вопросительно посмотрел на Коналла. -- "Кажется, ты хочешь попробовать?" Коналл несколько недоверчиво поглядел на обнаженный клинок, но как только Тирсель указал киналом на кусок земли рядом с краем плаща, на котором они сидели, он улыбнулся и согласно кивнул. Когда Коналл пододвинулся поближе, чтобы сесть, скрестив ноги, слева от Тирселя, тот лезвием кинжала начал чертить на земле какой-то узор, похожий на лабиринт. "То, что я сейчас рисую, называется узором для фокусировки," -- объяснял Тирсель, продолжая чертить. -- "Потом физический узор будет тебе не нужен -- во всяком случае, для данной процедуры -- но он помогает сконцентрироваться. Мне думается, что нам стоит начать с использования этого узора при помощи маятника. Твоя медаль Камбера при тебе?" "Да". Пока Тирсель дочерчивал последние штрихи своей работы и убирал кинжал, предварительно ловко обтерев его лезвие о свой сапог, Коналл вытащил из-под ворота своей туники серебряную цепочку и снял ее через голову. Когда он передал ее Тирселю, медаль, висевшая на цепочке, заискрилась в солнечных лучах как какая-то драгоценность. "Хорошо," -- сказал Тирсель, держа цепочку большим и указательным пальцами так, чтобы медаль висела на высоте примерно ладони над узором, и останавливая его движение другой рукой. "Так. Я уже научил тебя пользоваться маятником для концентрации. На этот раз я хочу, чтобы не маятник управлял движением твоего разума , а ты -- движением маятника. И не рукой, а разумом." "М-м-м?" "Просто смотри. Обрати внимание, что узор -- это единая непрерывная линия, которая постепенно закручивается к центру. Начнем с того, что помести неподвижно висящий маятник вот здесь, прямо над внешним краем узора, а затем, сконцентрировавшись на медали... заставим ее раскачиваться таким образом, чтобы она, двигаясь над узором, приблизилась к его центру. Видишь? Медаль начала двигаться, а моя рука осталась неподвижной..." "Вижу," -- прошептал Коналл, протягивая руку к цепочке. -- "Дайте мне попробовать." Кивнув, Тирсель отдал ему цепочку и помог остановить ее колебание. "Хорошо," -- сказал он, убирая руку. -- "А теперь сконцентрируйся на пути, по которому должен пройти маятник, а не на нем самом. Отпечатай узор в своем разуме и пусть тебя ведет по нему к центру. Конечный результат, кстати, называется "центровка" вне зависимости от того, каким образом ты достигаешь этого состояния.." Когда Коналл последовал его указаниям, и в то же мгновение маятник начал раскачиваться, Тирсель спокойно обнял парня за плечи. Еще до того, как он установил ментальный контакт, он почувствовал, как Коналл, сосредотачиваясь, мысленно идет по пути, по которому должен будет пройти маятник. Держа руку над затылком Коналла, он установил над его разумом легкий контроль, чтобы помочь ему расслабиться. "Отлично," -- пробормотал он. -- "Просто расслабься и концентрируйся на узоре." Но Коналлу его помощь была не нужна. Он уже входил в транс, становившийся все глубже с каждым ударом сердца -- но какой-то частью своего разума, которая оставалось непонятной для Тирселя, полностью осознавал, что его разумом управляет кто-то еще. Этот факт удивил Тирселя, несмотря на то, что Коналл не выказывал и тени сопротивления. Не менее непонятным было и то, откуда взялась способность к осознанию этого. Одно дело распознать прикосновение чужого разума -- люди, которые регулярно сталкивались с Дерини, часто учились этому, чтобы сознательно помочь достижению нужного результата. То, что сделал Коналл, когда Тирсель считывал его воспоминания об Азиме, относилось именно к этой категории -- весьма похвальное достижение, но не такое уж неожиданное, если учесть продолжительность и интенсивность их совместных занятий. Но осознавать, что ты находишься под контролем кого-то еще -- это совсем другое дело, несмотря на то, что Коналл не мог сопротивляться этому... хотя в свете того, что Коналл рассказал ему о своей встрече с Ричендой, такая способность не стала бы полной неожиданностью. Он проверил установленные им барьеры, чтобы убедиться, действительно ли Риченда не заметила их, но все вроде бы, было в порядке. Изъятие и запрятывание воспоминаний Коналла о нем и их занятиях было сложной задачей, тем более, что его работа должна была выдержать проверку Ричендой, но ему, похоже, все-таки удалось добиться своего. Хоть он и не смог пройти сквозь блоки, установленные Ричендой -- честно говоря, он и не надеялся, что ему это удастся -- но он пришел к выводу, что Риченду интересовали только установленные ею блоки. Слава Богу! Но как только Тирсель продолжил свое изучение памяти Коналла, он заметил, что некоторые вторичные участки памяти, которые он обособил, готовя Коналла к встречам с другими Дерини, казались затененными, как будто были прикрыты дополнительными экранами -- почти как у Дерини! И было похоже, что