ее суетливым, во всяком случае, образом. Между тем участь Фишера -- быть непрестанно обвиняемым в том, что формула его матча подогнана "под себя". И это... действительно так. Но, предлагая, выдвигая эту формулу он, по здравом размышлении, выказывает бльшее понимание сути фундаментальных шахмат, нежели многие из его критически настроенных коллег. Отрицать проще, нежели соответствующим образом, само-отверженно готовиться, пожизненно быть погруженным исключительно в шахматы. Но ведь это так односторонне, это -- флюсоподобие, фанатизм! И т.д., и т.п. С нашей точки зрения, это -- нормальный (чуть было не написал -- обычный) суперпрофессионализм, да, нечастый в любой области деятельности. Такой, какой, например, был присущ К.С.Станиславскому или теперь свойственен Л.Белоусовой и О.Протопопову. Будучи, нет, не выявленным, но лишь почувствованным, он в 99 случаях из 100 не приветствуется, иногда высмеивается -- и довольно умело, тоже "обоснованно", правдоподобно, скажем так... Профессионализм слишком редок -- как призвание, как совершенно-природная склонность, -- научиться ему невозможно, а "насильно" выполнять его установления -- немыслимо. Но чтобы и отвлечься от него, необходимы достаточно сильнодействующие меры, главная из них, наверное, -- погружение в обыденность, в очередные задачи и задачки, решение которых обеспечило бы какую-то, чаще минимальную, осуществимость, существовательность в рамках "рентабельной" (не далее, не более) профессии. Фишеру, чтобы "действовать наверняка или почти наверняка" (Н.В.Крогиус), приходится ждать своего часа, дожидаться наиболее выгодного, да, выигрышного, расклада. Рискуя: совсем зеленая молодежь не осмелится попасть в "бункер" тоже патриарха (уже!), а старшие -- вдруг да отнесутся к вызовам окончательного "пенсионера" как к заведомо... несерьезным. Может вообще ведь ничего не получиться, никто не захочет играть с ним, несмотря на более чем заманчивый призовой фонд, -- вот что самое страшновато-парадоксальное. Пока он идет и на это. Потому что другого выхода не видно. Большая цитата из Лермонтова. "Маскарад", сцена первая: Арбенин ...Я здесь давно знаком; и часто здесь, бывало, Смотрел с волнением немым, Как колесо вертелось счастья. Один был вознесен, другой раздавлен им, Я не завидовал, но и не ждал участья: Видал я много юношей, надежд И чувства полных, счастливых невежд В науке жизни... пламенных душою, Которых прежде цель была одна любовь... Они погибли быстро предо мною, И вот мне суждено увидеть это вновь. Князь (с чувством берет его за руку) Я проигрался. Арбенин Вижу. Что ж? топиться!.. Князь О, я в отчаянье. Арбенин Два средства только есть: Дать клятву за игру вовеки не садиться Или опять сейчас же сесть. Но чтобы здесь выигрывать решиться, Вам надо кинуть все: родных, друзей и честь, Вам надо испытать, ощупать беспристрастно Свои способности и душу: по частям Их разобрать; привыкнуть ясно Читать на лицах чуть знакомых вам Все побужденья, мысли; годы Употребить на упражненье рук, Все презирать: закон людей, закон природы. День думать, ночь играть, от мук не знать свободы, И чтоб никто не понял ваших мук (курсив везде мой -Л.Б.) Не трепетать, когда близ вас искусством равный, Удачи каждый миг постыдный ждать конец И не краснеть, когда вам скажут явно: "Подлец!" Молчание. Князь едва его слушал и был в волнении. Можно цитировать и дальше; например, это == Арбенин Я рад был случаю, чтоб кровь привесть в волненье, Тревогою опять наполнить ум и грудь; Я сел играть -- как вы пошли бы на сраженье. Князь Но проиграться вы могли. Арбенин Я... нет!.. те дни блаженные прошли. Я вижу все насквозь... Все тонкости их знаю, И вот зачем я нынче не играю. Здесь и своего рода программа профессионализма, во многом и супер-профессио-нализма, подготовки к нему, и удивительное объяснение, одно из возможных, дополняющих, столь долгого отсутствия Фишера. Рискуя стать совсем старым, клоунски-пожилым, он ждет накопления груза житейских, внешахматных неправильностей -- в поведенческом плане почти непоправимых, таких, которые неизбежно вызывают... ошибки на доске. Заслуженные жертвы должны созреть -- это с одной стороны. С другой -- слишком велика их неподготовленность, возможных "клиентов", к мясорубке конструкции Р.Фишера. Они могут -- а вдруг! -- сдавать друг за другом матчи (о турнирах, как всем понятно, не может быть и речи), ведь сдался же, в детсадовски-смешных условиях (по сравнению с теми, что предлагает Фишер), Р.Хюбнер -- Т.