Василий Шукшин. Энергичные люди --------------------------------------------------------------- © Copyright Василий Шукшин Подготовка электронного текста: библиотека Александра Снежинского --------------------------------------------------------------- Сатирическая повесть для театра Жил-был на свете Аристарх Петрович Кузькин, и жила-была жена его, Вера Сергеевна... Впрочем, почему -- жи­ли, они и теперь живут, а это и есть рассказ про их жизнь: какая случилась с ними и с их друзьями непредвиденная пе­чальная история. Обоим им под сорок, конкретные, жили­стые люди; у Аристарха Петровича интеллигентная плешь, маленькие, сведенные к носу глаза, он большой демагог, не лишен честолюбия. Вера Сергеевна -- тоже демагог; но нет того мастерства, изящества, как у Аристарха Петровича, она из рабочей семьи, но тоже очень честолюбива и обидчива. Он и она -- из торговой сети, он даже что-то вроде заведую­щего, что ли, она -- продавщица ювелирного магазина "Сапфир". Была у них трехкомнатная квартира. Все было бы хорошо, но... Про это "но" много уже рассуждали -- да: НО... Аристархушка крепко пил. И пил, собака, изобретательно. ВЕЧЕР, КОТОРЫЙ НЕЗАМЕТНО ПРЕВРАЩАЕТСЯ В НОЧЬ Аристарх назвал гостей пять человек, заставили пись­менный стол шампанским, коньяком, икрой в баночках... В комнате у Аристарха накурено и шумно -- что-то такое, ка­жется, обмывали, может быть, автомобильные покрышки, потому что в коридоре лежали автомобильные покрышки, пять штук. Вера Сергеевна много боролась с пьянством мужа, обоз­лилась вконец и отрешилась. Сидела в своей комнате и смотрела телевизор, нарочно запустив его на полную гром­кость, чтобы хоть как-то помешать этим идиотам, которые шумели в комнате Аристарха. Гости шумели. -- Ты ль меня, я ль тебя любить буду!.. -- пел один, вовсе лысый; и все одно: "ты ль меня, я ль тебя..." -- Ну, полетели?! Вы, полетели?! -- приставал ко всем курносый человек в очках и смеялся, и махал руками, как птица, и все звал: -- Ну, полетели?! -- Рано, рано, -- говорил Аристарх. -- Тут еще полно вся­ких мошек. Похоже, этот курносый хотел затеять какую-то знакомую игру, в перелетных птиц, что ли, но еще не все наклюкались. А один -- с большим брюхом -- не знал что это такое -- "полетели". И тоже приставал ко всем: -- А куда полетели-то? А? Куда это лететь-то? -- На Кудыкину гору! -- Куда, куда? -- Туда!.. -- Да он же не знает, чего ты озверел-то? -- остановил Аристарх одного чернявого, который обозлился на этого, с брюхом. -- Ну, полетели же! -- стонал курносый. -- Ну, полетели, -- сказал Аристарх. Присели на дорожку, налили по чарочке... -- Прощай, родина, -- грустно сказал Аристарх. -- Берез­ки милые... Курносый всерьез заплакал и замотал головой. -- Полянки... Простор... Чернявый дал кулаком по столу. -- Не распускать нюни!.. -- Инстинкт, -- сказал один пожилой с простым лицом. -- Выпили на дорожку! -- пригласил Аристарх. Все выпили... Аристарх первый поднялся из-за стола, по­шел, открыл дверь комнаты, вернулся и стал наизготове посреди комнаты. -- Я -- вожак, -- сказал он. За "вожаком" выстроились остальные пятеро... И они "полетели"... Они замахали руками, закурлыкали и мелкими шажками потянулись за "вожаком". Сделали прощальный круг по комнате, "вылетели" в коридор, про­летели, курлыкая, через комнату Веры Сергеевны и очути­лись в третьей комнате, где был тоже стол и холодильник. Они сели, печальные, за стол... А Аристарх доставал из холодильника коньяк. -- Далеко теперь наши березки, -- сказал курносый; он уже опять готов был плакать. -- А я люблю избу! -- громко и враждебно сказал человек с простым лицом. -- Я вырос на полатях, и они у меня до сих пор -- вот где! -- он стукнул себя в грудь. -- Обыкновенную русскую избу! И вы мне с вашими лифтами, с вашими холо­дильниками... -- А коньячок-то любишь -- похолодней, -- вставил чер­нявый. -- Он и в погребе будет холодный. -- В погребе он будет плесенью отдавать, -- сказал брюхатый. -- Ты попробуй поставь на недельку в погреб -- по­том выпей: плесенью будет отдавать. -- Сам ты плесень! -- свирепел человек с простым ли­цом. -- Свесил на коленки... По какому месяцу? -- Только... знаешь... не надо, -- обиделся брюхатый. -- Не надо? Не надо и вякать, про чего не знаешь! -- Хватит вам, -- хотел утихомирить Аристарх. -- Это вечная тема... -- Вот в деревне-то у тебя не было бы такого брюха! Ты бы там не жрал на ночь бифштексы кровавые, боров, а ут­ром не валялся бы до