из штаба генерала Макартура в Брисбене. Все вышеперечисленное Комстоку пришлось показывать австралийским часовым. Часовые, с винтовками и в пробковых шлемах, попадаются на каждом шагу и, несмотря на дряхлые лета, производят странно внушительное впечатление. Они не понимают ни одного из знакомых майору диалектов английского языка, он не понимает их, но все они могут прочесть то, что написано в бумагах. Садится солнце, и просыпаются крысы. Майор провел в доках весь день. Он уже насмотрелся на войну и вояк, поэтому знает, что нужное окажется на последнем пирсе, то есть как раз на этом. Если бы он начал с этого конца, оно оказалось бы на противоположном, и наоборот. Тем больше оснований быть внимательным. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что рядом нет текущих бочек с авиационным топливом, он закуривает. Война -- это ад, сигареты чуть скрашивают существование. Сиднейский залив дивно хорош на закате, но Комсток смотрел на него весь день и больше смотреть не может. За отсутствием другого дела он открывает портфель. Там прочитанный роман в бумажной обложке. Еще там папка с пожелтевшими, ломкими осадочными слоями ископаемой летописи, разобрать которую в силах лишь археолог. Это история о том, как Генерал, оставив Коррехидор и добравшись до Австралии в апреле, заказал некое оборудование, как заявку переслали в Америку и долго футболили по бесконечным коридорам военной и штатской бюрократии; как требуемое оборудование изготовили, отгрузили, доставили на корабль; и наконец, некоторые свидетельства тому, что упомянутое судно было в Сиднее семь месяцев назад. Подтверждений, что искомое оборудование с корабля выгрузили, не обнаружилось, но корабли в портах, как правило, разгружаются, и Комсток пока исходит из допущения, что так было и в данном случае. Докурив сигарету, майор Комсток возобновляет поиски. На некоторых бумагах в папке указаны магические цифры, которыми должны быть помечены нужные ящики; по крайней мере с таким допущением он утром взялся за поиски. Если это не так, то придется начинать сначала и проверять каждый ящик в Сиднейском порту. Для того чтобы прочесть маркировку на ящиках, надо протискиваться в узкую щель между штабелями и счищать с досок въевшуюся грязь. Майор уже перемазался не хуже морпеха на передовой. Добравшись до конца пирса, он замечает штабель из ящиков одной давности, судя по тому, что соляная корка на них одинаково толстая. Под ними лужи дождевой воды, грубо обструганные доски сгнили. Сверху они покоробились и разошлись от солнца. Где то на ящиках должны быть номера, но взгляд Комстока цепляет другое. Сердце у него прыгает, как у осажденного пехотинца, увидевшего звездно полосатый флаг на ветру. Ящики помечены гордыми инициалами компании, в которой Комсток (как и большинство его товарищей по оружию в Брисбене) работал, пока их всех скопом не забрили в армейскую радиоразведку. Буквы выцвели, но он узнал бы их где угодно. Они составляют эмблему, символ, визитную карточку «ЭТК» -- «Электрикал Тилл корпорейшн». КРИПТА Аэропорт стилизован под составленные в ряд малайские общественные дома. Свежепокрашенный телетрап вытягивается, как исполинская минога, и присасывается неопреновым ртом к борту самолета. Пожилые японские туристы не трогаются с мест, оставляя проход бизнесменам и словно говоря: «Идите вперед, те, кого мы тут навещаем, никуда не торопятся». Пока Рэнди идет по трапу, влага из воздуха и конденсат реактивного топлива в равных пропорциях оседают на его коже. Лицо потеет. По счастью, аэропорт, несмотря на внешнее сходство с малайскими бунгало, внутри не уступает самым современным аэропортам мира. Кондиционированный воздух шибает в голову. Рэнди ставит сумки на пол и минуту стоит, собираясь с мыслями, под исполинской картиной кисти Лероя Неймана1, изображающей султана во время игры в конное поло. Зажатый возле иллюминатора в коротком и тряском полете, он так и не сходил в туалет, поэтому теперь направляется прямо туда и журчит с такой силой, что из писсуара доносятся тирольские переливы. Рэнди, абсолютно счастливый, делает шаг назад и замечает человека, отступающего от соседнего писсуара. Это японский бизнесмен, летевший в одном с ним самолете. Месяца два назад Рэнди вообще не смог бы помочиться в его присутствии, а сейчас просто не заметил, что кто то рядом есть. Для Рэнди всегда было страшной проблемой пописать при посторонних, но недавно он отыскал чудодейственное средство: не воображать себя доминирующей особью, а просто уйти в свои мысли настолько, чтобы не замечать окружающих. Если ты не можешь отлить при чужих, значит, ты чересчур озабочен тем, как занять достойное место в жизни. -- Высматривали строительный участок Министерства информации? -- спрашивает бизнесмен. Ему носить темно серый в мелкую