Петросяну. Рассыпался и по большому счету выбыл уже из строя тот же Тигран Вартанович после поражения в Буэнос-Айресе, которое экс-чемпион так и не смог, как ни удивительно, хоть сколько-то внятно, конкретно объяснить, == хотя специально высказывался (и вроде бы довольно подробно) на эту тему. Князь Вы избегаете признательность мою. Арбенин По чести вам сказать, ее я не терплю. Ни в чем и никому я не был в жизнь обязан, И если я кому платил добром, То все не потому, чтоб был к нему привязан; А -- просто -- видел пользу в том. Наработанный, накопленный авторитет Фишера, его знания, опыт, навыки, совокупность нажитого в игре -- брошены, или скорее заботливо положены, на одну чашу весов. Для того, чтобы -- поднялась другая, чтобы было видно (и кое-кому из непосвященных даже), что за игра эти шахматы. Раз они с людьми, в том числе == либо в первую очередь -- с Фишером, проделывают подобные вещи, словно бы заставляют, побуждают к такому служению, к такому соединению с ними. Но это может быть не понято и в далекой перспективе, и суперпрофессионал готов к данному варианту, пожалуй, в первую очередь. Как сказано у Э.Хемингуэя, "победитель не получает ничего". И надежды на "получение" у суперпрофи быть не должно. Впрочем, разгаданный Другими (кем-то, ну, хоть кем-то) суперпрофессионал уже награжден. Вознагражден. Тем что он всего-навсего подал пример. Будучи допрошенным, он, разумеется, сказал бы, что совершенно не думал об этом. И оказался бы прав, оказался (и остался бы) правдивым. Человек, отвоевавший себе возможность вплотную, пожизненно работать в своей собственной области, отдавать Делу решительно все возможное, все силы и все, что в его силах, -- только такого человека можно считать внутренне (!) вполне устроенным. Он рождается словно бы внутри профессии, не расстается с нею ни во сне, ни наяву, и кое-кого (в самом наилучшем, почти фантастическом, случае) заражает своим служением. Впрочем, некоторые суперпрофессионалы и это делают сознательно. Они появляются на свет еще и с ощущением невыносимости нецеленаправленной жизни, вполне обычной, обыденной, в которой люди, в сущности, не только и даже не столько (см. Закон Чаплина) копошатся, крутятся, сколько меняют свои дела, как перчатки, а точнее -- готовы их менять, лишь бы дело, то или другое, кормило. В замечательном фильме "Поездка отца" один из второстепенных персонажей говорит главному (роль которого исполняет знаменитый Фернандель), приехавшему в город на поиски дочери -- как понял Отец, его девочка стала девицей (не самого серьезного поведения): "Повседневная жизнь ужасна, а она -- утешала меня". Существование профессионалов, племени малочисленного и трудноразгадываемого (само явление это, профессионализм, как-то выпадает из поля зрения огромного большинства так называемых простых людей, то есть тех, чье понимание тут особенно важно, для кого понимание профессионализма в каком-то смысле -- "ключ" к внутреннему благополучию, компас и т.п.), увенчано наличием суперпрофи. Именно люди, подобные Фишеру, самим фактом своего существования и деятельности, еще раз подчеркиваю, непрестанно продолжающейся и в подполье, во время "уходов" со сцены -- имеют (получают) шансы на прорыв в сознание энного количества этих самых маленьких, простых людей. Разумеется, лишь из числа тех, что испытывают ОТСЛОЕНИЕ ОТ ПОВСЕДНЕВНОСТИ. Философское осмысление данной проблемы едва-едва начато, как кажется, и ведется неуверенно. Здесь мы можем констатировать падение (сбрасывание) таких, как Фишер, такого как вот он, ныне здравствующий Роберт Дж.Фишер, -- скидывание в ненормальность. Даже люди, специально изучавшие его жизнь, творчество, воззрения... не устают удивляться, мягко выражаясь, нелогичности, странности многих и многих поступков Бобби. И ничто, даже самоочевиднейшие факты, такие, как матч-реванш 1992 года, не могут (пример -- М.Е.Тайманов, ни на йоту не изменивший свою концепцию, сложившуюся до сентября 1992 г., -- см. его книгу "Я был жертвой Фишера") побудить их пересмотреть здесь -- хоть что-нибудь. М.Ботвинник не раз выражал мнение, что причиной ухода Фишера в подполье явилась болезнь, болезненное состояние. Познакомился я, во дворе Центрального шахматного клуба, с одним из наших крупнейших шахматных же психологов, профессором (не стану по понятным причинам вспоминать его фамилию). Через две минуты, услышав, что я уже пару десятилетий "занимаюсь Фишером", почтенный ученый спросил: -- А вы знаете, что Фишер -- невменяемый?! Ну посудите сами: идет он по коридору с Петросяном -- по окончании одной из партий в Буэнос-Айресе. Их догоняет одна очень известная, знаменитая аргентинская актриса, кладет одну руку на плечо Тиграна, другую -- на Бобби. И знаете, что он делает?.. Рывок вперед -- убегает. Спасается, видите ли... Конечно, я просто не нашелся. Ну что тут сказать? Ответственно относящийся к себе, к своему партнеру, к продолжающемуся, идущему матчу, участник удирает == да, для того, чтобы не было еще одного, совершенно, видимо, по его мнению, лишнего, излишнего отвлечения. Да и о чем они говорили, Фишер