ы. Москвичей въ Гарольдовомъ плащe въ нашей исторiи не перечесть. Вотъ только мода на плащи мeняется... -- Никакъ я не предполагалъ,-- сказалъ Браунъ,-- что у людей власти можетъ быть такъ развито чувство иронiи, какъ у васъ. -- Чувство иронiи? -- переспросилъ Федосьевъ. -- Не скажу, что это смeхъ сквозь слезы, ужъ очень было бы плоско. Что дeлать? И для смeха, и для слезъ у насъ теперь достаточно основанiй. Но для слезъ основанiй много больше. Они помолчали. -- Только въ Россiи и можно понять, что такое рокъ,-- сказалъ Браунъ.-- Вы говорите, мы гибнемъ. Возможно... Во всякомъ случаe спорить не буду. Но отчего гибнемъ, не знаю. По совeсти, я никакого рацiональнаго объясненiя не вижу. Такъ, въ свое время, читая Гиббона, я не могъ понять, почему именно погибъ великiй Римъ... Должно быть, и передъ его гибелью люди испытывали такое же странное, чарующее чувство. Есть рeдкое обаянiе у великихъ обреченныхъ цивилизацiй. А наша -- одна изъ величайшихъ, одна изъ самыхъ {166} необыкновенныхъ... На меня, послe долгаго отсутствiя, Россiя дeйствуетъ очень сильно. Особенно Петербургъ... Я хорошо знаю самые разные его круги. Многое можно сказать,-- очень многое,-- а все же такой удивительной, обаятельной жизни я нигдe не видeлъ. Вeроятно, никогда больше и не увижу. Да и въ исторiи, думаю, такую жизнь знали немногiя поколeнiя... Я порою представляю себe Помпею въ ту минуту, когда вдали, надъ краемъ кратера, показалась первая струя лавы. -- Съ той разницей однако, что изверженiе вулкана внe человeческой воли и власти. У насъ еще, пожалуй, все можно было бы спасти... -- Чeмъ спасти? Князь Горенскiй, можетъ быть, и глупъ, но противопоставить ему у васъ, повидимому, нечего... Для власти всякiй энтузiазмъ пригоденъ, кромe энтузiазма нигилистическаго. За Горенскаго, по крайней мeрe, исторiя... Вeдь вы не думаете, что все можно было бы спасти "мифологiей отвeтственнаго министерства"? -- Какъ вамъ сказать? Я не отрицаю, что это одинъ изъ выходовъ. Однако, есть еще и другой... Трудно спорить, конечно, съ исторiй, съ мiромъ. Но мой опытъ -- по совeсти, немалый -- говоритъ мнe, что устрашенiемъ и твердостью можно добиться отъ людей всего, что угодно. -- Зачeмъ же дeло стало? Отчего не добились? Федосьевъ развелъ руками. -- Какая же у насъ твердость, Александръ Михайловичъ. Да у насъ и власти нeтъ, у насъ не правительство, а пустое мeсто! -- Плохо дeло, вы правы... Фридрихъ-Вильгельмъ жаловался на Лейбница: "пустой человeкъ, не умeетъ стоять на часахъ!" Никто не требуетъ отъ нашихъ министровъ, чтобъ они были {167} непремeнно Лейбницами. Но хоть бы на часахъ умeли стоять!.. Впрочемъ, можетъ быть, васъ призовутъ въ послeднюю минуту? -- Поздно будетъ,-- сказалъ Федосьевъ. -- Да и не призовутъ, Александръ Михайловичъ, -- добавилъ онъ, помолчавъ,-- вы напрасно шутите. Мое положенiе и то очень поколеблено,-- у журналистовъ спросите. Не сегодня-завтра уволятъ... Дверь открылась. Кондукторъ спросилъ билеты и съ поклономъ поспeшно вышелъ. -- Ну, а какъ же на западe, Александръ Михайловичъ? -- спросилъ Федосьевъ, взглянувъ на часы.-- Иногда меня беретъ сомнeнiе: много ли прочнeе и западъ? Вдругъ и въ Европe рeшительно все возможно? Вы какъ думаете? Я Европу плохо знаю. Вeдь и тамъ революцiонныя партiи хорошо работаютъ?.. Вы ко всему этому не близко стояли? -- Къ чему? -- Къ работe революцiонныхъ партiй. Наблюдали? Браунъ смотрeлъ на него съ удивленiемъ и съ насмeшкой. -- Конечно, какъ тутъ отвeтить? -- прiятно улыбнувшись, сказалъ, послe недолгаго молчанiя, Федосьевъ.-- Если и стояли близко, то не для того, чтобъ объ этомъ разсказывать? -- Особенно государственнымъ людямъ,-- съ такой же улыбкой произнесъ Браунъ. -- О, я вeдь говорю только о наблюденiи, притомъ объ иностранныхъ революцiонныхъ партiяхъ: ихъ дeятельность меня мало касается... Не настаиваю, конечно... Не скрою отъ васъ впрочемъ, что нeкоторые изъ вашихъ научныхъ сотрудниковъ меня интересовали и, такъ сказать, по дeламъ службы... Да вотъ хотя бы дочь этого {168} несчастнаго Фишера, о которомъ теперь такъ много пишутъ, она вeдь у васъ работала,-- быстро сказалъ Федосьевъ, взглянувъ на Брауна, и тотчасъ продолжалъ.