с. "Если бы парни всей земли..." - понеслось над морем. Странно было слушать голос Бернеса, приглушенный туманом, здесь, на яхте, застывшей без движения. Стемнело. Все вокруг стало призрачным. Клубился туман, цепляясь за мачту "Меконга". Гремела танцевальная музыка - Валерка ставил пластинку за пластинкой. Николай прошел на бак, осмотрел якорный канат, уходивший через полуклюз в воду. - Юрка, иди-ка сюда, - позвал он. - Посмотри на дректов. Юра потрогал канат босой ногой и тихонько свистнул. - Здорово натянулся. Течение появилось... Чего ты там разглядываешь? - спросил он, видя, что Николай перегнулся через борт. - А ты взгляни как следует. Теперь и Юра увидел: на поверхности воды у самого борта яхты возникали и лопались пузырьки. - Газовыделение? Николай кивнул. - Час от часу не легче... И ветра нет... Друзья сели рядышком, свесив ноги за борт. Они слышали, как на корме Валерка, меняя пластинку, объяснял женщинам, что сигнал бедствия "SOS" означает вовсе не "save our souls" - "спасите наши души", а просто "save our ship" - "спасите наш корабль". Валя оспаривала это утверждение, но Валерка, хорошо усвоивший уроки своих руководителей, был непоколебим. Потом в разговор вмешалась Рита, послышался смех. Красивый низкий голос запел под граммофонной иглой: Ночью за окном метель, метель... "Они спокойны, - подумал Николай. - Они полностью нам доверяют. Это хорошо". - Что будем делать, Юрка? Юра не ответил. Он затянул унылым голосом: Билет... билет... билет выправляли, Билет выправляли, в дяревню езжали... Николай привычно вступил: В дяре... в дяре... в дяревню езжали, В дяревню езжали, мятелки вязали... Рекс, просунув голову под Юрин локоть, старательно подвывал хозяевам. Вдруг граммофон умолк. Валя крикнула с кормы: - Ребята, что случилось? Она хорошо знала привычки друзей и, услыхав заунывные "Метелки", сразу насторожилась. - Да ничего, просто петь охота, - ответил Юра. Тут Николай толкнул его локтем в бок: - Слышишь? В наступившей тишине с моря донеслось легкое гудение. - Подводный грифон, - тихо проговорил Николай. - Надо сниматься с якоря. - И дрейфовать? - с сомнением сказал Юра. - Сейчас мы хоть место свое знаем, а течением занесет к черту на рога. Долго ли в тумане на камень напороться? - Услышим буруны - отрулимся. - Такие грифоны не обязательно связаны с извержением. - Все равно нельзя рисковать. В любую минуту может трахнуть из-под воды. - Что ж... Давай сниматься. Они подтянули якорный канат, но якорь не освободился: что-то держало его. Юра прыгнул в воду. Придерживаясь одной рукой за канат, он разгребал густой ил и ракушки, но якоря не нащупал. Вода замутилась. Он вынырнул, глотнул воздуху, сказал: - Якорь засосало. - Залезай на борт. Это все грифон. Придется резать канат. - Запасного-то якоря у нас нет. - Все равно. Раз с дном что-то делается, надо уходить. Канат обрезали. "Меконг" развернулся на течении и медленно поплыл в туманную мглу. Шторм с севера налетел сразу. Шквальный ветер в клочья разорвал туман, завыл, засвистел по-разбойничьи в снастях. Николай всем корпусом навалился на румпель, удерживая яхту против ветра. Юра с Валеркой заменили ходовой стаксель штормовым - хорошо, что послушались старого Мехти, сложили стаксель как надо... Затем, балансируя на уходящей из-под ног палубе, стали брать рифы на гроте [взять рифы - уменьшить площадь паруса, отшнуровать ее короткими завязками - риф-сезнями; штормовой стаксель - маленький, особо прочный парус]. Тугая парусина рвалась из рук, Валерку чуть не смыло за борт. Стонали под ударами ветра штаги и ванты. С наглухо зарифленным гротом "Меконг" понесся на юг, зарываясь носом в волны. Волна за волной накатывались, стряхивали на яхту белые гребни, и пена шипела и таяла, растекаясь по палубе. Рита и Валя сидели в кокпите [кокпит - углубление в палубе между каютой и кормовой частью]. Они прижались друг к другу и молча смотрели на взбесившееся море. Юра с помощью Валерки мастерил на заливаемом волной баке плавучий якорь из багров и весел, завернутых в стаксель. Нестись в неизвестность, в ревущую ночь, когда море усеяно банками и подводными камнями... Николай, с трудом удерживая румпель, пытался ходить вполветра взад и вперед короткими галсами. На поворотах яхта ложилась набок, купая зарифленный грот в волне. Николай знал тяжесть киля и не боялся перевернуться. - Рита, Валя! - кричал он. - Держитесь крепче!.. Не бойтесь! Сейчас выровняемся... Чудовищного напряжения стоил каждый поворот. Ныли мышцы, пот струился со лба... Он наваливался на румпель, одолевая яростное сопротивление воды. - Скоро вы там? - кричал он Юре сквозь рев ветра. Внезапный удар сотряс яхту. Скрежет под килем, треск ломающихся досок, грохот рухнувшей мачты заглушили короткий вскрик. Но Николай его услышал. Он рванулся вперед по кренящейся палубе, оттолкнул Валерку и прыгнул за борт. Прибойная волна