с Петросяном, после партии, о чем могли рассуждать?.. Скорее надо бы удивиться бесцеремонности, а то и развязности, впрочем, столь понятной и извинительной, кино-(театральной?) звезды. Впрочем, она имеет право -- и возможность! -- не особенно глубоко разбираться в особенностях необходимого, подчеркиваю, во время состязаний, поведения именно шахматистов... Фишер, к глубокому сожалению, -- но и это, разумеется, весьма понятно, == оказался оненормаленным, как бы задвинутым в психушку, сооруженную так называемым околошахматным и просто общественным мнением. Молодые шахматисты, следующих, так сказать, поколений, знающие не только внутренний облик, но само творчество, партии Фишера не слишком подробно, порой даже понаслышке, приучаются (сюда оказался и чудесный матч-92 "подверстанным") все дальше и дальше, все прочнее считать Бобби занятным, почти ископаемым чудаком (в лучшем случае). Ну, а если вновь появится? Будет такое примерно отношение: ну, и что он теперь, на этот раз, после долгого подполья, выкинет, какой еще чуши наболтает на пресс-конференциях?! Надо заметить, что, в отличие от игрового помещения, конференц-залы действуют на нашего героя действительно не самым лучшим образом, он нередко теряет выдержку, "адекватность" восприятия явно "не своих" проблем... Вместо открытия живого классика (а Фишер, хоть и не является, на мой взгляд, гениальным шахматистом, безусловно -- одна из самых монументальных, классических фигур в шахматах уходящего века), происходит его задвигание в дебри ненормальщины, закрывание вопроса (проблемы) Фишера. А в сущности, был ли он, этот пресловутый, вроде бы совершенно неопровержимый, десятилетиями длившийся -- это же факт, с 1972 года по 1992-й! -- уход? Если вспомнить, что шахматы (что не менее общепризнано) в чем-то где-то, пусть не по самому даже большому счету (для кого -- как) искусство... Которое требует для своего появления, для создания, рождения совершенно особых условий, устанавливаемых прежде всего самим творцом, работником... Собрав материал, приведя его в порядок, отлично подготовившись к написанию всего-навсего фронтового очерка, Константин Александрович Федин в письме к одному своему знакомому замечает примерно следующее: если не произойдет ничего катастрофического -- со мною -- то очерк через какое-то (он не берет на себя жестких временных обязательств, хотя тут, как говорится, и война не ждет) время появится. И -- добавляет второе, решающее "если": "Если только он (то есть по сути дела уже подготовленный очерк) ПОЛУЧИТСЯ". Представим себе гроссмейстера, который пропускает один турнир, другой, третий, четвертый, пятый, отклоняет шестое-седьмое-восьмое приглашение. Не играет год, другой, хотя вроде бы остается здоровым. Вывод болельщиков-поклонников вскоре же будет почти однозначным: значит... повредился головой. Еще бы -- отказывается от неплохих, заслуженных заработков, теряет рейтинг (снижает), имя его тускнеет, он выбывает из борьбы. А по сути -- не участвует в гонке. Но может быть, он захотел всего-навсего... как ни непривычно, я чуть было не написал неприлично, это звучит, отойти в сторону, присмотреться к шахматам со стороны, как это сделал, допустим, Эм.Ласкер -- после проигрыша матча Капабланке в 1921-м году. Но такого рода соображения публике обычно остаются непонятными совершенно; что более чем естественно: успех надо развивать, поддерживать, надо кушать, что подают, дают -- бери, бьют -- беги. Другим, тоже гроссмейстерам, не столь известным, скажем, такого рода приглашения (на столь высокопрестижные, а следовательно, совсем неплохо оплаченные) турниры и не снятся. Что это еще за капризы?... Что за простой? Я -- человек простой, так объясните мне этот простой (извините за рифму). Ну, а если все дело в том, что -- всего-навсего! -- изменились условия? И внешние и, главное, быть может, внутренние, уже не устраивают гроссмейстера? Может быть, та турнирная обстановка -- вообще и на ожидаемых турнирах в частности == его как творческую натуру уже не удовлетворяет; а он ее (не натуру, понятно, а обстановку) переменить -- в отличие от Фишера, который менял-таки и освещение и помещения даже -- увы, не тот авторитет, не то "нахальство"! -- не может? Представим себе, нет, даже не писателя, журналиста, который с чемоданчиком материалов, пусть для очередного очерка, занимает многокомнатный особняк -- с условием, что через неделю выйдет из него с готовым произведением. Проходит две-три недели, все сроки нарушены; а ведь его снабжали продуктами; с горячей водой, отоплением, освещением тоже было в порядке, все коммуникации действовали отлично. Почему же нет очерка, ну, хоть какого-то, хоть халтурного? Заболел == это первое предположение. Если же он появляется на публике вроде бы (!) здоровый