кто общается с людьми, знаком с жизнью, кого жизненный опыт сделал проницательным человеком, поэтому он рекомендовал ал-Муктадира. Но даже хитроумный ал-Фурат, хорошо знакомый с уловками чиновничьего ремесла тут просчитался, ибо мать халифа, греческая рабыня по имени Ша'аб стала энергично вмешиваться в управление халифатом. Смещала и назначала на посты людей по своему усмотрению и опережала всех в разграблении государственной казны. События, о которых идет речь, происходили в конце 299 года. В меджлисе, кроме халифа ал-Муктадира, находились: Госпожа, мать халифа, сидевшая за занавесом; вазиры Али ибн Иса и Али ибн ал-Фурат, в прошлом друзья, а ныне соперники; Абу-л-Хасан, глава дивана тайной службы, а также хаджиб ал-худжаб Наср ал-Кушури. Халиф уже устал от дел и церемоний. Он ерзал на троне, всем своим видом выражая нетерпение. К тому же в гареме его ждал евнух Мунис, у которого ал-Мухтадир проходил курс лечения. Но эмир верующих боялся своей матери, и покорно ждал, когда вазиры выслушают и утвердят людей, которых Госпожа желала видеть при дворе. Секретарь, а это был евнух-негр Муфлих ал-Асвад, заведующий личной перепиской халифа, опустил затекшую руку. Вазиры переглянулись и одновременно пожали плечами. - А что означает это странное выражение на лицах наших вазиров? - спросила из-за занавески госпожа. Она ни к кому не обращалась, но халиф быстро ответил: - Это означает, что они согласны. Это хорошо. Прием закончен, все свободны. - Интересно, - вполголоса спросил ал-Фурат у Али ибн Иса, когда они оказались за дверью, - сколько она потребовала за должности? Но Али ибн Иса не поддержал эту скользкую тему. Он повернулся к ал-Фурату спиной и, сделав знак Абу-л-Хасану, направился к выходу. Наблюдавший эту сцену глава дивана тайной службы вздохнул и последовал за вазиром. Али ибн Иса был человеком нелюбезным в обращении, а подчас даже грубым. Совсем недавно во время официальной аудиенции он так накричал на известного филолога ал-Ахфаша, что у того свет померк в глазах, и он, не снеся оскорбления, умер от разрыва сердца. Грубость вазира по отношению к ал-Фурату создавала лишние проблемы для Абу-л-Хасана, так как будучи подчиненным Али ибн Иса, он невольно оказывался противником влиятельного и хитроумного ал-Фурата. А ссориться с ним Абу-л-Хасану не хотелось. Подошел хаджиб и, обращаясь к ал-Фурату, сказал: - Господин, эмир верующих велит тебе вернуться. Ал-Фурат усмехнулся. Али ибн Иса был уже довольно далеко, но слух у него был отменный. По тому, как замедлился его шаг, Абу-л-Хасан понял, что тот все услышал. Абу-л-Хасан почтительно поклонился, ал-Фурату, прежде чем повернуться к нему спиной, и двинулся за своим начальником. - Ты видел? - спросил Али ибн Иса, когда они прибыли к нему домой. Абу-л-Хасан кивнул. - Все больше и больше власти забирает, подлец. А ведь когда-то министром я его сделал. Абу-л-Хасан хотел сказать, что место вазира ал-Фурат занял по наследству, сменив своего брата, но вовремя сдержался. Вместо этого он сказал: - Может, ничего особенного? - Как же, - с горечью возразил вазир, - я ухожу, а его зовут обратно. Значит, от меня что-то скрывают. Ох, не нравится мне это. - Не стоит придавать этому значения, - продолжал успокаивать Абу-л-Хасан. Вазир крикнул слуге, чтобы тот принес розовой воды. Это навело Абу-л-Хасана на определенные мысли. - О, уже время обеда, - как бы ненароком заметил Абу-л-Хасан, надеясь на приглашение. Повар вазира славился своим искусством. Но вазир укоризненно глянул на Абу-л-Хасана и тот, спохватившись, едва не ударил себя по лбу. Вазир постился. После дворцового переворота 296 года, когда сторонники наследника ал-Мутазза, возмущенные узурпацией власти низложили ал-Муктадира, Али ибн Иса, стоявший за спиной ал-Муктадира, едва не лишился жизни. Казнить его не успели, потому что власть ал-Мутазза продержалась всего один день. Но страха, которого натерпелся вазир, ему хватило на всю оставшуюся жизнь. После этого он перестал пить вино, стал набожен и днем постился. - Я вам больше не нужен? - осторожно спросил Абу-л-Хасан. - Мне было бы интересно узнать, зачем вернули ал-Фурата? - глядя в сторону, сказал вазир. - Вы это узнаете, господин, - поклонился Абу-л-Хасан. - Можешь идти, - разрешил вазир. Вернувшись в диван, Абу-л-Хасан потребовал к себе агента, находившегося в аудиенц-зале. Это был один из хаджибов. Новостей было две. Первая плохая - разговор шел об Али ибн Иса. Когда спросили мнение ал-Фурата, он упрекнул своего коллегу в том, что тот, заботясь о морали людей, подсчитывает, не воруют ли корм у государственных гусей, живущих на багдадских прудах, и в тоже время странно слеп в отношении мизерных налогов, поступающих из Сирии и Египта. Вторая новость была еще хуже. Говорилось о дееспособности дивана тайной службы. За последний