захлестнула его, понесла, но он успел нащупать ногой дно и увидеть близкий, слабо чернеющий берег. Волна откатывалась. Вмиг Николай снова очутился возле "Меконга", нырнул, зашарил по грунту, усеянному камнями... Еще минута - и он показался над беснующейся водой, держа на руках Юру. Не удержался, упал... Снова поднялся - по грудь в воде, крикнул, задыхаясь: - Всем на берег!.. Здесь мелко!.. Обвязаться! И, спотыкаясь, волоча безжизненное тело друга, сбиваемый с ног волнами, побрел по отмели в сторону берега. "Меконг" валился набок. Те, кто остался на борту, цеплялись за что попало. Скулил Рекс, повисший на поручнях каюты. Валерка услышал голос Николая и опомнился от испуга. Теперь он был старшим на яхте. - Слушай меня! - заорал он. - Все в порядке! Идем на берег! Он обвязал себя, Риту и Валю концом шкота, зацепил его за ошейник Рекса и первым прыгнул за борт. Поддерживая друг друга, падая под ударами волн, они цепочкой потянулись к берегу. Рита несла Рекса на руках. Наконец-то суша! Не развязываясь, они поднялись на глинистый увал, за которым оказалась впадина, защищенная от ветра. Здесь песок был неожиданно теплым. На песке лежал Юра. Николай сильными взмахами делал ему дыхательные движения. - Юрка! - Валя бешено рванулась вперед. 4. ПРО КОЛЬЦО МЕБИУСА, КОТОРОЕ "УТОНУЛО" В БЕТОНЕ Строители каналов пускают воду, лучники подчиняют себе стрелу, плотники подчиняют себе дерево, мудрецы смиряют самих себя. "Дхаммапада", VI, 80 Скажем сразу, чтобы не причинять читателю излишних волнений: Юра останется жив. А теперь перенесемся в Москву и посмотрим, что там делает Борис Иванович Привалов. Накануне отъезда в Москву у Бориса Ивановича разболелся зуб и на щеке сделался флюс. Флюсы случались у него и раньше и тоже всегда не ко времени. Но этот был особенно некстати. Борис Иванович нервничал. Целый день он отлеживался дома, глотая пирамидон с анальгином и нежно прижимая к щеке мешочек с горячей солью. Раза два звонил к нему Багбанлы, который тоже собирался лететь в Москву. - Слушай, флюсовик, - говорил он, - пришли мне на всякий случай материалы опыта. А то, я вижу, придется мне завтра одному лететь. - Я полечу, Бахтияр-мюэллим, - отвечал Привалов, придерживая трубку плечом и поглаживая небритую вздувшуюся щеку. - Полечу обязательно. Вечером заявился Колтухов, который жил в этом же доме, только в другом блоке. - Пришел зубы тебе заговаривать, - сказал он, усаживаясь возле Привалова. Борис Иванович криво улыбнулся. Он лежал на диване и грел флюс синим светом. Лицо у него было измученное, потное. - Вы бы, Павел Степанович, отговорили его, - сказала Ольга Михайловна, размешивая в кружке какое-то снадобье. - Куда он с такой щекой полетит? - Ничего, пусть летит. Вот у меня знаете какой был случай? И Колтухов, покуривая, покашливая, рассказал, как в тридцать шестом году он ездил в командировку в Мариуполь и по дороге его прихватили сразу ангина и аппендицит. - Ты приготовила шалфей, Оля? - Привалов взял у жены кружку и ушел полоскать рот. - Хочу дать тебе поручение, Борис, - сказал Колтухов, когда тот вернулся и снова лег на диван. - Зайдешь в Москве в Госкомитет по изобретениям, узнаешь, как там с моим авторским свидетельством на электретное покрытие для труб. - Ладно. - Привалов проглотил очередную таблетку. - Скоро твоим трубам конец. Вместе с электретным покрытием. - Э, пока вы с беструбным возитесь, мои электреты еще послужат. Занятная это штука, Борис... И Колтухов углубился в любимую тему: дескать, недооценивают еще электреты... А ведь если их мощно зарядить... Борис Иванович слушал не очень-то внимательно: не в первый раз рассказывал ему Колтухов об электретах. Хотелось спать. То и дело Борис Иванович осторожно щупал флюс: не уменьшился ли? Проснувшись рано утром, он сунул ноги в туфли и поспешил к зеркалу. Опухоль заметно спала, хотя полной симметрии, конечно, еще не было. - Оля! - бодрым голосом позвал Привалов. - Приготовь, пожалуйста, чемоданчик. Лечу! Они с Багбанлы прилетели в Москву, на несколько дней обогнав тяжелый ящик, окованный стальными полосами. Из аэропорта поехали прямо в Институт поверхности - там, в гостинице научного городка, для них был приготовлен номер. - Что вы скажете теперь, Григорий Маркович? - спросил Привалов, когда академик ознакомился с материалами опыта. Но Григорий Маркович не торопился с выводами. - Прежде всего посмотрим на ваше новое чудо, - сказал он. И обратился к Багбанлы: - Давненько не были вы в Москве, Бахтияр Халилович... И вот настал день: в институтскую механическую мастерскую въехал грузовик. Мостовой кран снял с него тяжелый ящик. Когда отодрали доски, взгляду сотрудников института предстал бетонный блок. Во время опыта он служил подставкой для кольца Мебиуса. Теперь из верхней поверхности блока торчала, наподобие дужки ведра, желтоватая металлическая дуга. Остальная часть кольца