Евгений Наумов. Коралловый город, или Приключения Смешинки ------------------------------------ Повесть-сказка Илл. Кошелев В.И. Магаданское кн. изд-во, 1974 г. OCR: Виталий Шпигорь (vitek_@mail.ru) Корректура: Дмитрий Кузьмин (info@vavilon.ru) ------------------------------------ РОЖДЕНИЕ СМЕШИНКИ Было то или не было, а может, будет - не знаю. Приснилось это мне или в действительности приключилось - не ведаю. А только говорят, что... Жили-были в одной стране веселые, беспечные люди. Жили они не тужили, работали, песни распевали и громко смеялись. Засмеется один - засмеются все. А у веселых и работа спорится. Любое дело горело у них в руках: на что другому человеку потребовался бы целый день, тут в полчаса делалось. Потому и работали в этой стране люди лишь до полудня. А потом танцевали, пели и веселились. Но вот появилась в той стране злая ведьма. Только никто не знал, что она ведьма, да еще очень злая: прикинулась она маленькой, слабенькой старушкой. Ходит по дворам старушка, сгорбленная, вся в черном. Платок на лицо насунут, так что один крючковатый нос видно, салоп плюшевый, выгоревший, длинная юбка с бахромой на подоле и большие порыжевшие сапоги. Идет, клюкой постукивает, на спине мешок несет. А в мешке что-то позванивает. Входит она во двор, обращается к хозяевам: - Шла мимо, услышала, как вы хорошо смеетесь, и подумала: а не продадите ли мне свой смех? - Что ты, бабушка! - удивляются хозяева. - Как же мы продадим смех? Он ведь - ха-ха-ха! - не корова, не яблоко, не зонтик. Разве можно его взять и продать? - А это уж моя забота, - говорит ведьма. - Вы только согласитесь и золотой у меня возьмете. Каждому за смех я по золотой монете плачу. Получите ее - и целый год работать не будете. - Да мы и так не много работаем! - Берите золотой! Целый год отдыхать будете! - убеждает старуха. Кто из любопытства, кто по легкомыслию, а кто просто так, за компанию, брал у старухи золотой и говорил, как она велела: - Отныне золотой будет мой, А веселье и смех продать не грех. И тотчас в жадную руку ведьмы падало маленькое белоснежное зернышко - сверкающее и переливчатое. Она бережно прятала его и шла дальше. А человек любовался золотой монетой и думал: "Вот теперь год отдыхай, заботы не знай. А веселье... что ж, веселья мне хватит. Мало его у меня, что ли?" Но уже мрачно и тоскливо было его лицо, глаза не озаряла улыбка. И не знал человек, что проданное веселье не возвращается... Да и без работы какая у человека жизнь? Хиреет его тело, слабеют мускулы. Вот уже становится он хилым да унылым - тут и болезни подкрадываются. И пошли по селам и городам несчастья да беды, плач и горе. Собрались люди, стали думать и гадать: что делать, к кому обратиться? А на крыше большого дома жил старый аист Остроклюв. Вот к нему и пришли люди, поклонились: - Добрый, мудрый аист! Ты приносишь нам счастье и детей. Сжалься над нами, помоги! Верни нам веселье и здоровье! Подумал аист, тяжело вздохнул. Хотел упрекнуть людей, почему они были такими легкомысленными, да передумал. И так тяжело им... Да и много ли толку ругать того, кто попал в беду? - Ладно, - сказал он. - Слетаю, посмотрю. Может, и удастся что-то сделать. Взмахнул широкими крыльями, поднялся в воздух и полетел на запад - туда, где садилось солнце, собирались тучи, куда ушла ведьма. А порядком уставшая ведьма в это время подходила к последнему, стоявшему у самого дремучего леса селу. Мешок с весельем был у нее переполнен. И каждый, глядя со стороны, дивился, как это старушка тащит такой тяжелый мешок. Только был он совсем не тяжелым. Ведь веселье никогда тяжелым не бывает. И чем больше его, тем легче оно становится. Мешок даже слегка приподнимал ведьму, словно воздушный шар, и она шла приплясывая и скрипучим голосом что-то напевала. Скупив смех у жителей последнего села, она уж собралась было идти, но вдруг будто золотой звоночек прозвенел. - А это что? Еще кто-то смеется? - Это моя дочка, - сказала одна женщина, пытаясь улыбнуться. Но улыбка у нее вышла печальной, потому что свое веселье она уже продала ведьме. - Так пойдем к ней! - закричала ведьма и, пыля сапогами, помчалась по улице. Они вошли в дом и заглянули в детскую кроватку. Там, освещенная солнцем и цветами, лежала золотоволосая и голубоглазая девочка. Она смеялась, глядя на игру солнечных зайчиков. - Продай ее смех! - попросила старуха. Но мать только покачала головой. - Нет. Я уже сделала одну глупость: продала свой. А радость дочки я не продам. - Я дам два золотых! Три! Десять! - шипела старуха. - Сто! Тысячу золотых! - Ни за что на свете, - сказала мать. - Ока смеется с тех пор, как родилась. Она смеется так, будто смешинки сыплются. Слыша ее смех, я забываю о своих огорчениях. Если ты заберешь ее смех, это будет уже не моя дочка. - Ты говоришь, что она ни разу не