двенадцати... -- Ты!.. Жлоб! -- прикрикнул брюхатый. -- Ты грузишь тару -- грузи дальше, а язык не распускай, а то на него на­ступить можно! -- Да хватит вам! -- встрял опять Аристарх. -- Деревню он любит!.. -- тоже очень обозлился брюха­тый. -- Чего ж ты не едешь в свою деревню? В свою избу?.. -- У меня ее нету. -- А-а... трепачи. Писатель есть один -- все в деревню зо­вет! А сам в четырехкомнатной квартире живет, паршивец! Я... -- брюхатый ударил себя в пухлую грудь. -- Я в ком­мунальной тогда жил, а он -- в такой же -- один... -- Как один? -- не понял чернявый. -- Ну, с семьей!.. Но я -- в коммунальной и никуда не призывал... -- Ему за это деньги хорошие платят, что призывает, -- вставил курносый. -- Я его один раз в лифте прижал: чего ж ты, говорю, в деревню-то не едешь? А? Давай -- покажи пример! А то -- понаехало тут... не пройдешь. В автобусе не проедешь... -- Брюхо надо нормальное иметь, тогда и проедешь, -- сказал человек с простым лицом. -- А то отрастили тут... на самом деле, не проедешь. По какому месяцу, я тебя спраши­ваю? -- Грузите бочки апельсинами! -- огрызнулся брюха­тый. -- Избу он любит... Полати он любит... А дулю с маком любишь? Ну, и катись отсюда! -- Вот: я занимаюсь погрузкой, -- показал свой кулак че­ловек с простым лицом, -- поэтому он у меня тренирован­ный: разок двину, так у тя сразу выкидыш будет. -- Ну!.. -- громко огорчился Аристарх, -- прилетели в жаркие страны и давай тут... Мы же в жарких странах! Все засмеялись. -- С прие... это -- с прилетом! -- воскликнул чернявый. (Мы уж теперь так и будем называть их: чернявый -- это Чернявый, брюхатый -- Брюхатый, курносый -- Курносый, лысый, который все песенки поет, -- это Лысый, а человек с простым лицом будет, для краткости, -- Простой человек). -- С приехалом! -- поддержали Чернявого. -- С прилетелом! -- сострил Аристарх. -- А мне здесь не нравится, -- заявил Лысый. -- Вообще мне вся эта история с журавлями... не того... не очень. Да­вайте споем? -- Выпить же надо, -- сказал Простой человек. -- Да, елочки!.. -- Коньяк стоит, а мы... -- С прилетелом! -- еще раз громко сострил Аристарх. Выпили. -- Споем? -- предложил опять Лысый. И запел: Из-за острова на стрежень, На просто-ор речной волны-ы... Его поддержали Чернявый и Курносый. Эх, выплыва-ают расписны-ые Стеньки Ра-азина-а челны... Но песня не сладилась -- не вышла. -- Поехали обратно! -- предложил Брюхатый. -- Мне здесь тоже не нравится. -- Полетели?! -- выкрикнул радостно Курносый. -- К бе­резкам! -- Я больше не полечу, -- наотрез отказался Брюхатый. -- Я поеду поездом. -- Идея! -- закричал Лысый. -- Едем поездом. Прихва­тим с собой на дорожку, будем на станциях выходить... -- Можно всю дорогу в вагон-ресторане просидеть, -- предложил Простой человек. -- Я раз из Воронежа ехал... -- Нет, нет!.. -- кричал Лысый. -- Нет, мы нормально ся­дем, в поезд, выпьем на дорожку... -- Можно с собой взять... -- Не надо! -- Лысый воодушевился и сильно кричал. -- Не надо! Зачем? Мы нормально сядем в поезд, выпьем на дорожку... -- Можно сразу... Слушай суда! -- закричал тоже Про­стой человек. -- Мы -- сели, поклали чемоданы -- и в ва­гон-ресторан... -- Да иди ты со своим вагон-рестораном! -- оборвал его Брюхатый. -- Дай сказать человеку. Когда это ты в вагон-ресторане сидел? -- Я не сидел! -- гордо сказал Простой человек. -- Я там ночевал! -- Мы нормально сядем в поезд, -- продолжал Лысый, -- выпьем на дорожку... -- Ты только один в вагон-ресторанах сидишь, да? -- Простого человека задело за живое, что Брюхатый ему не верит. -- Так, дальше? -- слушал Брюхатый Лысого. -- Выпили на дорожку?.. -- Выпили на дорожку, малость проехали -- у нас пере­садка! -- Где пересадка? -- А вон в этой комнате, -- показал Лысый на комнату, где сидела Вера Сергеевна. -- Мы ее счас развеселим! -- По вагона-ам! -- скомандовал Брюхатый. -- Берите с собой на дорожку, а то пять минут осталось! -- А на посошок-то? Э-э!.. -- напомнил Чернявый. -- Давайте быстрее! Быстрее, быстрее. -- Брюхатый по­смотрел на часы. -- Четыре минуты осталось. Тут все оживились, засмеялись, задвигались... Стали ско­ренько разливать коньяк по рюмкам. -- Скорей, скорей, -- суетился Брюхатый. -- А то опоз­даем. -- Успеем. Он не точно отходит... -- На ходу запрыгнем. -- Ты-то запрыгнешь, а некоторые... могут родить на рельсах, -- это Простой человек все кусал Брюхатого. Тот снисходительно посмотрел на него. -- Я предлагаю вот этого... жлоба не брать с собой, -- ска­зал он. -- Он