правиться с Атауальпой. - Мы пытаемся предотвратить войну с другими людьми, - объяснил Эндер. - А если мы все же в нее ввяжемся, это будет не наша война, мы от нее ничего не выигрываем. Это будет ваша война, война за ваше право выйти к звездам. - Эндер поднял свою открытую ладонь. - Мы отреклись от принадлежности к роду человеческому, чтобы стать вам раман. - Он сжал руку в кулак. - Человек, и свинкс, и жукер здесь, на Лузитании, станут единым целым. Все люди. Все жукеры. Все свинксы. Человек сидел неподвижно. Переваривал. Наконец поднял голову: - Голос, это очень тяжело. До того как сюда пришли вы, люди, все другие свинксы... Их следовало убивать, и всю третью жизнь они - рабы в наших лесах. Этот лес был когда-то полем боя, и самые древние деревья - воины, павшие в том бою. Старевшие из отцов - герои этого сражения, а наши дома сделаны из трусов. Всю свою жизнь мы готовимся побеждать врагов, чтобы жены могли посадить материнское дерево в новом лесу и сделать нас могучими и великими. За последние десять лет мы научились использовать стрелы, чтобы убивать издалека. Мы делаем бурдюки из шкур кабр и горшки из глины и теперь не будем страдать от жажды в сухих степях. Мы теперь умеем использовать амарант и корни мердоны, а значит, будем сильными, нас будет много, и вдали от масиос родного леса у нас останется еда. И мы радовались этому, потому что знали: мы победим. Мы принесем наших жен, маленьких матерей, героев в каждый уголок великого мира, а потом - к звездам. Это наша мечта, Голос, а теперь ты говоришь, что мы должны отказаться от нее. Это была сильная речь. Никто из спутников Эндера не мог посоветовать ему, что отвечать. Человек почти убедил их. - Ваша мечта - хорошая мечта, - кивнул Эндер. - Об этом мечтают все живые существа. Это желание заключено в самой жизни, в ее корнях - расти, пока весь мир вокруг не станет частью тебя, не окажется под твоим контролем. Это жажда величия. Но есть два пути ее утоления. Первый - убивать все, что не есть ты, переваривать или уничтожать, пока в мире не останется ничего, что противилось бы тебе. Но это путь зла. Ты говоришь всей Вселенной - только я буду велик, и, чтобы для меня хватило места, остальные должны отдать все, что имеют, и превратиться в ничто. Понимаешь ли ты, Человек, что, если бы люди думали так, поступали так, мы могли бы убить всех свинксов на Лузитании и сделать эту планету нашим домом? Что стало бы с твоей мечтой, если бы мы оказались злыми? Человек старался понять. - Я вижу, вы принесли нам драгоценные дары когда могли забрать у нас то немногое, чем мы владели. Но что пользы от даров, если с их помощью мы не можем стать великими? - Мы хотим, чтобы вы росли, отправились к звездам и чтобы здесь, на Лузитании, вы были многочисленны и сильны - тысячи матерей, жен, братьев. Мы научим вас выращивать разные растения, разводить животных. Эти женщины - Эла и Новинья - будут работать всю свою жизнь, чтобы создать больше растений, способных жить на Лузитании, и плоды своих трудов станут отдавать вам. Но почему хоть один свинкс из другого дерева должен умирать, чтобы вы получили все это? И почему в считаете злом то, что мы хотим поделить наши дары на всех? - Если все станут так же сильны, как и мы, чего мы тогда добьемся? "В самом деле, чего я жду от этого брата? - подумал Эндер. Его народ всегда измерял свою мощь, сравнивая с другим племенем. Их лес - это не пятьдесят или пятьсот гектаров, он больше или меньше леса соседнего племени. Я сейчас пытаюсь за час сделать работу, для которой необходимо поколение, - изменить у них точку зрения на самих себя. Точку отсчета". - Корнерой велик? - спросил Эндер. - Я говорю "да", - отозвался Человек. - Он мой отец. Его дерево не старейшее и не самое толстое в лесу, но никто не помнит, чтобы какой-нибудь другой отец принес столько детей в такой короткий срок. - В каком-то смысле все его дети - это все еще часть его самого? Чем больше детей он зачинает, тем более славным становится? Человек медленно кивнул. - И чем больше ты сделаешь в своей жизни, тем сильнее прославишь своего отца, правильно? - Если дети совершают великие дела - да, это огромная честь для отца. - Но разве нужно тебе уничтожать остальные великие деревья для вящей славы твоего отца? - Все не так, - возразил Человек. - Все великие деревья - отцы племени. И все малые деревья - братья. Но Эндер заметил, что Человек не так уверен, как раньше. Он сопротивлялся идеям Эндера, потому что они были чужды ему, а не потому, что считал их неправильными или непонятными. Он начинал осваивать их. - Посмотри на жен, - продолжал Эндер. - У них нет своих детей. Они не могут быть великими подобно твоему отцу. - Голос, но ты же знаешь, что они - выше всех. Все племя слушается их. Когда они хорошо правят нами, племя процветает, когда племя умножается, жены становятся сильней. - Несмотря на то что никто из вас не приходится им сыном. - Как же