такихъ "petits jeux", которыми занимался Фишеръ... А, во-вторыхъ, почему Загряцкiй? -- Кто же другой? Другому некому. -- Позвольте, дорогой коллега, вы разсуждаете не какъ юристъ. Onus probandi лежитъ на обвиненiи, разумeется, если вы ничего противъ этого не имeете. -- Да что onus probandi,-- сказалъ Никоновъ.-- Загряцкiй убилъ, какой тутъ onus probandi... А вотъ, что это дeло отъ Семы не уйдетъ,-- это фактъ. -- Бабушка на двое сказала, и даже, passez moi le mot, не на двое, а на трое или больше: если вамъ все равно, есть еще и Якубовичъ, и Меннеръ, и Сердъ, и Матвeевъ, не говоря о dii minores. -- Нeтъ, это дeло не для нихъ. Меннеръ хорошъ въ военномъ, Якубовичъ,-- да, пожалуй, при разборe уликъ, Якубовичъ, конечно, на высотe. А все-таки, гдe ядъ, кинжалъ, револьверъ, сeрная кислота, тамъ Сема незамeнимъ. Онъ вамъ и народную мудрость зажаритъ, онъ и стишокъ скажетъ, онъ и Грушеньку, и Настасью Филипповну запуститъ. -- Достоевскаго знаетъ, собака, какъ сенатскiя рeшенiя,-- съ уваженiемъ подтвердилъ Фоминъ. -- Если на антеллегентныхъ присяжныхъ, да со слезой, никто, какъ Сема. Развe изъ Москвы Керженцева выпишутъ. Керженцевъ меньше чeмъ за пять не прieдетъ. Ему на славу наплевать. Il s'en fiche. -- Ну, и три возьметъ. Съ Ляховскаго, помните, всего двe тысячи содралъ. -- Позвольте, вeдь это когда было? De l'histoire ancienne. Теперь, Григорiй Ивановичъ, цeны не тe... {51} -- А вотъ, помяните мое слово, Семe достанется дeло, и онъ выиграетъ какъ захочетъ. -- Ораторъ Божьей милостью... -- Да, только ужасно любитъ "нашего могучаго русскаго языка"... Фоминъ сдeлалъ ему знакъ глазами. Въ гостиную вошла Муся, дочь Кременецкаго, очень хорошенькая двадцатилeтняя блондинка въ модной короткой robe chemise, розоваго шелка, открывавшей почти до колeнъ ноги въ серебряныхъ туфляхъ и въ чулкахъ тeлеснаго цвeта. Фоминъ звякнулъ по военному шпорами и зажмурилъ отъ восхищенiя глаза. -- Марiя Семеновна, pour Dieu, pour Dieu, чья это cre'ation? -- сказалъ онъ, неожиданно картавя.-- Какая прелесть!.. Муся, не отвeчая, повернула выключатель, зажгла люстру на всe лампочки и подошла къ зеркалу. "Какой сладенькiй голосокъ" -- подумала она.-- "И надоeли его французская фразы"... У нея былъ дурной день. Наканунe, часовъ въ десять вечера, она возвращалась домой пeшкомъ (ее только недавно стали отпускать изъ дома одну); къ ней присталъ какой-то господинъ, и долго, съ шуточками вполголоса, преслeдовалъ ее по пустынной набережной, такъ что ей стало страшно. Она "сдeлала каменное лицо" и зашагала быстрeе. Господинъ, наконецъ, отсталъ. И вдругъ, когда его шаги замолкли далеко позади нея, ей мучительно захотeлось пойти съ нимъ -- въ таинственное мeсто, куда онъ могъ ее повести,-- захотeлось узнать, что будетъ, испытать то страшное, что онъ съ ней сдeлаетъ... Она плохо спала, у ней были во снe видeнiя, въ которыхъ она не созналась бы никому на свeтe. Встала она, какъ всегда, въ двeнадцатомъ часу, и не выходила цeлый день {52} изъ дому, хотя это должно было къ вечеру отразиться на цвeтe лица; то играла "Баркароллу" Чайковскаго, то читала знакомый наизусть романъ Колеттъ, то представляла себe, какъ пройдетъ для нея вечеръ. Впрочемъ, отъ этого прiема Муся ничего почти не ожидала. -- Который часъ? -- спросила она, не оборачиваясь и поправляя прядь только что завитыхъ волосъ. "Лучше было бы розу въ волосы",-- подумала она. Фоминъ съ удовольствiемъ взглянулъ на простые черные часы, которые онъ сталъ носить на браслетe, надeвъ военный мундиръ. -- Neuf heures tapant,-- отвeтилъ онъ, незамeтно оглядывая и себя черезъ плечо Марiи Семеновны. Онъ очень себe нравился въ мундирe. Въ зеркалe отразилась фигура входившаго Кременецкаго. Онъ ласково потрепалъ дочь по щекe и сказалъ разсeянно: "Молодцомъ, молодцомъ... Очень славное платьице..." Никоновъ и Фоминъ улыбались. Семенъ Исидоровичъ дружески съ ними поздоровался. -- Раннiя гость вдвойнe дорогъ... Благодарствуйте,-- сказалъ онъ (Кременецкiй любилъ это слово и часто говорилъ то "благодарствую", то "благодарствуйте"). -- Мы о дeлe Фишера толковали, Семенъ Исидоровичъ,-- сказалъ Фоминъ.-- Вeрно, вамъ придется защищать? Выраженiе безпокойства промелькнуло по лицу адвоката. -- Почему вы думаете? -- быстро спросилъ онъ.