именно из-за этого Коналл смог почувствовать, что им управляет чужой разум. Вот это было действительно интересным -- но Тирсель решил не тратить на это время, а то они могли не успеть выполнить то, что собирались. Коналл вошел в транс, почти достаточно глубокий для того, чтобы перейти к следующей стадии, рука его неподвижно замерла над узором, а медаль, висевшая на цепочке, раскачтваясь, все увереннее двигалась вдоль узора к его центру. Потрясенный Тирсель вышел из разума Коналла и просто наблюдал, как Коналл становится еще неподвижнее, и ввел себя в транс, чтобы провести принца через следующую стадию обучения. "Хорошо," -- сказал он, слегка притрагиваясь ко лбу Коналла, чуть выше закрытых глаз, забрал маятник и мягко прижал руки Коналла к земле. -- "А теперь расслабься, и следи за образами, которые я буду тебе передавать. Просто расслабься и смотри..." Часом позже, ликующий Коналл научился не только читать вслепую, но и сам придумал другие способы применения этого своего нового умения. "Этим же можно пользоваться, чтобы открывать запертые двери!" -- широко раскрыв глаза, выдохнул принц, -- "а, может быть, даже для того, чтобы смотреть сквозь закрытую дверь." "Боюсь, это пока немного за пределами твоих способностей," -- вежливо хихикнув, сказал Тирсель, -- "хотя, кто знает, как далеко ты сможешь пройти теперь, после того, как ты прошел через это препятствие?" Коналл только усмехнулся и, уставившись на травинку, зажатую им иежду пальцев, наблюдал, как ее конец, повинуясь его воле, сворачивается, переплетается и, наконец, завязывается узлом. А Тирсель, подстелив плащ, лежал на спине и, закинув руки за голову, предавался мечтам о том, как с каким триумфом он представит своего ученика Совету Камбера. Тем временем, вторжение армии Халдейна в Меару продолжалось. Следующим утром, стоя у подножья холмов, раскинувшихся к юго-западу от Ратаркина, Келсон и Морган, прикрывтые от посторонних взглядов их оседланными конями, слушали возбужденное донесение покрытого пылью р'кассанского лазутчика. "Государь, я уверен, что они не заметили нас," -- докладывал солдат. -- "Я думаю, что это отряд, отставший от главной меарской армии. Если в течение часа послать отряд, примерно равный им по силам, то их можно будет отсечь и взять живыми еще до того, как они поймут, что произошло." "Сколько их?" -- спросил Морган. "Джемет насчитал почти шестьдесят лошадей, Ваша светлость. В каньоне, к которому мы не смогли подобраться, можно спрятать еще двадцать, но не больше. Мы полностью уверены, что все они на конях. Ни один командир, находясь в здравом уме, не оставит пехоту настолько позади основных сил." "Вы исходите из того, что Ител Меарский в здравом уме," -- сухо сказал Келсон, теребя пряжку своего доспеха, -- "но вы, похоже, правы. Как далеко они находятся?" "Примерно часах в двух езды, Сир. И я... мне показалось, хоть я и не присягну в этом... мне показалось, что ими командовал сам принц Ител!" Келсон мгновенно обернулся к Моргану, лицо его превратилось в неподвижную маску, и только в глазах его светилась жизнь. "Государь, я все понял," -- тихо сказал Морган. По еле заметному кивку Келсона Морган подал лазутчику знак встать подальше между лошадьми, чтобы прикрыться от любопытных глаз, и снял перчатку. "Думаю, что нам стоить повнимательнее разглядеть, что ты там увидел," -- небрежно сказал он. -- "Я не сомневаюсь в верности твоего донесения, но если там действительно Ител, то мы должны знать как можно больше подробностей." Но прежде чем Морган успел выполнить свою задумку, в его мозгу щелкнул, подобно хворосту под ногами в осеннем лесу, новый приказ Келсона: Подумав, я хочу сам узнать, что он видел. "Киркон, встань вот здесь, между нами," -- добавил Морган, разворачивая солдата лицом к Келсону, когда король снял свои кольчужные перчатки и засунул их за пояс. Киркон не выказал и тени сопротивления, когда Морган, встав у него за спиной, крепко взял его за плечи, а Келсон подошел поближе. Все лазутчики знали, что всякий раз, когда они докладывали королю или его Защитнику, те могли считать их мысли, чтобы прояснить ситуацию, и большинство из них научилось не бояться и не возражать против считывания. Среди них все шире распространялось мнение, усиленно поддерживаемое Келсоном и Морганом, что для чтения мыслей необходимо, чтобы Дерини дотронулся обнаженной рукой до головы или шеи того, чьи мысли он хочет прочесть. На самом деле, было достаточно запястья, руки или любой другой части тела, и, при необходимости, Дерини могли считывать мысли через перчатки и прочую одежду, но Келсон посчитал, что если люди будут думать , что эта способность Дерини имеет свои пределы, это поможет избавиться от страха тем, кто регулярно сталкивался с ними. Так что когда король, коснувшись висков лазутчика кончиками пальцев, посмотрел ему