это может быть? - И все же вы создаете их власть и величие. Они вам никто - не мать, не отец, и все же они растут, когда растете вы, и процветают, когда процветаете вы. - Мы все - одно племя. - Но почему вы одно племя? У вас разные отцы, разные матери. - Потому что мы - племя! Мы живем вместе здесь, в лесу, мы... - Если чужой свинкс из другого племени придет и попросит права остаться и быть вашим братом? - Мы никогда не сделаем его отцом! - Но вы попытались сделать это с Пипо и Либо! Человек тяжело дышал. - Я вижу, - сказал он. - Они были частью племени. Пришли с неба, но мы приняли их как братьев и пытались сделать отцами. Племя это то, что мы считаем племенем. Если мы говорим, что племя - это все малыши в лесу и все деревья леса, значит, так оно и есть. Даже если половина древних деревьев - павшие воины другого племени. Мы стали одним, потому что сказали мы одно. В душе Эндер восхищался этим маленьким раман. Очень немногие люди могли воспринять эту идею, а тем более распространить ее за узкое определение племени, семьи, нации. Человек зашел Эндеру за спину, прислонился к нему Эндер почувствовал его дыхание на своей щеке, а потом Человек прижался к нему щекой. Теперь они смотрели в одном направлении, Эндер понял. - Ты видишь то же, что и я. - Вы, люди, вырастете, сделав нас частью себя. Люди, свинксы, жукеры - вместе раман. Тогда мы одно племя, и наше величие принадлежит вам, а ваше - нам. - Эндер почувствовал, как Человек дрожит. - Вы показали нам, теперь мы должны открыть путь другим племенам. Как одно племя все вместе. Мы поможем им расти. И будем расти с ними. - Вы можете посылать учителей, - предложил Эндер. - Братья пойдут в другие племена, обретут третью жизнь в других лесах, там вырастут их дети... - Это странно, тяжело будет объяснить все женам, - посетовал Человек. - Или вовсе невозможно. Их мозг работает совсем не так, как мозг братьев. Брат может думать о сотне разных вещей. Но жена думает только об одном: что хорошо для племени, или еще проще: что хорошо для детенышей и маленьких матерей. - Можешь ты заставить их понять? - спросил Эндер. - Много лучше, чем ты, - ответил Человек. - Но, возможно, у меня тоже не получится. - Не думаю. - Ты пришел, чтобы заключить договор между нами, свинксами этого племени, и вами, людьми, живущими на этой планете. Люди других миров не признают этого договора, да и свинксы других лесов не подчинятся ему. - Мы хотим заключить такой же договор со всеми свинксами. - И согласно этому договору вы, люди, обязуетесь научить нас всему, что знаете? - Так быстро, как только вы сможете учиться. - Отвечать на все вопросы? - Если нам известны ответы. - Так! Если! Это не слова для договора! Дай мне прямой ответ, Голос Тех, Кого Нет! - Человек встал, оторвался от Эндера, прошел вперед, чуть наклонился, чтобы посмотреть ему - сверху вниз - прямо в глаза. - Обещай научить нас всему, что знаешь! - Обещаю. - И обещай также вернуть к жизни Королеву, чтобы она помогала нам. - Я верну ее к жизни. Но вам придется заключать с ней отдельный договор. Она не подчиняется законам людей. - Ты обещаешь дать ей новую жизнь вне зависимости от того, поможет она нам или нет? - Да. - Ты обещаешь повиноваться нашему закону, когда находишься в лесу? И ты согласен, что на землю прерий, необходимую нам, тоже будут распространяться наши законы? - Да. - И вы вступите в войну со всеми остальными людьми на всех звездах, чтобы защитить нас и открыть нам путь в космос? - Уже. Человек расслабился, отступил, снова уселся на землю. Провел по ней пальцем черту. - Чего ты хочешь от нас? - спросил он. - Мы будем подчиняться вашим законам в городе и на ваших землях в степи. - Да. - Вы не хотите, чтобы мы шли на войну. - Да. - И это все? - Еще одно. - То, что ты просишь, совершенно невозможно, - сказал Человек. - Поэтому вреда не будет, если попросишь и еще. - Третья жизнь, - начал Эндер. - Когда она начинается? Когда вы убиваете свинкса и он потом превращается в дерево, не так ли? - Первая жизнь проходит внутри материнского дерева, где мы никогда не видим света, слепо едим мясо наших матерей и пьем соки дерева. Вторая жизнь начинается, когда мы выходим под сень леса и живем в сумерках - бегаем, карабкаемся, ходим, а еще смотрим, поем, разговариваем и делаем вещи своими руками. А в третьей жизни мы тянемся к солнцу и пьем его, мы поднимаемся наконец к полному свету, движемся только под ветром, только думаем и иногда, когда братья барабанят по стволу, говорим с ними. Да, это и есть третья жизнь. - У людей нет третьей жизни. Человек ошарашенно посмотрел на него. - Когда мы умираем, даже если вы сажаете нас, ничего не вырастает. Не получается дерева. Мы не пьем солнце. Когда мы умираем, мы мертвы. Человек перевел взгляд на Кванду. - Но вторая книга, которую ты дала нам, все время говорит о жизни после смерти и новом рождении. - Но мы живем не как деревья, - ответил Эндер. - Ты