Игорь Бунич. Меч президента Большая аппаратная разборка И. Л. Бунич. Полигон Сатаны. Сборник. - Санкт-Петербург: "Шанс", 1994 Всем тем, кто погиб НИ ЗА ЧТО в октябрьские дни 1993 г. "Господь! Неужто это чудище С врагом сражалось нашей ратью, А вождь был только рукоятью Его меча, слепой, как мы". Даниил Андреев, "Апокалипсис" Танк вздрогнул от запускаемого двигателя, выплюнул выхлопом голубоватый дымок и грозно повел своим мощным 125-мм орудием. На танки, подобные этому, возлагались большие надежды, а потому все послевоенное время, то есть в течение полувека, они постоянно совершенствовались, впитывая, подобно губке, лучшие инженерные решения и высокие технологии из самых разных областей науки, как фундаментальной, так и прикладной. Композитная броня, рассеивающая смертоносную кумулятивную струю, но в то же время непроницаемая и для бронебойных снарядов. Гироскопическая башня, лазерный прицел, цифровые процессоры целеуказаний, радары поиска и фиксации цели, работающие в автоматическом режиме, мощные, форсирующие двигатели, позволяющие развивать скорость до 70 км/час. Эти танки с одинаковой легкостью шли через снега и пески, болота и размытые горные дороги. Их боевые характеристики были доведены до возможного максимума на многочисленных полигонных испытаниях и проверены в реальных боевых условиях: в огне Афганистана, Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии. Десятки тысяч этих танков, сконцентрированных на линии водораздела между Западом и Востоком, вдоль границы ГДР и ФРГ, Австрии и Чехословакии, служили предметом вечной головной боли у стратегов НАТО, понимающих, что остановить этот танковый вал, если он накроет Западную Европу, обычными средствами будет невозможно, что заставляло постоянно отказываться от неприменения первыми ядерного оружия, давая дополнительные козыри советской пропаганде. На многочисленных оперативно-командных и штабных играх советских вооруженных сил отрабатывались различные варианты кинжальных танковых ударов по Западной Европе с быстрым выходом к Ламаншу и побережью Атлантического океана. Современные тренажеры и имитаторы давали возможность отработать тактические приемы использования танков прорыва в любых условиях, в том числе и в крупных городах с многомиллионным населением. В огромном количестве штабных методик и наставлений было предусмотрено практически все: оптимальное расположение танков для поддержки здания рейхстага в Бонне, здания Национального собрания в Париже, здания Европейского парламента в Брюсселе и даже здания парламента в Лондоне с особым указанием, что на башне Биг-Бен могут быть развернуты специальные группы, вооруженные базуками и гранатометами. Компьютеры, обеспечивающие работу тренажеров, могли в доли секунды представить каждое из зданий в любой проекции, выделить наиболее опасные этажи и отдельные окна, подлежащие обстрелу из танковых орудий в первую очередь. Все эти методики и наставления ждали своего часа в сейфах секретных отделов штабов различного уровня, готовые перекочевать в боевые подразделения в нужный момент, диктуемый реальной обстановкой. Но когда этот момент настал, нужного наставления не оказалось даже в Генеральном штабе. Пришлось импровизировать на ходу. Не было ни фотографий здания, ни схемы подходов к нему через паутину улиц гигантского города, ни компьютерных проекций, даже простого плана на обычной синьке, хотя это, возможно, было самое крупное здание парламента в Европе, если не в мире. Но даже в кошмарном сне никто никогда не предполагал, что здание придется когда-нибудь штурмовать войскам при поддержке танковых орудий, шквального огня бронетранспортеров и боевых машин пехоты, заглушающих уханье гранатометов и непрерывный грохот автоматных очередей. В перекрестии сотен прицелов стояло величественное белое здание Верховного Совета РСФСР, увенчанное башней с огромным барельефным изображением герба погибшей империи и часами, стрелки которых остановились в 10 часов 3 минуты утра 3 октября 1993 года, когда в гигантское здание ударил первый танковый снаряд... А на танках, как и в былые времена, когда они, подняв тучи пыли на бесчисленных танкодромах, жадно поводили огромными орудийными стволами в сторону сулящего богатую добычу Запада, алели красные звезды. Красные звезды с "серпами и молотами" алели на фуражках, беретах и пилотках офицеров и солдат, поливающих свинцовыми очередями здание Верховного Совета собственной страны. Клубы густого черного дыма, вырывающиеся вместе с языками пламени из расстрелянных окон, закоптили вместе со всей верхней частью здания и огромный серп и молот на барельефном гербе. Казалось, что вкладываемая десятилетиями в души людей энергия уничтожения в слепой ярости, подобно вырвавшейся разрушительной стихии, обрушилась на своих создателей, потерявших контроль над созданным их же руками