напьется, и нас из-за него в милицию заберут. -- Ничего! -- кричал Лысый. -- Дернули! Выпили. И "побежали на поезд". На этот раз в голове строя стал Брюхатый и запыхтел, и даже ногой подстукивал. -- Пх-х, пх-х, пх-х... Ну, сели? -- Сели. -- Ту-ту-у!.. -- тонко и выразительно "загудел" Брюхатый и медленно стронулся с места. И "поехали"... "Выехали" в комнату Веры Сергеевны... Брюхатый стал "замедлять ход" и опять тонко, с какой-то даже тоской "прогудел": -- Ту-ту-у!.. Вера Сергеевна с ненавистью смотрела на "поезд". -- Пересадка! -- объявил Брюхатый. "Пассажиры" вышли из вагона... Расселись кто где смог: кто на тахту присел, кто на кресло... Простой человек сел на полу прямо. -- Много народу на вокзале, -- сказал он. -- Вы давно сидите, гражданка? -- любезно обратился Аристарх к Вере Сергеевне. -- Нет, я недавно. А вот вам... не знаю, сколько сидеть придется, -- как-то значительно сказала Вера Сергеевна. "Пассажиры" переглянулись. -- То есть? -- не понял Аристарх. -- Я эти... путешествия с выпивками пресеку раз и на­всегда, -- опять зло и непонятно сказала Вера Сергеевна. -- Вы у меня подудите... Подудите у меня, паразиты. -- Что, контролеры пришли? -- испуганно спросил Про­стой человек с пола. -- А у нас билеты-то есть? Брюхатый засмеялся и хлопнул одобрительно по плечу Простого человека. -- Да это так -- путают, -- сказал Чернявый. -- Граж­даночка, а вы что, билет не можете достать? Вера Сергеевна больше не смотрела на "пассажиров", а смотрела телевизор. -- Ну, а почему же сразу -- "паразиты"? -- оскорбился Аристарх. -- А кто же вы? -- повернулась Вера Сергеевна. И зло смотрела на мужа. -- Ну -- спекулянты, если не паразиты: еще хуже. -- Гражданочка, -- опять заговорил Чернявый весело, -- вы нас с кем-то спутали: мы обыкновенные пассажиры... Едем на свои денежки. -- Вот и проезжайте. А потом вас повезут бесплатно. -- Куда это? -- тоже зло спросил Аристарх. -- Куда это нас бесплатно повезут?.. -- он двинулся было к жене, но его остановил Брюхатый. -- Стоп, Аристархушка! -- сказал он разумно. -- Никаких скандалов на перроне... Нам действительно пора ехать. По вагонам! -- опять скомандовал он. И все опять со смехом построились в затылок друг другу, Брюхатый опять "загудел" -- и "поехали" в комнату Арис­тарха. А в комнате рассыпались и стали занимать места за столом. -- Хоть нормально посидим в ресторане, -- пожаловался Лысый. -- А то все -- в дороге и в дороге... Все всухомятку как попало... -- Что будем заказывать? -- обратился ко всем Чернявый. -- Лично я, -- сказал Простой человек, -- выпил бы про­стой водочки. А? Брюхатый интеллигентно скосоротился на это. -- Пусть пьет водку. А нам, пожалуйста, шампанского... -- И коньячку, -- подсказал Курносый. -- На меня шам­панское, как пиво работает: я то и дело бегаю. -- Итак, -- подвел Аристарх, перебросив полотенце с од­ной руки на другую, -- коньяк, шампанское... Водки, изви­ните, не держим. -- Ну, как же так -- не держите?! -- возмутился Брюха­тый. -- А если человек на полатях вырос?.. Что ему, ваш коньяк пить? -- Ерша ему! -- подсказал Курносый. А Вера Сергеевна в это время выключила телевизор, дос­тала бумагу, ручку... И села писать. И дальше, -- если вообразить, что это на сцене, -- мож­но услышать, что она пишет. Причем уже слабо слышно, как там "сидят в ресторане" наши "пассажиры", а отчетливо слышен голос Веры Сергеевны: "Уважаемый товарищ прокурор! В то время, когда все наши люди занимаются производи­тельностью труда, есть отдельные элементы, которые толь­ко хотят есть и пить. И занимаются этим каждый день. Вы меня спросите: на какие деньги ? Я вам отвечу: они занима­ются спекуляцией. Я уже не могу слушать их пьяные голо­са, меня глубоко возмущает, как они импровизируют свои дела, а потом по всей ночи курлыкают или изображают из себя пассажиров..." "Пассажиры" в это время танцевали летку-енку. "Вот сейчас, когда я пишу Вам это заявление, они танцу­ют летку-енку. А в коридоре лежат покрышки для "Волги" в количестве пять штук. Вы думаете, где они их взяли ? Они их сымпровизировали. Так что, я думаю, что при вашей помо­щи они станцуют более ответственный танец и поедут пассажирами на казенный счет, я им об этом намекнула. Они мой намек не поняли, только понял мой муж Аристарх, но он думает, что я только пугаю. А у меня уже всякое тер­пение мое лопнуло: мы перестали уважать друг друга, пото­му что, мне кажется, он импровизирует не только с покрыш­ками, но и с чужими женщинами..."