не можешь прикоснуться к нам или поговорить с нами. - Я не верю тебе, - сказал Человек. - Если это правда, зачем Пипо и Либо заставили нас посадить их? Новинья опустилась на колени рядом с Эндером, касаясь его, нет, прижимаясь к нему. - Как они заставили вас? - спросил Эндер. - Они принесли великий дар и добились высокой чести. Человек и свинкс, вместе. Пипо и Мандачува, Либо и Листоед. Мандачува и Листоед думали, что завоевали третью жизнь, но Пипо и Либо не согласились. Они настояли на том, чтобы получить дар самим. Зачем они делали это, если у людей нет третьей жизни? Тут зазвучал дрожащий голос Новиньи: - Что они должны были сделать, чтобы дать третью жизнь Мандачуве и Листоеду? - Посадить их, конечно, - удивился Человек. - Ну, так же, как сегодня. - А что сегодня? - потребовал Эндер. - Ты и я, - расплылся в улыбке Человек. - Человек и Голос Тех, Кого Нет. Если мы заключим договор, если жены и люди придут к соглашению, это будет славный день, великий день. А потому ты дашь мне третью жизнь. Или я дам ее тебе. - Собственной рукой? - Конечно же. Если ты не пожелаешь воздать мне честь, я должен буду воздать тебе. Эндер вспомнил картину, которую видел впервые всего дне недели назад: Пипо, вскрытый и выпотрошенный, распластан на склоне холма. - Человек, - начал Эндер, - худшее преступление, которое только может совершить один из людей, - убийство. И самый худший способ совершить его - это взять живое существо и резать его, пока оно не умрет от боли и потери крови. И снова Человек застыл неподвижно, пытаясь вникнуть в смысл сказанного. - Голос, - наконец заговорил он. - Мой разум видит только два пути. Если люди не знают третьей жизни, значит, посадить их - это убить, навсегда. Мы думали, Пипо и Либо оставляли себе лучшую долю и обделили Листоеда и Мандачуву, лишив благодарности за их деяния. Мы думали, вы, люди, пришли из-за ограды на склон и вырвали их из земли прежде, чем они успели пустить корни. Мы думали, это вы совершили убийство, когда унесли Пипо и Либо. Но теперь я понимаю, что все было по-другому. Пипо и Либо не могли даровать Мандачуве и Листоеду третью жизнь, потому что это для них выглядело как убийство. А потому им легче было согласиться на собственную смерть, чем убить одного из нас. - Да, - подтвердила Новинья. - Но если все было так, почему вы, люди, обнаружив их тела на склоне, не пришли в лес и не убили всех нас? Почему вы не разожгли большой костер и не спалили в нем наших отцов и даже материнское дерево? От края леса до них донесся исполненный скорби и тоски крик Листоеда. - Если бы вы срубили одно из наших деревьев, - продолжал Человек, - если бы вы убили одно только дерево, мы пришли бы к вам ночью и убили бы всех и каждого из вас. И если бы кому-то из вас удалось уцелеть, мы послали бы братьев понести эту историю в другие племена, и никто из вас не покинул бы эту землю живым. Почему вы не уничтожили нас за убийство Пипо и Либо? Внезапно за спиной Человека возник задыхающийся Мандачува. Он бросился на землю, протянув к Эндеру руки. - Я резал его этими руками! - крикнул он. - Я пытался оказать ему честь и навсегда срубил его дерево! - Нет, - ответил Эндер, взял руки Мандачувы в свои и сжал их, - вы оба считали, что спасаете жизнь другого. Он причинил тебе боль, а ты... ты убил его, но вы оба верили, что делаете друг другу добро. Этого достаточно. Теперь все будет иначе. Теперь мы знаем, что вы не стремились убивать. А вы знаете, что, когда в человека вонзается нож, он умирает навсегда. Это последнее условие соглашения, Человек. Вы не должны больше брать людей в третью жизнь, потому что мы не знаем, как туда попасть. - Когда я расскажу про это женам, - сказал Человек, - вы услышите крик их горя, такой страшный, как звук ломающихся деревьев в бурю. Он повернулся и встал перед Крикуньей, несколько минут что-то ей втолковывал. Потом возвратился к Эндеру. - Теперь уходите. - У нас еще нет договора. - Мне нужно поговорить со всеми женами. Они не станут этого делать, пока вы стоите здесь, под сенью материнского дерева. Когда здесь чужие, они должны оберегать малышей. Стрела выведет вас из леса. Подождите меня на склоне, там, где Корнерой смотрит на ограду. Спите, если сможете. Я расскажу женам про договор и попытаюсь заставить их понять, что мы должны обходиться с другими племенами по-доброму, как вы поступили с нами. Повинуясь порыву. Человек протянул руку и коснулся живота Эндера. - Я даю еще одно обещание. Свое. Я буду всегда чтить тебя, но никогда не убью. Эндер поднял руку и положил ее на теплый живот Человека. Шишечки были просто горячими. - Я тоже буду чтить тебя. - И если договор между твоим и моим племенем будет заключен, ты поможешь мне, возьмешь меня в третью жизнь? Позволишь мне расти и пить свет? - Могу ли я сделать это быстро? Не тем медленным и мучительным пу... - И превратить меня в одно из молчащих деревьев? Никогда не быть отцом? Никакой