плакала? - зловеще спросила ведьма. Хорошо же! Я подожду, пока она заплачет, - и тогда ее смех станет моим. - Она никогда не плачет, - с гордостью сказала женщина. - Родившись, она не закричала, а засмеялась. - Не может быть, - заскрипела ведьма. - Все маленькие дети плачут. Так противно, надсадно, визгливо... Фу! Села рядом с кроваткой и стала ждать. А по другую сторону кроватки сидела мать девочки. Она смотрела на дочь и грустно улыбалась. Девочка играла с солнечными лучами. И казалось, смех ее - звонкий, золотистый - рождается из этих лучей. Ничто не могло ее огорчить. Муха села на лоб и укусила девочку, а она засмеялась пуще прежнего и согнала злодейку ладошкой. Проголодавшись, засунула палец в рот и, улыбаясь, стала причмокивать. Мать покормила ее, и девочка заснула. Проснувшись, она засмеялась еще звонче. А ведьму прямо трясло от злости. Лицо ее стало желтым, а нос - синим от ожидания. Пальцы нетерпеливо дрожали. Она ждала, пока заснет измученная мать: голова женщины клонилась все ниже и ниже... Тут прилетел Остроклюв, сел на дерево под окном и заглянул в комнату. Женщина спала, уронив голову на спинку кровати, а скрюченная рука ведьмы уже тянулась к девочке. Аист громко защелкал клювом, и женщина встрепенулась. Ведьма сделала вид, что гладит ребенка. - Какая занятная девочка! Все смеется... даже не верится. Мать устало улыбнулась и снова закрыла глаза. Ведьма наклонилась над кроваткой, и снова Остроклюв подал сигнал тревоги. Мать подняла голову. - Что вы делаете? - спросила она старуху. - Одеяло сбилось, вот и поправляю, - притворно озабоченно ответила та. И в третий раз опустилась голова матери. Но как ни щелкал клювом аист, как ни махал крыльями, он не мог разбудить ее - так крепко она спала. Тогда ведьма изо всех сил ущипнула ребенка за руку. Девочка заплакала. Мать мгновенно проснулась и бросилась к ней: - Что с тобой, золотце? Кто тебя обидел? Женщина оглянулась, но ведьмы и след простыл. Она убегала в это время огородами к лесу и вскоре скрылась между деревьями. Но за ней неотступно летел аист Остроклюв. Осматривая ребенка, мать вдруг заметила на розовой ручке черно-коричневое пятнышко - след злобного щипка ведьмы. (С тех пор родинки так и зовут в народе - "щипок ведьмы".) - Ничего, дочка, - сказала она. - Эта старуха еще поплатится за то, что обидела тебя. Зло не может остаться безнаказанным... На берегу моря сидела на большом черном камне ведьма и пристально смотрела на солнце. Багровый шар его медленно опускался за горизонт. Руки ведьмы крепко сжимали завязанный мешок с весельем и смехом. У ног стояла клюка. А на одном из деревьев, спрятавшись среди листьев, сидел Остроклюв и за всем наблюдал. "Зачем старуха собрала людской смех? - думал он. - Зачем пришла на берег моря и кого ждет здесь? Удастся ли мне вернуть людям радость?" В верхушках деревьев метался ветер, словно кто-то сердито гонял комаров ветками. Солнце село, и взошла луна. Бледный свет ее озарил сгорбленную зловещую фигуру на берегу. Остроклюв надеялся, что старуха заснет, и тогда ему удастся унести мешок. Но ведьма не спала, она поглядывала на луну, которая поднималась все выше и выше. Далеко на болоте охнул, вынырнув, водяной Ханурик: наступила полночь. Старуха оживилась, вытащила что-то из-за пазухи, пробормотала заклинания и бросила в воду огненную точку, описавшую дымную дугу. Тотчас закипела, забурлила в том месте вода, и черная, будто лакированная, шапка с горящими под ней глазами поднялась из воды. Стремительные черные змеи-щупальца извивались вокруг, поблескивая в лунном свете. - Это ты, Лупибей? - вглядываясь подслеповатыми глазами, спросила ведьма. - Можешь не сомневаться, - раздался сиплый голос. - Это я! И спрут, протянув гигантское щупальце, коснулся старухи - та отшатнулась и чуть не свалилась с камня. - Не трогай меня, холодное липкое чудовище! - завизжала она пронзительно. - Мне противно! - Ну, и тебя касаться - приятного мало, - пробурчал спрут, убирая щупальце. - Мои нежные присоски обожжены ядом, которым пропитана даже твоя одежда... - Хватит! - топнула ногой старуха. - Поговорим о деле. Вот то, что я обещала тебе. Смех людской весь собран здесь. Самый разнообразный, волнующий, заразительный и беззаботный - вот он, в мешке, превращенный моими заклинаниями в лакомые зернышки. Достаточно проглотить одно из них - а нет ничего приятнее этого лакомства, - тотчас веселье разольется по тебе как вино, как солнце, как жизнь. Где твоя награда, Лупибей? Давай ее скорее - и мешок твой! - Погоди, - остановил ее Спрут. - Я никому не верю на слово. Покажи свою добычу. Старуха, торопясь, развязала веревки, и ласковый свет разлился вокруг. Зернышки, словно полупрозрачные, горели изнутри, испуская волны голубого сияния. Спрут подвинулся ближе, вглядываясь глазищами, замерцавшими