год ни одного раскрытого заговора. Может быть, враги перевелись? Или не засыпают шпионов Кордова и Кайруан? Диван тайной службы проспал заговор 296 года. А ведь эта служба курируется Али ибн Иса. "Ах, как это нехорошо", - подумал Абу-л-Хасан. До поры он с величайшим уважением относился к ибн Фурату. Это был очень богатый человек. Говорили, что все его движимое и недвижимое имущество составляло сумму порядка десяти миллионов динаров. Жил он на широкую ногу, выплачивал пенсии, ежегодно выдавал поэтам двадцать тысяч дирхемов жалования. От своих агентов Абу-л-Хасан знал, что среди девяти тайных советников, садящихся за стол ал-Фурата, есть четыре христианина. Для огромного количества своих подчиненных вазир держал кухню, которая ежедневно поглощала сотню овец, три десятка ягнят, по две сотни кур, куропаток и голубей. Пища в его дворце готовилась день и ночь. В специальном зале был резервуар с холодной водой и любой пехотинец или кавалерист, полицейский или служащий, появившийся в этом доме мог получить еду и питье. В день его вступления в должность вазира в Багдаде подскочили цены на бумагу, так как всякому, кто приходил поздравить, он распорядился выдавать свиток мансуровской бумаги. К тому же он был умен. Правда, ум его был особенного рода. От него не было пользы государству, но ал-Фурат так ловко управлял запутанным финансовым хозяйством, что никто не мог понять, как в данный момент обстоят дела. Он сумел внушить многим мысль о своей незаменимости. Абу-л-Хасан помнил слова Фурата, когда тот еще был министром: "Для правления лучше, когда дела идут с ошибками, чем когда они правильны, но стоят на месте". В ту пору Абу-л-Хасан и ал-Фурат были примерно одного ранга. При встречах приветливо раскланивались и подолгу беседовали. Абу-л-Хасан не мог сказать, как в действительности относится к нему ал-Фурат, так как Абу-л-Хасан был обычным писарем, сделавшим карьеру, а ал-Фурат происходил из знатной семьи, из поколения в поколение наследовавшей государственные посты. Нынешнюю свою должность ал-Фурат получил, сменив брата. Абу-л-Хасан же получил свое место при содействии вазира Ал-Аббаса ибн ал Абу-л-Хасана, погибшего при дворцовом перевороте 296 года. С тех пор диван тайной службы формально был в ведении Али ибн Иса. По всему выходило, что ал-Фурат хочет прибрать к рукам тайную службу и поставить туда своего человека. Придя к такому выводу, Абу-л-Хасан отправился домой. Был поздний вечер, и служащие его ведомства изнывали на своих местах. Никто не мог уйти с работы раньше начальника. Это был порядок, который Абу-л-Хасан ввел с самого начала. Шеф тайной службы жил в квартале знати Баб ал-Маратиб. У него был двухэтажный дом с внутренним двориком и садом. Имран подошел к незнакомцу, тронул его за плечо и сказал: - Братец, подавальщик говорит, что якобы ты требуешь, чтобы я заплатил за твою еду и питье. Так ли это? - А почему бы тебе ни заплатить за меня, - не оборачиваясь, сказал незнакомец, - кажется, задолжал ты мне предостаточно. Услышав ответ, Имран сказал подавальщику: "Принеси вина" - и сел за стол напротив новоявленного кредитора, который в этот момент добывал мясо из бараньих ребер. - Приятного аппетита, - вежливо сказал Имран. Кредитор кивнул. - Как здоровье, как идет торговля? - продолжал Имран. Кредитор положил кость, вытер рот и сказал: - Как ты думаешь, может идти торговля у человека, который покупает рабов, а потом отпускает их на волю? - Я не просил вас, вы сами так поступили. Ахмад Башир похлопал Имрана по руке. - Ну, ну парень, я вовсе не попрекаю тебя. Ты спросил, я ответил. А ты что же, не доехал домой, решил в Багдад податься? Имран покачал головой. - Из дома мне пришлось бежать, - сказал он, - Убайдаллах прислал ко мне убийц. - Почему ты думаешь, что это сделал именно он? - спросил Ахмад Башир. Имран достал из одежды какой-то предмет и, оглянувшись по сторонам, вложил в ладонь Ахмад Баширу. - Это я нашел у убийц. Ахмад Башир тоже невольно оглянулся. Затем раскрыл ладонь и увидел кружок из белой глины, печать, на которой была вырезана надпись. Сдвинув брови, Ахмад Башир прочитал: "Мухаммад ибн Исмаил, имам, вали". - И что это значит? - возвращая печать, спросил Ахмад Башир. - Это пароль, по нему исмаилиты узнают друг друга. Такая же печать была у Абу Абдаллаха, да упокоит господь его душу. Подошел кравчий и наполнил вином чаши. Ахмад Башир поднял свою и сказал: - Рад тебя видеть живым и здоровым. - Я тоже, - ответил Имран. Выпили. Имран положил в рот кусочек хлеба, а Ахмад Башир вновь взялся за свою кость. - Что-то плохое случилось с вами? - спросил Имран. Ахмад Башир оторвался от бараньей кости, внимательно оглядел ее и, не найдя ничего съедобного, положил ее на стол. Вытер рот и сказал: - Я разорен.