телом, значит, искомый и непреложный ответ очевиден -- болен духом. В таких условиях и не написать ничего?! Многим, если почти не всем, невдомек, что у него, как, допустим, в наихудшем "фединском варианте", -- не получилось. Очерк не вытанцовался. Никакой. Несмотря на усилия, несмотря на много(несколько) недельные уже размышления, несмотря на то, что перепорчена пара килограмм бумаги, несмотря на то, что журналист пробовал писать в разных комнатах, в том числе в туалете, в ванной, забирался на чердак, на крышу, спускался в подвал. НЕ РАБОТАЕТСЯ. НЕ ВЫХОДИТ. Сон вдруг -- а почему бы и нет? == рассортировался, расстроился, "что-то с памятью моей стало" (даже!), какие-то пошли (и прошли, слава Богу) сбои в организме. Не работалось в этом особняке, надо бы попробовать другой. Или -- вообще переждать этот соннорасстройный, скажем так, период. Надеемся, что журналиста, писателя тем более, если он объяснится доходчиво, извинят многие, а то и очень многие... А шахматиста -- наверное, не очень. И не все, и не многие. И будут по-своему, в чем-то пусть даже и не по самому-самому большому счету, правы: ведь шахматы, что ни говорите, -- спорт. Пусть на треть (раз уж это == игра-спорт-искусство-наука), пусть на одну только четверть... Налицо уклонение от борьбы. Но ведь, добавим мы, от борьбы-творчества. Но ведь -- от борьбы-науки. Процесс и научного творчества вполне может "не пойти", потребовать передышки. Фишер пробовал намечать, скажем так, какие-то, кое-какие соревнования для себя -- в период "столь долгого отсутствия": длительные и, судя по всему, тщательные переговоры с Анатолием Карповым, прибытие (прилет) в Белград на матч со Светозаром Глигоричем и внезапный отказ и от одного, и от другого матча... Были, конечно, и другие полувыходы, о которых мы просто не знаем. Не сложилось, не получилось, не складывалось, общий комплекс условий оказался не тот... Сколько было разговоров по поводу мучительных, длительных перипетий, малоэнергично выражаясь, созданных, организованных Фишером перед матчем в Рейкъявике, возникших, да, явно по его и только его вине! В чем -- только -- и как только его не обвиняли. Между тем сейчас, по прошествии десятилетий, просматривается не столько хитрый замысел (план), построенный с целью повлиять на душевное состояние Б.Спасского, сколько -- пожалуйста, не удивляйтесь, дорогие читатели, это -- мое частное, сугубо, как всегда, личное мнение -- поиск, установление оптимальной (ориентируясь на собственное, да, "эгоизм" налицо, состояние) даты начала матча. И, во-вторых, -- своего рода, хотя почему это "своего рода"? просто == обретение некоторой, внутренней же, свободы. Если уж не свободы, то меньшей зависимости от околошахматных чиновников (в одного из них превратился, к глубочайшему сожалению, сам Макс Эйве, тогдашний президент ФИДЕ, впрочем, проницательно сочувствовавший Р.Фишеру, шедший у него на поводу не как у капризуна, но как у творческой личности, у которой вполне могут быть зацепки, задержки, сбои и т.п., и т.п.). Фишер как бы приглашал Спасского: Борис, пойми, услышь, ощути смысл моих "метаний". Ведь я их -- других, этих Других -- хотел бы вообще послать куда подальше. И начать наш матч в очень удобной для нас обоих обстановке, атмосфере, в удобное (взаимно) время, да и так, чтобы заработать поприличнее. Для Фишера повышение гонораров -- естественно, одно из средств (наиболее понятных публике, а может быть и единственное ей понятное средство) повышения престижа шахмат, как игры совершенно особой, которая не только "ничем не хуже скрипки" (М.Ботвинник), но не хуже и гольфа, тенниса, бокса. Здесь вспоминается обещание Фишера получать за свои матчи никак не меньше, чем Мохаммед Али получает (получал в то время) за свои. Кажется, Роберт выполнил это, сдержал слово. Они сравнялись -- высший общий призовой фонд матчей М.Али и Р.Фишера -- 5 миллионов долларов. Если ошибаюсь, поправьте меня, пожалуйста. Предрейкъявикская эпопея разворачивалась на глазах у всего шахматного -- и не только чисто шахматного -- мира. И осталась во многом, если не во всем, непонятой. Задним числом исправить положение представляется почти невозможным. Чтобы получить достойного соперника -- в матч-реванше, -- Фишеру пришлось в течение ровно 20-ти лет "проверять" Спасского, который так и не стал суперпрофессионалом, однако, в деле особо успешного освобождения от влияния шахматных и возлешахматных чиновников, "неподходящего" государства, добился впечатляющих успехов. Второй матч с Фишером, а затем и с одной из сестер Полгар, подвел двойную, вероятно, заключительную, черту под шахматной карьерой Бориса Васильевича. Быть может, самого переутомленного из всех чемпионов мира, не считая самого первого -- В.