Мебиуса "утонула" в бетоне. Григорий Маркович медленно провел рукой по дуге, торчащей из блока. Рука свободно прошла сквозь металл, ощутив как бы легкое теплое дуновение. Ощущение было не внове для ученого: институтская установка уже "выдала" несколько образцов перестроенного вещества. Блок разрезали. Та часть кольца, которая "утонула" в бетоне, оказалась непроницаемой. Но анализ показал, что в объеме, занятом кольцом, заключались и все элементы, входящие в бетон. Атомно-молекулярные системы бетона замещали межатомные пустоты в металле. Это было _проникновение_. - Дикая, небывалая смесь, - сказал Григорий Маркович, просматривая следующим утром материалы анализа. - И все же - реальная. - Мы считаем, что кольцо попало в зону собственного влияния, - сказал Багбанлы. - Потому и провалилось. - Верно. Кольцо поглотило само себя. - Но почему оно застряло? - спросил Привалов. - Почему не провалилось глубже, сквозь пол, сквозь землю, наконец? Как на него действовала сила тяжести? - Сила тяжести! Много ли мы знаем о ней? Физическая сущность земного и мирового тяготения еще неизвестна... Можно, конечно, предположить, что кольцо, опускаясь, дошло до какого-то предела, где его встретили силы отталкивания. - Энергетический предел проницаемости, - сказал Багбанлы. - Да. Именно энергетический. - Григорий Маркович вытащил из папки лист миллиметровки и положил его на стол перед собеседниками. - Я попросил наших энергетиков составить этот график по фазам вашего опыта. - Он ткнул карандашом в чертеж: - Здесь отсчет расходуемой мощности. А этот волнообразный участок отражает момент бешеного расхода энергии. С минуту длилось молчание. Все трое внимательно разглядывали график. - Точнее - момент поглощения веществом энергии, - продолжал Григорий Маркович. - Если хотите - энергетический провал. У вас просто не хватило энергии, чтобы заполнить его... - А если бы хватило? - быстро спросил Привалов. - Если бы хватило - думаю, опыт прошел бы спокойно до конца. - Академик наставил на Привалова длинный палец: - Вы не довели до конца процесс перехода вещества в новое качество, процесс перестройки внутренних связей. Поэтому процесс бурно пошел обратно, возвращая энергию - не только затраченную вами, но и высвобожденную энергию поверхности. - Энергия поверхности? Значит, мы... - Да, Борис Иванович. То, что вы назвали взрывом, было именно высвобождением энергии поверхности. Помните, зимой я говорил о новом источнике энергии? Так вот: вы его получили. За окном шелестел летний дождь. Привалов крепко потер лоб ладонью. Нелегко было сразу "переварить" сжатый вывод ученого. "Как свободно парит его мысль!" - подумал он с уважением. Багбанлы постучал по графику ногтем: - Этот отрезок кривой надо превратить в точку. - Верно, Бахтияр Халилович. Сократить процесс во времени - для этого потребуется независимый и достаточно мощный источник энергии. - Какой? - спросил Привалов. - Пока не знаю. Электронно-счетная машина проработает данные вашего опыта и уточнит энергетический режим. Григорий Маркович подошел к окну, распахнул его. В комнату вместе с шорохом дождя вошел запах мокрых трав, смолистый лесной аромат. - Так или иначе, - негромко сказал он, глядя в окно, - мы познаем свойства превращенного вещества. Мы научимся управлять энергией поверхности. Вечером того же дня Григорий Маркович позвонил в гостиницу и вызвал Багбанлы. - Какие у вас планы на вечер, Бахтияр Халилович? - Кроме телевизора, никаких. - Тогда берите Бориса Ивановича и выходите, я вас встречу. Мы пойдем к Ли Вэй-сэну. Наш китайский коллега сегодня возвратился из отпуска и привез какую-то интересную вещь. Он приглашает нас на чашку чая. Ли Вэй-сэн приветливо встретил гостей в палисаднике маленького коттеджа и провел их в скромно обставленную гостиную. Подвижной, сухонький, он захлопотал, поставил на стол вишневое варенье, принялся заваривать чай. - Настоящий китайский чай, - проговорил Григорий Маркович. - Не каждый день бывает... Он с наслаждением потягивал чай из маленькой тонкой чашечки. Южане тоже похвалили нежно-розовый напиток. - Нет, - сказал Ли Вэй-сэн, морща лицо в улыбке. - Вижу по вашим лицам, что чай вам не по вкусу. - Почему же, - вежливо ответил Багбанлы. - Чай хорош. Но у нас на юге заваривают его по-другому. - О варвары! - смеясь, сказал Ли Вэй-сэн. - Грубый кирпично-красный настой, который щиплет язык, вы предполагаете... Нет, пред-по-читаете легким, ароматным ощущениям. Я извиняю вас только потому, что мы пьем чай на одну тысячу с половиной лет больше, чем вы. - Изумительный чан, - сказал Григорий Маркович. - Налейте-ка еще, дружище Ли. - А в Москве и вовсе не умеют заваривать чай, - вставил Привалов. - Пьют подкрашенную водичку. - Жареную воду, - кивнул Багбанлы. - Впрочем, de gustibus non est disputandum [о вкусах не спорят (лат.)]