в глаза, тот не пошевелился, только несколько раз нервно моргнул. "Киркон, вздохни поглубже," -- пробормотал Келсон. Все кончилось еще до того, как лазутчик успел вздохнуть второй раз. Когда Келсон вышел из его разума и убрал руки от головы лазутчика, тот, почувствовав облегчение, только слегка покачнулся на ногах. "Будут какие-нибудь распоряжения, Сир?" -- спокойно спросил Морган, продолжая держать лазутчика за плечи. Келсон резко отвернулся и, уперев покрытый броней локоть в седло своего коня, прижал кулак к зубам. Его лицо стало напоминать маску еще больше, чем прежде. "Иди, Киркон. Благодарю тебя," -- тихо сказал он. Пока лазутчик не ушел, он не произнес больше ни слова. "Аларик, мне нужны все свежие копейщики Найджела," -- тихо сказал он. -- "И Ваша тяжелая корвинская конница впридачу. Похоже, на этот раз он от нас не уйдет." "Ител?" -- спросил Морган. "Да," -- раздался тихий, суровый ответ; глаза Келсона стали ледяными. -- "Да, это Ител, и да поможет святой Камбер свершится святому возмездию!" "Он мог отстать от основных сил не просто так," -- предостерег Морган. -- "Это может оказаться ловушкой..." Келсон покачал головой. -- "Нет, это не ловушка. Мы знаем , где находится остальная меарская армия. И мы знаем, что Сикард, где бы он ни был, слишком далеко от нас. Нет, Ител, наконец, совершил смертельную ошибку. И теперь он мой !" "Хорошо, государь," -- еле слышно произнес Морган, у которого хватало ума не спорить с королем, когда тот был в подобном настроении. -- "Позвать офицеров, чтобы Вы могли отдать им приказы?" Келсон, мечтая о возмездии, обратил взгляд к холмистой равнине к югу от Ратаркина и коротко кивнул. Глаза его стали безжалостными. Этим ранним июльским утром мечты о мести завладели не только королем, но и королевой, только вот Джеана, в отличие от своего сына, ощущала, что мстят ей, а не она. Она рано поднялась -- вернее, рано покинула свои покои -- все равно она не спала всю ночь, не в силах избавиться от видения, которое мучало ее разум с прошлого полдня. Стоило ей закрыть глаза, как ей являлся обвиняющий образ Камбера Кулдского, слова которого кололи и мучили. Джеана, Джеана, зачем ты гонишь меня? Но она не поняла, что случилось, даже когда во второй половине дня высказала отцу Амбросу свое недовольство тем, что он прочитал не то, что следовало. "Вы хотите сказать, что я прочитал не ту проповедь, Ваше Величество? Я не помню этого. Разве я читал не то же самое, что и во время заутрени?" "Зачем Вы насмехаетесь надо мной, святой отец!" "Насмехаюсь над Вами, миледи? Я не понимаю." Этот разговор происходил в базилике, перед Святым Причастием. Конечно же, он не посмел бы лгать ей в таком месте. Но по сравнению с тем, что произошло, ложь была бы благом. Он был явно потрясен предъявленным ею обвинением, и она с ужасом обнаружила, что применяет к нему свою способность Правдочтения. "Вы хотите сказать, что не заметили этого?" -- бросила она. -- "Не лгите мне, святой отец! Вы что, думаете, я не могу различить ложь? Вас кто-то заставил сделать это?" "Миледи, я не понимаю, что Вы хотите от меня услышать..." "Зачем Вы так поступаете со мной? " -- закричала она. Он умоляюще воздел руки, в глазах мелькнула тревога, и она уже знала, что он ни при чем, но уже не могла остановиться. Не удовольствовавшись простым осознанием того, что он говорит правду, она схватила его за запястье и, впившись в него глазами, с такой силой ворвалась в его разум, что он тихо вскрикнул. Под ее бешеным напором он опустился на колени, ошеломленный и перепуганный, не в силах сопротивляться ее воле. Еще несколько мгновений она держала его, заставляя в точности вспомнить все, что произошло перед тем как он прочел неправильный отрывок Святого Писания. Но сердце его не чувствовало никакой вины: он помнил, что открыл свою книгу там, где была закладка, и прочитал написанное, не заметив отличий от прочитанного им утром. Боже, он действительно не заметил! Но если он сделал это не намеренно, то как это могло случиться? Что за посланник Провидения вмешался в происходящее? Отпустив шатающегося Амброса, она всхлипнула, ибо наполнивший ее страхом результат был очевиден. Не обращая внимания на то, что молодой священник, дрожа, все еще переживает последствия ее вторжения, она, ничего не видя от слез, опустилась перед ним на колени и спрятала лицо в ладонях. Это Камбер, еретик-Дерини, заставил ее сделать это. Зачем он преследовал ее? Разве не достаточно того, что он вторгся в ее молитвы и заполонил ее сны? Зачем, когда она пыталась избавиться от него, он искусил ее применить свою проклятую Богом силу здесь, перед ликом Господним? А она поддалась искушению! Боже, как она презирает себя! Мало того, что она осмелилась применить свои способности, от которых она так долго отрекалась, так она воспользовалась ими, чтобы вторгнуться