отраженным светом веселья. - Чудно, чудно! - защелкал он кривым попугайским клювом. - Как на подбор... А почему это зернышко золотистое? Старуха вгляделась: то было украденное веселье девочки. - Это редкостный смех, - заскрипела ведьма. - Я с великим трудом достала его. - Ну-ка, дай мне его на пробу. Рука ведьмы долго шарила в мешке, но зернышко ускользало от ее сухих жадных пальцев. Она схватила тогда первое попавшееся и сунула в клюв Лупибею. - О-о-о! - волны удовольствия прошли по осклизлому телу, а щупальца извивались, взбивая вокруг пену. - Как это вкусно! Я наполняюсь силой и радостью! Глаза мои застилает пелена чего-то прекрасного - все цвета моря сосредоточены в ней! Мне хочется кувыркаться в прибое! Пораженная неожиданным зрелищем, ведьма забыла обо всем, и этим мгновением воспользовался Остроклюв. Подобравшись поближе, он вытянул шею и точным броском схватил золотистое зернышко, но тут же отпрыгнул в кусты. Старуха опомнилась и снова завязала мешок. - Где же обещанная награда? - взвыла она. Гогочущий Спрут взметнул в воздух щупальца: - Эй, слуги! Тотчас приземистые Каракатицы, темные и неслышные, как ночь, стали выползать из моря и укладывать на берегу большие раковины, потом, как по команде, распахнули их. Словно день пришел на берег - так засияли груды жемчуга, лежавшие в раковинах. Лучшие жемчужины моря были собраны здесь, и каждая сверкала неповторимыми оттенками. Розовые, цвета первого робкого луча зари, голубые, как дымка на дальних сопках, белоснежные, шелковисто-серые, словно нежный мех, и черные, чернее самого мрака, лежали эти драгоценные дары. А посредине, в самой большой раковине, горела, затмевая всех, Лунная жемчужина, и ночное светило на небе по сравнению с ней казалось тусклым блюдцем. - Ну как? - Лупибей от избытка чувств даже выпрыгивал из воды и плюхался в море снова, словно большая, пропитанная жиром тряпка. - Хороша награда, старуха? А ведьма обезумела от жадности. Она металась от одной груды сокровищ к другой, трогала их дрожащими руками, гладила, шевелила. - Мое! - вскрикивала она. - Мое, мое! Никому не отдам! Остроклюву в это время пришлось туго: спазмы смеха сжали его горло, грозя вырваться наружу и выдать его присутствие. Он крепко сжимал клюв, но это не помогало. Ужимки и прыжки ведьмы, кривляния Лупибея, резвившегося в прибое, - все это было и без того достаточно смешно, а тут еще на него начало действовать золотое зернышко. В отчаянии аист закрыл глаза и сунул клюв под корягу, чтобы не уронить драгоценное зернышко. Минуту он еще терпел, пока не потекли слезы и не потемнело в глазах. Тогда он раскрыл клюв, и золотая маковка просверкнула в густую траву. Аист запрокинул голову на спину и принялся щелкать клювом, словно схватил горячего. (Именно с тех пор аисты всегда так делают, когда им очень смешно.) Каракатицы тем временем забрали на берегу мешок со смехом людским и ушли в волны. Вслед за ними, разразившись диким гоготом, нырнул в глубины и Лупибей. А старуха, воровато озираясь, сновала вдоль раковин, хватала жемчужины горстями и совала себе за пазуху, в карманы. - Теперь я богаче всех на свете... - бормотала она. - Мои сокровища! И тут появились лесные хулиганы. Лохматые, неопрятные, гривастые черти Шишига и Выжига даже среди нечисти в лесу пользовались дурной славой. Они были способны на любую выходку, без конца затевали со всеми скандалы и не проходило ночи, чтобы где-нибудь в лесу они не накуролесили. Другие черти не раз били их скопом, но это не помогало - наоборот, Шишига и Выжига после взбучек с еще большим жаром и пылом принимались за новую пакость. Вот и сейчас, обнявшись, напевая какие-то разухабистые песни без складу и ладу, черти вывалились на поляну и застыли, глядя на ведьму, настороженно присевшую у своих сокровищ. - Кыш, кыш... - тихо сказала она. - Это мое, кыш! Нечего пялиться, уходите... Булавочные глазки ее горели такой злобой, что черти было попятились. Но старая закваска дебоширов и хулиганов тотчас взыграла в их темных душах. - А ты чего гонишь? - взъерепенился Шишига. - Купила место, да? - Я теперь весь лес куплю! И болото куплю, и горы поднебесные, и речки быстрые! Видите? Это мое богатство. Нет ему равного в мире! Выжига толкнул локтем Шишигу. - Ишь, разошлась ведьма... Шишига в ответ лягнул Выжигу: - Покажем ей богатство, а? И оба проворно бросились к грудам жемчужин. Они принялись пинать их, расшвыривать горстями, втаптывать в песок. Словно искры взлетали из-под кривых косматых ног! Жемчужины сыпались в море с тихим бульканьем. Ведьма сначала остолбенела, но лишь на миг. Затем, испустив страшный вопль, обрушила на хулиганов свою клюку и проклятия. Она осыпала их хлесткими ударами - эхо разлеталось в лесу, словно по тугим мешкам молотили. Но хулиганы только посмеивались да поеживались, будто их