монстром. Чудовище, выращенное для уничтожения и пожирания соседей, но лишенное этой возможности, бросилось на своих хозяев. Мало тех, кто осознал этот факт достаточно четко, хотя многие понимали это инстинктом, пытаясь повернуть чудовище и его нерастраченную энергию разрушения на периферию страны. И чудовище, лязгая танковыми гусеницами, воя авиационными двигателями, рыча установками "Град", захлебываясь пулеметными и автоматными очередями, изрыгая огонь и смерть, пронеслось по окраинам развалившейся страны, извиваясь, норовя выйти из-под контроля полностью, нацеливаясь на сердце бывшей империи - Москву. Советская империя за долгие годы своего существования фактически ничем не занималась, кроме производства оружия в совершенно немыслимых количествах. Это диктовалось и безумными идеями ее основателей, и неверно понятой логикой развития мировых процессов, и вечным страхом перед собственным народом, лучшим способом оболванивания которого был признан лязг оружия. Это было уже не одинокое "чеховское" ружье, обязанное выстрелить в последнем акте только потому, что в первом оно висит на стене. Все четыре стены советского "дома" были завешаны гроздьями самого разнообразного оружия, оно грудами лежало на полу и гирляндами свисало с потолка. По методе Станиславского, оно обязано было начать стрелять, и стрельба началась... Запылала Средняя Азия и Кавказ, загрохотали орудия в Молдове, танки залязгали по улицам прибалтийских столиц и, практически не останавливаясь, ворвались в Москву в августе 1991 года, завершая целую вереницу своих походов по столицам: Будапешт, Берлин, Прага, Кабул, Тбилиси, Баку, Вильнюс, Москва. Смертоносная змея закусила собственный хвост, ужас охватил противоборствующие стороны в августе 1991 года при виде разверзшейся перед ними бездны, на краю которой они оказались. Великая атомная сверхдержава готова была не только развалиться, что с ней уже произошло, но и провалиться в тар-тарары, потеряв последние остатки государственности и превратясь в груду архаических развалин, ощетинившихся ядерным оружием. Танки и бронетранспортеры, перепахав улицы собственной столицы, воздержались и от стрельбы вообще, и по Белому Дому в частности, где засели сторонники президента Ельцина, готовые, по их собственным словам, защищаться до последней капли крови. С одного из танков Ельцин, как Ленин с броневика, объявил о начале новой эпохи в истории страны - эпохи демократии, свободы и права, основанной на демократическом, принятом во всех "великих демократиях" мира, разделении властей на исполнительную, законодательную и судебную, на полной свободе печати и слова, общественных собраний и манифестаций. И чтоб никто уже не мог этому помешать, было торжественно объявлено о запрещении и роспуске КПСС, о передаче ее собственности в казну. Все это внесли в старую сталинско-брежневскую конституцию и торжественно поклялись ее неукоснительно соблюдать, забыв только об одном. Впрочем, возможно, и не забыли, а просто не знали за неимением опыта. Не знали о том, что "ДЛЯ ТОГО, КТО ЛЮБИТ ДЕМОКРАТИЮ, ТА СОЗДАЕТ ТОЛЬКО ОДНИ ПРОБЛЕМЫ, ДЛЯ ТОГО, КТО ЕЕ НЕНАВИДИТ - НЕОГРАНИЧЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ". Так и случилось. Ельцин, Руцкой и Хасбулатов, обнявшись, позировали перед телекамерами всех информационных агенств мира. Это выглядело эффектно, особенно на фоне понуро спускающегося по трапу Горбачева, освобожденного из форосского заключения. Одетый в поношенный пуловер президент СССР сопровождался автоматчиками, по виду которых трудно было сказать: эскорт или конвой. Каждому школьнику в необъятной стране было известно, что Горбачева предали его ближайшие сотрудники. Вице-президент Янаев, коварно вознамерившийся стать президентом. Председатель Верховного Совета СССР Лукьянов, коварно вознамерившийся стать генсеком. Председатель КГБ Крючков, коварно мечтающий, как и все его предшественники, о личной диктатуре. Министр обороны - маршал Язов, никому неизвестный генерал, которого добряк-Горбачев, в обход всех законов, сделал маршалом, о чем тот и во сне не мечтал. А став маршалом, видимо, возгордился и коварно возмечтал стать генералиссимусом. Их всех, включая еще дюжину разных мелких людей (от начальника охраны до начальника канцелярии), отправили в тюрьму и возбудили уголовное дело по подрасстрельной 64-й статье. То-то было радости и всенародного ликования. Русский народ веками радовался, когда разных там министров и вельмож волокли на плаху или бросали в тюрьму, или когда самого царя вместе со всем его семейством ставили к стенке. Не меньше он радовался, когда членов ЦК и вчерашних маршалов-кумиров расстреливали или превращали в лагерную пыль. Радостно шумел народ на митингах и всемерно одобрял. Даже иногда требовал, чтобы и еще кого-нибудь посадили или расстреляли. И никогда, особенно за последние 70 лет, народу в этом не отказывали. Возрадовался народ и на этот раз. При огромном стечении московского народа вышли на балкон Белого Дома в обнимку Ельцин, Руцкой и Хасбулатов в виде триединого союза: президент, вице-президент и спикер. Похоронили трех, задавленных танками той суматошной ночью, и стали строить новую демократическую Россию, которая впервые за свою тысячелетнюю историю должна была превратиться в правовое государство. В чем все торжественно поклялись на сталинско-брежневской конституции. А в доказательство, что не шутят, свернули памятник Феликсу Дзержинскому, что возвышался на Лубянской площади напротив КГБ. Шлюз демократии был вторично открыт после февраля 1917 года. То, что тогда вылилось через этот шлюз на страну, было общеизвестно и еще очень свежо в памяти. Все с интересом стали ждать, что выльется на страну через этот шлюз при его вторичном и столь шумном открытии. Ждать пришлось недолго. Почти мгновенно обвалился и с треском развалился Союз Советских Социалистических Республик. Оказалось, что военно-полицейские империи могут существовать только в условиях тоталитарного управления. Это была теория, которую знали почти все, но, как водится в России, никто к теории серьезно не относился. А проще говоря, никто в нашей стране ни в какие теории никогда не верил. Поэтому, когда развал страны стал свершившимся фактом, многие были захвачены врасплох. Некоторым утешением служило то, что Россия была объявлена суверенным государством, а по разным телеканалам демонстрировались одиночные камеры "Матросской тишины", где в элегантных спортивных костюмах фирмы "Адидас" томились Лукьянов, Крючков, Язов, Янаев, Варенников и Павлов. Это была новинка, поскольку народу никогда не показывали, как, скажем, томятся в камерах Бухарин, Ежов или Берия. Или хотя бы маршал Кулик. На этом фоне еще эффектнее выглядели кадры нерушимого триумвирата: Ельцин, Руцкой и Хасбулатов. Из-за могучего плеча Ельцина выглядывал Ростропович, впервые и жизни, во имя спасения Родины, сменивший виолончель на автомат Калашникова. Из-за плеча Руцкого виднелось популярное лицо Никиты Михалкова. А Хасбулатов молча посасывал трубку, потеряв много сил в борьбе с Бабуриным за место председателя Верховного Совета РСФСР. Союз исполнительной и представительной властей с лучшими представителями национальной интеллигенции, по традиции живущей либо постоянно, либо большую часть времени за рубежом, символизировал национальное единство и общественную гармонию как нельзя лучше. Даже трубка Хасбулатова пока не вызывала никаких аналогий. И он, и Руцкой любую речь и даже короткое сообщение начинали следующими словами: "Борис Николаевич поручил мне..." или "Я сегодня встречался с Борисом Николаевичем, и он решил..." В такой идиллии незаметно пролетела вся вторая половина 1991 года. В самом начале 1992 года суверенная Россия, как птица-тройка, лихо развернувшись на колдобинах старого тоталитарного пути, попыталась перелететь на широкую, асфальто-бетонную магистраль рыночной экономики. И сразу убедилась, что современные автострады совсем не предназначались для лихих троек... Шел январь 1992 года... Сноп огня вырвался из танкового орудия. Тысячеголосо ахнула толпа, запрудившая площадь Свободной России. Гром выстрела ударил по барабанным перепонкам, посыпались стекла в соседних домах. Где-то в районе четырнадцатого этажа здания Всероссийского парламента вырастает причудливый белый цветок с остроконечными лепестками, огромный и страшный, - рокот накрывает площадь. Через пустые глазницы окон валят клубы черного дыма, летят какие-то бумаги, оседая на площадь стаей причудливых птиц, водопадом осыпаются стекла с нижних и верхних этажей. Снова залп из танковых орудий, совпавший с яростным лаем скорострельных пушек бронетранспортеров... На ультракоротких волнах все, кто имел включенными ультракоротковолновые диапазоны своих приемников, могли услышать истерические крики бывшего вице-президента страны, а ныне параллельного президента, Александра Руцкого. Сидя под массивным письменным столом для совещаний, почти в полной темноте Руцкой кричал в микрофон: "Помогите! Я вас умоляю! Помогите! Они убивают всех... Женщин и детей... Расстреливают... Я вас умоляю, помогите! Летчики, поднимайте самолеты! Бомбите Кремль! Там банда... Преступная банда! Они убили здесь уже 500 человек! Я умоляю вас!". Хасбулатов молча сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Накурившись, он был внешне спокоен. Такова воля Аллаха. Он поднял его, ссыльного чеченца, на небывалую высоту в фактически чужой и враждебной стране. Он снова бросает его в бездну. Взрыв грохнул где-то в соседнем помещении. Послышались крики. Сначала просто неразличимый вой, а затем вопль: "Носилки! Помогите раненым!". Снова грохот и звучная дробь автоматных очередей. ШЕЛ ОКТЯБРЬ 1993 ГОДА. Не