. - Вот именно, - подтвердил китаец. - А теперь, товарищи, я хочу познакомить вас с одной историей. У себя на родине я нашел старую сказочку, которая... Впрочем, выводы я предоставляю сделать вам самим. Он раскрыл папку. Гости принялись разглядывать листочки фотокопий с рукописи, вышитой иероглифами на шелку. - Итак, слушайте, - сказал Ли Вэй-сэн. И, заглядывая в листки фотокопий, он начал рассказывать. СКАЗАНИЕ О ЛЮ ЦИН-ЧЖЕНЕ - ИСКАТЕЛЕ ПОЛНОГО ПОЗНАНИЯ Лю Цин-чжен посвятил свою жизнь исканию Истины и Познания. Он познал все учения и все элементы природы: металл, дерево, огонь, воду и землю. Он знал, что наша Земля - огромная плоскость, в середине которой возвышается гора Сумеру, окруженная четырьмя материками. Он знал, что существуют три мира: Пожеланий, Цвета и Бесцветия. По ночам он часто смотрел на Луну. В ясные ночи он видел там нефритового зайца, который толчет в ступе снадобье; Лю Цин-чжен знал, что человек, отведав этого снадобья, может стать бессмертным. Но далека была Луна, а еще дальше - мудрость Полного Познания. Лю Цин-чжен часто перечитывал буддийские тайные книги, некогда вывезенные Сюань-цзаном из Индии. Но не всю мудрость Будды вывез Сюань-цзан... Там, на западе, в далекой Индии, за высокими горами, стоит таинственный храм Раскатов Грома, где обитает Будда-Татагата и хранятся книги о небе, трактаты о Земле и сутры о злых демонах; одна только книга "Обо всем, еще небывалом" состояла, по слухам, из 1110 тетрадей. Воистину лишь там можно познать все. Ведь Лю Цин-чжен знал многое. Он знал Способ Ковша Большой Медведицы, дающий тридцать шесть превращений, и Способ Звезды Земного Исхода, таящий семьдесят два превращения. Но, зная все это, Лю Цин-чжен не мог совершить даже простое превращение - в облако или в сосуд с водой. Видно, не хватало последнего звена знаний. И Лю Цин-чжен пошел на запад, в Индию, пешком - ибо это угодно богам. Тысячи ли [ли - 0,644 километра] прошел он, питаясь подаянием и довольствуясь тем, от чего отказывались другие. Он изведал жажду песков, страх лесов и голод бесплодных равнин. Он перешел высокие горы из шершавого камня, о которые в бурные ночи злые духи точили свои медные мечи. И наконец, пройдя восемь последних перевалов и девять ущелий, он вошел в Индию, в год Металла и Тигра. А вышел он из родного монастыря в год Земли и Мыши - два долгих года был он в пути. Лю Цин-чжен нашел храм Воплощения с особыми местами для самосозерцания. Ему поведали, что в горах живет некий ученый индус. Соблюдая умеренность в пище, воздержание в речах и отказ от деятельности тела, он углубляется в себя, достигая третьей степени святости - Бодисатвы. И Лю Цин-чжен отправился в страшные горы. Их вершины вздымались выше неба, которое, как известно, отстоит от земли только на девять ли. Он шел по вечным снегам, над глубокими пропастями. По ночам его старались напугать злые духи гор в образе волосатых людей со ступнями, вывернутыми назад. Наконец Лю Цин-чжен разыскал пещеру, где индийским мудрец углублялся в себя, отрешаясь от кажущегося нам мира. И мудрец не отверг Лю Цин-чжена. Он рассказал ему об учении Санкхья Карика, о восьми гранях неизвестности, восьми гранях заблуждения и восемнадцати гранях совершенной тьмы. Он обучил его Четырем Дыханиям и всему, что дает человеку власть над телом, - тому, что составляет науку "хатха-йога". И обучил его науке власти духа над окружающим - науке "раджа-йога". Лю Цин-чжен жил в пещере, неподалеку от индийского мудреца, не мешая ему, не видя его телесно, но общаясь на расстоянии силой духа. Он научился отрешаться от земного. Безразличны ему были смены времен года, ненастье, ветер и снег. Но однажды небо потемнело, потоки горячего воздуха полились вниз по склонам гор, гоня перед собой потоки мгновенно растаявшего снега, и страшный жар опалил Лю Цин-чжена, и ощутил он трепет вздрогнувших гор. И увидел он, как с неба спустился один из Пяти Зверей - зверь Единорог. Был зверь в длину более трехсот чи [чи - 0,373 метра] и не менее восьмидесяти в обхвате. Тело его было покрыто золотистой чешуей. Зверь лежал без движения. Потом он вздохнул, и шипение воздуха из ноздрей его было столь громким и ужасным, что Лю Цин-чжен, не выдержав одиночества, пробрался к учителю - индусу. Замирая от страха, смотрели они на знамение, ниспосланное небом, и непрерывно взывали к Будде святыми словами: "Ом мани падмэ хум". А потом пасть чудовища разверзлась и выпустила человека. Хотя был он ростом более семи чи и тело его было лишено одежд и покрыто прозрачным сосудом, а кожа красна, как медь, - он был существом двуногим, с девятью отверстиями, значит - человеком. Краснокожий человек шел, осматриваясь по сторонам. И нес он оружие - трезубое копье - и вонзал его в скалы, не оставляя на них знаков. И вернулся в пасть зверя, а потом снова вышел, и с ним - шесть ему подобных. Они ходили меж скал и вонзали в скалы трезубцы, а из трезубцев