Стейница... Спасского подвела неточность, некоторая несвоевременность СТАТУСИЗАЦИИ. То есть самоопределения, самоосознания. Фишер, конечно, помог ему благополучно (да, и от слова "получать") сойти со сцены, сделать это плавно и вместе с тем решительно, Фишер обеспечил его не только, а может быть, и не столько, в материальном смысле, сколько в духовном. Показал своего рода (опять-таки!) пример утонченной (+уточнения) статусизации. Ведь сам Бобби до Кюрасао был щенком, грубо говоря, кидавшимся на трон, в лоб штурмовавшим бастионы старших. Годы, годы и годы, в том числе пропущенные из-за инцидентов в Сусе (Тунис) на межзональном турнире, трехлетие пропущенное просто по личному желанию (что тихо потрясло, помнится -- обоюдное осознание тут тоже не было на достаточной высоте, -- весь шахматный мир)... Спасский после Рейкъявика жил "абы как", вырвавшись во Францию, плыл по волнам очередных подходящих (и не очень) турниров. Матч с Карповым, считаю, травмировал его значительно. А чем же, в сущности, стоило заниматься, безусловно избавившись от "Угрюм-Бурчеевых" отечественного розлива? Наверное, подготовкой к... матч-реваншу с историческим противником. Если бы такая, целенаправленная -- даже и не без соответствующих заявлений (а почему бы и нет?), -- деятельность, осуществляемая, конечно, с изрядной долей (привнесением) профессионализма, была налицо, глядишь, и у самого Фишера было бы поменьше "шатаний", поглядываний на Глигорича, на самого Карпова. Конечно, речь могла и, полагаю, должна была, идти не о скоропалительном, Лас-Вегасском, например (тем более!), проекте. Они оба вполне могли дать понять шахматному миру (общественности, если хотите), что подлинное, в нормальных условиях проходящее, выяснение взаимоотношений между ними -- крупнейшими (если не сильнейшими) шахматистами современности далеко еще не закончено. Что оно, по сути дела, только начинается. Не смогли бы -- а что тут такого уж слишком фантастического?! -- их матчи (а то и серия матчей) несколько потеснить, а то и как-то аннулировать "столь долгое единоборство" глубокоуважаемых двух "К"? Может быть, и конфликтов, ссор было бы -- и не только между новыми чемпионами == поменьше?.. Но эта, старая, так скажем, пара не пошла на перехват инициативы, а точнее -- на сохранение ее. Разошлись, как в море корабли, о чем, как знать, может быть даже и теперь жалеет Фишер, в меньшей мере сожалеет, наверное, Спасский -- его "вина", конечно же, поменьше: инициатором мог быть старший по званию. Не исключаю того, что Р.Фишер мог даже и... испугаться. Так странно, удивительно употреблять по отношению к нему это простое слово, уж слишком не то, чересчур не подходит: ну, разве может суперпрофессионал чего-то или кого-то бояться?.. Но такой, весьма вероятный, испуг. Не свидетельствует ли он о том, что подлинный переход к суперпрофессионализму произошел через несколько лет после Рейкъявика, а может быть и еще позже? Конечно, речь не о чем-то, напоминающем организацию Каспарова, первую гроссмейстерскую, профессиональную, обеспечившую проведение прекрасных турниров на Кубок мира. Но слегка ... монополизировать розыгрыш мирового первенства (или назвать это продолжение своих соревновательных отношений по-другому)... можно было попытаться. Не решились. Это выглядело (бы) слишком уж "эгоистично", что ли... Не решился прежде всего Фишер, которому мог подсказать такой поворот только Б.Спасский == своим отказом от участия в очередном претендентском цикле. Но почему конкретно -- будем, учась у экс-чемпиона, предельно делового человека (как и положено профессионалу, не говоря уж о суперпрофи, он предельно конкретен, расчетлив и умеет впереди телеги ("амбиций", по слову Спасского) неизменно ставить лошадь ("амуниции", по его же слову)), будем придирчиво "вещественны", -- почему Р.Фишер не пошел на такое?.. Думается, он учел решающий и наиболее ощутимый в нескольких смыслах фактор == глубокую, многолетнюю, непреодолимую (20 лет понадобилось Борису, чтобы немного прийти в себя, "отойти" от Бобби, от тех кошмарных, первых тринадцати партий в столице Исландии, войти в относительную норму и выиграть в... два с половиной раза больше партий (не 2, а целых 5) в очередном матче с Бобби!), задубевшую, сцементированную усталость своего желательного и естественного, наилучшего партнера. Надо было выжидать, надо было надеяться-таки на лучшее. Надо было в конечном счете заниматься все тем же -- выполнять долг глубокого профессионала == беречь кадры, сберегать, если не спасать (а улучшить положение могло только всеврачующее время), партнера. И восстановление Спасского, конечно, далеко не полное, повторяю, весьма относительное (другого и быть не могло), состоялось. Кто-то сгоряча может это назвать даже возрождением. И с таким определением трудновато спорить. Борису и себе, продолжаю это утверждать, был подарен Фишером поистине сказочный, чудесный, казалось бы невозможный, тем более в так называемое "наше время", матч. Он, состоявший из 30-ти партий (из которых первые 11 прошли на "острове грез", как бы в потусторонне-волшебной обстановке, словно природой(а кем же еще?) приготовленной, как раньше говорили, при-уго-товленной, приуготованной Фишеру и его историческому партнеру за их и главным образом его, Бобби, долготерпение) промелькнул как сон. А тот ли Фишер? -- вот вопрос, который был с самого начала главным и беспрерывным, непрестанно-назойливым, я бы сказал, туповато-неотвязным. Да разве в этом дело? Так ли уж важен сам уровень игры... сопоставимый, сопоставляемый... с кем, с чем? с чьим? Каспарова и Карпова? Но они будут -- если позволят, разумеется, условия, -- в свое время вызваны на ковер... Ну, может быть, уже в некотором смысле, тени того Каспарова, того Карпова, какими новоявленные чемпионы были в том же (самом), 1992-м, году. С ними разговор может быть особый и отдельный -- в соответствующей обстановке. Вот Фишер в 49 лет сыграл такой (такой-то) матч. А вы, дорогие друзья, в подобном возрасте на что будете способны, на что "горазды"? Как вы самосохранялись, как тренировались, как готовились к вызову Фишера, да кого бы то ни было? Сколько и какого пороха осталось у вас в пороховницах? Подобного рода выкладки очень легко объявить пустыми умствованиями, необоснованными прикидками, фантазированием на пустом месте. Исхожу все-таки из установлений шахматного суперпрофессионализма, представляемого сейчас, увы, в мировых шахматах одним-единственным человеком. Один поручик шагает в ногу, вся дивизия -- не в ногу? Что ж, бывает и так. Только это нуждается в совершенно неотразимых, убедительных до предела доказательствах. Вот их-то и готовит Роберт Фишер, поддерживающий достаточно высокую, постоянную боевую, игровую в том числе, готовность. Кто станет спорить -- лучшие, наилучшие тем более, времена прошли. Безвозвратно миновали. С природой, по большому счету, да и по среднему, по небольшому, не поспоришь. Но профессионал иначе не может -- он и тут обязан бросить ей (вывод самоочевидный для меня) решительный вызов. И осуществлять его, ковать ежедневно, ежечасно, стараться, пытаться... карабкаться, ДЕЛАТЬ ХОТЬ ЧТО-НИБУДЬ, вершить нечто посильное, иногда и предельно доступное. Как получится, как удастся... "Я отвечаю за свои усилия, а не за результат", заметил как-то великий Ласкер. Ничего другого жизнь профессионала как бы и не разрешает. Не предоставляет. Назвался груздем -- полезай в кузов. Тем более, что кое-какие вещи, и надеюсь, многие согласятся, немаловажные, упущены. Что-то упущено, ушло безвозвратно. Есть ошибки, неточности непоправимые, есть поступки, как принято сейчас выражаться, необратимые. Все-таки напряжение было велико. Это была схватка. Свержение монарха, как бы переворот в шахматном (и не только) мире. Сражение -- и сопоставление -- "двух систем". Вот уж что верно, то верно. "Двух систем" -- в том числе и подготовки к ответственным (а они для профессионала все такие) соревнованиям. К Состязанию, к дискуссии -- обсуждению друг друга! Фишер готовился практически в одиночку. Даже назначение (избрание) секунданта выглядело как принудительная -- что делать, таков обычай, таковы правила проведения поединков! -- процедура. В команде Спасского происходили передряги, изменения состава, смена главного тренера (Бондаревского на Геллера). Во многом и многом они подошли к первой партии измотанными, издерганными. И неслучайными выглядят грубые, грубейшие ошибки, начиная с чудовищного хода С:h2 (Фишера, будто бы желавшего сразу (?!) форсировать ничью). Матч-72 оказался испорченным, искромсанным с разных сторон. Он заслуживал "реабилитации", "переделки", я чуть было не написал -- переигрывания. Но сделать это было не так-то просто, это откладывалось Фишером на далекое потом -- когда воспоминания станут "окончательными", заматереют; когда первый матч отодвинется уже точно в другую, даже совсем другую, эпоху -- вот тогда можно играть второй. Риск заключался в том, что второй вообще мог не состояться. Его и не было бы, если бы не появился истинный, редчайший любитель шахмат, поклонник Фишера до мозга костей -- Ездимир Василевич, ставший при своем "подопечном" чем-то вроде живого талисмана, кем-то вроде дядьки Савельича. Прежде всего он сам, лично, под свою, как говорится, ответственность -- оберегая отдых (а важнее всего -- сердцевину, основу, драгоценность отдыха -- сон), памятен дружеский скандальчик, учиненный Бобби по пово-ду неизвестного вертолета -- оказалось, это американский, военный -- своим шумом разбудивший заокеанского гроссмейстера, оправдания "ответственного за покой"... Строго-дозированными, осмотрительными были пляжные