полоску костюм так же естественно, как Рэнди -- футболку с пятой конференции хакеров и шорты. -- Ой! -- выпаливает Рэнди, злясь на себя. -- Совсем забыл, что надо его высматривать. Оба смеются. Японец виртуозным движением извлекает визитную карточку. Рэнди, чтобы достать свою, приходится лезть в бумажник. Они меняются карточками, как принято в Азии -- двумя руками одновременно. Ави заставлял Рэнди отрабатывать этот трюк, пока у того не стало получаться почти правильно. Оба кланяются, отчего в соседних компьютеризированных писсуарах автоматически с грохотом сливается года. Открывается дверь, входит престарелый нип во главе сребровласого полчища. Отставной американский сержант Шон Дэниел Макги в своих военных воспоминаниях, фотокопию которых Рэнди таскает в сумке, называет японцев нипами. Это грубая расистская кличка. С другой стороны, все зовут американцев -- янки. Назвать японца нипом -- то же самое? Или это все равно что назвать китайца китаезой? В многочасовых переговорах, в мегабайтах электронной почты, все без исключения -- Рэнди, Ави, Джон Кантрелл, Том Говард, Эберхард Фгр и Берил -- время от времени сокращали «японец» до «яп» -- точно так же, как они говорят «операционка» вместе «операционная система». Но, разумеется, яп -- тоже отвратительная расистская кличка. Наверное, все дело в том, с каким чувством ты это произносишь. Если просто хочешь сказать короче -- не кличка. А вот если в тебе клокочет расовая ненависть, чем временами грешит Шон Дэниел Макги, то все совсем иначе. Данного конкретного японца, согласно карточке, зовут ГОТО Фурудененду («Фердинанд Гото»). Рэнди в последнее время немало бился над организационными схемами некоторых крупных японских компаний и уже знает, что новый знакомый носит загадочный титул вице президента по особым проектам в «Гото инжиниринг». Еще Рэнди усвоил, что организационные схемы крупных японских компаний -- полная туфта, и должность может не значить решительно ничего. Вероятно, куда примечательнее фамилия -- та же, что у основателя фирмы. Карточка Рэнди представляет его как Рэндалла Л. УОТЕРХАУЗА («Рэнди»), вице президента по развитию сетевых технологий корпорации «Эпифит». Гото с Уотерхаузом выходят из уборной и идут по пиктограммам с изображением багажа, которые тянутся через весь аэропорт, как хлебные крошки. -- У вас сейчас другое время? -- бодро спрашивает Гото, следуя (как предполагает Рэнди) тексту английского учебника. У него приятная внешность и обезоруживающая улыбка. С виду ему за сорок; впрочем, японцы старятся по совершенно иному алгоритму, так что кто его знает. -- Нет, -- говорит Рэнди. Как всякий программист, он отвечает на такие вопросы неудачно -- коротко и правдиво. Разумеется, Гото на самом деле безразлично, какое у него время. Ави, будь он здесь, использовал бы вопрос по назначению -- как начало ни к чему не обязывающей болтовни. До тридцати Рэнди страдал из за своей неловкости, теперь ему плевать. Очень может быть, скоро он станет ею гордиться. Сейчас, ради общего дела, он решает напрячь какие никакие светские навыки. -- Я прилетел в Манилу несколько дней назад и успел перестроиться. -- Успешно ли идут ваши дела в Маниле? -- отстреливается Гото. -- Да, очень хорошо, спасибо, -- врет Рэнди, который уже успел мобилизоваться. -- А вы прямиком из Токио? Улыбка на лице Гото застывает. -- Да. Это, по сути, покровительственный ответ. Штаб квартира «Гото инжиниринг» -- в Кобе, значит, он никак не мог лететь через Токио. Тем не менее Гото ответил «да», поскольку за время короткой заминки осознал, что говорит с янки, для которого «Токио» означает «Япония» или «откуда вы там взялись». -- Простите, -- говорит Рэнди. -- Я хотел сказать, из Осаки. Гото ослепительно улыбается и отвешивает легчайший поклон. -- Да! Я сегодня из Осаки. На выдаче багажа Уотерхауз и Гото разделяются, обмениваются улыбками на паспортном контроле и вновь сталкиваются на выходе. Кинакутцы в кипенно белых кителях с золотым шитьем и белых перчатках бросаются на пассажиров, предлагая везти в отель. -- Вы тоже остановились в «Фут Меншн»? -- спрашивает Гото. Это самый большой и самый шикарный отель в Кинакуте. На самом деле Гото знает ответ заранее: завтрашние переговоры расписаны, как запуск космического челнока. Рэнди в нерешительности. К тротуару только что подкатил самый большой «мерседес бенц», какой он видел в жизни. Стекла автомобиля не просто запотели -- по ним буквально ручьями бежит вода. Водитель в ливрее «Фут Меншн» выскакивает наружу, чтобы погрузить в автомобиль мистера Гото и его багаж. Достаточно сделать шаг, и Рэнди мигом домчат до шикарного отеля, где можно будет принять душ, завалиться голым на кровать и смотреть телевизор, потягивая французское вино по сто долларов за бутылку, сходить в бассейн, сделать