувшись). Что это было? Повторный удар?
РЕБЕЗОВА. Да, милый, слабый повторный удар.
ЗЕНИН. Вот сволочи! Скажите, Кира, я умру?
РЕБЕЗОВА. Никогда! Спи, спи, милый.
Баю-баюшки-баю,
Комендантушку мою.
Придет серенький волчок,
Хватит Жору за бочок!
ЗЕНИН. Скорей бы в строй. (Засыпает.)
ИВАНОВ (сонно). Что же нам теперь делать?
ГАРКУША. Спи, Юра, утро вечера мудренее.
Все засыпают. Не спят только Маша и Толя. Они поднимают головы с изголовий носилок, смотрят друг на друга и встают. Тихо поднимаются, подходят друг к другу и обнимаются. Маша неслышно рыдает, Толя утешает ее. Их скорбное объятие напоминает статую, они недвижимы.
Конец первого действия
Действие второе
Убежище обрело жилой вид. Ширмами выделены мужская и женская половины. На натянутой веревке сушится белье. В убежище жарко - это видно по некой фривольности в одежде. Дородных в соответствующем костюме занимается чем-то вроде окопной аэробики. Ребезова и Маша готовят завтрак. Толя сортирует литературу на туалетную бумагу под руководством перевязанного Зенина.
ТОЛИК. Жорес Филимонович, прошлогодний мартовский пленум, бумага тонкая, хорошая, годится?
ЗЕНИН. Дай вспомнить, прошлогодний мартовский... По улучшению бытового обслуживания, что ли?
ТОЛИК. Нет, по сельскому хозяйству.
ЗЕНИН. Годится, рви спокойно.
Толя обрывает обложку, складывает бумагу в стопку.
ТОЛИК. А июньский этого года?
ЗЕНИН. Этот еще нельзя!
Из туалета в майке и противогазе на боку, с полотенцем на шее выходит Иванов, завороженно смотрит на Дородных. Толя уносит готовую стопку бумаги в туалет.
РЕБЕЗОВА. Обратите внимание, Юрий Витальевич, какая сила воли - в такие минуты не забывать о физической культуре!
ДОРОДНЫХ (делая выпады деревянным ружьем). Конкуренция будет жестокая, всех мужчин позабирают! (Убегает на женскую половину.)
ЗЕНИН. Мускул свой, дыхание и тело тренируй с пользой для военного дела!
ДОРОДНЫХ (кричит, выходя из женской половины). Где мой французский дезодорант? Вот ворье!
ЗЕНИН. Вы не в казарме, выбирайте выражения! Дезодорант изъят мной для облагораживания рабочей атмосферы в туалете.
ДОРОДНЫХ (замечая Иванова). Доброе утро, Юрий Витальевич, как спалось?
ИВАНОВ. Как ни странно - хорошо. Вот только курить очень хочется, не знаю, что и делать!
ЗЕНИН. Только через мой труп!
ДОРОДНЫХ. Потерпите же, вы как маленький мальчик. О-о, как вы ухитрялись прятать всю эту гору мышц? Можно, я потрогаю бицепс? Вы идеально сложены для своего возраста, вот что я вам скажу!
РЕБЕЗОВА (тихо). Ну и нахалка ты, Ленка.
ДОРОДНЫХ. Какая есть - не обратно лезь! (Уходит в туалет.)
Появляется Гаркуша.
ИВАНОВ. Иван Данилович, курить хочется, придумайте что-нибудь.
ЗЕНИН. Только через мой труп.
ГАРКУША. Что мне за это будет?
ИВАНОВ. Все что в моей власти!
ГАРКУША. Утреннее лекарство.
ЛАПИН (выходит из мужской половины). И мне.
ГАРКУША. Утреннее лекарство для меня и Бори! Давайте ваш противогаз. До чего я умный, сам иногда удивляюсь. Закуривайте, Юрий Витальевич, закуривайте, не бойтесь, а выдыхайте сюда, только сзади наперед. (Протягивает ему противогазную коробку.) Ну как, никакого выхлопа?
Иванов жестами выражает радость.
ЛАПИН. Прошу выдать премию за изобретение! (Идет к столу вместе с Гаркушей, выпивают и закусывают.)
Сияющая утренней красотой, из туалета выходит Дородных.
ИВАНОВ (с коробкой в зубах). О-о-о!
РЕБЕЗОВА. Какой персик пропадает - куда только мужики смотрят!
ЛАПИН. Может, он с нитратами.
ДОРОДНЫХ. Тьфу на тебя!
РЕБЕЗОВА. Завтрак готов!
ЗЕНИН. Объявляю общее построение с поголовным радиационным контролем всех главных органов тела. Становись!
Все строятся.
МАША. Как в лагере - руки проверять.
ГАРКУША. Точно - еще шмон общий провести и вертухаев по вышкам расставить.
ЗЕНИН. Разговорчики в строю! Прошедшие контроль имеют доступ к столу.
Иванов меряет всех по очереди, повторяя "Вы в норме - пятнадцать микрорентген". Последней стоит Дородных, ее контроль затягивается.
ДОРОДНЫХ. Как у меня с активностью, Юрий Витальевич?
ИВАНОВ (в отупении измеряя ее). Повышенная, но не могу определить локализацию.
РЕБЕЗОВА. Юрий Витальевич, Лена - вас ждут!
Все сидят за столом и завтракают. Молчание прерывает Лапин.
ЛАПИН. Почему я не вижу в рационе профилактических средств против радиационного поражения кроветворной системы наших организмов?
ГАРКУША. Да, почему? Организмы в наличии, а профилактики нету. Кое-кто позабыл уроки Чернобыля. Жорес, надо!
ЗЕНИН. Кира, выдай особо пораженным, они ж не отстанут!
ИВАНОВ. Я, пожалуй, тоже. Хотя некоторые авторитеты и возражают, но, знаете ли, народная мудрость, вековой опыт, этого так сразу не отбросишь.
ДОРОДНЫХ. И мне тоже.
ЗЕНИН. Лей всем.
МАША. Я не буду.
ТОЛИК. Я тоже не буду.
ГАРКУША. Правильно, вы организмы молодые, сами справитесь. А мы поколение застойное, застоялись, стало быть, нам допинг нужен. (Забирает порции Толи и Маши.) Ты меня уважаешь, Борис?
ЛАПИН. Я горжусь тобой, Иван! Ты для меня... даже не знаю кто!
Завтрак продолжается.
ГАРКУША (после некоторого молчания). Хорошо сидим.
ЛАПИН. И не говори.
ТОЛИК (читает брошюру). "После периода тяжелой депрессии у пораженного личного состава возможна кратковременная эйфория". Что такое эйфория, ху ноуз?
ЛАПИН. Это когда хорошо сидим.
ЗЕНИН. Попрошу не матюгаться на языке противника. Объявляю приказ: прежние нормы продовольствия сохраняются только командному составу, раненым и беременным женщинам. Кира Андреевна, выяви беременных и раненых.
РЕБЕЗОВА. А кто начальство?
ЗЕНИН. Я и Юрий Витальевич.
ИВАНОВ. Я отказываюсь в пользу... э-э-э... в пользу беременных!