чести - только кормить своим соком грязных масиос да отдавать древесину братьям, когда они станут петь мне? - А разве нет кого-нибудь еще, кто мог бы сделать это? - спросил Эндер. - Разве кто-нибудь из братьев, знающий ваш путь жизни и смерти, не может заменить меня? - Ты ничего не понимаешь, - покачал головой Человек. - Вот так все племя узнает, что была сказана правда. Либо я беру тебя в третью жизнь, либо ты даешь ее мне, либо договор остается неподписанным. Я не стану убивать тебя, Голос, а нам обоим нужно это соглашение. - Я согласен. Человек кивнул, отвел руку и направился к Крикунье. - О Деус, - прошептала Кванда. - Как же у вас поднимется рука? Эндер не ответил ей. Он просто шел через лес, следом за Стрелой, и внимательно смотрел под ноги. Новинья отдала проводнику свой фонарик, и Стрела баловался с ним, как ребенок: то расширял, то сужал луч спета, любовался огромными страшными тенями, которые отбрасывали деревья и кусты. И вообще был счастлив. Эндер никогда не видел такого веселого свинкса. А за спиной они слышали голоса жен, страшную, горькую какофонию. Человек рассказал им правду о Пипо и Либо, о том, что они умерли настоящей смертью, чтобы не делать с Мандачувой и Листоедом то, что им казалось убийством. Только когда они отошли достаточно далеко и рыдания жен стали слышны хуже, чем звуки шагов и вой ветра в листве, люди осмелились заговорить. - Это была месса по душе моего отца, - сказала Кванда. - И моего, - добавила Новинья. И все поняли, что она говорит о Пипо, а не о давно умершем Венерадо, Густо. Но Эндер не участвовал в беседе, он не знал Пипо и Либо, а потому не хранил памяти о них, не разделял общей скорби. Он мог думать только о деревьях этого леса. Когда-то давным-давно все они были живыми свинксами, ходили, дышали - каждый из них. Свинксы могли петь им песни, разговаривать с ними, могли иногда понять, что говорят деревья. Но Эндер-то не мог. Для Эндера деревья не были людьми, он никогда не научится воспринимать их как людей. Если он вонзит нож в тело Человека, то в глазах свинксов это, конечно, не будет убийством, но все равно тем самым отсечет, уничтожит ту часть жизни Человека, которую он, Эндер, способен понять. Как свинкс Человек для него - настоящий раман, брат... Как дерево... Он будет только надгробием, могильным камнем - ни во что другое Эндер не способен поверить. Потому что не может понять. "И снова, - подумал он, - мне придется убивать, хотя я дал себе слово никогда больше этого не делать". Он почувствовал, как рука Новиньи взяла его за локоть. Новинья оперлась о него. - Помогите мне, - попросила она. - В этой темноте я словно слепая. - У меня прекрасное ночное зрение, - весело отозвался Ольядо откуда-то сзади. - Заткнись, полено, - яростно прошептала Эла. - Мама хочет идти рядом с ним. Оба - и Новинья, и Эндер - ясно слышали этот шепот, и каждый мог ощутить беззвучный смех другого. Они шли по тропинке, Новинья прижималась к нему все ближе. - Да, я думаю, у вас хватит мужества сделать то, что вы должны, - сказала она так, что только он мог услышать. - Холодный и беспощадный? - спросил он. В интонации был намек на иронию, но слова прозвучали неожиданно правдиво и оставили металлический привкус во рту. - У вас достаточно доброе сердце, - сказала она, - чтобы прижечь рану другого раскаленным железом, если это единственный способ исцелить ее. У нее было право говорить так, сегодня вечером она сама почувствовала прикосновение этого железа. И Эндер поверил ей, и у него стало легче на сердце. Он был готов к кровавой работе, ожидавшей его. Эндер не думал, что сможет заснуть. Мысль о том, что ждет впереди, гнала всякий сон. Но, проснувшись от тихого голоса, он понял, что лежит на склоне, на упругом ковре капима. Голова его покоилась на коленях Новиньи. И все еще не рассвело. Недолго проспал. - Они идут, - повторила Новинья. Эндер сел. Когда-то, ребенком, он просыпался сразу и мгновенно, но тогда от этого зависела жизнь, тогда он был солдатом. Сейчас ему потребовалось несколько секунд, чтобы проснуться. Кванда, Эла - обе не спят и смотрят на него. Ольядо уснул. Квим только зашевелился, просыпается. Высокое дерево - третья жизнь Корнероя - поднимается в небо всего в нескольких метрах от них. А совсем близко, за оградой, первые домики Милагра прижимаются к склону, а над ними, на самом высоком холме, плывут монастырь и собор. С другой стороны, от леса, вереницей спускались вниз Человек, Мандачува, Листоед, Стрела, Чашка, Календарь, Червяк, Танцор и несколько других братьев, чьих имен Кванда не могла назвать. - Я их никогда не видела, - сказала она. - Они, наверно, из других общин. "Ну, есть ли у нас договор? - спросил себя Эндер. - Только это сейчас важно. Удалось ли Человеку убедить жен принять новый взгляд на мир?" Человек тащил что-то завернутое в листья. Не сказав ни слова, свинксы положили сверток перед Эндером. Человек осторожно развернул