массаж. В этом то, собственно, и проблема. Его уже и так разморило от экваториальной жары. Рано расслабляться. Он на ногах всего шесть или семь часов. Надо работать. Усилием воли он удерживает себя на месте. От натуги его прошибает такой пот, что все в радиусе нескольких метров должно бы окутаться влажной дымкой. -- Очень бы хотелось поехать с вами, но у меня еще пара дел. Гото понимает. -- Может быть, выпьем вечером по рюмочке. -- Оставьте мне сообщение, -- говорит Рэнди. «Мерседес» трогается с ускорением в семь g, Гото машет рукой из за тонированного стекла. Рэнди поворачивается на сто восемьдесят, заходит в «Данкин Донатс», где принимают валюты восьми государств, и насыщается. Потом снова выходит наружу и делает едва заметное движение в сторону стоянки. Таксист всем телом бросается вперед и срывает у него с плеча сумку. -- Министерство информации, -- говорит Рэнди. Только время может показать, так ли султанату Кинакута необходимо исполинское сейсмо вулкано цунами термоядерноустойчивое Министерство информации с подземными этажами, наполненное компьютерами и коммутаторами. Однако султану показалось, что это круто. Он пригласил каких то озабоченных немцев спроектировать здание, и «Гото инжиниринг», чтобы его построить. Разумеется, по части знания природных катастроф японцы кого хошь переплюнут, за исключением, возможно, некоторых народов, которых к строительству не привлечешь по причине полного вымирания. Кроме того, они, как и немцы, кое что знают о бомбежках. Разумеется, есть субподрядчики и немерено консультантов. Ави каким то образом уболтал местных чиновников и отхватил для «Эпифита(2)» жирный заказ на системную интеграцию. Это значит собрать вместе то, что сделали другие, и следить за установкой компьютеров и прокладкой линий. Дорога к строительному участку на удивление коротка. Город Кинакута не так и велик, а султан проложил достаточно восьмирядных шоссе. Такси проносится по насыпному полуострову, огибает останки пика Элиза, минует два въезда в Техноград и сворачивает на никак не отмеченную дорогу. Внезапно они оказываются в хвосте у пустых самосвалов -- японских бронтозавров, с большим и гордым логотипом «ГОТО». Навстречу ползут такие же самосвалы, только полные. Таксист выруливает на правую полосу и с полмили едет мимо колонны, преодолевая подъем -- у Рэнди один раз закладывает уши. Дорога проложена в ущелье. Вскоре ее стискивают головокружительные зеленые склоны, которые, как губка, пропитаны вечным туманом. Сквозь дымку иногда проблескивают яркие краски -- цветы или птицы, Рэнди сказать не может. Контраст между мглистой зеленью и дорогой, разъезженной шинами размером со средний дом, ошеломляет. Невозможно понять, где ты. Такси останавливается. Шофер повернулся и смотрит выжидательно. В первый миг Рэнди думает, что тот сбился с дороги и ждет указаний. Дальше дороги нет. Посреди мглистого леса, как по волшебству, раскинулась автостоянка. Рэнди видит современные вагончики с логотипами японских, американских, немецких фирм, десятка два легковушек и несколько автобусов. Все признаки крупного строительства налицо, плюс несколько дополнительных, скажем, над мусорным контейнером дерутся два сексуально озабоченных самца мартышки. Нет только самого котлована. Просто стена джунглей в конце дороги, такая зеленая, что кажется почти черной. -- Вас подождать? -- спрашивает таксист. Рэнди смотрит на счетчик и быстро пересчитывает местные деньги в доллары. Получается, что поездка обошлась ему в десять центов. «Да», -- говорит он и вылезает из машины. Довольный таксист откидывается на спинку сиденья и закуривает. Рэнди стоит и некоторое время смотрит на вход в пещеру, отчасти потому, что зрелище того стоит, отчасти потому, что из устья веет приятным холодом. Потом идет через стоянку к вагончику с надписью «Эпифит». Там сидят три молодые кинакутки, которые видят его впервые, тем не менее отлично знают, кто он такой, и всячески демонстрируют свою радость. Для защиты от арктической стужи кондиционеров у них поверх белых блузок накручены длинные куски цветастой материи. Все они -- воплощение деловитости и расторопности. По всей Юго Восточной Азии Рэнди встречает девушек, которым бы возглавлять «Дженерал Моторс» или что нибудь в таком роде. Они быстро сообщают о его прибытии по рациям и сотовым, извлекают на свет сапоги, каску, мобильник, все -- с его фамилией. Через пару минут дверь вагончика открывает молодой кинакутец в каске и грязных сапогах, представляется Стивом и ведет Рэнди ко входу в пещеру. Вглубь уходит дощатый пешеходный настил, освещенный цепочкой зарешеченных фонарей. Первые метров сто они идут по совершенно прямой штольне шириною в два самосвала и пешеходную дорожку. Рэнди ведет рукой по стене. Она грубая и пыльная, а не гладкая, как