-- Я давеча читалъ... Будетъ, кажется, интересное дeльце. -- По моему, не можетъ быть сомнeнiй въ томъ, что убилъ Загряцкiй,-- сказалъ Никоновъ. Всe улики противъ него. {53} Кременецкiй и Фоминъ стали возражать. Газеты говорятъ о Загряцкомъ, но настоящихъ уликъ нeтъ. -- Дeло ведетъ нашъ милeйшiй Николай Петровичъ Яценко, очень дeльный слeдователь,-- сказалъ Кременецкiй.-- Онъ у насъ нынче будетъ, жаль, что нельзя взять его за бока. -- Le secret professionnel,-- торжественно произнесъ Фоминъ, поднимая указательный палецъ кверху. -- Когда выпьетъ крюшонцу, забудетъ про secret professionnel. -- Ну, онъ питухъ не изъ важнецкихъ. Другой, когда выпьетъ, забудетъ, какъ маму звали,-- сказалъ Семенъ Исидоровичъ. XI. Браунъ, нeсколько отставшiй заграницей отъ петербургскихъ обычаевъ, прieхалъ на вечеръ въ десятомъ часу. Тeмъ не менeе гостей уже было не такъ мало: въ военное время жизнь стала проще. На порогe кабинета Брауна встрeтилъ хозяинъ. Видъ у Кременецкаго былъ праздничный. Онъ встрeтилъ гостя чрезвычайно любезно и, не помня его имени-отчества, особенно радушно назвалъ Брауна дорогимъ докторомъ, крeпко пожимая ему руку. -- Надeюсь, вы теперь будете знать къ намъ дорогу,-- сказалъ Кременецкiй. Онъ съ давнихъ поръ неизмeнно говорилъ эту фразу всeмъ болeе или менeе почетнымъ гостямъ, впервые появлявшимся у него въ домe. Но обычно онъ говорилъ ее въ концe вечера, при ихъ уходe, а теперь сказалъ въ разсeянности, глядя въ сторону передней, откуда появился еще гость. На лицe у адвоката {54} промелькнуло неудовольствiе: гость былъ сeровато-почетный, членъ редакцiи журнала "Русскiй умъ", но явился онъ на вечеръ въ пиджакe и въ мягкомъ воротникe. "Нeтъ, все-таки мало у насъ европейцевъ",-- подумалъ Кременецкiй. -- Я не зналъ, что у васъ парадный прiемъ,-- сказалъ гость, со смущенной улыбкой.-- Ужъ вы меня, ради Бога, извините... -- Ну, вотъ, Василiй Степановичъ, какой вздоръ! -- отвeтилъ хозяинъ, смeясь и пожимая обeими руками руку гостя.-- Вы, конечно, знакомы?.. Ну-съ, что скажете хорошенькаго? -- Хорошенькаго словно и мало, судя по послeднимъ газетамъ... -- Вздоръ, вздоръ!.. Помните у Чехова: черезъ двeсти-триста лeтъ жизнь на землe будетъ невообразимо-прекрасна...-- Кременецкiй выпустилъ руку гостя.-- Вотъ что, судари вы мои, я здeсь на часахъ и отойти никакъ не смeю. А вамъ совeтую прослeдовать туда, къ моей женe, и потребовать у нея чашку горячаго чаю. Тамъ дольше молодежь, поэты есть,-- сказалъ онъ, закрывая глаза съ выраженiемъ шутливаго ужаса. -- Василiй Степановичъ, вы свой человeкъ... Докторъ, пожалуйста... Василiй Степановичъ, горбясь и потирая руки, прошелъ дальше. У раскрытыхъ дверей будуара онъ остановился и сталъ пропускать впередъ Брауна. -- Нeтъ, нeтъ, ужъ, пожалуйста, вы,-- говорилъ онъ, нервно смeясь слабымъ смeхомъ, точно за дверью ихъ долженъ былъ окатить холодный душъ.-- Ужъ вы первый, пожалуйста... Браунъ вошелъ въ будуаръ, чувствуя по обыкновенiю острую тоску отъ всего: отъ тона адвоката, отъ расшаркиванья передъ дверью съ Василiемъ Степановичемъ, отъ яркаго свeта комнатъ, {55} отъ того, чeмъ былъ густо заставленъ столъ въ будуарe, отъ привeтливой улыбки хозяйки и отъ портрета Гейне въ затeйливой рамкe,-- Браунъ механически все замeчалъ взоромъ профессiональнаго наблюдателя. Разговоръ у стола, видимо, довольно оживленный, на мгновенье прервался, Собравшiеся, съ нетерпeнiемъ и легкимъ недоброжелательствомъ, ждали конца представленiй. Хозяйка упорно называла всeхъ полнымъ именемъ. ...-- Анна Сергeевна Михальская... Софья Сергeевна Михальская... Глафира Генриховна Бернсенъ... Моя дочь Муся... Молодые люди, знакомьтесь, пожалуйста, сами съ нашимъ знаменитымъ ученымъ,-- улыбаясь добавила она, давая понять молодымъ людямъ, что они имeютъ дeло съ важнымъ гостемъ. -- Мы какъ разъ говорили объ умномъ, это у насъ бываетъ,-- громко сказала Муся, съ любопытствомъ глядя на Брауна. Она всегда говорила съ новыми людьми такъ, точно давно и близко ихъ знала.-- Ставится вопросъ: какiя книги вы взяли бы съ собой, отправляясь на долгiе годы на необитаемый островъ... Предполагается, что на необитаемомъ островe нeтъ библiотеки... -- Просятъ только не говорить, что вы взяли бы съ собой "Голубой фарфоръ", ибо авторъ его здeсь,-- сказалъ Никоновъ. -- И онъ воплощенная скромность,-- добавила Муся, обратившись къ некрасивому блeдному юношe съ необыкновеннымъ проборомъ по правой сторонe головы. -- Я говорю, я взяла бы Гете и Пушкина,-- сказала хозяйка.