Компаньон обманул меня. У него не оказалось достаточной суммы с собой, и он выдал мне долговую расписку, а когда я пришел к банкиру, оказалось, что она не обеспечена. Вот так. - Ах, как это нехорошо, - покачал головой Имран. - Куда уж хуже. Это удивительно, всякий раз, когда я отпускаю тебя на свободу, на меня сваливается какая-нибудь напасть. Наверное, мне противопоказано творить добро. Имран сказал: - Добро не может быть противопоказано. - Может, - уверенно заявил Ахмад Башир. - Если в мире существует свет и тьма, вода и огонь, небо и земля; значит, в противовес добру имеет право на существование и зло. А значит, кто-то должен нести зло, во всяком случае, не делать добра. Имран пожал плечами, взялся за кувшин с вином и стал разливать. Ахмад Башир, следя за этой приятной взгляду процедурой, сказал: - Что ты собираешься делать? - Выпить, - коротко ответил Имран. - Прекрасный ответ, - рассмеялся Ахмад Башир, - ответ достойный мудреца. Но я имел в виду, что ты собираешься делать вообще, как жить дальше? - Не знаю, - замотал головой Имран. - А где ты остановился? - Нигде, я сегодня прибыл. А вы? - Надо же, выходит, мы одновременно прибыли. В Багдаде есть караван-сарай, в котором я собираюсь остановиться. Мне там должны, кое-что. Хочешь, пойдем вместе? - Пойдем, - обрадовался приглашению Имран, одиночество в незнакомом городе угнетало его. - Только допьем вино. - Непременно допьем. Имран расплатился, допили вино, поднялись и вышли из кабачка. Только- только наступила ночь, темнота, опустившаяся на Багдад, была еще прозрачной. Они, не торопясь, пошли по набережной, слушая всплески воды. Мимо проплывали речные суда и прогулочные лодки, на которых светились огоньки, откуда раздавалась музыка, и слышались песни. - Живут же люди, - одобрительно сказал Ахмат Башир, - умеют веселиться. Из лодки с крытым верхом, проплывающей мимо, донеслись слова: "Не желают ли господа, прокатиться?" - А что там у вас? - с готовностью отозвался Ахмад Башир. - Все что пожелаете - яства и напитки, гурии из райского сада. - Пойдем, прокатимся, - предложил Ахмад Башир - Наверное, это дорого, - замялся Имран, - денег у меня мало. - Я угощаю, - сказал Ахмад Башир. - Эй ты, причаливай, - закричал он. Кормчий подвел лодку ближе, матрос спустил трап и помог нашим героям перебраться на палубу. В каюте полы были устланы коврами. Посредине стояла миловидная женщина лет тридцати и с улыбкой вопрошала: "Чего желают господа - вина с чтением стихов и пением песен или ласки наших прекрасных девушек?" Друзья переглянулись. - Лучше вина, - сказал Ахмад Башир. - И того и другого, - сказал Имран. Женщина поклонилась и вышла. Вошел слуга с огромным подносом, полным снеди и стал выкладывать все на низенький столик, возле которого и сели наши герои, подоткнув бока продолговатыми подушками. Затем появились две молоденькие негритянки в набедренных повязках и с едва прикрытой грудью. - Э-э, - недовольно сказал Имран, - что у них белых нет? - Господин не пожалеет, - показывая ослепительно белые зубы, сказала одна из них, - мы лучше, чем белые. Имран смутился, он произнес эти слова вполголоса, будучи уверен, что девушки не услышат. Он не хотел их обидеть. Чтобы скрыть смущение, он потянулся за вином, но Ахмад Башир остановил его. - Пусть они разливают, - сказал он. В руках одной из негритянок появилась цитра, тронув струны, она запела низким голосом: Позолоти вином твой кубок, мальчик, Ибо этот день ведь как серебряный. Воздух окутан белым и стоит, осыпан жемчугом, Как невеста на смотринах. Ты считаешь, что это снег, Нет, это роза, трепещущая на ветвях, Красочна роза весны, в декабре же она бела. Вторая девушка наполнила чаши вином и поднесла гостям. Ахмад Башир поднял чашу и сказал: - Наша жизнь подобна этой лодке, которая плывет по реке. Выпьем за то, чтобы она как можно долго не останавливалась. Имран кивнул, соглашаясь, и выпил. Появилась хозяйка заведения, улыбаясь, спросила: "Нет ли у вельможных гостей пожеланий?" Имран поманил ее пальцем и спросил тихо: - У вас нет гречанки случайно. -Увы, господин. - Жаль, - расстроился Имран. - Милая, - сказал Ахмад Башир, обращаясь к одной из девушек, - не сиди без дела, следи за нашей посудой, чтобы она не была пустой, а то я этого не люблю. Девушка кинулась выполнять приказание. Вторая девица, перебирая струны, продолжала петь: Подобно лилиям на лугах фиалок звезды на небосводе Джауза шатается во тьме, как пьяная. Она прикрылась легким белым облачком, Из-за которого, она то манит, то стыдливо за ним скрывается. Так красавица из глубины груди дышит на зеркало, Когда красота ее совершенна, но она еще не замужем. Ахмад Башир толкнул Имрана в бок: - Слышал, она еще не замужем, у нас есть шанс. Какую ты себе возьмешь? Имран пожал плечами, ему было все равно. Он хотел спать. Лодка, приятно покачиваясь, скользил по реке. Слышно было, как плещется вода за бортом. Иногда мимо проплывали огни встречных судов. Борясь со сном, Имран услышал Ахмад Башира, который сказал: - Какой странный вкус у этого вина. Абу-л-Хасан, подойдя к дому, крикнул: "Хамза". Дверь тотчас отворилась, и в проеме появился толстый улыбающийся человек. Абу-л-Хасан отпустил охрану и вошел во двор. - Хамза, - обратился Абу-л-Хасан к управляющему. - Пожалуй, я прикажу, чтобы тебя больше не кормили. - Почему господин? - встревожился Хамза. - Потому что всякий раз, когда ты открываешь мне дверь, я опасаюсь, что твои щеки застрянут в проеме. - Господин шутит, - догадался управляющий. - Шучу, - согласился хозяин, однако лицо его осталось серьезным. Он вообще редко улыбался. Иногда, на службе, когда этого требовали обстоятельства. - Вы будете ужинать? - спросил Хамза. - Буду, - подумав, сказал Абу-л-Хасан. Есть он не хотел, но спать было еще рано. Надо было чем-то занять себя. - Накрой в саду, - добавил Абу-л-Хасан. - Сегодня холодно, - озабоченно сказал управляющий, - вы можете простудиться. - А ты жаровню принеси. - Вина? - вопросительно сказал Хамза. - Нет, - ответил Абу-л-Хасан. Ему нужна была ясная голова. - Дай воды умыться. Совершив омовение, Абу-л-Хасан прошел в сад, где стояла небольшая беседка, увитая плющом. Появился мальчик-раб, неся жаровню. За ним шел Хамза, держа в руках белый шерстяной плащ. Абу-л-Хасан сел и позволил укрыть свои плечи плащом. - Сейчас подадут ужин, господин, - сказал управляющий. Абу-л-Хасан кивнул. Мысли его были далеко. Ясно было как день, что Ибн ал-Фурат прибирает власть к рукам и ему мешает независимый от него начальник тайной службы. Удастся ли склонить Абу-л-Хасана на сторону Фурата еще вопрос, куда проще заменить, поставив своего человека. Всегда неприятно почувствовать угрозу со стороны человека, к которому ты относился с симпатией. Такое ощущение, что тебя предали. Усугублялось все это тем, что Фурат был умен. Было бы уместно сравнить их предстоящий поединок со схваткой льва и волка. Львом, понятное дело, был бы Фурат. "Думай Абу-л-Хасан, думай, - сказал себе начальник тайной службы, - ты не имеешь права потерять все, чего добился в жизни. Фурат получил должность по наследству, а ты ее заслужил, значит, ты умнее." Фурат пользовался популярностью в Багдаде. Все славили его доброту и щедрость. Он построил на свои деньги приют для сирот и собирался основать больницу. Но мало кто знал, что на благотворительность уходит едва ли сотая часть из тех денег, что он совершенно бессовестно брал из государственной казны. Подошла молоденькая служанка, поставила перед Абу-л-Хасаном поднос с закусками и, поклонившись, удалилась. Абу-л-Хасан рассеянно взял свежеиспеченную лепешку, положил на нее кусочек козьего сыра, закрыл его листьями салата вазари и принялся жевать. Появился Хамза и остановился в отдалении, вопросительно глядя на хозяина. Увидев его плутоватое лицо, Абу-л-Хасан вдруг что-то вспомнил, и спохватился. - Послушай, Хамза, - сказал он. - Да, господин, - с готовностью ответил управляющий. - А что это за девушка? - недоуменно спросил Абу-л-Хасан, выставив указательный палец и ведя руку в направлении ушедшей служанки. - Это ваша новая служанка, господин, - бодро сказал управляющий. - Вот как, - удивился Абу-л-Хасан, - а кто ты? - Я ваш преданный слуга, - сказал управляющий. - А я кто? - Вы хозяин. - А разве ты не помнишь, что я тебе сказал год назад? - Помню господин, но если вы позволите, я объясню. Иудей на рынке, Ибн Лайс, бакалейщик, хороший человек, честный, давно у него покупаю. Вот этот сыр например... - Ну? - Денег, говорит, не хватает на жизнь, можно сказать, бедствуем. - Что же он - торгует, а на жизнь не хватает? - Понимаете, нуждается он. Просил дочке работу найти. Давно просил. Я подумал, что вам приятно будет, для разнообразия. В доме одни мужчины, а тут женское лицо. - Отправь ее обратно, - сказал Абу-л-Хасан. - Слушаюсь, господин. - Чтоб завтра ее здесь не было. - Повинуюсь, господин. Хамза исчез, а Абу-л-Хасан зябко передернул плечами и протянул руки к жаровне. Остывающие угли меняли свой цвет от красного до золотого. Абу-л-Хасан подул на них и тут же зажмурился от поднявшейся золы. Три года назад он поспешно женился, но жена, к которой он на удивление быстро привязался, умерла, не сумев разрешиться от бремени, и оставила в сердце саднящую рану. После этого Абу-л-Хасан отпустил всю женскую прислугу. Почему-то он был абсолютно уверен, что именно таким образом сумеет освободиться от тоски. Воспоминание болью отозвалось в сердце. Абу-л-Хасан крикнул слугу и приказал подать вина. Ночью во сне он разнимал дерущихся Фурата и Али ибн Иса, часто просыпался от жажды и жадно пил воду, предусмотрительно поставленную Хамзой у изголовья. Утром, жалуясь на головную боль, он выпил кислого молока, которое, как