прошло еще и двух полных лет демократического развития суверенной России, а в центре Москвы уже били танки. Где-то в темном кабинете, откуда истерически звал на помощь Руцкой, среди вороха разбросанных по столу бумаг, лежал приказ об аресте и расстреле президента Ельцина, об аресте всех членов его семьи в лучшем духе старых коммунистических традиций. Сквозь треск помех работающей на прием рации прозвучал знакомый голос: "Руцкой, сдавайся!". Бывший вице-президент всхлипнул в микрофон: "А если сдамся, то расстреляете? А? Убьете?". "Там посмотрим, - сказал голос. - Что с таким пидаром и козлом делать? Ты же застрелиться обещал". "X... вам! - зло завопил Руцкой. - Не дождетесь, е... вашу мать, чтобы я застрелился. Я еще всю правду расскажу про вас всех!" Вместо ответа из рации неожиданно грянула песня: "Дождливым вечером, вечером, вечером, когда пилотам, прямо скажем, делать нечего..." Слезы текли по щекам Руцкого. "Виктор, - продолжал он истерически кричать в микрофон, - ты меня слышишь, е... твою мать?! Ты за все мне ответишь, тварь!" "Отвечу, - согласился голос. - Ты выйди, дурак, на балкон. Там 10 дивизий, которых ты ждешь, пришли к тебе присягать. Долго они ждать будут? Давай, сдавайся. Мы знаем, где ты сидишь. Сейчас из танка тебя приголубим так, что и хоронить будет нечего. Ты понял?". Неожиданно ожил стоявший на полу селектор. Голос Сергея Парфенова, как всегда, спокойный, доложил: "Альфа" в здании". Руцкой схватил трубку радиотелефона и, тяжело дыша, стал набирать код из четырех цифр. Никто не отвечал. Снова раздался голос Парфенова: "У них приказ стрелять на поражение, если мы окажем сопротивление. А потом поди разбери, оказывали мы сопротивление или нет". Наконец, телефон ответил, и Руцкой, захлебываясь срывающимся голосом закричал: "Валера, это ты, е... твою мать? Ты что, скрылся? Помоги, погибаем. Что?" "Сдавайся, Саша, - мягким голосом посоветовал председатель Конституционного суда России Валерий Зорькин. - Не получилось на этот раз. Сдавайся". "Как сдаваться, - орал в трубку Руцкой. - Валера, я только что послал с белым флагом - располосовали людей. Потом подошли и в упор добили. Ведь тот же Ерин дал команду: свидетелей не брать. Они знают, что у нас звукозаписи есть, видеозаписи, начиная со второго числа: кто давал команды, когда давал команды, где стреляли, как убивали людей. Неужели ты не понимаешь, мы - живые свидетели! Они нас живыми не оставят. Я тебя прошу, звони в посольства. Посади человека, пускай звонит в посольства...". "Саша, - все также мягко проворковал Зорькин. - Мне Черномырдин и Ерин гарантировали твою личную безопасность..." "Врет Черномырдин! Врет Ерин! - завизжал Руцкой. - Я тебя умоляю, Валера! Ну, ты понимаешь?! Ты же верующий, е... твою мать! На тебе же будет грех!" "Что я могу сделать? - в голосе председателя Конституционного суда появились нотки раздражения. - Начни переговоры..." "Валера, - тяжело дыша, путаясь в словах, кричал Руцкой. - Они бьют из пушек. Из пушек! Если бы ты сейчас увидел, на что сейчас..." "Вы сами не стреляйте", - посоветовал верховный юрист страны. "Да не стреляем мы! - со злостью заорал Руцкой. - Ты посмотри - тишина. - Вот я отнимаю трубку от уха, послушай, - тишина!" "И чудненько, Саша, - ответил Зорькин. - И они не стреляют. Я вижу по телевизору. Вот и начните переговоры..." "Идет перегруппировка, - перебил его бывший вице-президент. - Танки разворачиваются в боевой порядок. Будут бить залпами. Я тебя прошу, звони в иностранные посольства, пускай иностранные послы едут сюда". "Ну, ты понимаешь, - уже со злостью сказал Валера. - Что я буду позориться - звонить в посольства. Я снова позвоню Черномырдину и Ерину и предупрежу их о персональной ответственности..." "Черномырдин и Ерин врут, - снова сорвался на визг Руцкой. - Не надо им звонить! Ты лучше связывайся, как я тебе, е... твою мать, сказал, с иностранными посольствами! Посади человека, пускай связывается! Ну, неужели мировое сообщество даст расстрелять свидетелей?! Ведь надо разобраться потом будет. Ведь они убийцы, ты понимаешь или нет? Руслан, скажи ему... Але! Валера! Але! Падла, бросил трубку! Сука! Руслан, позвони ты... Ну, что ты сидишь, как мудак? Убьют же нас всех сейчас, Руслан!" Но Хасбулатов молчал. Может быть, именно сейчас, в момент, когда стало уже совершенно ясно, что все его планы рухнули, в просветлении наркотического покоя, он вдруг, с полной остротой, осознал, что произошло. Его обыграли в наперсток с такой же простотой, с какой обыгрывают на площади у Курского вокзала впервые приехавшего в столицу дубового провинциала, пожелавшего слегка поразвлечься и проигравшего за 10 минут все: и наличные деньги, и шмотки, и даже дом в Орловской области. Даже жену с детьми. И все - с простотой необыкновенной. Как же он так, как глупая муха, попался в паутину? Казалось, все