ЗЕНИН. Не положено. Есть инструкция.
ГАРКУША. На всякую инструкцию есть табуретка.
РЕБЕЗОВА. Нет, только не это! Будьте же милосердны!
ЛАПИН. Мы только обозначим, слегка так!
ЗЕНИН. Что такое - бунт?! Имею право применить оружие!
ЛАПИН. Ваше оружие, как сказал Василий Константинович, - передовая марксистско-ленинская идеология. Вот и приложите ее к текущему моменту каким угодно концом!
ИВАНОВ. Действительно, назрела необходимость обсудить наше положение с философской позиции, а именно - что нам делать в сложившейся ситуации? Сколько можно ждать?
РЕБЕЗОВА. Столько дел - получить карточки, отоварить их, окна заклеить, в конце концов.
ГАРКУША. К зиме термоядерной готовишься? Клейстеру не хватит, Кира, клейстер дефицит.
ЛАПИН. И где вы увидите эти стекла, поставьте на них крест, Кира Андреевна, они уже выбиты. Только фанера!
МАША. А квартиры целы?
ЛАПИН. Квартиры должны остаться, но только сталинские.
МАША. А если будут... ну... пустые, то есть, не пустые, а лишние - их отдадут тем, у кого нет?
ГАРКУША. Упрашивать будут - не возьму!
РЕБЕЗОВА. Дурак ты, что ли, Иван?! Вроде еще и не пил как следует! Квартиру - да не взять!
ГАРКУША. Я давно, еще до войны, приложил эту хреновую идеологию к текущему моменту. Поставлю памятник жене - и уеду в деревню, я и дом присмотрел.
ЛАПИН. А как же я, Иван?!
ГАРКУША. Дом большой - места всем хватит. И тебе, и корове, и свинкам. Как Матроскин с Шариком жить будем, чем мы хуже собак-то! Аппарат беспартийный у меня давно сварганен, с двойной перегонкой, уемистый и дюже экономный - его на ВДНХ - верная золотая медаль!
ЛАПИН. А утки с гусями?!
ГАРКУША. Все будет - кроме баб, чисто мужской фермерский монастырь. Ну, агропром, скорей всего - того! И колхозы тоже - того! Дизелек небольшой - клади десять бутылок первача - есть прапорщик знакомый, бутылка - полцистерны соляры. Он на танковом полигоне базой заведует, там танков - во! А с самогоном плохо. А у нас все наоборот будет.
ИВАНОВ. А баня у вас будет?
ГАРКУША Баня - первое дело. Попарился - и в озеро, камыши, уточки посвистывают - жизнь вокруг - никакого коммунизма не надо!
ДОРОДНЫХ. А грибы, а ягоды - про них-то забыли, Иван Данилович?!
РЕБЕЗОВА. А про травы, босиком по росе, дыша по Бутейко, как же без этого?!
ГАРКУША. Босиком - сколько угодно, но с ягодами трудновато - сахар-то стратегическое сырье, без него аппарат не работает и конечного результата не выдает. А главное, как нас учила родная и всепобеждающая - это конечный результат!
ИВАНОВ. Можно пчел завести! Мед очень полезен.
ГАРКУША. Змеевик на меду часто забивает и голова потом болит сильно! А с анальгином-то теперь ой-ой-ой будет!
ЛАПИН. Станочки поставим - токарный, фрезерный и сверлильный! Я оранжерею построю, зимнюю, картины вечером писать буду, гобелены ткать!
ДОРОДНЫХ. Я тоже хочу гобелены! Хочу гобелены вышивать! Господи, ну как хочется хоть один гобеленчик вышить!
ГАРКУША. Мы тебя, Юрьевна, в экономки возьмем. Баба ты справная и по двору от тебя польза будет. Но жить будешь отдельно, там есть хатка, ровно на тебя.
ДОРОДНЫХ. Спасибо, Данилыч!! (Бросается на шею Гаркуше.)
ЗЕНИН (взволнованно). Э-э, погодите! Экономку взяли, а про плотника-то забыли! Верстак нужен, а при нем плотник. Без плотника двор, что церковь без попа! Я знаю одного, с детства приученный - люльку, сани, гроб - все умеет! В чистом виде.
ГАРКУША. Где ж он, такой ценный кадр?
ЗЕНИН (встает). Это я.
ЛАПИН. Иван, ну зачем нам плотник?! Жили без него и проживем дальше!
ГАРКУША. Плотник - вещь нужная.
ЛАПИН. Вот увидишь - он тебя первым и заложит, сдаст, как Павлик Морозов, к седьмому ноября. У него же условный рефлекс выработался!
ЗЕНИН. Не сдам, честное слово партийца.
ГАРКУША. Жорес, может выйдешь с партии потихоньку, под шумок? Мы тебя не осудим.
ЗЕНИН. Не проси, Иван, умру без нее.
РЕБЕЗОВА. Очень интересно получается! Человек за вас всю жизнь положил, а вы ему в куске трудового хлеба отказываете! Рай для избранных строите! Дожили!
ЛАПИН. Вот видишь, Иван, - нас уже шантажируют!
ГАРКУША. Да не ори ты, Кира, - возьмем мы Жореса, с испытательным сроком, правда. Поработает, так, может, не он с партии, а партия из него выйдет - бывали такие случаи. Труд, он облагораживает.
ДОРОДНЫХ. Юрий Витальевич, а вы почему не записываетесь?
ИВАНОВ. Увы, я не приспособлен к сельскому труду, завидую вам всем. Выйду на волю, организую какую-нибудь лабораторию, ставок много освободилось, будем мерять что-нибудь потихоньку. Свет не без добрых идей!
ДОРОДНЫХ. Как так можно, ну как так можно! Мы мечтаем о новой жизни на берегу светлого озера, а вы опять - мерять! Организовывать! Нам судьба дала такой шанс - начать все сначала, а вы, вы... (Плачет.)
РЕБЕЗОВА. Сознайтесь, Юрий Витальевич, ведь вам все давно надоело?
ИВАНОВ. Надоело.
ЛАПИН. А мечта у вас есть? Заветная?
ИВАНОВ. Есть. Но только не смейтесь, прошу вас.
ГАРКУША. Ну, как можно?
ИВАНОВ. Дело в том... дело в том... Ну, короче говоря, я сын священника. Да, я поповский сын и этого не стыжусь! В душе своей.
ЗЕНИН. Ага! Интересный фактик! Вот это новость! Тот-то вы о душе мне так часто пели - дескать, не будем брать греха на душу, Жорес Филимонович, ограничимся на сей раз выговором!
ГАРКУША (грозя табуреткой). А ну заткнись, Жорес, уволю с плотников, ты меня знаешь!
ИВАНОВ. Я мечтаю... очутиться... в маленькой церкви, она у нас была небольшой, но очень уютной... Я помогаю отцу в утренней службе, всенощная... Господи, прости меня, я же от отца отрекся. Господи, прости меня! (Падает на колени.)
ЗЕНИН. Я так и знал! Зав лабораторией, профессор, русский, бывший член и на тебе... Сын кулацкого попа! Врага народа! Тысячу лет людям мозги пудрили! Я догадывался, но теперь! Но теперь! Правда - она всегда...