в разум другого человека и причинала ему боль. И невинной жертвой ее стал священник! О, Матерь Божья и все святые, даже если отец Амброс простит ей это, то Господь -- никогда! "Боже на небесех, что это Вы такое сделали?" -- прошептал Амброс, когда осмелилась виновато посмотреть на него. Когда она освободила его, он еле смог двигаться. Удивленный и все еще перепуганный, он почти упал на ступеньку у подножья ограды алтаря и оперся на резной столбик. Его затуманенные болью синие глаза, казалось, обвиняли ее. "Что Вы сделали?" -- повторил он. -- "У меня было ощущение, что Вы заглянули мне в самую душу..." "О-от-тец мой, я н-не хотела причинить Вам боль," -- сумела вымолвить она сквозь слезы. -- "Я так испугалась..." "Но, дочь моя..." Он пытался понять, но страх, продолжавший отражаться в его глазах, вызвал у нее приступ отчаяния. "Забудьте о том, что только что произошло," -- приказала она, кладя руки на его лицо и снова подчиняя его своей воле, невзирая на то, что на этот раз он попытался уклониться от ее прикосновения. -- "Отец, простите меня, если сможете, но Вы обязаны забыть об этом. Забудьте и спите." Сопротивляться было невозможно. Даже если бы он желал разделить ее мучения, он смог бы этого сделать -- он был вынужден повиноваться. Когда глаза его закрылись и он беспомощно свалился под ее прикосновением, она еще раз вошла в его разум, безжалостно перекраивая его память, чтобы скрыть свой грех. Потом она оставила в его памяти лишь воспоминание о том, что он задремал, размышляя в базилике, и, оставив его спящим, сбежала в свои покои, чтобы остаться в одиночестве. До конца дня она не хотела никого видеть и не стала ужинать. И не спала всю ночь. Но ни пост, ни молитва, ни даже умерщвление ее плоти не могли избавить ее от мыслей о том, чем она была и что она сделала, и не принесли ей утешения, которого она так жаждала. Тяготясь своим прегрешением, она даже задумалась о том, а смеет ли она, несомненно проклятая за свои грехи, идти к заутрене, но все же не смогла решиться не ходить. Она всегда приходила к заутрене, которую отец Амброс служил для себя и сестры Сесилии, и если она не придет, они, конечно же, удивятся, почему она не пришла. Кроме того, какой-то клочок остававшей в ней невинности все еще позволял ей надеяться, что само присутствие на заутрене и святое причастие смогут принести ей исцеление, которого она так жаждала. Конечно же, Господь не покарает ее за то, чт она пытается придти к Нему, несмотря на все ее неудачи и нестойкость духа. Но заставить себя превратить мысли в действия и перейти через внезапно оказавшийся очень большим двор, отделявший ее покои от базилики, в которой находились Амброс и Сесилия, внезапно оказалось тяжким испытанием. Несмотря на то, что Амброс ничем не показал, что он что-то помнит об их вчерашней стычке, ей казалось, что в каждом его взгляде сквозит осуждение, а сестра Сесилия казалась куда более суровой и молчаливой, чем обычно. Джеана пересекла половину двора, прежде чем осознала, что лишения, которые она наложила на себя ночью, ослабили скрепы, которые она всегда накладывала на свои ненавистные способности, и уменьшили ее сопротивление искушению использовать их. Двор был заполнен купцами, и торговцы уже собирались вместе, готовясь к аудиенции у регента Найджела; проходя мимо них, она захватывала не только обрывки их бесед, но и отрывочные мысли. "...сказал Ахмеду, что это зерно -- просто мусор, а тот сказал, что был недород и..." "...любой ценой добейся, чтобы принц Найджел выслушал тебя. Он честен, как и его покойный брат..." ...Боже, сегодня опять будет жарко. Может, пока хозяин будет на аудиенции, я спрячусь куда-нибудь ... "...все, что нам нужно -- это получить концессию и..." Сжавшись, Джеана спрятала свое лицо поглубже в тени капюшона своей накидки, которую она носила, чтобы укрыться от посторонних взглядов, а вовсе не потому, что ей было холодно, и продолжила свой путь через двор, стараясь не замечать чужих мыслей, узнанных ею. "...Нед, поставь эту лошадь вон там! Если с этими шелками что-нибудь случится..." "... вот тогда мы поглядим на этих Халдейнов..." ...видение луж крови ... "...и три бочки фианнского вина..." Джеана споткнулась и чуть не упала, поразившись тому, что, как ей показалось, она услышала. Амброс ринулся к ней, чтобы поддержать ее за локоть, но когда она посмотрела в том направлении, откуда, как ей показалось, исходило упоминание о Халдейнах, она искала сказавшего это не только глазами, но и всем разумом. "...