ударяли зеленые молнии, и зелеными молниями краснокожие люди дробили скалы. Лю Цин-чжен и индийский мудрец содрогались от страха, но боги избавили их от ударов молний. А когда много скал было избито молниями в мелкий щебень, краснокожие люди вынесли из пасти зверя свиток, развернули его и превратили в дорожку, которая бежала сама собой, оставаясь на месте. И хотели они кормить зверя битым камнем, но камень не давался им в руки и падал сквозь ладони, как вода сквозь решето. Тогда принесли они золотые и серебряные прутья и сделали из них клетку и поставили над кучей щебня. И вытянули из тела зверя красные жилы и привязали их к клетке. И услышали Лю Цин-чжен и его учитель долгий вопль дивного зверя и видели сияние вокруг клетки, и ноздри их обоняли свежесть небесной грозы. Битый камень стал послушен рукам краснокожих людей, и бросали они его на бегущую дорожку, и камни неслись в пасть зверя, и глотал зверь камни. А потом скрылись люди в звериной пасти и унесли все прутья от клетки, и страшно рычал зверь от удовольствия, переваривая камни. А потом отрыгнул зверь остатки съеденных камней, и были они черные и обожженные утробой его, и зеленый дым шел от них. И с камнями изверг зверь железные короны, похожие на цветки со многими лепестками, и захлопнулась пасть его. И зверь поднялся на хвост свой, извергая огонь, взлетел вверх и, опираясь на огонь, долго стоял над горой. Лю Цин-чжен и учитель его пали на землю, ибо воздух стал горячим и тяжелым и палил их и угнетал. А когда они осмелились поднять глаза, зверя не было, лишь на дне ущелья лежали горелые камни - остатки его пищи. Долго сидели Лю Цин-чжен и индус, его учитель, и молча углублялись в себя, дабы познать происшедшее. И встал индус и хотел взять руками остатки пищи небесного зверя и железные цветки, но пальцы его проходили сквозь них, и не держались они в руках его. И еще три дня углублялись они в себя. А наутро четвертого дня индус сказал: - Неправы мы, считая окружающее за Майю, за кажущееся. Нет Майи, а есть вещи - зримые или слышимые, или иные, но все - вещи. Взгляни на эти камни. Были они ощутимы и зримы для нас, а для небесных пришельцев были зримы, но не ощутимы. Но они имели знание, Знанием изменили они сущность камня и ощутили его. Горе мне! Сколько лет потерял я на поиски познания! Не там я его искал! Человек властен над вещами. Он плавит руду и получает металлы, он рубит деревья и варит смолы. Нет Майи, есть вещи и власть человека над ними. И ушел. А Лю Цин-чжен был тверд духом. Он записал виденное и, освободив ум свой, углубился в себя и вернулся к созерцанию. Вновь он обрел покой, и вновь покой был нарушен: учитель его вернулся в ущелье. Был он богато наряжен и явился со многими слугами. Слуги поставили богатый шатер и осквернили воздух запахом пищи, а бывший учитель прельщал Лю Цинчжена, совращая его с пути. И Лю Цин-чжен, чтобы не слышать его, читал на память сутру Прагна Парамита о небытии Явлений, Форм и Вещей. Индус опечалился и оставил Лю Цин-чжена. Слуги поставили перед ним черный круг с золотыми пластинками и долго вращали его подобно молитвенному колесу, и сыпались искры с круга, и далеко пахло свежестью. И, подражая посланцам небес, индус ставил над камнями и железом - остатками пищи небесного зверя - золотую клетку и повторял дела их, и стали камни ему послушными, и он брал их руками. - Лю Цин-чжен, - воззвал он. - Некий знатный человек дал мне слуг, и пищу, и утварь, и буду я жить в доме его и искать Власть над Вещами. Ты следовал мне ранее, последуй же и сейчас. Но Лю Цин-чжен не слушал святотатца. Знал он, что индус, и слуги его, и горы, все - Майя, мир призрачный. И индус ушел со слугами, унося камни и железо небесных пришельцев. А Лю Цин-чжен долго еще оставался в горах, а потом спустился в долину, в храм Воплощения. И, обретя святость, вернулся на родину, чтобы учить людей кротости и смирению, ибо мир чувствований - лишь Майя, кажущееся, небытие. А тот индус, как было слышно, войдя в дела земных владык, познал нечто тайное и потому был умерщвлен. И дух его получил дурное перевоплощение, уйдя вниз по Лестнице Совершенствования. И так будет со всяким, кто не поймет, что чудеса и знамения неба нельзя истолковывать как вещественное, что такое толкование оскорбляет богов, ибо мир вещей - лишь Майя, кажущееся. Ли Вэй-сэн умолк. Он аккуратно сложил фотокопии в папку, затем снял свои восьмиугольные очки и протер их платком. За окном медленно угасали последние отблески заката. Где-то в сосновом лесу крикнула птица. Наплывала синяя тишина подмосковного вечера. Странное очарование сказки овладело гостями Ли Вэй-сэна. Первым нарушил молчание Багбанлы. Он встал, прошелся по комнате. - Индус из сказочки, - сказал он, - смахивает на ученого старца из матвеевских писаний. К какому времени относится ваша сказка? - Не раньше шестого века по европейскому