в природной пещере. Заметны свежие следы буров. Эхо подсказывает, что впереди что то изменится, и вскоре Стив выводит Рэнди в собственно пещеру. Она так велика, что десяток исполинских самосвалов может стоять в круг, одновременно загружаясь породой. Рэнди поднимает глаза, ища кровлю, однако видит лишь голубоватые огни, как в спортзале, метрах в десяти над головой. Дальше -- мгла. Стив отправляется кого то искать. Рэнди остается один и пробует сориентироваться. На это требуется определенное время. Стены частью естественные гладкие, частью -- грубые. Это те места, где инженеры задумали расширить пещеру, а проходчики осуществили их замысел. Соответственно отдельные участки пола тоже гладкие и не совсем ровные. Местами его пробурили и взорвали, чтобы сровнять, местами досыпали щебенкой. Главное помещение выглядит почти законченным. Здесь разместятся офисы Министерства информации. Две другие пещеры, глубже в горе, еще расширяют. В одной будет генераторная, в другой -- системный блок. Из бокового отверстия выходит пухлый блондин в белой каске -- Том Говард, вице президент компании «Эпифит» по системным технологиям. Он снимает каску, машет Рэнди и подзывает его рукой. Туннель, ведущий в системное помещение, достаточно большой, чтобы по нему проехала легковая машина, хотя не такой гладкий и ровный, как главная штольня. Почти всю его ширину занимает ленточный транспортер, нагруженный влажной серой породой. По сложности и цене он так же далеко ушел от обычного транспортера, как тактический истребитель F 15 «Игл» от биплана времен Первой мировой. Рядом с ним можно говорить, но невозможно слушать, поэтому Том, Рэнди и кинакутец, назвавшийся Стивом, метров сто идут молча, пока не оказываются в следующей выемке. Здесь мог бы разместиться небольшой одноэтажный дом. Транспортер идет через середину пещеры и пропадает в следующем отверстии -- порода ползет из дальних недр горы. Разговаривать за грохотом по прежнему невозможно. Пол залит бетоном, через каждые несколько метров торчат трубки, из которых свешиваются оранжевые провода -- оптоволокно. В стене есть еще отверстие -- видимо, от этой пещеры ответвляются несколько боковых. Том ведет Рэнди туда и почти сразу предостерегающе берет за локоть: впереди пятиметровый колодец, вниз уходит деревянная лестница. -- То, что ты сейчас видел, -- главная коммутаторная, -- говорит Том. -- Когда ее закончат, получится самый большой маршрутизатор в мире. В соседних комнатах мы разместим компьютеры и систему хранения. По сути -- самый большой в мире RAID с большим пребольшим кешем. RAID означает избыточный массив недорогих дисков -- способ надежно и дешево хранить большое количество информации. Как раз то, что нужно для информационного рая. -- Мы пока еще расширяем соседние помещения, -- продолжает Том, -- и кое на что там наткнулись. Думаю, тебе будет интересно. -- Он поворачивается и начинает спускаться по лестнице. -- Ты знаешь, что в войну у японцев здесь было бомбоубежище? У Рэнди в кармане -- отксеренная карта из книги. Он вынимает ее и подносит к лампочке. Разумеется, высоко в горах отмечен «ВХОД В БОМБОУБЕЖИЩЕ И КОМАНДНЫЙ ПУНКТ». -- И командный пункт? -- спрашивает Рэнди. -- Ага. Откуда ты знаешь? -- Межбиблиотечный абонемент, -- отвечает Рэнди. -- Мы не знали, пока не попали сюда и не нашли старую электропроводку. Ее пришлось убирать, чтобы проложить нашу. Рэнди начинает спуск. -- Колодец был засыпан камнями, -- говорит Том, -- но мы видели, что вниз тянутся провода и, значит, внизу что то есть. Рэнди нервно глядит наверх. -- Засыпан камнями? Тут что, был обвал? -- Нет, -- отвечает Том, -- его завалили японцы. Десятки наших рабочих две недели разбирали камни вручную. -- И куда вели провода? -- К лампочкам, -- говорит Том. -- Обычная электропроводка -- не линии связи. -- Тогда что они хотели здесь спрятать? -- спрашивает Рэнди. Он уже на нижних ступенях и видит пещеру размером примерно с комнату. -- Сейчас увидишь. -- Том щелкает выключателем. Пещера примерно с гараж на одну машину. Пол ровный, гладкий. У стены -- деревянный стол, стул и шкаф, все в пятидесятилетней серовато зеленой плесени. И еще металлический ящик, покрашенный защитной краской, с японскими иероглифами на крышке. -- Я его взломал, -- говорит Том. Он подходит к ящику и откидывает крышку. Внутри, до самого верха, книги. Рэнди смотрит ошалело. -- А ты думал -- золотые слитки? -- смеется Том. Рэнди садится на пол, обхватывает колени и, раскрыв рот, смотрит в ящик. -- Тебе плохо? -- спрашивает Том. -- Тяжелое, тяжелое дежа вю, -- говорит Рэнди. -- От этого? -- Да, -- отвечает Рэнди. -- Я их уже видел. -- Где? -- У бабушки на чердаке. Рэнди выбирается из лабиринта пещер на стоянку. Воздух приятно согревает, но, не успев добраться до вагончика, он