-- Какъ хотите, вы можете считать меня отсталой или глупой, а я остановилась на классикахъ и въ вашихъ декадентахъ ничего не понимаю. Пушкина понимаю, а ихъ не понимаю... Вамъ съ лимономъ, Василiй Степановичъ? {56} -- Мама, вы ошибаетесь, это, напротивъ, всe говорятъ: Гете и Пушкина. C'est tre`s bien porte'. -- Я, пожалуй, голосовалъ бы за Данте,-- сказалъ негромко, точно про себя, Василiй Степановичъ. Онъ взялъ у хозяйки стаканъ и окончательно сконфузился, проливъ нeсколько капель на блюдечко и на скатерть. -- А вы? -- Я былъ убeжденъ, что слeдуетъ говорить: Розанова,-- отвeтилъ Браунъ. -- Я взялъ бы Ната Пинкертона,-- мрачно сказалъ съ разстановкой Беневоленскiй, авторъ "Голубого фарфора". -- Ну, ужъ это ахъ оставьте, ужъ вы-то, дядя, навeрное, взяли бы полное собранiе своихъ творенiй,-- возразилъ Никоновъ. Никоновъ былъ душой общества, собиравшагося въ будуарe госпожи Кременецкой. Говорилъ онъ все съ чрезвычайной энергiей въ выраженiи и всегда въ шутливой или полушутливой формe. Эта вeчная шутливость, незамeтное порожденiе застарeлой неврастенiи, нeсколько утомляла. Однако, при его появленiи всe изображали на лицахъ привeтливую улыбку, что его еще болeе утверждало въ безсознательно принятой имъ, не измeнившейся за пятнадцать лeтъ, роли живого юноши и души общества. Женщинамъ Никоновъ нравился чрезвычайно, особенно при первомъ знакомствe. Онъ зачeмъ-то издавна дeлалъ видъ, будто влюбленъ въ Мусю. Она прекрасно знала, что онъ и не влюбленъ ни въ кого, и ни одной молодой женщины не можетъ видeть равнодушно. Но тонъ его ей нравился. Ея отвeтной манерой была рeзкость, которая была бы неприличной, если бы съ самаго начала Мусей не было установлено, что ей все позволено. {57} Хозяйка любезно разспрашивала Брауна: давно ли онъ въ Петербургe? Надолго ли прieхалъ? Вeрно, нигдe заграницей нeтъ такой отвратительной осени? Муся, не безъ безпокойства глядя на мать, прислушивалась къ ихъ разговору. -- Ахъ, вы остановились въ "Паласe"? У насъ будетъ сегодня еще гость оттуда. Можетъ быть, вы его встрeчали: майоръ Клервилль изъ англiйской военной миссiи... -- Да, я его знаю... -- Вы съ нимъ знакомы? Я его видeла въ ресторанe Паласа,-- сказала Муся.-- Онъ былъ въ штатскомъ. Какой очаровательный! -- Очаровательный. -- Правда ли, что онъ шпiонъ? Я обожаю шпiоновъ, ну, просто съ ума схожу!.. -- Муся, перестань говорить глупости... -- Мама, что мнe дeлать, если я непремeнно хочу выйти замужъ за шпiона... -- Всe англичане шпiоны,-- подтвердилъ медленно поэтъ.-- Шекспиръ тоже былъ шпiономъ. -- Заткните фонтанъ, дядя. Шпiонъ не шпiонъ, а, должно быть, присматривается къ тому, что у насъ дeлается, какъ же иначе? -- сказалъ Никоновъ.-- Англичане поклялись воевать съ нeмцами до послeдней капли русской крови. -- Охъ, Господи, всe слышали эту шутку сто разъ,-- сказала Муся, затыкая уши. -- Напротивъ, майоръ Клервилль обожаетъ Россiю,-- сказалъ Браунъ.-- Онъ вeдь самъ изъ intelligentsia,-- это теперь у англичанъ модное слово. Прежде они изъ русскихъ словъ знали только zakouski и pogrom, теперь знаютъ еще intelligentsia. Все равно, какъ у насъ всe знаютъ: если англичанинъ, значитъ контора и футболъ. Въ дeйствительности, англичане самый путаный народъ на свeтe. И майоръ Клервилль -- самая {58} настоящая интеллигенцiя, съ сомнeньями, съ исканьями, съ проклятыми вопросами, со всeмъ, что полагается. Онъ сомнeвается почти во всемъ... Ну, не во всемъ, конечно: въ побeдe Англiи, навeрное, не сомнeвается, и въ томъ, что Индiи не надо давать независимости,-- въ этомъ, вeроятно, также не сомнeвается... Но во всемъ остальномъ... Хозяйка улыбалась, кивая одобрительно головой. -- А вeдь слово интеллигенцiя выдумалъ почтеннeйшiй Боборыкинъ,-- сказалъ негромко Василiй Степановичъ. -- Ничего подобнаго, оно встрeчается въ "Аннe Карениной",-- возразилъ Никоновъ. -- Нельзя говорить: "ничего подобнаго",-- поправила Муся. -- Оставьте, пожалуйста, отлично можно... И потомъ, помните, еще Столыпинъ сказалъ, что это только инородцевъ интересуетъ, какъ можно и какъ нельзя говорить: м о й языкъ, какъ хочу, такъ и говорю. -- Ну