Гаркуша пьет Зенина табуреткой по голове, Зенин падает.
РЕБЕЗОВА. Хватит, не бей его! (Бросается к Зенину.)
ГАРКУША. Там, Юрий Витальевич, осталась церквушка маленькая такая, часовенка скорее, человек на десять, не больше. Я еще хотел ее под сено приспособить, но если душа просит, то хрен с ним, с сеном-то. Отделаем ее в лучшем виде, вот Жорес и займется. Правда, Жорес?
ЗЕНИН (приподнимаясь). Все силы отдам на восстановление храма, чай крещеные ведь, не нехристи. Что это было, Кира? Опять повторный удар?
РЕБЕЗОВА. Тебе надо лечь, ты контужен. Очень слабый повторный удар! (Ведет Зенина на мужскую половину.)
ЗЕНИН (на ходу). Из последних сил цепляются за свой прогнивший строй. Почему их партия бездействует, не берет власть, ведь ситуация там революционная!
ЛАПИН. В глубоком подполье она, в глубочайшем!
ИВАНОВ (Гаркуше). Где вы так хорошо научились мозги вправлять? Вы просто волшебник, Иван Данилович! Простой табуреткой и такие запущенные случаи лечите!
ГАРКУША. Хм. Один бывший доктор в зоне научил - дозированный удар, говорил, деревянным предметом отшибает память вредную и ненужную, а здоровую основу не затрагивает и только всему способствует. Но только мужиков - на баб не действует, по жене проверял! Мы так стукачей лечили. Лагерная гомеопатия - во как он называл - подобное лечить подобным.
МАША. Вы сидели?! Вы... уголовник, Иван Данилович?
ГАРКУША. Я карточки хлебные подделывал. Молодой был, глупый, жрать после войны хотелось. Зато теперь - лафа! Я на весь дом сахарных талонов наделал бесплатно. Я теперь уже рецидивист!
ДОРОДНЫХ. А домовый комитет - смотрит и молчит?
ГАРКУША. Ни один не стукнул, только спасибо говорят и десять процентов мне по уговору. Молчат, как партизаны!
МАША. Толик, ну что ты-то сидишь и молчишь? Про нас все забыли, молодым везде у нас скатертью дорога? Что нам делать?!
МАША. Я воевать пойду.
ЛАПИН. Конечно, конечно, все пойдем. Но если хорошенько все взвесить - без эмоций - чем плохо быть страной проигравшей? Во-первых, на войну тратиться уже не надо будет; во-вторых, Япония. Германия да и Италия живут не кисло, зря что ли за одного битого двух небитых дают?
ИВАНОВ. Логично. Но что именно Толе и Маше делать?
ДОРОДНЫХ. Детей! И как можно больше!
Появляется Зенин.
ЗЕНИН. Дети - цветы жизни. Все лучшее - детям, они наше будущее!
РЕБЕЗОВА. Отлежался бы пару часиков!
ЗЕНИН. Сейчас не время - враг хитер и коварен. И не дремлет!
МАША. Мы знаем без вас, что нам делать. Мы решили пожениться. Правда, Толик?
ТОЛИК. Да. Мы это давно решили - еще вчера вечером.
МАША. И мы не будем это откладывать. Кто знает, что будет завтра? Мы не можем больше ждать.
РЕБЕЗОВА. Но не здесь же это делать?
ЛАПИН. А почему бы и нет? Юрий Витальевич - депутат райсовета, он олицетворяет собой Советскую власть, он их и распишет!
ИВАНОВ. Не знаю только, будет ли это действительным актом. Что же нам делать, Жорес Филимонович?
ЗЕНИН. Инструкция напрямую говорит о разделении укрывантов на две группы по половым признакам. Насчет соединения там ничего не сказано, значит запрещено и точка. В военное время тратить силы на размножение - преступно!
МАША. Если вы нам позволите, мы сами поженимся! Правда, Толик?
ТОЛИК. Я готов к этому.
МАША. Мне надоело слышать всю жизнь - это нельзя, то нельзя! Может вся жизнь на Земле уже кончилась, а мне все еще нельзя! Я уже взрослая, и если пить мне запрещено, то замуж можно. Да!
ИВАНОВ. Как быстро взрослеют люди!
ДОРОДНЫХ. И это наша скромница! Что же тогда делать мне? Может быть, я тоже хочу замуж, но не кричу об этом на каждом углу!
МАША. Это ваши проблемы!
ДОРОДНЫХ. Вот благодарность за все! (Плачет.)
ГАРКУША. Не плачь, Елена, я тебя лично пристрою. Чтобы баба с хатой, да и мужика не нашла?
ИВАНОВ. Действительно! В общем, я не против. Время у нас есть.
РЕБЕЗОВА. Продукты есть.
ЛАПИН. И желание в наличии.
ЗЕНИН. Товарищи, ну как же это получается?! Я апеллирую к вашему здравому смыслу! Вся страна как один, а эти двое как, как... Я даже слов подобрать не могу! А если другие захотят?
ГАРКУША. На здоровье! Откуда ж дети во время войны берутся? По приказу Верховного, что ли? Или от насильников-фашистов?
ЛАПИН. По теории академика Лысенко самозарождаются.
РЕБЕЗОВА. Давайте голосовать, пока друг друга снова не перебили.
ЗЕНИН. Подчиняюсь большинству. Надо выбрать счетную комиссию. Голосование тайное.
ИВАНОВ. Попрошу каждого положить бюллетень в мой противогаз. Крестик - за свадьбу, нолик - против. У вас (обращается к молодым) один голос на двоих для нечетности и по справедливости.
Все расходятся по углам и заполняют бюллетени.
ИВАНОВ. Попрошу Елену Юрьевну и Жореса Филимоновича в состав счетной комиссии. Не торопитесь, товарищи, обдумайте как следует свое решение - нам с ними жить еще долго. Елена Юрьевна, прошу огласить результаты.
ДОРОДНЫХ. Всего подано семь бюллетеней. Из них годными признаны семь. Итоги голосования: воздержавшихся - нет, против свадьбы три голоса, за свадьбу - четыре.
ИВАНОВ. Итак, большинством в один голос жизнь продолжается! Бракосочетание состоится завтра в семнадцать часов по московскому времени.
ГАРКУША и ЛАПИН. Ура-а-а!
Маша и Толик обнимаются. По лицам видно, что против голосовали Ребезова, Зенин и Дородных.
Конец второго действия
Действие третье
Посередине сцены свадебный стол, накрытый по всем правилам - с бутылками, закусками и бумажными цветами. Невеста вся в белом, на ней фата и веночек из цветов. Жених одет в черный комбинезон из гардероба спасательной команды с белым галстуком-бабочкой. Остальные персонажи переодеваются в своих половинах.
МАША. Все как полагается. Толя, ты не сердишься на меня?
ТОЛИК. За что я на тебя должен сердиться?
МАША. Я первая предложила все это. Так ведь не поступают хорошие девочки. Я плохая?