уже обливается потом. Рэнди возвращает сапоги и каску, прощается с тремя сотрудницами и снова дивится их вниманию. Впрочем ничего странного: он не какой нибудь чужак. Он -- акционер, важное лицо в компании, на которую они трудятся. Кормилец или эксплуататор, это уж как вам угодно. Рэнди идет через стоянку -- очень медленно, чтобы не раскочегарить метаболическую топку. Рядом с такси, на котором он приехал, стоит другое; водители высунулись в окошки и треплются. Почти у самого такси Рэнди оборачивается на пещеру. В черном зеве стоит человек, крошечный рядом с исполинскими самосвалами Гото. Седой, сгорбленный, жилистый, в спортивном костюме и сандалиях он выглядит довольно подтянуто. Стоит спиной к Рэнди, лицом к пещере. В руках -- длинный букет цветов. Старик словно врос в грязь. Вагончик «Гото инжиниринг» открывается. Молодой японец в белой рубашке, полосатом галстуке и оранжевой каске сбегает по ступеням и быстро идет к старику. На почтительном расстоянии он останавливается и кланяется. Рэнди довольно мало общался с японцами и не знает тонкостей этикета, но ему сдается, что это исключительно глубокий поклон. Молодой человек подходит к старику и жестом приглашает его в вагончик. Старик, по всей видимости, растерян -- наверное, в его время пещера выглядела иначе, -- однако позволяет увести себя с дороги, по которой ездят самосвалы. Рэнди садится в такси и говорит: «Фут Меншн». Он наивно думал, что будет читать воспоминания Шона Дэниела Макги неторопливо, вдумчиво, с начала до конца. Размечтался! По дороге к отелю он вытаскивает из сумки ксерокопию начинает безжалостно листать страницы. Большая часть книги не имеет отношения к Кинакуте -- это про то, как Макги сражался на Новой Гвинее и Филиппинах. Макги -- не Черчилль, зато обладает некой легкостью слога, так что даже самые банальные истории читаются с интересом. Надо думать, его рассказы пользовались большим успехом у барной стойки; наверняка сотни подвыпивших сержантов убеждали Макги записать это все, если он когда нибудь доберется живым до Южного Бостона. Он добрался, но в отличие от других американцев с большим опозданием. Его перебросили в султанат Кинакуту, где в то время находились примерно четыре тысячи японских солдат. Этим объясняется одна особенность книги. В большинстве военных мемуаров День Победы над Германией или Японией происходит на последней странице или по крайней мере в последней главе, потом герой возвращается в свой город и покупает «бьюик». Однако у Макги после Дня Победы -- еще добрая треть страниц. Когда Рэнди пролистывает все до августа 1945 го, у него на коленях остается пугающе толстая стопка. Видимо, сержанту Макги было что излить на бумагу. К тому времени война давно переместилась ближе к Японии. Как многие другие гарнизоны, оставшиеся не у дел, японцы на Кинакуте занялись разведением огородов в ожидании редких подводных лодок, которыми командование вывозило самые ценные грузы и самых нужных специалистов, например авиамехаников. Когда по радио прозвучал призыв Хирохито сложить оружие, гарнизон подчинился дисциплинированно и (надо полагать) с большой радостью. Оставался пустячок: найти, кому сдаться. Союзники готовились вторгнуться в Японию и далеко не сразу нашли время для гарнизонов вроде кинакутского. Макги весьма желчно описывает сумятицу в Маниле. Здесь автор теряет выдержку, а повествование -- художественность. Он начинает брюзжать. Через двадцать страниц автор высаживается на Кинакуте и стоит навытяжку, пока их капитан принимает капитуляцию японского гарнизона. Выставляет часовых у входа в пещеру, в которой укрылись несколько несгибаемых самураев. Организует разоружение японцев, которые измождены до последней крайности. Оружие и боеприпасы топят в море, одновременно доставляют еду и медикаменты. Макги помогает саперам натянуть колючую проволоку вокруг летного поля, превращенного в лагерь для интернированных. Рэнди проглядывает все это по диагонали. Внезапно его взгляд цепляют слова «пронзали», «крики», «чудовищный». Он возвращается на несколько страниц назад и начинает читать внимательно. Предыстория такова: начиная с 1940 го японцы согнали тысячи туземцев с гор острова на жаркие, нездоровые берега. Эти рабы расширяли пещеры под бомбоубежище и командный пост, улучшали дорогу на вершину пика Элиза, где разместилась станция слежения, укрепляли берег и как мухи мерли от малярии, речной лихорадки, дизентерии, недоедания и непосильного труда. Те же туземцы или их безутешные соплеменники наблюдали из редутов высоко в горах, как Шон Дэниел Макги и другие американцы разоружают японцев и сгоняют на летное поле. Весь следующий день, пока часовые делили время между пьянством и сном, туземцы в джунглях готовили копья, а едва луна прожектором осветила спящих японцев, разом