вотъ, вы извeстный антисемитъ,-- нeсколько озадаченно сказала Муся. -- Я антисемитъ на нeмцевъ... Знаете, кстати, почему у меня репутацiя антисемита? Меня одна барышня спрашиваетъ: "Григорiй Ивановичъ, вы женились бы на еврейкe?" -- "Смотря на какой",-- говорю. Вотъ за это меня ославили антисемитомъ. Что-жъ, по вашему, я обязанъ жениться на в с я к о й еврейкe? -- И все неправда! Никакая барышня васъ ни о чемъ такомъ не спрашивала... Этотъ анекдотъ я въ Москвe слышала два года тому назадъ. И "антисемитъ на нeмцевъ" тоже слышала... {59} -- Лопни мои глаза!.. Отсохни у меня руки и ноги!.. Чтобъ я тутъ на этомъ самомъ мeстe провалился!.. -- Господи! Григорiй Ивановичъ! -- страдальчески улыбаясь, сказала хозяйка. Поэтъ, загадочно глядя на шею своей сосeдки Анны Сергeевны, спросилъ вслухъ самъ себя, какое слово лучше передаетъ ощущенiе женской кожи: peau veloute'e или peau satine'e. Изъ передней слышались звонки. Изъ кабинета доносился радостный голосъ хозяина. Хозяйка поддерживала разговоръ, слeдя за чаемъ и косясь въ сторону столовой. Тамъ, за дверьми, нанятые клубные лакеи дeлали свое дeло, съ презрeнiемъ глядя на напуганныхъ горничныхъ хозяевъ. -- Онъ въ самомъ дeлe такъ красивъ, этотъ англичанинъ? -- спросила Мусю вполголоса Глафира Генриховна. -- Прямо на выставку англичанъ! -- сказала Муся, закатывая глаза.-- Онъ похожъ на памятникъ Николая I... А фракъ, фракъ!.. Григорiй Ивановичъ, отчего на васъ такъ не сидитъ фракъ? -- Это вамъ такъ кажется, потому знаете, что лордова порода,-- обиженно сказалъ Никоновъ.-- Вeрно, фракъ какъ фракъ. -- А зовутъ его Вивiанъ... Григорiй Ивановичъ, отчего васъ не зовутъ Вивiанъ? -- Оттого, что разумный человeкъ не можете такъ называться, несерьезное имя. Вотъ послушайте: Гри-горiй Ивановичъ, какъ это хорошо звучитъ: серьезно, солидно, прiятно... Я очень доволенъ... Только кретиническiй лордъ можетъ себe позволить быть Вивiаномъ. -- Развe онъ лордъ? -- спросила Анна Сергeевна. -- Кажется, нeтъ... Впрочемъ, не знаю... Знаю только, что я погибла. {60} -- Я знаю изъ вeрнаго источника, что онъ не лордъ и не аристократъ,-- сказала желтолицая Глафира Генриховна, которая все знала изъ вeрнаго источника. -- Вeшать шпiонское отродье! -- сказалъ Никоновъ и сдeлалъ страшные глаза. XII. Въ одиннадцатомъ часу гостиная и кабинетъ стали быстро наполняться; звонки слeдовали почти безпрерывно. Среди гостей были люди съ именами, часто упоминавшимися въ газетахъ. Были и богатые клiенты, которыхъ Кременецкiй награждалъ за дeла знакомствомъ съ цвeтомъ петербургской интеллигенцiи (это и у него, и у нихъ выходило почти безсознательно, однако банкиры и промышленники цeнили связи своего юрисконсульта, а иныхъ извeстныхъ людей изъ его салона заполучали и въ свои). Прибылъ и англiйскiй майоръ. Его прieздъ произвелъ маленькую сенсацiю. Онъ явился въ походномъ мундирe,-- почему-то это доставило удовольствiе хозяину. Еще прiятнeе было то, что англичанинъ понималъ русскую рeчь и даже, видно, любилъ говорить по-русски: по крайней мeрe, онъ на первую же, заранeе приготовленную, фразу Кременецкаго, начинавшуюся со слова "аншанте", отвeтилъ: "О, я очень радъ дeйствительно" съ такой любезной улыбкой, что Кременецкiй сразу растаялъ. "Въ самомъ дeлe красавецъ, хоть картину пиши",-- подумалъ онъ,-- "недаромъ Муська о немъ три дня трещитъ"... Англiйскаго гостя Кременецкiй проводилъ въ гостиную, познакомилъ его тамъ съ Тамарой Матвeевной и усадилъ рядомъ съ Мусей. Она устроилась такъ, что возлe нея какъ разъ {61} оказался свободный стулъ. Разговоръ у нихъ сразу покатился какъ по рельсамъ, и Кременецкiй счелъ возможнымъ оставить англичанина въ гостиной, хотя большинство видныхъ гостей -- мужчинъ находилось въ кабинетe. Майоръ Клервилль былъ очень доволенъ тeмъ, что попалъ на вечеръ къ адвокату, у котораго, какъ онъ зналъ, собиралась передовая петербургская интеллигенцiя. Его въ первую минуту немного удивило то, что на русскомъ вечерe почти все было, какъ на англiйскихъ вечерахъ. Развe только, что въ передней шубы не клались на стулья, а вeшались; да еще одинъ изъ гостей былъ въ пиджакe, а не во фракe и не въ костюмe, который здeсь, какъ, впрочемъ, вездe на континентe, именовался неяснымъ англичанину, хотя и англiйскимъ, словомъ смокингъ. Мужчины вообще