УТРО

Утром Аристархушка проснулся с больной головой... По­тянулся к стулу, где был всегда заготовлен стакан с водой. Стакан стоял на месте, а под стаканом -- бумага. Аристарх взял бумагу и прочитал: -- Копия... И побежал глазами по бумаге... И, даже еще не дочитав всего, вскочил и побежал в комнату жены. Вера Сергеевна, одетая, заслышав его шаги, направилась к выходу... И тут ее перехватил Аристарх. -- Ты что? -- спросил он. -- Что? -- спросила Вера Сергеевна. Она стояла с сумоч­кой и сумочку держала у груди. -- Ты куда? -- Туда... -- Куда это туда? -- спросил Аристарх зло, сквозь зубы. -- Куда это туда? -- Ударить хочешь? -- спросила Вера Сергеевна спокой­но. -- Ударь -- получишь лишних три года. -- Вера... -- Аристарх растерялся. -- Сядь... Давай сядем, поговорим. В чем дело? Вера стояла в шубке, а Аристарх в нижнем белье... Ари­старх был жалок рядом с каракулевой шубкой. -- Давай сядем, -- суетился Аристарх. -- Сядь же ты!.. Скотина. -- Пусти! -- Вера!.. Прости -- ну вылетело. Сядь, я прошу. -- От этого ничего не изменится, -- Вера Сергеевна села на диван, на краешек. -- В чем дело? -- спросил Аристарх. Подставил стул к двери и сел тоже. -- Что случилось? -- Мне надоело! -- закричала Вера Сергеевна. -- Мне на­доела ваша пьяная самодеятельность! Я тебе не служанка!.. -- При чем тут служанка? Ну, повеселились... Что, пошу­тить нельзя? -- С кем ты позавчера шутил! У тебя весь пиджак был в пудре! С кем?! -- Да мало ли... в автобусе прислонился... -- В автобусе?! А вот эту записку ты тоже в автобусе на­шел? -- Вера Сергеевна достала из сумочки записку и про­читала: -- "Аристарх, голубь, а не пора ли нам бросить этот официоз -- и мирно, полюбовно встретиться где-нибудь в укромном уголке?.." -- Это деловое письмо! -- вскричал Аристарх. -- Дай сюда! -- Да? Шиш! -- Вера Сергеевна спрятала записку в су­мочку. -- Развратник. Спекулянт. Я те покажу -- голубь! -- Да это мужчина писал, дура! Это однокурсник мой... -- Однокурсник? А почему же подпись -- "Соня"? -- Псевдоним! Мы его в институте так дразнили. -- А почему "твоя Соня"? Аристарх опять растерялся... И от растерянности больше обозлился. -- Плебейка, -- сказал он зло и тихо. -- Что, я тебя дол­жен утонченному стилю обучать? Если люди шутят, то шу­тят -- до конца. Если он подписался "Соня", то он последо­вательно написал "твоя". Твоя -- это значит твой. -- Твой Соня? -- Что, врезать что ли? Врежу... -- Попробуй. Так тебе -- лет восемь дадут, а так -- один­надцать. -- Ну, чумичка!.. -- занервничал Аристарх. -- В чем де­ло-то? Чего ты взбесилась-то? -- Я все там написала. -- Так. И куда ты сейчас? -- К прокурору. -- Сегодня воскресенье. -- Я в почтовый ящик брошу. Аристарх побледнел... И долго стоял над Верой Сергеев­ной. -- Я -- спекулянт? -- спросил он дрожащим голосом. -- Спекулянт, -- сказала Вера Сергеевна. -- Я ворую у государства деньги? -- Воруешь у государства деньги. -- Снимай все с себя! -- приказал Аристарх. -- Снимай, снимай!.. Это все куплено на ворованные деньги, -- Ари­старх стал снимать с жены шубку, дорогой костюм. -- Это все воровано -- чего ты напялила? Снимай! -- Пожалуйста! На!.. На, ворюга!.. -- Все снимай! Твоего тут ничего нету! -- Что я, голая к прокурору пойду? -- Голая! -- Аристарх изловчился, вырвал у Веры Серге­евны сумочку заглянул -- там ли заявление: заявление было там. Он достал из сумочки ключи, закрыл квартиру изнутри и ушел с сумочкой и с шубой в свою комнату. И сел к теле­фону. Дрожащим пальцем набрал номер. -- Але? Семеныч? -- и Аристарх заговорил негромко и торопливо. -- Слушай, срочно ко мне... Да нет! Моя швабра накатала на нас телегу и собралась к прокурору... -- Аристарх долго мол­чал, слушал. -- Иди ты к черту! -- сказал он. -- Созвонись со всеми... давайте как-нибудь все... прощения, что ли, попро­сим. Уговорим ее как-нибудь. Мне эта Сонька еще подлян­ку кинула: записку в карман подсунула, я даже не знал... А я знаю? Из-за Вальки, наверно. Давайте. Срочно. Аристарх бросил трубку, минутку посидел, подумал, оделся, выпил фужер шампанского и пошел с шубой жены и с ее костюмом к ней в комнату. Вера Сергеевна лежала в нижнем белье на диване. -- Одевайся, Вера, -- сказал он миролюбиво. -- Давай спокойно поговорим обо всем. Вера Сергеевна стала надевать костюм, а Аристарх захо­дил по комнате, как преподаватель вуза. -- Во-первых, -- начал он, -- ты думаешь, государство наше такое глупое? -- Я об этом не писала. Нечего мне тут... -- Я тебе прочитаю курс экономики! -- воскликнул Ари­старх. -- Чтоб ты не бегала и не смешила прокурора. И прокурор твой, и все, кто всерьез занимается экономикой, прекрасно знают, что -- воруют. Больше того, какой-то про­цент, кажется пятнадцать процентов, государственного бюджета отводится специально -- под во-ров-ство. Не удив­ляйся и не делай детские глаза. Всякое развитое общество живет инициативой... энергичных людей. Но так как у нас -- равенство, то мне официально не могут платить зарплату в три раза больше, чем, например, этому вчерашнему жлобу, который грузит бочки. Но