и я сказал старому Реколу, что его ножи не стоят и половины того, что он за них просит, а он сказал..." Нет, еще правее... Торговец серебром, вместе со своим слугой, распаковывали тюк на вьючном муле, двое приказчиков, стоя в тени навеса, просматривали свиток со счетами, а трое конюхов смеялись какой-то рассказанной шепотом шутке. Она инстинктивно раскрыла свой разум, пытаясь узнать побольше... и внезапно выяснила, что ни конюхи, ни большинство из суетившихся во дворе торговцев не были теми, кем они казались. Это были торентские солдаты, приехавшие, чтобы убить Найджела и захватить замок и плененного короля Торента. Еще немного ... Всхлипнув, она закрыла свой разум и вцепилась в руку Амброса, потрясенная и испуганная не только тем, что она узнала, но и тем, как она узнала это. "О, Амброс, уведите меня отсюда!" -- прошептала она, уткнувшись лицом ему в плечо. "Миледи," -- выдохнул он, -- "что-то не так?" Но она не ответила ему. Только когда они оказались под спасительным сводом базилики, и он, заведя ее в небольшую боковую молельню, закрыл за собой дверь, не впустив внутрь даже сестру Сесилию, она почти истерично зарыдала. "Джеана, что случилось?" -- шепотом спросил ее Амброс, гладя ее руку дрожащими пальцами, когда она, рыдая, прижалась к его ногам. -- "Расскажите мне, дочь моя. Я уверен, что все не так плохо, как Вам кажется." "О, Боже, я проклята! Мы все прокляты!" -- всхлипнула она. "Вы прокляты? Чушь." "Святой отец, не дразните меня," -- прошептала она, выдергивая свою руку. -- "Он и так насмехается надо мной. Сперва он заставил Вас прочесть вчера не ту проповедь, а теперь он дает мне узнать то, что я не узнала бы... но... только..." "Дочь моя, о ком Вы говорите?" -- спросил Амброс, беря ее за плечи, чтобы поглядеть ей в глаза. -- "Кто заставил меня прочесть..." Джеана покачала головой, громко всхлипнула и, достав из рукава носовой платок, приложила его к глазам. "Я... я не могу сказать Вам." "Ерунда. Мне можно говорить все. Я священник. Я Ваш духовник." "Нет, я не могу! Я уже причинила Вам достаточно много боли." "Вы причинили мне боль? Джеана, о чем Вы говорите?" -- Амброс встряхнул ее за плечи. -- "Что случилось? Возьмите себя в руки! Я не смогу помочь Вам, если я не буду знать, что случилось." Всхлипывая и нервно теребя в руках платок, Джеана опустилась на колени, пряча глаза. "Вы возненавидете меня," -- пробормотала она. "Возненавижу Вас? Конечно, нет!" "Но я совершила ужасный грех!" "Я уверен, что ни один из Ваших грехов не ужасен настолько, чтобы Бог не простил его Вам." "Если бы Вы знали, что я сделала, Вы бы не относились к этому так несерьезно." "Дочь моя, конечно же, Вы не могли сделать ничего столь дурного! Расскажите мне, что случилось. Уверен, что я смогу помочь Вам." С трудом сглотнув, Джеана осмелилась посмотреть на него. "Святой отец, если я расскажу Вам, Вы обещаете хранить это как тайну исповеди?" "Конечно." "Вы клянетесь в этом своим священным саном?" "Конечно". "Тогда оденьте свою епитрахиль," -- потребовала она. Еле скрывая свое раздражение, Амброс вздохнул и взял епитрахиль, висевшую на ограждении алтаря, и, коснувшись губами фиолетового шелка, одел епитрахиль на шею. "Вот. Теперь рассказывайте," -- приказал он. И она делала рассказала -- но не позволила ему прикоснуться к себе, чтобы не поддаться искушению вновь использовать свою недозволенную силу. Когда она рассказала ему все, начиная с видения Камбера и заканчивая зловещими намеками на заговор против Найджела, не утаив при этом вторжения в его собственный разум, Амброс выглядел потрясенным, но был настроен решительно. "Боже правый, Джеана, Вам не стоит беспокоиться ни на мой счет, ни насчет этого видения святого Камбера, которое то ли было, то ли нет," -- прошептал он, его красивое лицо побледнело и исказилось от груза знания. -- "Вы должны предупредить принца. Может быть, уже слишком поздно!" "Нет. Я не должна. Амброс, задумайтесь, как я узнала все это! Это знание запретно! Разве мы с Вами не потратили целых два года, чтобы избавиться от этой заразы? Даже Вам не удалось избежать проклятья, которое она несет в себе!" Амброс сглотнул, но не уклонился от ее взгляда. "Я... похоже, выжил, миледи, и остался невредим. Может, эта зараза вовсе не столь опасна, как Вам кажется." "Что?" Одним движением мысли Джеана высвободила его воспоминания о том, что она сотворила с ним, видя сквозь слезы, как он побледнел еще сильнее, но практически ничем больше не выдал своего испуга. "Я не смею просить прощения за то, что я сделала, святой отец, но, может быть, теперь Вы понимаете всю гнусность сотворенного мною." Амброс, склонив голову, на несколько мгновений изо всех сил сжал руки перед собой, затем снова поглядел на нее. "Миледи, мне кажется, что я понимаю, по крайней мере частично, почему Вы подумали, что Вы должны сделать то, что сделали," -- прошептал он. -- "Но Вам не стоит чересчур винить себя за это." "Но я причинила Вам боль, святой отец! Подумайте об этом. Вспомните об этом. Вы не можете отрицать, что я это сделала." "Я... не могу отрицать, что я испытал... некоторое неудобство," -- запинаясь, признал он, выказывая своим