утверждал принесший его мальчик-слуга, должно снять головную боль. Абу-л-Хасан выпил полкувшина молока, затем стал умываться. Слуга сказал: - Разрешите, господин, я вымою вам голову, и все у вас пройдет. Абу-л-Хасан кивнул. Слуга вымыл ему голову горячей водой, и Абу-л-Хасан действительно почувствовал облегчение. Взяв из рук слуги полотенце, он вытерся, и посмотрел ему в лицо. Мальчик улыбнулся и, проведя рукой по бритой голове, жалобно сказал: - Господин, я теперь похожа на мальчика, не отправляйте меня домой. Отец не может нас всех прокормить. - По-твоему все, кого не могут прокормить родители, должны идти ко мне в услужение? Мальчик, опустив бритую голову, молчал. Проходя мимо Хамзы, открывшего ему дверь, Абу-л-Хасан спросил: - Это ты придумал? - Что господин? - недоуменно спросил Хамза. - Ты обрил ей голову? - Клянусь господин, она сама, не сойти мне с этого места. - Ладно, - сказал Абу-л-Хасан, - пусть остается. Среди человеческих пороков существует один, приносящий владельцу особенно много неприятностей - это жадность. Причем она может погубить даже человека, для которого пороки - просто форма существования. Ахмад Башир носил на мизинце левой руки перстень. Почему на мизинце? Потому что он не налезал на другие пальцы. Обычный дешевый перстень из черненого серебра с огромным синим камнем непонятного происхождения, какие чуть ли не на вес продают багдадские медники. Когда одурманенные и спящие крепким сном посетители были ограблены и раздеты, к их ногам привязали тяжелые камни и собирались столкнуть за борт, но один из убийц заметил перстень и принялся снимать его. - Брось, - сказал ему товарищ, - я уже пробовал, не снимается, руки отекли. Но тот не унимался, крутил, пока, разозлившись, не рванул, сдирая перстень вместе с кожей. Когда с человека живьем сдирают кожу, как бы крепко он не спал, все равно проснется. Так и случилось. Ахмад Башир заревел, как раненый бык и одним ударом опрокинул наклонившегося над ним человека. - Имран, - закричал Ахмад Башир, - где ты Имран, черт тебя побери. Всего убийц было четверо, двое в этот момент собирались сбросить Имрана за борт. Сквозь сон он слышал, что его зовут, но как ни силился проснуться, разлепить глаз не мог. Очнулся он в тот момент, когда тяжелый камень потянул его на дно. Грабители двинулись на Ахмад Башира, который, к тому времени уже стоял на ногах. В руках головорезов зловеще поблескивали ножи. В голове у Ахмад Башира был туман, но первый же выпад он парировал с мастерством, достойным начальника полиции. Нож поменял хозяина, а противник, завопив от боли, со сломанной рукой упал на колени. В лодке было тесно и нападать убийцы могли только по очереди. Второму он всадил нож в самое сердце, а в следующий миг располосовал лицо третьему. Увидев что дела приняли такой оборот, оставшиеся в живых, мешая друг другу, бросились прочь и попрыгали в воду, надеясь вплавь добраться до берега. Человек со сломанной рукой молил о пощаде, но Ахмад Башир безжалостно столкнул его в воду со словами: "Потонешь, туда тебе и дорога". Он обошел лодку. Ни женщин, ни товарища не обнаружил. Лодка стояла на якоре. Озадаченный, он сел на корме. И тут, из воды показалась чья-то голова. - Что за черт! Это ты? - спросил Ахмад Башир, признав знакомые черты. - Я, - проговорил Имран, жадно хватая воздух. Он подплыл к лодке и с помощью Ахмад Башира взобрался на нее. - Как же ты меня напугал! - упрекнул его Ахмад Башир. - Извини, - тяжело дыша, ответил Имран, - Нечаянно. Ахмад Башир, услышав ответ, засмеялся. Глядя на него, засмеялся и Имран. Несколько минут они хохотали, глядя друг на друга. - Как же ты выбрался оттуда? - все еще всхлипывая, спросил Ахмад Башир. - Выплыл, - ответил Имран, вызвав новый взрыв смеха. Имран открыл ладонь и показал остро отточенный небольшой клинок без рукоятки. Показал и спрятал в потайное место в подошве обуви. - После покушения не расстаюсь с ним. - Молодец, - сказал Ахмад Башир, - хорошо придумал. Надо и мне так же сделать, отличная штука. А эти шлюхи куда делись, хотел бы я знать? Здорово они нас приласкали. - Повезло нам, - сказал Имран. - Если б не это, пропали бы, - Ахмад Башир показал кровоточащий палец и перстень на нем, и рассказал, что произошло. - Хотел бы я знать, где мы находимся, - сказал Имран, - и как будем отсюда выбираться, - его трясло от холода. - Надо бы тебе одежду сменить, сухую одеть, - сказал Ахмад Башир. Он обошел лодку, заглядывая во все углы. Имран снял с себя мокрую одежду и принялся ее отжимать. Донесся торжествующий голос Ахмад Башира и он появился, волоча за собой человека. - Спрятался, негодяй, - сообщил Ахмад Башир. Человек упал на колени и взмолил о пощаде. - Благородные господа, не убивайте меня, я только лишь матрос! - Врешь, собака, - грозно сказал Ахмад Башир, поднося кинжал к