чем же тогда возместить за мою энергию? За мою инициативу? Чем? Ведь все же знают, что у меня в магазине всегда все есть -- я умею работать! Какое же мне за это вознаграждение? Никакого. Все знают, что я -- украду. То есть те деньги, которые я, грубо говоря, ук­рал, -- это и есть мои премиальные. Поняла? Это -- мое, это мне дают по негласному экономическому закону... -- А сколько тебе дадут по гласному закону? -- Дура!.. -- сорвался на крик Аристарх. -- Ты думаешь, меня посадят? Ни-ког-да! Посадят -- это, значит, я там бу­ду канавы рыть? Но у меня же -- голова, и твой прокурор это знает. Прокурор знает, что общество должно жить полно­кровной жизнью, моя голова здесь нужна, я здесь нужен, а не канавы рыть. Вот они -- покрышки лежат, -- показал Аристарх в коридор. -- Пять штук. Лежат? Лежат -- ты мо­жешь подойти и пощупать их: они есть, -- Аристарх остано­вил свой вузовский ход и торжественно поднял руку. -- Но их нету! Их нигде нету, их не сделали на заводе. Их не су-ще-ствует. А они -- лежат, пять штук, друг на друге. Это и называется: экономический феномен. Попробуй... без специальной подготовки, без головы!.. Попробуй это сде­лать. Да как только прокурор обнаружит, например, эти по­крышки, которых никто никогда не делал, он сразу поймет, с кем он имеет дело. И ты останешься с носом. Ну, разумеет­ся, тебя поблагодарят, наговорят слов... А мне, я так думаю, предложат какое-нибудь повышение, пошлют куда-нибудь. Ведь не хватает же умных людей-то, не хватает. Где их набраться-то? Ну, окончил он свой вузишко, ну -- с дипло­мом... А что дальше? А дальше ничего: еле-еле будет на во­семьдесят процентов тянуть. А то я не знаю таких! Так что ты... поторопилась с этим своим заявлением, Верунчик, -- Аристарх подсел к жене. -- У нас вчера была самодеятель­ность... Согласен, самодеятельность, но это от избытка... я не знаю -- чувств, что ли, ну расшалились... Может же ху­дожник... артист какой-нибудь там... в бассейне в бане киль­ку ловить и закусывать, ну а почему мы журавлей не можем изобразить? Нет, там, видите ли, понятно, а тут... Да, само­деятельность, но у тебя с этим заявлением -- это, прости ме­ня, безграмотность, это на уровне дворничихи. Мне даже стыдно, что ты моя жена. Вот этого Аристарху не следовало говорить. Он уж и по­нял это, но поздно. -- Прекрасно, -- сказала Вера Сергеевна, -- иди к своей Сонечке, она твою голову ценит, а мне дай сюда ключ. Дай ключ! Я сделаю свое дело... Твою голову оценит прокурор. И не пудри мне мозги своими... своей экономикой: будешь канавы рыть как миленький. Шалунишка... Энергичный? Там энергичные тоже требуются. Канавы тоже надо энер­гично рыть. Аристарх свирепо уставился на супругу. -- Лахудра, -- сказал он весьма грязно, не по-вузовски. -- Раздевайся! Этого костюма тоже не шили на фабрике -- че­го ты его напялила? И шубу не смей трогать: этих баранов, -- показал он на каракулевую шубу, -- никогда не было на све­те. Чумичка в каракуле!.. Не пойдет. Я ей мозги пудрю!.. Да я тебе элементарно хотел объяснить, что определенная про­слойка людей и должна жить... с выдумкой, более развязно, я бы сказал, не испытывать ни в чем затруднений. Нет, эта чумичка предлагает мне рыть канавы! Сэн-кью! -- Аристарх забрал шубу, костюм жены и ушел в свою комнату.

ДВА ЧАСА СПУСТЯ

Все вчерашние "пассажиры" собрались у Аристарха. Нет только Простого человека -- его не позвали. Аристарх ходил в волнении по комнате, несколько теат­рально заламывал руки и повторял: -- Как, как эту дуру образумить? Как? -- Как ты с ней говорил-то? -- спросил озабоченно Брюхатый. -- Всяко!.. Даже развивал мысль, что нация... должна иметь своих представителей... людей с повышенной энерги­ей, надо же возбуждать фантазию всех органов государства, иначе будет застой... -- Аристофан, мать твою!.. -- заругался Брюхатый. -- Мысли он развивал! Оскорблял, нет? -- А что, молиться на нее, на дуру? -- На карачках!.. Вот так вот ползать будешь! -- восклик­нул Брюхатый. И с досады даже показал, как ползают. -- Вот так будешь, а не мысли развивать. Мысли он развивал! По­ка ты их будешь развивать, мы уже будем... -- Брюхатый сло­жил пальцы решеткой. -- Я тебя вижу, ты меня -- нет. Пой­ду сам... Брюхатый одернул пиджак, сделал губы трубочкой, поду­мал... И пошел. Постучал интеллигентно казанком в дверь комнаты Ве­ры Сергеевны и сладким голосом сказал: -- Вера Сергеевна!.. Можно ваше одиночество нарушить? -- Ну? -- откликнулась Вера Сергеевна; она по-прежне­му лежала на диване, но не в костюме, а в платье. -- Здравствуйте, Вера Сергеевна! -- приветствовал ее, появляясь в дверях, Брюхатый. Он улыбался. -- Здравствуйте, -- с неким вызовом сказала Вера Сер­геевна. -- Позвольте присесть? -- Что, опять куда-нибудь едете? Пересадка? Брюхатый снисходительно посмеялся и махнул жирной рукой. -- Ну, уж... вы прямо в обиду! Хотел как раз попросить извинения за вчерашнее. Сильно шумели? -- Шумели-то, это бы еще ничего... -- А что такое? -- встревожился Брюхатый. -- Выражал­ся кто-нибудь? -- И это бы ничего... Это я