видом, что он не забыл о перенесенной боли. -- "Но я... думаю, что это не только Ваша вина, но и моя." "Что?" "Я... думаю, что я смог бы преодолеть свой страх, если бы я понял, что Вы делаете..." "Вы хотите сказать, что я поступила правильно ?" -- ахнула она. "Это... не выбор между правильным и неправильным, миледи, а... Джеана, Вы ведь тоже были в опасности! В явленном Вам видении Вы ощутили смертельную угрозу и использовали самое сильное из средств, которыми Вы располагали, чтобы познать истинный характер этой угрозы." "Но я причинила Вам боль," -- тупо повторила она. "Не нарочно," -- ответил он. -- "Вы ведь не хотели этого?" Когда она покачала головой, он продолжил. "А теперь послушайте меня. Джеана, я не уверен, что сила, которой Вы обладаете, есть зло. Ваше обладание этой силой иногда вызывает некоторые сомнения... но, может быть, если бы Вас не ушнетали Ваши страхи, Вы использовали бы Вашу силу более осторожно. Может быть, Вы причинили мне боль только поэтому. "А сейчас Ваша сила раскрыла заговор против Найджела. И благодаря Вашей силе, мы узнали о заговоре достаточно быстро, чтобы помешать ему. Джеана, в этом нет никакого зла!" "Но я не должна знать этого," -- глухо прошептала она. -- "Порядочные, богобоязненные люди ничего не узнают таким образом." "Джеана, они собираются убить Найджела!" -- рявкнул Амброс. -- "Вы не можете просто отойти в сторону и позволить этому случиться." "Господи, я не знаю, что мне делать ? -- всхлипнула она, обхватив себя руками. -- "Знание -- это зло..." "Господи, то, что Вы узнали, может спасти невинную жизнь! Где же в этом зло? А если Вы не предупредите его, я..." "Что Вы?" -- вызывающе спросила она, гневно глядя на него. -- "Вы сами ему все расскажете?" "Ну, я..." "Конечно, Вы ничего не скажете," -- продолжила она, голос ее немного смягчился .когда она отвела глаза и страдающе обернулась к алтарю. -- "Вы связаны Вашим саном и Вашими обетами. Вы не можете предать веру, подтвержденную тем, что лежит на Ваших плечах." Амброс, схватив рукой лиловую епитрахиль, все еще лежавшую на его плечах, отскочил, как будто она ударила его, и она поняла, что он чуть было не поддался искушению. Не обращая внимания на это -- хотя понимание этого никак не было связано с Дерини -- она подавила всхлип и покачала головой. "Святой отец, пожалуйста. Уйдите. Вы исполнили свою обязанность помочь мне советом. Решать должна я сама." "Миледи," -- сказал он, -- "я ведь могу помочь. Пожалуйста, позвольте мне остаться." Но стоило ему сочувственно прикоснуться к ее плечу, как она, сжавшись, отпрянула и затрясла головой. "Нет! Не трожьте меня. Если Вы притронетесь ко мне, Вы осквернитесь еще сильнее." "Я не боюсь этого," -- начал он. "Вы, может, и не боитесь, а вот я -- боюсь," -- ответила она. -- "А теперь уйдите, пожалуйста ! Не искушайте меня. Вы не можете предать свой сан ни ради меня, ни ради кого бы то ни было еще. Понимаете? Я должна разобраться, почему мне было дано это знание, и только я могу решить как воспользоваться им." ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ и Могущество Царя любит Суд. Ты утвердил Справедливость, Суд и Правду Ты совершил... -- Псаломы 99:4 Проезжая в сопровождении Брайса Трурилльского и своих телохранителей по тихим улицам города Талкары, Ител Меарский, высоко вздернул подбородок и сердито расправил плечи. Если бы эти тупые крестьяне понимали, что он старается ради них самих, они сидели бы по своим домам! Как они посмели сомневаться в его праве делать здесь то, что он считает нужным?! Он рисковал своей жизнью, задерживая вторжение армии Халдейна, чтобы выиграть время для своего отца, прикрывавшего вызванное стратегическими причинами отступление храбрых, честных людей, сопровождавших его мать в Лаас, где она будет в безопасности, и что он получил в благодарность? После того, как три дна назад он сжег Ратаркин, даже его собственные солдаты начали высказывать свое недовольство. А талакарцы осмелились выступить против него. Талакара. Острый резкий запах горящего дерева перемешивался со сладковатым запахом горящего зерна и Ител, раздраженно дернув ремешок своего шлема и сдернув тот со своей головы, немедленно почувствовал это. Он потел в доспехах как свинья. Он заметил, как из дома вышли двое солдат, руки которых были полны награбленными вещами, но не почувствовал ни малейшего желания остановить их. Город заслужил это. Упрямые жители Талакары не просто отказались накормить его солдат; городские стражи закрыли перед ним городские ворота, а мэр посмел дерзко наорать на него, прикрывшись городскими стенами! Как могли они не понимать, что солдатам нужна пища, чтобы они могли сражаться или хотя бы скрыться с поля боя, а все, что останется за спиной Итела, так или иначе достанется врагу?! Само собой, ни о каком длительном сопротивлении не могло быть и