было взвешено и продумано до мелочей. Всем надоевший, малограмотный и вечно пьяный президент. (Видел ли он сам президента пьяным? Вроде, нет. Да, пили вместе, но все было в полном ажуре, как говорится. Но показывали видеозапись, и не одну, сделанную людьми Баранникова, и еще раньше - свердловским КГБ по приказу Андропова. И столько показаний и рассказов. Начиная со знаменитой статьи в "Правде", якобы перепечатанной из итальянской "Републик", до рассказа Вощанова, как Ельцин, прилетев на встречу с госсекретарем США, был настолько пьян, что был не в состоянии выйти из самолета. Встречу отложили, сославшись на внезапную болезнь. "Не верь ничему, чего не видел собственными глазами", - гласит мудрая кавказская пословица. Поздно она ему вспомнилась!). Цвет нации, собравшийся в Верховном Совете и вокруг его, открыто призывающий его, спикера, спасти страну, свергнув оккупационное правительство, которое, развалив страну, разрушив экономику и доведя до крайней нищеты народ, ныне продолжает проводить антинародную внутреннюю и внешнюю политику, уничтожая последние остатки русской государственности. Хасбулатов хорошо знал, что это не так. Он стоял рядом с Ельциным, когда развалился Советский Союз, ограбленный до нитки смывшейся с исторической сцены КПСС. Он был в числе тех первых лиц нового российского руководства, которые пришли в ужас при виде того наследства которое им оставила, сбежав, преступная партия коммунистов, успевшая напоследок еще раз засунуть страну на три десятилетия вперед в финансовую кабалу Запада. Будучи экономистом по образованию, Хасбулатов лучше других понимал, что меры, предлагаемые группой Гайдара, сулят хоть долгий и мучительно трудный, но выход из того смертельного тупика, в который загнали страну бредовые идеи Ульянова-Ленина и последующие 70 лет политического и экономического маразма. Именно ему, экономисту, представителю гордого, репрессированного народа, президент вручил руководство Верховным Советом России, хотя многие советовали этот Верховный Совет разогнать и назначить новые выборы еще тогда, в 1991 году, сразу после провала коммунистического путча. Не обманывая самого себя, он понимал, что Ельцин "вручил" ему Верховный Совет, заставив после провала августовского путча в страхе замолкнуть визгливую коммунистическую трясину парламента, которая категорически не хотела нацмена Хасбулатова, пытаясь протащить на этот пост своего прямого ставленника, молодого юриста, авантюриста из Омска Сергея Бабурина, имеющего, помимо всего прочего, и прекрасные рекомендации от КГБ. Но победа никогда не бывает полной, а тут ее не было и вообще. Была иллюзия победы, вылившаяся в опасную эйфорию, которая, в свою очередь, привела к полной безответственности на всех уровнях. К той самой безответственности, что на Руси всегда называлась "вольницей", а ныне стала называться демократией. Веками в России слово "свобода" служило только антонимом "тюремного заключения", а близкое по значению слово "воля" - синонимом полной анархии и безответственности. До сих пор никто толком не понимает значения английского слова "либерти", считая, что это не более, чем тип американских транспортных судов, в большом количестве переданных по лендлизу в годы второй мировой войны. Там, где этого слова не понимают свобода либо не приживается и уходит непонятой, провожаемая автоматными очередями, либо приводит к последствиям, которые не способен предвидеть ни политолог, ни астролог. Разделение властей немедленно привело к хаосу власти. Вернее, никакого разделения властей не было, а произошло то что могло произойти только в России: разделение правящего номенклатурного аппарата. Веками Россией правил несокрушимый бюрократический аппарат. "Не я правлю страной, - заметил как-то в порыве откровенности император Николай I, - а сотни столоначальников". После переворота 1917 года новый партийно-бюрократический аппарат, превратившийся на океанах народной крови в мощную цитадель партийной номенклатуры, привык править страной безотчетно и безответственно, имея в виду только собственные внутриэлитные интересы. Разделенный после августовского путча 1991 года на две части, аппарат сразу же почувствовал дискомфорт от наличия еще какого-то параллельного аппарата, обладающего практически теми же полномочиями власти и не меньшим аппетитом. Название тут не имело большого значения; какая ты власть, исполнительная или законодательная: главное- власть. А слово это в нашей стране всегда понималось однозначно: безраздельное господство над богатствами страны, ее народом и полное агрессивное нежелание что-либо менять в этом отношении. Таким образом, вместо одной номенклатурной цитадели в послепутчевой России их возникло две, мгновенно погрязнувшие в острейшей конфронтации друг с другом по тривиальному вопросу: кто из них главнее и кто должен