высыпали из леса. Здесь Макги начинает сыпать такими словами, как «орда», «саранча», «ревущее полчище», «черный легион, вырвавшийся из ада», «вопящая масса», и другими, от которых не может отделаться. Туземцы аккуратно разоружили и уложили на землю часовых, однако трогать их не стали, потом закидали ветками колючую проволоку и хлынули на летное поле. Рассказ занимает двадцать страниц. Это, помимо прочего, история о том, как один добродушный сержант из Южного Бостона заработал нервное расстройство на всю жизнь. -- Сэр? До Рэнди постепенно доходит, что дверца открыта, а такси стоит под навесом гостиницы «Фут Меншн». Дверцу придерживает худощавый молодой посыльный, не похожий на тех кинакутцев, которых Рэнди встречал до сих пор. Именно так Шон Дэниел Макги описывает горных туземцев. -- Спасибо, -- говорит Рэнди и не забывает дать ему щедрые чаевые. Комната обставлена мебелью, которая разработана в Скандинавии, но собрана в Кинакуте из древесины исчезающих пород. За окнами -- горы, однако с балкончика видно кромку воды, разгружающийся контейнеровоз и почти весь мемориальный садик, разбитый японцами на месте резни. Рэнди ждут несколько сообщений и факсов, по большей части от членов корпорации «Эпифит». Все здесь и сообщают, в каких комнатах разместились. Рэнди распаковывает сумки, принимает душ и отправляет рубашки в стирку. Потом удобно устраивается за столом, включает ноутбук и открывает бизнес план корпорации «Эпифит(2)». ЯЩЕРИЦА Бобби Шафто и его товарищи выехали прокатиться с ветерком. По Италии. Италия! Охренеть можно! Что творится? Не его ума дело. Его дело расписано во всех мелочах. Так подробно пришлось объяснять, потому что в этом во всем нет ни хрена смысла. В доброе старое время на Гуадалканале командир говорил ему: «Шафто, уничтожь этот дот», -- и дальше Шафто был сам себе хозяин. Мог идти, бежать, ползти. Мог подкрасться с ранцевым подрывным зарядом или стоять в сторонке и поливать точку из огнемета. Не важно, лишь бы достичь цели. Цель нынешней миссии выше разумения Бобби Шафто. Его, лейтенанта Еноха Роота, трех других морпехов, включая радиста, и трех друзей из английских ВДВ будят посреди ночи и гонят в последний мальтийский док, еще не уничтоженный люфтваффе. Там ждет подлодка. Они забираются внутрь и часа так двадцать четыре режутся в карты. Идут все больше на поверхности, где подлодки развивают намного большую скорость, хотя иногда погружаются -- видимо, так надо. Когда их следующий раз выпускают на плоский верх субмарины, снова глухая ночь. Они в бухточке у каменистого, изрезанного берега -- это все, что Шафто может разглядеть в лунном свете. Их ждут два грузовика. Команда открывает люки в палубе субмарины, начинается разгрузка. В первый грузовик земляки из МПФ США забрасывают мешки с мусором. Тем временем друзья из британских ВДВ вытащили из другого отсека субмарины ящики и что то собирают во втором грузовике с помощью гаечного ключа и крепких словечек. Собранный агрегат накрывают брезентом раньше, чем Шафто успевает хорошенько его рассмотреть, но, судя по виду, это такая штука, которую предпочтительно направлять от себя. Два чернявых усача слоняются но берегу, курят и препираются с капитаном подлодки. После разгрузки им отдают несколько ящиков. Чернявые вскрывают два ящика на пробу и, по видимому, остаются довольны. До сих пор Шафто не знает даже, на каком они материке. Когда он увидел берег, то решил, что в Северной Африке. Глядя на чернявых, решает, что в Турции. Наконец встает солнце, и Шафто (лежа в кузове едущего грузовика на мешках с мусором и выглядывая из под брезента) видит дорожные указатели и церкви. Испания или Италия. Наконец мелькает указатель «ROMA». Значит, Италия. Стрелка направлена прочь от встающего солнца, значит, они к югу или юго востоку от Рима. Кроме того, они южнее какого то Неаполя. Однако Шафто не слишком часто выглядывает наружу. Это не поощряется. Водитель грузовика болтает по местному, порой он останавливается перекинуться с кем нибудь парой слов. Иногда разговор похож на дружеский треп. Иногда -- на спор по поводу правил дорожного этикета. Иногда он более тихий. Постепенно до Шафто доходит, что водитель дает взятки на блокпостах. Это что ж такое? Два грузовика вражеских солдат, укрытых всего навсего брезентом, преспокойно едут через воюющую страну? Страну, где у власти фашисты? Какая халатность!.. Ему хочется вскочить, отбросить брезент и сделать итальяшкам втык. Чтоб хорошенько выскребли здесь все зубной щеткой! Вконец разболтались. Нипы, что ни говори, уж если объявляют войну, то по крайней мере воюют без дураков. Ладно, хрен с ними, с итальянцами, пусть живут. Вправлять им мозги было бы нарушением приказов, которые Шафто помнил назубок, пока мысль, что они и впрямь едут по вражеской