речи. "Стены" Талакары представляли собой всего лишь грубый частокол из заостренных столбов, а ворота были предназначены для того, чтобы сдержать напор безоружных пеших крестьян, и никак не могли стать препятствием для хорошо вооруженного отряда. Солдаты по приказу Брайса обложили ворота и частокол сухим хворостом и подожгли его. Когда стены загорелись, их преодоление заняло не более часа. Когда фуражиры забрали из городских хранилищ все, что им было нужно, Ител, прежде чем сжечь все, что осталось в городе, дал своим солдатам полную волю. Любое дальнейшее сопротивление должно быть подавлено на корню. Эти наглые крестьяне быстро поймут, что значит не повиноваться его приказам. Занявшись наглыми крестянами и уроком, который он хотел преподать им, Ител на какое-то время забыл о том, что другой, более хитрый, повелитель этих мест может преподать урок ему самому . "Я хочу, чтобы этого мэра нашли," -- сказал Ител Брайсу, когда они, стоя на городской площади, наблюдали, как несколько их солдат развлекались, заставляя двух пойманных городских стражей бегать наперегонки с петлями на шеях. -- "Может, нам и придется отступить, но я должен преподать ему урок!" "Ваше Высочество, я думаю, что мы сможем найти подходящий способ смирить эту деревенщину," -- вежливо ответил Брайс. -- "Но нам все-таки не стоит задерживаться здесь слишком долго. Мне вполне понятно ваше желание покарать отступника, но все же наиболее мудрым будет отступить. Нельзя допустить, чтобы здесь, в Талакаре, нас загнали в угол." Не успел он сказать это, как из еще дымящихся остатков городских ворот показался один из его трурилльских лазутчиков, пришпоривавший своего коня так, что с боков его текла кровь, и отчаянно махавший рукой. "Тревога! По коням! По коням! Неприятель на подходе!" Солдаты, руки которых были заняты добычей, разбегались перед ним. Несмотря на жару, Ител похолодел, испуганно глядя в сторону, откуда мчался всадник, а Брайс начал отдавать приказы, пытаясь навести порядок среди солдат, которые настолько увлеклись грабежом, что не могли собраться даже для того, чтобы бежать. "Ваше Высочество, с юга приближаются вооруженные всадники!" -- тяжело дыша, прокричал лазутчик, поднимая лошадь на дыбы перед ними. -- "Их несколько десятков, и они быстро приближаются. Господи помилуй, похоже, что это армия Халдейна!" "Халдейн!" "Сержант, заставь их пошевелиться!" -- вопил Брас, понукая свою лошадь, пытаясь пробиться через мечущихся в панике солдат, нагруженных награбленым добром. -- "Если вам дороги ваши жизни, бросайте все! Через мгновение может быть слишком поздно!" Он вытащил свой меч и начал было указывать им, кому какую позицию занять, но тут с противоположной стороны города показался другой всадник, мчавшийся во весь опор и казавшийся даже более взволнованным, чем первый. "Милорд, там еще один отряд! Они окружают нас! Мы в ловушке!" А Келсон Халдейн, замкнув кольцо окружения вокруг городка Талакара, одел свой украшенный короной шлем и, сверкнув серыми глазами, которые в свете полуденного солнца казались кусочками льда, вытащил из ножен отцовский меч. "Воины Гвинедда!" -- прокричал он, вскинув меч над головой. -- "Мне нужен Ител Меарский. Желательно живым. Брайс Трурилльский тоже. А теперь -- за Гвинедд!" А в столице Гвинедда, мать Келсона предприняла действия, не менее важные для Гвинедда. "Отец Амброс," -- с облегчением прошептала Джеана, выйдя из базилики и обнаружив, что священник, вопреки ее приказу, ждет ее. -- "Слава Богу, Вы еще здесь. Пойдемте со мной, быстро! Я не уверена, что посутпаю правильно, но я не могу позволить, чтобы Найджела убили." Еле слышно возблагодарив Господа, Амброс взял ее руку и нежно поцеловал. "Миледи, Вы -- настоящая королева!" -- прошептал он. -- "Я молил Бога, чтобы Вы передумали." "Я не передумала," -- ответила она, ведя его по тайным проходам, которые позволяли им попасть в главный зал, не проходя через заполненный толпой торговцев двор. -- "Мне еще предстоит ответить за мои грехи, но Найджел -- брат моего мужа. Он -- все, что осталось у меня от Бриона помимо Келсона. Я обязана ему. Я обязана Бриону. И если сегодня мне удастся спасти жизнь Найджела, то, может быть, я еще успею спасти его душу." "Душу Найджела?" -- удивился Амброс. -- "Но он же не Дерини." "Нет, но они хотят сделать из него Дерини, и могут это сделать, если передадут ему магию Бриона," -- ответила она. "Они?! О ком Вы говорите?" "О Моргане. И, к сожалению, о Келсоне тоже. Но, может, я смогу заставить его увидеть грозящую опасность. Может, еще не слишком поздно." "Надеюсь, что еще не слишком поздно," -- прошептал Амброс, пробегая несколько шагов, чтобы не отстать от нее, когда она неожиданно свернула. -- "Хорошо бы, чтобы так оно и было." А для Итела Меарского было уже поздно. Ему было шестнадцать, и он знал, что ему придется