горлу бедняги. - А кто покажет нам дорогу? - спросил Имран. - Верно, - согласился Ахмад Башир и опустил кинжал. - Шелудивый пес, - сказал он, - давай рули, вывози нас отсюда. - Туда, где вас взяли? - спросил обрадованный матрос. - По-моему, он слишком много болтает, - заметил Ахмад Башир, - не отрезать ли ему язык? Матрос бросился выполнять приказание. - Отвези нас поближе к кварталу Аш-Шаммасия, - крикнул Ахмад Башир. - Там караван-сарай, - пояснил он Имрану. - Ты где собирался ночевать? - В мечети, у меня мало денег. - Ничего, пойдешь со мной, у меня там номер оплачен с прошлого раза. Имран, раздевшись догола, отжимал одежду. Ахмад Башир, пошарив по углам, сказал ему: - Не трудись, приятель, вот сухая, - и бросил ему охапку тряпья. Имран брезгливо взял одежду в руки. - Ее, наверное, с убитого сняли, - сказал он, поднося кафтан к светильнику. - Нет, - уверенно ответил Ахмад Башир, - тебя же они в одежде сбросили. - На мою они просто не позарились, - резонно заметил Имран, - не хочу. Он решительно бросил одежду в угол и стал натягивать свою. - Ишь, - усмехнулся Ахмад Башир, - забыл, как у старьевщика одежду покупал? Имран не ответил, пытаясь согреться, он яростно размахивал руками. Лодка легко скользила по воде, разрезая серый туман. - Эй ты, где мы плывем? - крикнул Ахмад Башир. - Канал ал-Му'алли, господин, - кланяясь, ответил матрос, - уже скоро. - Смотри у меня, - погрозил ему Ахмад Башир. Через некоторое время лодка пристала к берегу. - Здесь господин, - сказал матрос, кланяясь. - Не врешь? - спросил Ахмад Башир, вглядываясь в очертания домов. - Нет, господин, здесь рукой подать. - Что с ним будем делать, а Имран? - Ничего, пусть живет, - отозвался тот. - Слышишь, недоносок, мой друг дарит тебе жизнь, он добрый. Но свое занятие лучше бросай, попадешься мне еще раз, не пожалею. Из тумана донесся голос матроса: "Это были аййары, они вам отомстят, будьте осторожны". Имран, а за ним Ахмад Башир перебрались на берег. Лодка тут же исчезла в тумане, словно ее и не было. Ворота караван-сарая были заперты. Естественно, ведь была еще ночь. Но Ахмад Башир принялся стучать, переполошив обитателей. Чей то голос спросил: - Кто стучит в столь поздний час? - Путник, - отозвался Ахмад. - Иди своей дорогой, путник, в это время мы не открываем, утром придешь. - До утра еще далеко, открывай, кому говорят, я оплатил ночлег. - Не открою, - упрямился человек. - Сейчас ворота подожгу, - пообещал Ахмад Башир. - Может уйдем, - неуверенно сказал Имран. За воротами послышались новые голоса, и в щелях ворот появились всполохи света. Это на шум вышел разбуженный хозяин караван-сарая. Дверь открылась. Хозяин, выглядывая из-за спины охранника, сказал: - Эй вы, уходите, свободных мест все равно нет, а не уйдете, пошлю за полицией, и вас арестуют. - Может быть, ты меня не узнал, подлая скотина? - грозно спросил Ахмад Башир. Хозяин взял из рук раба факел и поднес поближе. Узнать он никого не узнал, но дурное предчувствие уже охватило его. - Разве ты не помнишь, как восемь лет назад ты снял две шкуры с одной овцы, и оплаченную мною комнату отдал другим людям, а потом они чуть не убили меня. Теперь хозяин вспомнил и, отступив назад, приказал закрыть ворота. Но не тут-то было. Ахмад Башир, протянув руку, ухватил его за бороду, и держа ее в руках, оттолкнув охранника, вступил во двор. За ним вошел Имран. - Господин, - жалобно сказал хозяин, - а ведь я в больницу вас отправил, помните? - Помню, поэтому ничего тебе не сделаю. Давай комнату, и будем квиты. Ахмад Башир выпустил из рук бороду и, указывая на колодезный камень, сказал Имрану: - Это место едва не стало моим надгробием. Как увидел, сразу в голове зуд появился. - И, - обращаясь к хозяину: - Жить мы будем в той же комнате. - Господин, - заискивающе сказал хозяин, - не сердитесь, эта комната сейчас занята, я дам вам другую. - Ну, нет, я этого больше не потерплю, оплаченную мною комнату постоянно кто-то занимает. Придется их выселить, пошли. Имран дотронулся до руки Ахмад Башира. - С вами поступили дурно, - миролюбиво сказал он, - если вы поступите так же, зло никогда не кончится. Ахмад Башир не стал спорить. Он и куражился-то больше для забавы. - Хорошо, подлая скотина, скажи спасибо моему другу, он добрый человек, а то бы я показал тебе. Давай другую комнату, а этому благородному господину надо высушить одежду. - Прошу за мной, - облегченно сказал хозяин. - Слава Аллаху, обошлось. Ахмад Башир заснул мгновенно, лишь только голова его коснулась подушки. Имран же, напротив, долго ворочался, пытаясь согреться, затем ему пришлось выйти во двор по малой нужде. Для этого он надел кабу Ахмад Башира, поскольку его одежду слуги унесли сушить. Когда, вернувшись, он стал раздеваться, из какой-то прорехи в одежде вдруг выкатилась круглая белая печать, точь-в-точь