его. Это была компьютерная распечатка. - "Королева Улья" и "Гегемон", - шепотом объяснила Кванда. - Миро принес им эту книгу. - Договор, - объявил Человек. Только тогда они поняли, что распечатка перевернута чистой стороной вверх. Только она уже не была чистой. При свете фонарика они смогли увидеть нечеткие печатные буквы. Большие и очень неуклюжие. Кванда ахнула. - Мы никогда не учили их, как делать чернила, - пробормотала она. - И писать тоже не учили. - Календарь научился рисовать буквы, - объяснил Человек. - Сначала он писал их палочкой по земле. А Червяк придумал, как приготовить чернила. Из лепешек кабр и сушеных масиос. Вы ведь гак делаете договоры, правда? - Да, - подтвердил Эндер. - Если мы не напишем его на бумаге, то по-разному запомним его. - Правильно, - согласился Эндер. - Вы хорошо сделали, что записали. - Мы внесли некоторые изменения. Жены хотели, чтобы они обязательно были, и я подумал, что ты не станешь возражать. - Человек указал пальцем на несколько строчек. - Вы, люди, можете заключать договор с другими свинксами, но только этот договор. Вы не должны учить других тому, чему не учите нас. Можешь ты принять этот пункт? - Конечно. - Ну, это легкий. Теперь: что произойдет, если мы разойдемся во мнениях? Что, если, например, заспорим, где проходят границы наших владений в степи? Где начинается наша земля и кончается ваша? И тогда Крикунья сказала: пусть Королева Улья будет судьей между людьми и малышами; пусть малыши решают споры между людьми и Королевой Улья. И пусть люди будут говорить, что делать, если с Королевой поспорим мы. "Интересно, как это получится?" - подумал Эндер. Он помнил лучше кого-либо из ныне живущих, до чего страшными казались людям жукеры три тысячи лет назад. Их фигуры, похожие на насекомых, являлись в кошмарах каждому ребенку Земли Смогут ли люди Милагра принять жукеров в качестве третейских судей? "Да, это будет тяжело. Но не тяжелее, чем то, что мы потребовали от свинксов". - Конечно, - кивнул Эндер. - Мы принимаем. Это очень хорошее решение. - И последнее, - сказал Человек, посмотрел на Эндера и ухмыльнулся. Выглядело это вполне жутко - у свинксов плохо получалась человеческая мимика. - Вот почему мы провозились так долго. Все эти изменения. Эндер улыбнулся ему в ответ. - Если племя свинксов откажется подписать договор с людьми, а потом нападет на одно из племен, подписавших договор, мы имеем право воевать с ним. - Что вы подразумеваете под нападением? - поинтересовался Эндер. Если они считают нападением любое оскорбление, это сведет на нет наложенный людьми запрет на войну. - Нападение, - ответил Человек, - начинается, когда они приходят в наши леса и убивают жен и братьев. Если они предлагают себя для войны или пытаются заключить соглашение о начале войны, это не нападение. Только если они атакуют без предварительного соглашения. И поскольку мы теперь не можем вступать в такие соглашения, война начнется, только если на нас нападут. Я знал, что ты спросишь. Он снова отчеркнул пальцем несколько строк - статью договора, точно определявшую, что такое нападение. - Это также приемлемо, - кивнул Эндер. Значит, угроза нападения не исчезнет в течение нескольких поколений, возможно, столетий, ибо на то, чтобы заключить договор со всеми племенами, потребуется чертовски много времени. Но задолго до того, как последнее племя присоединится к союзу, преимущества мирной экзогамии станут совершенно очевидны и у большинства свинксов начисто пропадет желание воевать. - И по-настоящему последнее, - сказал Человек - Жены вставили это, желая наказать вас за то, что пришлось столько мучиться с этим договором. Но мне кажется, для вас это не наказание, а награда. Поскольку нам запрещено отныне давать вам третью жизнь, то по заключении договора людям также запрещается давать третью жизнь братьям. На секунду Эндер подумал, что это его освобождение, не придется делать то, от чего отказались Пипо и Либо. - По заключении договора, - напомнил Человек, - ты будешь первым и последним из своих, кто вручит этот дар. - Хотел бы я... - прошептал Эндер. - Я знаю, чего ты хочешь, друг мой Голос, - кивнул Человек. - Тебе все время кажется, что это убийство. Но для меня... Когда брат получает право вступить в третью жизнь, и не как-нибудь, а отцом, он выбирает среди своих самого сильного соперника или самого близкого друга, чтобы тот вел его. Тебя. Голос, с тех пор, как я выучил звездный, как прочел "Королеву Улья" и "Гегемона", я ждал тебя. Я говорил много раз моему отцу, Корнерою: "Вот человек, единственный из всех людей, который поймет нас". Потом Корнерой сказал мне, когда прилетел корабль, что на борту ты и Королева Улья. И тогда я понял, что ты пришел, чтобы вести меня, если я справлюсь. Если буду достоин. - Ты справился, Человек, - сказал Эндер. - Здесь, - показал тот. - Видишь? Мы подписали договор, как это делают люди. На последнем листе, в самом низу, стояло