развлечения (появления) -- в отличие от нескольких "запойных" загораний Спасского, приведших к едва ли не опасному солнечному полуудару... Это было почти неправдоподобное исполнение мечтаний. И на повторение подобного чего-то хоть отдаленно-близкого, крайне трудно (теперь) решиться; как говаривал грибоедовский герой (Фамусов), "ну так и жду содома". Ну, не может, не сможет так быть, чтобы второе чудо прошло, как первое, без сучка-задоринки; обязательно обстоятельства ведь преподнесут некую гримасу, непременно что-нибудь лопнет, откажет, сорвется, провалится!.. Исказится. С другой стороны, непрерывный -- нацеленный на Большой матч -- тренировочный процесс не может остаться без применения. "Мясорубка" Фишера отлажена, смазана, опробована, обкатана, как бы даже раскручена. Попасть (попасться) к нему "на прием"... На это решится не всякий современный гроссмейстер -- из числа самых ведущих, в частности. Оказаться за одним столиком с самим Фишером -- человеком так и столько работавшим над шахматами. Играть с ним, да еще полностью на его условиях?!.. Можно сколько угодно говорить, что Фишер уже не тот, далеко не тот, в смысле == не образца 1972 года. Да он и не может быть (оставаться!) тем самым. Кто знает, чего понаподготовил он за эти годы, десятилетия. Никто не узнает, пока "тайное оружие" не будет пущено в ход. Ясно лишь, что матч-92 со Спасским не заставил Фишера скрести по сусекам, выложиться -- хотя бы и в теоретическом плане -- полностью. И кто ведает, какой "ряд чудесных изменений милого лица" приготовлен, запрограммирован им для долгого, продлинновенного, чуть ли не вечного матча (до 14 -- 16 -- 18 -- 20-ти побед; а что с него станет, он, "не желая играть", может выдвинуть и такое требование). Какой запас прочности он накопил, какими способами подготовил себя к игре, едва ли не многолетней? Ну хорошо, может подумать кто-то из кандидатов, выиграю я 8 -- 10 -- 12 партий, даже 14, но ведь впереди был бы (будет) целый новый матч -- до 6-ти, скажем, побед (для меня, по крайней мере, успевшего к этому моменту понести тоже кое-какие, может быть, почти такие же, цифровые потери; а вдруг я поплыву, перестану считать, что-то соображать, как это, кажется (что-то такое, похожее, о чем-то сходном шли слухи во время одного из безлимитных матче), было с одним из замечательных гроссмейстеров?!..) Стоп машина -- ни одной (даже одной!) партии вдруг уже не может, ну, никак, даже получая выигранные позиции, ни одной не может закончить в свою пользу -- или ничьи или проигрыши, словом -- поплыл, дело застопорилось. Вот тут-то я, никогда не готовившийся, может быть, и вполовину так (и столько), как (и сколько) готовился Фишер, дойду до полнейшего отупения. Может, он на это и рассчитывает: выиграв у него, у самого Фишера, невиданно большое количество партий (Спасский в Югославии смог победить лишь пять раз!), я могу окончательно сносить, износить, испортить, разладить, затупить свой, так выразимся, победный (победительный) механизм. Да и как играть с человеком, совершенно уверенным (иначе, наверное, опытнейший спортсмен не стал бы и предлагать "самоубийственную", взаимоуничтожительную, простите, формулу!), что, скажем, 18-20 партий в одном соревновании у него не выиграет решительно никто. Уйдя на десятилетия со сцены, он мог годами -- годами! времени у него в запасе для таких упражнений уйма, и все его время подлинно его (ни семьи, ни жен-детей-тещь-зятьев, ни пеленок-распашонок, ни кефир-клистиров: здоровье, по слухам, отменное, весь прямо-таки перетренирован!) -- имитировать подобные нагрузки. А я? Чем я занимался?.. Это был необычайный матч, изобиловавший -- хоть в книгу рекордов Гиннеса == чудовищными, детскими, уже совершенно непонятными, необъяснимыми ошибками. Прежде всего со стороны Спасского, хотя и Фишер постарался -- две партии выиграл нелепо, а в третьей (второй по счету) ему было засчитано поражение за неявку. Матч выявил, однако -- и вместе с тем -- СТАВКУ НА ОШИБКУ. Которая (ставка) и стала, извините за некоторый каламбур, была, вероятно, с самого начала, сделана Фишером. Чарли Чаплин открыл, как упоминалось, "закон возни" -- участь обычного, обыденного человека (которого иногда подмывает назвать, про себя, конечно, не на страницах этих заметок, человечком). Великий художник ее, участь, конкретизировал, расшифровал, материализовал по-своему... Роберт Фишер открыл своего рода ,закон ошибки"! Неправильное -- и не только по отношению к шахматам (прямо) поведение в жизни обязательно, непременнейше ведет к неточностям и промахам за доской. Спасский к моменту начала матча предстал перед ним, Р.