-- Приходилось мнe слышать и о вашемъ политическомъ образe мыслей,-- вы изъ него не дeлаете тайны... И, признаюсь, я нeсколько удивлялся. -- Можно узнать, почему? Тайны я не дeлаю никакой. Кое-что и писалъ... Не знаю, видeли ли вы мою книгу "Ключъ"? Она была передъ войной напечатана, впрочемъ, лишь въ отрывкахъ. -- Я отрывокъ читалъ... Правда, это работа скорeе философскаго характера? Надeюсь, вы пишете дальше? Было бы крайне обидно, если-бъ такое замeчательное произведете осталось незаконченнымъ... Не благодарите, я говорю совершенно искренно... Удивленъ же я былъ потому, что, хотя по должности я, кажется, не могу быть причисленъ къ передовымъ людямъ, но съ мыслями вашихъ статей согласенъ -- не говорю, цeликомъ, но, по меньшей мeрe, на три четверти. -- Я очень радъ,-- сказалъ, кланяясь съ улыбкой, Браунъ.-- Поистинe это подтверждаетъ ваши слова о томъ, что въ Россiи юристы не вeрятъ въ законъ, капиталисты -- въ право собственности, и т. д. Впрочемъ, я всегда думалъ, что государственные люди позволяютъ себe роскошь имeть два сужденiя: въ политической работe и въ частной жизни. И ни одинъ искреннiй политическiй дeятель противъ этого возражать не будетъ.. -- Вы думаете? Однако, возвращаюсь къ вамъ. Съ взглядами, изложенными въ вашихъ статьяхъ, конечно, трудно править государствомъ, но участвовать въ революцiи, по моему, еще труднeе. Впереди прозвучалъ свистокъ локомотива. На лицe Федосьева скользнула досада. Поeздъ замедлилъ ходъ. Сквозь запотeвшiя стекла стали {169} чаще мелькать огни, показались вереницы пустыхъ вагоновъ. -- Вотъ и Царское,-- сказалъ съ сожалeнiемъ Федосьевъ, протирая перчаткой запотeвшее стекло.-- Такъ и не удалось побесeдовать съ вами... До другого раза,-- добавилъ онъ полувопросительно и, переждавъ немного, спросилъ: -- Не сдeлаете ли вы мнe удовольствiе какъ-либо пообeдать со мной или позавтракать? -- Къ вашимъ услугамъ. Спасибо. -- Вотъ и отлично... Вамъ все равно, у меня или въ ресторанe? Если, конечно, обeдъ у меня не слишкомъ повредитъ вашей репутацiи,-- сказалъ, улыбаясь, Федосьевъ. -- Мнe все равно. -- Очень хорошо... Я васъ предувeдомлю заблаговременно... Онъ всталъ, простился съ Брауномъ и, опираясь на палку, вышелъ на площадку вагона. Поeздъ съ протяжнымъ свисткомъ остановился. Федосьевъ нетерпeливо надавилъ ручку тяжело поддававшейся двери. Вeтеръ рванулъ сбоку, слeпя глаза Федосьеву. Онъ, ежась, надвинулъ плотнeе мeховую шапку и осторожно сошелъ по мерзлымъ ступенямъ на слабо освeщенный перронъ. Шелъ снeгъ крупными тающими хлопьями. Носильщикъ бeжалъ вдоль поeзда, вглядываясь въ выходившихъ пассажировъ. Въ окнахъ вокзала свeтились рeдкiе огни. Гдe-то впереди рвались красныя искры. За ними все утопало въ темнотe. XXVI. -- Такъ ты заeдешь къ Нещеретову? -- значительнымъ тономъ спросила въ передней мужа Тамара Матвeевна.-- Пожалуйста, не забудь: въ {170} любой день, кромe среды на будущей недeлe. Не забудь также сказать о нашемъ спектаклe... Можетъ быть, ему будетъ интересно... -- Да, да, я не забуду,-- съ легкимъ нетерпeнiемъ отвeтилъ Кременецкiй, надeвая шубу. Тамара Матвeевна оправила на немъ воротникъ и поцeловала мужа въ подбородокъ. -- Застегнись, ради Бога, ужасная погода. Теперь у всeхъ въ городe гриппъ... -- Пустяки... До свиданья, золото... Раздался звонокъ. Горничная открыла дверь и впустила людей, которые, тяжело ступая, внесли въ переднюю какую-то огромную деревянную штуку. -- Это еще что? -- съ неудовольствiемъ спросилъ Семенъ Исидоровичъ, глядя на некланявшихся, угрюмыхъ носильщиковъ, топтавшихъ и пачкавшихъ мокрыми сапогами аккуратную дорожку на бобрикe передней. -- Ахъ, это рама,-- заторопившись, сказала Тамара Матвeевна.-- Это для нашего спектакля. Пройдите, пожалуйста, туда... Маша, проводите же ихъ... Семенъ Исидоровичъ слегка пожалъ плечами и направился къ двери, съ демонстративной досадой обходя носильщиковъ, какъ если-бы они совершенно загораживали выходъ. Спектакль устраивался съ разрeшенiя и даже съ благословенiя главы дома; однако Кременецкiй всегда въ подобныхъ случаяхъ принималъ такой тонъ, точно всe приготовленiя очень ему мeшали и были вдобавокъ совершенно ненужны: спектакль могъ отлично устроиться самъ собою. Семенъ Исидоровичъ слeдовалъ этому тону больше по привычкe, но Тамара Матвeевна невольно ему поддавалась и чувствовала себя виноватой. {171} Своей быстрый походкой энергичнаго