территории, не вышибла у него из башки все остальное. И если бы эти приказы не исходили непосредственно от полковника Чаттана, Бобби им не поверил бы. Они встанут лагерем и будут довольно долго играть в карты. Радисту тем временем скучать не придется. Эта фаза операции должна продлиться примерно неделю. В какой то момент их постараются уничтожить немцы или, может быть, итальянцы, если вдруг раскачаются. Когда это случится, они должны будут послать радиограмму, сжечь лагерь, выехать на такое то поле, которое сойдет за аэродром, и ждать, пока их заберут британские летчики. Шафто поначалу не поверил ни одному слову -- решил, что это такой британский юмор, подначка для начала разговора. Он вообще плохо понимает англичан, поскольку (по его личным наблюдениям) у них и у американцев несколько разное представление о юморе. Говорят, юмор еще есть у некоторых жителей Восточной Европы, но Шафто ни с кем из них не знаком, и потом им сейчас скорее всего не до смеха. Так или иначе, трудно понять, всерьез англичанин или подкалывает. Все предположения, что это розыгрыш, рассеиваются после выдачи оружия. Для организации, чья цель -- убивать, армия выдает его исключительно неохотно. А если и выдает, то полное говно. Морпехи сами выписывают себе «томми» из Америки: начальство хочет, чтобы они убивали, но не дает из чего! Однако подразделение 2702 -- совсем другая песня. Даже рядовым раздают «томпсоны». А на случай, если кто то еще не поверил в серьезность задания, -- ампулы с цианидом. Последний скепсис развеивает лекция полковника Чаттана о том, как правильно застрелиться. («Удивительно, сколько вполне толковых ребят запарывают эту внешне простую процедуру».) Теперь до Шафто доходит, что у приказов есть невысказанное примечание: да, кстати, если какие нибудь итальянцы, которые на самом деле заправляют в Италии, настоящие всамделишные фашисты , с которыми мы воюем , если кто нибудь из них вас заметит и почему либо захочет сорвать наш маленький план (понимать который вам вовсе не обязательно) -- непременно убейте их. А если не получится, пожалуйста, убейте себя, поскольку вы наверняка справитесь с этим лучше фашистов. И не забудьте лосьон для загара! Вообще то задание Шафто скорее по душе. Уж во всяком случае, здесь не хуже, чем на Гуадалканале. Что сбивает с толку (думает он, поудобнее устраиваясь на мешках с загадочным мусором и выглядывая из под брезента), так это полное непонимание цели. Ребята из взвода то ли все убиты, то ли нет; Шафто вроде бы по прежнему слышит крики, но их трудно различить за гулом прибоя и несмолкающим треском очередей. Тут до него доходит, что кто то наверняка жив, иначе зачем бы нипам стрелять. Он ползет к тому концу бревна, который ближе к пулемету, делает несколько глубоких вдохов, привстает и прыгает через бревно! Теперь он явственно видит устье пещеры, лисий хвост огня разрезан в мозаику противогранатной сеткой. Все на удивление тихо. Шафто оглядывается и видит неподвижные тела. Черт! Живых на берегу нет, японцы просто расстреливают боезапас, чтобы не вытаскивать ленту. Шафто морпех, он понимает. Дуло разворачивается -- его засекли. Он как на ладони. Можно нырнуть в листву, но нипы прочешут ее огнем, и ему все равно крышка. Бобби Шафто расставляет ноги, наводит на пещеру кольт сорок пятого калибра и жмет на курок. Ствол пулемета смотрит в точности на него. Но не стреляет. Кольт щелкает. Магазин пуст. Все тихо, слышны только гул прибоя и крики. Шафто убирает кольт, выхватывает револьвер. Кричат незнакомым голосом. Имперский морской пехотинец выскакивает из пещеры, на уровне глаз Шафто. Правый зрачок Бобби, мушка и нип оказываются на одной линии. Шафто успевает дважды нажать на курок и почти наверняка попадает. Имперский морской пехотинец запутывается в противогранатной сетке и падает Шафто под ноги. Через мгновение из пещеры выпрыгивает второй -- даже не с криком, а с каким то бессвязным всхлипом. Он неудачно прыгает и ломает голень -- Шафто слышит хруст. Тем не менее нип бежит к морю, нелепо припадая на сломанную ногу. На Шафто он даже не смотрит. Кровь хлещет у него из шеи и плеч. Видно, как на бегу болтаются куски мяса. Бобби прячет револьвер в кобуру. Надо бы сорвать с плеча винтовку и пристрелить нипа, но он слишком ошарашен. Что то красное мелькает в устье пещеры. Шафто поднимает глаза, но не может ничего разобрать в зрительном шуме джунглей. Снова мелькает что то красное, раздвоенное, как язык у рептилии. Движущийся кусок живых джунглей вываливается из пещеры и чешет по склону вниз, сминая верхушки растений. Оно на берегу. Шпарит на четырех лапах, низко к земле. На мгновение замирает и поводит языком в сторону имперского морского пехотинца, который вприскочку ковыляет через прибойную полосу ярдах в пятидесяти впереди. Песок