летосчислению. Герой сказки читал книги, вывезенные Сюань-цзаном из Индии, а Сюань-цзан жил в шестом веке. - Позвольте, в сказке упомянут год. - Да, Лю Цин-чжен пришел в Индию в год Металла и Тигра. - Что это значит? - По старой системе это двадцать седьмой год цикла, а в цикле - шестьдесят лет. Первый год цикла - год Дерева и Мыши. - А если перевести на нашу систему? - Пожалуйста, - сказал китаец. - В цикле, в котором мы живем, год Металла и Тигра был в 1951 году. Теперь возьмем интервал в шестьдесят лет. Годы Металла и Тигра приходятся, следовательно, на 1891, 1831, 1771, 1711... - Тысяча семьсот одиннадцатый? - прервал его Привалов. - Этот год вполне вяжется с рукописью Матвеева. Сказочный Лю Цин-чжен мог встретиться с ученым индусом, который несколько лет спустя сделал нож Матвеева проницаемым. Ли Вэй-сэн улыбнулся: - Может быть, может быть... - А что? - сказал Привалов мечтательно. - Представьте себе, что где-нибудь в Гималаях совершил вынужденную посадку космический корабль из далеких миров. Из мира, где связи вещества носят другой характер. Космонавтам понадобилось, скажем, пополнить запас ядерного горючего. Земные горные породы оказались для них достаточно активными. Они наломали камня электроискровым способом... - По методу Лазаренко? [Б.Р. и Н.И.Лазаренко - создатели промышленного метода электроискровой обработки] - ехидно спросил Багбанлы. - По методу _своего_ Лазаренко... Но земные предметы были для них проницаемыми. Тогда они собрали какую-то установку и изменили свойства камня - сделали его непроницаемым для себя, - значит, проницаемым для земных людей, - и по ленточному конвейеру погрузили его на корабль. Потом... Потом они подремонтировались, заменили какие-нибудь шестерни, а негодные выбросили - это и были "железные цветы" - и улетели, так сказать, к месту назначения. - Тебе бы научно-фантастические романы писать, Борис, - засмеялся Багбанлы. Григорий Маркович помалкивал. Он рисовал в блокнотике причудливую голову бородатого старика с орлиным носом. Казалось, ученый был всецело поглощен рисованием. Вдруг он поднял голову и посмотрел на Багбанлы. - А почему бы и нет, Бахтияр Халилович? - сказал он. - Все возможно на этом свете. Самая дерзкая фантастика не может сегодня удивить науку. - Не спорю. Но космический корабль в Гималаях... - Индус случайно оказался в горах, - спокойно продолжал Григорий Маркович. - Он наблюдал за пришельцами из космоса. Вероятно, он и раньше занимался физикой. Перестроенное вещество камней он, быть может, использовал как источник для переноса их свойств на другие предметы. - Для переноса свойств? - Привалов вскочил со стула. - Какая странная мысль! - Отнюдь, - возразил ученый. - Если бы у нас был предмет из вещества с измененными связями, ну хотя бы этот легендарный матвеевский нож, мы бы прежде всего стали искать способ передачи его свойств. - Значит, мы идем неверным путем? - Привалов был взволнован. - Значит, "сукрутина в две четверти", описанная Матвеевым, была не кольцом Мебиуса, а чем-то иным? - Мы идем верным путем, Борис Иванович. Что до "сукрутины", то кто ее знает?.. Просто какая-то деталь установки. Важно, что самое это слово навело вашего Потапкина на превосходную мысль. Впрочем, - добавил ученый, помолчав немного, - все это не более как предположения. Могло и не быть космического корабля, который так не нравится нашему другу Багбанлы. Сказочка, привезенная нашим другом Ли, быть может, просто плод богатого воображения. Одно несомненно: в Индия начала восемнадцатого века работал безвестный великий ученый. Он намного обогнал свое время, и судьба его была трагичной. В наступившей тишине раздался голос Ли Вэй-сэна: - Правильно, коллега! В глубинах истории таится много подобных трагедий. Я со скорбью думаю о мудрецах моей страны, чьих имен не сохранила история. Я с гневом думаю о том, сколько сил предоставило... то есть положило человечество на выдумывание религий, на поиски того, чего нет. Врата Полного Познания! Воистину мы должны работать как одержимые, чтобы распахнуть их. Китаец подошел к двери, щелкнул выключателем. Яркий белый свет залил комнату. Борис Иванович думал о Лю Цин-чжене и индийском мудреце. Его мысленному взору предстали грозные отроги Гималаев. Измученные люди приносили с горных вершин какие-то смолы... О них упоминал Матвеев, и это навело Колтухова на мысль о мощно заряженных электретах. "Недооценивают еще электреты", - всплыл в памяти скрипучий голос Павла Степановича... Он вслушался в беседу ученых. Ли Вэй-сэн рассказывал что-то из китайской истории. Воспользовавшись первой паузой, Привалов сказал: - Товарищи, а что, если "заткнуть" энергетический провал электретами? - Электретами? - Григорий Маркович удивленно посмотрел на него. - Но это очень слабенький, хотя и неиссякаемый источник. - Слабенький? А вот послушайте! - И Привалов рассказал об