слышала. -- Ну, а что же мы такое вчера сделали? -- Да вы не только вчера, вы давно этим занимаетесь. -- Чем? -- Воруете. Спекулируете. Брюхатый долго, скорбно, но в то же время как-то мудро молчал, глядя в пол. Потом поднял голову. -- Эх, Вера Сергеевна, Вера Сергеевна... Посадить хо­тите? -- Хочу посадить. -- А я уж сидел! -- почему-то весело сказал Брюхатый. -- Сидел. Четыре года и восемь месяцев. -- Ну, еще разок посидите. -- А хотите, расскажу, как это было?.. Нет, я не про под­робности дела, а про... судьбу, так сказать, человеческую. Случай-то у нас, если можно так выразиться, аналогичный: жена посадила. Не то что прямо пошла и заявила, а... когда надо было... как бы это вам... В общем, когда надо было ска­зать "нет", она сказала "да", -- Брюхатый обрел отеческий, снисходительный, ласковый даже тон в голосе. Смотрел на Веру Сергеевну, как на дочь. -- А прожили мы с ней -- ни много, ни мало -- четырнадцать годков. И когда я уходил, я ей внима-ательно посмотрел в глаза, внимательно, внима­тельно. И говорю: "Прощай, Клава. Не скучай, -- говорю, -- тут без меня... Даст бог, увидимся когда-нибудь, ну а если уж не приведет бог, то, -- говорю, -- не поминай лихом. У меня, -- говорю, -- зла на тебя нету, прости и ты меня, если был когда виноватый перед тобой, невнимательный там, сгрубил когда. Я, -- говорю, -- старался всегда сделать для тебя что-нибудь полезное, ну, может, не всегда умел". Так я ей сказал. Она, значит, в слезы... А у меня вот тут вот зака­менело -- смотрю на нее... Ну, в общем, отсидел я свои год­ки -- не досидел даже, вел себя примерно -- вышел. Вышел -- и к своей Клаве. "Здравствуй, -- говорю, -- Клава! Вот -- дал бог, свиделись". И так это улыбаюсь -- изобра­жаю радость. Она, значит, тоже обрадовалась, опять в сле­зы... И -- было на шею мне. Я говорю: "Стоп, Клавдия Михайловна: семафор закрыт. Проезда нету. Извините, -- говорю, -- Клавдия Михайловна, дальше нам не по пути: разъезд". Она -- туда-сюда -- мол, я иначе не могла... Все! -- Брюхатый это "все" сказал очень жестко. И прямо посмот­рел на Веру Сергеевну. -- Все, милая! -- К чему это вы? -- спросила Вера Сергеевна. -- А просто!.. Случай-то -- аналогичный. Но это не ко­нец! Конец тут тоже немаловажную роль играет. Я ей все от­даю... Все отдал! Квартиру, тряпки -- все! А за четырнадцать-то лет мы же нажили кое-чего -- все отдал! Бери! У тебя будет квартира, туфли, платья... А у меня -- голова. Он вот тут перед вами хвастался, что у него -- голова, -- пока­зал Брюхатый на комнату Аристарха, -- а не надо этим хва­статься, не надо. Есть она -- есть, нет ее -- ничего не сдела­ешь. Это ведь тоже, как деньги: или они есть, или их нету. Верно? Все бери! А со мной все мое богатство -- тут! -- Брю­хатый ударил себя кулаком в лоб. -- Хвастать не буду но... прожить сумею. И что мы имеем на сегодняшний день? Она: выскочила замуж, разошлась; тот у ней половину площади оттяпал -- он для того и расписывался... Тряпочки-шляпоч­ки потихоньку в комиссионку ушли -- ша! Как у нас там го­ворили: кругом шешнадцать. Я: имею трехкомнатную квар­тиру, -- Брюхатый стал загибать пальцы, -- дачу, "Волгу", гараж... У меня жена, Валентина, на семнадцать лет моложе меня. Но я опять же не хвастаюсь, но таковы, как говорится, факты. От них никуда не денешься. -- Вы пугаете, что ли, меня? -- Да господь с вами! Пугаю... Просто рассказываю про... некоторые эпизоды своей жизни. Теперь спросите меня: что я потерял за эти четыре года и восемь месяцев? Что? А ничего. Даже не похудел. А особенно, когда вышел, прямо в дверь не стал пролезать. Счас веду переговоры насчет ин­ститута питания -- надо маленько сбросить, а то даже не­удобно. А что потеряла моя Клавдия Михайловна? Все. Год назад встретил -- с авоськой из магазина кондехает. А я на "Волге" еду. Думаю, подвезти, что ли? Даже остановился... Подвезу, думаю. Скажу: "Клавдия Михайловна, позвольте, я вас до дома подвезу, я только не знаю, где вы теперь живе­те". Хотел так сострить, но душа не повернулась. Сто мет­ров не подвезу. Она, видите ли, "иначе не могла", а я тоже не могу: шлепай дальше со своей авоськой. -- Слушайте, не надо, -- попросила Вера Сергеевна. -- Не надо: я же знаю, к чему вы это все. Не надо, умоляю. Брюхатый встал. -- Да я ведь... что же... я ведь так: эпизоды. Смотрите, вам виднее. Конечно, порыв к прокурору -- это красиво, руку будут жать, соседи скажут: "Какая молодец!" Но в душе подумают, -- поверьте моему слову, я жизнь повидал, -- в душе подумают: "Вот дура-то!" Вы вот телевизор любите смотреть: вот пусть вам там про жизнь расскажут, пусть рас­скажут... Смотрите, конечно, телевизор, книжки поучитель­ные читайте, но мои слова тоже не забудьте. Так, на всякий случай... Брюхатый вышел. Он сам растрогался от своих слов. В комнате Аристарха его молча ждали "пассажиры". -- Ну!.. -- Брюхатый погрозил пальцем Аристарху. -- Ес­ли она все же посадит нас... -- он замолчал и слезливо за­моргал глазами. И даже головой закрутил и показал на себя, и воскликнул сквозь слезы: -- Куда я такой поеду? Я