несколько еще более неуклюже нацарапанных слов. - Человек, - громко прочел Эндер. Второго имени он разобрать не смог. - Это настоящее имя Крикуньи, - объяснил Человек. - "Та, что глядит на звезды". Она не очень хорошо владеет палочкой для письма. Жены вообще редко пользуются орудиями, такую работу обычно делают братья. Она хотела, чтобы я назвал тебе ее имя. Она получила его, потому что всегда смотрела на небо. Крикунья говорит, что раньше не знала, а теперь знает: она ждала твоего прихода. "Столько людей так надеялось на меня, - подумал Эндер. - А на самом деле все зависело от них. От Новиньи, Миро и Элы, позвавших меня сюда, от Человека и Крикуньи, глядящей на звезды. И даже от тех, кто боялся моего прихода". У Червяка была чашечка с чернилами, а Календарь принес перо. Тоненькая палочка, конечно, из дерева, конец узкий и расщеплен, чуть выше кончика маленькая выемка, способная удержать капельку чернил. Ему пришлось пять раз обмакивать перо в чернильницу, чтобы написать свое имя. - Пять, - обрадовался Стрела. Эндер помнил, что пятерка считалась у свинксов магическим числом. Чистая случайность, но если им угодно считать это добрым предзнаменованием, что ж, тем лучше. - Я отнесу договор губернатору и епископу, - сказал Эндер. - Из всех документов в истории человечества - начала Кванда. Ей не пришлось договаривать фразу. Человек, Листоед и Мандачува осторожно завернули его в листья и передали не Эндеру, а Кванде. Эндер сразу же понял, что это значит. У свинксов еще была для него работа, его руки следовало оставить свободными. - По обычаям людей договор заключен, - сказал Человек. - Теперь ты должен закрепить его по обычаям малышей. - Может быть, подписи достаточно? - с надеждой спросил его Эндер. - Начиная с сегодняшнего дня подписи будет достаточно, - подтвердил Человек, - если рука, подписавшая этот договор, сделает то, что должно. - Тогда хорошо, - кивнул Эндер. - Я обещал тебе. Человек протянул руку и будто провел черту от горла до пояса Эндера. - Слово брата не только на устах его, - пропел он. - Слово брата - вся его жизнь. - Он повернулся к другим свинксам. - Дайте мне поговорить с моим отцом, прежде чем я встану рядом с ним последний раз. Двое незнакомых братьев, державших в руках короткие палочки, выступили вперед, вместе с Человеком подошли к дереву Корнероя и принялись колотить по нему палочками и петь на языке отцов. Почти сразу же ствол раскрылся. Дерево было еще совсем молодым (ствол ненамного толще тела человека), свинкс с большим трудом втиснулся в отверстие, но все же прошел. Ствол захлопнулся снова. Барабанщики изменили ритм, но не прекратили работы. Эндер услышал голос Джейн: - Я слышу, как звук ударов резонирует и изменяется внутри дерева, - прошептала она. - Дерево медленно переделывает звук, превращает его в речь. Остальные свинксы уже принялись за работу - расчищали от капима площадку для дерева Человека. Эндер заметил: место выбрано так, чтобы со стороны ограды, от ворот, казалось, что Корнерой стоит по левую руку, а Человек - по правую. Выдергивать капим с корнем - тяжелая работа для свинкса. Вскоре Квим пошел помогать им, а за ним Ольядо, Кванда и Эла. Чтобы освободить руки, Кванда дала Новинье подержать договор. Новинья подошла к Эндеру встала перед ним, смерила его внимательным взглядом. - Вы подписали его "Эндер Виггин", - сказала она. - Эндер. Это имя звучало грубо даже для его собственного слуха. Слишком часто он встречал его в качестве эпитета. - Я много старше, чем выгляжу, - ответил Эндер. - Я был известен под этим именем, когда разнес в клочья родную планету жукеров. Возможно, то, что это имя стоит на первом договоре, заключенном между людьми и раман, несколько изменит его значение. - Эндер, - прошептала она и потянулась к нему. Пакет с договором все еще зажат в руках - тяжелый, там ведь и "Королева Улья", и "Гегемон", если не считать всего, что написано на обороте. - Я никогда не ходила на исповедь к священникам. Потому что знала: они станут презирать меня за мой грех. Но когда сегодня ты перечислял все мои прегрешения, я могла вынести это, потому что не сомневалась: ты не презираешь меня. Я только не могла понять почему. До этой минуты. - Да уж, мне как-то неловко презирать людей за совершенные ими ошибки, - кивнул он. - Я еще не нашел ни одного преступления, про которое не мог бы сказать: "Я сделал нечто худшее". - Все эти годы ты в одиночку нес весь груз вины человечества. - Да, но ничего мистического в этом нет, - отозвался он. - Мне всегда казалось, это что-то вроде каиновой печати. Почти нет друзей, зато и вреда никто причинить не может. Площадка уже очищена. Мандачува повернулся к свинксам, барабанящим по стволу, и что-то сказал на древесном языке. Ритм снова изменился, по стволу пробежала трещина. Человек выскользнул из отверстия, словно новорожденный из лона матери, и прошел на середину расчищенной площадки. Мандачува и