Вместо ответа Толя целует Машу. Выходят Гаркуша и Лапин.
ЛАПИН. Тренируются все свободное время - профессиональный подход.
ГАРКУША. Они думают - так всю жизнь будет.
ЛАПИН. Дети, не увлекайтесь, дайте вздохнуть друг другу.
ГАРКУША. Давай по первой, чтобы слеза из глаз сама катилась.
Наливают в рюмки.
ЛАПИН. За что пьем?
ГАРКУША. За упокой нашей Нюши. Не чокаясь. Царство ей небесное. (Выпивают.) Душевная была женщина. Очень любила меня... воспитывать.
МАША. А сколько лет вы были женаты?
ГАРКУША. Сколько себя помню - лет тридцать пять, что ли? Два срока за убийство и пятерка за грабеж со взломом.
ЛАПИН. За твою свободу, Иван! А вам, дети, ни-ни, чтоб потомство здоровое росло. Будем! (Чокаются.)
ГАРКУША. Теперь мы с тобой чокнутые. Я тебя очень уважаю, Борис. Мы с тобой во как заживем! У нас все будет!
ТОЛИК. Пока я буду в армии, Маша поживет у вас, можно?
ГАРКУША. О чем речь - и родит у нас. Парное молоко из-под коровки - что еще дитю надо?
ТОЛИК. Если я вернусь, я уверен, что вернусь, сделаем спутниковое телевидение, весь мир смотреть будем!
ЛАПИН (поет по-английски). Все, что вам нужно - это любовь.
ГАРКУША. Погоди, не вой! Вот слушайте, детский хор поет - у меня слезы на глазах и мурашки по спине. Наш гимн будет. (Поет.)
Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь!
Все подхватывают и поют несколько строф. Гаркуша плачет.
ЛАПИН. Вот и первая слеза пошла. Дальше легче будет.
Выходят Ребезова и Дородных.
ЛАПИН. Ого!
РЕБЕЗОВА. Ну, как мы смотримся?
ЛАПИН. Монтана!
Появляются Иванов и Зенин. На Иванове красная депутатская перевязь, на Зенине - полотенце, шитое петухами.
ЛАПИН. Прибыли официальное лицо товарищ Иванов и посаженый отец товарищ Жорес!
ДОРОДНЫХ. Юрий Витальевич, как вы прекрасно выглядите со знаками власти!
ЗЕНИН. Власть - она и в Африке власть, никому не даст пропасть!
ИВАНОВ. Ну-с, приступим к таинству бракосочетания. Я, в общем-то, больше знаком с церковным обрядом. Ну, ничего, что-нибудь сочиним. (Поет.)
О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!
Глаза твои голубиные под кудрями твоими!
РЕБЕЗОВА. Господи, ну и голосище!
ИВАНОВ. Э-э! Я еще не так могу!
ЗЕНИН. Построились по порядку: брачующиеся! Мать и отец посаженые! Дамы и кавалеры! Все готово, Юрий Витальевич!
ИВАНОВ. Дорогие Маша и Толя! Попрошу вас подойти к этому столу. По собственной ли воле вы вступаете в брак?
ТОЛИК и МАША. Да! Да!
ИВАНОВ. Именем РСФСР благословляю вас и объявляю мужем и женой! Плодитесь и размножайтесь, очень прошу вас. В знак любви и верности прошу обменяться кольцами.
Маша и Толя одевают друг другу кольца.
Прошу поздравить новобрачных!
Все обнимаются и целуют обрученных.
ЛАПИН. Троекратное "Ура" в честь молодоженов!
Все кричат "Ура". Иванов достает бутылку шампанского и открывает его.
ДОРОДНЫХ. Шампанское! Вы волшебник, Юрий Витальевич! (Целует его.)
ИВАНОВ. Я только учусь, Елена Юрьевна. Прошу бокалы! За здоровье молодых! (Наполняет всем стаканы.)
РЕБЕЗОВА. Счастья вам, дети наши! (Все выпивают.) Совсем как до войны! Какое время было!
ГАРКУША. Да уж, было времечко! Но ничего, заживем по-новому.
Лапин что-то шепчет Гаркуше на ухо, они вдвоем хватают Машу и с криками "Выкуп давай!" прячутся в туалете.
ИВАНОВ (держит Толика). Это просто обычай такой! Они шутят!
ЗЕНИН (стучит в дверь). Кончайте ваши старорежимные штучки! Это свадьба комсомольская!
ГАРКУША (из-за двери). Забудь про комсомол, старый осел! Толя, выкуп давай, а то невесту защекотим, она к тебе интерес потеряет!
Из-за двери слышен Машин смех: "Ой, не надо! Я щекотки боюсь!"
РЕБЕЗОВА (с подносиком). За царицу нашу, Петрову Машу, выкуп царский, подарок господарский!
Дверь распахивается, Маша бросается на шею Тольку. Гаркуша с Лапиным выходят, выпивают и закусывают.
РЕБЕЗОВА. Прошу к столу, гости дорогие!
ДОРОДНЫХ. Хоть бы меня кто украл и пощекотал, я бы еще не так смеялась.
ИВАНОВ. Посидим еще денька два и ваша очередь подойдет, Елена... Можно, я вас Леной буду звать?
ДОРОДНЫХ. Конечно, можно, Юрий Витальевич. Вам можно все, даже чего нельзя.
Иванов провожает ее к столу. В центре стола - молодые. Слева от них сидят Зенин и Ребезова, справа - Иванов и Дородных. На углах стола - Гаркуша и Лапин. Иванов что-то нашептывает Дородных на ухо, она смеется и хлопает его по руке.
РЕБЕЗОВА. Юрий Витальевич! Юрий Витальевич, очнитесь!
ИВАНОВ. Да-да, я здесь. Что я должен делать?
ЗЕНИН. Продолжать руководство мероприятием до самого, так сказать, конца.
ИВАНОВ. Предлагаю выбрать тамадой Бориса Михайловича!
Все криком ободряют его выбор.
ЛАПИН (встает). Позвольте поднять этот бокал с солнечным картофельным напитком за двух влюбленных, явивших нам таинство вечной жизни на земле. Пока существует любовь - жизнь непобедима. Дурость нашей мудрой внешней политики соединила их - и ничто теперь не разъединит! За счастье!
Все встают, чокаются с молодыми.
ГАРКУША. Ну до чего горькая картошка уродилась нынче! Вот они, нитраты, язви их душу! У нас, Борис, нитратов не будет, только чистое коровье говно. Горько! До чего же горько!
ИВАНОВ. Действительно горько!
ЗЕНИН и РЕБЕЗОВА (вместе). Горько! Горько!
Маша и Толик встают и целуются. Все считают хором: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один!
ЛАПИН. Зироу - вот наш ответ Чемберленам!
РЕБЕЗОВА. Ешьте, гости дорогие! Холодильника нет, все равно пропадет, так хоть поедим как следует.
ЗЕНИН. А ну как кончится, что будем делать?
ГАРКУША. Тебя грызть начнем - вон ты какой гладкий! Не боись, это же русская работа - (показывает на убежище) - значит, выйти сможем! Не тяни за душу, Боря!