в воро­нок не влезу! Не мог с женой уладить!.. Купил бы ей... не знаю, чертика с рогами -- забавляйся. Нет, он ей про государственные органы!.. Подожди, ты с имя еще будешь иметь дело, будешь. Она вон насмерть стоит, слюной исходит -- посадить охота. "Пассажиры" подавленно молчали. Вдруг Курносый снялся с места и пошел к Вере Серге­евне. -- Вы, я вижу, оба умники! В гробу я вас видал с вашими теориями!.. С вашим опытом. Он открыл дверь в комнату Веры Сергеевны и тут же, в дверях, опустился, на четвереньки... И пошел так к дивану, где лежала Вера Сергеевна с книжкой. -- Пусть они как хотят, а я вот так буду. Не вставайте, умоляю вас, -- сказал Курносый, -- так и лежите: я буду так разговаривать. -- В чем дело?! -- Вера Сергеевна все же чуть привстала. -- Я человек тоже энергичный, как треплется ваш муж, -- быстро заговорил Курносый не поднимаясь, -- но я не такой упорный долдон, как они: я прошу пощады. Не говори­те!.. Дайте я скажу, потом -- казните или милуйте. Я тоже за­мешан в этой... в этих... Но у меня двое маленьких детей, мать с отцом престарелые... Они не вынесут. Жена тоже не вынесет. Вы сразу уложите пятерых. Я, может быть, не та­кой энергичный, как эти... про себя информируют везде, но я очень конкретный, Вера Сергеевна. И я немножко внима­тельней их... Я же вижу Вера Сергеевна: вы скучаете. Не на­до, не надо говорить! -- Курносый вскочил с четверенек, побежал, закрыл дверь, подбежал и стал опять на колени перед диваном. -- Но вы же -- красивая! Как вы можете скучать! Это нельзя. Теперь слушайте меня внимательно: я не знаю, чего там у них было, у Аристарха с Сонькой, но он какие-то движения делал... По-моему, она тоже хотела его обаять. Но я не ручаюсь: дошло у них до этого или нет. Не знаю. Но я знаю, что он движения делал... в ресторане несколько раз сидели. Я знаю, что он вас сегодня оскорблял. Вера Серге­евна!.. -- Курносый приложил умоляюще руку к сердцу. -- Только не удивляйтесь и не пугайтесь фальшиво... то есть это, я хочу сказать, что я конкретный и деловой человек, и всякие деловые тайны умирают вместе со мной: давайте на­ставим ему рога. Не говорите, не надо -- дайте я все скажу! Чего тут удивляться-то? Чего глаза-то делать? Это жизнь, Вера Сергеевна, жизнь. За Соньку, за его оскорбления!.. Как он может оскорблять!.. Он спекулянт-то не крупный, он -- так: середнячишка, щипач. Как он может оскорблять? Вме­сто того чтобы... Нет, у меня в голове не укладывается! Да­вайте наставим ему рога. Хотите, я сам этим займусь, хоти­те... Только не надо, не говорите: дайте я все скажу. Поймите меня: говорю это, спасая свою шкуру. Мне это сто лет не надо, я коньяк больше люблю, но... Вера Сергеевна, сидеть, сидеть неохота! Хотите, сам займусь, а если не под­хожу, у меня есть один артист знакомый. Красавец! Под два метра ростом, нос, как у Потемкина... Ну, все, все при нем, я, мужчина, любуюсь на него. Он даже своим режиссерам рога ставит. А ему гараж позарез нужен: я договорюсь с ним. Вера Сергеевна, можно же так жизнь украсить!.. И на не­го, -- Курносый показал на комнату Аристарха, -- на не­го-то злости не будет! Это уже проверено. Мир будет в до­ме, у кого хотите спросите. Вот спросите у своих подружек, которые рога мужьям наставляют: ведь позавидовать мож­но, как они живут. Моя мне тоже, по-моему, ставит, потому что ласковая со мной... Я человек откровенный, я вам все говорю. Не обижайтесь на меня, а поймите: мне сильно си­деть неохота. Хотите, я вам завтра фотографию этого арти­ста покажу?.. Глаз не оторвете! Ну, Потемкин и Потемкин, собака! Он сам рассказывал, но, по-моему, малость врет: к нам одну шпионку заслали, а ее надо было расколоть -- ну, то есть, разузнать у нее побольше, так, говорит, его подос­лали, он познакомился и... доложил начальству, что задание выполнил. А? Ведь жизнь совсем другая будет!.. -- Вон! -- вскричала Вера Сергеевна, как графиня. -- Вон отсюда!.. Сволочи! Совсем уж?.. -- Да ну, что совсем? Что совсем?.. -- бормотал Курно­сый, поднимаясь. -- Что совсем-то? Чего тут кричать-то? Я дело предлагаю, верняк же предлагаю... Вы подумайте, а мне только намекните... -- Во-он! -- пуще прежнего заблажила Вера Сергеевна. -- Ну-у... орать будем, да? Что за люди!.. -- Курносый по­шел из комнаты. Подошел к двери, вдруг резко обернулся и, грозя Вере Сергеевне пальцем, громко, зло и уверенно сказал: -- Но сидеть я не буду! Понятно? Пусть Аристарх си­дит, если ему хочется, а я сидеть не буду! -- Будешь, -- сказала Вера Сергеевна. -- Еще как бу­дешь-то. Курносый с этим боевым, невесть откуда слетевшим на него настроением вошел в комнату, где сидели все "пасса­жиры". И им тоже всем погрозил пальцем и сказал твердо и зло: -- Сидеть я все равно не буду, учтите! Вы можете садить­ся, а я не хочу. Поняли?! -- Ты что, с гвоздя сорвался? -- спросил Аристарх. -- Че­го ты? -- Ничего! Пить надо меньше! -- закричал Курносый на Аристарха. -- Тогда жена будет любить... и сажать не будет. Импортанто!.. Садись тут... по милости всяких... Не буду си­деть! Не буду сидеть! -- Это уже