такая же, какая была у него. Абу-л-Хасан отправился на службу и пробыл там до обеда, разбирая каракули агентурных донесений. Обычно он полагался в этом на специального секретаря, но в серьезных ситуациях делал это собственноручно, надеясь найти слово или происшествие, которые придадут его мыслям правильное направление. Но все было тщетно. Наступил час трапезы. В это время чиновники его ранга отправлялись по домам, чтобы отдохнуть, а затем вечером вернуться к своим обязанностям. Так же обычно поступал и Абу-л-Хасан, но сейчас, чувствуя нарастающее беспокойство, он никуда не пошел. Начальник тайной службы отправил слугу к воротам халифского гарема за едой. Повара, обслуживающие гарем, славились свои искусством, а халифские жены назло друг другу заказывали себе столько блюд, что съесть их все не могли. Поварята затем продавали остатки. Любой человек, ожидающий гостей, мог пойти к гарему и купить там самую изысканную пищу, какую не готовили больше нигде в Багдаде. Пообедав, Абу-л-Хасан в сопровождении секретаря совершил прогулку по территории халифской резиденции. Одну за другой обошел казармы гвардейцев, Яанисиййа, Муфлихиййа, названные так по именам командиров полков грека Иоанна Яниса и евнуха Муфлиха, отборных солдат аскар-ал-хасса и личной гвардии халифа Мухтарин. На плацу позади халифского дворца происходили учебные бои, доносились звон мечей и шумные возгласы. Участники состязаний были окружены плотным кольцом зрителей. Подойдя ближе, Абу-л-Хасан пробрался в первый ряд. Узнавая министра люди, почтительно, расступались перед ним. Абу-л-Хасан с удивлением отметил, что в этот неурочный час среди зрителей очень много придворных высокого ранга и военачальников. Подняв глаза, он увидел, что на трибуне сидит сам халиф ал-Муктадир и с интересом следит за происходящим. Абу-л-Хасан поклонился на всякий случай, хотя был уверен, что его поклон никто не заметит, и перевел взгляд на ристалище: - Вот оно что, - пробормотал он себе под нос. Среди участников состязания он заметил ладную фигуру евнуха Муниса. Держа в каждой руке по мечу Мунис сражался против четырех тюрок-гвардейцев. В этой игре выбывшим считался солдат, получивший порез или не удержавший в руках оружие. Мечи в руках Муниса разили с такой ловкостью и быстротой, что Абу-л-Хасан сказал вполголоса, обращаясь к своему спутнику: - Он больше похож на наемника, этот евнух, а тюрки - на евнухов. Как много людей занимаются, несвойственным им делом. Мунис вывел из строя троих нападавших, а сам получил ранение от четвертого, на этом бой закончился. Под приветственные возгласы участники боя повернулись лицом к халифу и поклонились. Халиф поднял руку в одобрительном жесте и покинул трибуну. Учебные бои продолжались, но зрители стали расходиться. Абу-л-Хасан подошел к Мунису и приветствовал его. - Воистину ты рожден воином, - сказал он. - Благодарю тебя, о Абу-л-Хасан, - наклонив голову, ответил Мунис, - твои слова много значат для меня. - Ты ранен, - заметил Абу-л-Хасан. Из порезов на мускулистых руках евнуха шла кровь. Мунис засмеялся. - Это хорошо, - сказал он, - раны освежают мужскую кровь. Подошел лекарь и стал обрабатывать раны дезинфицирующим раствором, а затем наложил повязки. Подождав, пока тот удалится, Абу-л-Хасан сказал: - Многие, Мунис, завидуют тому расположению, какое выказывает тебе повелитель правоверных. Но я лично думаю, что это лишь малая толика того, чего ты достоин. Собравшийся уходить, Мунис остановился и изумленно посмотрел на министра. Был он среднего роста, но прекрасно сложен: стройный, плечистый с тонкой талией. Встретившись с его голубыми глазами, Абу-л-Хасан отметил, что глаза халифа ал-Муктадира тоже голубого цвета. Удивление Муниса было неподдельным. Он, уже привыкший к положению любимца халифа и к лести окружающих, все же понимал, что разговаривает с очень влиятельным человеком в иерархии халифской империи, который совершенно не нуждался в покровительстве евнуха. - Ты, Мунис, даже не представляешь, на какую должность я тебя рекомендовал, и все бы получилось, если бы не противодействие Ибн ал-Фурата. - Какую должность, о Абу-л-Хасан? - На должность силах-салара. Потерявший дар речи евнух подошел ближе. Даже в самых смелых мечтах оскопленный раб не мог вообразить себе такое. - Ибн ал-Фурат? - наконец переспросил он. - Ибн ал-Фурат, - подтвердил Абу-л-Хасан, - ты же знаешь эту знать, потомственных чиновников, они не любят выскочек, даже если они и умные люди, вроде нас с тобой. У них все время случаются провалы в памяти, они забывают, что даже Али пришлось доказывать свое право на имамат. - Ты не шутишь, Абу-л-Хасан? - спросил Мунис. - Нет. - Значит, нам есть, о чем разговаривать. - Ты сметлив, - улыбнулся Абу-л-Хасан, - это хорошо. Но не сейчас, слишком много любопытных, к нам прислушиваются. Мунис