ЛАПИН. Второй тост - за родителей. Слушай, Маша, Киру Андреевну, как родную. Посаженый отец, встаньте! Толя, отцов не выбирают. Сын за отца не отвечает, но отец несет за сына полную партийную ответственность.
ЗЕНИН. Анатолий, это точно.
ЛАПИН. За здоровье родителей!
ГАРКУША. Оно конечно лучше пошло, но все равно горько!
ИВАНОВ с ДОРОДНЫХ. Горько! Горько!
Целуются Толя с Машей и Зенин с Ребезовой.
ЛАПИН. Рад видеть такой энтузиазм! Официальную часть на этом считаю закрытой. У кого есть какие дополнительные чувства, могут высказывать по очереди.
ГАРКУША. Можно я?
ЛАПИН. Давай, Иван. До концерта еще далеко, попрошу готовить номера, можно парные. Итак, слово имеет ветеран и инвалид семейной жизни Иван Данилович Гаркуша.
ГАРКУША. Я воевал на двух семейных фронтах, мне есть, что сказать молодым. Показать не смогу, бо инвалид, но сказать еще есть что. Я давно думал об семейной жизни как своей, так и на чужих примерах. Что в семейной жизни главное? Вот вопрос вопросов!
ДОРОДНЫХ. Главное - это секс!
ИВАНОВ. Логично.
ГАРКУША. Во - и я так думал по первости! Для чего, думал, люди женятся? Для этого самого, для сексу. Ну, я и вдарил по нему. Как в олимпийских играх - дальше, выше, сильнее!
ЛАПИН. Альтиус, фортиус, коитус!
ГАРКУША. Правильно, коитус! Работал, не при женщинах будет сказано, как молотилка на току, только оттаскивать успевай. Год работаю, два, приводные ремни поизносились и ослабли. Стал я допинг принимать, еще года на три меня хватило. Но привык организм к допингу, а от секса стал морду воротить. Дальше - больше, то есть, меньше. Чем можно заменить секс?
ДОРОДНЫХ. Деньгами.
ГАРКУША. Умная ты баба, Елена! Переключил я свою молотилку на деньги. Год молчу, два - раньше хоть за удовольствие, а теперь за чистый интерес. И снова задал я себе главный вопрос, стал энциклопедию по вечерам читать. И нашел!
МАША. Что же там, Иван Данилович?
ЛАПИН. Не томи молодых!
ГАРКУША. Горло пересохло. (Выпивает.) Нашел я этого француза, что про олимпийский коитус говорил. Ху... Ху... память, черт бы ее батьку взял!
ИВАНОВ. Кубертен?
ГАРКУША. Он самый. За Хубертена! (Выпивает.) Он, паразит, второй девиз для семейной жизни придумал, для переходного периода, когда к сексу интерес пропал, а жить еще хочется. Он сказал: в семейной жизни главное, говорит, не победа, главное - участие! Участие друг к другу! Так выпьем же, чтобы вы были участливы друг к другу и не били по головам как словами, так и твердыми предметами!
ЗЕНИН. Всей душой и телом присоединяюсь к тебе, Иван! Щадите друг друга!
Все пьют за участие.
ЗЕНИН. Коль стал, скажу далее. Маша, жди его, только очень жди. Толя, храни верность Родине. За границей много соблазнов (Поет.)
За границей тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят!
Если плен, последняя пуля - себе. Советский человек не может быть рабом!
ЛАПИН. По определению.
ДОРОДНЫХ. Зачем же убивать себя?!
ЗЕНИН. А вы знаете, что такое испорченная анкета?! Это хуже смерти, врагу не пожелаю. Вот возьмем, к примеру, гражданина Лапина. Пятый пункт - раз, сестра - два, высказывания - три! Мне его по-человечески жаль, а что поделаешь - анкета!
Лапин плачет.
ГАРКУША. Пожалел волк кобылу. Жорес, а табуретки ты умеешь делать?
ЗЕНИН. В один момент! Табуретки не сани.
ГАРКУША. Еще не все для тебя потеряно.
ЛАПИН (утирая слезы). Товарищи, не надо о политике - это же свадьба. Почему в общем хоре я не слышу слабый, но дрожащий голос посаженой матери?
ИВАНОВ. Кто сказал "мать" при новобрачных?
Все смеются.
РЕБЕЗОВА. Дрожащий! Теперь вы у нас задрожите, соколы ясные. Кончилось ваше времечко!
ГАРКУША. Никак тронулась? Что кончилось, не понял?
РЕБЕЗОВА. Диктатура ваша мужская! Довели страну до ручки, а теперь и до могилы. Женщины, к вам обращаюсь я, сестры мои! Наступила наша эра!
ДОРОДНЫХ. Правильно!
РЕБЕЗОВА. Мы - умные, красивые, живем дольше и способны к воспроизведению рода! Мужики глупы, уродливы, курят, пьют, живут недолго и ничего, кроме вреда, от них нету!
ДОРОДНЫХ и ЛАПИН. Правильно!!
ИВАНОВ. Позвольте, позвольте! Тогда зачем мы их женим?!
РЕБЕЗОВА. Не позволю! Торопливы вы, мужики, во всем - и в работе, и в любви - всем вам подавай конечный результат! Маше Толя не нужен и точка! Ты ему нужна, а он тебе - нет! Родить и без него можно, только свистни! (Выпивает воды.)
ГАРКУША. Что ж ты не свистнула в свое время?
РЕБЕЗОВА. Дура была! Скромничала! Ждала! Неудобно было первой! И вот дождалась - ни семьи, ни дома, ни страны - все просвистели женщины дорогие! Но теперь так - землю крестьянам, фабрики - рабочим, всю власть - женсоветам! (Плачет.) Слезы мои - чисто материнские. Машу как родную дочь замуж выдаю, можно и пореветь. (Утирается.)
ЛАПИН. Так какой же итог, Кира Андреевна? За что мы должны пить - за женсоветы?
РЕБЕЗОВА. За трудное женское Машино счастье!
Все одобрительно выпивают.
РЕБЕЗОВА. Пока я смелая - Иван, там у тебя дома пустые еще есть?
ГАРКУША. Не шибко годные.
РЕБЕЗОВА. Жорес, дом мне сделаешь к зиме, там и жить будешь.
ЗЕНИН (испуганно). Так сразу и жить?
РЕБЕЗОВА. Будешь вякать - в газету про тебя напишу, я все твои грехи знаю, и мужские, и политические!
ЗЕНИН. Нет, только не это, только не это!
РЕБЕЗОВА. В твоих же интересах, дурак, а то табуретками залечат.
ИВАНОВ. Так, может, и обвенчаем вас, чего тянуть?
ЗЕНИН (в ужасе машет рукой). Э-э-э-э!
РЕБЕЗОВА. Пусть привыкнет к этой мысли. (Садится.)
ЛАПИН. Вот вам и результат нового женского мышления - прямо на глазах зарождается новая ячейка! Радостно мне и горько одновременно!
Все кричат "Горько! Горько!". Ребезова рывком поднимает Зенина и впивается в него долгим поцелуем. Все считают. Зенин в полуобмороке.