психоз начинается, -- сказал Лысый. -- Не­ужели с одной бабенкой ничего сделать не можете? -- Она нас из-за Соньки вон его всех закатает все нервничал Курносый. -- Нашел с кем -- с Сонькой... -- В том-то и дело, что -- не нашел! -- тоже стал нервни­чать Аристарх. -- Она мне со злости записку в карман суну­ла, чтобы эта нашла. -- Ну, так и объясни ей, -- сказал Лысый. -- Я, мол, не захотел флиртовать, она обозлилась... -- Так она и поверила! -- Ну а что же делать-то?! -- теперь уж и Лысый закри­чал. -- Что, так и поведут всех туда, как телят? -- Почему покрышки-то до сих пор здесь?! -- закричал и Чернявый на всех, но особенно на Аристарха. -- А куда их теперь?! -- закричал и Аристарх на всех, но особенно на Чернявого. -- Сейчас прикажешь выносить? -- Вчера надо было! -- Вчера!.. Вчера мы в жаркие страны улетали, -- горько съязвил Аристарх. "Пассажиры" явно нервничали... И не знали, что делать. Вера Сергеевна, пристроив на коленях книгу, делала вид, что читает. Она была довольна, она догадывалась, что вчерашние нахальные "пассажиры" сейчас боятся и нерв­ничают. -- Так, -- сказал Лысый, -- если гора не идет к Магоме­ту, то Магомет пойдет к ней... с уголовным кодексом. По­смотрим, что там за крепость. Где ее тряпки? -- спросил он Аристарха. -- Зачем? -- не понял тот. -- Дай-ка сюда... -- он взял шубку Веры Сергеевны, кос­тюм и пошел к ней в комнату. -- С вашего позволения! -- явился он вполне официаль­но, с шубой и костюмом на руке. -- Позвольте присесть? -- Разрешаю -- садитесь, -- со скрытым значением сказа­ла Вера Сергеевна, полулежа на диване. Лысый разгадал скрытое значение в этом ее "садитесь". Он внимательно и серьезно посмотрел на женщину, помол­чал... И сказал: -- Сидеть будем вместе, гражданка Кузькина, -- сказал он вполне бесцветным голосом. -- Как это? -- не поняла Вера Сергеевна. -- Вы с уголовным кодексом знакомы? -- в свою очередь спросил Лысый. -- Приблизительно... А вы что, юрист? -- Я не юрист, но с уголовным кодексом знаком, -- неоп­ределенно сказал Лысый. А дальше он спросил вполне опре­деленно: -- Это ваши вещи? -- Мои. -- Вы их купили? -- Мне их... купил муж. -- Сколько ваш муж получает? -- Какое ваше дело? -- Это не ответ, -- Лысый отлично "вел дело": спокойно, точно, корректно. -- Сколько эта шуба стоит? -- Какое ваше дело?! -- Сидеть будем вместе, гражданка Кузькина, -- еще раз отчетливо сказал Лысый. -- Вы прекрасно знали, что эти ве­щи -- не по карману вашему мужу: он их "сымпровизиро­вал", как вы пишете прокурору. Почему же вы про покрыш­ки пишете, а про шубу, про костюм... -- Лысый мельком оглядел довольно богато обставленную комнату -- а про все остальное не пишете. Здесь все ворованное, -- Лысый сде­лал широкий жест рукой по комнате. -- И вы это прекрасно знаете. Вы пользовались ворованным... И молчали. За это по статье... -- Здесь все мое! -- вскричала Вера Сергеевна гневно, но и встревоженно. -- Ваша зарплата? -- вежливо осведомился Лысый. -- Не ваше дело. -- Сто десять рублей, нам это прекрасно известно. При­киньте на глаз стоимость всего этого хрусталя, этого гар­нитура, этих ковров... -- Вы меня не запугаете! -- А я вас не пугаю. Это вы нас пугаете прокурором. А я просто вношу ясность: сидеть будем вместе. Не в одной колонии, разумеется, но в одно время. Причем учтите: из всей этой гопкомпании мне корячиться меньше всех, я не с перепугу влетел к вам, а зашел, жалея вас, вы еще молодая. Вера Сергеевна что-то соображала... И сообразила. -- Все это, -- сказала она и тоже повела рукой по комна­те, -- мое: мне папа с мамой дали деньги. Пусть Аристарх докажет, что это он купил... -- Лапочка, -- сказал Лысый почти нежно, -- тут и дока­зывать нечего: вот эту "Рамону" (гарнитур югославский) доставал ему я: я потерял на этом триста целковых, но зато он мне достал четыре дубленки: мне, жене, дочери и зятю -- по нормальной цене. -- А чего же вы говорите, что вам меньше всех корячить­ся? Наберем! -- весело сказала Вера Сергеевна. -- Всем на­берем помаленьку! А вы думаете, Аристарх будет доказы­вать, что это он все покупал? Да вы все в рот воды наберете. Вам за покрышки-то, дай бог, поровну разделить на каждо­го. Пришел тут... на испуг брать. Вы вон сперва за них полу­чите! -- Вера Сергеевна показала в сторону коридора, где ле­жали покрышки. -- Там их -- пять штук: за каждую -- пять лет: пятью пять -- двадцать пять. Двадцать пять лет на всех. Что, мало? Эта "арифметика" явно расстроила Лысого, хоть он изо всех сил не показывал этого. -- Примитивное решение вопроса, гражданочка. Сколь­ко получают ваши папа с мамой? -- Мои папа с мамой всю жизнь работали... а я у них -- единственная дочь. -- Неубедительно, -- сказал Лысый. Но и у него это вы­шло тоже неубедительно. Он проиграл "процесс", это было совершенно очевидно. Но он не сдавал тона. -- Аристарх, -- продолжал он снисходительно, -- конечно, не захочет гово­рить, что все это купил он, да... Но ведь там-то, -- показал Лысый пальцем вверх, -- тоже не дураки сидят: скажет! Там умеют... И папаша ваш, если он потомственный