щекотали. Что для их дубленых шкур были старушечьи удары! За минуту все было кончено - от сокровищ ведьмы не осталось и следа. Гнусно похохатывая, черти бросились улепетывать в лес. За ними с воем мчалась карга, размахивая клюкой. Тьма под деревьями сгустилась, но Остроклюв не спал. Он с нетерпением ожидал рассвета, чтобы найти утерянный смех золотоволосой девочки. В лесу гукали нечистые и лешие, по временам Дед Филин с тускло горящими глазами возникал и неслышно парил в воздухе, высматривая добычу. Когда луна встала над головой Остроклюва, под ногами его неожиданно расцвел папоротник. Дрожащий алый свет разлился вокруг из-под широких листьев столетнего папоротника, которые трепетали при полном безветрии. Удивленный Остроклюв невольно отступил в сторону. Шарахнулся прочь Филин - он не любил света и поспешил укрыться в чаще. Остроклюва ослепила яркая вспышка, и показалось ему, что раздался тихий колокольчиковый смех девочки. Но тут же наступил мрак - листья папоротника, сомкнувшись, погасили свет. Издали, нарастая, несся свист и зловещий гул - то летела на клюке ведьма. Не успев приземлиться, она бросила в море светящийся колдовской камешек. Снова забурлила вода, и показался Лупибей. Вид его был жалок. Весь посинев, он кашлял, глаза чуть не вылезали из орбит. При каждом приступе щупальца от боли сучили в воде. - А, старая обманщица! - прохрипел он. - Ты... кха-кха?.. пожалеешь, что кхе-кхе!.. меня, великого... Ведьма, не слушая его, запричитала: - Изобидели меня, обобрали негодные лесные хулиганы Выжига да Шишига! Жемчуг в море побросали, раковины растоптали да еще посмеялись вволю! Защити меня, Лупибей, прикажи собрать и вернуть мое богатство... Глаза Спрута торжествующе блеснули. - Ага, и тебе не впрок! То-то же! Только тут заметила ведьма его плачевный вид. - Что с тобой, милый да любезный? - Теперь я милый... любезный, - пробурчал Лупибей. - А был противный да скользкий! - Я ведь не со зла... - залебезила старуха. - Ладно! - прервал ее Спрут. - Эй, слуги! Прибыл ли царевич наш Капелька? - Едет... едет... - донеслись из глубины тихие почтительные голоса. Вода расступилась и с шипением хлынула на берег. Шесть Каракатиц медленно, торжественно вынесли на берег большую перламутровую карету, сиявшую в лунном свете. В ней, скрестив ноги, на перине из мягчайших губок, сидел юный царевич Капелька в белоснежной накидке, заколотой на плече булавкой с крупной розовой жемчужиной. Не сходя на берег и не меняя позы, царевич обратился к ведьме: - Чужое веселье - не веселье, - голос его был тих и печален. - Я говорил это Лупибею, но он не верил. Десятки подданных моих мучаются сейчас. Те, кто вкусил твоих зернышек, радовались и веселились вначале, потом кашляли и задыхались. Нет, не то принесла ты нам, не то... Голова его поникла, черные кудри закрыли бледное лицо с жаркими глазами. На зубчиках его тонкой золотой короны, словно капельки чистейшей росы, сверкали и переливались алмазы. - Кто же знал, касатик мой? - всплеснула руками ведьма. - Зернышки те взаправдашние, неподдельные. Целый год трудилась я от зари до зари, собирая их по селам и городам. Для вас старалась. А что за труды? Опять бедна я, как сучок отломанный, в тряпье да рванье. Ограбили нечистые, надсмеялись! Царевич молчал. Старуха подступила ближе. - Смилостивься надо мной, бедной! - крикнула она так, что юноша вздрогнул. - Прикажи вернуть богатство! Капелька покачал головой. - Другое меня занимает - как одарить весельем моих подданных. Не я, а Уныние царит в моем Коралловом городе. Почему так? Он дал знак, чтобы его несли обратно, но старуха затараторила, перемежая просьбы и лесть скрытыми угрозами. Царевич слушал, не перебивая, слушал и Остроклюв, укрывшись в чаще и содрогаясь от омерзения к злобной старухе. Ему так и хотелось крикнуть царевичу: "Так верни веселье людям - ведь оно вам не нужно!" Внезапно тот же тихий колокольчиковый смех раздался у его ног. Он нагнулся, всматриваясь. Листья папоротника распахнулись. В самой середине, протирая глаза, стояла золотоволосая девочка в платье из розовых лепестков. Она взглянула на Остроклюва яркими голубыми глазами и снова засмеялась. - Какой ты смешной, остроносый... - пробормотала она сонным теплым голоском. - Молчи... - прошептал аист. - Молчи или погибнешь! Злые чудовища собрались у твоей колыбели! Но маленькая девочка, родившаяся ночью, не знала унижающего страха: она засмеялась пуще прежнего. В это время ведьма, пытаясь доказать, что "товар" у нее был хороший, кричала, что такое уж веселье у людей - судорожное, кашляющее, что люди веселятся на свой странный лад. - А хорошего, настоящего смеха у них вообще нет! - вопила она. И тут раздался смех девочки. Все на берегу сразу насторожились. - Кто это? Кто смеется? - Это я, - объявил громко Остроклюв и выступил