умереть. Несмотря на то, что прежде, чем всадники Халдейна оказались в пределах видимости, ему и Брайсу удалось навести порядок среди солдат, собрав их на базарной площади, чтобы принять последний бой, он не питал никаких иллюзий насчет возможного исхода. Их было меньше двух сотен, и большинство были пешими. Площадь позволяла им выстроить только нестройное каре, которое рано или поздно будет смято значительно большим войском Халдейна. Ител, стоя бок о бок с Брайсом Трурилльским в центре каре, наблюдал, как приближается его удел: молчаливые, безжалостные уланы в темно-красных плащах, окружавшие их одновременно со всех сторон. Они двигались шагом, стремя к стремени, наконечники их копий сливались перед ними в сверкающую стену -- их были десятки. Следом за ними двигалась вторая шеренга с мечами наготове -- тяжеловооруженные рыцари -- по меньшей мере, еще сотня. А следом за второй шеренгой, под красно-золотым штандартом, появился сам король Келсон, окруженный полудюжиной офицеров и помощников, в украшенном короной шлеме на голове и с мечом, покоившимся на его бронированном плече. Рядом с ним ехал человек в черном, на щите и кожаном доспехе которого красовался зеленый грифон, а шлем был украшен герцогской короной: несомненно, это был печально известный Аларик Морган, королевский Дерини. Ител еле дышал. В течение нескольких бесконечных секунд, единственными звуками, раздававшимися на площади, были позвякивание упряжи и доспехов, сдержанное фыркание жаждущих свободы боя коней и глухой топот железных подков по утрамбованной земле... и грохот пульса Итела в его ушах, который, казалось, отдается эхом в его шлеме. Все замерли. Смертоносное, уверенное кольцо из копий солдат Халдейна сверкало под ярким солнечным светом как будто было выхвачено из самого ада. Легкий ветерок шевелил флажки на копьях, гривы и хвосты боевых коней, но, казалось, не касался Итела, задыхавшегося в своих доспехах и шлеме. Из скопления людей вокруг короля выехал крупный мужчина с обнаженным мечом в руке, доспехи которого были перевязаны пледом, и, пришпорив своего коня, присоединился к первой шеренге наступающих. Корона, изображенная на его шлеме, говорила о том, что это герцог, а когда он поднял забрало, чтобы его можно было услышать, стали видны густые рыжие усы и кустистая борода. "Ух," -- пробормотал Брайс, скрежеща зубами над ухом Итела. -- "Вот еще один гвоздь в наши гробы." "Кто это?" -- спросил Ител. "Эван Клейборнский." "Это плохо?" "Да уж ничего хорошего," -- ответил Брайс. "Ну, вряд ли он хуже Моргана," -- собрав остатки своей храбрости, пробормотал Ител, когда Эван выехал на полкорпуса перед первой шеренгой и остановился. "Солдаты Меары, бросайте оружие!" -- скомандовал Эван на гортанном диалекте Приграничья, указывая свои мечом на землю перед собой и обводя прислушивающихся к нему солдат пристальным взглядом. -- "Вы подняли оружие против своего законного правителя, Келсона Гвинеддского, который ныне пришел, чтобы вернуть то, что принадлежит ему. Вам не избегнуть его суда, но если вы сдадитесь сейчас, то у вас осатнется надежда на его помилование. Не стоит вам отдавать свои жизни за тех, кто сбил вас с пути истинного." Брайс Трурилльский вызывающе поднял меч прежде, чем Ител успел помешать ему. "Никто не сбивал нас!" -- прокричал Брайс. -- "Приграничью суждено быть с Меарой! Узурпатор-Халдейн..." При первых же словах Брайса меч Келсона предупреждающе поднялся. А теперь он резко опустился, указывая на нервничающих меарских солдат, и голос короля перекрыл голос Брайса. "Герцог Эван, первая шеренга, на корпус лошади вперед -- марш!" В то же мгновение первая шеренга выполнила приказ. Расстояние между ними и окруженными меарцами ощутимо сократилось, что крайне испугало плохо вооруженных и в большинстве своем пеших солдат, столпившихся вокруг Итела и Брайса. Ител испуганно сжал руку Брайса, заставляя того замолчать. Этот идиот, видно, хочет, чтобы их перебили как баранов на бойне! "За этих солдат Меары говорю я , а не Брайс Трурилльский," -- сказал он, понукая своего жеребца выехать перед солдатами, поближе к Келсону. -- "Ты же не собираешься перебить их прямо на месте!" "Это зависит от тебя, и только от тебя," -- ответил Келсон, впервые глядя на меарского принца. -- "Я считаю, что ты и твои командиры несут полную ответственность за то, что случилось здесь -- и в прочих местах. Тебе, Ител Меарский, предстоит за многое ответить." "Если мне и предется отвечать, то не перед тобой !" -- бросил Ител, но слова его прозвучали не столь уверенно как ему хотелось бы. -- "Ты узурпировал власть в Меаре. Я отвечаю только перед моей правительницей, Кайтриной Меарской, законной наследницей принца Джолиона, последнего Правителя Меары, законно правившего этими землями." "Ага, твой брат тоже твердил то же самое, пока не умер," -- ск