Листоед вручили ему по ножу. Принимая ножи, Человек обратился к ним по-португальски, чтобы люди тоже поняли и объявление приобрело большую силу: - Я объяснил Крикунье, что вы потеряли право на третью жизнь из-за страшного недоразумения - Пипо и Либо не поняли вас. Она сказала, что, прежде чем пройдет полная рука дней, вы оба подниметесь к солнцу. Листоед и Мандачува опустили рукоятки ножей, легко коснулись живота Человека и отступили к краю площадки. Человек протянул Эндеру оба ножа, сделанных из тонкого дерева. Эндер не мог представить себе орудие, которым можно было бы так отполировать дерево, сделать нож таким острым и одновременно прочным. Но, конечно же, никакой инструмент не касался этого ножа. Этих ножей. Они вышли острыми и завершенными из сердца живого дерева. Лучший подарок для брата, уходящего в свою третью, последнюю жизнь. Одно дело - понимать умом, что Человек на самом деле не умрет. Другое - заставить себя поверить в это. Сначала Эндер просто не мог взять ножи. Вместо этого он взял Человека за запястья. - Для тебя это вовсе не смерть. Но для меня... Я увидел тебя впервые только вчера, а сегодня я уже знаю, что ты мой брат, так твердо, как будто моим отцом тоже был Корнерой. И все же, когда поднимется солнце, я уже не смогу говорить с тобой. Для меня это смерть, Человек, чем бы это ни было для тебя. - Приходи и сиди в моей тени, - ответил тот, - смотри на солнце сквозь мою листву, обопрись на мой ствол. И еще. Добавь к "Королеве Улья" и "Гегемону" еще одну историю. Так и назови ее - "История Человека". Расскажи всем людям, как я был зачат на ветвях дерева моего отца, как родился во мраке и питался плотью моей матери. Расскажи им, как я оставил за спиной темноту своей первой жизни и вступил в сумрак второй, чтобы учиться речи у жен, чтобы получать те чудесные знания, что принесли нам Либо, Миро, Кванда. Расскажи им, как в последний день моей второй жизни мой брат прилетел с той стороны неба и как мы заключили договор и сделали людей и свинксов одним племенем. Не просто людьми и свинксами, а народом раман. А потом мой брат открыл мне путь в третью жизнь, в царство света, чтобы я мог подняться к небу и дать жизнь десяткам тысяч детей, прежде чем умру. - Я расскажу им, - кивнул Эндер. - Тогда я воистину буду жить вечно. Эндер взял ножи. Человек лег на землю. - Ольядо, - приказала Новинья. - Квим. Идите к воротам. Эла, ты тоже. - Я буду смотреть на это, мама, - ответила Эла. - Я ученый. - Ты забыла, что такое мои глаза, - сказал Ольядо. - Я записываю все. И мы сможем показать людям, где бы они ни находились, что договор был заключен и подписан. И мы сможем показать свинксам, что Голос закрепил свою подпись на договоре согласно их обычаям. - И я тоже никуда не пойду, - добавил Квим. - Даже Святая Дева стояла у подножия креста. - Вы можете остаться, - тихо сказала Новинья. И осталась сама. Рот Человека был набит капимом, но он почти не жевал его. Не двигал челюстями. - Больше, - попросил Эндер. - Чтобы ты ничего не чувствовал. - Это неправильно, - возразил ему Мандачува. - Это последние минуты его второй жизни. Хорошо нужно ощутить сейчас немного телесной боли, чтобы вспоминать об этом потом, в третьей жизни, за пределами всякой боли. Мандачува и Листоед показали Эндеру, где и как нужно резать. Они сказали, что работать следует быстро, их руки тянулись к дымящемуся телу, чтобы помочь Эндеру разобраться, какой орган куда помещать. Руки Эндера двигались точно и уверенно, без дрожи, и, хотя не мог поднять голову и даже на мгновение оторваться от дела, он знал, что поверх кровавой массы глаза Человека следят за ним, смотрят на него и наполнены благодарностью и любовью, и болью... и пустотой. Это случилось под его руками, так быстро, что они даже могли видеть, как Человек растет. Не сколько крупных органов задрожали, из них в землю ударили корни, от одной части тела к другой мгновенно потянулись тонкие щупальца, глаза Человека расширились, и из позвоночника в небо взлетел росток, маленький, зеленый. Три листа, четыре... И все остановилось. Тело свинкса умерло. Последние его силы ушли на то, чтобы создать дерево, чьи корни тянулись теперь из позвоночника Человека. Эндер видел отростки и щупальца, соединяющие новое тело. Память, душа Человека перетекли теперь в клетки маленького саженца. Все свершилось. Началась его третья жизнь. И когда близким уже утром над холмами поднимется солнце, его листья в первый раз попробуют вкус света. Остальные свинксы радовались, некоторые даже танцевали. Мандачува и Листоед вынули ножи из рук Эндера и вонзили в землю по обе стороны головы Человека. Эндер не мог заставить себя присоединиться к их празднику, к их радости. Он был весь покрыт свежей кровью, и запах ее заполонил его сознание. На четвереньках он пополз вверх по склону холма - прочь от тела, куда-нибудь, где он сможет не видеть его. Новинья пошла следом за ним. Все они были до