из чащи, широко распахнув крылья, чтобы заслонить девочку. Он надеялся этим спасти ее. - Как хорошо ты смеешься, - сказал царевич. - Будто ласковая рука коснулась сердца. И стало спокойно. - Это птица, - поспешила заявить ведьма. - Глупая тонконогая птица, поедающая лягушек. - Все равно, - отмахнулся Капелька и повернулся к аисту . - Засмейся еще. А? Прошу тебя! Но аист не мог смеяться так, как смеялась девочка. - Да он не умеет! - загоготал Лупибей злобно. Квакающими голосами ему вторили Каракатицы. Царевич нахмурился. Тогда аист в отчаянии запрокинул голову и упоенно защелкал клювом. - Фу! - отвернулся царевич. - Как будто крабы трутся панцирями. Нет, это не ты смеялся. Но кто? И тут на опушке леса появилась золотоволосая девочка. - Ой, сколько вас здесь собралось! - сказала она радостно и даже хлопнула в ладошки. - Как интересно! Что вы делаете? Она улыбалась. И при виде ее улыбки лицо царевича осветила радость. - Кто ты? Как тебя зовут? - спросил он. - Зовут? Не знаю, - пожала она плечиками. И, подумав, добавила: - Я очень люблю смеяться. Наверное, меня зовут Смешинка. И она опять засмеялась. - О, как это прекрасно! - воскликнул Капелька. - Я никогда не слышал такого смеха. Я... вообще не слышал смеха. - Почему? - спросила Смешинка. - Потому что никто в Коралловом городе не смеется, - голос его потускнел. - Не умеет смеяться... Мы думали, людской смех нам поможет, но... - Правда? - спросила Смешинка. - Это очень смешно! - И она снова засмеялась, сначала тихо, потом все звонче и звонче. Она смеялась заразительно, очаровательно, просто­душно, лукаво, жизнерадостно, буйно, весело... - И никто никогда не смеется? Все унылые и мрачные? - Она смеялась, будто бриллианты сыпались на хрусталь. Смех ее благоухал и дрожал в воздухе, он был розовым, лиловым, дымчато-росистым, он порхал, как яркие бабочки, он струился и журчал, он взвивался в бледное рассветное небо и опускался парашютиками одуванчика, он таял бесследно. - И все ходят, повесив носы? И вид каждого нагоняет тоску? Как мне их жаль! Смолкли робкие первые соловьи, прислушиваясь к ее смеху, листья поворачивались к Смешинке, и муравьи открывали свои муравейники, думая, что утренние лучи солнышка согрели их, - но то были лучи смеха. Полегла трава на мокрой луговине, и стал виден вдали болотный дух - водяной Ханурик, выставивший шишковатую, черную, как сырая коряга, голову из бездонного, затянутого ряской "окошка". Глаза его были прищурены от удовольствия, водоросли, свисавшие с ушей, дрожали... Как только все стихло, очнулся он и сказал: - Большую силу ты имеешь, девочка... Если засмеешься язвительно над кем-нибудь, язвы усеют его тело, если презрительно - все живое отвернется от него. Когда же захохочешь гневно - сквозь землю провалится тот, кто осмелится вызвать твой гнев! И, сказав так, Ханурик с вздохом булькнул в глубину. Юный царевич тоже вздохнул прерывисто, словно просыпаясь от чудесного сна. - Ах, что за диво твой смех! - воскликнул он. - Как будто я побывал в стране вечных цветов. Я словно парил в воздухе, и вокруг было тепло и радостно... Он подбежал к Смешинке и порывисто схватил ее за руки. - Поезжай с нами! - попросил он, заглядывая ей в глаза. - Ты научишь жителей подводного царства смеяться. Всем будет весело и приятно! Девочка, улыбнувшись, закивала головой: - Я согласна! Конечно же, поедем! - Нет! - раздался противный голос колдуньи. - Она моя, эта девчонка! Я спросила свое закопченное волшебное зеркало и узнала, что она родилась из зернышка радости, того самого золотистого зернышка... - Которое ты украла! - раздался возмущенный голос Остроклюва. - Это мое дело, - захихикала старуха. И она обратилась к царевичу: - Могу продать ее. Верните мне все жемчужины да еще добавьте три лунные, и я отдам девчонку. - Хорошо, - махнул рукой Капелька. Но Смешинка воскликнула: - Нет! Я не хочу, чтобы меня продавали. Тогда... тогда я не буду смеяться. - Видишь? - сказал царевич ведьме. - Она не хочет. Уходи! - Моя власть над ней еще не кончилась, - угрожающе сказала колдунья и трижды взмахнула руками над головой Смешинки. - Берли, верли, резецуй! С первым лучом солнца ты исчезнешь! В отчаянии бросился вперед Остроклюв, чтобы защитить девочку, но в руках ведьмы появилось тусклое волшебное зеркало. - Ага! Так это ты мешал мне! Будет и тебе наказание. - Она швырнула в него горсть желтого порошка, и мерзкий удушливый запах пополз по лесу. - Последуешь за девчонкой! Она заплясала, завыла и крикнула, указывая на посветлевшее море: - Солнце встает! Гибель идет! Остановившись перед Смешинкой, ведьма прошипела: - Согласись быть проданной или погибнешь! - Смерти я не боюсь! - сказала Смешинка, улыбаясь светло и спокойно. - Хочу быть свободной! - Так пропади пропадом! - и с диким воем, взвившись на клюке, ведьма