Фишером, как человек поистине переполненный, как говорится, тяжким грузом, ворохами нешахматных ошибок. Их число и качество достигло дикой "отметки". Отметка же за поведение -- два с минусом, если не единица: он вел себя "образцово наоборот", совсем, совершенно не так, как полагается (полагалось бы) профессионалу; слишком много было отклонений по этому признаку, слишком много "уклонений" от профессиональной, исследовательской, по отношению к своему Делу, линии. Вот то основание, которое давало Фишеру, нет, не надежду, но уверенность в том, что матч будет выигран... И скорее всего отнюдь не с минимальным счетом, а крупно! -- несмотря на начальный счет 0:2 (1-ю партию американец проиграл, во 2-й, напоминаю и повторяю, ему было зачтено поражение за неявку -- Фишер не хотел играть при телекамерах, в явно (!) неподобающих, некомфортных, скорее для него особенно некомфортных, условиях). В известном заявлении Е.Геллера, возглавлявшего делегацию Спасского, -- впрочем, как раз не очень известном: от него никто официально вроде бы не отказывался, но о нем предпочитают сейчас как-то не упоминать, -- в нем говорится, что Фишер был вполне уверен в победе (в матче-72), потому что рассчитывал на "технические" (!!) средства воздействия на психику Б.Спасского. Расчет был, надежда -- и, как видим, более чем блестяще оправдавшаяся -- была. Но -- на то, что Спасский... сам на себя подействует. Изнутри. И еще как! Спасский, говоря коротко, с самого начала жил жизнью, в самом лучшем случае, полупрофессионала, частичного профессионала. И это, в основном благодаря огромнейшему дарованию, позволило, правда, не с первой попытки, взойти на шахматный Олимп. При встрече (сколько-то длительном взаимодействии) со 100%-м профессионалом (в котором проглядывал уже и супер-профессионализм) Борис Васильевич был обречен. Страшновато подумать, как сложился бы рейкъявикский матч, будь он безлимитным: по собственному признанию Спасского, он к последней (проигранной им, 7-й проигранной) партии "сломался". Удивительно, как этого не произошло раньше! В сущности, матч-72 уже не имел особого смысла: Фишер доказал, правда, не в персональном сопоставлении с самим чемпионом, что он играет сильнее всех, а главное -- что как-то старались все-таки не замечать -- подготовлен не то что лучше, но как бы иначе, чем остальные претенденты, куда более основательно, куда более прочно. И на острие этой подготовки находилось то, что находится и сейчас, так сказать, в авангарде упований Фишера: партнеры не так, как он относящиеся к шахматам, не могут не ошибаться -- грубее и чаще, чем он, пожалуй, -- нелепее... Второй матч со Спасским подтвердил то, что в подтверждении, ни теоретически, ни практически, считаю, уже не нуждалось. Таким образом, Фишер вольно или невольно обеднил, совершенно сознательно, свою игру, пошел на сужение диапазона приемов выигрывания, если так можно выразиться. Это (такое) сужение позволило и позволяет ему все более блестяще, отточенно совершенствовать свою позицию, внутреннюю, особым образом организовывать и поддерживать мир ожиданий (ошибки партнера). В подавляющем большинстве случаев Фишер "хладнокровнее" относится к результату (возможному) партии. Ему не надо ее обязательно выигрывать (или сыграть вничью). Важно достойно провести и завершить исследовательский процесс == совместно с партнером, собеседником, участником равноправной дискуссии. Он более "наблюдателен", он в большей мере способен смотреть на все происходящее натренированным, "объективирующим" взором. И он -- ограничивает как бы свои возможности, свою структуру ожиданий. Овладев полностью (редкий случай в шахматах, если не единственный) техникой позиционной игры (на самом деле, понятно, овладение непрестанно попросту пополняется, совершенствуется, растет), он подмечает неточности ожидаемые: ему ведь кое-что известно об образе жизни того или иного противника (пардон, партнера), о его "отклонениях" от профессионализма, от беззаветного служения шахматам, то есть == такого, какого они только (!) и требуют. Шероховатости, промахи, ошибки, просмотры и т.п. -- они, так сказать, на кончике пера фишеровского соавтора. Они не могут не следовать друг за другом -- хотя бы потому, что безупречность отношения Фишера к Игре, как правило, -- да практически уже всегда -- выше, нежели у его визави. И, следовательно, надо тщательно, неотступно сосредотачиваться (сосредоточиваться тоже) на, грубо говоря, подлавливании, на "оформлении" победы -- благодаря подмечанию (подмечиванию) отклонений от классических, позиционных, более чем испытанных, истинных и, пожалуй, единственных -- для Фишера по крайней мере -- линий. Рейкъявик-72 принес ужасающие результаты. Югославия-92, может быть, чуть менее рельефные. Открываю Гоголя, собрание сочинений, повести, том 3-й, Москва, "Художественная литература", 1959. "Шинель", стр.131: "Один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его за долгую (разря