ГАРКУША. Спекся Жорес. Это для него почище повторного удара.
ЛАПИН. Иван, нам на двоих только Ленка осталась. Давай жребий бросим!
ДОРОДНЫХ. Спохватились! Поезд ушел.
ГАРКУША. Я тебе сказал, Борис, что у нас все будет. Там километров сорок женская колония, на танцы бегать будем, если захотим.
ЛАПИН. Сексуальный марафон. А конвоиры?
ГАРКУША. А самогон? Гони программу дальше.
ЛАПИН. Концерт! Объявляю концерт! Торжественную часть открывает вокальный дуэт народных самодурков, пардон, самородков - Ваня Грозный и Боря Годунов. (Гаркуше.) Запевай!
ГАРКУША. А что петь?
ЛАПИН. А что знаешь.
ГАРКУША (поет).
Будет людям счастье, счастье на века.
ЛАПИН.
У Советской власти сила велика!
Все подхватывают.
Сегодня мы не на параде,
Мы к коммунизму на пути!
В коммунистической бригаде
С нами Ленин впереди!
ЗЕНИН. Тихо! Тихо! Тихо!
Долгие, тяжкие годы царизма
Жил наш народ в кабале.
Ленинской правдой заря коммунизма
Нам засияла во мгле.
Нас не страшат ни борьба, ни сраженья,
Ярко горит путеводный маяк.
И помешать нам в могучем движеньи
Пусть не пытается враг!
Падает в объятья Ребезовой, целует ее. Ободренная Ребезова вскакивает и поет частушку, отплясывая дробушки:
Меня матушка учила
Сено выворачивать.
А я, дура, научилась
Дроби выколачивать!
ЗЕНИН.
Пляши, шельма моя,
Пляши бешеная.
Пляши, топай ногам,
Карамелину дам!
ДОРОДНЫХ.
В нашем саде в самом заде
Вся трава помятая.
Не погода то виною,
Все любовь проклятая!
ЗЕНИН.
На столе стоит бутылка
И зеленый виноград.
Дорога моя подруга,
Уезжаю в Ленинград!
Дородных отплясывает перед Ивановым:
У меня миленочек
На двух ногах теленочек.
Сяду рядом - замолчит,
Сяду врозь - он замычит!
Иванов пускается в пляс вокруг Дородных.
ЗЕНИН (показывая на Иванова и Дородных).
Девка по лесу гуляла,
Шишку мерзлую нашла.
Обогрела, приласкала -
Шишка встала и пошла!
ВСЕ ВМЕСТЕ.
Елочки зеленые,
Зеленые, пахучие,
В Воронеже девчоночки
Веселые, певучие!
ТОЛИК (падая на стул). Ой, уморили, уморили совсем! Жорес, налей мне освежительного!
ИВАНОВ. Ну-с, сейчас я вас всех освежу! (Берет несколько аккордов на гитаре и поет романс. Дородных подпевает ему.)
ЛАПИН. А теперь - вальс! Дамы, ну приглашайте же, приглашайте своих и чужих кавалеров! Сводный оркестр хутора "Светлый путь"! Весь вечер у балалайки Иван Гаркуша! По желанию гостей из солнечного Нечерноземья старинная хуторская песня "Амурские волны". Маэстро, прошу!
Лапин и Гаркуша поют вальс, три пары вальсируют.
ДОРОДНЫХ (Иванову). Благодарю вас! Как хорошо, совсем как до войны.
РЕБЕЗОВА. Про подарки-то забыли!
МАША. Ну что вы, какие подарки, мы и так счастливы!
ГАРКУША. А будете еще больше! От нас с Борисом, носите на здоровье. (Вручает молодым противогазную сумку.)
ТОЛИК. что это?
ЛАПИН. Противогаз семейный прогулочный! Одевайте! Так, осторожнее. (Две противогазные маски соединены в одну с общей противогазной коробкой).
ЛАПИН. Не жмет? Попробуйте, поцелуйтесь. Удобно? Носите и не снимайте, в нем все можно.
ИВАНОВ. От имени дирекции я поздравляю вас с прибавкой в зарплате - Толе на пятнадцать и Маше на десять рублей в месяц! И комнату для новобрачных.
Все аплодируют. Вносят носилки и ширму для новобрачных.
РЕБЕЗОВА. Я столько лет мечтала о такой комнатке!
Все увлечены осмотром комнаты.
ЗЕНИН (отводит Толю в сторону). Толя! Ик! Отец я или не отец? Ик! Так. Вот - ик. Составил. "Памятка молодожену в первую брачную ночь". Тридцать семь пунктов.
ТОЛИК. Что вы, Жорес Филимонович? Я ведь все знаю.
ЗЕНИН. Не перечь отцу! Начинаешь с пункта первого - "Партия об углублении перестройки в советской семье". И так далее. Выучишь, сдашь зачет комиссии, получишь допуск к телу... эээ к новобрачной, распишешься в получении и действуй. Доходишь до конца... ик... и снова пункт первый!
РЕБЕЗОВА (Зенину). Уймись, старый дурень! Ребята, уложите его спать!
Гаркуша и Лапин уволакивают Зенина, размахивающего инструкцией и кричащего: "Пункт второй - анализы, их роль в укреплении..."
РЕБЕЗОВА (отведя в сторону Машу). Маша, ты взрослая девушка, конечно, ты все знаешь сама. Но если, не дай Бог, что-нибудь будет не так, ты тихонько позови меня. Тихонько так: Кира Андреевна! Мне все спокойней будет, прошу тебя.
МАША. Ну что вы, мы же взрослые люди.
РЕБЕЗОВА. Ради Бога, тихонько так: Кира Андреевна!
МАША (целует Ребезову). Кира Андреевна! Все будет хорошо!
РЕБЕЗОВА (крестит Машу). Ну, с Богом! Гости дорогие, не пора ли по домам? Ночь на дворе. (Уходит в женскую половину.)
Иванов и Дородных прощаются с молодыми.
ИВАНОВ. Лена. Я не усну, я не в силах дождаться утра! Мне так много нужно вам сказать!
ДОРОДНЫХ. Я вся к вашим услугам, Юрий Витальевич! Я тоже не усну!
Маша и Толя остаются одни.
МАША. Ты рад?
ТОЛИК. Я боюсь. Будущего.
МАША. Не бойся - я с тобой. Поцелуй меня. (Целуются.) Я приношу счастье. И со мной легко - я легкий человек. Возьми меня на руки.
Толя поднимает Машу.
МАША. Видишь, какая я легкая? Ну, неси меня в наш первый дом. Нужна кошка, я буду за нее. Мяу-мяу.
Толя вносит Машу в спальню для новобрачных и задергивает штору. Из мужской половины доносятся голоса.
ЛАПИН. Что завтра делать будем, Иван?
ГАРКУША. И думать не хочу. Бог даст день - Бог даст и пищу.
ЛАПИН. Для размышлений.
ЗЕНИН (спросонья). Отбой, отбой был! Прекратить разговоры в казарме! (Тут же начинает храпеть.)
ГАРКУША. Пхни его ногой, чтоб не храпел.