улетела. Минуту царило молчание. Старый аист молча плакал, глядя на прекрасную девочку. О себе он не думал, ему было бесконечно жаль Смешинку и обидно, что ничем он не сумел помочь людям. Спрут Лупибей шумно возился у берега. - Пора, - пробурчал он, пуская пузыри. - Солнце уже окрасило верхушки деревьев. Еще немного - и лучи обожгут мне макушку. Девочка вздрогнула и рассмеялась, глядя на обеспокоенного Лупибея. - Не бойся, - царевич взял ее за руку. Быстрым движением он надел на тонкий ее пальчик витое золотое кольцо. - Если ты ступишь в воду, это волшебное кольцо спасет тебя от чар колдуньи. Ничто не может сравниться с ним силой в подводном царстве. - Значит, я должна остаться навсегда в подводном царстве? - задумчиво спросила девочка. - Нет. Пробыв тридцать и три дня, ты навсегда избавишься от проклятия и сможешь, если захочешь, вернуться на землю. Смешинка сняла кольцо и со вздохом протянула его Капельке. - Все равно нет. - Но почему? - с отчаянием воскликнул царевич. Девочка подошла к Остроклюву и обняла его. - Потому что я спасусь, а он погибнет. Из-за меня. Царевич обернулся и что-то быстро сказал Спруту. Тот погрузился в воду и, тут же вынырнув, протянул юноше переливчатый шнур зеленой водоросли. - Нет ничего проще, чем спасти Остроклюва, - сказал царевич. - Мы повяжем ему "галстук гостя", и он сможет превратиться в любую рыбу, в какую захочет. Он может стать доброй покладистой Камбалой, стремительным Угрем, глазастым Окунем... - Я хочу быть самим собой, - покачал головой Остроклюв. - Можно, я останусь аистом? Или, если угодно, рыбой-аистом? - Такой рыбы у нас нет, - задумчиво сказал Капелька. - Но почему бы и не быть? Есть же морской кот, морской петух, морская ласточка... - А он будет морским аистом! - звонко подхватила Смешинка, и все развеселились. Царевич обвил длинную шею Остроклюва шелковистой водорослью и завязал замысловатый узел. Смешинка вошла в волны, взяла у принца волшебный перстень и надела его на палец. Цветочные лепестки платьица осыпались к ее ногам, но чудным перламутром заблестел новый наряд. В тот же миг луч солнца упал на ее лицо, но она уже была вне чар злой колдуньи. Не сводя глаз с нежно порозовевшего лица девочки, Капелька взял ее за руку и подвел к карете. За ними важно шагал аист Остроклюв. ВСТРЕЧИ В КОРАЛЛОВОМ ГОРОДЕ На передке кареты сидела рыба Четырехглазка и правила девятью пестрыми Крылатками, запряженными цугом. Справа и слева от кареты, в которой ехали девочка Смешинка, царевич и Остроклюв, стремительно неслись шесть Каракатиц. Пыхтя, поспешал следом Спрут Лупибей. Оглядываясь на него, девочка не могла удержаться от улыбки. Царевич с гордостью показывал Смешинке красоты подводного царства. Раковина словно парила в лазоревой воде высоко над равниной. Кое-где виднелись островки водорослей, груды камней или одинокий затонувший корабль, облепленный ракушками. Потом показались уступы, и на террасах расцвели алые ветви кораллов, зеленые кактусы губок, причудливые розовые воротники актиний и пушистые шары морских ежей. Разноцветные звезды самых диковинных форм виднелись там и сям. Пышные медузы будто висели в воде, как большие удивительные белые цветы. Крылатки взмахивали широкими алыми плавниками, словно крылышками, и быстро несли карету вперед. Царевич протянул руку: - Смотрите, вот он - Коралловый город! Вдалеке сквозь синий туман сияли белые колонны и исчезали вверху в ослепительном блеске волн, будто вызолоченных изнутри. По знаку Лупибея две Каракатицы отделились от процессии и умчались по направлению к городу. Через мгновение после того, как они скрылись из виду, донесся сильный гул. - Пушка извещает о нашем прибытии! - крикнул царевич. Вскоре город стал ясно виден, и Смешинка улыбнулась от восхищения: он был прекрасен, этот Коралловый город. Внизу, там, где коралловые стены скрывались во тьме глубин, шла широкая черная полоса. Выше она имела фиолетовый оттенок, затем разливалась синими и голубыми озерам, а оттуда поднимались ветвистые зеленые и изумрудные фонтаны, увенчанные ярко-желтыми и огненными сполохами... Снежно-белые колонны на стенах, казалось, были выточены из застывшей пены - вот-вот заколышутся и растают. - Как чудесно! - захлопала в ладоши Смешинка. - Жить в этом городе - это же великое счастье! У черного подножия стены что-то зашевелилось, какие-то сгустки всплывали со дна и приближались к карете. Потом они выстроились правильными рядами и оказались стражниками - Спрутами. На выпуклой большой голове каждого красовалась каска с причудливым серебряным украшением, туловище было перепоясано широким ремнем из ламинарии - морской капусты. Сбоку висел громадный водяной пистолет. В каждом из семи щупальцев стражник держал дубинку, и только восьмое было свободно и поднесено к каске для приветствия. Из-под каски