кивнул и ушел. Глядя ему вслед, Абу-л-Хасан заметил своему спутнику: - Оскопить такого героя было преступлением. - Скопят мальчиков, - ответил секретарь, - в этом возрасте не очень-то и видно, кто герой, а кто трус. Да и монахи по-своему оценивают мужчин. - Имеет ли он влияние на ал-Муктадира? - спросил Абу-л-Хасан. - Этого никто не знает, - ответил секретарь, - почему-то к нему благоволит халиф. Абу-л-Хасан повернулся к секретарю и, пристально посмотрев на него, сказал: - Это серьезное упущение, надо непременно узнать. - Слушаюсь, раис. Тут Абу-л-Хасан увидел ибн ал-Фурата в сопровождении свиты, спешащего к месту учебных боев. "Старый лис опоздал", - злорадно подумал Абу-л-Хасан. И он был прав. Фурат, услыхав, что халиф наблюдает учебные бои, торопился показать свою заинтересованность в боевом духе гвардии. Но не успел. Подойдя к нему, Абу-л-Хасан приветствовал вазира. Фурат небрежно кивнул в ответ. - Не повезло вам, - сокрушенно сказал Абу-л-Хасан. - Это еще почему? - грубо ответил Фурат. - Такое зрелище пропустили. Мунис сражался как лев. Сам повелитель правоверных пришел полюбоваться. Фурат скривился в усмешке. - Не знаю, как я переживу это, - сказал он. Абу-л-Хасан улыбнулся, оценив иронию. Фурат повернулся, собираясь уходить. Абу-л-Хасан сказал ему вслед: - Повелитель прочит его в военачальники. Фурат напрягся и медленно повернулся к Абу-л-Хасану: - Откуда это известно? Абу-л-Хасан развел руками. - Вам ли этого не знать. Ходят слухи. Два царедворца, источая яд, улыбнулись друг другу и разошлись. "Наживка брошена", - сказал себе Абу-л-Хасан, возвращаясь в диван тайной службы. Особенно его забавляло то, что он импровизировал. Абу-л-Хасан еще не знал, какую выгоду он извлечет из противостояния Муниса и Фурата, но интуитивно чувствовал, что начатая интрига пойдет ему на пользу. Едва в сознании забрезжил рассвет, как его руки потянулись, пытаясь нащупать плавные изгибы женского тела. Но в следующее мгновение он застонал и поднял голову, проклиная нечистого. Десять лет без малого, как погибла Анаис, а он все ищет ее тепло в этом призрачном предрассветном времени. В комнате он был один. Ахмад Башир удивленно хмыкнул и вслух произнес: - А где же эта деревенщина? Оделся и вышел во двор. Порасспросив сторожа, он узнал, что его приятель ушел еще затемно, куда - неизвестно. - Понятно, а где твой хозяин? - Здесь где-то ходит. Оглядев двор, полный всякого люда: торговцев и покупателей, поденщиков и солдат, Ахмад Башир заметил хозяина, который в свою очередь, заметив скандального постояльца, юркнул в ближайшую комнату. Подойдя ближе, Ахмад извлек его оттуда и сказал: - Я отправляюсь по делам. Если, когда я вернусь, обнаружится, что мою комнату кто-то занял, пеняй на себя, ибо я разобью твою башку об этот колодезный камень. Ты меня понял? Хозяин, вымученно улыбаясь, кивнул. Ахмад отпустил ворот его одежды и вышел со двора. Он отправился к набережной, где наняв лодку, велел отвезти себя к каналу ал-Муалли. Это был канал примыкавший к Ад-Дар-ал-Азиз, дворцовому комплексу, на территории которого находились все правительственные учреждения. Имран ушел из караван-сарая затемно. У привратника он спросил, где находится ближайший рынок, и теперь двигался в указанном направлении. Чувствовал он себя отвратительно: невыспавшийся, в непросохшей одежде, дрожа от холода, он брел по каменистой дороге, старательно обходя лужи, пока не добрался до базара "Сувайка Галиб". Базарные ворота были еще закрыты, и ему пришлось немного подождать. Моросил дождь и Имран, спрятавшись под навесом, размышлял над своим положением. Больше всего его мучил вопрос - случайна ли встреча с Ахмад Баширом. Судя по тайному знаку, можно было предположить, что это новый посланник фатимидского халифа, прибывший за головой Имрана. Но к чему было проявлять столько лицемерия и тянуть время? Но, с другой стороны, чего еще можно было ожидать от старого интригана, каким,несомненно, являлся бывший начальник полиции? Имран с тоской посмотрел на небо, пытаясь в разводах серых туч разглядеть свет. Его знобило. "Кажется, я заболел", - сказал себе Имран и стал щупать лоб. Никогда еще ему не было так плохо, даже в тюрьме, в ожидании казни. Он с тоской подумал о караван-сарае, где в тепле спал сейчас Ахмад Башир и едва не пошел обратно. Усилием воли он сдержал себя и еще выше поднял плечи. Читатель! Вообрази себя стоящим в сырой одежде без денег и с простудной ломотой в теле сумеречным утром на улицах чужого города, даже если этот город называется Багдад, иначе Мадинат ас-Салям, как первоначально назвал его основатель города халиф ал-Мансур. Вообрази и посочувствуй нашему герою. Заскрипела дверь в воротах, и в проем выглянул сторож. - О Аллах, уже стоит, - сказал он, завидев Имрана и, видимо, приняв его за поденщика, - вы спать