эпизоде из матвеевской рукописи и о предположении Колтухова, что люди Лал Чандра заряжали смолу космическими лучами. - Да, припоминаю этот эпизод, - заметил академик, - но, признаться, не приходило в голову... Ну-ну, продолжайте. Борис Иванович воодушевился и подробно рассказал об опытах Колтухова с электретными покрытиями для труб. Китаец быстро покрывал блокнот строчками иероглифов. - Это мысль, - сказал Багбанлы, когда Борис Иванович умолк. - Клянусь аллахом, неплохая мысль! Академия располагает самым мощным в мире электростатическим генератором. Давайте зарядим от него смолу по колтуховскому рецепту. - Мощная, неиссякаемая батарея электретов, - задумчиво проговорил Григорий Маркович. - Хорошо, попробуем. В крайнем случае мы свяжемся с нашей высокогорной станцией на Памире, которая изучает космическое излучение... - Он помолчал немного. - Частотный режим нам ясен. Теперь займемся энергетическим. Вот что мы сделаем. Построим вашу модель беструбного нефтепровода, Бахтияр Халилович, только без стеклянных трубок, а в небольшом бассейне. - Как у Лал Чандра? - спросил Привалов. - Примерно. Только без театральных эффектов вроде горящей воды. Лал Чандр, очевидно, разлагал воду в бассейне электролизом и поджигал выделяющийся водород искрой. Нам это ни к чему. А вот прокачка масла сквозь воду - ею мы и займемся. Мы оборудуем в бассейне кольца Мебиуса - приемное и передающее. Поставим установку энергетического луча. Испытаем электреты... Ну-с, и попробуем прогнать струю нефтепродукта сквозь воду. Посмотрим, как поведет себя перестроенное вещество в рамках усиленного поверхностного натяжения. Мне бы хотелось, товарищи южане, задержать вас на месяц-полтора в институте. Не возражаете? - Со мной просто, - сказал Багбанлы. - Письмо президиума академии - и все. Но вот юноша, - он кивнул на Привалова, - представитель промышленности. С ним посложнее. - Завтра позвоню Лиде Ивановой, - сказал Григорий Маркович и сделал пометку в записной книжке. - Она уладит это через главное управление. Так вот. Думаю, что осенью мы сможем перекинуться к вам, на Каспий. Выберем подходящий участок моря и поставим опыт уже в естественных условиях. - В промышленных, - заметил Привалов. - Верно. Кстати, мне нужно побывать на Каспии не только по трубопроводным делам. Есть еще одна задача, не менее важная. - Не секрет? - спросил Привалов. - Вы, должно быть, знаете эту проблему: повышение уровня моря проливным дождем. - Наслышаны, - сказал Багбанлы. - Кипятильник на Черном море, паропровод над Кавказским перешей ком, конденсация облаков над Каспием и ливень вроде библейского. Не знал, что вы имеете отношение. - Частично. Там есть у вас Институт физики моря. Мы дали им некоторые исходные данные для опытной установки по конденсации облаков. Они собрали установку на каком-то необитаемом островке. Работу эту ведет некто Опрятин, кандидат наук. - Знаем Опрятина, - сказал Привалов. - Что-то затянул работу сей муж, - продолжал Григорий Маркович. - Впрочем, я их не тороплю. У нас тут возникла, видите ли, новая идея. Пожалуй, можно будет обойтись без ливня... Но это пока секрет. - Он встал. - Итак, друзья, завтра с утра прошу ко мне. Займемся электретами. 5. ЭКИПАЖ "МЕКОНГА" ОСВАИВАЕТ НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ Не хочешь ли жениться во синем море На душечке, на красныя девушке? Былина "Садко, богатый гость" Первый день Руки вверх-вниз, вверх-вниз... Стоя на коленях возле Юриной головы, Николай ожесточенно бросал его руки вверх-вниз... Валя стояла рядом. Ее трясло. Прижав ладони к щекам, она бормотала как помешанная: - Нет... Нет... Вдруг Юра коротко простонал. Валя припала к нему, всхлипнула. - Отойди! - крикнул Николай, с новой силой набрасываясь на Юру. Вверх-вниз, еще... еще... Юра дернулся, открыл глаза. Вздохнул. Его стало рвать. А буря неслась над островом, дико завывал ветер, и грохотал, разбиваясь о камни, прибой. Ложбину заносило песком. Песок скрипел на зубах, забирался в уши. - Жив, - сказал Николай и без сил повалился на песок. - Голова трещит, - пробормотал Юра, вглядываясь в темные фигуры, обступившие его. - Два, три, четыре, - сосчитал он. - А Рекс? Ага, тут... - Он закрыл глаза. Валя крепко держала его за руку. - Об кнехт головой ударился, - сказал он немного погодя. - Когда меня стакселем сшибло... - Коля тебя из воды вытащил, - сказала Валя. Крупные слезы бежали у нее по щекам. Юра промычал что-то, ей показалось: "Правильно сделал". Когда рассвело, экипаж "Меконга" поднялся на увал. Увидели полоску пляжа, заваленную круглой галькой. Кое-где торчали из песка пучки высокой и жесткой травы бурого цвета. На каменистой отмели боком лежал "Меконг". Без мачты он казался мертвым, обезглавленным. Волны перекатывались через него. Море было темно-серое, злое, в белых барашках. Юра негромко сказал: - Раздался страшный скрежет, и