всем распоряжаться. На освещенной авансцене все это в начале выглядело почти академической дискуссией: какой должна стать будущая Россия - парламентской или президентской республикой? А за кулисами сразу же началась ожесточенная война, ведущаяся без всяких правил и даже без намека на какое-либо подобие политического и дипломатического этикета. Коммунисты, придя в себя от кратковременного августовского шока, увидев, что никто не только не собирается их запрещать, но и даже хоть как-то ограничивать их деятельность, быстро оправились и стали громко требовать политической реставрации в стране, затем с прогрессирующей наглостью перешли к конкретным действиям по всему широкому фронту внутриполитической и хозяйственной жизни страны. Отлично понимая, что старая марксистско-ленинская идеология, с помощью которой они в течение семидесяти лет грабили и истребляли народ, себя полностью изжила, коммунисты, за неимением ничего лучшего и подчиняясь своему генетическому инстинкту людоедства, быстро сомкнулись с многочисленными националистическими, профашистскими и откровенно фашистскими полупартиями-полубандами, которые, как поганки после дождя, буйно проросли на всем пространстве посткоммунистической России, вскормленные и вспоенные деньгами покойной КПСС. Даже ленинская "Правда", еще недавно бетонно-официальный форум "самого верного в мире учения", даже не сбросив с себя коммунистических орденов и не изменив шрифта, стала печатать статьи о кровожадных жидах, упивающихся кровью невинных христианских младенцев, а затем уходящих от ответственности с помощью золота и продажных адвокатов. В качестве примера приводилось дело Бейлиса. Можно себе представить, что сказал бы основатель этой газеты, прочитав эту статью. А прочел бы обязательно, ибо каждый рабочий день у него начинался с чтения именно "Правды", которую он негласно редактировал. Наверное, он бы не сказал ничего, а просто, по своей привычке, приказал бы Феликсу Эдмундовичу расстрелять всю редакцию газеты, добавив: "С наборщиками также разберитесь, батенька. Не замешан ли кто?". Сам же основатель газеты "Правда" продолжал и в посткоммунистической России возлежать в своем помпезном мавзолее. И каждый час, под бой кремлевских курантов, гвардейцы кремлевского полка, печатая шаг, заступали на "пост No 1", а два научно-исследовательских института со штатом в 1600 человек продолжали работать над телом и мозгом незабвенного вождя мирового пролетариата. Несмотря на многочисленные публикации, показавшие истинный, звериный и человеконенавистнический образ Ленина, Дзержинского и их сообщников, ленинские "истуканы" продолжали десятками стоять в крупных городах, непременными символами непререкаемого божества возвышаться у гор- и сельсоветов, украшать официальные залы и начальственные кабинеты. Что касается Феликса Дзержинского, то, если не считать его памятника на Лубянской площади, попавшего под горячую руку разъяренной толпы в августе 1991 года, его имидж почти не пострадал. Портреты железного Феликса продолжали украшать официальные кабинеты славных продолжателей его кровавых дел, все еще гордо именующих себя "чекистами". Родная партия как бы исчезла, но ее боевой отряд, оставшись беспризорным, совсем не спешил отказываться от методик и задач, завещанных покойной родительницей. Они, как всегда, оставались в тени, их не было видно, но во все поры посткоммунистического общества доносилось их жадное и хищное сопение, выдающее нетерпеливое желание снова кинуться на ненавистный народ и упиться, по привычке, его кровью. Коммунистические бонзы - секретари обкомов и горкомов, родовая аристократия советского периода, поняв гениальный замысел своего последнего генсека Михаила Горбачева, вовремя успела перебраться в Советы или скрыться за широкой спиной президента Ельцина, Годами они вырабатывали в себе полное презрение к собственному народу, называемому сквозь зубы населением, и в новых условиях собственного официального краха и развала "любимой Родины" - Союза Советских Социалистических Республик, вовсе не желали отказываться от своих "законных" прав и привилегий, а, напротив, делали все, чтобы еще на порядок поднять роскошь собственного бытия, не оглядываясь при этом, даже для приличия, на судьбу родины, не говоря уже о народе, в который раз обманутом и ограбленном. В таких условиях разделение властей и не могло привести ни к чему другому, как к созданию двух мощных, чисто феодальных кланов, один из которых группировался вокруг президента, делая отчаянные попытки въехать в рынок с огромным военно-промышленным комплексом на спине. Этот комплекс, составляющий 90% всего национального промышленного хозяйства, не желал ничего даже и слушать о каких-то конверсиях, продолжая заваливать погибающую страну горами оружия, которое уже не находило сбыта ни за рубежом, ни в собственной