дeлового человeка Кременецкiй спустился по лeстницe. На улицe онъ съ обычнымъ удовольствiемъ окинулъ хозяйскимъ взглядомъ лошадей, кивнулъ женe, смотрeвшей на него изъ освeщеннаго окна, сeлъ въ сани и сказалъ кучеру: -- Съ Богомъ!.. Визитъ къ Нещеретову, котораго онъ долженъ былъ пригласить на обeдъ, былъ не совсeмъ прiятенъ Семену Исидоровичу. Донъ-Педро не ошибался: Кременецкiй дeйствительно подумывалъ о томъ, что хорошо было бы Мусe выйти замужъ за Нещеретова. Семенъ Исидоровичъ, однако, не подозрeвалъ, что эти его тайные планы могутъ быть кому бы то ни было извeстны. И вправду трудно было понять, откуда пошелъ о нихъ слухъ: ничего для осуществленiя своей мысли Кременецкiй еще не сдeлалъ, да и самая мысль была довольно смутной. Семенъ Исидоровичъ въ глубинe души нeсколько ея стыдился, хотя Нещеретовъ во всeхъ отношенiяхъ былъ блестящей партiей. Развe только по годамъ онъ не совсeмъ подходилъ для Муси. Ему было лeтъ тридцать восемь, а то и всe сорокъ. Но разница въ возрастe въ пятнадцать, даже въ двадцать лeтъ между мужемъ и женой была довольно обычнымъ явленiемъ, и къ рано женящимся мужчинамъ въ Петербургe относились шутливо, особенно въ томъ обществe, въ которомъ жилъ Кременецкiй. Сама Муся постоянно говорила, что для нея мужчины моложе тридцати лeтъ "вообще не существуютъ": она и называла ихъ пренебрежительно мальчишками. Семенъ Исидоровичъ отлично зналъ, что женитьба Нещеретова на Мусe вызвала бы въ ихъ кругу взрывъ зависти. Это было прiятно. Съ особеннымъ удовольствiемъ Кременецкiй представлялъ себe лицо Меннера, когда онъ получитъ французскую {172} карточку съ извeщенiемъ о помолвкe Муси. И все-таки Семену Исидоровичу было немного совeстно. "Человeкъ съ положенiемъ Нещеретова не можетъ не имeть враговъ и завистниковъ, все равно какъ я. Это болeе чeмъ естественно при его сказочномъ богатствe",-- думалъ Кременецкiй.-- "Но ничего плохого никто о немъ сказать не можетъ"... Нещеретовъ вышелъ въ большiе люди лишь въ послeднее время, особенно со второго года войны, на которой онъ наживалъ огромныя деньги. Говорили, что онъ з а р а б а т ы в а л ъ не менeе миллiона рублей въ мeсяцъ,-- счетъ его доходамъ велся уже не по годамъ, а по мeсяцамъ. Дeла у него были самыя разнообразныя. Онъ изготовлялъ снаряды, прiобрeталъ и перепродавалъ нефтяныя, суконныя, металлургическiя предпрiятiя, скупалъ дома цeлыми кварталами, имeлъ въ какомъ-то банкe "контрольный пакетъ" (слова "контрольный пакетъ" произносились не очень освeдомленными людьми съ нeкоторымъ испугомъ,-- совсeмъ же неосвeдомленные не сразу могли догадаться, что это такое). Каждый день приносилъ новыя извeстiя о Нещеретовe. Послeднее изъ нихъ заключалось въ томъ, что онъ хочетъ играть политическую роль. Это, впрочемъ, особеннаго удивленiя въ обществe не вызывало: какъ разъ въ то время чуть ли не всe петербургскiе банкиры и промышленники почему-то стали подумывать о политической роли,-- открывали политическiе салоны, покупали газеты, финансировали разныя партiи или давали взаймы деньги влiятельнымъ людямъ. -- Для Нещеретова выбросить миллiонъ-другой на газету все равно, что, напримeръ, мнe, рабу Божьему, дать на общественное дeло десять или двадцать тысячъ рублей,-- скромно, но съ сознанiемъ собственнаго своего немалаго положенiя, говорилъ наканунe въ обществe по поводу {173} этого слуха Семенъ Исидоровичъ.-- Я знаю изъ достовeрнаго источника, что онъ давно перевалилъ за пятьдесятъ миллiоновъ. Скоро его и за сто не купишь. Время деньгу даетъ... Слышавшiй его слова старый финансовый тузъ немедленно изобразилъ на лицe насмeшливую улыбку: давнiе петербургскiе богачи вообще съ подчеркнутой иронiей относились къ Нещеретову, къ его дeламъ и богатству. -- Помяните мое слово,-- сказалъ довeрительнымъ тономъ финансистъ,-- этотъ блефферъ кончитъ крахомъ и страшнeйшимъ скандаломъ. У него пассивъ превышаетъ активъ и, если какъ слeдуетъ разобраться, то ни гроша за душою. Семенъ Исидоровичъ однако ясно чувствовалъ, что его собесeдникъ самъ не вполнe увeренъ въ своей иронической улыбкe и что за ней скрывается тревожная мысль: "Чортъ его знаетъ, можетъ, блефферъ, а можетъ, и не блефферъ: вдругъ и въ самомъ дeлe пятьдесятъ миллiоновъ?.. Теперь все возможно"... (Фразу "теперь все возможно" по самымъ разнымъ поводамъ произносили въ послeднее время всe). Люди, не принадлежавшiе къ финансовому мiру, но тeсно съ нимъ соприкасавшiеся, какъ Кременецкiй, плохо вeрили, что можно, не имeя ни гроша, скупать десятками дома и заводы. О Нещеретовe по столицe ходило много анекдотовъ. Въ прежнiя времена ихъ охотно повторялъ и самъ Семенъ Исидоровичъ. Теперь это было ему непрiятно и, слушая такiе разсказы, онъ снисходительно смeялся, а затeмъ увeренно заключалъ: "Разумeется, это вздоръ! Нещеретовъ культурнeйшiй человeкъ, европеецъ въ полномъ смыслe слова. Однако, se non e` vero"... Нещеретовъ и въ самомъ дeлe былъ европейцемъ. Происхожденiя онъ былъ довольно темнаго, {174} но говорилъ прилично на трехъ языкахъ, прекрасно одeвался, брилъ усы и бороду, занимался боксомъ, фехтованiемъ и другими видами спорта, мало принятыми въ Россiи. "Нeтъ, плохого ничего нeтъ. Это во всякомъ случаe человeкъ съ большими достоинствами"...-- неувeренно думалъ Кременецкiй.-- "Да, конечно, онъ страшно богатъ, но, слава Богу, я не продаю Мусю... Мы выше злобствованiй разныхъ клеветниковъ и завистниковъ, на нихъ нечего обращать вниманiе. Муся и сама не бeдна. Хотя, конечно, что такое ея приданое по сравненiю съ этимъ сказочнымъ богатствомъ"... Кременецкiй разсчитывалъ дать дочери въ приданое сто тысячъ рублей, а, если она выйдетъ еще не скоро, то и двeсти,-- разумeется не такъ, просто, наличными на руки мужу, а закрeпивъ и обезпечивъ за Мусей деньги. Это была немалая сумма, и доходъ съ нея могъ быть прекраснымъ подспорьемъ для молодой четы. Семенъ Исидоровичъ съ гордостью вспоминалъ, что самъ онъ женился, ничего не имeя, на дeвушкe безъ состоянiя,-- вначалe имъ приходилось довольно туго. "Да, прекрасное подспорье, но жить на это нельзя, по крайней мeрe такъ, какъ Муся привыкла жить у меня",-- подумалъ онъ, хотя, собственно, Муся не могла привыкнуть у него къ роскошной жизни: Семенъ Исидоровичъ еще не очень давно былъ небогатымъ человeкомъ; его образъ жизни лишь въ послeднiе годы сталъ быстро мeняться въ сторону все большей роскоши. Никоновъ острилъ даже, что къ сорокапятилeтiю Тамары Матвeевны мужъ купилъ ей фамильное серебро,-- эта шутка стоила бы должности Григорiю Ивановичу, если-бъ стала извeстна его патрону. "Для Нещеретова и сто, и двeсти тысячъ ровно ничего не составляютъ. Ему, разумeется, ничего не надо {175} было бы дать, просто смeшно было бы",-- сказалъ себe Кременецкiй. Но это соображенiе не имeло для него значенiя: Семенъ Исидоровичъ не былъ скупъ. "Да, безспорно Нещеретовъ замeчательный человeкъ... Онъ будетъ когда-нибудь министромъ и, быть можетъ, скоро... Чeмъ теперь чортъ не шутитъ!" Нещеретовъ держался значительно болeе правыхъ взглядовъ, чeмъ Семенъ Исидоровичъ. Однако это обстоятельство было скорeе прiятно Кременецкому. Онъ даже хотeлъ бы, чтобы его зять дeлалъ "бюрократическую карьеру". У нeкоторыхъ людей, близкихъ по кругу и по взглядамъ Семену Исидоровичу, были родственники съ немалымъ служебнымъ и даже придворнымъ положенiемъ, но родство съ ними только увеличивало престижъ этихъ людей. "Разумeется, не въ деньгахъ счастье и Муся нуждаться у меня не будетъ... Главное, чтобъ они понравились другъ другу... Но развe такой ребенокъ, какъ Муся, можетъ знать цeну людямъ, можетъ разбираться въ чувствахъ?.. И развe она понимаетъ, какъ скрашиваетъ жизнь богатство",-- думалъ Кременецкiй съ легкой, чуть-горькой, чуть-растроганной, улыбкой человeка, который не отказался отъ идеаловъ молодости, но, умудренный жизнью, научился дeлать къ нимъ поправки. Хотя Семенъ Исидоровичъ часто съ умиленiемъ говорилъ о золотыхъ дняхъ юности и о радужной веснe жизни, онъ былъ теперь гораздо самоувeреннeе и потому счастливeе, чeмъ въ молодые годы. Искренно любя дочь, Кременецкiй не могъ не желать ей выйти замужъ за богача. "Конечно, все это въ сущности еще вилами по водe писано... Муся для него приличная партiя и только. Можетъ, онъ княжну ищетъ",-- съ непрiязненнымъ чувствомъ подумалъ Семенъ Исидоровичъ.