взметается, как дым из под горящих шин гоночного автомобиля. Ящер покрывает расстояние до нипа в одну, две, три секунды, хватает его под колени, валит в прибой. Тащит покойника на берег. Укладывает рядом с мертвыми американцами, обходит раза два и начинает есть. -- Сержант! Приехали! -- зовет рядовой Фланаган. Еще не проснувшись, Шафто отмечает, что голос у рядового Фланагана спокойный, значит, на них не напали. Шафто открывает глаза в тот самый миг, когда с открытого кузова срывают брезент, и видит над собой голубое итальянское небо, разорванное по краям ветками деревьев. -- Бля! -- говорит он. -- Чего такое, сержант? -- Я всегда так говорю, когда просыпаюсь, -- отвечает Шафто. Новый дом оказывается старым каменным амбаром на оливковой ферме, или плантации, или как там называется место, где выращивают оливки. В Висконсине про такой сразу бы сказали, что он заброшенный. Как здесь, Шафто не знает. Крыша частично просела под непомерным весом глиняной черепицы, окна и двери сорваны с петель и распахнуты всем ветрам. Дом большой, и после нескольких часов работы кувалдой один из грузовиков удается загнать внутрь, чтобы его не заметили с воздуха. Из второго выгружают мешки с мусором, и водитель итальянец уезжает на нем в неведомом направлении. Капрал Бенджамин, радист, лезет на оливы и опутывает весь двор медной проволокой. Друзья отправляются на рекогносцировку, земляки начинают разбрасывать мусор. Это, в частности, итальянские газеты за несколько месяцев. Все они развернуты, страницы перепутаны, сложены как попало. Какие то статьи вырезаны, какие то обведены или отмечены карандашом. Приказы Чаттана постепенно всплывают у Шафто в мозгу. Он складывает газеты в угол амбара -- старые вниз, новые сверху. Целый мешок наполнен основательно докуренными бычками. Марка европейская, Шафто ее не знает. Он ходит с мешком, как сеятель, и горстями разбрасывает чинарики, по большей части там, где кто нибудь и впрямь будет работать: под столом у капрала Бенджамина и под козлами, которые они сколотили, чтобы есть и играть в карты. То же с салатом из винных и пивных пробок. Равное количество пивных и винных бутылок закатывается по углам амбара. Бобби работа нравится. Он бросает бутылки сильно, как квортербек из «Стил Бэй Паркер» отважным крайним форвардам. Десантники возвращаются, и происходит смена -- земляки идут знакомиться с местностью, друзья выгружают остальной мусор. Побродив с час, сержант Шафто, рядовые Фланаган и Кюль выясняют, что оливковое ранчо расположено на длинной, вытянутой с севера на юг полоске земли. На западе круто уходит вверх коническая гора, подозрительно смахивающая на вулкан. На востоке через несколько миль начинается море. На севере -- непроходимые заросли колючего кустарника, на юг продолжаются сельхозугодия. Чаттан велел отыскать место для секретки, по возможности ближе к амбару. К закату Шафто определяется: каменистый выступ на склоне вулкана, в получасе от дома и метров на пятьсот выше. На обратном пути он едва находит амбар, так здорово он спрятан. Десантники закрыли светомаскировкой все дырки, даже провалы в крыше, и вполне уютно разместились внутри. Разбросанный мусор (к бычкам и пробкам теперь прибавились куриные перья и кости, апельсинная кожура и прядки отстриженных волос) создает впечатление, что они тут по меньшей мере год. В этом, видимо, весь смысл. Примерно треть жилплощади отхватил себе капрал Бенджамин. Он включил радиопередатчик, тепло светятся лампы. Кроме того, у него куча бумажек. Часть, подобно окуркам, липовая. Однако после ужина, когда солнце заходит не только здесь, но и в Лондоне, он садится и начинает выстукивать морзянкой. Шафто, как и все остальные, знает азбуку Морзе. Друзья и земляки сидят за столом, готовясь всю ночь резаться в карты, и одним ухом ловят стук ключа, однако слышат сплошную галиматью. В какой то момент Шафто подходит и заглядывает Бенджамину через плечо. Нет, он не спятил, все так и есть: XYHEL ANAOG GFQPL TWPKI AOEUT и так далее, страница за страницей. На следующий день они роют сортир и до половины наполняют его двумя бочками стандартного армейского образца стопроцентно чистого патентованного говна. Согласно приказу Чаттана, они льют говно порциями, перемежая комканными обрывками итальянских газет, дабы создать впечатление, что оно попало сюда естественным образом. Если не считать интервью лейтенанту Рейгану, это худшая небоевая работа, которую Шафто когда либо поручала Родина. Он объявляет отдых до конца дня всем, кроме капрала Бенджамина, который до двух ночи выстукивает галиматью. На следующий день они принимаются за наблюдательный пункт: ходят туда сюда, туда сюда, протаптывают тропинку, оставляя рядом армейского образца срач. Рядовые Фланаган и Кюль заносят на гору вьючник и прячут ег