смотрели выпученные водянистые глаза. Четырехглазка взмахнул длиннющим бичом, и Крылатки еще быстрее понеслись мимо вытянувшихся стражников. Каракатицы заняли свои места в эскорте кареты, лениво шевеля щупальцами с изогнутыми крючьями. Вот и вход в город - широкие ворота, распахнутые настежь. За ними - пестрая толпа. Указав на нее, царевич сказал: - Жители города вышли встречать нас. Как только карета показалась в воротах, неистово грянули барабаны. Смешинка на миг зажмурилась и от обилия ярких красок и от громких звуков. А потом раскрыла глаза широко-широко! Сразу же от ворот справа и слева она увидела массы и массы подводного народа. Каких только рыб и морских животных здесь не было! Могучие Чавычи и Белухи молча пялили глаза на процессию, выделяясь в толпе, как большие дубы в лесу. Серая Треска, острорылые Осетры, серебристые Лососи, зябкие блестящие Гольцы, толстые морские Караси-Ласкири. Плотно, одна к одной, толклись Сардины, Кильки, Селедки. Приплясывала от любопытства изящная Корюшка, изумрудно поблескивала Зеленушка. Бычки упрямо протискивали вперед лобастые головы. Топырили колючие иглы Колюшки и Ерши, лезли прямо по спинам морские Коньки и Креветки. Смешинка глянула вниз, и ей показалось, что под каретой проплывает дорога, вымощенная булыжником. Но когда она присмотрелась, то поняла: это были плоские тела Камбал и Палтусов. Они лежали внизу, потому что так им было удобней наблюдать процессию. И их совсем нельзя было бы отличить от камней-булыжников, если бы не глаза, сверкавшие на этой живой дороге. Изо всех сил барабанили Крокеры и Барабанщики. Скаты ухали, Сциены пищали, урчали и мычали, Караси крякали, Ставриды лаяли, Кильки гудели, Треска тихо чирикала. Там и сям свистели Свистульки. А снизу несся торжественный, будто колокольный звон - то показывали свое искусство Камбалы и Палтусы. Царевич стоял в карете, подняв руки вверх, и приветствовал всех. Время от времени из толпы встречающих вылетала цветная веточка коралла и падала на плотную ленту Камбал, не долетев до кареты. Спруты бдительно следили за порядком, подравнивали ряды морских жителей и, покрикивая: "Не напирать! Не напирать!" - пускали в ход свои дубинки. Стражников было много, и они стояли друг от друга на расстоянии протянутого Щупальца - так, чтобы никто не мог выбраться из толпы. Как только кто-нибудь чрезмерно любопытный высовывался из толпы, увесистая дубинка тотчас опускалась - и несчастный с писком исчезал. Вдруг впереди заволновались. Прорвав кольцо Спрутов, на дорогу выскочила серая встопорщенная рыбка и неистово заорала: - Воры! Спруты-эксплуататоры! Дармоеды! Всех вас на чистую воду нужно вывести! Звуки музыки смолкли. Толпа глухо загудела. - Долой Лупибея и его стражников! - еще громче крикнул бунтарь. К нему бросилось несколько Спрутов, но толпа качнулась и обрушилась на них. Со дна поднялась муть, закипела вокруг дерущихся. Раздалось кряканье, визг и глухие удары. - Кто это? - спросила Смешинка. - Бунтарь Ерш, - процедил Лупибей. - Известный мутильщик воды. Ну, ему сейчас зададут! Из мутного клубка вырвалась рыбка-забияка и припустила во всю прыть вдоль улицы. - Вот он! - рявкнул, бросаясь вперед, Лупибей! - Держи его! Хватай за жабры! Он несколько раз оглушительно выпалил из пистолета. Но Ерш ловко воспользовался паникой. Он нырнул в толпу - и был таков. Кучер Четырехглазка щелкнул кнутом, и приостановившиеся было Крылатки рванули вперед. Опять мерно загудели барабаны Крокеров. Смешинка хлопнула в ладоши: - Сбежал! Вот молодец! Спрут Лупибей, отдуваясь, хмуро посмотрел на нее. Девочку Смешинку и Остроклюва поселили в нижнем этаже Голубого дворца - самого большого дворца Кораллового города. Царевич жил в верхнем этаже. Вокруг дворца была выставлена усиленная охрана. Каждый раз, когда Смешинка выглядывала в узкие высокие оконца, забранные прозрачными створками раковин плакун, она видела блестящие черные каски Спрутов. Они день и ночь топтались внизу. На следующий вечер во дворце был устроен бал. В просторном зале на стенах висели ярко сиявшие звезды Офиуры, в воде плавали светящиеся Медузы, к потолку были подвешены окутанные красными облачками света Креветки, в углах зала колыхались чудные и пышные Морские Перья, горевшие слабым чистым огнем. Каракатицы курсировали взад и вперед по залу, наблюдая за темными окнами. Царевич подошел к Смешинке и церемонно поклонился ей, приглашая на танец. Она улыбнулась, подала руку, и оба вышли на середину зала. Тотчас заиграл скрытый оркестр. Краб Дромия, стоявший на балконе, приподнимаясь на тоненьких ножках, взмахнул клешнями. Медузы запели пронзительными голосами. Смешинка, выждав такт, положила руку на плечо царевичу Капельке и... все закружилось в ее глазах. Тотчас важные надутые Пузанки, стоявшие у стен зала, приблизились к стайке