-- {176} "Отъ обeда онъ, конечно, не откажется... А вдругъ откажется?" -- мелькнула у него тревожная мысль. Очень это досадно, что онъ какъ разъ уeхалъ въ Москву, когда у насъ былъ раутъ... Нeтъ, отъ обeда онъ не можетъ отказаться"... Эти соображенiя и то, что въ связи съ ними требовалось дeлать, были непрiятны Кременецкому: такъ все это не походило на его обычныя мысли и занятiя. Посовeтоваться было не съ кeмъ. Тамара Матвeевна знала о планахъ мужа, думала о нихъ точно такими же мыслями, какъ онъ, и умилялась, что столь замeчательный человeкъ входитъ въ дeла, вполнe доступныя ея собственному разуму. Она первая и навела мужа на эти мысли, сказавъ ему вскользь послe какого-го вечера, что Муся, кажется, очень нравится Нещеретову. По настоящему они, однако, объ этихъ планахъ никогда не говорили. Дня за два до того Кременецкимъ во время обeда принесли отъ Нещеретова билеты на концертъ, устраиваемый въ пользу благотворительнаго общества, во главe котораго онъ стоялъ. Тамара Матвeевна такъ поспeшно и съ такимъ значительнымъ видомъ предложила послать двeсти рублей, что Семенъ Исидоровичъ почувствовалъ нeкоторую неловкость. Обычно въ подобныхъ случаяхъ они давали отъ десяти до пятидесяти рублей, въ зависимости отъ того, кто присылалъ билеты. Кременецкiй, однако, немедленно согласился съ женой, быстро перевелъ разговоръ на другой предметъ и послe завтрака, не глядя на Тамару Матвeевну, далъ ей для отсылки двe сторублевыхъ ассигнацiи. Муся лишь чуть замeтно улыбнулась при этомъ разговорe. Ей родители о замужествe вообще никогда не говорили. У нихъ давно было рeшено, {177} что, если заговорить съ Мусей о томъ, какъ выдать ее замужъ, то произойдетъ нeчто страшное, -- настолько далека дeвочка отъ такихъ мыслей. Въ дeйствительности Муся немедленно догадывалась о семейныхъ планахъ, но не показывала вида, что догадывается: такъ было удобнeе и спокойнeе. Она очень трезво съ разныхъ сторонъ обдумывала всякую намeчавшуюся у родителей комбинацiю. Нещеретовъ не нравился ей, и не былъ ей противенъ. Однако эти планы сразу показались Мусe несерьезными, и она почти не остановилась на нихъ въ воображенiи. Ей даже захотeлось было сказать отцу, чтобы онъ не тратилъ даромъ времени. Но такое замeчанiе очевидно открыло бы возможность разныхъ ненужныхъ и непрiятныхъ разговоровъ и сразу вывело бы ее изъ удобной роли дeвочки, стоящей безконечно далеко отъ подобныхъ дeлъ. Муся ничего не сказала. XXVII. Сани съeхали на мостъ, стукъ копытъ лошадей сталъ звучные и отчетливeе. Подуло холодомъ. Семенъ Исидоровичъ, ежась и прижимая руки къ груди, плотнeе запахнулъ шубу и окинулъ взглядомъ сверкавшiе огнями дворцы, испытывая, какъ всегда, привычное петербуржцамъ чувство гордости столицей и Невою. Кременецкiй жилъ въ большой квартирe, въ одной изъ хорошихъ частей города, но мечтой его было поселиться на набережной въ собственномъ домe. Лeтъ черезъ пять эта мечта могла осуществиться: дeла Семена Исидоровича шли все лучше. Мысли Кременецкаго перешли на новый предметъ, на дeло о смерти Фишера, которое очень его занимало. До {178} врученiя Загряцкому обвинительнаго акта было далеко, вопросъ о защитникe еще и не ставился. Семенъ Исидоровичъ достаточно часто выступалъ въ сенсацiонныхъ процессахъ. Но почему-то это дeло чрезвычайно его увлекало. Улики противъ Загряцкаго, извeстныя Кременецкому изъ газетныхъ сообщенiй, казались ему не слишкомъ тяжелыми. При чтенiя газетъ у Семена Исидоровича невольно складывался планъ защиты. Въ послeднiе дни онъ не разъ подолгу возвращался мысленно къ этому дeлу, точно Загряцкiй уже пригласилъ его въ защитники. Въ жизни Кременецкаго, какъ у многихъ дeловыхъ и занятыхъ людей, праздныя мечтанiя занимали немало мeста. Большая публика, постоянно встрeчая имя Кременецкаго въ газетахъ, относила Семена Исидоровича къ верхамъ столичной адвокатуры. Въ адвокатскихъ кругахъ, однако, знали, что онъ къ настоящимъ верхамъ не принадлежитъ и, конечно, никогда принадлежать не будетъ. Наиболeе заслуженные, выдающiеся адвокаты считали его краснорeчiе нeсколько провинцiальнымъ по тону и относились къ нему иронически. Но одно свойство его таланта,-- мастерство и блескъ характеристикъ,-- признавали всe второстепенные адвокаты. Семенъ Исидоровичъ очень любилъ свою признанную особенность и порою, въ застольныхъ рeчахъ или въ разговорахъ, скромно вскользь упоминалъ о своихъ "судебныхъ характеристикахъ, къ которымъ такъ незаслуженно-благосклонно относятся товарищи, равно какъ и нeкоторые наши виднeйшiе судьи, мнeнiе которыхъ мнe особенно дорого". Или говорилъ о томъ, что онъ "обычно,-- по крайней мeрe въ лучшихъ своихъ дeлахъ -- исходилъ не столько изъ фактовъ, сколько изъ образовъ". Этихъ образовъ онъ собственно почти не выдумывалъ, онъ какъ-то безсознательно ихъ {179} заимствовалъ изъ неизвeстно кeмъ составленной сокровищницы, къ которой имeлъ доступъ. Такъ и при первомъ знакомствe съ дeломъ Загряцкаго образы у Семена Исидоровича намeтились сами собой и мгновенно облеклись въ надлежащую словесную форму. Загряцкiй былъ "выходецъ отжившаго класса, человeкъ ушибленный жизнью, однако не лишенный благородныхъ зачатковъ, слабый, безвольный, безхарактерный тунеядецъ -- да, если угодно, туне-ядецъ, господа присяжные, въ самомъ буквальномъ смыслe этого стараго, прекраснаго нашего слова, человeкъ втунe вкушающiй хлeбъ, втунe коротающiй никому ненужные дни, человeкъ втунe живущiй, не знающiй цeли жизни, чуждый ея высшимъ запросамъ, -- но не убiйца, нeтъ, не убiйца, кто угодно, что угодно, но не убiйца, нeтъ -- и тысячу разъ нeтъ, господа судьи, господа присяжные засeдатели!"... Противоположностью Загряцкому былъ Фишеръ, "энергичный, самоувeренный, боевой дeлецъ, стрэгльфорлайферъ западной складки, европеизированный или точнeе американизированный Колупаевъ, старый русскiй Колупаевъ въ новомъ видe, выбритый, надушенный, отесанный, но зато и лишившiйся того немногаго, что было цeнно, что было привлекательно въ Колупаевыхъ и Разуваевыхъ,-- ихъ здоровья, ихъ силы, происходящей отъ близости къ толщe народной,-- да, надвигающiйся на насъ, грозный, интернацiональный, и чуть было не сказалъ -- космическiй, Колупаевъ, скрывающiй подъ безукоризненнымъ фракомъ, подъ бeлоснeжной манишкой гдe-то въ глубинe заложенный очагъ душевнаго гнiенiя"... Все это предполагалось ярко развить и разработать. Загряцкiй былъ "чичероне Фишера въ вихрe столичнаго разгула, въ пьяномъ угарe кутежей, своего рода Виргилiй при этомъ малопривлекательномъ {180} Данте",-- съ горькой усмeшкой говорилъ на судe Кременецкiй,-- "да простить мнe неподобающее сравненiе тeнь великаго поэта"... Здeсь Семенъ Исидоровичъ предполагалъ нарисовать мрачную картину столичнаго притона, квартиры, въ которой былъ найденъ убитымъ Фишеръ, изобразить въ соотвeтственныхъ тонахъ и въ допустимыхъ предeлахъ то, что тамъ происходило и что, "словно въ насмeшку надъ священной колыбелью человeческой культуры, надъ сокровищницей свeтлаго духа Эллады, называлось афинскими вечерами". Затeмъ онъ переходилъ отъ образовъ къ разбору уликъ. Въ этой части его рeчи тонъ долженъ былъ совершенно перемeниться; онъ становился строго дeловымъ и лишь порою негодующе-ироническимъ въ тeхъ мeстахъ, гдe надлежало коснуться результатовъ слeдствiя. Разбирая одну за другой всe улики противъ Загряцкаго, Кременецкiй отказывался заниматься вопросомъ, кто убилъ. Онъ только бросалъ самые общiе намеки. Убить Фишера могла въ порывe отчаянiя одна изъ женщинъ, которыхъ онъ лишалъ образа и подобiя человeческаго, могъ убить его на почвe мести, ревности, денежныхъ разсчетовъ или шантажа сутенеръ, приведенный женщинами. "Что сдeлало слeдствiе въ этомъ направленiя, господа судьи? Ничего, ничего -- и трижды ничего..." Наконецъ въ заключенiе Кременецкiй хотeлъ бы осторожно, но достаточно ясно коснуться общественно-политической стороны дeла объ убiйствe Фишера. "Эта бульварная драма могла разыграться лишь въ нездоровой общественной атмосферe, которою, увы! все больше живетъ, все тяжелeе дышетъ градъ Петра и даже вся наша многострадальная родина, господа присяжные засeдатели" (Семенъ Исидоровичъ имeлъ въ виду {181} Распутинщину). Здeсь явно нуженъ былъ особый ритмъ, мощный подъемъ рeчи. Семенъ Исидоровичъ часто называлъ себя послeдователемъ Плевако, что чрезвычайно раздражало людей, которые Плевако знали и слышали. Въ разговорахъ о своемъ "учителe" Кременецкiй всегда закатывалъ глаза и называлъ его по имени-отчеству "Федоръ Никифоровичъ",-- все равно какъ люди говорятъ просто "Левъ Николаевичъ". Ритмъ конца своей рeчи Кременецкiй намeчалъ въ духe знаменитeйшихъ рeчей Плевако. Особенно нравилось ему: "Выше, выше стройте стeны, дабы не видно было совершающихся за стeнами дeлъ!" -- именно что-либо такое слeдовало бы пустить и здeсь. Но Семену Исидоровичу и въ мечтахъ еще было неясно, какiя тутъ могли бы быть стeны