были одeты хуже, а дамы лучше, чeмъ въ Англiи. Среди дамъ было много хорошенькихъ,-- больше, чeмъ было бы на англiйскомъ вечерe. Особенно понравилась Клервиллю та барышня, рядомъ съ которой его посадили: она была именно такова, какой должна была быть, по его представленiямъ, дeвушка, стоящая въ центрe петербургской передовой интеллигенцiи. Правда, заговорила она для начала не о серьезныхъ предметахъ, но говорила такъ умно и мило-кокетливо, что майоръ Клервилль просто заслушался и самъ не торопился перейти къ серьезнымъ предметамъ. "Ну, что-жъ, теперь, съ Божьей помощью, можно загнуть и музыкальное отдeленiе",-- подумалъ Кременецкiй и незамeтно показалъ женe глазами на рояль. Тамара Матвeевна чуть наклонила утвердительно голову. Кременецкiй обмeнялся любезными фразами съ барышнями, поговорилъ съ Никоновымъ, съ Беневоленскимъ. {62} -- Вeрно, вы сейчасъ творите,-- ужъ такой у васъ вдохновенный видъ!.. Что-жъ, можетъ быть, когда-нибудь въ вашей бiографiи будетъ упомянуто, что вы у насъ задумали шедевръ,-- сказалъ онъ шутливо поэту и вышелъ очень довольный.-- "Отлично идетъ вечеръ, потомъ ужинъ, отъ шампанскаго еще лучше станетъ",-- подумалъ Семенъ Исидоровичъ. -- Кого я вижу!.. Не стыдно вамъ, что такъ поздно? -- воскликнулъ онъ радостно, протягивая впередъ руки. Ему навстрeчу шли новые гости, Яценко съ женой, высокой, энергичнаго вида дамой; за ними слeдовалъ юноша въ черномъ узенькомъ пиджакe. "Это еще кто такое?" -- съ недоумeнiемъ спросилъ себя Кременецкiй и вспомнилъ, что его жена, бывшая три дня тому назадъ въ гостяхъ у Яценко, съ чего-то пригласила на вечеръ также ихъ сына, воспитанника Тенишевскаго училища. Съ такого мальчика и смокинга требовать было невозможно. -- Все вы молодeете и хорошeете, Наталья Михайловна,-- сказалъ Семенъ Исидоровичъ, цeлуя руку дамe.-- Зачeмъ такъ поздно, ай, какъ нехорошо, Николай Петровичъ!.. Это вашъ сынокъ? Очень радъ познакомиться, молодой человeкъ... Васъ какъ зовутъ? -- Викторъ... -- Значить, Викторъ Николаевичъ... Прошу васъ любить и жаловать. -- Ну, вотъ еще, какой тамъ Викторъ Николаевичъ! Ужъ сдeлайте милость, не портите его,-- сказала Наталья Михайловна.-- Витя онъ, а никакой не Викторъ Николаевичъ. -- Да, пожалуйста,-- произнесъ мальчикъ. "Очень любезный человeкъ",-- подумалъ онъ. Витя въ первый разъ выeзжалъ въ свeтъ. Приглашенiе госпожи Кременецкой и поразило его, и {63} испугало, и обрадовало. Онъ готовился къ вечеру всe три дня. Особенно его безпокоилъ костюмъ. Мундира въ Тенишевскомъ училищe не полагалось, и отношенiе къ гимназическому мундиру у Тенишевцевъ было вполнe отрицательное. Витя сдeлалъ завeдомо безнадежную попытку добиться того, чтобы ему былъ заказанъ смокингъ: ихъ портной брался сшить въ три дня. Но изъ этого ничего не вышло. -- Вотъ еще, шестнадцатилeтнему мальчишкe смокингъ,-- сказала возмущенно Наталья Михайловна, убавляя годъ сыну.-- Только людей насмeшишь... Да и твой черный пиджакъ совсeмъ подъ смокингъ сшитъ, издали и отличить нельзя... Черный пиджакъ въ самомъ дeлe походилъ на смокингъ, но только издали. Пришлось, однако, надeть пиджакъ, украсивъ его новенькимъ моднымъ галстухомъ, купленнымъ за три рубля въ лучшемъ магазинe. Витя взволнованно вошелъ въ гостиную,-- онъ всего больше боялся покраснeть. Гости, повидимому, отнеслись равнодушно къ его костюму. У хозяевъ по лицу тоже ничего нельзя было замeтить. Первая минута, самая страшная, сошла благополучно. "Кажется, совсeмъ не покраснeлъ",-- облегченно подумалъ Витя садясь. Для его рукъ нашлось вполнe надежное мeсто подъ столомъ. Къ тому же, въ ту самую минуту, какъ они вошли въ гостиную, тамъ начиналось музыкальное отдeленiе, и хозяйка могла только улыбкой показать Натальe Михайловнe, что привeтствiя и разговоры откладываются: уже слышались звуки рояля. Часть гостей на цыпочкахъ перешла изъ кабинета въ гостиную. Передъ роялемъ, грацiозно опершись на его край лeвой рукой и держа въ правой ноты, стоялъ пeвецъ, толстый, величественнаго вида, человeкъ съ тщательно прилизанными волосами. За роялемъ {64} сидeла Муся. Предполагалось, что музыкальное отдeленiе вечера составилось само собой, неожиданно, и потому аккомпанiатора не пригласили. Муся, съ улыбкой, выражавшей крайнее смущенье, предупредила пeвца, что будетъ аккомпанировать "не просто плохо, а ужасно". Она очень хорошо играла. Пeвецъ снисходительно улыбался, выпячивая грудь колесомъ. -- А ноты кто будетъ перелистывать? -- спросила Муся. -- Витя, садись ты... Онъ очень музыкаленъ и отлично играетъ,-- сказала Наталья Михайловна. -- Ахъ, пожалуйста... Что вы, мама!.. Я, право... -- Ну, чего ломаешься, садись: видишь, дамы просятъ. Викторъ Яценко, замирая, усeлся сбоку отъ Муси, чуть позади нея. Въ передней послышался слабый звонокъ. Хозяинъ на цыпочкахъ поспeшно вышелъ изъ гостиной. Пeвецъ выпятилъ грудь торжествующимъ взоромъ обвелъ публику. -- "Время измeнится",-- сказалъ онъ, когда движенiе въ залe улеглось совершенно. Англичанинъ, сидeвшiй противъ Муси, удовлетворенно кивнулъ головою: за время своего пребыванiя въ Петербургe онъ разъ пять слышалъ "Время измeнится". Муся улыбнулась ему глазами и опустила руки на клавиши. Витя, упершись руками въ колeни, смотрeлъ на ноты черезъ ея плечо. Кровь прилила у него къ головe. Муся, на мгновенье повернувшись, увидeла его взволнованное, еще почти дeтское лицо. Ей сразу стало смeшно и весело. Она нарочно стерла съ лица улыбку и изобразила строгость. "Тотъ чурбанъ тоже хорошъ",-- подумала она, поглядывая на пeвца. Ей сбоку были видны его богатырская грудь, неестественно подобранный животъ, цeпочка, протянутая изъ {65} кармана брюкъ. Изъ передней слышался негромкiй звукъ голосовъ. Хозяйка строго смотрeла въ сторону двери. Туда-же невольно смотрeли и гости. Дверь открылась. По гостиной пробeжалъ легкiй, тотчасъ подавленный гулъ. Пeвецъ побагровeлъ. Въ сопровожденiи радостно-взволнованнаго хозяина въ гостиную вошелъ Шаляпинъ. Онъ на мгновенье остановился на порогe, чуть наклонивъ свою гигантскую фигуру, приложилъ палецъ къ губамъ и сeлъ на первый стулъ у двери. Это заняло лишь нeсколько секундъ. Всякiй другой, войдя въ гостиную во время пeнiя, сдeлалъ бы то же самое. Однако, бывшiй среди гостей знаменитый художникъ Сенявинъ подумалъ, что этотъ входъ въ гостиную -- подлинное произведенiе искусства, въ своемъ родe почти такое-же, какъ выходъ царя Бориса или появленiе Грознаго въ "Псковитянкe". Онъ подумалъ также, что каждое движенiе этого человeка Божiй подарокъ художнику.-- "Вре-мя измeнится, ту-ча разсeется",-- пeлъ пeвецъ нeсколько ниже тономъ.-- "И грудь у него ужъ не такимъ колесомъ выпячивается",-- подумала Муся. Теноръ, наконецъ, кончилъ, послышались апплодисменты, довольно дружные. Шаляпинъ, не апплодируя, направился къ хозяйкe. Всe на него смотрeли, не сводя глазъ. Въ гостиной появились еще гости. Простая вeжливость требовала, чтобъ и онъ похлопалъ хоть немного. Но онъ, видимо, не могъ этого сдeлать. Кременецкiй подошелъ, улыбаясь и апплодируя, къ пeвцу и горячо просилъ его продолжать. Пeвецъ смущенно отказывался. Хоть ему было заплачено за выступленiе, хозяинъ не настаивалъ. -- Чудно, великолeпно, дорогой мой,-- сказалъ онъ.-- Очаровательно! {66} XIII. Въ кабинетe, въ одной изъ наиболeе оживленныхъ группъ, шелъ передъ ужиномъ политическiй разговоръ. Въ немъ участвовали Василiй Степановичъ, молодой либеральный членъ Думы князь Горенскiй и два "представителя магистратуры", какъ мысленно выражался донъ-Педро. Прихлебывая коньякъ изъ большой рюмки, донъ-Педро сообщалъ разныя новости. Въ этомъ салонe, въ который онъ попалъ съ трудомъ, донъ-Педро одновременно наслаждался всeмъ: и коньякомъ, и своими новостями, и собесeдниками, въ особенности же тeмъ, что онъ былъ правeе князя и въ спорe съ нимъ выражалъ государственно-охранительныя начала. -- Это ужъ начало конца... Нeтъ, право, такихъ людей надо сажать въ сумасшедшiй домъ,-- сказалъ возмущенно князь, имeя въ виду министра, о разныхъ дeйствiяхъ котораго разсказывалъ донъ-Педро. -- Disons: надо-бы уволить въ отставку съ мундиромъ и пенсiей,-- сказалъ Фоминъ. -- Можно и безъ пенсiи... -- Въ такое время, подумайте, въ такое время! -- укоризненно произнесъ донъ-Педро.