предела измотаны событиями, переживаниями, жестокой работой этой ночи. Никто ничего не говорил, никто не и силах был что-либо делать. Все просто рухнули в густой капим. Лежали, положив головы друг на друга, пытались найти облегчение во сне, а свинксы продолжали свой танец, поднимаясь вверх по склону, в лес, домой. Босквинья и епископ Перегрино проснулись еще до восхода и вместе отправились к воротам - хотели видеть, как вернется из леса Голос. Они прождали там минут десять, пока не заметили какое-то движение, не на краю леса, а у самой ограды. Сонный мальчик опорожнял в кусты свой мочевой пузырь. - Ольядо, - окликнула мэр. Мальчик повернулся, заметил их, помахал рукой, потом торопливо застегнул штаны и отправился будить остальных, спавших в высокой траве. Босквинья и епископ открыли ворота и вышли им навстречу. - Глупо, не правда ли? - сказала Босквинья. - Но именно теперь я поняла, что мы восстали по-настоящему. Когда мы с вами вышли за ограду. - Почему они провели эту ночь на склоне? - поинтересовался епископ Перегрино. - Ворота были открыты, они могли спокойно отправиться домой. Босквинья быстрым взглядом обвела приближающуюся группу. Кванда и Эла идут рука об руку, как и следует сестрам. Ольядо и Квим. Новинья. И, вот он где, да, Голос неподвижно сидит на земле. Новинья рядом с ним. Стоит, положив руки ему на плечи. Все смотрят выжидающе, ничего не говорят. Наконец Голос поднял голову: - Мы заключили договор. Хороший договор. Новинья протянула им что-то завернутое в листья. - Они записали все. Вы должны подписать. Босквинья взяла у нее пакет. - Все файлы восстановлены еще до полуночи, - сказала она. - Причем не только те, что мы успели спасти, отправив в качестве посланий. Кем бы ни был ваш друг, Голос, он чертовски здорово работает. - Это она, - ответил Эндер. - Ее зовут Джейн. Теперь епископ и Босквинья наконец заметили, что лежит на небольшой, расчищенной от трапы площадке чуть ниже по склону от того места, где спали Голос и его друзья. Теперь они поняли, откуда взялись темные полосы на руках Голоса, такие же темные пятна - брызги - на его лице. - Я бы предпочла обойтись без договора, - начала Босквинья, - чем получить соглашение, ради которого вам пришлось убивать. - Вы слишком поспешно судите, - остановил ее епископ Перегрино. - Похоже, сегодня ночью произошло нечто большее, чем мы способны увидеть на первый взгляд. - Вы очень мудры, отец Перегрино, - тихо сказал Голос. - Я могу объяснить вам, если хотите, - вступила Кванда. - Мы с Элой все видели и поняли. - Это было как святое причастие, - добавил Ольядо. Босквинья непонимающе уставилась на Новинью. - Вы позволили ему смотреть? Ольядо постучал по своим глазам. - Когда-нибудь все смогут увидеть это моими глазами. - Это вовсе не смерть, - спокойно и окончательно определил Квим. - Это воскресение. Епископ подошел к искалеченному телу и осторожно коснулся рукой маленького зеленого саженца, поднимающегося из грудной клетки. - Его зовут Человек, - сообщил Голос. - Это также и ваше имя, - очень тихо отозвался епископ. Он повернулся и посмотрел на овечек своей маленькой паствы, на людей, которые сделали для человечества шаг вперед, шаг, на который никто не осмеливался раньше. "Кто я такой, - подумал епископ Перегрино, - пастырь или самая тупая и беспомощная из овец?" И вслух произнес: - Друзья мои, пойдемте. Пойдемте все со мной в собор. Скоро колокола зазвонят к утренней мессе. Дети собрались и приготовились идти. Новинья тоже сделала несколько шагов к воротам, но остановилась и посмотрела на Эндера. В ее глазах светилась безмолвная просьба. - Сейчас, - ответил он. - Через минуту. Она тоже последовала за епископом через ворота, вверх по склону холма, в собор. Месса едва успела начаться, когда епископ увидел, что в двери собора входит Голос. Он остановился на мгновение, потом отыскал глазами Новинью и ее семью. Всего несколько длинных, уверенных шагов - и он уже сидит рядом с ней. На том самом месте, где усаживался Маркано в те редкие дни, когда его удавалось затащить на утреннюю мессу. Потом внимание епископа снова было поглощено делами его сана, через несколько минут, когда Перегрино опять взглянул в ту сторону, он увидел, что рядом с Голосом сидит Грего. Перегрино подумал об условиях договора - девочки все ему очень подробно и хорошо объяснили. О значении смерти свинкса по имени Человек, а до него - о смертях Пипо и Либо. Теперь все становилось ясным, куски головоломки начали сходиться, образуя картину. Молодой человек по имени Миро лежит парализованный в своем доме, а его сестра Кванда ухаживает за ним. Новинья, некогда потерянная, вернулась, нашлась. Ограда... ее темная тень так долго лежала на душах и разуме тех, кому пришлось жить в ее пределах! Теперь это чудовище мертво, неподвижно, безобидно, даже невидимо. Перестало существовать. Это было чудо. Хлеб, превращавшийся в его руках в плоть Христову. Как неожи