трехмачтовый барк "Аретуза" резко накренился... Длинный, в трусах и неизменной красной косынке, он стоял рядом с Валей. Он заметно осунулся и побледнел за ночь и время от времени морщился: голова мучительно болела. - Посмотреть, что с яхтой, - сказал Николай и сбежал на пляж. Юра двинулся было за ним, но Николай оглянулся и крикнул: - Тебе нельзя. Валерка, пошли! Вдвоем с Валеркой они побрели по отмели против тяжелых, холодных волн. Дно было усеяно крупными обломками песчаника. Яхта плотно засела килем между подводными камнями. Сломанная мачта, державшаяся на форштаге, билась о белый борт. Николай и Валерка вскарабкались на палубу "Меконга" и пробрались в каюту, до половины залитую водой. Все здесь было неузнаваемо: иллюминаторы выбиты, на поверхности плавали чья-то туфля, несколько бубликов, связка лука. В правом борту, скрытом под водой, зияла пробоина шириной в четыре доски: Николай обнаружил это, угодив в нее ногой. - Плохо дело, - проворчал он. - Застряли мы здесь... Он нырнул и зашарил руками в затопленном углу каюты. Вытащил брезентовый мешок с инструментом. - Теперь на душе полегче, - сказал он отфыркиваясь. - И спиннинг уцелел! - воскликнул Валерка. Ночью он был молчалив и немного напуган, а теперь повеселел. - Рыбу будем ловить, заживем робинзонами! Они вытащили наверх все, что не унесла вода через пробоину. Освободили стлани и решетки, собрали из них плотик, погрузили на него спасенное имущество. Груз крепко привязали веревками и потащили на берег. - Эй, сухопутная партия! - крикнул Николай. - Разбирайте и сушите имущество! По пляжу с веселым гавканьем носился Рекс. Должно быть, он начисто позабыл о ночном приключении. Николай с Валеркой совершили второй рейс к яхте и вернулись, сгибаясь под тяжестью намокших парусов. Затем они притащили на берег мачту. Разостлали для просушки паруса, придавив по углам камнями, чтобы не унесло ветром. Разложили на прибрежной гальке спасенное имущество - одежду, продовольствие. Валерка озабоченно осмотрел патефон, вылил из него воду, вынул из мокрой коробки чудом уцелевшие пластинки. Юра порылся в карманах своих брюк, с которых ручьями бежала вода, и извлек отвертку. Он любовно оглядел ее, подбросил и поймал за цветную рукоятку. Впервые за это утро на его бледных губах появилась довольная улыбка. Шторм не утихал. Ветер с воем гнал на остров низкие косматые тучи, кружевной пеной закипала на отмели беснующаяся вода. Клочок невзрачной, неуютной земли среди яростного моря. И пятеро на берегу. Пятеро, не считая собаки. Рита, осторожно ступая босыми ногами по гальке, подошла к Николаю: - Что будем делать, коммодор? - Завтракать, - сказал он. - Прежде всего - завтракать. Они перешли в ложбинку между увалами - здесь было тише. Юра вскрыл ножом три банки мясных консервов, позвал: - Товарищи робинзоны, прошу к столу. - А разогреть их нельзя? - спросила Валя. - Ты сможешь зажечь примус без керосина и спичек? - Неужели спички исчезли? Как же теперь без огня?.. - Огонь будет, - пообещал Юра. - Не в каменном веке живем. Ели молча. Два ножа, две отвертки и Юрин "Дюрандаль" заменяли столовые приборы. - Закурить бы теперь, - сказал Николай, отбрасывая пустую банку. - Да весь табачный запас смыло за борт... Ну ладно. Он коротко доложил экипажу "Меконга" обстановку: - Яхта разбита, посему дальнейшее плавание отменяется. Придется немного пожить на острове. В архипелаге часто бывают рыбаки и суда морской нефтеразведки, так что беспокоиться нечего. По ночам будем жечь сигнальный костер. Продовольствие придется взять на строгий учет... - Зачем же дали псу целую банку? - спросила Валя. - Потому что пес ничего не читал о кораблекрушениях и не поймет, почему он должен страдать, - возразил Юра. - Давайте подсчитаем, что у нас есть. Уважающие себя робинзоны всегда начинали с этого. Из продовольствия уцелело: девять банок мясных консервов; четыре коробки сардин, жестяная банка с сухарями; три пачки концентрата "суп-пюре гороховый" в бумажных расползающихся обертках; двадцать семь картофелин; шесть пачек печенья "Привет", раскисшего в тесто; связка лука. Безвозвратно исчезли мука, сахар, пшено и сливочное масло. Сохранились, правда, две бутылки подсолнечного. - А как с водой? - спросила Рита. - Воды хватит. - Николай ткнул ногой в деревянный анкерок. - Здесь литров тридцать, хватит на добрых десять дней. Да еще ионообменная смола - она даст литров двадцать опресненной морской воды. Вот с едой у нас похуже. - Рыбу будем ловить, - сказал Валерка. - Верно. Устроим рыбный стол. Консервы побережем на крайний случай. В общем, не пропадем. - Мы-то не пропадем, а вот соль пропала, - заметил Юра, роясь в продовольственных запасах. - Уплыла в герметичной банке. - По крайней мере, она не промокнет, - вставил Валерка. Юра ухмыльнулся: - Малыш делает успехи. Валерка просиял: не часто он удостаивался похвалы. Еще уцелели