-- Когда всe живыя силы страны должны всемeрно приложиться къ дeлу обороны. Эти люди ведутъ прямехонько къ революцiи! -- И слава Богу! Не вeчно же Федосьевымъ править Россiей. Моя формула: чeмъ хуже, тeмъ лучше,-- сказалъ Горенскiй. -- Да, но подождемъ конца войны... Во время войны не устраиваютъ революцiй. -- Ахъ, развe война когда-нибудь кончится, полноте! {67} -- Война кончится тогда, когда соцiалистамъ воюющихъ странъ будетъ дана возможность собраться на международную конференцiю,-- сказалъ убeжденно Василiй Степановичъ, который въ кабинетe за серьезнымъ политическимъ разговоромъ чувствовалъ себя много свободнeе, чeмъ съ дамами въ гостиной. -- Что-же они сдeлаютъ? Объявятъ ничью? -- Да ужъ тамъ видно будетъ. -- Ну, съ сотворенiя мiра войны въ ничью не бывало. Неужели, однако, князь, можно защищать сухановщину? -- освeдомился донъ-Педро, съ особенной любовью произнося слово "князь". -- Позвольте, при чемъ здeсь сухановщина? Я не пораженецъ. -- Къ тому же сухановщина весьма неопредeленное понятiе, Ленинъ излагаетъ тe же въ сущности мысли гораздо послeдовательнeе,-- замeтилъ Василiй Степановичъ. -- Кто это Ленинъ? -- спросилъ одинъ изъ представителей магистратуры. -- Ленинъ эмигрантъ, глава такъ называемаго большевистскаго и пораженческаго теченiя въ россiйской соцiалъ-демократiи,-- снисходительно пояснилъ Василiй Степановичъ.-- Какъ ни какъ, выдающiйся человeкъ. -- Его настоящая фамилiя Богдановъ, правда? -- спросилъ донъ-Педро. -- Нeтъ, Богдановъ другой. Фамилiя Ленина, кажется, Ульяновъ. -- Ахъ да, Ульяновъ... Не скрою отъ васъ, князь,-- сказалъ донъ-Педро,-- я къ пораженчеству и ко всей этой сухановщинe вообще отношусь довольно отрицательно. -- А къ милюковщинe какъ относитесь? Положительно? {68} -- Вы хорошо знаете, Василiй Степановичъ, что я значительно лeвeе Павла Николаевича,-- нeсколько обиженно сказалъ донъ-Педро,-- Но не въ этомъ дeло. -- Война до полной побeды? Дарданеллы?.. Слышали... -- Ахъ, гдe же ее взять, полную побeду? -- замeтилъ со вздохомъ донъ-Педро. Онъ хотeлъ разсказать о томъ, что Гинденбургъ готовить прорывъ двeнадцатью дивизiями. Но его прервалъ Фоминъ. -- Позвольте, наши доблестные союзники уже взяли домъ паромщика,-- сказалъ онъ. Кто-то засмeялся. Къ разговаривавшимъ подошелъ хозяинъ. Его лицо такъ и сiяло. -- Ну, что? -- сказалъ онъ восторженно.-- Вeдь это генiй! Другого слова нeтъ!.. -- Шаляпинъ? -- переспросилъ донъ-Педро.-- Да, мiровая величина... Удивительно, что онъ согласился спeть: онъ больше не поетъ въ частныхъ домахъ. -- Ужъ и приготовили вы гостямъ сюрпризъ... -- Помилуйте, это для меня перваго былъ полный сюрпризъ! Я въ мысляхъ не имeлъ просить его пeть. Развe можно просить объ этомъ Шаляпина! -- Это все равно, что попросить человeка подарить вамъ три тысячи рублей,-- сказалъ донъ-Педро. -- Вотъ именно,-- засмeялся Кременецкiй.-- Знать, онъ самъ пожелалъ: видно нашло... Спeлъ и уeхалъ! Даже не уeхалъ, а отбылъ,-- о короляхъ надо говорить "отбылъ". -- Однако, отчего онъ поетъ такiя заигранныя вещи? -- спросилъ Горенскiй.-- "Два гренадера", "Заклинанiе цвeтовъ"... Вeдь это банальщина! Не {69} хватало только "Спите, орлы боевые"!.. И почему "Фауста" пeть по итальянски? -- Vous e^tez difficile, prince,-- сказалъ Фоминъ.-- Мнe французы говорили, что они "Марсельезу" стали понимать лишь тогда, когда услышали, какъ Шаляпинъ поетъ "Два гренадера"... -- Да, морозь по кожe деретъ отъ его "Марсельезы"... Вы, видно, не очень любите музыку, князь,-- сказалъ не безъ неудовольствiя Кременецкiй и отошелъ къ другой группe. У камина, заставленнаго бутылками, Яценко разговаривалъ съ Никоновымъ. Григорiй Ивановичъ выпилъ и былъ еще веселeе обыкновеннаго. Около нихъ въ глубокомъ креслe сидeлъ Браунъ. Здeсь же, при отцe, находился и Витя. -- Николай Петровичъ нeмъ, точно золотая рыбка,-- сказалъ Кременецкому Никоновъ.-- Я, видите ли, хочу взять его за цугундеръ, какъ говорилъ одинъ мой гомельскiй клiентъ. Нескромнeйшимъ образомъ пристаю къ Николаю Петровичу по дeлу Фишера: кто убилъ? зачeмъ убилъ? почему убилъ? Просто сгораю отъ любопытства!.. Кременецкiй съ безпокойствомъ посмотрeлъ на Яценко. Семену Исидоровичу фамильярный тонъ его помощника показался весьма неумeстнымъ въ отношенiи пожилого человeка съ высокимъ общественнымъ положенiемъ, какъ слeдователь по важнeйшимъ дeламъ. Но Николай Петровичъ былъ въ благодушномъ настроенiи и нисколько не казался обиженнымъ,-- его, повидимому, забавлялъ выпившiй Никоновъ, котораго онъ давно зналъ. -- И что же Николай Петровичъ? -- спросилъ Кременецкiй. -- Молчитъ, потому Фемида. Никоновъ, улыбаясь, налилъ себe большую рюмку ликера. Семенъ Исидоровичъ невольно {70} слeдилъ за движенiями его руки, слегка дрожавшей надъ бархатнымъ покрываломъ камина. -- Скажите, Фемида, будьте такiя миленькiя, кто убилъ Фишера? Cur? quomodo? quibus auxiliis? -- Да, право же, я самъ ничего не знаю, господа. Вы читали въ вечернихъ газетахъ: задержанъ нeкто Загряцкiй. Но я его еще не допрашивалъ. -- А вы допросите. Нeтъ такого закона, чтобы людямъ сидeть подъ арестомъ, не зная за что и почему... Хотя, конечно, онъ убилъ... -- Завтра допрашиваю... Его задержала полицiя, въ порядкe 257-ой статьи устава уголовнаго судопроизводства. Вы бы прочли эту книжку, Григорiй Ивановичъ, полезная, знаете, для юриста книжка. -- Вотъ еще, стану я всякiя глупости читать. Статья архаическая. -- Развe у насъ есть habeas corpus? -- спросилъ, краснeя, Витя Яценко. -- Я знаю только то, что напечатано въ газетахъ,-- сказалъ серьезно Кременецкiй.-- Насколько по газетамъ можно судить, настоящихъ уликъ противъ Загряцкаго нeтъ. -- Это какой-же Загряцкiй? -- освeдомился подошедшiй Фоминъ.-- Мой покойный отецъ, сенаторъ, знавалъ одного Загряцкаго. Они встрeчались у Лили, у графини Геденбургъ... Не изъ тeхъ ли Загряцкихъ? -- Не знаю, вeрно не изъ тeхъ. Кажется, попросту опустившiйся человeкъ,-- сказалъ нехотя слeдователь.-- Вмeстe развлекались съ Фишеромъ. -- А развлеченiя были забавныя? Разскажите, Николай Петровичъ. Не слушайте, молодой человeкъ. {71} -- Отчего же? Впрочемъ, если я лишнiй,-- сказалъ, вспыхнувъ, Витя и хотeлъ было отойти, но отецъ засмeялся и удержалъ его за руку. -- Однако, вполнe ли доказано, что Фишеръ убитъ? -- спросилъ Фоминъ. -- Экспертиза будто бы установила отравленiе растительнымъ ядомъ,-- пояснилъ Кременецкiй.-- Но вы знаете, хуже экспертовъ врутъ только статистики. Да и наши газетчики любятъ подпускать андрона, не въ обиду будь сказано милeйшему донъ-Педро,-- добавилъ онъ вполголоса, оглядываясь.-- Вотъ вы, докторъ,-- обратился онъ изъ вeжливости къ Брауну, который молча слушалъ разговоръ.-- Вы что намъ можете разъяснить по сему печальному случаю? -- Да, вeдь правда, здeсь великiй химикъ... -- Я не видалъ данныхъ анализа и ничего не могу разъяснить. -- Однако, если я не ошибаюсь, химическая экспертиза не всегда можетъ вполнe точно установить фактъ отравленiя? -- Вы не ошибаетесь,-- холодно проговорилъ Браунъ. Почему-то всe, кромe Никонова, почувствовали себя неловко. -- Позвольте, герръ докторъ,-- сказалъ Никоновъ,-- я, конечно, не химикъ свинячiй... Тысяча и одно извиненiе, это изъ Чехова... Я, конечно, профанъ, но въ "Русскихъ Вeдомостяхъ" читалъ, что химическiй анализъ можетъ обнаружить одну тысячную или даже десятитысячную миллиметра яда... Витя звонко расхохотался. За нимъ засмeялись всe. -- А? Въ чемъ дeло? Виноватъ, я хотeлъ сказать миллиграмма. Самъ читалъ въ газетахъ. И даже не "въ газетахъ", а въ "Русскихъ Вeдомостяхъ". {72} -- Въ газетахъ, можетъ быть,-- произнесъ съ усмeшкой Браунъ.-- Впрочемъ, иногда, въ самомъ дeлe, анализъ обнаруживаетъ и десятитысячную, но не всегда и не при всякихъ условiяхъ. Въ человeческомъ организмe химическiя реакцiи идутъ сложнeе, чeмъ въ стеклянномъ сосудe. -- Какъ же насъ лечатъ разными медикаментами? -- спросилъ Яценко. -- Плохо лечатъ. -- Слышите, вотъ,-- сказалъ Никоновъ, забывая то, что доказывалъ. -- А вы говорите: купаться,-- произнесъ весело Кременецкiй. -- Я и не говорю: купаться... Нeтъ, право, господа; я ничего пока не знаю,-- сказалъ Яценко, рeшительной интонацiей отклоняя продолженiе разговора. Кременецкiй подмигнулъ Никонову. -- Францъ-Iосифъ-то каковъ, а? -- сказалъ онъ.-- Поцарствовалъ, поцарствовалъ, да и умеръ. -- Въ самомъ дeлe, всего какихъ нибудь семьдесятъ лeтъ поцарствовалъ и умеръ, чудакъ этакой! -- подхватилъ Яценко. -- Шибко сталъ умирать народъ! Вотъ и Направникъ скончался. Кого мнe жаль, это Сенкевича... -- Зато я, господа, твердо рeшилъ: буду жить еще пятьдесятъ шесть лeтъ и три мeсяца,-- заявилъ Никоновъ, подливая всeмъ ликера. XIV. Стоя на площадкe передъ открытой дверью, Семенъ Исидоровичъ провожалъ послeднихъ гостей, все повторяя полушопотомъ: {73} -- Спокойной ночи, дорогая моя... Спасибо... Слeва дверь внизу, постучите швейцару, да онъ, вeрно, не спитъ.... До свиданья, Николай Марковичъ, нижайшiй привeтъ матушкe, скажите, чтобъ