стране. Глухой, непробиваемой стеной стояли гордые бароны ВПК, вещая с трибун многочисленных симпозиумов и конференций всех уровней, временами переходя в открытый плач о снижении государственных субсидий, о гибели всей славянской культуры, которая, по их мнению, не сможет существовать, не имея перед собой четкого врага, а не расплывчатый жидомасонский призрак. Они требовали четкой военной доктрины, пусть не такой прекрасной, как у почившего СССР, стремившегося ко всемирному коммунистическому будущему, то есть к мировому господству, но хотя бы такой, которой и в мирное время необходимо было бы две-три тысячи танков в год и соответствующее количество прочего оружия. Другими словами, они требовали себе львиную долю государственных расходов, решительно отказываясь перестраивать производство, чтобы выпускать вместо чудовищных подводных лодок, тысячи танков и ракет какие-то рыбацкие катера, холодильники, утюги, чайники или детские игрушки. Даже фермерская мини-техника, способная вывести страну из хронического сельскохозяйственного кризиса, вызывала у них дрожь омерзения. Разве можно сравнить изящный многопрофильный мини-трактор с ракетным комплексом тройного лазерного наведения, которому, благодаря его мобильности, нет аналога в мире? И правительство продолжало бросать в жадную пасть ВПК триллионы, галопируя инфляцию, вздувая цены на все, чтобы иметь возможность выкупить у ВПК очередное чудовище, способное уничтожить быстро и эффективно все, что угодно, но бессмысленное и никому не нужное в реальных условиях. Десятки, сотни тысяч высококвалифицированных рабочих и инженеров, цвет научной и технической мысли нации, загнанные преступным коммунистическим режимом и его безумной идеологией в тупик военного производства, с удивлением (что случилось?) и надеждой (что делать?), смотрели на своих директоров. Директора всегда появлялись перед народом, вкупе с местным председателем совета, бывшим секретарем обкома, или каким-нибудь вельможным депутатом из бывших завотделов того же обкома. Суть их обращений к народу обычно сводилась к следующему: хотели Ельцина, хотели демократов, вот и подавитесь теперь ими! Какой же выход они видели из создавшегося положения? Только один: возвращение к старым, добрым временам Советского Союза с его военно-полицейской идеологией, позволяющей при полном молчании народа конфронтировать со всем миром и жить в свое удовольствие. Гордые бароны ВПК быстро сколотили собственную партию, которую возглавил поначалу Аркадий Вольский, бывший генерал КГБ и ответственный работник ЦК, для которого идеалом руководителя являлся Юрий Андропов, что и понятно, поскольку именно Андропов слепил из мелкого партчиновника Вольского достаточно крупного функционера, чтобы претендовать на высшие государственные должности в посткоммунистической России. Хитрый и расчетливый Вольский, назвав свою партию "партией центра" (этакие мирные центристы), отлично понимал, что по нынешним временам любая попытка реставрации (это легко сказать: "восстановим Советский Союз", а как это сделать?) может легко привести его с удобного и мягкого кресла партийного лидера на жесткие нары "Матросской тишины", где более года промаялись некоторые его дружки, как по работе в КГБ, так и в ЦК. Как настоящий стратег, Вольский решил действовать из недостигаемого для противника штаба руками "полевых командиров", избрав на эту роль вице-президента Руцкого, амбициозного, но очень недалекого человека, и спикера парламента Руслана Хасбулатова, не менее амбициозного, чем Руцкой, но в отличие от него, гораздо более образованного и наглого. Руцким Вольский прикрылся как щитом, сделав его лидером собственной партии, а на Хасбулатова, еще в середине 1992 года, спустил целую свору председателей региональных советов, директоров промышленных гигантов и тому подобную публику, которая совместно с мощной Коммунистической фракцией, назначенной в Верховный Совет еще до августа 1991 года по так называемому "списку КПСС", быстро превратила законодательный орган в рупор тех, кто страстно желал вернуться во вчерашний день к столь милому их сердцу тоталитаризму, главным из достоинств которого было, естественно, "закрытое общество", когда никто ничего не знал об их делишках, а интересующимся давали срок либо за клевету, либо за шпионаж. Под каким "соусом" возвращаться к такому простому и надежному режиму, большинству было совершенно безразлично. Не получится с марксизмом, можно попробовать вернуться верхом на национализме, откровенном фашизме или даже какой-нибудь клерикальной идеологии: смеси православия, идей "Белого братства", антисемитизма и устава КГБ. Обрастая все более странными группировками откровенно маразматического толка, Верховный Совет резко изменил курс на конфронтацию с правительством и, особенно, с президентом, считая именно Ельцина источником