и кому собственно надлежало ихъ строить. Кромe того обличительное заключенiе рeчи зависeло и отъ того, кто будетъ предсeдательствовать. "Если Горностаевъ, то не очень разговоришься",-- подумалъ огорченно Кременецкiй. Замечтавшiйся Семенъ Исидоровичъ вдругъ съ досадой вспомнилъ, что дeла этого онъ еще не получилъ и, весьма возможно, не получитъ,-- легко могла пропасть даромъ вся потраченная работа мысли и художественнаго инстинкта. Недовольно морща лобъ, Кременецкiй взглянулъ на часы. Дни Семена Исидоровича были строго распредeлены въ записной книжкe по часамъ, если не по минутамъ, и эта перегруженность дeлами, приводившая въ отчаянье Тамару Матвeевну, составляла одну изъ главныхъ радостей его жизни: лeтомъ на курортахъ послe недeли-другой отдыха онъ неизмeнно начиналъ скучать. Въ этотъ день Кременецкiй не выступалъ ни въ судe, ни въ сенатe. Онъ все утро дома принималъ клiентовъ, затeмъ послe завтрака долго работалъ {182} со своимъ помощникомъ Фоминымъ, котораго онъ цeнилъ больше, чeмъ Никонова. Семенъ Исидоровичъ былъ увeренъ, что помощники боготворятъ его, и тонъ Фомина въ дeловыхъ разговорахъ поддерживалъ въ Кременецкомъ эту увeренность. Впрочемъ, Фоминъ дeйствительно отдавалъ должное ораторскому таланту и познанiямъ Кременецкаго, а еще больше его умeнiю держать себя съ богатыми клiентами: Семенъ Исидоровичъ, часто выступая безплатно по дeламъ бeдныхъ людей, съ богатыхъ бралъ все, что можно было взять; но всегда выходило такъ, точно онъ оказывалъ имъ одолженiе, принимая на себя ихъ дeла или становясь ихъ юрисконсультомъ. Закончивъ работу съ Фоминымъ и по случайности располагая двумя часами свободнаго времени до вечерняго прiема, Семенъ Исидоровичъ и рeшилъ сдeлать нужный визитъ. Нещеретовъ жилъ въ отдаленной отъ центра части города, что очень огорчало многочисленныхъ маклеровъ, комиссiонеровъ и другихъ людей, имeвшихъ съ нимъ дeла: онъ и свою контору помeстилъ въ особнякe, въ которомъ жилъ. Это было не по европейски и не по американски, но и въ этомъ какъ бы чувствовалось могущество, сознанiе того, что къ нему всe прiйдутъ куда угодно: не ему нужны люди, а онъ имъ нуженъ. То же ощущенiе большой силы Семенъ Исидоровичъ испыталъ при видe двухъэтажнаго дома, передъ которымъ стояло нeсколько автомобилей и экипажей. "Совсeмъ министерство, только будочниковъ не хватаетъ",-- подумалъ Семенъ Исидоровичъ. Въ домe былъ ярко освeщенъ весь первый этажъ, въ которомъ помeщалась контора. "Вeрно, онъ еще за работой",-- сказалъ себe Кременецкiй, входя въ огромную стеклянную дверь. "Такъ и у Ротшильдовъ на банкe нeтъ никакой вывeски"... {183} Внутри тоже было какъ бы министерство: въ залахъ сложнаго устройства, за полированными, краснаго дерева, столами, работали десятки людей; другiе люди въ шубахъ и калошахъ, дожидаясь, сидeли на скамьяхъ вокругъ мраморныхъ колоннъ; трещали телефоны, стучали пишущiя машинки, мальчики пробeгали изъ одного отдeленiя въ другое. Слeва изъ-за рeшетки, на которой была надпись: "Касса No. 2", мимо Семена Исидоровича быстро куда-то проскользнула по длинной проволокe корзинка съ бумагами. Кассиръ сбоку сердито выкрикнулъ номеръ, такъ что Семенъ Исидоровичъ вздрогнулъ. Какая-то дама сорвалась со скамейки у колонны, взглянувъ на металлическую пластинку въ рукe, и поспeшно направилась къ кассъ. "А тотъ говоритъ: ни гроша за душою!" -- подумалъ благодушно Кременецкiй. Онъ спросилъ у служителя въ ливреe, какъ пройти въ кабинетъ Аркадiя Николаевича, и узналъ, что Нещеретовъ принимаетъ у себя наверху. -- Только ежели вамъ не назначено, то принять не могутъ,-- сказалъ швейцаръ, въ тонe котораго также чувствовалось могущество фирмы. Сeдые бобры Кременецкаго, видимо, не произвели на него впечатлeнiя. Въ это время одинъ изъ главныхъ служащихъ, немного знакомый съ Семеномъ Исидоровичемъ, увидeвъ его, поспeшно вышелъ изъ стеклянной камеры, любезно съ нимъ поздоровался и, узнавъ, что онъ по личному дeлу къ Нещеретову, посовeтовалъ послать наверхъ визитную карточку. -- Васъ, в e р о я т н о, Аркадiй Николаевичъ приметъ,-- сказалъ онъ. Мальчикъ взялъ карточку, которую не безъ тревоги вручилъ ему Кременецкiй, и побeжалъ съ ней изъ залы. Знакомый Кременецкаго, какъ оказалось, состоялъ {184} в и ц е - д и р е к т о р о м ъ въ одномъ изъ предпрiятiй, помeщавшихся въ этомъ зданiи. -- Да, у васъ настоящее министерство,-- сказалъ, улыбаясь, Семенъ Исидоровичъ. -- Въ нынeшней атмосферe лучше работать здeсь, чeмъ въ министерствe,-- сказалъ вице-директоръ, пользуясь случаемъ для того, чтобы поговорить о политическомъ положенiи съ извeстнымъ адвокатомъ. Слегка понизивъ голосъ, онъ разсказалъ, что на дняхъ собственными глазами видeлъ записку Распутина, адресованную черезъ просителя одному изъ министровъ: "Милай сдeлай Григорiй". -- Вотъ какъ нынче дeла дeлаютъ! Хорошо, правда? -- Да, недурственно,-- отвeтилъ, пожимая плечами, Кременецкiй. Онъ вспомнилъ ходившiе по городу слухи, будто самъ Нещеретовъ не то завязалъ, не то хочетъ завязать связи съ Распутинымъ. -- Положительно надо удивляться слeпотe этихъ людей,-- сказалъ онъ.-- Вeдь дошутятся... Шутилъ Мартынъ и свалился подъ тынъ... -- Именно,-- подхватилъ вице-директоръ.-- Лично я вижу выходъ только въ отвeтственномъ министерствe. -- Во всякомъ случаe безъ устраненiя всей этой камарильи, безъ привлеченiя живыхъ силъ страны...-- началъ Семенъ Исидоровичъ, но къ нимъ какъ разъ подбeжалъ мальчикъ, относившiй карточку. -- Пожалуйте,-- сказалъ онъ. Семенъ Исидоровичъ вздохнулъ съ облегченiемъ: ему было бы неловко и передъ вице-директоромъ, и передъ самимъ собой, если-бъ Нещеретовъ его не принялъ. {185} -- Да, какъ бы не свалились подъ тынъ, ушибиться можно,-- сказалъ онъ и, пожавъ руку своему собесeднику, пошелъ вслeдъ за мальчикомъ. Они поднялись во второй этажъ по ярко освeщенной лeстницe, по сторонамъ которой стояли огромныя фигуры закованныхъ въ латы рыцарей. XXVIII. Лакей саженнаго роста по звонку встрeтилъ съ поклономъ Кременецкаго наверху лeстницы, проводилъ его въ гостиную, зажегъ огромную хрустальную люстру и попросилъ гостя немного подождать. Эта большая комната была обставлена старинной мебелью. Семенъ Исидоровичъ кивнулъ головой. Онъ твердо отстаивалъ свое право на style moderne, но зналъ, что старинная мебель все же считается выше, и догадывался, въ какiя деньги влетeли Нещеретову эти ободранныя кресла и диваны. Въ домe небогатаго человeка рваный шелкъ, засаленные обюссоны показались бы Кременецкому просто рваными и засаленными; но у такого богача, какъ Нещеретовъ, не могло быть не-настоящей мебели, какъ не могло быть у него дешевыхъ, т. е. дурныхъ, картинъ на стeнахъ. Семенъ Исидоровичъ старательно залюбовался одной "бержерой", которую безъ большой увeренности отнесъ къ стилю Louis XVI. Эту "бержеру" онъ предполагалъ особенно выдeлить и похвалить, если-бъ съ хозяиномъ зашелъ разговоръ о мебели. Кременецкiй прошелся раза два по комнатe, осмотрeлъ всe картины, подъ которыми можно было кое-какъ разобрать подпись, и затeмъ сeлъ въ менeе ободранное кресло. Настроенiе у Семена Исидоровича ухудшилось. Его заставляли ждать, отъ чего онъ нeсколько {186} отвыкъ. Визитъ внезапно показался ему глупымъ, ненужнымъ, даже нeсколько унизительнымъ и для него самого, и для Муси,-- Кременецкiй нeжно любилъ дочь. "Ну, догадаться онъ, правда, не можетъ",-- морщась, подумалъ Семенъ Исидоровичъ.-- "Да и не о чемъ ему догадываться, какой вздоръ! Понравятся они съ Мусей другъ другу, -- хорошо, а не понравятся,-- слава Богу, и безъ Нещеретова проживемъ... Въ концe концовъ это все-таки разбогатeвшiй спекулянтъ и только. Торгуетъ Россiей оптомъ и въ розницу"...-- сказалъ себe Кременецкiй, думая съ раздраженiемъ, что ждетъ не менeе пяти минутъ (на самомъ дeлe онъ ждалъ минутъ десять). Дверь, наконецъ, открылась и на порогe появился хозяинъ, странно одeтый не то въ бeлый костюмъ, не то въ бeлье необычнаго вида. -- Очень радъ, прошу меня извинить,-- сказалъ онъ, чрезвычайно крeпко пожимая руку гостю.-- Я въ эти часы всегда занимаюсь гимнастикой... Пожалуйте сюда. Они вошли въ ярко освeщенную комнату. Семену Исидоровичу бросились въ глаза гири, шары, какiя-то странныя сооруженiя, и у одного изъ нихъ донъ-Педро, съ прiятной улыбкой протягивавшiй Кременецкому обe руки. "Этотъ что здeсь дeлаетъ?" -- съ усилившимся чувствомъ раздраженiя подумалъ Семенъ Исидоровичъ. Видъ донъ-Педро былъ ему непрiятенъ,-- оттого ли, что его заставили ждать ради такого незначительнаго человeка, или потому, что Альфредъ Исаевичъ былъ этому свидeтелемъ. Кременецкiй сухо поздоровался