Некоторое время тишина. Из спальни молодоженов доносится тихий разговор, смех Толи и Маши. Снова тишина воцаряется в убежище. Из мужской половины выходит Иванов с полотенцем на шее и заходит в туалет. За ним из-за полога следит голова в противогазе - это Дородных. Укутанная в простыню, она быстро пробегает в туалет вслед за Ивановым и закрывает дверь.
ИВАНОВ (вскрикивает). Кто это? Кто это? Что вы делаете? Что вы де... ла... ете... (Голос обрывается, слышны невнятные звуки.)
ЗЕНИН (спросонья). Отбой, отбой был. Прекратить разговор и хождение!
Выходит Гаркуша.
ГАРКУША (стучит в туалет). Юрий Витальевич, что с тобой? Плохо, да? Может, помочь проблеваться? Сунь два пальца - и всех делов, вмиг полегчает!
ИВАНОВ. Нет, нет! Мне хорошо! Мне очень хорошо! Мне никогда так не было хорошо!
ГАРКУША. Понял! (Уходит к себе.)
Из туалета, воровато озираясь, выбегает Дородных и скрывается у себя. Слышен звук спускаемой воды. Выходит, пошатываясь, Иванов.
ИВАНОВ. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо. Что же теперь делать-то?!
Конец третьего действия
Четвертое действие
На сцене - разгром после свадебного пиршества. Все еще спят. Из туалета с мучительными стонами выползает Зенин. Его голова обмотана мокрым полотенцем. Ему очень плохо.
ЗЕНИН. Кто-нибудь есть живой? Люди, помогите чем-нибудь! Никогда больше, никогда!
Появляется Лапин.
ЛАПИН. Что с вами?
ЗЕНИН. Голова болит.
ЛАПИН. Как говорила моя бабушка - голова болит, попе легче!
ЗЕНИН. Не издевайтесь, умоляю - анальгину!
Выходит Гаркуша, он тоже страдает.
ГАРКУША (Зенину). Это у тебя на контузию наложилось - вот и осложнение. Тут никакой анальгин не поможет - тут гомеопатия нужна. Сильно я в нее верю.
Проверяют с Лапиным бутылки.
ЛАПИН. Все пустые.
ЗЕНИН. Не может быть, посмотрите как следует!
ГАРКУША. Должно было остаться! Кира! (Стучит в женскую половину.) Кира!
РЕБЕЗОВА (из спальни). Чего тебе не спится?! Вот неугомонный!
ГАРКУША. Спирт у тебя остался?
РЕБЕЗОВА. Отвяжись, дай поспать хоть немного!
ГАРКУША. Жорес помирает!
ЗЕНИН. Плохо мне, Кира! Помоги, голубушка!
РЕБЕЗОВА. Господи, что с ним?! Я сейчас!
Зенин подвывает для большей жалости. Выскакивает полуодетая Ребезова.
РЕБЕЗОВА (Лапину). Я же отложила на утро! Куда вы смотрели, тамада несчастный?! (Зенину.) Идем, милый, что-нибудь придумаю. (Ведет Зенина на женскую половину.)
ДОРОДНЫХ. Куда вы прете, я голая!
РЕБЕЗОВА. Да перестань ты, ему сейчас все равно, он ничего не видит!
Зенин продолжает периодически подвывать.
ГАРКУША. Надо выходить наверх.
ЛАПИН. Легко сказать.
ГАРКУША. Пошли инструменты искать, замок здесь дерьмо и петли сопливые.
ЛАПИН. Что ж ты раньше-то молчал?!
ГАРКУША. А на хрена мне это было? Плохо тебе здесь, что ли? Все надо делать вовремя. Пошли! (Уходят на свою половину.)
Одеваясь на ходу, появляется Дородных. Навстречу ей из мужской половины выходит Иванов. Несколько мгновений они стоят, затем неистово бросаются в объятия друг друга.
ДОРОДНЫХ. Пусти, увидят же!
ИВАНОВ. Плевать! (Снова целуются.) Идем в туалет, скажем, что зубы чистили вместе!
ДОРОДНЫХ. Потерпи, милый, все будет твое! (Целуются.)
ИВАНОВ. Не могу, сойду с ума!
ДОРОДНЫХ. Я вылечу тебя, милый! Я такое хорошее успокоительное!
Продолжают целоваться. Выходит Ребезова, деликатно кашляет. Влюбленные не замечают ее.
РЕБЕЗОВА. И эту туда же. Юрий Витальевич, отпустите же ее, люди увидят!
ИВАНОВ. Плевать, война все спишет!
РЕБЕЗОВА. Это вам плевать, а люди не слепые. Идите, идите куда шли!
Иванов, пошатываясь, уходит в туалет.
РЕБЕЗОВА. Ну, Ленка, ты и стерва. Добилась-таки своего!
ДОРОДНЫХ. Я люблю его.
РЕБЕЗОВА. Еще бы - доктор наук. Брось и думать!
ДОРОДНЫХ. А мне плевать, что он доктор! Он мой, он мой! Я люблю его как мужчину! Господи, как я его люблю!
РЕБЕЗОВА. Откуда ты знаешь его как мужчину?
ДОРОДНЫХ. Знаю. Он лучше всех - и в науке, и в любви! Он мой! (Внезапно ей становится плохо.) Ой, плохо мне, ой, плохо. Тошнит! Умру, тошнит!
РЕБЕЗОВА. Юрий Витальевич! Выходите, Лене плохо!
Иванов открывает дверь туалета. Мимо него проскакивает Дородных. Слышны звуки рвоты. Появляются Лапин и Гаркуша, вооруженные различными инструментами.
РЕБЕЗОВА (Иванову). Это ваших рук дело?!
ИВАНОВ. При чем тут мои руки?!
РЕБЕЗОВА. Ну пусть не рук, я не знаю чего там, но это ваше дело?! Вы не понимаете, что жизнь девочки портите?
ГАРКУША. Отравил ее, а?
ДОРОДНЫХ (появляется в двери). Он ни в чем не виноват, это я сама... (Бросается внутрь - ее снова тошнит.)
ЛАПИН. В чем дело? - Юрий Витальевич ни в чем не виноват!
ГАРКУША. Она ж ничего не пила!
РЕБЕЗОВА. Придурки, как есть придурки! Все мужики придурки, даже самые с виду умные! (Показывает на Иванова.)
ГАРКУША (Лапину). Вишь, плохо ей, надо наверх быстрей, "Скорая" ей нужна.
РЕБЕЗОВА. Да не "скорая", а гинеколог ей нужен! Токсикоз у нее!
ИВАНОВ. Так сразу?!
РЕБЕЗОВА. А вы как думали?! Или вы вообще не думали, товарищ Иванов? Воспользовались служебным положением?
ГАРКУША. Статья сто девятнадцать прим. От семи до двенадцати, без конфискации. Поповское семя очень злое, плодимся как кролики, Борис.
ИВАНОВ (колотит в дверь). Лена, открой! Прошу тебя, открой!
ЛАПИН. Пошли, сами разберутся. (Уходит с Гаркушей.)
Дверь распахивается, на пороге в гордой позе стоит Дородных.
ДОРОДНЫХ (Иванову). Она не заперта. Входи.
Иванов заходит в туалет и закрывает дверь, выталкивая Ребезову.
ИВАНОВ. Без вас разберемся, Кира Андреевна!
РЕБЕЗОВА. Господи, что делается, что делается, конец света!
Из-за ширмы доносятся стоны Зенина.
РЕБЕЗОВА. Жорес, тебе плохо?! Иду, милый! (Скрывается на женской половине.)
В туалете идет своя внутренняя жизнь - доносятся мужские клятвы и женские рыдания, прерываемые звуками рвоты. Гаркуша и Лапин трудятся над дверью - слышен звук ножовки по металлу. Внезапно раздается телефонный звонок. Он звонит долго, собирая всех, кроме спящих молодых и страдающей Дородных. Все со страхом смотрят на аппарат. Телефон замолкает.
ГАРКУША. Жорес, как комендант, возьмешь трубку. Должон еще раз прозвенеть.
ЗЕНИН. Я боюсь, может уже американцы пришли. Я американского не знаю.
Снова звенит телефон.
РЕБЕЗОВА. Не трусь, будь мужчиной!
ЗЕНИН (берет трубку). Але! Але! Их бин комендант обер-лейтенант Зенин. Але? Але! (Кладет трубку.)
ГАРКУША. Ну?!
ЗЕНИН. Спросили Василия Константиновича, потом выматерились и бросили трубку.
ГАРКУША. Это наши в городе! Будет чем подлечиться! Быстро, мужики, на свободу! Юрий Витальевич, с прибором на подстраховку!
Все идут в тамбур и толпятся у двери. Иванов прибегает с дозиметром, начинает измерения. Внезапно дверь распахивается и на пороге возникает Дубоус в полной парадной офицерской форме, при кортике и белых перчатках. На груди - медали и ордена. Иванов с перепугу начинает мерять Дубоуса.
ДУБОУС. Ага! Вот вы где, голубчики! Замечательно, просто замечательно! Весь институт мобилизован, а вы прячетесь как тараканы в цель и думаете переждать! Стыдно, товарищи! Чему мы вас учили?! Дезертиры, не побоюсь этого слова. Своей бы рукой, лично, в двадцать четыре часа! (Иванову.) Перестаньте тыкать в меня дозиметром!
ИВАНОВ. Простите, но вы, кажется, поражены!
ДУБОУС. Еще бы не поразиться - вы ведь, кажется, пьяны! Да не кажется, а точно! А ну, дыхните!
Иванов выдыхает.
ДУБОУС. Пьян. Пьян, как сапожник! (Заходит внутрь.) Мама родная, да что же это такое?! Что вы сделали с образцовым убежищем?! Это же бордель в чистом виде! (Открывает дверь в туалет, оттуда вываливается полуодетая Дородных.) Баба! А запах-то, а запах! (Дородных тошнит.) Публичный дом! (Командует Дородных.) Смир-но! Кругом! Оправиться! Где комендант?! Где Зенин?!
Вперед выталкивают Зенина.
ЗЕНИН. Ва-ва-ва...
ДУБОУС. Это ты!!! В таком виде?!! Его все ищут, с ног сбились, а он... с бабами... пьяный... обосраный... позор!! (Обходит Зенина кругом, презрительно оглядывая его.) Вас назначили командиром сводного районного отряда! Такая честь! А вы?!
ЗЕНИН. Па-па-ртизанского?
ДУБОУС. Еще и шутит!! Сводный районный отряд по заготовке кормов - это тебе не шуточки! Сверху каждый час звонят: где Зенин?! Где Зенин?! А он... (Машет рукой.)
Зенин падает в обмороке.
РЕБЕЗОВА. Не кричите на него! Он контуженный!
ДУБОУС. Бутылкой! (Замечает Гаркушу, язвительно.) А-а, Иван Данилыч! А тебя жена по всему городу ищет.
Гаркуша цепляется за Лапина, потом начинает плакать скупыми мужскими слезами на плече у Лапина. Дубоус замечает спальню молодоженов.
А это что за вавилоны тут вы присобачили?!
ИВАНОВ (телом закрывает вход в спальню). Сюда нельзя!
ДУБОУС. Мне?! Нельзя?! Кругом!
Дубоус отдергивает штору. Обнаженные Маша и Толик с испугом смотрят на посиневшего от гнева Дубоуса.
ИВАНОВ. Это муж и жена! Им можно так! Я, как представитель Советской власти на оккупированной территории! Я депутат! Я их поженил!
ДУБОУС. Дожили. Срам. Коллективный секс! Позор на весь город! Наверх! Немедленно наверх! Пусть видят этот сношарий! Собственными глазами! По высшей мере! (Видит полупустую полку.) Где материалы пленумов?
ИВАНОВ. В туалете. (Дубоус хватается за голову.) Но вы же нас заперли! Мы думали, что война! Что нам оставалось делать?!
ДУБОУС. Все могу простить - но не это! Свиньи так не поступают - не гадят, где живут. Коллекционные партийные документы на подтирку?! Вы за это ответите по высшей мере!
Гаркуша тихонько подает Иванову табуретку. Видно, что в душе Иванова идет скрытая борьба.
ЛАПИН (падает на колени, преграждая путь Дубоусу). Не губите нас! Мы ни в чем не виноваты! Мы же в отпуску, мы отдыхаем. Мы... мы жили, как смогли. Не гудите же, Василий Константинович! (Рыдает.)
ДУБОУС. Пустите меня! Вы мне за все ответите, мерзавцы!
Иванов, решившись, наконец, бьет сзади табуреткой по Дубоусовой голове. Полная тишина. Все смотрят на Дубоуса. Немного покачавшись, он разворачивается на сто восемьдесят градусов.
(Тихим голосом.) Все собрались? Вот и чудненько! Попрошу весь личный состав построиться по одному.
Все быстро строятся. Первыми стоят Толя и Маша, закутанные в одну большую простыню. Зенина под руки ставят последним.
Здравствуйте, товарищи!
ВСЕ ХОРОМ. Здравия желаем, товарищ майор.
ДУБОУС. По порядку номеров - рассчитайсь.
МАША. Первый.
ТОЛИК. Второй.
ЛАПИН. Третий. (Толкает в бок Гаркушу.)
ГАРКУША. Четвертый я.
ИВАНОВ. Пятый. (Дородных продолжает мутить, Иванов отвечает за нее.) Шестой.
РЕБЕЗОВА. Седьмой.
ЗЕНИН (считает на пальцах). Седьмой, потом восьмой. Восьмой последний, расчет закончен. (Сползает на пол в обмороке, но никто не обращает на него внимания.)
ДУБОУС. Благодарю за отлично проведенные учения.
ВСЕ ХОРОМ. Служим Советскому Союзу!
Все стоят в странном оцепенении. Свет постепенно меркнет. Только Маша и Толя освещены по-прежнему, все сильнее выделяясь из шеренги. Маша беззвучно рыдает, Толя поцелуями пытается утешить ее. Только они одни и видны на сцене, закутанные в простыню и застывшие в прощальном поцелуе.
Конец