всех бед страны, как нынешних, так и прошлых. Устно и в печати президента обвиняли в том, что в прошлом он был партработником высочайшего ранга (для тех, кто видел в коммунизме величайшее зло России), что он - алкоголик, допившийся уже до белой горячки (для интеллигенции, чтобы пришла в ужас), что, к тому, же он еще и еврей (для всех остальных) и посланец сатаны, антихрист (для наиболее передовой части населения, влюбленной в мистику). Таким образом, Кремль, во всей красоте своей средневековой причудливости, со всеми символами военно-клерикальной империи далекого прошлого и военно-полицейской державы вчерашнего дня, и огромный, суперсовременный Белый Дом превратились в нарицательные символы двух ветвей власти, сцепившихся в непримиримой борьбе. Все попытки вывести страну из средневекового маразма, куда ее загнали "бессмертные идеи" Ленина-Сталина, привели к новой, но типично средневековой ситуации: политической поляризации государственной олигархии вокруг даже не короля и парламента, как, скажем, в Англии и Франции в середине XVII века, а вокруг нерешительного короля и могущественного феодала, претендующего на трон. Нечто подобное можно увидеть во Франции XV века в конфронтации короля Людовика XI и герцога Бургундии Карла Смелого, хотя Людовик XI больше напоминает Хасбулатова, а Карл - Ельцина. Но победил король! Практически весь 1993-й год власти не занимались государственными делами, а только боролись друг с другом. Предоставленная на произвол стихий, страна медленно тонула в трясине чиновничьей коррупции и криминального беспредела, наслаждаясь телепередачами, где противоборствующие стороны разве что не крыли друг друга матом публично. Становилось ясно, что дело может кончиться лишь ликвидацией одной из "ветвей" быстрым и точным ударом топора. Беспокоил вопрос: не приведет ли этот удар к новой гражданской войне, которая в стране, напичканной ядерным и химическим оружием, может легко перескочить, с одной шестой части суши на оставшиеся пять шестых, сделав вполне реальными многочисленные предсказания о неизбежном конце света до исхода столетия. Постоянно транслируемые заседания Верховного Совета убедили, лучше всего другого, общественное мнение страны, что для спасения демократии необходимо ликвидировать парламент. Парадокс, вполне достойный России, где либералы, христианские демократы и конституционные демократы (наследники легендарных "кадетов"), не успев создаться, быстро превратились в какую-то непонятную смесь большевизма, жидоборства и религиозного кликушества. Впрочем, они мало отличались и от послепутчевых коммунистов, которые, не моргнув и глазом, объявили свое учение светским воплощением православия, где наряду с Иисусом преспокойно соседствовали Ленин и Сталин, одними своими "божественными" ликами низвергая христианство в веселую карусель черного язычества. Все вместе они составили такую пеструю красно-коричневую смесь, что никакие политологи не могли в ней разобраться, предлагая это сделать психиатрам. Пока психиатры что-то осторожно говорили и писали о "маргиналах", пролезших в политику, Верховный Совет на глазах трансформировался из советского чисто декоративно привеска к КПСС в какую-то смесь сумасшедшего дома, ревкома времен военного коммунизма и уголовной "малины" самого кровожадного толка, где тон стали задавать бывшие депутаты разогнанного Верховного Совета СССР, мечтающие только о том, чтобы поскорее поставить к стенке своих политических противников. Впрочем, выражение "поставить к стенке" было наиболее мягким из их страстных желаний, настолько страстных, что их постоянно высказывали вслух на очень высокой тональности. Кокетливая Сажи Умалатова, например, считала, что "Ельцина и его окружение следует повесить за ноги". Генерал Макашов мечтал о разъяренной толпе, которая разорвала бы Ельцина и его "жидовскую свору" на куски. А потерявший в припадках истерики свой былой вальяжный имидж, Иона Андронов требовал, чтобы все "ельциноиды" (он был автором этого термина) были повешены на Красной площади публично. Причем выше всех должен был висеть не сам президент, а министр иностранных дед Андрей Козырев, и тем самым, освободить министерское кресло для самого Андронова. Что говорить об этих людях, которые отлично понимали, что любое движение в сторону объявленных Ельциным реформ автоматически выбросит их из привычных мягких кресел, где они привыкли дремать с коммунистических времен, получая огромные оклады, еще более огромные квартиры и чарующие привилегии, как и положено в феодальном, иерархированном до предела обществе. Что говорить о них, если Александр Зиновьев, которого глупый Запад некогда считал Свифтом эпохи застоя, тот самый Зиновьев, чьи книги, вроде "Зияющих высот", немало способствовали крушению коммунистического режима, Зиновьев, арестованный по приказу Андропова, ли