Плотвичек-Гимнасток и пригласили их танцевать. Плотвичкам явно не хотелось танцевать с Пузанками, но они, видимо, уже привыкли к этому. Пары закружились. Пузанки кряхтели и пыхтели. Плотвички сочувственно улыбались друг другу, когда пары встречались в танце. Вдоль стен стояли Спруты в форменной фиолетовой окраске. Мимо них прохаживался начальник стражи Лупибей, и при его приближении Спруты меняли окраску на подобострастно-желтую. А когда, кружась в танце, подплывал к ним царевич Капелька, Спруты подхалимски повторяли цвета его одеяния - голубой и серебряный. Смешинку это очень веселило. - А почему начальника стражи так странно зовут - Лупи-бей? - спросила она. - Потому что он чаще всего употребляет эти слова, - ответил царевич и продолжал: - Это имя пожаловал ему мой отец, владыка океана, Великий Треххвост. - Великий Треххвост? - повторила удивленно Смешинка. - Разве у него три хвоста? - Да! У него три хвоста, что свидетельствует о царском происхождении. Не зря он называется Великим Треххвостом. Они проплыли мимо двери в соседний, меньший зал. Там стояли накрытые столы, вокруг которых толклись Ротаны и Горлачи. Гости торопливо пожирали угощения. Под столами шныряли морские Собачки и хватали падавшие со стола куски. - А где же он, твой отец? Почему его нет на балу? - Он живет не здесь, а далеко отсюда, в неприступном замке. Потом мы поедем к нему в гости. - Хорошо, - кивнула Смешинка. В распахнутые окна дворца время от времени заглядывали любопытные жители города, но бдительные Спруты с бранью набрасывались на них. Аист Остроклюв стоял неподалеку и внимательно наблюдал за действиями Спрутов. - Скажите, - обратился он к Плотвичке-Гимнастке, пританцовывавшей под музыку, - что делают с теми, кого хватает стража? - Вы разве не знаете? - удивилась Плотвичка-Гимнастка, прихорашиваясь. - Их отправляют в морские пещеры. - А потом? - Потом? - Гимнастка задумалась. - Потом... я не знаю. И никто не знает. - То есть они уже не возвращаются, - сказал Остроклюв. - Значит... Плотвичка-Гимнастка испуганно вздрогнула. Остроклюв проследил за ее взглядом и увидел: неподалеку высунулись чьи-то глаза на стебельках. Они пристально уставились на них. - Тс-с! Это Дракончик-шпиончик, - зашептала Плотвичка-Гимнастка. - Вас могут услышать, и тогда не миновать вам морских пещер за такие речи... Уйдем отсюда. - Но к ним уже приближался начальник стражи. - О чем беседуем с милой дамой? - осклабился он. Плотвичка-Гимнастка, онемев от ужаса, молчала. Но Остроклюв невозмутимо ответил: - О музыке. И поклонившись со старомодной учтивостью, пригласил Плотвичку-Гимнастку на танец. Пара закружилась в упоении и вскоре оказалась рядом с царевичем и Смешинкой, поглощенными танцем и беседой под тончайшую мелодию скрипки, которую выводил в полной тишине краб Дромия. Они сделали несколько па и взмыли под потолок в красноватый сумрак, где мерцали глубоководные Креветки. Смешинка была так прекрасна в дивном свете, что царевич не удержался и робко поцеловал ее. - Ты мне очень нравишься! - шепнул он. Девочка в ответ весело засмеялась. Музыка смолкла. Царевич подвел Смешинку к распахнутому окну, в которое вливалась ночная свежесть, а сам направился к музыкантам, чтобы заказать новый танец. Девочка задумчиво смотрела на огни Кораллового города. Вдруг в окне одна за другой показались три чумазые мордашки. Они с удивлением уставились на Смешинку и молча таращили глаза. - Кто вы? - улыбнулась девочка. - Не скажем, - пробасила средняя мордашка, побольше. - И не спрашивай... - Почему? - Потому что нас Лупибей ищет, - простодушно пояснила другая мордашка. А третья с шумом вздохнула: - Ой, как вкусно пахнет! Смешинка оглянулась. - Подождите! Сейчас я принесу вам что-нибудь поесть. Вы, наверное, голодны? - Конечно! - сказала простодушная мордашка. - Ну, тогда я накормлю вас! Та, что посерьезнее, насупилась: - Ага, а если ты нас выдашь? Скажешь Лупибею или какому-нибудь Спруту, что мы здесь? - Ни за что не скажу! - загорячилась Смешинка. - Честное слово! - Честное слово? - переспросила серьезная. - А что это такое? - Это... честное слово, - растерялась девочка. - Ну, как вам объяснить? Честное слово говорят тогда, когда не хотят совершать плохих поступков: ни выдавать, ни красть, ни обманывать. - Вот здорово! - воскликнула наивная мордашка. - Честное слово! Какое же оно хорошее, честное слово. А нельзя ли... всех научить этому честному слову? - Нет, нельзя, - грустно сказала Смешинка. - Честное слово могут говорить только честные. - Значит, ты говоришь нам честное слово? - переспросила серьезная. - Да, да! Честное слово! - Ну, тогда иди. Мы подождем. Смешинка выбежала в соседний зал и посмотрела на столы - там было уже пусто. В темном углу три Собачки дрались из-за объедков. Она остановилась в нерешительности, и тут ее з